Русская красавица

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— И как же ты попал на бал? — допытывалась Аня. — В шапке-невидимке?

— Что за фантазии?!

— Но ведь пригласительного билета у тебя не было. А-а… Ты прошмыгнул через кухню! Признайся, я угадала!

— Фи! Обижаешь. — Юрик наконец закончил румянить щеки и оторвался от зеркала. — Неужели ты всерьез думаешь, что я могу так низко пасть? Пробираться на праздник жизни с черного хода!.. Это, по меньшей мере, вульгарно. Я вошел на общих основаниях, через парадный вход. И пригласительный билет у меня был.

— Откуда?

— От верблюда! — отрезал Юрик. — Какая ты, право, настырная. Нет в тебе ни капли тактичности. А еще говорят, что женщина — сосуд мягкости и терпимости! Я всегда знал, что это глупости.

— Врешь ты все! — сменила тактику Анна. — Сунул двадцатку помощнику младшего поваренка, вот он тебя и протащил на бал… В большой суповой кастрюле.

— Ну, знаешь!.. Мне дал билет сам Шорохов! Не ты одна умеешь знакомиться с важными людьми!

— Алексей Андреевич? Распорядитель бала?

— Для кого Алексей Андреевич, а для кого и Лешик, — со значением заметил Юрик.

— Так… Значит, он…

— Ах, оставь! Лешик — очень милый и нежный мужчина. Не то, что этот грубый мужлан… Как его?.. Моховчук.

— Кто такой?

— Тот, что вчера ножи бросал. Полено неотесанное! Ну, в перьях весь, в раскраске…

— Он-то при чем?

— Прилип к Лешику как банный лист. Девчонок своих — танцорок — ему толкает. Контракт на весь сезон хочет обтяпать. Лезет без мыла… Даже после бала в номер к нам ломился. Дикарь!

— К вам?!

— Фи! Что за тон? — Юрик был само оскорбленное достоинство. — Почему тебе можно вешаться на шею богатым буратинкам, а мне в этом отказано?! Я усматриваю в этом дискриминацию!

— У меня с Оболенским чисто деловые отношения! — возмутилась Аня. Она прикусила губу — поняла, что переходит от нападения к защите и теперь ее позиции в этой словесной баталии становятся уязвимыми. — Я не вешаюсь на шею кому попало!

— Я тоже, — парировал Юрик. — Уж кто-кто, а Алеша Шорохов — не кто попало. И отношения у меня с ним тоже, по большому счету, чисто деловые. Он ценит во мне личность!

— Ага!.. Знаем, что он в тебе ценит.

— Между прочим, Лешик пригласил меня на просмотр. Хочет знать мое мнение насчет тех девчонок, которых толкает ему Моховчук. Понимаешь? Ему важно мое мнение! Что ты на это скажешь?

Аня отвернулась. Сказать было нечего.

— Я вернусь часика через два-три, — небрежно бросил Юрик. — Если что, я — в концертном зале.

— У нас работа с Кустодиевой после обеда, — напомнила Аня. — Оболенский обещал. Я ему расхвалила тебя, как могла. Так что будешь допущен к телу первой красавицы страны. Не подведи.

— Не беспокойся. Сделаю ее для тебя как конфетку. Пальчики оближешь. Я нынче в ударе.

Юрик еще раз посмотрел на себя в зеркало, удовлетворенно хмыкнул и вышел из каюты.

Несмотря на раннее утро, было жарко. Поэтому на палубах пассажиров было мало. Всего несколько десятков человек лениво прогуливались, любовались морем или загорали в шезлонгах. Основная же масса пряталась в прохладной тени кают, казино или ресторана. Некоторые спустились в концертный зал, где находился бар и можно было за бокалом вина или прохладительного напитка посмотреть на репетицию заключительного концерта.

Похоже, такое количество посторонних ничуть не беспокоило Алексея Андреевича Шорохова. Он поставил два кресла перед сценой, которая уже потеряла величественный облик айсберга, на одно усадил Юрика, на другое уселся сам.

— Начнем, пожалуй, — громко сказал он. — Музыканты готовы? — За сценой послышались утвердительные возгласы. — Отлично! А где наши плясуньи? Где наши звездочки?.. Ага… Тоже готовы.

Юрик услышал за спиной скрежет и оглянулся. Иван Моховчук поставил стул и с самым вызывающим видом уселся позади Шорохова. Юрик поморщился. Он не выносил этого человека. Впрочем, неприязнь была взаимной. Моховчук даже не посмотрел на визажиста, словно того и не было в зале. А позицию этот дикарь выбрал верную, с неудовольствием отметил Юрик. Сам он может шептать на ухо Лешику что угодно, а Шорохову, чтобы ответить, придется оборачиваться. Мелочь, но мелочь психологически знаменательная…

— Прошу всех настроиться соответствующим образом. Сегодня у нас Восток, а Восток, как известно, дело тонкое. Итак: солнце, джунгли, храмы, касты, священные коровы и… Что там еще?

— Индийский чай, — брякнул невпопад Юрик.

— Нет. Индийский чай, как и индийское кино, — на любителя. Не рекомендую, — покачал головой Алексей Андреевич.

— Факиры, — подсказал из-за спины Шорохова Моховчук.

— Это ближе. Пусть твои девочки покажут нам пару экзотических трюков. Приготовились… Начали!

Музыканты зазвенели струнами, заплакали на жалейках, и белой лебедушкой выплыла на сцену первая танцовщица, кое-где то взмахивая руками, то смыкая их над головой, то изредка пощелкивая пальцами. Раздумье, девичьи грезы, плавный целомудренный танец сдержанной страсти…

— А она неплохо выглядит, — заметил Шорохов. — Вчера под маской я не мог разглядеть ее лица. Очень неплохо, очень… И фигура соответствует. Как тебе, Юрик?

Юрик пожал плечами, неопределенно кивнул. Мол, да, материал неплохой. А если присмотреться, то даже очень хороший материал…

Девушка действительно была хороша. Нельзя сказать, что она была прекраснее всех на свете, но поспорить за корону с «мисс Россией» она бы могла. Это был совсем другой тип красоты: не жаркий полдень, как у Тани Кустодиевой, а тихая, сдержанная красота расцветающего утра.

Все в ней было очаровательно, все радовало глаз: иссиня-черные волосы, свободными волнами ниспадающие на открытые плечи, точеная шея, вокруг которой змеились разноцветные бусы. Массивные серьги таинственно мерцали сквозь локоны и, когда танцовщица наклоняла голову, казалось, она прислушивается к их шепоту. Но ярче всех украшений были ее черные с поволокой глаза. В них улыбалась луна и расточало жар солнце.

— Как ее зовут? — повернулся к Моховчуку Алексей Андреевич.

— Оля.

— Не пойдет, — покачал головой Шорохов. — Не звучит. Нужно придумать другое имя.

Юрик обиженно скосил глаза на распорядителя. Похоже, тот уже принял решение, не спросив мнения самого Юрика. Это было оскорбительно. Зачем тогда приглашал?..

Музыканты сменили мотив. Глухо застонал барабан, зарокотал бубен и, полуприкрытая прозрачными шелками, позвякивая бубенцами на запястьях и на щиколотках, сверкая раскосыми глазами, растопыривая пальцы, поводя бедрами, на ковер вступила вторая танцовщица.

— Мать моя… — ахнул Шорохов. — Они что — близнецы?

— Нет, — шепнул Моховчук. — Похожи просто.

— Вот это сходство! Бывает же!.. Даже фигуры одинаковые. И глаза!

Иван, с трудом скрывая торжествующую улыбку, откинулся на спинку стула. Он уже праздновал победу. Ох, не зря босс столько сил вложил в потаскушек. Если бы не он, кончили бы они где-нибудь под забором. А босс разглядел алмаз, огранил, поместил в оправу… Денег не жалел — даже ту старую ведьму из Индии выписал, чтобы она научила их танцу. И не ошибся. Девочки окупили вложенные средства и обещали принести прибыль. Высший класс!..

Иван с гордостью отметил про себя, насколько точно, во всех деталях повторяют эти девушки каждое движение, каждый поворот своей делийской наставницы. И наряд им был к лицу. Под прозрачным шелком обшитых золотом юбок тела их казались белее и нежней, чем были, бедра казались шире, животы — смуглее и крепче, а обнаженные поясницы над широким взмахом пышных шелков — тоньше и гибче.

Руки танцовщиц, чудилось, поднимались к небесам в молитве, но, не находя отклика, бессильно падали. И благословляли, простирая ладони над землей, незримые осколки неутоленной страсти.

Так виделось Моховчуку, и он торжествующе покосился на Шорохова: нравится ли?

Алексею Андреевичу нравилось. И случайным зрителям у барной стойки тоже нравилось. Некоторые подошли поближе и даже забыли о своих бокалах. А вот голубой визажист — очередная пассия Шорохова — кривился в усмешке. Иван уловил равнодушный и даже пренебрежительный взгляд. Впрочем, реакция гея не озадачила его: одни люди видят жизнь в розовом цвете, другие — в голубом.

Барабан вздыхал, словно от приглушенного желания, бубны все настойчивей, нетерпеливей нагнетали ритм, и девушки одновременно то поднимали над собой узкие покрывала, то слаженно, как одна, роняли их на себя, то отстраняли прочь, все чаще открывая свою наготу.

— Очень и очень… — завороженно бормотал Шорохов. — Вкусно… И сексуально, в духе времени… Забирает… Юрик, как тебе?

— Так себе.

Шорохов не без усилия оторвал глаза от танцовщиц, посмотрел на своего любовника, увидел рассеянный, скучающий взгляд. И пытливо не то сказал, не то спросил:

— Это же индийский танец?!

Юрик кисло улыбнулся:

— Ну какой же индийский? Так, вариации на тему.

— А что не так?

— Вот у Отари Хоравы в «Восточном базаре» танцовщицы! Я там недавно ужинал.

— Знаю Отари. Не раз к нему захаживал по делу и так — посидеть. Только у этого мегрела все девки какие-то толстые, ляжки как у поросят.

— Я не о ляжках, я о плясках. Какие бы у него девки ни были — они пляшут, будто сказку рассказывают. У них даже пальцы разговаривают — подают знаки. И во всем есть смысл и значение.

— А ты, конечно же, умеешь читать их знаки?

— Отари мне кое-что разъяснил. Танцовщиц своих он прямо из Индии привез, из Бомбея. Потому они тебе и кажутся толстыми. В Индии другие понятия о красоте. И танцовщицы там — не чета этим.

Юрик почувствовал, что посеял зерно сомнения. Нет, он ничего не имел против выступающих девушек и критиковал их мастерство скорее из-за неприязни к Моховчуку. Ишь, развалился!.. Мужлан!

— Где ж я тебе посреди моря возьму индийских танцовщиц? Да еще из Бомбея? На безрыбье и водолаз — рыба!

— Это понятно… Только не нужно им танцевать под Индию, — продолжал гнуть свою линию Юрик. — Настоящих танцовщиц там с младенчества обучают. Движение рук — знак. И движение бедер — знак. У тех бедра играют, а у этих просто вихляются. Не поймешь, чем двигает: не то бедром, не то задом. Не пляшут, а завлекают. Одна перед другой хочет выглядеть завлекательней. А фальшь сразу в глаза бросается. Вот смотрю я на этих, а вижу тех, из «Восточного базара».

— К чему эти придирки, — наклонился к Юрику Моховчук. — Девочки отлично танцуют, точь-в-точь как их учили. Ты, я вижу, слишком привередлив, сынок.

— Ты, папочка, верно заметил: точь-в-точь как те, — не оборачиваясь, ответил Юрик. — Уж не знаю, кто их учил, но сразу видно, что они бездумно переняли каждое движение своей наставницы. Готов поспорить, что девочки не знают, в чем смысл этих движений. Разговаривают танцем, а о чем говорят, не понимают. Вызубрили стихи на чужом языке. По звуку точно, а в чем смысл, не поинтересовались. Правильно ты, папочка, сказанул. Не в бровь, а в глаз: точь-в-точь как научили. Раз навсегда — точь-в-точь. А в «Восточном базаре» танцуют каждый раз по-иному — рассказывают. А эти, разбуди их среди ночи, они и спросонок повторят все точь-в-точь. В том и разница.

Юрик чувствовал себя на боевом коне. Он не говорил — разил наповал. И неприятель в ужасе бежал прочь.

— Я полагаю, что юноша просто не в духе, — повернулся к Шорохову Иван. — Слова его категоричны, а суждения — субъективны.

— Субъективны?! — холодно усмехнулся Юрик. — Посмотрим! Друг мой, попроси девушек сплясать еще раз да приглядись, прав я или тип за моей спиной.

Иван проглотил оскорбление. А так хотелось размазать этого наглого хлюста по стене — выбить зубы, чтобы не скалился, разбить лицо, переломать руки… Мать его!.. Но босс запретил любое открытое столкновение, и Иван промолчал.

— Чем точнее они повторят танец, тем меньше души в их мастерстве, — сказал Юрик. Он не подозревал, что был на волосок от увечий. — Ведь известно: чем больше сходства с учителем, тем меньше мастерства.

— А что? Я, пожалуй, попрошу, — согласился Шорохов. — Стоп! Очень хорошо. Девушки! Дорогие мои, еще разик, и с самого начала.

Опять застонал барабан, снова зарокотал бубен, индийским напевом запела, заплакала дудочка. Шорохов внимательно смотрел на девушек. Теперь, когда он ждал более уверенных движений, осмысленных знаков, волнения танцовщиц, он примечал все ту же прилежно вызубренную пляску. Юрик был прав — душа молчала.

— Куклы!.. — поставил точку Юрик, ощущая затылком тяжелый взгляд Моховчука.

— Н-да… — согласился Шорохов. — Все! Спасибо, красавицы. — Он обернулся к Ивану: — Они больше ничего не умеют?

— У Оли есть номер «Поцелуй кобры». Танец со змеей. А Надя, вторая девушка, споет несколько песен. У нее неплохой голос.

— Что ж, давайте посмотрим. Юрик, тебе удобно? Не хочешь что-нибудь выпить?

— Виски, если можно. Только не нашего разлива, а шотландский. Есть?

— Для тебя найдем.

Юрик улыбнулся. Каковы бы ни были его пристрастия, победу он всегда предпочитал отмечать настоящим мужским напитком.