Русская красавица

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

«Родители хотели, чтобы он получил хорошее образование», — вспоминал Оболенский Надин рассказ. У них были возможности и средства, поэтому Владимир Бойко получил образование за рубежом. Там он якобы и увлекся тайными науками, глубоко скрытыми в архаических каньонах и потерявших смысл традициях. Сначала он покупал брошюрки с дешевыми рецептами, как приворожить возлюбленную или наслать чуму на недруга, как оградить себя заговоренным кругом и управлять погодой. Но все это были вздорные выдумки дилетантов, ничего не смыслящих в древних искусствах. Владимир оказался в тупике. И тогда появился человек в сером. Именно он научил Владимира таинствам Великой Ночи, ритуалам заклинания Князя, пророчеству, предвидению… В подземных храмах неофиту было рассказано, как общаются духи и люди, как живут демоны, что любят, как завладевают душой и телом. Он постиг страх, искусство трансформации предметов…

— О небо! — вздохнул Вадим. — Какая чушь!

«Этот тип совсем заморочил девушке голову. А ведь она верит этому бреду. Верит и боится Бойко, как провинившаяся собака боится своего хозяина. Так дело не пойдет! Девушка должна принадлежать только ему, Оболенскому, бояться только его и любить тоже только его!»

Вадим Владимирович сидел в своем кабинете за огромным столом из красного дерева — «саркофагом», как его называли редакторы. Неимоверные размеры стола символизировали мощь и незыблемость издательства «Олма-пресс». Но все это было фикция, обман, иллюзия, потому что издательство было создано исключительно с одной целью — отделять зерна от плевел.

Внешне все выглядело вполне респектабельно: солидный интерьер, картина Мане в холле, ковровые дорожки, широкий перечень наименований! издаваемой литературы, большой оборот. Но хозяйственных расходов издательство не несло. Весь штат составляли пять психологов, занимающих должности редакторов, бухгалтер, именующий себя финансовым директором, старушка-экспедитор, чаевничающая на складе в подвале, и секретарша. Предприятие было ширмой, прикрывающей от посторонних глаз интерес Оболенского к мистическим учениям.

Вадим Владимирович посмотрел на часы. Через пятнадцать минут начнется совещание редакторов.

«А если парень действительно что-то умеет? Если за путаными речами испуганной девчонки скрывается толика истины? Вдруг впервые за эти годы он натолкнулся на нечто существенное — на то, ради чего он открыл издательство? Что, если Бойко — маг?»

— Глупости, — сказал своему отражению в глубине полированной поверхности стола Вадим. — Слишком много «если».

По роду своей деятельности он не раз встречался с людьми, которые утверждали, что открыли источник вечной молодости или секрет бессмертия. Этакие проходимцы с физиономиями профессиональных магов: прямой греческий нос, густые брови и хищный взгляд. Обычно они носили длинные волосы — заплетали их в косички или перевязывали кожаными ремешками с амулетами. Обязательный атрибут — борода, но негустая, с проседью, часто искусственной. Зато усы — пышные, залезают на верхнюю губу, и это даже хорошо, потому что улыбки этих типов омерзительны: хищные, чуть презрительные, многозначительные и зубастые. Почему-то у доморощенных магов всегда отвратительные зубы.

Несколько раз Вадим, по «наводке» редакторов, принимал подобных фанатиков и, бывало, даже чуть не покупался на их выдумки. Они приходили со своей книгой с заклинаниями против злых духов пли с действенными рецептами против старости, они бережно клали отпечатанные листки на стол и, вежливо улыбаясь, будто разговаривали с ребенком, сообщали, что с рукописью нужно обращаться с пониманием и опаской. Потом, между прочим, они рассказывали о том, как изгоняли бесов из своих одержимых друзей, как это было опасно для непосвященных, но человеку знающему бояться нечего: мир духов тоже подчиняется законам, и они, маги, эти законы знают.

Оболенский иногда не понимал, верят ли они сами в то, что говорят. Он вежливо прощался с такими авторами, пускал их рукописи по обычному «бумерангу» и больше о встрече не вспоминал. Однако, если в мире существуют маги, они должны как-то себя проявить: выйти на прессу, что ли. И тут-то Оболенский их вычислит. Магия, как вино, а вино молчит только в закупоренных бутылках.

Вадим Владимирович усмехнулся своему отражению. Он вспомнил, как неделю назад редакторы привели к нему одного типа с рукописью о том, как легко и просто создать в домашних условиях гомункулуса. Автор утверждал, что инструкции описаны детально и гомункулус украсит любое жилище наподобие симпатичного мопса.

Действительно, рецепт создания гомункулуса оказался чрезвычайно простым. Нужно было собрать в трехлитровую банку немного человеческой спермы, смешать ее с выделениями беременной коровы, потом настаивать смесь сорок дней, пока, наконец, в банке не начнет сгущаться фигурка крошечного человечка. В этот момент банку с зародышем следует поставить в темное место и ждать еще два месяца. А в начале третьего месяца из нее вылезет чудесный коротышка, который никогда не умирает.

— Вот так-то, брат, — сказал Вадим. — Никогда! И бессмертие — единственный вопрос, на который следует искать ответы.

— Вадим Владимирович, — раздался из интеркома голос секретарши. — Редакторы собрались.

— Я пока занят. Совещание начнем через пять минут. Что еще?

— У меня несколько писем от читателей.

— Издательство «Олма-пресс» не интересуется читателями, — напомнил Оболенский. — Нас интересуют только авторы.

Действительно, издательство прекрасно обходилось без читателей. Оболенский без сожаления хоронил в «саркофаге» детективы, боевики, фантастику и прочее чтиво, которое могло бы при разумной постановке дела принести прибыль. Но не деньги интересовали Оболенского. Деньги у него были. Другое дело авторы, интересующиеся вопросами бытия и духа, серьезные авторы, поднимающие серьезные вопросы. Именно таких людей искал Вадим Владимирович, просеивая через сито своего издательства.

Система была предельно проста. Через прессу и телевидение начинается рекламная кампания издательства. В сети шумихи обязательно попадается несколько крупных рыб. Они присылают аннотации, развернутые синопсисы или сразу всю рукопись целиком. Материал попадает в руки редакторов. Как правило, редакторы просматривают рукопись «по диагонали», после чего отдают ее секретарше, в обязанности которой входит придать листкам бумаги потертый и затасканный вид. Затем редакторы встречаются с авторами, трясут «зачитанной до дыр» рукописью и сообщают тем, что они создали нечто потрясающее, что редактор просто рыдал над строчками всю ночь напролет, что получены самые восторженные отзывы. Но, к великому сожалению редактора и всех рецензентов, автор создал вещь, опередившую время на века. Во время этого спектакля автор цветет как майская роза и начинает рассказывать о себе самое сокровенное.

Система опроса выстроена таким образом, чтобы редактор мог легко оценить степень значимости автора, понять, представляет он интерес для Оболенского или нет. Во втором случае после беседы редактор сетует на некоммерческий характер произведения, на отсутствие мощностей и бог весть еще на что. Автору возвращается рукопись, и двери издательства перед ним закрываются навсегда.

В случае если автор заинтересовал редактора, ему устраивают встречу с Оболенским. В кабинете, за «саркофагом», Вадим Владимирович ставит окончательный диагноз автору и определяет судьбу его опуса. До сих пор Оболенскому не попадалось ничего стоящего. Однако, дабы сохранить престиж издательства и заманить в сети новых авторов, Вадим Владимирович не выбрасывал рукописи в корзину. Он придумал систему «бумеранга», по которой автор сам издает и сам покупает свое произведение.

Технология была прекрасно отлажена. После встречи с Оболенским автор снова попадал в руки редакторов. Ему еще раз сообщали, что вещь опередила время, и поэтому массовый читатель книгу не примет, следовательно, издательство не получит прибыли. Короче говоря, издать свыше трех тысяч экземпляров никак нельзя. Однако если автор согласен принять на себя расходы по изданию хотя бы тысячи экземпляров, то можно подписать договор на десятитысячный тираж.

Как правило, автор соглашается, и через месяц-другой книга выходит — в блеске рекламы, с биографией автора во всех подчиненных Оболенскому газетах, с хвалебными отзывами нанятых литературных критиков. Автор считает себя причисленным к Парнасу, он в сонме гениев, где-то рядом с Пушкиным и Достоевским. Однако он не знает, что вместо десяти тысяч экземпляров отпечатана всего тысяча. Из этой тысячи двадцать экземпляров пойдут автору, а чуть меньше пятисот как благотворительная помощь, вычитываемая из налогов, будут распространены между больницами, школами, тюрьмами.

Еще через несколько месяцев автор получит письмо, в котором с прискорбием будет сообщаться, что творение действительно опередило время и потому оказалось нераспроданным. Издательству необходимо освободить склады, в связи с чем оставшиеся пятьсот экземпляров предполагается пустить во вторсырье. Автору предлагается выкупить эти экземпляры.

После бессонной ночи и горестных стенаний большинство авторов соглашаются и выкупают свои книги. В итоге получается, что автор полностью оплатил расходы по производству тысячи экземпляров, причем пятьсот экземпляров было оплачено вторично. При этом издательство, не затратив ни копейки, выдало зарплату всем сотрудникам, заплатило за аренду помещения и даже отложило некоторую сумму на свой счет.

Как ни странно, ни один из авторов не поднимал шума. Похоже, они были счастливы приобщиться к лучам Парнаса. Точно так же ни редакторы, ни сам Вадим Владимирович никаких угрызений совести по поводу столь явного надувательства не испытывали. Они продавали счастье, и это помогало им заниматься поисками знатока магии.

«Мне нужно встретиться с Бойко, — твердо решил Вадим Владимирович. — Надя нас сведет. Этак случайно. И сегодня же. Посмотрим, что из себя представляет этот тип».

— Вот, шлюхи!.. Ничего не стыдятся!

Иван поправил стержень направленного микрофона, чтобы убрать шумы, и опять откинулся на спинку кресла. Он сидел на террасе загородного дома Бойко и слушал разговор Оли и Нади.

Последнее время девушки близко сошлись: босс попросил их пожить здесь, за городом. «Отдохнете, позагораете, поплещетесь в бассейне, поправите здоровье»… Ха! Очень заботит его их здоровье! Он хочет, чтобы они были под присмотром. Иначе зачем посадил сюда его, Ивана, всучил этот дурацкий микрофон и попросил чуть что — докладывать?! О чем докладывать-то? О том, как они голые нежатся в бассейне и обсуждают свои сексуальные привычки?

Моховчук поднял бинокль, приложил к глазам.

Волосы Надежды — более светлого, рыжеватого оттенка… Особенно это заметно на лобке. А глаза темнее. И загар ровнее. Надя часто загорала обнаженной, и бледные полосы от купальника не были заметны. Но эту разницу мог заметить только тот, кто не раз видел девушек вместе, причем обнаженными.

Иван на миг оторвался от бинокля, надвинул соломенную шляпу на глаза и сделал еще один глоток из бокала. Бокал был массивный, старинный, из толстого зеленого стекла. Босс любил вещи с историей. Говорил, что они имеют душу. Глупости, конечно. И вообще босс занимается неизвестно чем… После прослушивания диктофона с голосом Оболенского Бойко всерьез увлекся изучением литературы о магии. Все дела забросил — сидит, читает, что-то выписывает… Иногда такое выдаст — в дрожь бросает.

На гнутых стенках бокала было выгравировано изображение змеи, кусающей себя за хвост. Это символ божественной мудрости. Черт!.. У самого уже крыша едет от всех этих магических вывертов!

Моховчук вновь прильнул к биноклю.

Грудь у Надьки упругая, еще девичья. Отчетливо видно, как скатываются по ней капельки воды, и оттого светло-коричневые соски бухнут, начинают наливаться крепостью. Это зрелище несказанно завораживает, как магнитом притягивает взгляд Ивана.

— Я чувствую, что тебе это все не нравится, — донесся из наушников голос Нади. — А мне в кайф.

Мы разные, хоть и похожи как две капли воды. Не любишь ты мужиков.

— Не люблю, — согласилась Ольга.

— Значит, тебе женщины нравятся? Я, например?

Надя протянула руку, коснулась сосков подруги, начала поглаживать их, водить вокруг них кончиками пальцев, наконец охватила груди ладонями и до боли сжала их. Оля вскрикнула и оттолкнула протянутую к ней руку.

— Женщины мне тоже не нравятся, — словно ничего не произошло, ответила Оля. — А ты… Ты, как мое отражение. По городу проезжала, глазам не верила — везде мои фотографии расклеены. Прямо как сон. Потом дошло, что это же ты, это же тебя решили сделать знаменитостью некоторые длинноносые товарищи — не будем называть фамилии.

— А ты ревнуешь?

— Тьфу на тебя! Глупости. Меня от этого Оболенского тошнит.

— А зря. У него есть несомненный талант. В постели он не имеет себе равных. Уж ты мне поверь, я знаю, что говорю… Когда он в ударе, то придает любовным утехам такой шарм…

— Шарм?! Любовные утехи?! Господи, где ты слов-то таких нахваталась?

— С кем поведешься…

Иван поставил бокал на столик и протер платком вспотевшие ладони. Ему почему-то подумалось о белых пляжах далеких островов, о том, что надо бы навести порядок в квартире — выкинуть к черту все спортивно-туристическое барахло и свить этакое уютное гнездышко, ловушку для ночных бабочек. Чертовы шлюхи! Но фигуры у них!.. А талии! Ах, сучки!.. Совсем стыд потеряли…

— И конечно же, ты считаешь меня шлюхой?

— Не мне тебя судить, — пожала плечами Оля. — Ты ищешь счастья и многим жертвуешь ради его достижения. Это я понимаю. Мне и самой приходится… Н-да… Но думаю, не следует заходить в своем самопожертвовании слишком далеко…

Надя рассмеялась. Иван замер. Тело девушки лучилось свежестью. Она скрестила руки за головой, и ее груди поднялись вверх, соски торчали в разные стороны. Ивану невольно вспомнился случай, когда во время предвыборной президентской кампании студентки Новосибирска вывесили плакаты, на которых было написано: «Девки! Отдадим наши голоса и тела Явлинскому!»… Вдруг он услышал, что девушки заговорили о нем самом.

— Иногда ты похожа на Ивана, — подавив смех, сказала Надя. — Для него все женщины — шлюхи и потаскухи. Он глуп и мелочен. Кстати, знаешь, Вадим показал мне книжку, старую такую, слова с твердыми знаками на конце… Так в ней было написано, что моховой — это маленький дух зеленого или бурого цвета, живет во мху и наказывает тех, кто собирает ягоды в неурочное время.

— Быстрее бы он нас отпустил, — буркнула Оля. — А-то все мучает да мучает. Сегодня хотела в город смотать — не пустил. Козел! Так и врезала бы! Нет, не люблю я мужиков.

— А любила когда-нибудь?

— Когда-то, давно. Он был самый добрый.

— Он тебя бросил?

— Нет. Его убили… Ах, оставь! Радуйся, что вокруг тебя мужики вьются как пчелы. Не злишься, что Бойко тебя в постель к Оболенскому толкнул?

— Никто меня в постель не толкал! Владимир Семенович был даже против. Хотя ему женщины — до лампочки. Лишь бы выполняли его указания. Он только деньги любит. Странный тип. И что ему нужно от Вадима?..

— Деньги, что же еще. Глупая ты. Наивная.

— А Вадиму нравится моя наивность. Он такой милый.

— Милый женатый потаскун.

— Его жена больна… Навсегда. А меня он любит. Он сам этого не знает, а я вижу — любит. Вижу также и то, что ему нравится секс, особенно когда он приправлен легким налетом насилия. Почему бы мне не пойти навстречу его желаниям?!

— Почему бы и нет, — безразлично поддакнула Оля.

— Сегодня утром предложил переехать к нему. Чтобы видеть меня каждый день. Хочет, чтобы я жила в его доме на положении… любовницы, что ли.

— Наложницы…

— Какая разница! Все женщины живут или на положении любовницы, или на положении рабыни. Зато не каждой предлагают весь мир.

— А что говорит Бойко?

— Он не знает. И вообще…

Надя замолчала, прикусила пухлую нижнюю губку, словно по наивности и доверчивости чуть не выдала страшный секрет.

— Ну, что в рот воды набрала?! — подтолкнула ее Ольга.

И Надя все рассказала своей подруге.

Та сидела в шезлонге, строгая, невозмутимая, щурилась от солнца, а Надя говорила и говорила без умолку. Она была не в силах остановиться, потому что ей нужно было поделиться с кем-то этой своей тайной, разделить предвкушение скорой радости, а рассказать все она могла только Оле. Она была ее богиней и царицей. Даже больше — она была для Нади как старшая сестра, с которой можно было говорить о чем угодно, говорить свободно, не таясь. Ведь сестра никогда не отстранится, не отгородится угрюмым молчанием, предоставив самой разбираться со своими трудностями. Надя верила, что Оля всегда поможет, делом или советом, потому что она сильнее, потому что она знает о жизни все. За ней как за каменной стеной.

— Ты пока ничего никому не говори… — лихорадочно шептала девушка. — Уйду я от Бойко. Скоро. Давай со мной! Жалко расставаться. Мы с тобой как сестры. Вадим не будет против. О деньгах не думай. Он богатейший человек. Один из самых богатых людей в стране. И он очень умен. И он доверяет мне. Поэтому позволяет делать все, что я хочу.

— И ты пользуешься этим? — с интересом спросила Оля.

— А что в этом такого?

Иван подался вперед, поправил наушники. Разговор становился более чем интересным.

— Если Бойко узнает о твоем уходе, он тебя убьет, — сказала Оля. Сказала просто, без угроз, как факт. — Помнишь Свету Родину? Она на подтанцовке была…

— Ну. А при чем здесь Бойко?

— Не знаю. Может, и ни при чем. Странно просто… Очень много совпадений. Она ведь тоже собиралась завязать с Бойко. И вдруг — пузырек кислоты в лицо. Тут невольно призадумаешься…

Надя фыркнула, не поверила, а Ольга замерла, сама испугавшись своих слов. Теперь она была похожа на мраморное изваяние. Только капельки воды продолжали стекать с волос на грудь. В глазах испуг. Даже над верхней губкой от волнения выступили мелкие бисеринки пота.

— Бойко — странный человек, это правда, — снисходительно улыбаясь, произнесла Надя. — Я его почти не знаю, хотя работаю у него уже тысячу лет. Но никогда не поверю, чтобы он докатился до пузырьков с кислотой! Неужели ты в самом деле думаешь, что Бойко…

— Ничего я не думаю, — отвернулась Оля. — Сижу вот, загораю.

Надя поняла, что не дождется ответа и замолчала, начала разглядывать маникюр на руках. Не нужна ей была правда о смерти Светы Родиной. И Ольге тоже не нужна была эта правда. Она жалела о сорвавшихся словах и злилась на Надино молчание. Пусть бы Надя рассмеялась, пусть бы назвала последней дурой, сказала, что Бойко — милейший человек, рубаха-парень, что ни на что такое он не способен даже в мыслях и любые догадки такого рода лишены каких-либо оснований. Ольга готова была поверить любой лжи, лишь бы успокоиться, лишь бы увериться, что Бойко ничего не сделает ее подруге, отпустит с миром. А если босс и задумает какую каверзу, то Вадим Владимирович сумеет оградить Надю от всяких бед. Но Надя молчала. А когда осмотрела лак на всех пальчиках, как бы между прочим, как о чем-то несущественном спросила:

— Ты не скажешь Бойко о моих намерениях?

— Почему это тебя так волнует? Что с того, если он и узнает? У тебя ведь есть Оболенский!

— Я прошу тебя… Еще не время. Бойко затеял какую-то игру против Вадима. Я не хочу в этом участвовать. Я поговорю с ним. Потом. Или, лучше, тихонько исчезну — и все. Только ты пока ничего никому не говори.

— Ага!.. Значит, ты все-таки его боишься?!

— Ничего подобного! Но я многим ему обязана. Не хотелось бы уходить со скандалом. Не скажешь?

— Выкинь все из головы, глупыш. Я ничего не слышала. Делай как знаешь.

— А ты? Давай со мной, а?

— Я не могу. Ты — птичка свободная, а у мен» крылышки подрезаны. Эх!.. Пустой разговор. Давай лучше купаться!..

Ольга вскочила на ноги. Юная, прекрасная, с разметавшейся по плечам копной черных волос, дерзка» от сознания своей неволи. Она подошла к краю бассейна и нырнула в голубую воду. А Надя сидел» в шезлонге, обхватив лицо руками.

— Вот, дрянь, — процедил сквозь зубы Моховчук. Он пододвинул к себе телефон и начал набирать номер босса.