Над горой играет свет

ГЛАВА 24. Сама открой и посмотри, чучело 1969

В день своего двенадцатилетия я проснулась на рассвете, приятно было осознавать, что я первая, остальные наверняка еще спят. С наслаждением потянувшись, я вылезла из-под одеяла и глянула из окна на акацию. Розовые игольчатые цветки уже облетели, похожие на веера ажурные листья покачивались под утренним ветерком. Надев зеленые шорты и желтую футболку с зеленой каймой, я достала дневник и записала:

Я заперла дневник на ключ. Это был уже второй, с белой обложкой и золотым замочком, но и в нем осталось всего несколько чистых страничек.

Я взяла мамину щетку для волос, приоткрыла дверь и прислушалась. Стояла полная тишина. Я выскользнула из дома, затворила входную дверь и села в кресло-качалку. Под первыми солнечными лучами все вокруг казалось мирным и безмятежным. Обхватив себя руками, я вообразила, что пробуждающийся мир счастлив оттого, что сегодня мой день рождения, и солнце специально для меня так волшебно озарило мир. Я стала расчесывать волосы, от макушки к концам, свисавшим до самой талии. Расчесав, заплела косичку и обмотала кончик толстой резинкой с шариками, ее мне подарила Джейд. Волосы у меня густые и тяжелые, и очень жаркие, но я как-то к этому привыкла. Тихонько покачиваясь, я отпустила свои мысли в заоблачные дали.

— Как делишки, Вистренка?

— Ой! До чего ж ты меня напугал!

Сунув руки в карманы, Мика ухмыльнулся, как тот городской придурок из фильма «Зеленые просторы», мечтавший стать фермером. Мика был мокрым насквозь, будто только что скатился кувырком с покрытого росой холма.

— Прости, что нечаянно помешал тебе витать в облаках, — лицемерно покаялся он. — И что ты тут делаешь в такую рань, Белка-поскакушка?

— Размышляю. А что ты так рано?

Он улыбнулся и подвигал бровями, папина ужимка. Присел на ступеньку, разведя колени (торчавшие остро, как у кузнечика), свесив между ними кисти рук.

— Я вообще еще не ложился.

— Это как?

— А вот так. Мы с друзьями смылись вчера на всю ночь.

— А что, если папа узнает?

— А что он мне сделает? Поругает? Или скажет, чтобы больше этого не было?

Мика встал и начал сосредоточенно пинать ступени. Потом снова на меня взглянул и снова улыбнулся, уже совсем в другом настроении, как будто темные сумерки вмиг сменились светом.

— Знаешь, что мы делали?

— И что?

— И то! — Сбежав вниз, он поднял с клумбы комочек земли и швырнул мне в ногу.

— Не смешно. — Я стряхнула землю.

— А раньше умирала со смеху. Давно ли ты стала такой чистюлей?

— Не в этом дело… просто… Ладно, проехали.

— Так что мы делали?

Он ждал, скроив серьезную мину. Но я не собиралась поддаваться на эту провокацию и плотно сжала губы. Он ухмыльнулся.

— Я тебя серьезно спрашиваю. Честно.

— Закидали кого-нибудь яйцами?

— Мимо.

— Обмотали что-нибудь туалетной бумагой?

— Опять мимо.

— Курили?

— Да ладно тебе. Это все детские забавы. — Он театрально закатил глаза, совсем как мама. — Между прочим, у меня есть для тебя подарок.

— Ты вспомнил, что у меня день рождения?

— А то. Жди здесь. — Он одним прыжком, как непоседливый щенок, одолел ступени и скрылся за дверью.

Я ждала, можно сказать, затаив дыхание.

Вернулся Мика очень скоро, с бумажным пакетиком.

— Вот. — Вытянув свою длинную руку, он потряс пакетиком перед моим носом.

Я схватила, пакетик оказался довольно тяжелым.

— Что это?

— Сама открой и посмотри, чучело.

Внутри было что-то завернутое в газетный вкладыш с комиксами. Разорвав бумагу, я заорала:

— Мика! Прелесть какая!

Это была прозрачная, янтарного цвета шкатулочка треугольной формы, вся резная, как хрустальные бокалы, которые Ребекка хранила в застекленном буфете.

Медово-золотистое стекло сверкало на солнце. На крышечке была ручка в виде огромного многогранного бриллианта. Крышечку я, конечно, приподняла, и на меня пахнуло острым и сладким ароматом. А поверх пудры лежала мягонькая пуховка.

— Я подумал, мамина пудра наверняка закончилась. Подумал, что тебе пора иметь свою. Как-никак уже двенадцать лет.

Я провела пуховкой по рукам и ногам.

— Мне еще никто не дарил таких красивых вещей. — Осторожно поставив пудреницу на пол, я, подпрыгнув, обняла Мику за шею.

Он поморщился, будто ему противны эти телячьи нежности, но я чувствовала, что он тронут.

— Между прочим, купил на собственные деньги. Продал один рисунок маме Вэйна.

— Ты продал свою работу? — Меня распирала гордость за брата. — Вот здорово!

— Да. — Он потер подбородок, почесал руку. — Пойду, что ли, посплю.

— Погоди. — Мне не хотелось его отпускать. — А что вы делаете, когда сбегаете?

— По-разному… когда что. — Он оглянулся на дверь, убедиться, что она закрыта.

— А все-таки?

Он пожал плечами.

— Иногда берем с собой девчонок. Иногда пьем пиво.

— А-а. — Я знала, что кажусь ему малявкой, которая еще ни черта не смыслит в настоящей жизни.

— Ничего особенного.

— Я боюсь, что с тобой что-нибудь случится.

— Ты совсем как старушка. — Он сгорбился, опираясь на невидимую клюку. — Можно иногда и подурачиться. Отлепись наконец от книг и от облаков.

Он обхватил мою голову рукой, сделав «замочек». Волосы натянулись, мне стало больно, я завопила, чтобы сейчас же меня отпустил. Он и отпустил, я даже не успела его стукнуть. И, рассмеявшись, скользнул за дверь.

А я снова сняла крышечку с пудреницы, выпустив облако пудры. Пряча подарок Мики обратно в пакет, я представила, как он рисует меня верхом на лошади, скачущей ввысь, на гору, и волосы мои плещутся на ветру. Я погладила пакет, не хотелось с ним расставаться. Но вскоре понесла его к себе, пусть пока полежит. Точно так же я отложила на потом размышления о Мике, отправив его в дальние лабиринты мыслей, там он теперь и разгуливал, весь такой загадочный и недоступный.

Ребекка готовила завтрак, я сразу почувствовала это по аппетитному запаху из кухни. Как только я вошла, она сказала:

— С днем рождения.

— Спасибо, Ребекка. — Я расплылась в улыбке.

— Вот, блинчики пеку.

Я глянула на сковороду.

— В виде слоников?

— Вообще-то я хотела изобразить лошадок. — Она подправила растекшееся тесто.

Конечно, я была уже слишком взрослой, чтобы радоваться, как дитя, фигурным блинчикам, но я обрадовалась, очень.

Лошади-слоны запузырились, Ребекка перевернула их лопаточкой.

— Надо было, наверное, позвать Мику, он ведь у нас художник.

Мне так хотелось сказать «Он спит», но я промолчала.

— Впрочем, наши сони еще не проснулись. — Она разложила блинчики на две тарелки. — Прошу. Снимем пробу. А знаешь, от тебя чудесно пахнет.

— Мика подарил мне пудру, — сказала и тут же вспомнила, что я его вроде как еще не видела. Нет, мне лучше помалкивать.

— Какой молодец.

Мы с ней добавили в блины много масла и сиропа.

— Блины что надо, — сказала я.

— Интересно, как я справлюсь с космическими кораблями для Энди? Думаю, надо взамен испечь ему луну.

Когда встали наши мужчины (все, кроме Мики), Ребекка еще напекла блинов. Ели их мы все вместе, весело болтая. Папа закончил первым и ушел. Энди-и-Бобби (их теперь называли только так, поскольку Бобби не отходил от Энди), доев, так и дунули из кухни, обмениваясь на бегу тумаками и зычными воплями.

Мы с Ребеккой притащили тарелки на кухню. Я хотела было их помыть, но Ребекка придержала мою руку:

— Нет уж. Сегодня у тебя праздник.

И тут я подумала, что никогда не позволяла ей себя обнять и сама ни разу ее не обняла за все это время. Она могла похлопать меня по плечу, взять за руку, погладить по щеке или просто подойти и улыбнуться. На большее не решалась. А Бобби и Энди запросто обнимала, и часто. Она и Мику обнимала, он недовольно раздувал ноздри, однако все равно никогда от нее не шарахался. Я вспомнила взгляд Виктории в тот момент, когда Ребекка попыталась меня обнять. А я, как всегда, не далась. И что меня разбирало?

Она улыбалась мне, высокая, сильная и такая уютная в своем халатике и шлепанцах.

— Никаких уборок и возни с младшим братом. Марш веселиться. Но к ужину чтобы была дома. У нас сегодня вечеринка. — Она многозначительно усмехнулась, подразумевая тайные сюрпризы-подарки. — Ах, где мои двенадцать лет. Хорошо бы вернуться в то время, но не в тот мой дом, и чтобы тогда было так, как сейчас. — Она посмотрела куда-то вдаль. — Господи, что я несу. Иногда я безнадежно глупею.

И все же я сделала это. Подошла и обняла, крепко-крепко.

— Спасибо тебе, Ребекка.

Она тоже меня обняла. И мне стало на удивление спокойно, как когда-то под бабушкиным одеялом. Даже еще спокойней. Вот уж не ожидала. Столь полного чувства защищенности я не могла припомнить даже в мамино время, но не сомневалась, что непременно потом вспомню, обязательно.

Я отодвинулась и посмотрела Ребекке в глаза, они сияли.

— Как же я рада, что ты со мной, Вирджиния Кейт. Дети, дети, вы перевернули мою жизнь.

А я так размякла, что даже ничего не смогла сказать. Скроив дурацкую улыбку, махнула рукой, покружилась и убежала. К ногам будто приделали крылья, как у того малого[26] из греческого мифа, нам про него в школе рассказывали. Я вскочила на велосипед и помчалась навстречу горячему ветру. От меня пахло блинчиками, кремом Ребекки и подарком Мики.

Мчалась я в библиотеку, мечтая, что стану когда-нибудь библиотекарем и смогу всю жизнь спокойно копаться в книгах сколько душе угодно. Впрочем, в больнице работать тоже неплохо, ходить в белом халате и замечательно удобных туфлях, как у Ребекки. Обогнув угол библиотеки, я увидела перед входом папину машину. Мигом сориентировавшись, спряталась за кустами азалии и принялась шпионить.

Папуля мой стоял рядом с дверцей и точил лясы с дамочкой в желто-бело-розовом платье, немыслимо коротком, на талии пояс-цепочка, туфли белые. Светло-каштановые волосы с высветленными прядями были щедро попрысканы лаком, его хватило бы на сто причесок. Она засмеялась какой-то папиной шутке, легонько его толкнула, потом пригладила рукой свою дурацкую прическу в лаковой скорлупе. Папа слегка развел в стороны округленные кисти рук, будто показывал размер чего-то. Дамочка тоже что-то ему сказала, и он захохотал, откинув голову. Она смотрела на его горло, а потом прижала ладонь к своему собственному.

Снова вскочив на велик, я быстро покатила назад. В конце концов, у человека день рождения. И мне совсем не улыбалось, чтобы папа и какая-то потаскушка в идиотском мини его испортили. Тем более что в карманчике шорт лежали двадцать пять долларов, они жгли зад и грели душу. Двадцать мне прислала Муся-Буся, а еще пять — миссис Портье, в письме про свое новое житье-бытье. Ей здорово повезло, она вышла замуж за ветеринара и переехала в Джорджию, в хорошенький домик. А еще она сейчас ждала двойню. Я за нее радовалась, только теперь ее следовало называть миссис Энглсон. А мистер Портье больше ей не был нужен. Нисколечко. Эми Кэмпинелл сказала, что первый муженек оказал ее подруге неоценимую услугу тем, что завел шуры-муры с миссис Макгрендер.

Последние сведения о миссис Макгрендер-Беконпицц были таковы: она вышла за какого-то дедка. Я видела их однажды в новенькой роскошной машине. Миссис Бекончипс была с сильно намалеванными глазами и жутким начесом. Ребекка сказала, что такая же прическа у Филлис Диллер Ду[27].

У миссис было такое лицо, будто ее только что накормили дерьмом дряхлого пса. А Эми Кэмпинелл как-то сказала Ребекке, что эта дамочка — живой пример того, что, сколько ни пыжься, сколько ни молодись у хирургов, раз не заладилось, так не заладится. Кому-то рано или поздно повезет, вышла же миссис Портье за мистера Энглсона. А кому-то и нет, как миссис Беконпицц.

От мамы поздравительной открытки не было. Звонила она редко, писала еще реже. Папа больше не мешал нам писать ей письма и звонить. Только ее почти никогда не было дома. Долгие гудки в трубке понапрасну вторгались в мое ухо. А сама она звонила последний раз три месяца назад. Рассказала, как у нее увели Харольда. Пока рассказывала, я услышала реплику тети Руби: «Да кому этот придурок нужен?»

Мика и Энди никогда с мамой не разговаривали и даже о ней не вспоминали. Только я еще не отступалась. Ведь у мамы никого не было, одна тетя Руби.

Мне навстречу ехал Вэйн, и я отвлеклась от мамы. Он остановился, притормозив ногами. Я тоже притормозила. Он носил очки в темной оправе, золотисто-каштановая прядь вечно падала на глаза, светло-карие. Он убирал ее, откидывая назад, она снова падала. Я не видела его со школы.

— Салют, Вирджиния Кейт.

— Салют, Вэйн.

— Куда это ты так торопишься?

— В магазин.

Не хотелось говорить ему, что еду за конфетами.

А чего хотелось, так это казаться худой и истощенной.

— А мне сегодня двенадцать исполнилось.

Я небрежным жестом взъерошила волосы, но это было глупо, они ведь были заплетены. Он глянул на мою рубашку, туда, где она круглилась над недавно купленным лифчиком, и как-то очень поспешно отвел взгляд.

— С днем рождения.

— Спасибо. — А что он все-таки там разглядел, гадала я.

— Как дела у Мики?

— Ничего вроде. Он слинял… куда, не знаю. А почему вы больше не дружите?

— Может, мне интереснее дружить с его сестрой?

Мне надоело с ним болтать, и потом, у меня день

рождения, напомнила я себе.

— Ладно, пока.

— Как-нибудь увидимся. Пока. — А сам стоял не двигаясь, смотрел, как я примериваюсь к педалям.

— Ты выглядишь старше двенадцати, Вирджиния Кейт.

Я крутанула педали. Обернувшись, я увидела, что он поехал дальше и что у него мощные икры, совсем как у взрослого парня.

Доехав до магазинчика «Севен-элевен», я прислонила велик к стенке, пусть меня подождет мой старый верный друг с кисточками на руле, когда-то отвергнутый другой девчонкой. Я купила комиксы про Арчи, и комиксы про малышку Лотту, и про Богатенького Ричи. Я купила упаковку мятной жвачки «Ригли» и два батончика «Зеро», себе и Джейд.

А теперь мой путь лежал в дом Джейд. Я ехала, мысли мои текли как хотели, я не противилась. Но как только в них возникал папа и та потаскушка, заставляла себя переключиться на что-нибудь приятное. В садах вовсю цвела индийская сирень. От ее пышных гроздьев несло терпкой сладостью, а от озера рыбой. На улицах было довольно людно, хотя жара стояла такая, что батончики тут же начали таять. Придется нам с Джейд белую шоколадную глазурь слизывать с обертки, но так даже вкуснее, подумала я.

Иногда в мыслях всплывала моя гора, звала меня, но я старалась загнать ее обратно в глубь сознания, так глубоко, чтобы она там затерялась. И поэтому все быстрее и быстрее крутила педали, чтобы оторваться от всяких дум.

У дома Джейд я крикнула ей в окошко:

— Давай выходи!

Она выбежала, и сразу к велосипеду. В шортиках и коротенькой, выше талии, майке. И руки, и длинные тощие ноги были красными, как вареный лобстер, это она отдохнула на побережье. Но самое главное, она сделала стрижку под мальчика, а волосы у нее стали почти белыми.

— Салют, Ви, — сказала она, подъезжая. Раньше меня так называл только Мика.

— Салют. Обгорела ты капитально, и волос почти не осталось. — Я снова внимательно ее оглядела.

— Это точно. Мама ругалась, сказала, нечего дурить. А я все равно постриглась.

— Сама, что ли?

— Сначала да. Взяла ножницы и откромсала хвостики. Маме пришлось тащить меня к своей парикмахерше, чтобы та все выровняла. — Она потрогала волосы. Потом подергала короткую прядку. — Без них гораздо легче и не так жарко. И по-моему, я стала похожа на Твигги[28]. Тебе не кажется? А если даже и нет, все равно я довольна.

— По-моему, тебе очень идет. — Я ободряюще ей улыбнулась, дескать, не волнуйся, все отлично.

Она посмотрела на мои ноги.

— Ну почему я не загораю? Мои дурацкие белые ноги сразу же делаются красными.

Я пожала плечами:

— Это зависит от особенностей молекул.

— Дурацкие молекулы.

А я считала, что ее молекулы гораздо привлекательней моих.

— У меня есть для тебя батончик «Зеро».

— Кле-е-е-ево.

Когда мы немного отъехали, она сказала:

— Одна девчонка в нашем классе похожа на актрису из фильма «Летающая монахиня».

— Да ты что?

— Правда. Но все называют ее «Нетающей монахиней», потому что она как ледышка, ни с кем не разговаривает. А настоящие монахини терпеть не могут этот фильм, говорят, надо быть скромнее.

— Они скажут. — Не понимала я католиков, но кое-какие их традиции мне нравились.

Мы катались до самого ланча, есть отправились к Сут и Марко. Она нас громко приветствовала:

— Салют! Кого я вижу!

Они выкупили ресторанчик и отремонтировали, теперь тут было чисто, но пахло как прежде, всякими жареностями и пивом. Сут подстриглась, волосы теперь были до плеч, как у кинозвезд. Она обняла меня и поцеловала в щеку. Губы у нее были прохладными, а руки сильными. Джейд она тоже обняла и поцеловала, а потом сказала:

— Отличная прическа, мисс Джейд, — увидев ее ноги, вскинула брови: — Протри кожу винным уксусом, и перестанет жечь.

— Протру обязательно, Сут, — сказала Джейд.

— А мне сегодня исполнилось двенадцать, — доложила я с широченной улыбкой.

— Сюда, пожалуйста, располагайтесь. — Она протянула каждой меню.

Я, не раздумывая, заказала:

— Мне гамбургер «бедный парень», жареную картошку и колу-коку.

— А мне чизбургер, луковые колечки в кляре и коку. — Джейд перевела взгляд на меня: — И когда ты перестаешь наконец говорить «кола-кока» и «апельсиновая кока»? — Но она сказала это со смехом, ведь сегодня я была Королевой и могла говорить как мне заблагорассудится.

Сут сказала:

— Никогда еще не готовила гамбургер «бедный парень», но почему бы и нет? Кстати, по случаю дня твоего рождения все за счет заведения.

— Нетушки. У меня есть деньги. — Я вытащила из кармана деньги от Муси-Буси и положила на стол, пусть все видят.

— Тогда бесплатное мороженое. Вы позволите?

Мы дружно кивнули и глупо захихикали.

Подошел Марко, стал сзади, Сут прижалась к нему спиной, а он пробасил:

— Глянь-ка! Эта богатая леди выбрала нас, чтобы прокутить свои денежки.

— Иди жарить картошку, недотепа, — распорядилась Сут.

Когда подошла очередь мороженого, в мою креманку Сут воткнула свечку. Все в ресторане получили мороженое и хором спели мне «С днем рожденья тебя». Я чуть не лопнула от восторга. А после положила под тарелку чаевые (так всегда папа делал), два доллара. И потом мы с Джейд, страшно объевшиеся, поехали дальше. Покатались по университетскому кампусу, зашли в библиотеку (к счастью, там уже не было папы и его мисс Мини Лаковой Башки), спустились к озеру покормить уток, Сут дала нам для них черствого хлеба, посмотрели, как тренируются парни на футбольном поле.

Когда часы в кампусе пробили пять, мы прибавили скорость и двинули ко мне домой. Когда относили в мою комнату комиксы и жвачку, Джейд сказала:

— А у тебя тут все по-прежнему конфетно-розовое.

Я лишь скорбно закатила глаза.

Зато в убранстве столовой на этот раз ничего розового не обнаружилось. Белый, синий и желтый. Скатерть синяя с белым. Нас ждало угощение: жареные креветки, жареные устрицы, жареная картошка. Кэмпинеллы принесли джамбалайю, мисс Дарла принесла картофельный салат, хорошенько приправленный луком. На буфете стоял темно-коричневый шоколадный торт, на котором голубой глазурью было написано: «С днем рождения, Вирджиния Кейт!»

К стулу в торце стола были привязаны надутые шарики.

— Это трон для виновницы торжества, — сказала Ребекка.

Щеки мои запылали от смущения, но это не помешало Мисс Воображале занять трон. Все расселись, и мы начали пировать. Девчонки сказали Джейд, что у нее чумовая стрижка. Мальчишки пожимали плечами. Их всякие там прически особо не трогали. Кто-то просто ухмыльнулся, кто-то вообще никак не отреагировал. А вот Энди, похоже, был огорчен.

— Ты отрезала свои волосы. И зачем ты это сделала? — недоумевал он.

Джейд ничего ему не ответила, она увлеченно беседовала с мисс Дарлой о балете. Джейд всю свою спальню увешала плакатами с джазовыми и балетными звездами и королями степа. Родители всегда оставляли на ее столике расписание занятий по музыке, когда у нее фортепьяно, когда скрипка. А про танцы отец говорил:

— Иди в юристы, как я. Или выйди замуж и займись чем-нибудь общественным, как мама. Дались тебе эти танцы. Глупо, в примы все равно не пробьешься.

Но в ответ Джейд кротко на него смотрела и выворачивала ступни, изображая первую балетную позицию.

Я приметила, как она поглядывает на Мики, хотя всего неделю назад мы с ней торжественно постановили, что и ее и мои братья только братья, с ними никаких романов. Впрочем, Мика вообще не обращал на нее внимания, только разок пошутил:

— Белый хлеб с красным соусом табаско, это я про твою кожу.

Мне стало ее жалко. Сразу поникла, будто сломанный цветок магнолии, ну, той, которая с розовыми лепестками.

Молча ткнув Мику локтем, Энди сам заговорил с Джейд:

— А я решил стать космонавтом, полечу на Луну. Вот она белая по-настоящему.

— И я на Луну. Я тоже. — Бобби готов был стартовать туда прямо со стула.

— Понятно, — сказала Джейд и снова обернулась к мисс Дарле: — Мисс Дарла, у вас много было поклонников? А может, их и сейчас полно?

— Когда была молодой, целая толпа, и все как на подбор. Караулили у двери. А вспоминаю одного, Джимми Додда. Такой был красавчик. — Мисс Дарла вздохнула. — А как целовался…

— Ой, когда же и я начну целоваться? Скорее бы. Интересно ведь.

Я спешно обернулась к Энди, мало ли что он сейчас удумает. Потом сказала:

— А мне совсем неинтересно.

Мисс Дарла улыбнулась:

— Ну, это до поры до времени, Вирджиния Кейт.

— Будем надеяться, что ее долго еще не будут интересовать подобные глупости. — Папа поставил на стол бутылку бурбона и ведерко с колотым льдом, чтобы взрослые могли налить себе сами. Правда, наливал себе только сам папа.

— Ну и что же сталось с Джимми Доддом, мисс Дарла? — спросила Ребекка, отламывая вилкой кусочек креветки. — Может, вам стоит его поискать? Может, он сам искал вас все эти годы?

— Поздно. Он уже отошел в мир иной. — Она потеребила бусинки на своем колье. — Теперь он где-то там, в покоях для душ. Вы же не думаете, что черные дыры и космическое пространство состоят лишь из мрака и небесных тел? Или что там шныряют только космонавты в своих жалких кораблях? Разумеется, не только. Наши души порхают в танце над звездами, над луной, они смотрят на тех, кто был им когда-то дорог. Отлетевшие души напитываются светом, а потом, когда они воссияют — как души их ранее ушедших возлюбленных, — эти вновь обретшие друг друга скитальцы уже вместе устремляются в черные пустоты. Несут свой свет в сумрачные пространства. — Она смотрела и смотрела в окно, будто уже увидела некое осиянное светом пространство. — Когда я окажусь на Луне и наполнюсь ее светом, то найду Джимми, если, конечно, мне будет дарована эта милость. И тогда обязательно попрошу у него прощения за то, что так его мучила.

Тут Глава Семьи, откашлявшись, заявил:

— А я всегда любил только мою Эми. Она лучшее, что подарила мне судьба. — Его розовые щеки стали пунцовыми. — Пока она не прибрала меня к рукам, я был шалопутом и разгильдяем.

Эми поцеловала мужа в щеку, а он сказал:

— Нам бы с тобой деток, Эми. Представляешь, какими бы они были пригожими?

В ответ Эми сунула ему в рот креветку, а он ей.

— До чего же они милые, — пробормотала мисс Дарла.

— До чего же они жирные, — прошипел мне на ухо Мика.

Он так набил рот креветками и картошкой, что часть еды падала на тарелку, он запихивал все назад и жевал, жевал, как корова.

И в эти моменты Джейд так на него смотрела, что я втихомолку хихикала.

Энди тоже отличился, пару раз громко рыгнул, уже после того, как Ребекка сделала ему замечание.

Энди простодушно извинялся:

— Простите, выскочило, не успел удержать.

А Бобби уже клянчил торт, колотя кулаками по едва тронутой еде на своей тарелочке.

В общем, было шумно и весело, люди радовались.

Я мысленно призывала папу тоже порадоваться: «Папа, ну поешь, ну улыбнись. Чего тебе стоит, а? Ты ведь умеешь веселиться».

Ребекка тоже смотрела на папу. Она прикоснулась к его руке, он в ответ подмигнул ей.

И вот все поели, Ребекка убрала тарелки и поставила передо мной торт с двенадцатью голубыми свечами и одной белой, «на вырост». Мне опять спели «С днем рожденья тебя» Загадав желания, я задула свечи.

Желаний было два. Чтобы папа сам вылил в раковину бурбон и больше его не покупал, вообще. Чтобы мне позвонила мама (хотя я очень на нее злилась). Когда я проговаривала про себя первое желание, папа положил в стакан еще льда и долил из бутылки. Я поняла, что ждать маминого звонка тоже бесполезно.

И вот пиршество приблизилось к концу, Ребекка вытащила из-под стола сине-белую коробку, обвязанную желтой лентой. Джейд извлекла подарок из кармана и с хитрой улыбочкой положила его на столешницу. Кэмпинеллы и мисс Дарла тоже пришли с подарками. Я просто не знала, за что хвататься, хотелось открыть все сразу. Но начала я с подарка Джейд. В пакетике лежал браслет с симпатичными амулетами-висюльками: лошадь, собака, балетная туфелька, морская ракушка и сердечко.

— Спасибо, Джейд.

— Тут еще есть петельки, можешь и свои амулеты прицепить.

Я надела браслет и выставила перед собой руку, чтобы все могли оценить эту красоту.

Эми связала мне шапочку из красных ниток кроше. Я тут же ее нацепила и кокетливо сдвинула набок.

— Ну у тебя и видик. Дура дурой, — высказался Мика.

— Не ну. Она касивая, — заявил Бобби, успевший весь перемазаться. — Мозно я?

— Погоди немножко, Бобби. Ладно?

Он швырнул в меня креветку и закатился смехом.

Мисс Дарла вручила мне дневник. Не девчачий, а настоящий, в кожаном переплете, с тонкими атласными страницами. С блестящей ленточкой-закладкой.

— Мисс Дарла, до чего красивый, спасибо огромное.

— Я знаю, у тебя в мыслях много чего, что рвется наружу, желает запечатлеться на бумаге.

В сине-белой коробке был подарок от папы и Ребекки. Книжки. Целых три про Черного скакуна, которые написал Уолтер Фарли: «Возвращение», «Тайна похищения» и «Черный скакун и Пламя». И еще «Плюшевый кролик», детской писательницы Марджери Уильямс. Я втянула носом запах новеньких книжек. Под ними лежала белая коробочка. Открыла крышку: на ватной подушечке поблескивали часы «Таймекс». Я надела их на другое запястье и тоже предъявила публике.

— Теперь ты точно не опоздаешь на свой следующий день рождения, — сказал папа.

А Ребекка добавила:

— «Плюшевого кролика» ты, конечно, уже переросла, но я в детстве обожала эту книгу. Ну и подумала, что тебе приятно будет почитать ее Бобби.

— Поцитать Бобби, поцитать ее, — тут же громко потребовал Бобби, и, перекрикивая его, я гаркнула:

— Спасибо всем-всем, подарки просто прелесть!

— Это еще не все. — Ребекка протянула мне конверт.

Я вытаращила глаза. В конверте лежал какой-то купон. Вот это да!

Я повисла у Ребекки на шее. Значит, скоро конец розовому кошмару! Потом я обняла папу, прильнув щекой к его мягкой джинсовой рубашке. А он еле слышно прошептал:

— С днем рождения, Букашка. Я положил конверт тебе под подушку. — Папа дохнул на меня крепким бурбоном.

Потом я стала обнимать всех остальных, по кругу. Кроме братьев. Разумеется, они были не в обиде.

Джейд листанула книги.

— Я когда-то читала «Кролика». Такое чудо! Там про то, как игрушечный кролик превратился в живого, потому что беднягу так заласкали, что у него облезла плюшевая шкурка. И его едва не выбросили.

— Ну теперь-то все? — Мика уже собрался убежать.

— Погодите, я быстро. — Я понеслась к себе в спальню. Сначала залезла под подушку за папиным конвертом. Там были три снимка, которых я раньше не видела, и записка. Первый. Я у папы на коленях, рядом с нами мама, улыбается ему. Она придерживает рукой мою ногу, а папа улыбается мне, крепко перехватив поперек живота, чтобы я сидела спокойно. На втором снимке я у папы на плечах, он придерживает меня за коленки, а я уткнулась подбородком ему в затылок. На третьем папа и вся наша троица. Я, Мика и папа улыбаемся, а Энди серьезный, потому что совсем еще маленький. Я почувствовала, что сейчас расплачусь, поэтому быстро засунула фотографии в конверт и схватила записку:

Я сложила записку и тоже сунула ее назад, к фотографиям. Вот оно как, я и не догадывалась, что таится иногда в папином молчании. Что за словами, произнесенными вслух, скрывается так много того, о чем он говорить не в силах. Конверт я снова запихала под подушку и, схватив подарок Мики, побежала к гостям.

Пудреницу я поставила на середину стола, куда падали лучи, и на стенах заплясали солнечные зайчики.

— Вот. Это от Мики.

— Одно слово — красота, — сказала Эми Кэмпинелл.

Глава Семьи кивнул, соглашаясь.

— Превосходно, Мика, — сказала мисс Дарла. — У тебя хороший вкус.

— Что да то да, — заметила Ребекка.

— Чудесная вещица. — Джейд погладила пальцем резьбу.

Мика в этот момент разглядывал потолок, небрежно засунув руки в карманы. В синих своих джинсах и белой, аккуратно застегнутой рубашке он до того походил на папу, что больше уже было некуда.

— Отлично придумано, Мика, — сказал папа.

Энди-и-Бобби пудреницу не оценили, они требовали продолжения банкета.

— Еще торта! — крикнул Бобби.

— Да, и мне, — добавил Энди.

Все продолжали сидеть за столом, никто не ушел и не рвался уйти.

А вот солнечный свет, такой щедрый и яркий по случаю моего дня рождения, с нами распрощался. Я подумала, что это как завершился круг. Сегодня я проснулась в полутемной еще комнате, и заканчивался мой день рождения тоже в полутемной комнате. Это был самый лучший мой день рождения.