Русская красавица

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

— Аня! — Юрик шутливо погрозил пальцем. — Наконец-то я тебя нашел! Нужно поговорить. Такие новости, такие новости!.. Правда, они не очень радуют. Где ты шляешься?! Я уже все палубы обегал — тебя искал!

— Я тоже все палубы обегала… — Измайлова засунула ключ в замочную скважину двери. — Только без толку.

— Меня искала?

— Нет. Оболенского. И куда он запропастился?..

— Он в баре. Беседует с Повелительницей змей. Я только что оттуда. Хотел тебе сказать, что…

— Тихо!

В каюте зазвонил телефон. Аня стала лихорадочно крутить ключ в замке.

— Черт! Это Оболенский! А я… — она чуть не плакала. — Замок, что ли, сломался? Ключ не поворачивается.

— Дай-ка я попробую…

Юрик взялся за ключ, налег на дверь. Неожиданно дверь сама распахнулась.

— Елки зеленые! Да она у тебя не заперта! А мы тут мучаемся…

— Странно… Я точно помню, что закрывала каюту. Там же аппаратура! — Аня бросилась к телефону. — Алло!

— Эх, девичья память! Она как ромашка, — буркнул под нос Юрик. — Тут помню, тут не помню.»

— …Да, да, Вадим… Это я. Что? Но ведь мы условились определенно?! А в чем дело? Вы меня без ножа режете!.. Что?.. Мне тоже очень жаль…

Аня положила телефонную трубку и без сил рухнула в кресло.

— Отказал… — растерянно сказала она. — Это же надо: отказал! И никаких теперь съемок.

— Я же тебе про это и хотел сказать! А ты не слушаешь. Вечно вы, женщины…

— Все летит к черту!.. — застонала Измайлова.:— Что же это за невезение такое?! Антонов меня съест, утопит в закрепителе, разрежет на лоскутки!..

— Ладно, ладно… Будет тебе… — пробовал ее успокоить Юрик. — Ты ни в чем не виновата. Ну, отказал тебе Оболенский… Он же хозяин: хочет — пообещает, хочет — возьмет обещание обратно…

— Но почему?! Все было договорено! Не понимаю… Ничего не понимаю!

— Значит, причина у него была.

— Какая причина?

— Веская, — многозначительно произнес Юрик. — Без причины даже раки не свистят. Вот так-то.

— Ага… — Аня оторвала руки от лица, пристально посмотрела на своего помощника. — Ну-ка, выкладывай все, что знаешь!

— Оболенский просил меня никому ничего не говорить, — замялся Юрик. — Держать все в тайне. Я пообещал… Как откажешь такому мужчине?!

— Юрий! — в голосе Измайловой зазвенел металл. — Не вынуждай меня прибегать к насилию! Я… Я не знаю, что с тобой сделаю!.. Я тебе…

— Тихо, тихо… Ох уж эти женщины!.. Такие нервные! — Юрик отступил на шаг, ближе к двери. — Да тихо ты! Не подходи. Скажу, все скажу. Так и быть, нарушу слово. Все равно Оболенский не в моем вкусе… Все дело в его подопечной. У нее что-то с лицом… И с руками.

— Говори яснее!

— Сам точно не знаю… Оболенский говорил полунамеками, темнил, нагонял туман…

— Рассказывай все по порядку! — приказала Аня. — Я хочу выяснить, в чем тут дело. Давай, давай… Не ломайся. С чувством, с толком, с расстановкой…

— Ну, сидели мы… Смотрели с Лешиком псевдо-индийские танцы… За спиной зло пыхтел Чингачгук. Я его пыл урезал! Любо дорого посмотреть! А тут прибегает Оболенский. Лица на нем нет, в глазах безнадежность, словно подписали ему смертный приговор и амнистии не предвидится… Нос, понимаешь, висит, как хобот у раненого слона…

Аня слушала и кивала. Рассказчик из Юрика был самый бестолковый. Он перескакивал с пятого на десятое, то пропускал узловые моменты, то, наоборот, уделял повышенное внимание незначительным мелочам. Тем не менее постепенно из разрозненных сцен, лирических отступлений и наивного бахвальства перед Измайловой возникла цельная картина.

Выходило, что Оболенский заглянул в концертный зал совершенно случайно: хотел пропустить рюмку-другую, а может, посидеть в одиночестве. Но тут он увидел Юрика и вспомнил дифирамбы Измайловой относительно его искусства визажиста. Не долго думая, Вадим отозвал Юрика в сторонку и принялся путано втолковывать ему, что иногда люди попадают в сложные ситуации, и что порой бескорыстная помощь профессионала поистине бесценна, особенно если хорошо оплачивается, и что мир соткан из секретов и тайн, и если разорвать паутину молчания, все полетит в тартарары… Короче, Вадим находился в крайне затруднительном положении больного, который пришел на прием к врачу, но стыдится рассказать о своем недуге. Он совершенно заморочил Юрику голову, и когда тот наконец поинтересовался, в чем, собственно, дело, Вадим промямлил, что ему нужен совет специалиста.

— Он спросил, можно ли что-нибудь сделать с кожей, покрытой язвами и сыпью, — сказал Вадим. — Я, естественно, посоветовал обратиться к дерматологу. Мол, если ваша кобыла запаршивела, ее нужно вести к ветеринару, а не укутывать ее пудру и румяна. Шила, мол, в мешке не утаишь.

Похоже, мнение специалиста, каковым Оболенский считал Юрика, оказало благотворное влияние. Вадим Владимирович пробормотал, что уже принял соответствующие меры. А тебе просил передать, что насчет Кустодиевой нужно обращаться не к нему. К его великому сожалению, он был вынужден спешно продать все права на «мисс Россию» немецкой парфюмерной фирме. Впрочем, он сказал, что сам сообщит тебе обо всем по телефону.

— Ни о какой немецкой парфюмерной фирме он мне не говорил!

— Наверное, сделка хранится в секрете, — пожал плечами Юрик. — Я так понял, что немцы сильно лопухнулись — купили кота в мешке. С Кустодиевой что-то не в порядке — может, ветрянка, может, еще какую заразу подхватила. Что-то с кожей… Не знаю. Но теперь «мисс Россия» нефотогенична. И это, скорее всего, надолго. Иначе Оболенский не спешил бы так резво от нее избавиться. Бизнес есть бизнес. Бедная девочка! Но мне почему-то ее нисколько не жаль.

— Мне почему-то тоже. — Измайлова вспомнила надменный взгляд Кустодиевой. — Дальше-то что было?

— А дальше, любопытная моя, началось нечто потрясающее! Собственно, поэтому я к тебе и заглянул…

Юрик явно заволновался, глаза его заблестели, он начал спотыкаться на каждом слове, будто не находил достаточно точных сравнений.

— Не знаю, как и сказать… Короче говоря, девчонка Моховчука, та, в которую он томагавки бросал… Я думал, она так — дешевка… Но фигура у нее неплохая, должен признать. И в целом она — даже очень… Так вот. Представляешь, пока мы точили лясы с Оболенским, эта девчонка притащила плетеную корзину. Музыканты за сценой повели мелодию «Пожар над Дели», а подруга сбросила крышку с корзины и начала вокруг нее песни петь да танцевать. Мы смотрим — ничего не понимаем. Но тут из корзины вдруг поднимается голова здоровенной зверюги, надувается капюшон с этаким характерным рисунком очков… Мы с Оболенским просто ахнули — королевская кобра!

Аня поежилась. Она панически боялась мышей, крыс и особенно змей. Это был инстинктивный страх, не имеющий ни корней в прошлом, ни оснований в настоящем: Аня не посещала серпентарий и в лес, а тем более в индийские джунгли не собиралась. Но в кошмарных снах ей иногда снились клубки змей, и потому достаточно было даже простого упоминания об этих тварях, чтобы ей стало дурно.

А Юрик, не замечая побледневшего лица Измайловой, продолжал свой рассказ. Он говорил взахлеб, восторженно, самозабвенно, размахивая руками. Видно, номер со змеей основательно потряс его воображение. Даже речь его изменилась: посыпались образные сравнения, метафоры, характерные детали, точные формулировки…

— …Девка танцует, звенит бубенцами на запястьях и щиколотках, а я ее даже не вижу. В глазах только это чудовище. Жуть! Подняла голову из корзины почти на метр и начала раскачиваться. Тоже, значит, танцует. Мы с Оболенским как завороженные подошли ближе. А глаза у этой твари — лед. Круглые, немигающие, с вертикальным зрачком… Смотрят холодно — прямо мороз по спине. А потом кобра перестала раскачиваться, замерла, как изваяние, и только на мгновение из пасти показывался раздвоенный язычок, трепетал, как мотылек, и тут же исчезал. Это было ужасно!..

Щеки у Юрика раскраснелись, и это было заметно даже сквозь румяна. Будто и не ужасался он кошмарным зрелищем, а пел романтическую балладу. «Чудно, — подумала Аня. — Непонятна натура человеческая. Казалось, знаешь человека тысячу лет, а потом оказывается, что он для тебя по-прежнему тайна за семью печатями. Например, Юрик. Ведь он не переносит страданий, грубости, крови. Натура нежная, тонкая нервная ткань… А оказывается, восхищают его темные страхи, он стремится к смертельным опасностям с таким же отчаянием, как и к изысканным наслаждениям. Наверное, будь в моде публичные казни, он стоял бы в первых рядах, жадно пялил глаза, вытягивал шею, чтобы получше рассмотреть сцены страдания, испытывая трепещущую радость при виде смерти. И это зрелище заставляло бы его вздрагивать от приятного ужаса».

—..А. она продолжала кружиться вокруг этой гадины, совсем близко, всего в полуметре, почти обнаженная!.. Ее гладкая, атласная кожа и стальной блеск змеиной чешуи — рядом. Оторваться было невозможно. Это был гипноз. Все исчезло: корабль, проблемы, звуки… Остались только девушка и змея. Вечная тема! Помнишь историю об изгнании из Эдема?.. Одно меня интересует: вырваны у змеи ядовитые зубы или нет?..

Из-под кресла, на котором сидела Аня, донесся какой-то стук, скрежет. Она не обратила на это внимания — была поглощена рассказом Юрика. Таким возбужденным и вдохновенным она видела его впервые.

— …А потом по знаку Моховчука музыка вдруг остановилась, и стало тихо-тихо. Представляешь?! В зале было около пятидесяти человек — и ни звука. Даже слышно было, как бьется муха об иллюминатор. З-з-з, бум… З-з-з, бум… И в этой могильной тишине Оля вдруг склонилась над коброй и поцеловала ее! В одно мгновение! Быстрее, чем змеиный бросок! И тут же отпрянула от ответного поцелуя. У меня душа в пятки ушла! Точно! Прямо в пятки! Я теперь знаю, что это такое!.. Думаю, что и Оболенский знает.

Стук и возня под креслом возобновились.

— Подожди…

Аня поднялась, заглянула под кресло.

— Эта девчонка — сущий клад, — сказал Юрик. — Я, как ее увидел, сразу о тебе подумал. Она — именно то, что тебе нужно!

— О чем это ты?

— С Кустодиевой у тебя прокол. А фотографии делать нужно. Тебе следует на нее взглянуть. Она тебе понравится. И Антонову понравится. Я подготовлю ее, а ты отщелкаешь пленку… Отличный плакат получится!

Под креслом стояла корзина. Крышка упиралась в сиденье, и поэтому заглянуть внутрь было невозможно. Однако в корзине кто-то был: стук и возня доносились именно оттуда. Анна потянула корзину к себе.

— Что это ты за нее так переживаешь?

— Леша отказал девочке в контракте, — замялся Юрик. — Вроде как с моей подачи. А девочка толковая… Зря я с ней так поступил. Вот и хочу! исправить ошибочку. Подтолкнуть немного. А что это у тебя за корзина?

— Не знаю. И не моя это корзина. Может, кто по ошибке занес?.. Интересно, что там внутри?

Измайлова протянула руку к корзине, но не успела взяться за крышку — та сама слетела от резкого толчка изнутри. Аня охнула и попятилась. Корзина опрокинулась набок, и оттуда вывалилась королевская кобра — огромная, толстая, как корабельный канат. От неожиданности, а больше от ужаса, который внушала эта тварь, девушка окаменела.

Кобра была в ярости. Она вдруг рывком подняла голову метра на полтора и замерла, стреляя раздвоенным языком. А потом раздула свой капюшон и закачалась, как метроном. Неожиданно громко послышалось ее шипение, следом сдавленный стон Юрика. Визажист находился на грани обморока.

Не лучше чувствовала себя и Аня. Между ней и рассерженной коброй было всего около метра! Измайлова видела прямо перед собой четкие вертикальные зрачки змеи.

«Все, — подумала Аня. — Сейчас она цапнет меня за ногу — и все. Прощай, мама!.. Как же с ними факиры справляются?.. Дудочка! Только нет у меня дудочки, да и играть на ней я не умею… К тому же говорят, змеи глухие. И еще… — Аня лихорадочно вспоминала все, что ей когда-либо приходилось читать о змеях. — И еще они могут гипнотизировать!

Посмотрит на тебя — и ты ни рукой, ни ногой пошевелить не можешь. Так что, милая моя, драгоценная, не смотри ей в глаза. И не двигайся. Во всяком случае, резко. О господи!.. Откуда?! Как?! И что прикажете делать?!»

— Кровать, — прошелестел за спиной Юрик. — Двигай за кресло, а потом прыжком на кровать. Там она не достанет. Может быть…

Сам он крался вдоль стены к стеклянному столику. Вот он схватил его за ножки и выставил перед собой, как прозрачный щит. Кобра почувствовала движение, отвернулась от Ани и зло уставилась на Юрика.

— Аня, давай!.. Я ее отвлеку.

Измайлова, не дыша, попятилась, медленно поднялась на ноги и резким прыжком вскочила на кровать.

Королевская кобра поползла к Юрику.

— Эй, ты!.. — забормотал Юрик. — Ты чего?! Ну-ка прекрати!

Отступать было некуда. Какой слабой защитой показалось Юрику стекло! Кобра замерла, потом поднялась еще выше. На некоторое время она застыла перед Юриком в неподвижности. Потом последовал неуловимый бросок… Раздался глухой хлопок. Змея ударилась о стеклянную крышку стола и отпрянула. Юрик почему-то начал хихикать.

Все произошло так быстро, что Аня ничего не успела заметить. Казалось, что никакого броска и не было, если бы не истерический смех Юрика и не мутное пятно яда на крышке стола.

«С зубами у нее все в порядке, — отметила про себя Анна. — Юрик интересовался, не вырваны ли… Так вот — не вырваны».

Юрик засмеялся еще громче, будто вспомнил какой-то забавный случай. А потом он совершил нечто удивительное. Аня так и не поняла: может, у него ноги подкосились, а может, от отчаяния и безысходности он преисполнился отваги… Как бы там ни было, Юрик неожиданно рухнул на пол, придавив двухметровую змею стеклянной крышкой стола.

— Беги! — закричал он. — Я — следом. Быстрее! Надолго меня не хватит!

Не раздумывая, Аня метнулась к двери, рванула ее на себя и вывалилась в коридор. Через мгновение из каюты выскочил Юрик, захлопнул дверь и отпрыгнул в сторону. Он уже не смеялся, что-то хотел сказать, но слышалось только невнятное мычание — челюсти его свело судорогой. А по коридору к ним направлялся стюард — хотел выяснить, что означают все прыжки и коленца, которые выделывают эти сдвинутые пассажиры. Анне вдруг показалось, что стюард странно напоминает человека, которого она где-то видела раньше. Да и стюард повел себя как-то необычно. Заглянув в каюту, он не стал туда входить и, отвернув от Ани лицо, быстро зашагал к трапу. Вдруг Аню осенило: стюард очень похож на старшего лейтенанта. Как его? Да на того, которого она в шутку назвала лейтенантом Коломбо.