Пункт назначения 1990. Шаман

Глава 16

Кот на печи сидел, обернув лапы пушистым хвостом. Вид у него был безразличный, меня он не видел в упор. На полу, возле самой печки стояло полупустое блюдце молока. Бабы Дуси видно не было.

Я сам прошел к окну и уселся на тот же стул, на каком сидел в прошлый раз. Подумалось, что было бы интересно подглядеть, как они тут живут, когда нет гостей? Откуда берется молоко? Куда уходит старуха? Или без меня их тоже нет? Вдруг это я возвращаю их к жизни?

Кот громко фыркнул, нахально задрал лапу и с чавком принялся вылизывать бубенцы, словно говорил: «Вот где я тебя видал!» Пренебрежение его было таким явным, что я почувствовал себя неловко.

— Ну и хрен с тобой, — сказал я ему и отвернулся к окну.

Там снова был день. На заборе сидела сорока и косила черным глазом куда-то во двор. Мне стало интересно, что она такого увидела, я приподнялся, придвинулся к стеклу и выглянул наружу.

В открытую калитку входила черно-белая, как кот, корова. Баба Дуся шла следом, оглаживая кормилицу по округлым бокам. Меня она увидела сразу, бросила на окно цепкий взгляд, от которого опять обдало холодком. Я, как испуганный мальчишка, плюхнулся на место и испугался второй раз.

Баба Дуся сидела за столом. Перед ней стояла большая плоская корзина, полная всякой всячины. Чуть в стороне пускала золотистые искры книга.

— Нам понадобится, — сказала ведьма без предисловий, — тряпица от любой старой вещи. Нестиранной! Запомни!

Она подняла вверх узловатый палец и выразительно покачала им в воздухе. Убедилась, что я услышал ее слова, достала из корзины мужскую футболку. Старенькую, с прожжённой дырочкой на пузе.

Футболку эту я узнал сразу. Когда-то я ее очень любил. А дырку прожег случайно, когда ходил с друзьями в поход. Я машинально протянул руку, но тут же отдернул, сказал сам себе: «Эта футболка не твоя. Всего лишь сон. Это не на самом деле!»

— Ой, ли? — Баба Дуся усмехнулась.

Кот с печи отрывисто замякал. Если это был кошачий смех, то точно издевательский. Я про себя чертыхнулся. Здесь все читали мои мысли. Пренеприятнейшее ощущение.

Я сцепил пальцы в замок и молча уставился на старуху. Та снова была спокойно-добродушна. Не ведьма, а божий одуванчик. Она расстелила футболку перед собой, пошарила в корзине, выудила из-под барахла изуверского вида ножницы с узорными ручками, и я понял, что футболке пришла хана. Впрочем, в реальности хана ей пришла уже давно.

— Тряпица нужна примерно такая.

Звонко щелкнули лезвия. Клац-клац, и в руках у старухи оказался квадратный кусок ткани в две ладони размером.

— И еще одна, — снова пошли в ход ножницы, вырезая второй квадрат, раза в четыре меньше, чем первый, — вот такая.

Оба куска расстелили на столе. Бренные останки футболки сами собой исчезли, испарились.

— Дай руку! — Потребовала старуха.

Я послушно протянул ладонь. Ведьма вцепилась в нее крепко, как пиявка. В пальцах ее из пустоты появилась игла. Я не успел и глазом моргнуть, как острие вонзилось мне в подушечку безымянного. Больно вонзилось, безжалостно.

— Это зачем еще? — Запоздало вырвалось у меня.

— Чего орешь? — Бабка деловито накинула на ранку меньший кусок тряпки. — Поздно уже.

И она нажала, выдавливая кровь. Потом отпустила мою руку. Протянула тряпицу вперед.

— Нужны кровь и слюна. Плюй!

Да чтоб вас с вашей учебой! Я глянул на нее украдкой, поймал смеющийся взгляд и… плюнул. Строго по инструкции, на ткань, в центр протянутой ладони. Мда-а-а, так мне еще не доводилось развлекаться.

— То ли еще будет! — Многообещающе выдала старая ведьма.

Я ощутил острейшее желание трижды сплюнуть через левое плечо, сказать: «Чур меня, чур!» Кот с печи в ответ на мои мысли зашипел.

— Ирод! — Искренне возмутилась старуха. — Ты чего мне котейку пугаешь? Чего нервируешь бедного?

Пугаешь? Я? Да у меня у самого сердце юркнуло в пятки и решило остаться там навсегда. У бедного котейки сияли глаза. Алым. Как два ненормальных фонаря. По беленой поверхности печи, по стенам, по полу бежали блики. Сам кот раздулся в два раза.

— Васенька! — Ласково пропела хозяйка. — Не бойся, он шутит!

И пнула меня под столом. Я поспешно отреагировал:

— Шучу я, шучу!

Кот напоследок повертел головой, прощупал алыми фонарями местность и сдулся. Я сдулся вместе с ним. Захотелось, как в детстве, попросить: «Тетенька, отпустите меня домой, я больше не буду!»

— И не мечтай, — отрезала бабка. — Дальше смотри.

Я горестно вздохнул. Надо будет у Вики повыспросить про бабулю… Меня опять пнули под столом.

— Смотрю, смотрю!

На этот раз я действительно не стал отвлекаться. Пальцы у старухи были не по-старчески ловкими. Из маленькой тряпицы она скрутила комок. Положила его в центр тряпицы большой, перехватила второй рукой. Комок оказался полностью скрыт тканью. Баба Дуся прокрутила его несколько раз. В руках у нее появился тряпичный шарик, с которого вниз свободно свисали края ткани.

— Это, — она указала на сам шарик, — голова куклы. А это, — мне продемонстрировали перекрученную ткань, — шея. Здесь надо завязать.

Старуха кивнула на корзину, там появилась шерстяная пряжа. Я подал ей клубок и поймал себя на мысли, что совсем уже не удивляюсь всем этим появлениям-исчезновениям.

— Привык, — резюмировала она, наматывая вокруг импровизированной шеи витки.

И я с ней согласился. Действительно, привык. С этими скачками во времени немудрено привыкнуть к чему угодно.

— Откуси! — Нитку протянули мне.

Я не удержался от вопроса:

— А ножницами не проще?

— Проще, — легко согласилась она, — но тогда заговор не сработает. Тот, кого лечат, должен сам перекусить нитку.

Должен, так должен. Что мне, жалко, что ли? Тем более зубы у Сереги молодые, здоровые.

Шею перевязали на два узла, чтобы голова не раскрутилась. Баба Дуся сложила ткань на столе треугольником. Так, чтобы шарик оказался в центре длинной его стороны, а прямой угол точнехонько под ним.

— Здесь, — она прихватила пальцами половинки длинной стороны, — надо сделать руки. Сильно не мудри. Небольшой отступ на плечи и прихвати ткань нитками три раза.

Палец ее ткнул в полученный жгутик, как и было обещано, три раза: плечо, локоть запястье.

— Если лечишь женщину, это все. Кукла готова. Осталось только назвать. Если мужчину…

Она разгладила ткань и сложила иначе — прямоугольником.

— Придется делать и руки, и ноги. Мужики в юбках не ходят, — она хохотнула, — если они не шотландцы. А еще надо обозначить талию. Так что перевязывать будешь так.

Пальцы ее принялись лепить из тряпицы куклу мужеского рода. Мне же пришлось откусывать нитку еще тринадцать раз. А что? Вполне себе счастливое число!

К концу процедуры я беспрестанно плевался шестью. Ворсинки застряли у меня меж зубов, мешались на языке. Я злился. Бабка с котом были довольны.

Когда кукла оказалась готова, баба Дуся вручила ее мне, сказала:

— А теперь имя. Ты сам должен назвать его.

— Как? — Не понял я.

— Скажи свое имя наоборот.

Эта игра была знакома мне с детства. Каких только слов не переворачивали мы с ребятами во дворе. Поэтому я выпалил без запинки:

— Гело Велавок.

Бабка хмыкнула, милостиво разрешила:

— Можно без фамилии. Мы ж не паспорт ему оформляем?

Я взял куклу двумя руками, поднес к глазам и четко проговорил:

— Тебя зовут Гело!

— Молодец.

Старуха отняла у меня мотанку.

— Возьми на печке пирожок.

Васенька приподнялся и заинтересованно принюхался, но обещанного пирожка не нашел. Я показал ему язык и снова был проигнорирован. Тогда спросил:

— Зачем это?

— Смотри!

Голос прозвучал многообещающе. И я стал смотреть. Шерсть из корзины исчезла. Зато там появились три плошки: с белым, с черным и с каким-то маслом. Баба Дуся тыкала пальцем в каждую посудину поочередно, обозначая вслух:

— Мел, зола и льняное масло. Нужна еще колодезная вода. Сходи-ка во двор, набери сам.

Она протянула мне очередную банку, подмигнула, съязвила:

— Только вернуть не забудь!

Я криво усмехнулся. Сейчас меня волновал один вопрос — неужели я могу вот так, запросто, выйти здесь на улицу? Неужели…

Баба Дуся совсем неделикатно прервала мои мучения:

— Чего расселся? Иди. Рассвет скоро, надо успеть.

Я снова глянул в окно. Там по-прежнему был день.

— Иди-иди! — подтолкнула меня старуха.

Мда-а-а, красота! Здесь, во сне, я был одет точно так же, как и там, в реальности, когда ложился спать. На мне красовалось парадное одеяние — трусы. Босые ступни чувствовали все щели между досками пола, все неровности.

Я толкнул уличную дверь, вдохнул совершенно натуральный деревенский воздух, переступил порог и вышел на крыльцо. Небо было синим, трава зеленой, забор облезлым — все строго по канону. За забором сплошной стеной рос высоченный боярышник, наглухо закрывая обзор. Вполне ощутимо пованивало навозом. Сразу было ясно, что корова где-то рядом.

Калитка в заборе была справа, колодец — слева. Я поставил банку на ступени и, подчиняясь идиотскому приступу любопытства, пошел направо. Мне до жути хотелось узнать, что там, снаружи, за пределами двора. Мешать мне никто не стал.

Калитка открылась легко, беззвучно. Я высунул голову наружу и тут же втянул ее обратно. За штакетником зияла оглушающая, ослепляющая пустота. Из этой пустоты появилась белобокая сорока и уселась на забор. А вдруг?

Я сел на корточки и пощупал пустоту рукой. Там, где в реальности, должна была начаться тропа, не было ничего.

— Пустота, она и в Африке пустота, — сказал я сам себе, затворяя калитку поплотнее. — Ну и хрен с вами.

Я поднял глаза на небо выползало ослепительно-черное солнце. «Скоро рассвет!» — прозвучали в ушах слова старухи. И я ринулся к колодцу, за водой.

В дом вернулся с полнехонькой банкой и сразу заметил перемены. В печи полыхал огонь. Корзины на столе не было. Зато стояли рядком три знакомые плошки. Над ними, раскинув руки-ноги, лежала кукла, рядом с ней — старое льняное полотенце.

— Быстрее! — Рассержено скомандовала ведьма.

Я подбежал к столу, поставил банку, хотел сесть, но мне не дали. Приказали:

— Стой смирно. Запоминай!

Я замер. Дальше началось таинство. Баба Дуся, зачерпнула щепоть мелового порошка, щедро намазала отметину на моем плече.

— Зачем это?

Я попытался отстраниться, хотел стряхнуть с себя белую пыль, но понял внезапно, что тело вновь не слушается приказов.

— Стой смирно! — Заругалась старуха. — Не дергайся! Нервный какой. Не бойся, не укушу.

Она расхохоталась, а я поморщился мысленно. Укушу, не укушу! Страшно было вовсе не от этого. Мне не хотелось, чтобы надо мной проводили ритуалы. Никакие! Даже во благо. Не хотелось и все. От всего этого за версту разило чертовщиной. А с темной силой я уже однажды дело имел. Мне не понравилось. Отметина на плече, отвечая на мои мысли, заныла.

— Чушь!

Заявила старуха и принялась намазывать кукле тоже место, что и мне. Только сажей. Скоро у куклы плечо стало черным, у меня же белым. Попутно баба Дуся выговаривала мне:

— Нерпа ты неразумная. Знаешь, что значит у наших народов слово ведьма?

Я знал. Но высказаться возможности не имел. Бабка отодвинулась, наставила на меня палец, произнесла почти по слогам:

— Ведающая мать! Понял?

Я честно хотел кивнуть. Не смог. Баба Дуся снова придвинулась.

— То-то же, а то чертовщина! Тьфу! Спаси и сохрани.

Она добавила еще мела, отошла, полюбовалась полученным результатом, отерла руки полотенцем.

— Красота! Теперь заклятие. Слова найдешь дома, в книге. А сейчас не мешай.

Мне протянули куклу. Руки мои сами пришли в движение, взяли мотанку, сжали в ладонях. Ведающая мать занесла правую свою ладонь над отметиной на плече. Замерла, едва-едва не касаясь моей кожи. Принялась читать заговор. Губы ее беспрестанно шевелились, только звука я не слышал. В какой-то момент по движению смог распознать:

— Что черно — станет бело. Что бело — станет черно.

И это все. Скоро пятно стало нещадно жечь. Мне захотелось зашипеть, заорать от боли, но магия этого места лишила меня такой возможности. Ведьма дочитала заклятие до конца. Повторила его трижды. Это было невыносимо. Это тянулось бесконечно долго. Боль пронзала насквозь. Входила в плечо, пробивала тело до самых пяток, заглядывая по пути в каждый кусочек, каждую клеточку организма. Под конец я почти терял сознание, лишь усилием воли цепляясь за эту, пусть иллюзорную, реальность.

Но, как известно, любой пытке приходит конец. Закончилась и эта. Баба Дуся отошла в сторону, убрала руку, тяжело опустилась на стул. Ко мне опять вернулась способность двигаться. Я скосил глаза — из-под мела, из отметины тонкими струйками сочилась кровь. Я глянул на ладони — кукла в них тоже кровоточила.

— Хорошо получилось. — Подала со своего места голос ведьма. — Качественно. А теперь куклу надо сжечь.

Я вздрогнул и, словно стремясь избавится от скверны, метнул мотанку в печь. Она сразу занялась жарким пламенем, изогнулась, как живая. Мозг мой пронзил тоскливый вой. И я отшатнулся от печи к столу.

Бабка который раз за этот день… Эту ночь? Какая разница? В который раз усмехнулась, указала на пламя.

— Никогда так не делай.

— Почему? — Не понял я. — Вы же сами…

— Сама, — перебила она меня. — Конечно, сама. Здесь можно. Здесь иные законы. Там, у себя, так не делай никогда. Оставишь в доме беду!

Прозвучало это зловеще. Я судорожно сглотнул.

— А как надо?

— Надо отнести подальше от дома, туда, где не живут люди, и сжечь. Там ветер беду развеет. А пока…

Она взяла полотенце, краешек смочила в льняном масле, протянула мне.

— На-ка, сотри мел.

Я взял и уже совершенно обессиленно принялся тереть. Вместе с мелом стиралась и сама реальность вокруг меня. Напоследок я еще успел расслышать:

— Запомни, девка болящая должна прожить у вас три дня. Ритуал проводи тоже трижды. Остатки мела с маслом смешай, дай ей с собой. Пусть потом дома мажет. Запомнил?

— Запомнил… — проговорил я непослушными губами и провалился в настоящий сон.

Туда, где не было ни ведьм, ни светящихся красным котов, ни магических кукол, ни боли. Туда, где не было ничего.