Глава XVIII
Сегодня, сразу после занятий, не успев даже переодеться, Марина, по прозвищу Эхо, тряслась в холодном трамвае, зевая, прислушиваясь к разговорам пассажиров и одновременно думая, то о том, как она будет выглядеть в своем простом "институтском" платьице среди товарищей по Т-группе, то о Маэстро, который уже две недели лежал в Боткинской Больнице. Вообще говоря, она больше думала не об участи попавшего в петлю товарища, не о грозном предостережении ей самой, а об озере Экс-Со-Ката. Дело в том, что вчера поздним вечером ей позвонил Синдбад и сказал только одно - "диагноз подтвердился". Неожиданный звонок в поздний час и экстраординарное сообщение так сильно взволновали Марину, что она всю ночь проворочалась в постели и забылась тревожным сном только под утро. Еще неделю назад среди трассеров прошел слух, что Маэстро нашел легендарное озеро, но тогда об этом говорили предположительно с большой долей сомнения, хоть и не без надежды. Надежда, хоть и призрачная, была на то, что озеро Трансформации (так его еще называли) поможет Маэстро вырваться из блужданий по трассе.
На памяти Эхо от озере Экс-Со-Ката еще никогда не говорили применительно к действительности. Вообще, чем дальше углубляется трассер в сложности метода, тем меньше говорит он о "чудесах протодао". В записях магистров такой случай двенадцатилетней давности, как недавно узнала Марина, упоминался однократно и был связан с трагедией, видимо поэтому о нем предпочитали не говорить вовсе, либо упоминали очень глухо. Одна из трассеров, звали ее Рысь, тоже находясь в петле, вдруг стала обрастать рыжим волосом, а лицо, да и все строение тела начало медленно изменяться в сторону этой большой кошки. То ли в биологических познаниях Рыси была скрыта ошибка, то ли смерть была закономерным исходом подобного превращения.
За мокрыми от прошедшего дождя стеклами мелькали блестящие от воды кроны деревьев, пешеходы в плащах, автомобили, разбивающие в пыль брызг своими колесами лужи, тусклое серое небо...
Не доехав две остановки Марина вышла и быстрым шагом двинулась навстречу ветру, стараясь ни о чем не думать и унять подступающую нервную дрожь, подобную той, какая неизменно-непременно охватывала ее перед каждым экзаменом.
На конечной остановке уже стояли док, Сказочник, Элефант, Соломон и еще один незнакомый Эхо парень, небольшого роста крепыш.
- Привет всем, - стараясь выглядеть бодро, поприветствовала собравшихся Эхо, подойдя с другой стороны чем они ожидали, так что Сказочник даже вздрогнул.
Она пожала всем по очереди руки, стушевавшийся незнакомец подал руку последним, представившись: "Борец".
В другой раз Эхо непременно бы с восторгом переспросила его кличку, а затем набросилась бы с вопросами - "Борец" был известным Глобалистическим трассером, одним из той шестерки, которая не порвала связь с остальным движением, но сегодня ее хватило только на тихую улыбку и подобие книксена. Элефант, едва поздоровавшись, отвернулся. Он, возвышаясь над всеми, как какой-нибудь древний вождь, смотрел, глубоко задумавшись, в сторону здания больницы, подставив лицо ветру, словно бы мысленно уже пребывая там, возле Маэстро. Док разговаривал со Сказочником, который горячился и что-то доказывал, похоже, они обсуждали критерий "границы безопасности".
После того, как Черный Рыцарь, весь израненный, но живой, вышел из петли, Док неуловимо переменился. Его давно считали своим, но, похоже, он сам чувствовал это совсем недавно, и с тех пор стал чаще бывать среди трассеров, больше спорить. И оказалось вдруг, что он непоседа и балагур, остроумный собеседник, ценящий тонкую шутку и изысканное мастерство речи, обладающий изящными манерами и гальванизирующим голосом. Сегодня он, правда, несколько приглушил все эти черты, но до конца не удержался и все-таки ввязался в спор.
Подходили все новые и новые трассеры, и в пропорции с ростом их числа росло и оживление, а едва появился все еще прикованный к креслу Космический Охотник в сопровождении незнакомой Эхо широкоскулой девушки и принялся потрясать гулкий весенний воздух своим зычным голосом, группа стала напоминать Новгородское вече.
- Долго еще? - спросила Эхо Соломона.
Тот поглядел на часы и почему-то пожал плечами.
Эхо, еще раз окинув группу взглядом, поняла, что придется ждать столько, сколько потребуется, вздохнула, и, втянув поглубже голову в поднятый воротник пальто, отключилась, поймав сильную мерную волну стоящего рядом Борца и доверившись его настроению.
В коридорах Мечниковской больницы было пусто, так что казалось, что только возле лестничных клеток, воровато озираясь, курили худые больные с землистыми лицами, да полные молодые санитарки, неизвестно откуда появляясь и неизвестно куда пропадая, являлись то тут, то там, неодобрительно посматривая на шествующую гуськом группу в белых халатах.
Посещение устроил док, и теперь он шел впереди под руку с немолодой женщиной, важной, самодовольно-напыщенной, начальственно глядящей сквозь круглые большие очки, отчего ее круглое лицо приобретало полное сходство с совой. Она показалась Марине сухой и строгой, но док сумел расшевелить ее холодность, и теперь она чему-то подхохатывала и выглядела уже просто как старая не в меру толстая сиделка. "Видимо, они вместе учились и теперь вспоминают молодость", - думала, почти угадав, Эхо, но и сам док и его однокашница были ей сейчас настолько безразличны, что провались они в сей момент в самую преисподнюю, то и этим поступком они не изменили бы хода ее мыслей.
Марина шла предпоследней, за ней замыкал группу Элефант, бережно подхватывающий ее под локоть всякий раз, как задумавшись она отклонялась от курса или забывала повернуть, следуя за впереди идущими.
Наконец, миновав еще два этажа, они остановились, докторша хохотнула в последний раз и, чмокнув дока, упорхнула по каким-то своим делам.
- Здесь, - тихо, полушепотом сказал док, моментально посерьезнев. Он постучал. Через мгновение из-за двери высунулась голова Синдбада. Он хмуро оглядел пришедших, потом вышел и, отведя Элефанта в сторону, что-то быстро и энергично ему сказал, потом так же неслышно шмыгнул в палату и закрыл за собой дверь.
Вся группа, наблюдавшая за этими маневрами, молча уставилась на Элефанта, который, что-то соображая, быстро пробежал взглядом по лицам и наконец, что-то решив про себя, негромко сказал:
- Заходить будем по двое. Обмениваться мнениями можно. Регламент - две с половиной минуты. Разбейтесь на пары. Последними пойдем мы с доком. Те, у кого появятся какие-либо мысли, гипотезы, должен сказать мне, он присоединится к нам с доком. Учтите, мы будем осматривать Маэстро подробно, в течение получаса, так что ваши аргументы должны быть достаточно вескими хотя бы для вас самих. Зрелище это, возможно, не из приятных. Девушек, наоборот, прошу присоединиться, может быть их пристрастный взгляд уловит что-нибудь особенное. Отбросьте свой стыд хотя бы на время. Все, кто пойдет первый? Да, кстати. Обсуждение состоится внизу, на улице, через час.
Трассеры заходили и выходили, заходили и выходили. Никто не набрасывался с вопросами на вышедших, все молчали. Изредка вышедшие подходили к Элефанту и оставались, чаще они тут же спешили вниз, в раздевалку, на улицу.
Дождь за окном, кажется, кончился, и ветер, наоборот усилился, и даже сквозь двойные рамы было слышно, как он яростно рвет верхушки деревьев.
Эхо оказалась в одной паре с Борцом, вобщем-то не случайно, хотя и не приложив для этого никаких усилий. Просто ей было возле него покойно и, видимо, он тоже чувствовал это.
Маэстро оказался совсем не таким, как его представляла Эхо. Честно признаться, она просто не узнала его и, остановившись посреди палаты, стала шарить глазами, ища еще одну койку, пока Синдбад не дернул ее за руку и, почти насильно, не подвел к обнаженному по пояс, лежащему с открытыми глазами белокурому гиганту, как показалось Марине. Маэстро изменился. Перерождение затронуло его внешность не настолько сильно, как казалось при первом поверхностном взгляде. Но разница была кричащей. Словно бы тонкими легкими штрихами мастер-гример исправил его лицо, наполнив одухотворенностью и энергией, светлые, волнами обрамляющие лицо, волосы, подобные волосам библейских героев, сделали весь облик романтично-приподнятым, кожа стала изумительной, идеальной, достойной зависти лучших красавиц мира, а резко оконтурившиеся мышцы атлета заставили вдруг с какой-то томной тоской сжаться сердце Марины.
"Нет, нет, нет, - затвердила, как запричитала она про себя, - я не останусь, нет, нет. Это невыносимо". Она коротко взглянула на Борца, боясь увидеть равнодушие на его лице, но удивление и уважение, которые она прочитала в его взгляде, вдруг еще больше чем ожидаемое равнодушие возмутили ее, словно бы он смотрел на нечто, на что ему было смотреть нельзя. Борец каким-то обостренным чутьем почувствовал эту перемену и, круто повернувшись, вышел из палаты.
Она догнала его на лестнице и, хрипло бросив: "Спасибо", скорей, скорей, побежала одеваться.