Отёсовцы

Глава XVIII

Иван Николаевич рассчитывал так: дотемна добраться до Змеинки, переночевать там и завтра в обед явиться с поклоном к начальству в Колыон. Село Колыон что город заштатный. Издавна проживали там крестьянский начальник, мировой судья и отец благочинный. Когда еще старшиной служил Морозов, частенько доводилось ему ездить туда по делам.

Воинский отряд в Колыоне стоял уже с весны, с того времени, как разнеслась слава Отесова по губернии. Но то ли отряд был мал, то ли ждали чего, а только похода настоящего не было на Отесова.

Намечал еще Иван Николаевич по пути заехать в Ешим к начальнику милиции. Как самостоятельный хозяин, Морозов был на особом счету у милиции. Со всего села только трое их надежных: сам Морозов — один, отец Никандр — второй да старшина — третий. Дружинниками закрепились они в милиции.

Вся обязанность дружинников состояла в секретном наблюдении за порядком в селах: брать на заметку бунтарей и доносить о них милиции. О появлении подозрительных людей в селе тоже надлежало доносить.

Доставку заложников в Колыон Иван Николаевич считал прямой своей обязанностью. И ехал теперь не как со всеми равный, а будто надзиратель.

«Пьяненьких-то их как миленьких доставлю», — тешил себя Иван Николаевич.

Время от времени оглядывался: все ли едут?

Сам он ехал впереди. Удобнее было бы позади ехать, но еще чего заподозрят мужики…

Безлошадного Карпея Морозов взял в свой ходок. И как залег тот калачиком по отъезде от реки, так и не подымал головы.

«Так бы до самого Колыона», — думал Морозов.

Беспокоил криками только Петряков. С бастрыковой телеги то и дело выкрикивал он:

— На расстрел везете, жулики!

От Черного Лога перестал Петряков орать. Видно, хмель уже прошел, и по-трезвому начал он разговаривать с Бастрыковым. Голоса их долетали до Морозова, но не разобрать было, о чем толковали.

Побаивался Морозов сговору мужиков.

«Кабы в обратную не решили. А решат — не сладить будет одному», — беспокоился он.

Особо обеспокоился Морозов, когда Маврин пересел на бастрыкову телегу. И точно сговор: втихую пошел у них разговор. Но ничего не слыхать было Морозову.

«А вернутся ведь», — встревожился Иван Николаевич и слез с телеги.

— Промяться, что ли, — сказал он компанейски и, поотстав от своего ходка, зашагал рядом с телегой Бастрыкова.

Разговор у тех оказался пустячный: сетовали они, что не захватили впрозапас самогону.

— Может, откупились бы, — резонно говорил Маврин.

— Понятно, ежели капитан любитель, — поддерживал Бастрыков.

Петряков, все еще связанный, лежал на телеге. Вспомнил Иван Николаевич, как в добрые времена обозами возил он в город баранов и бычков.

«Бараны и есть», — подумал теперь про своих земляков и повеселел, успокоился. Какой там сговор может быть меж баранами!

— Ну, ребята, — всерьез сказал потом мужикам, — давайте двигать… Рысцой не мешает, не воза…

Морозов вскочил в свой ходок, Маврин пересел на свою телегу, и погнали коней рысью.

Ехал Маврин позади всех. На вожжах сидел сын его Петруха. Петруху взяли по общему согласию за подводчика, чтобы пригнал он коней обратно из Колыона. Зарывшись в траву, позади Петрухи притаился Алешка.

Проехав с версту, мавринова кляча пошла шагом. Морозов тоже придержал коня: из-за компании приходилось равнять с Трофимовой клячей и своего воронка.

Будто для облегчения кляче, опять соскочил Трофим с телеги.

Соскочил с телеги и Бастрыков. Зашагали они рядом и начали вперебой друг дружке обсуждать что-то… Хоть и одолевали Морозова догадки о сговоре, не оглядывался он.

«Пущай сговариваются об чем угодно, только бы за мной ехали», — решил Иван Николаевич.

А что ехали те, слышал он по скрипу телег.

«Хоть бы скорей за Ешим перевалить», — думал Морозов.

Вспомнил он опять о начальнике милиции в Ешиме и подумал о том, как бы секретно переговорить с ним и бумажкой заручиться для явки к капитану Амурову. Такую бумажку, что-де он, Морозов Иван Николаевич, свой, надежный, дружинник… А ехать без вида в Колыон значит равняться с Мавриным…

Не доезжая ешимской поскотины, верстах в десяти от Ардашей, тракт раздваивается: Иркутский идет прямо, а Таежный — влево. У этой развилины и началась канитель.

— Иван Николаевич, обожди малость! — окликнул Морозова Маврин.

Морозов остановил воронка, слез с тележки. Земляки подогнали коней, тоже соскочили с телег.

Маврин принялся развязывать Петрякова.

— Теперь, поди, не сбежишь!

— Напрасно развязываешь, — сказал Морозов, — ноне на родного брата не надейся.

Тут с Трофимовой телеги спрыгнул Алешка. Волосы всклочены, на рубашку налипла трава.

— А ты, малец, откуда это? — выпалил Морозов, чуть пятясь назад.

— Оттуда же, — показал Алешка в сторону Ардашей.

Морозов глядел растерянно на всех.

— Сказать тебе, Иван Николаевич, мы тут промеж собой так обсудили, — начал Маврин.

— Да, обсудили, — поддержал Бастрыков.

Морозов, точно не слыша земляков, уставился глазами далеко-далеко. Будто высчитывал он что-то в уме.

— Смерть, она так и эдак не минует, — продолжал Маврин. — Ты человек с головой, сам должен понимать… Мы вот и обсудили…

— Обсуждать было тут нечего, — перебил Морозов. — Мир обсудил и решил за нас… Так что понимайте, мужики, сами…

— Так-то оно так, — сказал Бастрыков, — но самим в петлю лезть при малых детях — тоже за дурака сойдешь.

Иван Николаевич зашагал к своему ходку.

— А пущай он едет своим путем, — сказал Алешка, — а мы своим.

— Кто как, — сказал Петряков, — а я, мужики, туды подамся, к Отесову, в тайгу…

Морозов уже шел обратно к компании, шел он с лагушкой, за ним плелся Карпей Иванович.

— Тут, мужики, как говорится, без бутылки не разобраться, — сказал Морозов.

— Ах и запаслив хозяин, — потирал руки Карпей Иванович.

Подошел к компании и Петруха Маврин.

— Не мешало б коней на траву пустить, — сказал он.

Мужикам было не до коней: Иван Николаевич уже наклонил лагушку. Забулькал самогон, наполнилась чаплажка.

К программе своей Иван Николаевич подошел издалека, окольными путями.

Речь свою прикрашивал прибаутками, точно все заложники теперь гости его. И по очереди подносил каждому чаплажку с самогоном.

— Пей, пей, Карпей, — приговаривал он и тут же на дело сворачивал речь: — Я своей головой думаю, что приказ этот только проверка повинности…

— Им только попадись, так они такую повинность пропишут, — сказал Алешка.

Морозов злобно взглянул на него:

— Ты, парень, больно нос суешь, куда не следует…

Пили заложники молча. Пили, не отказывались. А когда Морозов заткнул лагушку, Петряков твердо сказал:

— Ну, мужики, вы как знаете, а я в тайгу подамся…

— Все — так уж все, — сказал Маврин.

Напрасно потчевал Иван Николаевич земляков, попусту речи вел перед ними.

— Нечего вилять-то, — сказал и Бастрыков, — двинем в тайгу все — и кончено.

— Вот это правильно! — обрадовался Алешка.

Ничего не сказал больше Морозов. Только Карпею приказал:

— Иваныч, садись, правь на Колыон.

Карпей глянул на мужиков:

— От мира как же я? Куда мир, туда и я…

Иван Николаевич одиноко поплелся с лагушкой к ходку своему, сел и принял вожжи.

— Ну как знаете, мужики! — крикнул через плечо и погнал воронка по Иркутскому тракту.

— Пускай, пускай едет, — вслед ему замахал руками Алешка. — А мы к Отесову.

— Чего ж тут, мужики, — руки развел Петряков, — давайте двигать и мы.

Все расселись по своим телегам. Карпей Иванович пристроился к Бастрыкову.

— Как-нибудь доедем, — хлестнул Трофим вожжой свою клячу, — где пешком, где так…

— Может, лучше бы коней обратно, — сказал Петряков, — пешком бы самим, может.

— Подозренье выйдет. Так поедем, помаленьку… — сказал Бастрыков.