Начни говорить правду

46. Увлечения дикарей

Мишка засевал всё новые и новые делянки хорошо намоленными зерновыми, ухаживал за устававшим на пахоте Вредноутом, а в свободное время тайно встречался с поклонницами нарождающейся суеверы и наблюдал за обычаями туземцев.

Самым трогательным у Голосексуалистов было кладбище для любимых вещей, а наиболее дикарским Мишке показалось то, о чём он слышал ещё от Менделенина: коллекционирование пустоты́.

Выглядело это как массовое помешательство — дикари хвалились друг перед другом пустотами, к которым прилагались удостоверяющие справки. В этих справках, изготовленных так называемыми "кустоведами", утверждалось, что пусто́ты являются произведениями искусства за авторством замечательных художников. Особенно высоко ценились творения неких Мембрандта, Порт Моне и Эндрю Долларова.

Мишка попытался объяснить дикарям, что, мол, на самом деле искусство — это всего лишь высокое мастерство людей. И потому предметы искусства суть неповторимые плоды такого мастерства. Обожаемые же дикарями пусто́ты может изготовить каждый. А кроме того, одна пустота полностью повторяет другую. Поэтому все авторы пустот — либо лживописцы, либо вшивописцы. Распоясавшиеся от безнаказанности и плюющие в лицо порабощённым поклонникам.

В ответ главный незнайнер по имени Осломысл, создатель фундаментального труда "Отстрахтная живопись", прочитал Мишке краткую лекцию.

— Поймите: у нас очень древние, многовековые традиции, идущие ещё от великого Бармалевича. Этот титан первым в мировой истории ничего не нарисовал и тем самым совершил криволюцию в искусстве. До Бармалевича на такой подвиг не решался никто. Даже самые талантливые художники додумывались лишь до того, чтобы собирать по помойкам мусор и переименовывать его в предметы искусства. А также запаивать дерьмо в консервные банки или выливать на холсты. Но созидание художественной пустоты́ — это акт шедеврики, то есть прогрессирующего совершенства. Ибо если старые мастера всё ещё махали в воздухе кистями с краской, то пришедшие им на смену продвижники, то есть наиболее продвинутые художники, сперва рисовали в воздухе кистями без краски, а в итоге дошли до того, чтобы вообще ничем не рисовать. И только сидеть дома и сообщать пустоведам, в каком месте нужно искать очередной созданный на расстоянии шедевр…

Мишка, опасаясь испортить отношения, не стал вступать в безвкуссию, но подумал, что горе-художники на самом деле не продвинутые, а просто двинутые — равно как и их несчастные поклонники.

Ради забавы Мишка решил даже принять участие в массовом помешательстве. Он совершил покупацию, то есть выменял на связку бус пару пустот со справкой, подтверждающей их ценность. Первый предмет художественного порчества назывался "Швейцарь", второй — "Лох-даун".

Мишка попросил, чтобы эти шизевры деградивного безвкусства принесли и поставили в правый от входа угол гостевого недоскрёба. А потом объявил, что хочет подарить психоз-продукцию "Артике" — музею дикарей.

Когда за плодами тошнотворчества явились картинаторши "Артики" Синди-Катя и Мэри-Диана, Мишка, внутренне смеясь, показал им уже на другой, на левый угол. Въедливо изучив подтверждающую справку, дикарки дружно восхитились несуществующей красотой левого угла, в особенности отмеченными в справке перламутно-брозовыми тонами картин, и сказали Мишке, что его подарки станут украшением музея. После чего забрали ничто и пошли на улицу.

Мишка остановил дикарок и сообщил, что разыграл их: снабжённые справкой пусто́ты находятся совсем в другом, в правом углу.

— Уважаемые картинаторши, — сказал он, — у вас тут творится сплошной самообман. Потому что ваше восприятие целиком зависит от сопроводительных бумажек. Однако сие ведь неправильно: предмет искусства должен впечатлять сам по себе, без канцелярских подпорок. То есть должен иметь собственную, а не предписанную дурацкой бумагией ценность.

— Извините, но вас просто невозможно понять… — иронически фыркнула Мэри-Диана — судя по всему, мгновенно забывшая о своём фальшивом восхищении неправильной пустотой.

— Хорошо, объясню на примере, — кивнул Мишка. — Если мужчина видит очень красивую девушку, то искренне влюбляется в неё. То есть начинает чрезвычайно высоко ценить из-за присущей ей красоты. А вовсе не из-за сопроводительных бумажек с уверениями насчёт этой красоты. Если же перед мужчиной окажется страхолюдина, снабжённая справками о её якобы красоте, то в страхолюдину он ведь всё равно не влюбится, правильно?

— Вы болтаете о не относящихся к делу вещах, — с жалостью сообщила Мишке Синди-Катя. — Потому что, к сожалению, явно ничего не знаете о языке искусства.

— Этот язык нельзя описать прямыми словами, — поучающе подняла палец Мэри-Динама. — Хотя ему, разумеется, посвящено множество трудов выдающихся кустоведов. Да, этот язык, как можно видеть, доступен далеко не всем. А только избранным.

— То есть ваши кустоведы пишут о том, что нельзя описать? — спросил Мишка. — Вы уверены, что это оправданное занятие?

Вместо ответа дикарки забрали художественное ничто из правильного угла и гордо покинули Мишкино жилище.