Обещания и Гранаты

ГЛАВА 32

Елена

На следующий день я ВСТРЕЧАЮСЬ со своими сестрами и Лоренцо, их телохранителем, за поздним завтраком в высококлассной закусочной в гавани, и на какое-то время мне кажется, что все почти как в старые добрые времена.

Они сидят за столом напротив меня, волосы Арианы собраны в пучок, а рукава ее светло-голубой блузки подвёрнуты на локтях. Стелла тем временем заправляет волосы за воротник своей рубашки на пуговицах, склоняясь над тарелкой, пока Ари рассказывает о каком-то голливудском скандале, затмевающем новости о моем «большом возвращении»

— …и я просто говорю, что мужчины, которые так громко защищают права женщин, всегда первыми обвиняются в сексуальных домогательствах. Они слишком хороши, чтобы быть правдой.

Стелла усмехается, кусочки яйца вылетают у нее изо рта.

— Ты не веришь в историю этой девушки, не так ли? Они встретились однажды ночью в Нью-Йорке, и ему просто нужно было заполучить ее? Она маленькая ничтожество из Мэна, а он рок-бог; почему он выбрал ее?

Ари бросает в нее кусочек рогалика.

— Я выбираю верить жертве, глупая.

— В Америке существует презумпция невиновности, — говорит Стелла, качая головой. — И не веди себя так, как будто ты не пела последний сингл Эйдена Джеймса еще на прошлой неделе. Знаешь, я слышу тебя в душе.

Мы расправляемся с яйцами, обильным количеством бекона из индейки и бесконечными бокалами игристого сидра, прежде чем кое-кто не вспоминает маму.

Я. Я вспоминаю ее.

— Вы, ребята, сказали, что она была подавлена, — говорю я, указывая на Ариану вилкой. — Что она хотела, чтобы я вернулась домой.

Ари пожимает плечами, откусывая кусочек датского сыра. — Так и было, клянусь. Бывали дни, когда она даже не выходила из своей комнаты. Не знаю, почему она так грубо вела себя прошлым вечером.

— Может быть, она ревнует (п.п.: здесь и ранее в тексте используется «jealous», что в с англ. может означать как завидовать, так и ревновать), — говорит Стелла, пожимая костлявыми плечами.

Уже второй раз, когда кто-то высказывает подобное предположение за последние двадцать четыре часа, и мне не нравится, что все, кажется, улавливают что-то совершенно невидимое для меня.

— Из-за чего?

— Не знаю. — Стелла щурится на меня сквозь очки, поджимая губы. — Из-за твоего выбора, полагаю? Ты знаешь, какая мама; теперь представь, что ты застряла в жизни из-за того, кем является твоя семья, и никогда из нее не выберешься. Как только ты застряла, ты застряла.

— Мы все застряли в этой жизни, — говорю я.

— Разве? — Стелла берет свои очки, надвигая их на линию роста волос. — Не ты ли провела последние несколько месяцев на острове, полностью удаленном от любой семейной драмы где твой невероятно опасный, тревожно красивый муж угощал тебя вином и едой?

Нахмурившись, я ковыряюсь в остатках яиц.

— Это не было похоже на то, что я взяла отпуск. Я…

Замолкая, я понимаю, что мои сестры технически не знают всех подробностей причин моего брака с Кэлом. И я не совсем уверена, что сказали им наши родители, поэтому решаю прояснить ситуацию раз и навсегда, надеясь, что это избавит меня от огромного груза, давящего на грудь.

— Кто-то записал нас с Кэлом в первый раз, когда мы переспали.

Ари хихикает.

— Первый подразумевает, что был второй, и третий, и…

Стелла обнимает Ари за шею, зажимая ей рот ладонью.

— Мы уже знаем об этом. Папа, не теряя времени, рассказал всем, как Кэл соблазнил тебя. Не то чтобы ты нуждалась в сочувствии в глазах общественности, будучи похищенной и все такое.

Раздражение вспыхивает у меня внутри, но я игнорирую его, откладывая вилку.

— Ладно, хорошо. Люди, которые засняли нас, шантажировали папу и Кэла, и они хотели, чтобы я вышла замуж за Кэла… Я полагаю.

Моргая, я опускаю взгляд на золотую скатерть, покрывающую стол, понимая, что мои собственные детали на оптике размыты.

Избавляясь от жуткого чувства, продолжаю:

— Как бы то ни было, я не знаю точных подробностей, но суть в том, что кто-то вынудил нас обоих вступить в брак. Может быть, Кэл не подходил ко всему наилучшим образом, но мы оба жертвы.

— Ах, вот как? — спрашивает Ари, отталкивая руку Стеллы. — Я имею в виду, вот почему ты вышла замуж, но… что заставляет тебя оставаться замужем? — Она тянется за клубникой на своей тарелки и кладет ее в рот. — Вы определенно не похожи на жертву.

Мой рот немедленно приоткрывается, рефлекторный ответ вертится на кончике языка, прежде чем ее слова полностью осмыслятся. Сжав губы, я откидываюсь на спинку стула, мой живот опускается на колени.

Стелла быстро меняет тему, двигаясь дальше, прежде чем я успеваю ответить Ариане, чтобы спросить о курсе физики, который она посещает летом в Гарварде, ее пятнадцатилетнему мозгу, очевидно, наскучили разговоры о браке. Но Ариана наблюдает за мной на протяжении всего позднего завтрака, молчаливая и невозмутимая, и мне интересно, видит ли она то, что я так отчаянно пытаюсь скрыть.

Правду.

***

УЖИН с моей семьей — это большое дело.

Я не уверена, связано ли это с итальянским наследием или с тем фактом, что это была единственная пища, которую папа когда-либо ел, но мама всегда готовила хорошие блюда после того, как целый день использовала бумажные тарелки, и готовила еду, подходящую для армии.

В следующий раз, когда мы идем в дом моих родителей, в вечер выступления Арианы, ужин больше похож на интимное мероприятие, чем на массовый пир, которым он был когда-то.

Мы с Кэлом выходим во внутренний двор через кухню, отмечая мерцающие огни, развешанные повсюду, кажущиеся карликами по сравнению с городским горизонтом прямо за ними. Стол накрыт свадебным фарфором мамы, как будто такая организация имеет большее значение, хотя сервировка стола только для нас семерых.

Я не могу вспомнить ни одного случая в истории семьи, когда бы мы ели менее чем с восемью людьми. Если не группа девочек из школы, чьи родители еще не поняли, в чей дом они идут, то любое количество других членов семьи. Иногда мы даже принимали у себя некоторых дипломатов, каждая дочь Риччи надевала свое лучшее платье и самую фальшивую улыбку, чтобы папа мог притвориться, что все в порядке, когда дело касалось бизнеса.

Отсутствие привычного сейчас заставляет меня чувствовать себя неловко, и я останавливаюсь прямо на пороге, не зная, хочу ли быть здесь, или нам следует просто собрать вещи и отправиться домой. Продолжить жить в нашем маленьком пузыре.

С тех пор как я осознала это в самолете, мои чувства к Кэлу сместились на передний план моих мыслей, заслоняя все остальное, пока я не начала жить, дышать и истекать кровью ради этого человека.

Я даже не уверена, есть ли в этом смысл, поэтому держу это чувство при себе, боясь, что тайно сломленное существо передо мной на самом деле не хочет, чтобы этот брак продолжался.

Боюсь того, что это будет означать, если на самом деле оно так и есть.

Кэл останавливается прямо передо мной, кажется, чувствуя, что я больше не рядом с ним. Он поворачивается, нахмурив брови, и встает передо мной.

— Елена?

Качая головой, я пытаюсь рассеять внезапный туман, окутывающий мой мозг, как будто испарившаяся тревога снова нашла пристанище в моем теле.

— Я… Я не очень хорошо себя чувствую.

Мгновение он ничего не говорит. Просто моргает, глядя на меня сверху вниз, пока мое беспокойство частично не объясняется его изучением. Наконец, он разглаживает рукой перед своего черного сшитого на заказ костюма, оглядываясь через плечо на то, как мои сестры наклоняются друг к другу, заговорщически перешептываясь.

— Хочешь уйти?

Прикусив уголок губы, я обдумываю предложение, чувство вины давит мне на плечи. Как возможно, что место, люди, к которым я когда-то стремилась, теперь кажутся единственным проклятием моего существования?

— Скажи только слово, малышка, и я верну тебя в Аплану прежде, чем ты сможешь сделать свой следующий вдох. — Он делает несколько шагов вперед, свет падает на его красивое лицо. — Представь, как нам было бы весело.

Я почти сдаюсь. Было бы так легко притвориться больной и позволить Кэлу забрать меня туда, где остальной мир перестает существовать.

Влюбиться друг в друга и притвориться, что все это не обречено.

Впрочем, слишком просто. После того, как мама повела себя, когда я ушла в первый раз, она ни за что не позволила бы мне уйти спокойно. Она, наверное, сожгла бы Бостон дотла, только чтобы держать меня под своим крылом, милую маленькую куклу, которую она может наряжать и манипулировать вечно.

Поэтому вместо того, чтобы принять предложение Кэла, я снова качаю головой, выпрямляя позвоночник до тех пор, пока он не затрещит.

— Я заставила тебя прийти сюда. Будет справедливо, если не доведу дело до конца, верно?

Его рот изгибается вниз, мышца под глазом пульсирует.

— Ты ничего не заставляла меня делать. Я пошёл на это, потому что…

— Ужин подан!

Один из личных поваров моих родителей толкает тележку через французские двери, подкатывая к накрытому столу. Бабушка и папа входят следом, папа занимает свое обычное место во главе стола. Обычно мама садилась на противоположном конце, а все остальные находили место между ними, но Кэл подходит к столу и плюхается в мамино кресло.

Стелла и Ариана замирают, поднимая головы, когда он садится. Я чувствую жар их взглядов на себе, но не могу оторвать свой от мужа, желудок сжимается до тех пор, пока не начинает подниматься желчь, обжигая мою грудь натиском.

Боже, это будет долгая ночь.

Бабушка тихо садится по другую сторону от Стеллы, похлопывает ее по локтю и говорит, что букатини all'Amatriciana пахнет потрясающе. Папа и Кэл сцепились в состязании в гляделки, хотя это начинает казаться чем-то большим.

Чем-то, о чем они мне не говорят.

Обычно мы ждем, пока все гости не сядут за стол, и, поскольку мама еще не пришла, все Риччи откидываются на спинки своих кресел, потягивая напитки или намазывая булочки маслом.

Кэл, однако, тянется к центру стола, снимает клош с блюда для пасты и накладывает себе тарелку.

Занимая место слева от Кэла, я разворачиваю салфетку и кладу ее себе на колени. Мой голос приглушен, когда я говорю, едва слышен, но Кэл наклоняется и слушает, засовывая вилку букатини в рот.

— Почему ты сейчас участвуешь в каком-то соревновании по измерению члена с папой?

— Мой больше. Соревнование окончено. — Он засовывает салфетку за воротник рубашки, прочищает горло, не отводя взгляда с моего отца.

Я корчу гримасу.

— Фу. Что между вами двумя происходит? Тебя не беспокоит, как это может выглядеть для Старейшин?

— Как это может выглядеть?

Я пожимаю плечами, двигая руками в круговом жесте.

— Так. Ты подрываешь его контракт с «Болленте Медиа», женишься на дочери, которую он им обещал, а теперь очевидная борьба за власть?

— Здесь не должно быть никакой борьбы за власть, малышка. У твоего отца ее нет. — Наконец, Кэл смотрит на меня, его глаза пылают, заставляя жар разливаться между моими бедрами. — Единственный, кто здесь имеет хоть какую-то власть, особенно над тобой, — это я. Твой муж.

Его слова заставляют мое горло сжиматься, хотя они звучат смутно угрожающе по своей природе; его тон, однако, источает секс, и хотя мой мозг изо всех сил пытается справиться с каждой эмоцией, прокатывающейся по моему телу, есть та, за которую он цепляется.

Как знакомый друг, появляется возбуждение и пересиливает все остальное, заставляя меня забыть, на что я только что жаловалась.

Сжимая бедра вместе, я ерзаю на стуле, тянусь за стаканом воды, стоящим передо мной. Я делаю глоток, не сводя глаз с Кэла, пока папа не прочищает горло, привлекая мое внимание.

— Bambina, — говорит папа своим со скотчем в руке. — Как дела в учебе?

Моя рука застывает в воздухе, и я задыхаюсь, чуть не роняя стакан. Делаю еще один глоток, выигрывая несколько секунд, пока наскребаю ответ.

— Я… бросила.

Ладно, не очень удачное спасение, но неважно.

Его глаза расширяются, и он ставит свой стакан обратно на стол.

— Perché? (п.п.: от итал. Почему)

Я чувствую, что Кэл наблюдает за мной, но смотрю прямо на Папу.

— Я больше не хотела этим заниматься. Преподавание литературы меня не интересует.

— Понятно. — Ноздри папы раздуваются, и он постукивает кольцом большого пальца по своему стакану. — Я полагаю, ты не подумала сообщить человеку, находящемуся на крючке твоего студенческого кредита, что ему придется заплатить за него раньше, чем он думал?

Стыд заливает мое лицо, обжигая, когда он хлещет по моей коже. Ариана и Стелла пристально смотрят на стол, в то время как бабушка допивает остатки своего вина.

— Не обращая внимания на тот факт, что я с самого начала сказал, что школа — это не твоя судьба. Но ты не хотела мне верить. Пришлось учиться на собственном горьком опыте и в процессе облажаться.

Кэл застывает рядом со мной, пальцы сжимают вилку так крепко, что костяшки пальцев белеют. Моя нога отталкивается, прижимаясь к его ноге в безмолвной мольбе не отправлять посуду в горло моего отца.

— Прости, папа, — тихо говорю я, гнев в его взгляде оживляет прежнюю тошноту; она взрывается, как пар, расширяющийся, чтобы заполнить форму вместилища, и я хватаюсь за край стола, пытаясь остановить рвоту, поднимающуюся в моем пищеводе. — Я даже не думала об этом.

— Конечно, ты не думала, потому что ты все еще незрелая, эгоистичная маленькая девочка.

Мамин голос прерывает тихий гул атмосферы внутреннего дворика, и на этот раз я слышу злобу в ее словах. Которая совершенно не скрывается в ее тоне, и когда она обходит стол в ярко-красном вечернем платье длиной до пола, я вижу, что написано у нее на лице.

Женщина, которая помогла мне подготовиться к свадьбе, и женщина, стоящая здесь сейчас, — это не один и тот же человек.

Ни капельки.

Кэл отталкивается от стола, заставляя посуду звенеть от силы. Убийство обводит его темные глаза, зажигая в них огонь.

— Кармен.

Она усмехается, приподнимая бровь, поднося бокал с вином к губам.

— О, да ладно тебе, Кэл. Я знаю свою дочь. Она — настоящий сторонник старого воспитания, ты не находишь?

Вздыхая, папа потирает висок.

— Кармен, что ты делаешь?

Сидя в кресле рядом с ним, она широко улыбается, растягиваясь на лице так широко, что это выглядит болезненно. Она взбалтывает вино в своем бокале, указывая на моих сестер.

— Девочки, почему бы вам не отвести бабушку в ее комнату вздремнуть? Мы ведь не хотим, чтобы она заснула на концерте.

Ариана фыркает.

— Я не хочу пропустить, что бы это ни было.

Но Стелла толкает ее локтем, поднимая из-за стола; они окружают бабушку с обеих сторон, ловя ее, когда она падает вперед в своем пьяном ступоре.

— Я собиралась тебе сказать, — говорю я, ставя свою воду на стол. — Это просто как-то вылетело у меня из головы вместе со всем остальным.

— Да, — мама говорит, откинувшись на спинку стула, — трудно запомнить важные вещи, например, кем является твоя семья, когда ты слишком занята, раздвигая ноги для первого человека, притворившегося, что он заботится о тебе.

Мое лицо нагревается, желчь царапает и цепляет за основание горла, раздражение перетягивая вместе с ним.

— Что в этом плохого? В конце концов, он мой муж.

— Потому что твой отец хотел, чтобы он был подальше от меня.