Русская красавица

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Кирилл Антонов лично встречал Измайлову в «Домодедово», и это было удивительно. Еще более удивительным было то, что в руках он держал огромный букет алых роз.

— Глазам не верю… — пробормотала Аня. — Может, я сплю?..

Как большинство людей, считающих себя творцами и созидателями, идущими впереди серой толпы, Антонов был донельзя тщеславен и амбициозен. Он был хорошо известен за рубежом, где его коллекции одежды пользовались успехом. Модные журналы посвящали ему целые развороты, репортеры сражались за право взять у него интервью, многочисленные поклонницы охотились за автографами… Антонов привык быть в центре внимания, им восхищались, ему завидовали, его называли ведущим кутюрье. Призы, награды, почтительный шепот и цветы — охапки цветов после каждого показа. Он принимал эти знаки внимания как должное, сдержанно улыбался, снисходительно кивал, — но чтобы Кирилл сам, по своей воле, преподнес кому-либо хотя бы полевую ромашку!.. У него даже мысли такой не возникло бы! Но факт был налицо: Антонов стоял в зале ожидания с шикарным букетом в руках и напряженно вглядывался в лица прибывших пассажиров самолета. Аня попросила Юрика заняться багажом, а сама начала проталкиваться сквозь толпу к изнемогающему от нетерпения кутюрье.

— Фотографии! — вместо приветствия завопил Антонов. — Ты сделала снимки?

— Успокойся. Негативы у меня. Все в порядке, но, видишь ли…

— Когда на моем столе окажутся фотографии?

— Ну… Сейчас я поеду к Бернштейну… Думаю, часа через два, не раньше. Но дело в том, что…

— Возьми мою машину. Она на стоянке. Скажешь шоферу адрес, он мигом домчит. Или нет… Лучше на такси. Точно, на такси. Машина мне понадобится.

— Мне не нужна твоя машина. Меня должны встретить.

— Кто? Матвей?

— Да. А что?

— А ничего… — Кирилл Антонов продолжал всматриваться в толпу пассажиров. — Как, кстати, отдохнула?

— Спасибо, ты очень тактичен. А эти цветы для меня? Как мило!.. Не ожидала.

Она протянула руку к цветам, но Антонов вежливо отвел букет в сторону. Этого Аня никак не ожидала. От стыда она готова была провалиться сквозь землю.

— Где Кустодиева? — спросил Кирилл. — Почему я ее не вижу?

— Она осталась в Сочи, — с трудом скрывая раздражение, ответила Измайлова. — Сошла с теплохода последней, под вуалью. Мы с Юриком ее специально ждали. Никаких репортеров, никаких интервью. Села в машину и — вьють… В аэропорту ее не было, это точно.

— Черт!.. Вот незадача… — Кирилл покрутил в руках букет, протянул его Ане. — Тогда это тебе.

— Спасибо, обойдусь! — отрезала Аня. — Слишком много чести для меня!..

— Да ладно тебе… — Антонов насильно засунул букет в руки Измайловой. — Мне нужно было представиться Татьяне Кустодиевой. Сама же понимаешь — бизнес есть бизнес.

— Все мне понятно… — Аня раздумывала, выбросить ли ей цветы в мусорную корзину или же отхлестать ими Антонова по щекам. Однако публичный скандал не входил в ее планы, и она проглотила обиду. — Кстати, Кустодиева отказалась работать. На негативах другая модель.

— На черта мне другая модель?! — опешил Антонов. — Ты что?! Мне нужна Кустодиева и никто другой!

— Модель превосходна! То, что нужно. Умница, красавица, очень фотогенична. К тому же прекрасно двигается, танцует, имеет хороший голос… Даже дерется! Троих жлобов раскидала, как кегли. Я сама видела!

— Просто собрание достоинств, — поморщился Кирилл. — Такого не бывает! Дамы с таким количеством добродетелей обычно носят очки в роговой оправе, прячут под пудрой бородавку на носу и днями рассматривают альбом с карточками разлетевшихся кавалеров.

— Она не такая.

— Спасибо, успокоила!

— Увидишь фотографии — тогда и скажешь «спасибо».

— Не дождешься! Ты все испортила. Как мне ее раскручивать?! И зачем?! — Антонов был в ярости. — Та была уже раскрученная «мисс Россия», протеже Оболенского!.. Как ты не понимаешь элементарных вещей?! Кустодиева — это Оболенский, Оболенский — это деньги, а деньги — это стопроцентный успех!.. А ты мне подсовываешь никому не известную мордашку, пусть даже очень симпатичную… Конец проекту! Ты меня зарезала, убила!.. Хуже того — ты перечеркнула итог двухлетней работы — и очень напряженной работы, поверь мне! Эх, елки-метелки!..

— Надежда Березина… Так зовут девушку.

— Мне плевать! Я и запоминать это имя не хочу.

— А вот Оболенскому не плевать. Он ее Наденькой называет!

— Что?

— И еще кошечкой, рыбкой и золотцем. Вот так! Кустодиева уже не в почете. Он ее продал немецким парфюмерам. Теперь он опекает Наденьку. Просто бредит ею. Так что если хочешь добраться до толстого кошелька Вадима Владимировича, тебе придется запомнить это имя. Надя Березина. А вон и она. Рядом с Оболенским. Под ручку. Заметь, нос у Оболенского, как помидор.

Гнев Антонова испарился. Он лихорадочно оценивал сложившуюся ситуацию, выгоды, которые он может извлечь, и варианты предстоящих действий.

— Березина, Березина… — пробормотал Кирилл. — Не звучит… Нужно придумать псевдоним. Это вон та, брюнетка?

— Да.

— Извини!..

Антонов выхватил букет у Измайловой и на крейсерской скорости поплыл к приближающейся паре.

— Мерзавец! — прошипела Анна.

Она круто развернулась и, кипя от злости, направилась к выходу из зала, где уже с сумками в руках маячил Юрик.

— Ну что? — поинтересовался тот. — Антонов утвердил Березину?

— Негодяй!

— Кто? Я? — опешил Юрик.

— Подонок!

Анна с белым от ярости лицом прошла мимо, ничего не ответив и не объяснив. Юрик пожал плечами, схватил сумки и помчался за ней.

Она остановилась только у автостоянки, огляделась, ничего не видя вокруг себя, окутанная досадой, как вуалью. Из серебристого «Фольксвагена» выскочил Матвей. В руках у него был букет.

— Это мне? — на всякий случай спросила Измайлова.

— Кому же еще?! — Матвей вручил Анне букет, обнял, поцеловал. — Как долетела? Как походила по морям-океанам?

— Спасибо! — растаяла Аня. — Все прекрасно. Только меня чуть змея не слопала.

— Какая змея?

— Потом, потом… — Аня вдохнула аромат цветов. — Чудесно!.. Спасибо, милый. Иногда так хочется чувствовать себя женщиной, а не ломовой лошадью.

— Змеи, лошади… Господи, да что с тобой?

— Ничего. Просто я устала, — она прижала букет к груди. — Какие прекрасные розы!..

Именно таким Надя и представляла себе жилище колдуна. Поистине, это была самая удивительная комната, в которой ей приходилось когда-либо бывать. Вадим называл ее «Пещерой темных знаний». И это было действительно так.

В отличие от пышного убранства верхних помещений, эта комната была нарочито грубой: потемневшие от времени доски, серая штукатурка, прикрытая старинными гобеленами, камин из неотесанного камня…

— Ах, какая прелесть!

Со стропил свисал самый настоящий крокодил, огромный, с разинутой зубастой пастью, со стеклянными глазами рубинового цвета. В отсветах настенных светильников казалось, что чудовище заговорщицки подмигнуло девушке.

Кроме чучела крокодила были тут чучела птиц — павлинов с радужными хвостами, хохлатых попугаев, отливающих ультрамарином ворон, мелких, размером с жука, пичужек разных расцветок. Все они чуть заметно колебались под волнами вентилятора, смотрели на гостью пристально — оценивали. А между ними болтались в пучках, привязанные за хвосты, высохшие ящерицы, саламандры, лягушки.

— Настоящая пещера средневекового алхимика! — восхищенно произнесла Надя. — Духи неба, земли и воды… И это в двух шагах от города! Ой, а это что?!

В стеклянных витринах были разложены кабаньи клыки и львиные когти, клюв утконоса и слоновьи бивень, рога носорогов, буйволов, антилоп. А над витринами красовались головы снежного барса, и памирского архара, и уссурийского тигра…

— Ой, да ты у меня охотник! — всплеснула руками Надя. — Зверобой! Всех этих зверей ты убил сам?

— Я охотник за истиной, — скромно ответил Оболенский. — Я не убийца.

— Но эти чучела?..

— Поиски истины требуют соответствующего антуража, моя рыбка. Художник творит среди картин, писатель — среди книг, музыкант — среди звуков. Даже ассенизатор выбирает себе подходящую обстановку.

— Фу, котик!..

— Специфика работы, моя дорогая. Без этого — никак нельзя.

— Понятно…

Надя прошлась по комнате мимо круглых гнезд диких ос, мимо африканских скульптурой, мексиканских идолов, индийских божков, соломенных масок и капюшонов, которыми должны накрывать головы медиумы во время транса, когда их забирают в свои владения многоликие божества. Амулеты, талисманы, заспиртованные в банках гадюки, сосуды темного стекла с растолченными в пыль кореньями, пучки сухих трав, свисающих, как скальпы поверженных врагов…

— Ой, Вадик! Сколько книг!..

Полки вмещали в себя тысячи книг. Были здесь новые, еще пахнущие типографской краской издания, но большинство книг прошли через время. Они были на разных языках, разного размера и толщины, и от них тянуло плесенью, а некоторые побуревшие кожаные переплеты были прикованы к полкам цепями.

Сумрачность библиотеки внушала благоговение и беспокойство. Надя поежилась. В своем летнем, пожалуй, даже чересчур открытом платье она вдруг почувствовала себя неуместной среди этих томов.

— Это книги о магии?

— О магии?.. Скорее о потерянной, забытой духовности, о благословенных временах, когда христианство еще не завладело миром. Это книги о временах, заселенных демонами, духами, присутствием мертвых, эманациями вечности… — Оболенский вещал загробным голосом: то ли шутил, то ли действительно испытывал благоговение. — Смутные, разрозненные знания, осколки былого великолепия. Индийские брахманы, пифагорейцы, древние иудеи, египетские маги, гимнософисты, даже шаманы Крайнего Севера, друиды Британских островов, мексиканские колдуны… Забытый, потерянный мир.

— Наверное, это был чудесный мир.

— Да, чудесный. Тот мир был насыщен гармонией чуда, тонким присутствием потусторонних сил, и нужно было их постичь, позволить им проникнуть в сердце, завладеть разумом. Делалось это при помощи магии. — Надя заметила, что в голосе Вадима исчезли шутливые нотки. Оболенский был серьезен, торжествен и строг. — Только магия позволяет воздействовать на природу сил, приводящих в движение гомеопатию. Ах, белочка моя! Смешно смотреть на потуги современной науки! Истинная мудрость неуловима, преходяща, ускользаема — она выше всех измерительных приборов.

— Неужели ты прочел все эти тома?!

— Все, — кивнул Оболенский. — Но секрета так и не нашел. Увы.

— Ты совсем как Бойко. Тот тоже все время ищет какую-то древнюю книгу. Про магию.

Вадим удивленно приподнял брови.

— Про магию?

— Да, — улыбнулась девушка. — Выписывает книги бог знает откуда, все читает, читает, а потом выбрасывает книгу в мусорку. Иногда даже рвет в клочья. Не то, мол. — Надя опасливо оглянулась, подошла к Вадиму, прошептала на ухо: — Я сначала думала, что он какую-нибудь формулу ищет. Он: ведь химический факультет закончил, виды подавал, мог стать большим ученым… А потом поняла, что дело здесь не в химии. Он с мертвыми разговаривает. Ей-ей! Я сама слышала. Может жару или дождь наслать. Или болезнь. Сказать по секрету, я его немного побаиваюсь.

— Неужели? — недоверчиво улыбнулся Оболенский. — Такая отважная воительница, танцующая с кобрами, — и боится какого-то там… Забыл, как его…

— Бойко, — все тем же шепотом подсказала девушка. — Владимир Семенович Бойко. И он не какой-то там… Ох, зря я тебе про него сказала!

— Ты поразительное создание! С тобой не соскучишься… И ты все время такая разная… Не понимаю.

— Чего?

— Перемен твоего настроения. На теплоходе ты была одна, потом стала другая. Странно даже!

— А какая лучше? — Надя кокетливо улыбнулась, скрывая свою растерянность: неужели Вадим заметил подмену?.. — Какая из нас тебе милее: та, другая, или вот эта?

Она раскинула руки в стороны, словно для объятий, приподнялась на цыпочках, стройная, сверкающая молодостью в полумраке «Пещеры», сильная и желанная.

— Обе хороши, — выдохнул Оболенский. — И все они — ты! Иди ко мне, моя кошечка!.. Дай-ка я тебя обниму.

— Ах, котик!.. — жеманно наморщила носик Надя. — Только не здесь… Я здесь не хочу.

— А что ты хочешь? — Нос Оболенского, красный, пористый, уже навис над глубоким декольте. — Хочешь звездочку с неба? Нет?! А сама хочешь стать звездочкой? А-а, вижу, вижу!.. Хочешь! И правильно. Я сделаю тебя звездочкой, настоящей звездой! Твои портреты — везде, тебя будут узнавать в лицо, тебе подражать, тобой восхищаться… Хочешь?

— Ах, котик!..

— Иди сюда, на диван… Давай присядем, моя волшебница! Моя колдунья! Фея!

— Ну Вадим!.. Не нужно. Я боюсь.

— Чего? Я же с тобой!

— Среди этих книг… Среди всей этой магии… Ну… Мне кажется, что на меня смотрит Бойко. Понимаешь?!

— Господи, да кто такой этот Бойко? Ну-ка рассказывай, что это за тип! Я начинаю ревновать!

«Зацепила, — улыбнулась Надя. — Сработало. Главное, теперь не переборщить, а то не поверит. А от постели, похоже, не отвертеться… Ну и ладно. Это даже интересно. И еще одно интересно: про «звездочку» он мне обещал серьезно или так — бахвалился?.. А если серьезно?! Но — потом, потом… Сначала дело».

— Бойко мне говорил, что ревность породил Бог. Когда он вылепил Адама из глины, то через некоторое время создал из огня ему жену. Но Адам не мог выдержать огромную температуру, он стал ревновать жену к огню, и в конце концов жена ушла от него. Адам мучился, грустил, и Бог, поняв свою ошибку, создал Адаму новую жену из его же ребра. И они стали жить дружно.

— Понятно, не зря написано в Библии: «Плоть от плоти», «кость от костей». Молодец твой Бойко. Если послушать его, то оказывается, у Адама было две жены. Я же свою первую жену отправил в Италию.

— А вторую?

— А вторую? — игриво улыбнулся он. — Вторую — подбираю. Как учит твой Бойко.

— Бойко знает все, что происходит на земле, в воздухе, в морской пучине… — еле слышно произнесла Надя. — Родители хотели, чтобы он получил хорошее образование…

И она со вздохом, медленно легла на спину.