Мило

ГЛАВА LXXX

Итак, решено: Мило остается в Руане и будет печатником. Потребовав тишины, мосье Бланше медленно и торжественно огласил всем присутствующим эту новость.

От неожиданности Мило застыл на месте, широко раскрыв рот, а Полетта с матерью тут же пришли в неописуемый восторг:

— Ура! Ура!

— Должно быть, он не слишком доволен, — пошутил печатник.

— Ой, что вы! — растерянно пробормотал Мило и вдруг, засмеявшись, расплакался.

— Что это ты, дружок, нюни распустил? — погладил его по голове отец.

— Просто так… от неожиданности…

— Ну, ты хоть доволен?

— Еще бы! — И, боясь обидеть отца, добавил: — Знаешь, папа, я был бы просто счастлив, если б поехал с тобой…

— Ничуть не сомневаюсь, дружок, но дело это очень нелегкое… И кроме того, жизнь моряка, какой бы она ни казалась привлекательной, трудна, а в особенности для новичков. Зато я буду совершенно спокоен, зная, что эту зиму ты проведешь в типографии мосье Бланше. Помимо прочего, мы не будем надолго разлучаться, ибо мне сказали, что «Выносливый» часто будет заходить в Гавр… А сейчас, чтоб мы могли побыть вместе подольше, я попрошу мосье Бланше — покуда ты еще не ученик — отпускать тебя после полудня каждый день в течение двух недель.

— Он может уходить также и утром, — вмешалась мадам Бланше. — Я сама посижу в конторе, как и бывало.

— Нет уж, предоставьте это мне! — заявила Полетта.

— Тебе нельзя, Полетта, потому что ты утром занята уборкой с Селиной. Ничего не случится, если я сам побуду в конторе, — заупрямился Мило.

— Ну хорошо, — решил мосье Бланше. — Будешь в конторе с восьми до девяти.

Две недели провел Мило с отцом. Захватив с собой завтрак, они пешком или на велосипедах совершали чудесные прогулки. Пожалуй, не стоит говорить, что нередко они прихватывали с собой Полетту на неизменном «гуляке» и Пьера, у которого уже начались каникулы.

Незабываемы были дальние поездки на рыбалку, веселые пикники, которые устраивали на даче мосье Бланше и родители Пьера!

Но вот настал день, когда Луи Коттино сел в поезд и отправился через Париж в Бордо. Накануне он пригласил всех на прощальную прогулку по реке. Он снял напрокат красивую парусную лодку и усадил в нее все семейство Бланше, и Мило в последний раз выполнял обязанности юнги…

Отец уехал, а Мило, надев рабочую блузу, купленную ему отцом, снова вернулся в типографию.

И вот однажды в витрине конторы среди образцов появилось следующее объявление, отпечатанное темно-коричневой краской:

Это объявление составил, набрал и отпечатал сам Мило.

Когда он с горделивой нежностью посматривал на этот небольшой листок, ему невольно вспоминались и первые трудности, и первые огорчения, и первые радости познанных удач.

В один из осенних вечеров, удобно устроившись за маленьким письменным столом, Мило писал Фиорини:

«…Мне кажется, что после школы я с открытой душой сразу устремился в незнакомый мне мир человеческого труда, чтобы испытать собственные силы и найти свое настоящее призвание.

Только здесь, уверяю вас, нашел я его… и знаю почему…

Дорогой мосье Фиорини, я часто вспоминаю о ваших словах, которые вы сказали однажды по дороге из замка Иф. Тогда я не любил трудиться и все боялся, что так и не привыкну к труду, не полюблю его. И все потому, что у меня не было никакой специальности, потому что мне неведомы были радость и гордость человека, которые он испытывает, используя свои познания, применяя свою смекалку и вкус, создавая что-нибудь полезное и прочное. Бывают дни, когда я так ухожу в работу, что не замечаю, как бегут часы. Часто мне просто не хочется уходить из типографии, не доведя дела до конца.

Вы совершенно правы, когда писали мне в Шато-Ренар, что нельзя быть счастливым, если не любишь окружающих людей.

Здесь я люблю всех, и мне не приходится себя в этом насиловать, ибо все — и в типографии, и дома — так же чутки и добры ко мне, как Сольесы и Одиберы. И иногда я думаю: если бы работа моя была трудна и скучна, я все равно бы полюбил ее благодаря бескорыстной дружбе этих людей…»