Обещания и Гранаты

ГЛАВА 8

Елена

Неужели я больше не интересую тебя в этом смысле?

Вонзая ногти в кожу бедер, я мысленно ругаю себя за то, что позволила вопросу сорваться с моих губ.

Мой разум был слишком затуманен, отчасти из-за оргазма, который я испытала менее получаса назад, а отчасти из-за того, что салон самолета начинал казаться гробом, и внезапно вопрос сорвался с моего языка и метнулся в его сторону.

Как будто спать с Кэлом Андерсоном — это самая важная вещь во вселенной.

Правда, я почти ни о чем другом не думала в течение нескольких недель с тех пор, как он лишил меня девственности, но все же. Учитывая абсолютный хаос последних двадцати четырех часов, полный переворот в жизни, какой я ее когда-то знала, секс должен быть последним, о чем нужно беспокоиться.

Я должна быть рада, что он не хочет этого от меня. Это должно заставить меня чувствовать себя сильной, как будто он позволяет мне сохранить единственный козырь, который у меня когда-либо был.

И все же, когда я смотрю на него со своего конца черного седана, в который нас посадили после того, как мы сошли с самолета, эта знакомая боль распространяется из моей киски наружу, течет по венам, как будто ей там самое место.

И все, что я чувствую, — это нежеланность.

Он практически приклеен к своей двери, его пиджак сложен на сиденье между нами. Рукава его черной рубашки на пуговицах закатаны до середины предплечья, обнажая крепкие мышцы и более бронзовую кожу, это самое большее, чем я когда-либо видела у него.

Прокручивая свой телефон подушечкой большого пальца одной руки, он поглаживает нижнюю часть своей щетинистой челюсти другой. Экран меняется так быстро, что мне трудно представить, что он вообще обрабатывает какую-либо информацию.

Поджав губы, я наклоняюсь и нащупываю в рюкзаке телефон, но он оказывается нерабочим. Я поворачиваю голову, убирая волосы с лица, мой рот открывается, чтобы спросить, что он с ним сделал.

— Помеха, — говорит он, прежде чем я успеваю произнести хоть слово, не удостоив меня взглядом. — Когда мы будем дома, я предоставлю тебе новое устройство.

Дом. Разглаживая руками мягкий материал своих леггинсов, я смотрю в тонированное окно, как мимо проносится зелено-голубая местность того места, где мы приземлились. Океан простирается сразу за горизонтом верхушек деревьев, хотя я не уверена, означает ли это, что мы все еще на материке.

— Где именно находится дом? — спрашиваю я.

— Остров Аплана, хотя местные жители называют его просто Апланой. Это недалеко от островов Бостон-Харбор.

— Никогда не слышала о нем, — говорю я, мой палец нажимает кнопку, которая опускает окно на дюйм.

Оно жужжит, когда опускается, звук пронзает тишину вокруг нас, пробуждая спокойствие в моем животе, которого я не чувствовала с тех пор, как вошла в спальню Матео. Вверх и вниз, я повторяю это движение, гипнотизируя себя им.

Краем глаза вижу, как Кэл ерзает на своем сиденье, скрещивая и разгибая ноги, как будто он не может устроиться поудобнее. Его левая рука опускается, чтобы схватить чуть выше колена, сжимая до тех пор, пока вены не натянутся на коже, горло неоднократно вздрагивает, когда он сглатывает снова и снова.

Интересно, не передумал ли он насчет всего этого — жениться на мне, трахнуть, украсть из Бостона. Возможно ли, что плохой доктор не совсем понимал, во что ввязывается, когда выступил в роли моего рыцаря в не очень сияющих доспехах?

Прежде чем у меня появляется возможность спросить, не слишком ли поздно для аннулирования, рука Кэла набрасывается, накрывая мою, как раз в тот момент, когда соленый воздух обдувает мое лицо; он убирает мой палец, возвращая окно в исходное закрытое положение, затрудненное дыхание вырывается из его груди.

Приподняв подбородок, я замечаю напряженность вокруг его глаз и сужение зрачков. Он выглядит диким, как оживший монстр, остро нуждающийся в своем фунте плоти, и это крадет кислород из моих легких на короткие секунды.

Но не потому, что я боюсь.

Потому что мне это нравится.

Хаос в его глазах засасывает меня, как подводное течение, затягивая все глубже в его опасные воды.

На мгновение я предпочла бы утонуть в них, чем всплыть на поверхность.

В моем горле материализуется комок, и я сглатываю его. Мое сердце колотится в груди, этот аромат корицы и виски, который я неделями пыталась забыть, нападает на меня, когда он нависает над моим телом. Его пристальный взгляд скользит по углам моего лица, безумие освещает его черты и удерживает его на расстоянии.

Схватившись за дверной косяк, он делает долгий, низкий вдох, его грудь резко поднимается от этого действия. Быстро моргая, он, кажется, возвращается в свое нормальное состояние, темно-карие глаза встречаются с моими, когда зрачки меняются.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, мой голос едва слышен, не уверена в том, что только что произошло, и не хочу снова выводить его из себя.

— В порядке. Просто… не опускай окно.

Когда он отрывается от меня, откидываясь на спинку сиденья, как кусок металла, притянутый магнитом, я хмурюсь.

— Что, кто-то хуже тебя собирается схватить меня или что-то в этом роде?

Оттягивая воротник своей рубашки, Кэл бросает на меня строгий взгляд. Тот, который я чувствую до глубины души.

— Есть много вещей, которые хуже меня, малышка. И дело не в том, придут ли они за тобой, а в том, когда. — Его голос ровный, непоколебимый, какой бы эпизод он ни пережил несколько секунд назад, он полностью забыт, когда его маска возвращается на место. — Я женился на тебе не для того, чтобы ты могла валять дурака и быть убитой, поэтому, когда говорю тебе что-то сделать, я ожидаю, что ты послушаешь. Не заставляй меня сожалеть о том, что пытался защитить тебя.

— Еще ты сказал, что используешь меня, — указываю я, скрещивая лодыжки, когда водитель замедляет ход, чтобы остановиться. — Что я не буду тебе полезна, если умру. Итак, что же это значить? Ты женился на мне, чтобы спасти меня, или чтобы орудовать мной, как оружием?

Наш автомобиль заезжает на стоянку, слегка толкая нас вперед, когда останавливается. Мгновение спустя дверь Кэла распахивается, прямо за дверью стоит седовласый мужчина в униформе со стоическим выражением на постаревшем лице. Протянув руку, Кэл отстегивает мой ремень безопасности, затем выскальзывает из машины, оставляя меня без ответа.

Закатив глаза, я следую в его направлении. Солнечный жар обжигает мою кожу, когда я выхожу, таща за собой рюкзак. Мы припарковались в конце изогнутой подъездной дорожки, и я слишком занята, разглядывая массивные ворота из кованого железа, чтобы заметить, как пальцы Кэла обхватывают мое предплечье, дергая меня назад, когда я пытаюсь пройти через них.

— Ты не оружие, — говорит он, его прикосновение обжигает меня изнутри. — Ты пешка. Это кольцо на твоем пальце делает тебя моей пешкой. Не забывай об этом.

Негодование царапает мою грудину, вызов поднимает голову, как сердитый рубец, пузырящийся на моей коже.

— Или что, Кэллум? Что еще ты планируешь со мной сделать? Собираешься запереть меня в своем доме и выбросить ключ?

Его ноздри раздуваются, глаза задерживаются на моих, как будто он ничего не может с собой поделать, но затем он движется вперед и тащит меня за собой.

Ворота раскрываются автоматически, открывая идеально ухоженную лужайку, окаймленную высокой живой изгородью, дальний конец которой выходит на океан. Массивный дом с серым сайдингом, широким крыльцом и тремя кирпичными дымоходами расположен в центре участка, единственное отдельно стоящее сооружение, видимое, как только мы входим в ворота.

— Боже, — выдыхаю я, глядя на здание широко раскрытыми глазами. — Это то место, где ты живешь?

— Технически, да. Хотя признаю, что провожу здесь не так уж много времени.

— Хм. Довольно просторно для одного человека.

-«Асфодель» раньше был отелем. Я купил его несколько лет назад и переоборудовал в жилую недвижимость.

Асфодель. Как странно подходит.

Я не могу не задаться вопросом, чувствует ли он иронию в том, что его дом назван в честь части греческого Подземного мира.

Кэл смотрит на меня, когда мы останавливаемся у входной двери, прядь черных волос падает ему на лоб, когда он опускает подбородок. Мои пальцы дергаются, желание убрать прядь заставляет мое тело вибрировать, когда я восстаю против этого, благодарная за сдержанность, которую он оказывает на меня.

Желание моего нового мужа не должно вызывать у меня такого глубокого отвращения — при нормальных обстоятельствах этого следовало бы ожидать. Оправдано.

И все же, когда он несколько мгновений молча смотрит на меня, я снова вспоминаю, что все это ненормально. И меньше всего — моя реакция на то, что меня заставили вступить в брак под угрозой причинения вреда моим близким.

Я должна была быть более встревожена, когда смотрела, как жизнь моего жениха покидает его тело.

Мне следовало больше сопротивляться, когда его убийца попросил — нет, взял — мою руку.

Надо было выкарабкаться и выпутаться из этого, как учил меня папа.

Так, как, я знаю, поступил бы Кэл, если бы ситуация была обратной.

Прочищая горло, я отрываю взгляд от его глаз, и он отпускает мою руку в ту секунду, когда наши взгляды расходятся. Сунув руку в карман брюк за связкой ключей, он вытаскивает один и вставляет его в латунную дверную ручку, поворачивая, пока мы не услышим, как открывается замок.

Легкий трепет пронзает меня, когда его рука находит мою поясницу, ледяная кожа каким-то образом пробивается сквозь материал моей рубашки, делая мои внутренности липкими. Я подавляю это ощущение, пытаясь сосредоточиться на открытой двери, в которую мы входим.

Императорские лестницы соединяют два этажа, а арочный дверной проем разделяет их и ведет вниз по длинному коридору. Полы из глубокого вишневого дерева, отполированные до такой степени, что я вижу в них свое отражение, в то время как вся мебель выглядит так, как будто ее заказали прямо из каталога Pottery Barn.

С потолка свисает элегантная хрустальная люстра, а стены кремового цвета скудны, лишь изредка украшены произведениями искусства гостиничного уровня в золотых рамах.

Дальше по коридору я вижу белую кухню с мраморными столешницами и морским пейзажем через эркерное окно над раковиной, разделенное участком газона и другими живыми изгородями.

Все еще держа ладонь на моей спине, Кэл ведет меня к левой стороне лестницы, жестом предлагая мне подняться по ступенькам. Вцепившись в поручень так крепко, что у меня заболели костяшки пальцев, я иду на несколько шагов впереди него, стараясь не обращать внимания на то, как его прикосновения опьяняют меня.

Честное слово, Елена, возьми себя в руки.

Мы поднимаемся по лестнице, и его рука не оставляет меня, обнимает за плечо и поворачивает налево. Пройдя дюжину закрытых дверей по обе стороны коридора, мы наконец останавливаемся перед последней, и он полностью отстраняется от меня.

— Это… наша комната, — говорит он, распахивая дверь взмахом руки.

— Наша?

В отличие от остальной части дома, хозяин кажется явно Кэллумом — по-прежнему никаких личных вещей не видно, полностью черная мебель стратегически расставлена в разных местах по комнате, а длинные шторы над окнами блокируют любую возможность проникновения солнца.

— Да. Неужели ты думала, что я приготовлю комнату специально для тебя?

Пожав плечами, я упираюсь ладонями в бедра, откатываясь на пятки.

— Не знаю, как работают фиктивные браки. Наверное, я бы просто предположила, что мы будем жить раздельно.

Складки вокруг его глаз углубляются, между бровями пробегает рябь. Он делает шаг вперед, резкий блеск разжижает его радужки, и я отступаю, пока моя задница не ударяется о комод, удерживая меня на месте.

— Это не первый раз, когда ты предполагаешь, что наш союз менее чем законен, — ворчит он, останавливаясь, когда носки наших туфель соприкасаются, держа свое тело на расстоянии волоска от моего. — Как ты думаешь, какого хрена здесь происходит?

Я сглатываю, мои ноздри раздуваются, когда я задыхаюсь от того, как его запах окутывает меня.

— Не знаю. Ты мне ничего не сказал.

— Давай проясним одну вещь, малышка. — Его рука хватает меня за задницу, резко сжимая, прежде чем скользнуть вверх по моему боку и вокруг шеи. Обхватывая пальцами воротник вокруг моего горла, он надавливает по бокам, выдавливая воздух из моих легких, когда наклоняется и проводит своим носом по моему. — Мы женаты. Муж и жена перед добрым именем Господа. Это так же законно, как и твое отношение к Матео, за исключением, может быть, еще большего, поскольку мы так близко знаем друг друга.

Приподнимаясь на цыпочки, я пытаюсь обрести спокойствие и облегчение, так как нехватка кислорода обжигает мне горло. Желание шевелится внизу моего живота от грубого прикосновения его рук, и хотя страх сопровождает меня, это то, на чем я сосредотачиваюсь.

— Ты помнишь, как я ощущался внутри тебя? — спрашивает Кэл, сдвигаясь, чтобы приподнять мою челюсть и захватить ее зубами. Прикусив, он вцепляется в мою кожу, вспышка боли посылает толчок раскаленного желания вниз по моему позвоночнику. — То, как я разорвал тебя на части своим членом и заставил тебя умолять меня сделать тебе больно?

Отпустив мою челюсть, он скользит вниз по изгибу моей шеи, погружая зубы в основание. Я резко втягиваю воздух, вспышка красного затуманивает мое зрение, когда моя плоть разрывается для него.

— Помнишь? — Я стискиваю зубы, медленно двигаю бедрами, прижимаясь к нему, мурашки бегут по моим рукам, когда я остро осознаю его возбуждение.

— Это предмет каждого моего чертова кошмара, — шипит он, толкая свою эрекцию мне в живот, водя языком по чувствительному месту, которое он только что создал на моей шее.

Его свободная рука находит мою левую грудь, пощипывая сосок призрачными движениями, заставляя мою спину выгибаться, когда удовольствие разливается по моим венам.

— Каждый раз, когда я закрываю глаза, вижу тебя. Распростертая и истекающая кровью подо мной, твоя сладкая маленькая киска жаждет, только и ждет, чтобы ее трахнули. — Он щиплет меня за сосок, ухмыляясь, когда я издаю тихий стон.

Я смотрю на светильники в углублениях на потолке, пытаясь успокоиться, поскольку они искажают мое зрение, но прикосновение Кэла требует моего внимания.

Выпрямляясь, он оставляет мою грудь, чтобы провести пальцами по следу от укуса на шее, тяжелый взгляд удовлетворения застилает его глаза.

— Это докажет тебе, что брак настоящий? — спрашивает он, его большой палец разглаживает взад и вперед мою искалеченную плоть. — Если я возьму тебя снова? Тебе было недостаточно первого ощущения разорения? Ты все еще жаждешь моей тьмы, малышка?

Вожделение сжимает мое горло, даже когда он отпускает меня, двигаясь назад. Моя рука поднимается, потирая теперь уже воспаленное место, а он просто посмеивается про себя, поправляя воротник рубашки.

Стыд обжигает мои щеки, как от того факта, что я для этого человека не более чем грязь, так и от того, что он, похоже, тоже это знает.

Любое сопротивление, на которое я, возможно, считала себя способной, когда дело касалось моего нового мужа, исчезает в ту секунду, когда он прикасается ко мне, и это вызывает спазм в моем животе, как дурное предзнаменование, предупреждающее меня о том, что должно произойти.

Прочищая горло, он возвращается в дверной проем, хватаясь за ручку теми же пальцами, которые только что держали мое трахею под ними.

— Ужин в восемь. Я попрошу Марселин принести тебе новый телефон, и ты можешь свободно осмотреть дом. — Он колеблется на мгновение, и мне интересно, о чем он думает.

Хочет ли он меня так же сильно, как я хочу его, или если для него все это игра. Средство для достижения цели, точно так же, как я была для Матео.

Знаю, он сказал, что его шантажировали, заставляя жениться, так же, как и меня, но я не могу избавиться от ощущения, что происходит что-то еще.

Мой взгляд скользит по большим окнам в другом конце комнаты, оценивая вероятность того, насколько они доступны. Интересно, как далеко падать с этого этажа, смогу ли я выбраться из этого брака до того, как он разрушит меня.

Мамин голос звенит у меня в ушах, кричит мне, чтобы я убиралась, пока могу. Она запихивала вещи в мои чемоданы, сама пыталась столкнуть меня с балкона, когда узнала, за кого я вышла замуж вместо Матео.

Тогда я поняла, что на это просто не было времени, но это не помешало ей попытаться. Это не помешало ей вбить эту идею мне в голову.

— Если ты убежишь, — говорит Кэл, каким-то образом читая мои мысли, холодная нотка в его тоне, которая сильно контрастирует с человеком, который только что обнимал меня, — Я найду тебя. И ты пожалеешь об этом.

С этими словами он закрывает дверь, оставляя меня прислоняться к комоду и приходить в себя в этом странном, новом месте.