Отрезанный мир

Глава 43

Просыпаться на коленях у плачущей женщины было для меня не в новинку, но обычно это происходило в результате каких-то чрезвычайных событий, вроде пыток от рук бога, пережитого во время охоты почти успешного покушения, или разрывания на куски от взрыва. И это не просто примеры — всё это случалось со мной в течение моей жизни. Возведение замка из песка никогда не казалось мне чем-то особо травмирующим, но женщины — вообще странные существа.

Я спросил у Роуз, что не так, но она отказалась отвечать. Я попытался утешить её, но она будто тяготилась моим присутствием. Когда я приобнял её, она расплакалась сильнее, а потом встала, и отошла от меня.

Всё это сбило меня с толку, но ничего нового в этом не было. Я считал себя экспертом в сбивании с толку. Можно сказать, это было моим коньком. Длительный брак обеспечил меня массой возможностей отточить навыки. Он также научил меня оставлять женщину в покое, если она не хочет разговаривать. Ни к чему хорошему это не приводит. В случае с Пенни, это могло сулить сломанные конечности, но в случае с Роуз меня больше беспокоил её язык. Женщины в целом имели тенденцию использовать слова как оружие, но я боялся, что женщина с интеллектом Роуз может так меня отделать, что я потом не смогу жить в цивилизованном обществе.

Конечно, Роуз почти никогда не использовала свой острый ум для запугивания мужчин, по крайней мере — без причины, но я не хотел стать первой её жертвой убийства посредством вербального нападения. Поэтому я оказал нам обоим любезность, не навязывая ей своё общество.

Бывшая на горизонте буря сдержала своё обещание дождя, добавив к этому также впечатляющее световое шоу. Уже бывший крепким ветер усиливался, пока не начал гнать брызги с гребней волн прямо до нашего нового лагеря у верхней границы пляжа. Когда пошёл дождь, он оказался ливнем. Несмотря на идеальность нашей крыши и толщину созданных мною стен, замок из песка вполне мог бы развалиться, если бы я не укрепил его заклинаниями, чтобы не дать дождю размыть песок.

Одно было хорошо: у комаров не было зонтиков, поэтому они остались дома. Мы с Роуз спрятались в нашем новом укрытии и, молча понаблюдав за бурей час или два, улеглись поспать.

Однако она всё ещё не хотела, чтобы я был рядом с ней, а одеяло было только одно. Я попытался поступить по-рыцарски, уступив ей одеяло, но Роуз была в жертвенном настроении. Каждый раз, когда я предлагал ей одеяло, она толкала его обратно ко мне.

Это был странный спор, поскольку мы всё это время молчали. Мы просто толкали одеяло туда-сюда. Но я знал, как победить в такого рода войне. У волшебников есть свои преимущества. «Шибал», — произнёс я, погрузив её в сон. Затем я тщательно завернул её в одеяло, и отступил в другой конец помещения, улёгшись там.

Спать даже на слегка прохладном пляже в грозу — дело нелёгкое, особенно если на тебе надета половина платья. Поскольку мы пока не встретили ничего опасного, я решил рискнуть, использовав немного магии для собственного комфорта. Я создал завесу, чтобы укрыться от комаров после окончания бури, а потом заключил себя в сферу из тёплого воздуха.

Создававшее её заклинание не протянуло бы всю ночь, но на первые несколько часов его хватило. В прошлом я им уже пользовался. Позже проснувшись от холода, я его просто заново наложу, и засну опять. Я закрыл глаза, и попытался вздремнуть, но затем начал волноваться о всей используемой мною магии. Если ощущавшие эйсар хищники, встреченные нами в Ланкастере, присутствовали и здесь, то они могли объявиться ночью.

Поэтому я вздохнул, встал, и вышел наружу. Я начертил в песке вокруг нашего домика широкий круг, после чего наложил на него заклинание, которое предупредит меня, если что-то этот круг перейдёт. Строго говоря, круг был не нужен, но он должен был помочь заклинанию продержать достаточно долго, чтобы мне не пришлось обновлять его в течение ночи. Потом я вернулся внутрь, и заснул гораздо быстрее, чем казалось возможным.

Проснулся я позже не от холода, а потому, что Роуз проснулась и подвинулась ближе. Она накинула на меня край одеяла, и прижалась сбоку. Думая, что она простила меня за мой проступок, чем бы он ни был, я попытался предложить своё плечо в качестве жертвенной подушки, но как только я шевельнулся, попытавшись подвинуться ей под голову, она отдёрнулась.

— Не надо, — предостерегла она.

— Что я сделал-то? — спросил я, больше не желая дожидаться наказания.

— Ничего, — ответила она.

«Бля». Я знал: это точно что-то серьёзное. «Дело в рыбе?». Нет, глупости. «Может, она видела, как я смотрел за ней во время её купания?». Это тоже казалось бессмыслицей — она практически флиртовала со мной в тот момент. «Ничего» намекало на нечто очень плохое — как если бы меня застали за убийством щеночков.

Я ворочался, но лишь в переносном смысле, потому что из-за близости Роуз я не хотел её будить. В конце концов мне в голову пришла идея. «Может, это потому, что я ничего не сделал». Несмотря на нашу возраставшую за последние недели близость, я не мог даже признаться в своих чувствах. Роуз сказала, что понимает, а потом сказала, что будет ждать, пока я не буду готов — но, возможно, она на самом деле надеялась, что я сделаю или хотя бы скажу что-нибудь.

Проблема была в том, что я всё ещё не был готов. Каждый раз, когда я думал о чём то вроде поцелуя или о том, чтобы сказать ей, что она мне нравится, меня захлёстывала либо вина, либо горе. Вина и горе в эти дни были необъяснимым образом переплетены во мне.

Я не мог ничего сказать. Это было просто невозможным — пока и, возможно, навеки. Но я мог что-то сделать, даже если потом мне от этого будет плохо. «Поцелуй, наверное». Это точно её подбодрит.

Что-то сказало мне, что это было плохой идеей, но мне всегда не везло с пересмотром решений, поэтому я перекатился лицом к ней. Я даже без магического взора сумел увидеть в тусклом свете, что её глаза были открыты, и на краткий миг мы лежали почти нос к носу, глядя друг на друга. Затем я сдвинулся, поднося свои губы к её собственным.

— Морт, нет! — воскликнула она, отталкивая меня. Затем её глаза снова увлажнились.

Моё сердце было пробито дважды — сначала её слезливым взором и отказом, и потом моими мыслями о Пенни.

— Прости, — пробормотал я, чувствуя себя неловко. — Не знаю, что не так, или что мне следует делать.

Роуз вытерла лицо рукавом, и тихо ответила:

— Не ты один.

— Мне бы помогло, если бы я знал, что не так, — сказал я ей.

Она некоторое время жевала губу, затем ответила:

— Комплекс спасшегося.

Я уже знал, что страдал что чувствовал вину из-за того, что Пенни погибла, а я — нет, и специальное имя для этой эмоции не очень-то помогало:

— Я имею ввиду тебя. Что не так?

— Комплекс спасшегося, — повторила она.

Я прищурился на неё в темноте:

— Пенни была моей женой, а не твоей. Тебе не следует ни за что себя винить.

— Она была моей лучшей подругой, — парировала Роуз.

— Ты не сделала ничего плохого, — пренебрежительно сказал я.

— Неужели? — мрачно сказала Роуз. — Я обдумывала мои действия в последние несколько недель. Совершила ли бы я всё это, если бы не пыталась эгоистично выгадать что-то из её потери?

Это показалось мне бессмысленным:

— То есть, спасать мою шею из петли — это плохо?

— Я не это имела ввиду, — отозвалась она. — Я потеряла обзор. Я думала только о себе, а надо было думать о других.

— Ну, с моей точки зрения, ты сделала лишь то, что делала всегда — правое дело. Даже если бы тебе было совершенно плевать на мой сучок с ягодками, ты бы всё равно сделала то же самое. А если у тебя был и ещё и другие причины — ну, а у кого их нет? Мы — люди. Люди имеют желания. Мы такие, — в некоторой степени красноречиво сказал я — по крайней мере, как мне казалось.

— Постой, ты только что сказал «сучок с ягодками»? — спросила Роуз, отказываясь верить услышанному.

Я осклабился:

— Это эвфемизм.

Она засмеялась:

— Я знаю, что это значит. Просто я удивилась, что ты его так назвал. И, к твоему сведению, меня совсем не интересуют ни твой «сучок», ни твои «ягодки». Я просто говорила о том, что думала о себе. Тебя я спасала в эгоистичной попытке избавиться от одиночества.

Я с облегчением увидел, что её настроение улучшилось, но также был слегка оскорблён за малыша Мордэкая:

— Во-первых, — сказал я, начиная опровержения, — одиночество — не грех. Ты заслуживаешь счастья не меньше, чем кто-либо другой. Во-вторых, ты пошатнула мою веру в себя, сказав, что не находишь меня привлекательным. Я думал, что нравился тебе благодаря моей неотразимой физической привлекательности. Теперь мне придутся заново пересмотреть всё, что я о себе думал.

Она ухмыльнулась:

— Я не говорила, что ты не привлекательный — я лишь сказала, что ты меня интересуешь отнюдь благодаря твоим мясистым частям тела. Вопреки расхожему мужскому мнению, большинство женщин не сидят целыми днями, думая о мужских орешках.

— Орешках? — в шоке воскликнул я. — Ты что, сказала «орешки»? Леди Роуз, я в шоке от вашей терминологии. Мне не терпится уведомить суд о ваших распутных словах.

Она подмигнула мне:

— Ты никогда этого не докажешь, а если попробуешь, то тебе не поверят. — Затем она перекатилась, повернувшись ко мне спиной: — Я — спать.

Это по сути оборвало разговор, поэтому я тоже лёг, позаботившись о том, чтобы между нами оставалось немного пространства. Роуз явно стала чувствовать себя лучше, но я хотел испытывать удачу.

— Мне холодно, — объявила Роуз.

На миг я подумал о том, чтобы повторить согревающее заклинание, но затем отбросил эту мысль. Я знал, что она имела ввиду, и всё равно в этот момент не чувствовал себя особо благородным. Подвинувшись ближе, я закинул на неё руку, и прижался к ней со спины.

— Только осторожнее, — сказала Роуз. — Не хочу, чтобы ты меня тыкал своим сучком, иначе будешь спать отдельно и без одеяла.

Если первая часть моего сна была беспокойной, то вторая оказалась глубокой. Я спал как убитый — наверное, это был первый хороший отдых с тех пор, как я спасся от смертной казни. Роуз наверное тоже устала, поскольку очнулись мы уже утром.

Моя рука снова отсохла, но больше всего меня беспокоило не это. Когда мой заспанный мозг потихоньку начал соображать, я осознал, что пыхтение в моих ушах исходило от чего-то крупного, обнюхивавшего мою ногу.

Адреналин в такие мгновения — чудесная вещь. Моё восприятие разом расширилось, и в миг совершенной ясности я осознал несколько вещей. Во-первых, мы проспали, и моё тревожное заклинание потухло, или, возможно, дождь смыл круг, заставив заклинание закончиться раньше срока. Во-вторых, остатки рыбы, которыми я надеялся позавтракать, пропали. И последнее: мы были окружены стаей очень крупных волков, и, судя по всему, одной рыбы им было мало.

Тот, который обнюхивал мою ногу, видимо пытался определить, умер ли я, и если да, то пригоден ли я ещё в пищу. Когда моё сердце взбултыхнулось, и погнало кровь по венам, чуткий нос волка почуял разницу, и он решил проявить инициативу. Раскрыв пасть, он попытался куснуть мою очевидно вкусную ляжку.

Щит скорее всего не сработал бы. Я знал это по опыту с медведями, в результате которого Пенни осталась без руки. Вместо этого я влил как можно больше силы в таранный удар, чтобы оттолкнуть от себя хищника. Большая часть энергии ушла впустую, стекла со спины волка как с гуся вода, но оставшейся части хватило, чтобы оттолкнуть его на несколько футов.

С находившимися почти так же близко семью волками, отмершей рукой, и с отсутствием оружия, вариантов у меня было мало. Усилием мысли я создал вокруг нас с Роуз маленький щит в форме пузыря, а потом потянулся вовне, и обрушил на нас замок из песка.

Тут Роуз очнулась, и она была очень не рада. Она резко села, а когда увидела обрушивающиеся на нас песок и крышу, то схватила мою отсохшую руку с такой силой, что я даже почти почувствовал. Иногда онемение — это благо.

— Что? — заорала она мне в ухо.

Я ответил столь же красноречиво:

— Волки. — Я был слишком занят копанием в моих магических мешочках, чтобы объяснить лучше. С одной работающей рукой это было делать гораздо труднее, но в конце концов я нащупал искомое — мой посох.

Вытаскивать шестифутовый дрын из мешочка на поясе с помощью одной руки, будучи погребённым в пузыре под кучей песка — задача нелёгкая. В таких ситуациях очень хочется что-нибудь поменьше, типа жезла. Преимущество же в том, что как только ты берёшь предмет в руки, эффект значительно лучше. Разница была примерно как если сравнивать кинжал и меч. Оба режут, но мечом можно отрубить руку или ногу, если применить его с достаточным энтузиазмом. А энтузиазма мне было не занимать.

Извиваясь и трепыхаясь, я сумел вытащить посох наполовину, прежде чем осознал, что объёма пузыря недостаточно, поэтому некоторое время я потратил, увеличивая его диаметр, отталкивая песок прочь. Между тем Роуз догадалась, что я пытался сделать, и воспользовалась своими двумя работающими руками, чтобы вытащить для меня оставшуюся часть посоха.

Волки были по всему периметру нашей обрушенной кучи песка — они выкапывались из-под краёв стеклянной крыши, чтобы до нас добраться. Сменив щит на полусферу, я с его помощью продолжил держать над нами всё, что было сверху, оставив при этом пространство вокруг нас свободной для удара.

Затем я превратил свои страх и вызванное грубым пробуждением раздражение в горящий луч концентрированного красного пламени, и направил его через посох. Я повернулся кругом, и луч прожёг песок, творя с волками гораздо более интересные вещи, превращая их в разнообразные жжёные волковые кусочки.

Убедившись, что волки мертвы, я остановился. Мы с Роуз немного постояли в окружённом песком пузыре, переводя дух. Затем я снова использовал силу, поднимая над нами прозрачную крышу и отталкивая песок достаточно, чтобы мы могли выйти наружу.

— У меня плохие новости, — сказал я Роуз.

Она взволнованно спросила:

— Что такое?

— Рыбы больше нет, — ответил я. — Не соблаговолишь ли отведать вместо неё волчатины? У меня есть несколько вариантов, отборные филейные части.

Она побледнела:

— Пожалуй, откажусь, но благодарю за предложение.

Мёртвые животные превратили наш некогда идиллический лагерь в нечто более похожее на скотобойню:

— Похоже, что я тоже потерял аппетит, — согласился я. — Наверное, нам следует удалиться.

— Вопрос, — сказала Роуз, — в том, куда именно нам отправиться?

— Ну, можно вполне резонно предположить, что мы находимся в той же половине мира, где расположен Ланкастер, но мы понятия не имеем, в каком направлении он находится, — сказал я, излагая то, что мы знали.

Роуз кивнула.

— Мы также можем вернуться через границу, что перенесёт нас обратно в Албамарл. Я сейчас в лучшей форме, и преследователи наверняка не ожидают нашего туда возвращения. Мы можем снова попытаться добраться до дома, — предложил я.

— Вот только его наверняка уже охраняют, — указала Роуз. — И если Тирион каким-то образом выжил, то он скорее всего сбросит чары, чтобы не дать тебе войти.

Я сжал губы:

— Выжить в том взрыве было трудно. Я сам едва выжил, но я и был не так близко. Если он потом даже на несколько секунд потерял сознание, то он точно умер.

— А что вообще вы можете пережить? — со внезапным любопытством спросила Роуз. — Ты сам вернулся обратно после смерти, разве нет?

— Там было другое, — объяснил я. — Моё тело умерло, но душа осталась прикованной к нему. Гарэс сделал мне новое тело, пока Уолтэр не позволял мне уплыть в посмертие. Если не считать того случая, я могу исцелиться от почти любой раны, покуда я в сознании и могу использовать свою силу. После того боя с Тирионом у меня был очень тяжёлый случай отката, поэтому я не мог ничего делать. Иначе я был бы в порядке.

— А что насчёт нападения анголов? — осведомилась Роуз. — Тебе пробили сердце стрелой. Там что-то другое произошло, верно?

«Чёрт, а она проницательна». Впрочем, Роуз во время того нападения не было, и вообще увиделись мы лишь гораздо позже. Как она могла узнать о моей трансформации?

— Как ты об этом узнала? — резко спросил я.

— Пенни, — просто сказала Роуз, но не упомянула, когда именно они разговаривали.

— Она наверняка преувеличила серьёзность ситуации, — ответил я, желая оставить эту тему.

Но Роуз напала на след, и не готова была бросить преследование добычи:

— Не думаю, Мордэкай. Она сказала, что ты изменился. Что в тебе ещё что-то осталось от того времени, когда ты был шиггрэс.

Я вздрогнул, но отнекиваться уже было бессмысленно. Я кивнул, и сказал:

— Она всегда слишком много болтала.

— Вернёмся к изначальному вопросу, — сказала Роуз, двигаясь дальше. — То, что ты сделал, уникально для тебя, или так может любой архимаг?

— Думаю, они смогли бы, если бы знали, как слышать пустоту, — признал я. — Но насколько я знаю, через такое прошёл только я, так что скорее всего только я так и могу.

— Если кто-нибудь проткнёт Тириону сердце, это его убьёт? — спросила она.

— Думаю, да. Он слишком быстро потеряет сознание. Полагаю, что это, или отсечение головы, сработает. Если он уже без сознания, или если у него откат, то будет гораздо проще.

— А что насчёт тебя? — многозначительно спросила Роуз.

Я пожал плечами:

— Сложно сказать. Если бы у меня был откат, то я думаю, что убить меня могло бы почти что угодно. Иначе, безопаснее всего сжечь моё тело дотла, и поскорее. Но это в некотором смысле мой выбор. Если бы я отказался меняться, то наверняка умер бы. Это трудно объяснить.

— Тогда давай внесём ясность, — с чувством произнесла Роуз. — Если тебе не грозит неминуемая смерть, то я не хочу, чтобы ты использовал эти способности, ни при каких обстоятельствах.

— Почему? — с внезапной подозрительностью спросил я. Я уже знал, что это было рискованным, и что это может сотворить со мной нечто ужасное, но Роуз-то не знала. Или, по крайней мере, не должна была знать. Даже Пенни этого не знала, хотя в самом конце могла это выяснить.

— Скажем так, у меня предчувствие, — сказала Роуз. — К тому же, ты теперь под моей опекой, поэтому должен меня слушаться.

Я раскрыл рот:

— Под твоей опекой? А это ещё что значит? — Я едва удержался, чтобы не сказать, что она — не Пенни.

Роуз кивнула:

— Пенни давным-давно оставила мне инструкции, что если с ней что-нибудь случится, на меня возлагается обязанность по управлению твоей дуростью, — добавила она, частично солгав.

— Дуростью?

Она невинно улыбнулась, похлопав ресницами:

— О, прости, я хотела сказать «беспечным поведением», но по сути это одно и то же, разве нет?

Я фыркнул:

— Я сам буду собой управлять, спасибо большое.

— Говори себе что угодно, если тебе так лучше, — заявила Роуз. — Но сначала пообещай, что не будет использовать ту упомянутую тобой тёмную силу, если тебе только не грозит смерть.

— Ладно, — проворчал я. — Но я и сам уже принял такое решение.

Она ухмыльнулась, но я знал, что последним смеяться тут буду я. Никому никогда не удавалось укротить мою дурость, если я вбивал что-то себе в голову. Роуз могла обманывать себя, думая, что дурость можно предсказать, но та была силой природы сама по себе. Вообще говоря, я не был уверен, что сам могу её спрогнозировать. Дурость бессмертна.

— Вернёмся к началу, — сказал я, меняя тему. — Думаю, нам следует попробовать полетать. Возможно, Ланкастер ближе, чем мы думаем, а если и нет, то мы что-нибудь узнаем об этой половине нашего мира. В худшем случае я найду ещё одну границу, и верну нас обратно.

Роуз занервничала:

— Не уверена насчёт полётов…

— Просто развернись, — сказал я ей. — Я объясню, как это работает. — Когда она не шелохнулась, я обошёл её, и встал позади. — Главное, что надо помнить, — начал я, обнимая её талию руками, — это то, что тебе ничего делать не нужно. — И я взмыл вместе с ней в небо.

Она завопила так, будто кто-то воткнул в неё нож, и извернулась в моих объятиях, чтобы вцепиться в меня обеими урками, а сам я смеялся. Быть может, это было немного жестоко с моей стороны, но порой мои капризные порывы берут надо мной верх.

Я решил, что позже она меня простит.