— …Вот, значит, как… — задумчиво произнес Бойко. — Наша восходящая звездочка решила махнуть крылышками и покинуть курятник? И это в самый ответственный момент! — он сокрушенно покачал головой. — Нехорошо, очень нехорошо…
— Крылышки можно и подрезать, — глядя на часы, заметил Иван. — А то и вовсе вырвать. С корнем.
— Не забегай вперед! — осадил Моховчука Бойко. — Насилие — лекарство слабого, и прибегать к такому средству нужно в крайних случаях. Пока ограничимся разговором. — Он заметил взгляд Моховчука, брошенный им на часы. — В чем дело? Ты куда-то торопишься?
— Остановились, что ли?.. — Иван потряс рукой, приложил часы к уху. — Сколько времени, босс?
— Половина второго. А что?
Часы у Бойко были очень дорогими. Это было заметно сразу. Платиновый корпус и браслет, шестигранный циферблат с крошечными алмазами…
— Хорошие у вас часы, босс. Дорогие, наверное?
— Пожалуй. Так куда ты торопишься? Не на свидание?
— Гадину эту нужно кормить, — поморщился Иван. — Гамадриаду. И зачем вы держите ее в своем кабинете?! Босс, вы бы поручили кормежку кому-нибудь другому! Сил моих нет… Как гляну на это чудовище — дрожь пробирает!
— Привыкай. Змеи, как женщины: требуют терпения и правильного обращения. Кстати, я слышал на теплоходе какая-то история со змеей вышла?
— Корзину по ошибке не туда занесли, — солгал Моховчук. — Змея чуть не удрала, пассажиров перепугала до смерти… Но все обошлось. Поймали голубушку.
— По ошибке, да?
Иван похолодел. Если босс узнает, что никакой ошибки не было, а все было спланировано для того, чтобы убрать свидетельницу, то… Иван даже представить себе не мог, что будет. Ничего хорошего бы не предвиделось. Босс не прощает промахов, а Иван уже дважды промахнулся: засветился во время истории с этой Родиной, а потом не смог убрать свидетельницу. Ошибки нарастали как снежный ком.
— Чистая случайность, — стараясь сохранять спокойствие, ответил Моховчук. — Дурацкая история. Не стоит обращать внимание. Лучше скажите, что делать с Надькой?
— Пока ничего делать не нужно. Надя — умная девушка. Она поймет, что лучше доиграть роль до занавеса, чем сойти со сцены посреди первого акта.
— Не пойму, босс… — Иван вздохнул с облегчением: инцидент со змеей был пройден. — Что за игру вы ведете?
— Игру стоимостью в миллион. Ты хоть представляешь такую сумму?
— Ну… Именно миллион?
— Эти деньги Оболенский может собрать за сутки. Я наводил справки… Поскрипит, поднатужится, но соберет. Миллион зеленых — это, конечно, не три миллиона. Зато никаких проблем в будущем!
— Три миллиона лучше, чем один, босс. Если Оболенский за день может собрать миллион, то за три дня соберет три миллиона, а за неделю…
— Пошло-поехало… Ишь, раскатал губу! Загонять человека в угол тоже нельзя. Себе дороже. Но три миллиона, действительно, лучше, чем один… Только в этом случае Оболенский будет жаждать крови, потому что получит взамен совсем не тот товар, что ожидал. Нас ждут проблемы…
— А с девками? — кивнул Иван в сторону бассейна. — С ними нас тоже ждут проблемы?
— Да, с ними тоже будут проблемы, — Бойко поднял глаза на помощника. В данном случае от Ивана не было никаких секретов. Владимир Семенович доверял ему, полагался на него с тех самых пор, как тот разобрался со Светой Родиной. — Тебе эти проблемы придется разрешить… Кардинально.
— Значит, на девушках можно ставить крест? — уточнил Моховчук.
— Надя играет главную роль, значит, и Оля будет в курсе всего сценария… Когда занавес опустится, их длинные языки могут доставить нам большие неприятности. Поэтому я говорю — да: большой и жирный крест. Имей это в виду.
— Понятно. О чем тут говорить?..
— Вот-вот… Говорить тут не о чем. А насчет девушек… Сможешь поставить на них крест по первому моему сигналу? А не станет тебе их жалко, таких молодых и свеженьких?
Иван скривил губы. Да, совсем еще молодые, свеженькие, но… Для них он дурак, козел и прочее, и прочее… Так что ставить большой и жирный крест будет даже приятно.
— Девчонок-то? Не жалко.
— Тогда пока все. Бизнес есть бизнес. Так что ни о чем пока не думай, но помни. А сейчас сосредоточься на предстоящей ночью акции. Изучи план дома, схему проводки… Не мне тебя учить. Все должно пройти гладко. Это очень важно! От этого зависит успех всего дела: поверит мне Оболенский или нет. Завтра мы с ним должны встретиться, поэтому кровь с носу, но с электропроводкой разберись! Налей-ка нам немного выпить. И…
— И что?
— И не хмурься так — радуйся. Понимаешь?
— Нет, босс, — честно признался Иван.
— И хорошо. Просто радуйся, что дела у нас идут прекрасно. Я даже сам не ожидал, что ситуация сложится так благоприятно, — Бойко усмехнулся. — Черт! Мне иногда обидно, что никто по достоинству не может оценить мой труд. Я чувствую себя художником, творцом. Как объяснить слепцу, что такое картина? Немного синего, немного желтого, немного красного… У дилетанта получится мазня, а у мастера — шедевр. Эскиз готов: Оболенского мы зацепили, подогнали к самой ловушке. И в этом твоя помощь просто неоценима. Да! И я хочу тебя отблагодарить…
Бойко снял с руки часы и протянул их Ивану.
— Я заметил, они тебе понравились. Очень точный ход. Теперь ты с точностью до доли секунды будешь знать, когда кормить кобру.
Иван посмотрел на циферблат.
— «Картье»?
— Да, — кивнул Бойко. — Очень удачная модель. Знаменитая. Между прочим, осталась без изменения с тысяча девятьсот четырнадцатого года.
— Дорогие часы…
— Захочешь — обменяешь их на «Мерседес», — улыбнулся Владимир Семенович. — Но ведь ты не захочешь. Куда тебе ехать? Или тяга к путешествиям еще не исчезла?
Иван смутился. Поистине, боссу было известно о нем все. Неужели он знает и о промахе с Измайловой?! Нужно решить вопрос с фотожурналисткой! И как можно быстрее.
— Мне нужно подготовиться к ночному визиту, — сказал Иван и спросил: — Я свободен?
— Да, — кивнул Бойко. — Не подведи. Будь осторожен! Дом Оболенского, как крепость. Внутрь не лезь! Мне удалось достать схему сигнализации… Все продумай, а теперь ступай. И позови ко мне Надю.
Отношения между Бойко и Надей всегда были сугубо деловыми. Разговаривать с ней и держать себя в рамках было далеко не просто. И дело здесь было вовсе не в симпатиях и антипатиях, не в робости, нахальстве или неумении держать себя с женщинами. Мужчинам всегда было сложно разговаривать с Надей. У нее был особый дар.
После первых же общих фраз даже самый фанатичный женоненавистник в конце концов переставал контролировать свои поступки и терял голову. Безмятежная, с невинной ангельской улыбкой, Надя неосознанно бросала сексуальный вызов. Она вызывала в мужчинах смутное беспокойство, нетерпение, желание что-то доказывать, совершать самые идиотские поступки.
Бойко это понял сразу, давно, с самых первых минут знакомства, когда совсем еще девчонкой она пришла на отборочный конкурс и подняла на него свои огромные глаза. «Я спою песню про любовь, — сказала она. — Вы не против?»
Конечно же, Владимир был не против. Тем более что голос у Нади был, была пластика и желание учиться. Бойко принял ее в подготовительную группу, но общение ограничил до коротких, сугубо деловых указаний и не менее коротких разговоров, тоже сугубо деловых. Любовных интрижек со своими подчиненными он себе не позволял.
В ходе работы им приходилось часто встречаться, и Владимир надеялся, что в конце концов привыкнет к мощным потокам сладких грез, излучаемых девушкой; Но привыкнуть так и не удалось. Когда Надя подходила к нему, медленно покачивая бедрами, томно проводя рукой по своим темным, с рыжеватым оттенком волосам, Бойко иногда терялся — он просто забывал, что хотел сказать. Речь путалась, а разговор терял логику, скатываясь на глупости.
«Все дело в ее железах и гормонах, — находил оправдание Бойко. — Эта девка умеет вести разговор двумя способами: словами и телом. И каким телом!.. Этого ни один мужчина не выдержит».
Действительно, все в Надежде будило сексуальные желания: не только расцветающее тело, но и нарочито медлительная походка, отточенная небрежность жеста, живая мимика, поза, запах и даже лукавый блеск в глазах и чуть заметная улыбка. Конечно же, ей было над чем смеяться! Она была далеко не дурой и наверняка знала, какое воздействие оказывает на мужчин. Только ей не приходилось прилагать к этому никаких усилий. Улыбка с ямочками на щечках, несколько «ахов», ожидание в глазах — и мужчина сам вешал себе ярмо на шею. Все происходило само собой. Это шло изнутри, было состоянием ее души, ее сущностью.
В дверь постучали, небрежно, едва слышно, указательным пальчиком. Она! Владимир Семенович откашлялся.
— Входи, Надя! К чему эти церемонии?!