Оплаканных не ждут

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Тагир сидел в ресторане за крайним столиком у окна. Отсюда ему был виден весь полупустой зал. А за стеклом, по которому бежали тонкие извилистые струйки дождя, улица с торопливо проходящими прохожими.

Вообще-то он не должен был находиться в этом ресторане. Больше того, он не имел никакого права находиться не только в этом городе, но и за десятки километров от него. На этот счет у него имелись самые строжайшие инструкции. Его место было не здесь, а за сотни километров отсюда, на побережье. Но сейчас ему было все равно. Пусть об этом знает тот, под чье начало он послан, пусть знают и те, кто его послал. Пусть об этом станет известно вообще всем. Это его уже совсем не волновало. Разговор с шофером, и все то, что случилось потом, сразу и бесповоротно изменило в его жизни все. Все, чем его заставляли жить последние годы.

Изменило? Вернее, сломало. Ну, а дальше, что дальше!

Он сжал голову ладонями и попытался привести в порядок свои мысли.

Два удара один за другим нанесла ему судьба в первый день пребывания на родной земле. Два удара, которые в обычных условиях он воспринял бы как величайшее счастье, ни с чем не сравнимое счастье обретения сына и самого близкого друга. И это счастье у него отняли. И он не мог, не имеет права не только обнять этих людей, но даже подойти к ним. Мало того, что они отвергли бы его, — он мог принести им величайшее несчастье и горе.

— Я вас слушаю.

Тагир вздрогнул и поднял голову. Около него стояла официантка в белом переднике и наколке.

— Пожалуйста, лелибж, — сказал он как можно спокойно, — двести граммов водки и какой-нибудь к ней закуски. Водку, если можно, сейчас.

Официантка понимающе кивнула и ушла.

Тагир смотрел в окно. Не потому ли ему было запрещено входить в город и районный центр? Может быть, там было известно, кого он здесь мог встретить? Нет, этого не могло быть. Слишком велик был риск для тех, кто его послал. Его подготовка и заброска стоили немало труда и денег. А деньги они не привыкли бросать на ветер. Это было не в их правилах.

Официантка принесла графинчик водки и закуску. Тагир налил не в рюмку, а в фужер и выпил все одним духом. Расслабляющая теплота разлилась по всему телу. Сразу стало легко и спокойно, и мысли потекли плавно и без скачков. И вдруг он почувствовал, как на глаза его навернулись предательские слезы.

Сын! Много лет назад он держал его на руках. Много лет таким он и видел его в мыслях. Другим представлять он его не мог, потому что сначала думал, а потом уже и убеждал себя в том, что того давно нет в живых. И вдруг — фотография сына на Доске почета! О нем рассказал ему все тот же шофер по дороге в райцентр. Он все еще не верил, что это мог быть Алкес, его Алкес. И когда стоял, неотрывно глядя на фотографию, не верил. Хотел не верить. И не мог. Да, это был он, несомненно он. И все-таки Тагир подошел к стоявшим у правления людям и расспросил их о главном агрономе. И в этот момент на машине приехал он сам. Стройный красивый парень, его сын Алкес. И люди, стоявшие у входа, поздоровались с ним с уважением, как со старшим, хотя некоторым из них он годился в сыновья. Потом Тагир стоял около дома, куда из правления поехал Алкес, видел женщину — его жену, которая встретила его у входа, а во дворе за палисадником бегал смуглый крепкий мальчонка, прыгнувший, после того как его позвали в дом, через забор и помчавшийся с такими же, как и он, ребятами к реке по дорожке, знакомой Тагиру с раннего детства. И звали его гоже — Тагир.

Все это Тагир видел словно в тумане и, когда Алкес вышел из дома и сел в машину, повернулся и пошел прочь, закрыв глаза, боясь, что может сделать то, чего делать он не имел никакого права. И теперь уже прежде всего — из-за Алкеса, из-за него.

И однако он должен был что-то решать. Долго так продолжаться не могло.

Сейчас он не мог привести в исполнение мысль, которая все решительнее формировалась в его сознании по мере приближения к родной земле. Тогда у него было одно сомнение — Сергей. Предпринимать что-то без его согласия было бы предательством по отношению к этому человеку, вместе с которым они хлебнули горя, какого хватило бы с излишками на десятерых. Сергей где-то здесь, в городе, надо его найти. Сергей уже должен был положить в тайник переданный с ним металлический коробок. Свой Тагир бросил в пропасть. Но Сергей не мог сделать этого. Только после того, как посылка дойдет по назначению, он сможет получить запасные паспорта и, главное, деньги. И часть из них он перешлет Тагиру до востребования. Уж, конечно, Сергей меньше всего подозревал, что Тагир тоже сейчас в городе. Но отыскать его нужно непременно. Так Тагир думал еще несколько часов назад. Теперь, возможно, эта встреча становилась бессмысленной. Даже если их намерения полностью совпали, он не мог, не имел права привести их в жизнь. Сергей должен был идти один и рассказать все. Но только о себе.

А для Тагира такой путь отрезан. Если он пойдет туда, куда должен был пойти, завтра же вокруг его сына ляжет враждебная пустота. Кто будет здороваться с ним так, как здоровались сегодня? Кто подаст ему руку? Кто оставит его на таком большом месте, которое он занял благодаря стольким годам учебы и, наверное, немалого труда? А внук! Не напомнит кто-нибудь и ему через много лет о его деде?

Нет, он просто должен уйти. Уйти, так и не появившись. Сделать то, к чему он был готов с первой же минуты после того, как коснулся родной земли.

Тагир расплатился и вышел на улицу. Дождь перестал, в многочисленных лужицах на асфальте поблескивало голубое небо. На углу стояло несколько такси. На мгновение Тагиру пришла в голову мысль взять одно из них, уехать за город, забраться куда-нибудь в камыши и пустить пулю в лоб. Но он тут же отогнал ее от себя: а если после смерти его опознают, что тогда? Ведь все равно станет известно, что он отец Алкеса. Нет, надо придумать что-то другое. Но прежде всего надо найти Сергея. И вдруг он вспомнил. Почтамт! Сергей что-то говорил о нем. Так, на всякий случай. Словно предвидел, что у Тагира что-то могло измениться. И Тагир сразу же повернул на знакомую ему еще с молодости улицу. Но почтамта там не оказалось, старое его здание было давно снесено, а новое находилось в самом центре города. Оно было сооружено из бетона и стекла и все наполнено воздухом и светом. Тагир потолкался у стеклянных окошечек, купил несколько конвертов и сел за столик, делая вид, что пишет письмо, все время следя за входившими в зал людьми. Но Сергея среди них не было.

Тогда он вышел из здания и пошел в парк. До вечера уже было недалеко. У швейцара гостиницы он взял несколько адресов, где можно было переночевать, и сейчас думал, на каком из них остановиться. Лучше где-нибудь подальше от центра. И он пошел вниз к реке.

Он не ошибся в своем выборе. В маленьком домике за невысоким заборчиком жила одинокая старушка. Она привыкла к командированным, которым не хватило места в гостинице и, не расспрашивая его ни о чем, сразу же показала койку в крохотной комнате за печкой.

Утром, расплатившись с хозяйкой, которая опять его ни о чем не спросила, он снова пошел в парк. Он шел туда, потому что свежий воздух и зелень действовали на него как-то умиротворяюще, здесь мысли его становились спокойней. А ведь он до сих пор так и не решил, что делать дальше. И вдруг здесь он и увидел Сергея. Тот сидел на скамейке и просматривал свежую газету. Потом, когда Сергей в свою очередь увидел Тагира, глаза его расширились. Он молча встал и не спеша пошел в тенистую аллею. Спустя некоторое время Тагир последовал за ним.

— В чем дело? — тихо спросил Сергей, приостанавливаясь. — Почему ты здесь?

Тагир обернулся. В этом углу парка было совершенно безлюдно Рядом в полуокружье кустарника стояла скамейка. Он показал на нее и так же вполголоса сказал:

— Садись. И слушай, и ни в чем меня не переубеждай, я сделаю так, как решил.

И он рассказал все — и о Джамботе, и о встрече с сыном, и о том, какой выход из создавшегося положения он для себя уготовил.

Сергей молча слушал, ни разу не перебив его ни одним словом. И когда Тагир закончил, ответил не сразу.

— Кое в чем ты прав, — наконец сказал он. — Мне вся эта грязь тоже надоела. Но почему надо обязательно так кончать? Мы можем просто порвать с прошлым и начать новую жизнь. Честную жизнь. Может быть, на нас никто не обратит внимания.

— Это хорошо для тебя, — Тагир покачал головой. — Ты можешь рискнуть. А я не имею права. Ты забываешь о сыне. Что будет с ними, если меня все-таки разоблачат? Если меня возьмут, все равно установят мою личность. И потом, — он горько усмехнулся, — имею ли я право на жизнь?.. Пока я скитался за рубежом, подличал и лакействовал, люди здесь вырастили моего сына, дали ему образование, сделали его настоящим человеком. Он горд и счастлив своей жизнью. У него жена, сын, а я, его отец… Нет, Сергей, этот страшный камень всегда будет давить мою душу. А ты поступай, как думаешь…

— Может быть, ты и прав, — снова после небольшой паузы произнес Сергей. — Слишком поздно мы над всем этим задумались. Ну, что ж, — он усмехнулся, — лучше поздно… Но прежде, чем уйти, надо увидеть того, кто должен здесь мною руководить. Иначе он сможет просто продать меня, а нам останется неизвестным Если я буду знать его в лицо, — он на это не решится. Мы можем пойти вместе.

— Зачем? — Тагир пожал плечами. — В мои планы это не входит.

— Неужели тебе не интересно знать, какому сукиному сыну мы переданы с тобой в новое рабство? Мы можем сделать так, что он тебя не увидит. В условленном месте я нашел от него записку. Сегодня вечером я его увижу. Это недалеко отсюда в переулке у овощного ларька. Я уже проходил мимо. Ты можешь стоять за деревянной решеткой и все видеть. Согласен? А потом решим вместе, что делать дальше.

Тагир неожиданно для себя кивнул. В конце концов один день для него не так уж много значил.