Оплаканных не ждут

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Холодный отблеск неоновых светильников, приглушенный пластмассовым козырьком, струился по пластиковым стенам. Звуконепроницаемые перегородки не пропускали ни одного звука не только с улицы, но и гасили каждый шорох внутри самого здания. Если бы не метроном, сухими щелчками отбивавший секунды земного времени, можно было б подумать, что находишься где-то далеко от земли в безвоздушном пространстве. Хент покосился на продолжавшие молчать телефоны и перевел взгляд на циферблат. Стрелки показывали двадцать два часа пятьдесят пять минут.

Он снова сел в кресло.

Что бы там ни было, а шефу сейчас хуже, чем ему. Хент не знал деталей операции. О таких вообще осведомлены немногие, но то, что она была исключительно важна для отдела, в котором работал и он, не представляло для него ни малейшего сомнения. И, судя по поведению шефа, операция эта протекала пока не совсем так, как он это предполагал, или, во всяком случае, хотел бы предполагать.

В эти минуты, безусловно, шеф ждал какого-то сообщения. И о том, что оно было первостепенной для него важности, говорил такой знаменательный факт. Ровно в девятнадцать ноль-ноль шеф требовал свой коктейль, изготовленный по его собственному рецепту. Это повторялось неизменно день в день. Только исключительно плохое настроение могло заставить нарушить это правило. Таких случаев, как отметил Хент, за два года было три. И третий падал на сегодняшний вечер: почти четыре часа прошло после положенного времени, а на столе перед шефом все еще не было запотевшего бокала.

Сухо щелкнули стрелки. Они показали ровно двадцать три часа. Хент прикрыл глаза. Все-таки лучше было находиться здесь, в кабинете, в полной зависимости от того, кто находился за звуконепроницаемой дверью, чем ночью в кабине самолета где-то у границ чужой страны.

Едва слышно загудел зуммер: шеф разговаривал с кем-то по прямому проводу. Хент, откинувшись на спинку кресла, прислушивался к сухим щелчкам метронома.

Здесь, в этом кабинете, к Хенту часто приходило состояние отрешенности от всего окружающего его мира, и это было не просто внешним ощущением. Жизнь, которая проходила в этих стенах, интересы, которыми здесь жили, действительно были очень далеки от всего того, что происходило в каком-нибудь десятке метров на улице и дальше — на сотни километров в любую сторону от этого здания. Но зато нервные узлы, сходящиеся сюда с двух материков, очень чутко фиксировали все, что происходило даже в нескольких тысячах миль отсюда.

Три телефона, стоящие перед Хентом на отполированном до блеска столе, молчали. Шеф, кажется, не собирался тревожить его, но, судя по всему, не думал и вызывать машину.

Хент покосился на онемевшие телефоны, чтобы хоть немного размять тело, поднялся из своего кресла и подошел к зашторенному окну. Даже звук его шагов не нарушил тишины кабинета. Их поглотила пенопластовая прокладка пола. Он чуть отодвинул штору. Вдали за неровными крышами домов плясали огни реклам. Они бесшумно взрывались, гасли на короткое мгновенье, чтобы сейчас же зажечь темное осеннее небо метущимся разноцветным пламенем. Это паясничание рекламных огней здесь, на обетованной библейской земле, вдруг показалось Хенту кощунством, он усмехнулся и пожал плечами. Какое, собственно, до этого было дело!

Сейчас его больше интересовали личные дела. Как это ни досадно, но, кажется, с планами на сегодня придется распроститься. Ровно в двенадцать он должен быть в маленьком уютном кабинетике ночного ресторана Бедла Гостингса. Бедл был толст, как двухсотгалонновая бочка, и рыхл, как пенопластовая губка, но время в его заведении можно было провести, не жалея о том, что оно истрачено даром.

Бедл знал свое дело. Его ресторанчик, в готовом виде перенесенный на эту библейскую землю из одного из злачных районов Нью-Йорка, обслуживали в основном девушки из эмигранток самого различного происхождения, еще не освоившиеся с новой для них жизнью. И они были куда приятнее и податливее соотечественниц Хента, сухость и холодный расчет которых действовали на него подчас удручающе.

И главное, они обходились дешевле.

С металлическим треском вспыхнул и погас между телефонами зеленый глазок. Голос шефа сказал:

— Принесите желтую папку и всю полученную информацию.

Когда Хент вошел в кабинет, шеф даже не поднял головы. Была видна только розоватая плешь на его макушке и пепельная черепаховая оправа очков. Хент положил папку на краешек стола и вышел.

Снова в полной тишине сухо отщелкивали секунды. Чуть слышно заныл зуммер. Шеф опять разговаривал по прямому. Хент начал дремать. Если бы не знакомый металлический щелчок, он бы не увидел снова вспыхнувшего зеленого глазка лампочки.

— Хент, — раздался голос шефа, — мой коктейль.

Хент вскочил на ноги. Кажется, он еще мог успеть. Было двадцать три часа двадцать восемь минут.