Шли бои

Самые молодые бойцы

Молодые… Сколько раз заставляли они нас волноваться. Сколько раз приходилось предостерегать их, чтобы они берегли себя и действовали с осторожностью, чтобы они не стали жертвами своей необузданной фантазии. В ненависти к оккупантам они более чем кто-либо страдали от своего бессилия. Из-за отсутствия оружия они были лишены возможности действовать, поэтому шли добывать это оружие у врага.

Мне очень хочется, избегая громких слов, сформулировать некоторые их черты: партизанская находчивость, боевитость, любовь к делу, ради которого они без колебаний покинули отчий дом и близких. Где бы они ни находились — в лесу, в поле, на улицах городов, — они решительно шли в бой. Те, которых я знал и с которыми воевал, никогда не сбивались с пути на авантюрные, темные тропки, что могло легко произойти в условиях оккупации. Они отличались твердостью, выдержкой и упорством.

Здесь следует вспомнить и о тех молодых людях, которые не находились в отряде, по крайней мере в описываемый период, и вели борьбу в других местах. Ведь актив молодежных групп выходил далеко за границы Кракова. Янек Шумец поддерживал непосредственную связь с боевыми группами, организованными на окраинах города. Одна из таких групп проводила операции в Юговице. Оттуда она совершала нападения на врага. В состав этой группы входили в основном пареньки, которым не исполнилось еще и шестнадцати лет. Смело шли на задания Ян Зборовский, Болеслав Зборовский (брат Яна), Александр Побеглый, Юлиан Лукасик и Здзислав Зажицкий. Не уступали им в отваге Францишек Галушка, Юзеф Марцик. Не страшились гитлеровцев Мариан Воляс и Генрик Хойда. С ними вместе всегда были Мечислав Шурма и Стефан Салаховский. Юговицкая боевая группа была очень активной, и Янек не раз говорил, что на ребят этой группы можно положиться.

Такие же группы существовали в Скавине и Воле Духацкой (во главе последней стоял Станислав Стабах).

Молодые гвардейцы часто совершали нападения на оккупантов, добывая оружие и боеприпасы. Они широко пользовались опытом Четырко, с которым часто встречались. Они тянулись к нему, а он в их лице имел настоящих друзей. Звали они его Колей. Он легко находил с ними общий язык. Ходил к ним на встречи в любое время суток — и ночью, и днем. Рассказывал ребятам о советской молодежи, о том, как она по призыву ленинской партии поднялась на борьбу с захватчиками.

Однажды июньским днем 1942 года ребята из группы Стабаха вместе с Янеком Шумецем преподнесли Стефану Дзивлику сюрприз, притащив целый ящик пистолетов. Их сразу же отправили в подразделение Гвардии Людовой. В руки молодого Стабаха попадали и тюки с автоматами. Когда я смотрел на Янека и других ребят, невольно задумывался об их судьбе, об их будущем. Я знал, что они будут первыми среди тех, кому суждено строить новую родину. И в труде они будут такими же упорными, как и в бою.

Не раз вместе с Колей я отвечал на вопросы ребят, интересующихся жизнью в Советском Союзе. От общих вопросов мы переходили к частным — условиям труда и учебы молодежи. Они хотели знать все о жизни первого в мире социалистического государства. В таких беседах мы проводили долгие часы. Со временем ребята начали понимать, сколь справедливо требование, чтобы фабрики и заводы принадлежали не одному владельцу, а были бы общественной собственностью. На примерах они познавали суть нового, еще не известного им строя. Коля с нашей помощью следил за ходом событий в районе, разведывал позиции гитлеровцев, поддерживая постоянную связь с Большой землей.

В начале 1943 года Колю арестовали. Долго ему везло. Мы привыкли часто встречаться с ним. Теперь нам его очень не хватало. И всякий раз, когда я рассказывал ребятам о Коле, вспоминались слова Володи: «Мы победим врага. Мы вам поможем». Он верил в победу. Оценивая положение на фронтах, мы понимали, что нам предстоит еще трудная борьба. Поражение под Сталинградом предрешило судьбу врага, и мы были уверены в этом.

Молодежь Гвардии Людовой оценивала и вести с фронтов. Вела горячие дискуссии.

— Фрицы отступают по плану и несут внеплановые потери, — так комментировали бойцы немецкие фронтовые сводки. — Плохи у них дела, вот они и стали такими подвижными. Они уже не в состоянии удержаться ни на одном участке.

Молодежь с большим энтузиазмом выполняла боевые задания. В операциях принимал участие и Янек Шумец, хотя ноги его были поражены тяжелой формой ревматизма. Шумец вырос среди рабочей молодежи в хорошего руководителя.

Гестапо долго пришлось охотиться за неустрашимым руководителем рабочей молодежи, «молодежным» командиром Гвардии Людовой в Кракове. Известно, что, схватив Шумеца, гестаповцы подвергли его изощренным пыткам. Но он не вымолвил ни слова. Израненного, покалеченного, с неподвижными, висящими, как плети, руками гестаповцы привезли его домой в надежде, что это облегчит им обыск, поможет им напасть на след. Таким видела его в последний раз мать. О дальнейшей судьбе Янека известно мало. В объявлении 6 апреля 1944 года среди 63 расстрелянных значилась и его фамилия.

Несколькими неделями раньше погиб Володя. Он никогда не жаловался на трудности, на усталость. Всегда был во главе штурмовой группы отряда. Прошел он с нами немалый отрезок боевого пути и сложил свою голову на чужой земле. Его одинокая партизанская могила находится в Бескидских лесах — в Подгале. Те, кто знал Володю, каждый год приносят на его могилу свежие цветы. Володя часто встречался с Янеком. Они долго беседовали друг с другом, комсомолец из Подмосковья и представитель краковской молодежи. И по сей день мы вспоминаем их.

Под Ясло

Я снова встретился с Войнаровичем. Как и всегда, мы нашли возможность побеседовать наедине. У него было загорелое лицо, и я понял, что с момента нашего последнего свидания ему пришлось много времени провести на воздухе.

— Видно, потянуло тебя в лес, — сказал я.

— Как ты догадался?

— Достаточно посмотреть на твое лицо.

— Пошел по твоим стопам.

— Ну как, всех гитлеровцев истребил?

Войнарович закурил, и его лицо на мгновенье скрылось в облачке дыма.

— Представился как-то случай, — начал он, — расправиться с испанскими фашистами. Это задание поручило мне руководство округа. Я получил сведения, что во второй половине июня на восточный фронт пойдет большой транспорт с испанской дивизией. Мы с Галушкой, Маслянкой и Тварогом подготовились как следует встретить ее. С довольно большой группой товарищей, захватив с собой соответствующую амуницию, мы пошли к месту операции. Заложили мины и стали ждать результатов. Сами притаились неподалеку в укрытии. Оружие было наготове. Но гитлеровцы предприняли все необходимые меры осторожности. В последний момент на участок Ясло — Кросно был отправлен паровоз для проверки путей. И, конечно, мина взорвалась. Немцы были предупреждены. Злость охватила нас. Помнили мы и о терроре, которому фашисты подвергли своих рабочих и крестьян в период испанской войны. И такой случай посчитаться с их гитлеровскими побратимами был упущен. Смириться с этим мы не могли. Начали с того, что разоружили двух солдат и получили от них ценные сведения о фашистских группировках. Затем сожгли хозяйство одного немецкого поселенца. Как? Очень просто. Пришли к нему якобы помочь транспортировать зерно. Думали, что нам повезет с первым же транспортом. Но немцы, по-видимому, не очень-то доверяли нам и не спускали с нас глаз. Мы набрались терпения. Улучив удобный момент, подбросили мину с самовзрывателем в амбар с зерном. Потом разрушили школу в Модерувке около Ясло. В ней обучались гитлеровцы. Там же находились продовольственные склады и боеприпасы. Для гитлеровцев это было настолько неожиданным, что они начали стрелять друг в друга. Много их погибло. Много было раненых.

Позже вместе с Шумецем и Стефаном Лисом я поехал в Крыг, неподалеку от Ясло. Там находился нефтеочистительный завод. Здесь все пошло как по маслу. Мы выпустили из цистерн нефть и бензин, уничтожили запасы горючего, разрушили несколько сооружений. О подробностях говорить не буду. Как видишь, кое-что сделано. Кроме того, накрыли инженера из фольксдойчей. Терроризировал и преследовал рабочих. Получил сполна. По пути в Ясло расправились еще с одним. Тот сотрудничал с гестапо, доносил на поляков.

— Хорошая работа, — проговорил я.

Лицо Войнаровича засветилось улыбкой.

— Хорошая, — повторил он. — Только предстоит еще больше. На Восточном фронте гитлеровцы терпят поражение, и мы должны быть готовы ко всему.

Знойный июнь подходил к концу. После инспекторской поездки по территории округа в Кромов возвратился Ковальский. Мы встретились за городом. Выглядел он усталым. Его железная выдержка поражала меня. Мне было известно, что значит постоянная смена мест.

Мы сразу же стали говорить о деле. Ковальский подчеркнул необходимость усилить борьбу с врагом, использовать самые разнообразные формы. Рассказал о боях гвардейцев в Мехувском и Жешувском повятах, о положении в Варшаве, описал события, происшедшие в районе Кракова. Внешне он вел себя как и обычно. Но, слушая его, я чувствовал, что чего-то он не договаривает. Когда речь зашла об арестованных товарищах, он помрачнел и перевел разговор на другую тему. Потом замолчал. Задумался. Казалось, Зигмунту надо было сделать глубокий вдох, чтобы найти силы произнести:

— Мы опять потеряли одного из наших сотрудников ЦК — женщину. Этот арест касается и меня лично. Попалась она совершенно случайно. Гибнут наши товарищи. Враг должен за это дорого заплатить.

Зигмунт стал говорить о предстоящей борьбе. Я же думал об арестованной.

— Скажите, как фамилия женщины, о которой вы говорили, — спросил я его.

Он заколебался.

— Ты нам не поможешь. Она сейчас в лагере в Ясло.

— Кто знает, может, и помогу.

— Это был преданный товарищ, но хватит об этом, проговорим лучше о делах.

Мы продолжили нашу беседу. Прощаясь, я предложил в ближайшее время встретиться еще раз. Меня не покидала мысль, что я все-таки смогу чем-то помочь.

— Хорошо, встретимся, — ответил Зигмунт. — На днях я буду возвращаться из Варшавы и по дороге в Жешув заеду к вам.

Женщина, о которой шла речь, была Катажиной Лясотой. (Только после ее освобождения из лагеря я узнал, что она была женой Ковальского.) Так называлась она в фальшивых документах. Ее положение облегчалось тем, что гитлеровцы не знали о ее деятельности в ЦК. Но случайный арест мог стать причиной случайного разоблачения.

Я с нетерпением ждал от Вали известия о приезде Зигмунта. Через несколько дней мы встретились. У Зигмунта уже был план освобождения Лясоты из лагеря, но он говорил об этом очень мало. Переводил разговор на другие темы.

Перед тем как расстаться я сказал:

— В Ясло находится мой старый друг Войнарович. Я уверен, что он может освободить из лагеря арестованную Лясоту. Вы должны с ним встретиться. На него можно положиться. При случае передайте ему от меня привет. Дайте слово, что встретитесь с ним, — настойчиво попросил я.

— Попробую связаться с ним.

Зигмунт нашел Войнаровича. Задача оказалась трудной. Как врач, Лясота находилась под специальным наблюдением. Гитлеровцы поручили ей лечение заключенных. За каждым ее шагом следили. Лагерь сильно охранялся.

— На первых порах я буду действовать один, — заявил Владек, выслушав Зигмунта. — Если потребуется помощь, я дам вам знать.

В лагере работал некий Мусял, знакомый Войнаровича. Он был местным жителем и поэтому каждый день ходил из лагеря домой. Владеку удалось договориться с ним. Через него начались переговоры с одним из офицеров охраны лагеря. В скором времени Войнарович встретился с этим офицером. Предложил ему деньги за организацию побега Лясоты. Офицер был очень осторожен, но предложение все-таки принял. Лясоту решено было привести к врачу в Ясло на следующий день после передачи офицеру денег. Деньги нужно было доставить в определенное место у лагерных заграждений. Это составляло наибольшую трудность.

Гитлеровцы тем временем готовились ликвидировать лагерь.

— У нас оставалось мало времени, — рассказывал потом Владек. — В назначенную ночь я, Ковальский и Шибистый пошли к условленному месту. Свой пистолет я отдал Зигмунту — у него не было оружия. Шибистый был вооружен. Чтобы не идти с пустыми руками, я прихватил с собой длинный нож, наточив его о камень: этим ножом резали траву для скота. Ночь была не очень темная. Светила луна. У колючей проволоки росла высокая трава. Это было нам очень кстати. На расстоянии нескольких десятков метров от проволоки нас заметил солдат со сторожевой вышки. Несколькими выстрелами он поднял тревогу. Я шел впереди, Ковальский и Шибистый — за мной. При первом же выстреле мы бросились на землю. По полю заметались лучи прожектора. Нас не обнаружили: мы скрылись в высокой траве. Через какое-то время я пополз вперед, не заметив, что Ковальский и Шибистый остались лежать. Вдруг послышался топот конских копыт — и передо мной выросли силуэты двух солдат — жандармов из конного патруля. Они рысью промчались мимо меня вдоль колючего ограждения лагеря. А потом прямо перед глазами мелькнула тень овчарки. Почуяла меня. Не успел я опомниться, как она уже была передо мной. Я лежа схватил ее левой рукой за шею, а правую, сжатую в кулак, по локоть впихнул в горло. Залаять она уже не могла. Потом выхватил из-за пояса нож и стал втыкать его в горло пса. Лицо, руки, грудь — все было в крови. Возиться с псом пришлось долго. Ведь стоило ему хоть раз гавкнуть — и все бы пропало. Наконец все было кончено. Гитлеровцы тем временем скрылись. Я бросил пса и отполз назад.

— А что же с Лясотой?

— Нам пришлось вернуться. После тревоги дорога в лагерь была для нас закрыта. Но в конце концов все уладилось. Я нашел возможность встретиться с немцем, вручил ему деньги. Он свое слово сдержал. Лясоту привели к врачу и… прямо из приемного покоя ее увела моя родственница Марыся. Улучила момент, когда охранники отвлеклись. Пока двое из троих солдат сообразили, в чем дело, Лясота уже была в безопасном месте.

В сентябре немцы уничтожили лагерь. Они совершили новое преступление на нашей земле — расстреляли почти всех заключенных. Лясоту, переодетую в крестьянское платье, тем временем переправили в Краков. Она приехала поездом с ребенком на руках в сопровождении Марковой, Людвиньской и Стефы Дронг — связной с Жешувом.

В Жешувском повяте польские и советские партизаны усиливали свои удары по врагу. Группы советских партизан снабжали оружием отряды Армии Людовой. Советские партизаны действовали совместно с членами ППР и подразделениями Армии Людовой. Гвардейцы принимали оружие, сбрасываемое на парашютах советскими самолетами. Его становилось все больше.

Для товарищей из Жешувского повята приближались решающие дни борьбы с гитлеровцами.

Героические женщины

Я все чаще встречался с нашими связными. Из Жешувского повята к нам приезжала отважная Стефа Дронг (Марыся) — дочь крестьянина. По району ездили связные IV округа — Хелена Пайонк и, конечно, Валя. Они и другие связные выполняли самые различные поручения. Они являлись как бы частью наших рядов и составляли своеобразный подвижный, рассредоточенный отряд. Это обусловливалось характером выполняемых ими заданий. Если требовалось перенести оружие, переправить куда-то литературу — посылалась одна связная. И лишь изредка на задание отправлялись сразу две.

Функции связных не ограничивались доставкой приказов, оружия или боеприпасов. Как правило, они более подробно информировали о работе организации, о положении в районе. Передавали устные распоряжения, дополняли короткие и сухие сообщения описанием событий, что нередко играло большую роль. Без устали трудилась Ядвига Людвиньская (Хеля). Она была жизнелюбива и энергична. Умела вовремя пошутить. Радовалась каждой удачной операции.

Женщины, принимавшие участие в борьбе, подвергались тяжелым испытаниям. И ничем, кроме большого уважения, мы, к сожалению, не могли их вознаградить. Больше того, мы часто требовали от них новых жертв. Законы войны жестоки.

Сколько же физических и духовных сил должна была иметь Эльжбета Подборская, арестованная за укрытие еврейской боевой группы из гетто, той самой группы, которая принимала участие в налете на кафе «Циганерия» в Кракове. Ее мучили, жгли тело, вырывали ногти, но она молчала.

Эти героические женщины погибали с оружием в руках, как солдаты. Так погибла связная Юзефа Павловская. Не выдав товарищей, скончалась Станислава Ясиньская из Мысляховице, мать двоих несовершеннолетних детей. Ее пытали гестаповцы, но она не произнесла ни одного слова об организации. Сознательно приняв смерть, она оградила ею, как щитом, жизнь других.

Потрясенная гибелью своей семьи, Стефа Дронг приехала из Жешувского повята в Краков и пришла на нашу явку.

— Я останусь у вас. Буду бороться вместе с вами, — тихо сказала она.

Я много пережил на своем веку, но плача пятерых детей Флорентины Бодзенты из Менкини, что около Кшешовице, забыть не могу. Гитлеровцы убили ее мужа. Прямо у нее на глазах. Зверски избили ее. Когда я навестил ее, она сказала мне: «За зло нужно мстить». Впоследствии она сумела воспитать всех своих детей, которыми сегодня по праву может гордиться.

Хаберкевич вместе с мужем и детьми прошла через Освенцим. Ей предъявили обвинение в оказании помощи подпольщикам. Но она ни в чем не призналась.

Женщины были смелыми, сообразительными. Для Людвиньской — я еще раз возвращаюсь к ней — не существовало места, куда бы она не могла проникнуть. Нередко она одевалась под крестьянку. Тогда с нею всегда была корзинка или сумка с иголками, мылом, головными платками.

Как-то около Рыбной ее задержал полицейский. Спросил:

— А ты не еврейка?

Людвиньская посмотрела на него и закричала:

— Что? Во имя отца и сына, вы что, с ума сошли? — и, не дав ему ни минуты на размышление, повернулась и пошла в другую сторону, не предъявив даже паспорта.

Вместе с Людвиньской я несколько раз участвовал во встречах с крестьянами в Менкине. Здесь гораздо раньше, чем в других местах, наладилась связь с членами ППР и ППС. Этому во многом способствовала Людвиньская. Здесь ее знали все. И крестьяне, бывшие члены ППС и Армии Крайовой (АК)[9], также принимавшие участие в дискуссиях. Часть аковцев (членов Армии Крайовой) в конце 1943 и в течение 1944 года даже перешла в ряды ППР и Армии Людовой. Рядовые аковцы не раз признавали правильность нашей программы.

Женщины постоянно помогали гвардейцам. Например Планетова из Чернихува. Эту набожную семидесятилетнюю старушку мы часто заставали перед образом. Она была уверена, что и молитвами помогает хорошим людям.

Как-то большой вооруженной группой мы пришли к старухе отдохнуть. Она, как и всегда, обрадовалась нашему приходу. Всматриваясь в лица уставших с дороги гвардейцев, она произнесла:

— Люди, за что вы так мучаетесь! И как это только бог может смотреть на вас и благословлять ваши муки.

В начале октября вновь сформированный отряд пошел в лес. Вместе со Стефаном Шибистым я отправился на совещание в леса Дробоса, раскинувшиеся неподалеку от Ланцкороны. Предстояло детально обсудить план дальнейших действий.

Функции командира отряда, которому было присвоено имя Людвика Варыньского, исполнял Тадек Грегорчик. Шибистый утвердил его в этой должности. Я же мог теперь приступить к работе в районе и округе.

Уточнив задачи на ближайший период, мы попрощались со Стефаном. Тогда я и не предполагал, что мы видимся последний раз. Несколько дней спустя я получил известие о том, что Стефан арестован. Округ остался без командования. Наступили трудные дни.

Я направился к Владеку Бохенеку. Мы обсудили создавшееся положение. Стали думать, что делать дальше: нити, связывающие нас с Варшавой, были оборваны. Сумеем ли мы наладить связь с ЦК? Мы знали, что о нас помнят, но сейчас следовало рассчитывать только на собственные силы. Главное — постоянно держать связь с отрядом. Мы знали, что гвардейцы не остановятся перед трудностями. Не менее важно было сохранить контакты с товарищами, действующими на территории района. Эту задачу мы с Бохенеком взяли на себя.

В этот период я возобновил связи с товарищами из Кракова — давней и сильной базой ППР. Встретился с Шимоняком, Навротом, Шафарским и другими. Все считали, что нам следовало действовать активнее.

Я протопал много дорог и тропинок. Приближалась зима, и выходить в поле становилось все труднее. Декабрь 1943 года давал о себе знать морозными метелями. Но я не прекращал вылазок. Своими глазами видел, как развертывались боевые действия, как в борьбу вступали новые люди, и это радовало.

Я поддерживал постоянную связь с подразделениями беховцев (членов Батальонов Хлопских) в районе Кракова. Многие крестьяне вступали в ППР и Гвардию Людову. В борьбе нас ничто не разделяло. Каких-либо разногласий по принципиальным вопросам не было. Налаживались связи и с товарищами из Рабочей партии польских социалистов (РППС)[10].