Отёсовцы

Глава XXIX

После похода в тайгу на «разбойников» от полутысячного отряда карателей в живых осталось двести бойцов, а патронов, ручных гранат и пулеметных лент менее осьмой всего запаса.

В первом же бою под Мало-Песчанкой пало полтораста удальцов. Сотня пала под Митрофановкой. Около полсотни погибло в мелких стычках-перестрелках за все время похода.

Сразу же после боя под Митрофановкой капитан решил с остатками удальцов вернуться обратно в Туминск.

Но непросто было теперь выбраться из тайги, — партизаны настигали сзади, заезжали спереди, устраивали с флангов засады.

— Ежиком, ежиком! — командовал удалой капитан.

Подчиненные понимали, что значит «ежиком». Это значит отступать, прикрываясь со всех сторон пулеметным огнем.

Сам капитан хорошо был защищен от пуль. Человек он был со смекалкой: возил повсюду на своей телеге высокий ящик, набитый песком.

— Походный окоп, — называл он этот ящик.

Окоп был надежный, пули не пробивали его, застревали в песке.

Капитан со своим адъютантом мчался на тройке впереди всего отряда. Кучером у него сидел ардашевский дружинник Иван Николаевич Морозов.

Морозова, как знатока местности, капитан Лужкин повсюду возил с собой. Вместе с карателями Иван Николаевич шел в «славный поход на Мало-Песчанку». Вместе с ними теперь отступал.

— Веселей работай! — покрикивал на него капитан время от времени.

Иван Николаевич и так усердствовал: одной рукой беспрестанно дергал вожжами, другой хлестал по коням нагайкой. И взмыленные кони скакали, храпя ноздрями.

Рядовые вовсю понукали коней, чтобы не отстать от начальника. А в хвосте отряда пулеметчики на всем скаку стрекотали пулеметами. В середине обоза на больших телегах-сноповязках везли раненых удальцов.

Раненые стоном стонали:

— Братцы, тише езжайте!

Здорово трясло и подбрасывало их на сноповязках, но братцам мешкать не приходилось: сзади настигали партизаны.

Так, «ежиком», каратели выбрались из тайги. И тут партизаны прекратили огонь, точно тайга только была их владением. Перестали стрелять и каратели.

Адъютант капитана Лужкина почуял уже боевую отвагу.

— Боятся ведь от тайги своей уехать, — оглядывался он назад.

Полез и Морозов с разговором к начальству.

— Понятно, несправедливо, — сказал он угодливо, — какая же война возможна в тайге.

— Уж ты бы молчал! — прикрикнул адъютант на Морозова. — Тоже стратег!

— Виноват, ваше бродь, — подскочил Морозов.

Полагалось адъютанта по чину величать только господином, но Морозов подметил: нравится офицерам «ваше бродь», и он величал их с надбавкой.

— Вернемся вот с артиллерией, камня на камне не оставим, — храбрился адъютант, — всех изловим разбойников, всех перевешаем.

Капитан Лужкин кашлянул. Адъютант и Морозов насторожились.

— В Минусинске — бандиты, на Алтае — разбойники, в Приуралье — грабители, — процедил капитан, — а где же, прапорщик, — обратился он к своему адъютанту, — а где же старые солдаты, фронтовики с германской?

Адъютант прикусил язык. Молчал и Морозов.

— Сами на свою голову обучали их во время германской военному делу, — сказал капитан. — Надышались они свободы в семнадцатом, а теперь и не взнуздать их… А дружинники еще в заблуждение вводят нас, — продолжал капитан, — доносят нам: сдуру бунтует мужичье… оружия у них — кол да дубина…

— Виноват, ваше бродь, — подскочил опять Иван Николаевич.

Капитан только рукой на него махнул.

— А на деле у разбойников и винтовки, и пулеметы. Да и бойцы не чета нашим безусым удальцам.

Тут тройку капитана нагнал унтер, ехавший с задними подводами.

— Господин капитан, — закозырял он начальнику отряда, — двое раненых выпали с телеги…

— Ну? — повернулся к нему капитан.

— Прикажите остановить обоз, — робко выговорил унтер. — Вернуться бы за ними…

— О жив-здоровых надо думать, — строго сказал капитан унтеру, — а не о раненых.

Унтер пришпорил коня, погнал обратно.

Карьером выехали каратели на Иркутский тракт.

Впереди лежала дорога — ровная, посыпанная песком и галькой.

Взмыленная тройка капитана с галопа перешла в рысь, с рыси на шаг. Морозов и не понукал коней.

— Пущай передохнут, — сказал он.

Хвост карателей стягивался к тройке капитана.

— Далеко до Ардашей? — спросил капитан.

— Верст семь-восемь, ваше благородие, — ответил Морозов.

Глянул капитан на солнце, потом уставился на часы.

— Кони изморились, — сквозь бороду цедил Морозов, — помаленьку доведется ехать.

По Иркутскому тракту версты две проехали почти шагом. Сам капитан вздремнул чуток в своем «окопе».

Вдруг от задних подвод к телеге начальника отряда подбежало человек пять: офицер, фельдфебель и унтера.

— Господин капитан, — кричали они вперебой друг другу, — подползают сзади, сволочи.

— Тишком подползают!

— Как насядут, бой придется принять!

Капитан Лужкин вскочил на ноги, глянул назад.

— Никаких боев! — закричал он. — Зайчиком, зайчиком за мной!

Офицер и унтера побежали к своим телегам. Иван Николаевич ловко принялся хлестать коней.

— Зайчиком, зайчиком! — выкрикивал капитан из-за своего ящика с песком.

Вовремя припустили каратели «зайчиком»: только погнали коней вскачь — позади, в какой-нибудь версте, загрохали выстрелы, застрекотали пулеметы.

— Пулеметчики-молодцы, огонь назад! — приказал капитан.

Пулеметчики открыли огонь.

— Зайчиком! Гони хлеще, дружинник! — кричал капитан.

Так каратели, выбравшись «ежиком» из тайги, по Иркутскому тракту поперли «зайчиком». Попросту сказать — дали стрекача.

— Далеко еще до Ардашей? — кричал в самое ухо Морозову адъютант.

— Верст пять с гаком, — отвечал Морозов.

Солнце уже катилось вниз, к макушкам деревьев.

С таежной стороны наползала ночь. А ночи каратели боялись не меньше, чем тайги.