Шли бои

Спасенные от карателей

Мы перебрались в окрестности Макува. Ребята переживали смерть Француза и рвались в бой. Ночью мы заложили мину с самовзрывателем под рельсы на небольшом мосту. Вместе с мостом в воздух взлетел и поезд, проходивший по нему в момент взрыва.

От Макува мы двинулись к Вадовице. В этом районе немцы осмелели, начали чинить расправы над крестьянами, которые уклонялись от поставок зерна. Их нужно было припугнуть, а заодно и пополнить запас динамита.

С этой целью с несколькими партизанами я переправился на левый берег Вислы. В первой половине августа мы оказались в лесу неподалеку от Чернихува. Двух гвардейцев я оставил с собой. Остальных отправил за динамитом. Кроме того, мы должны были еще предупредить нескольких товарищей, чтобы они помогли нам переправить динамит через реку.

Стало быстро темнеть. Мы терпеливо ждали ребят. Наконец послышался тихий свист. Мы ответили — и через минуту из-за деревьев выскочил Тадек с ребятами. Нервным голосом он доложил:

— Мы напоролись на гитлеровцев. Их оказалось гораздо больше, чем нам показалось сначала. Они — в поле на запад от нас и прямо перед нами.

Я приказал Тадеку и Кальвину немедленно выяснить намерения немцев. Они доползли до опушки. Вернувшись, сообщили, что отдельные группы немцев занимают позиции через каждые несколько десятков метров. Это позволяло сделать только один вывод — немцы окружают Чернихув с целью угона населения. (Лишь позднее мы узнали, что немцы оставили грузовики в двух километрах от Чернихува и дальше пошли пешком.)

Кольцо вооруженных солдат сужалось с каждым часом. Надо было срочно принимать какие-то меры, чтобы спасти жителей Чернихува. К сожалению, мы не знали, когда гитлеровцы приступят к осуществлению своего разбойничьего плана.

Было решено отойти в глубь леса, чтобы оценить серьезность создавшегося положения. Сможет ли наша небольшая группа вынудить немцев отказаться от своих планов. А вдруг не повезет? Тогда положение еще больше ухудшится. Мы понимали, что дорога каждая минута. Что ожидает жителей Чернихува, если немцы обнаружат находящийся там динамит?

— Я взял из тайника пятьдесят килограммов динамита, чтобы переправить его на правый берег Вислы, — сообщил мне Вильк, — спрятал его в риге Планетов под доской от разобранной телеги.

Да, немцы появились в тот самый момент, когда мы решили забрать динамит. Если динамит попадет к ним в руки, они решат, что жители Чернихува выкрали его из рудников. Люди будут гибнуть у нас на глазах. Все понимали серьезность положения. Сыпались разные предложения.

— Атаковать сволочей.

— Пробраться в Чернихув и предупредить жителей об облаве.

Был одиннадцатый час вечера. Решение появилось неожиданно. Я пришел к выводу, что выход — в каком-нибудь внезапном ударе. Он должен отвлечь внимание немцев и заставить их изменить свои намерения.

— Есть план, — сказал я. — Мы подожжем молочный завод в Рыбной, пожалуй, самый большой в воеводстве. Это встревожит немцев. В помощь возьмем несколько товарищей из местных.

Мы бросились к Рыбной. Нескольких гвардейцев я послал сообщить тем товарищам, которые присоединятся, что сбор состоится в районе молочного завода. Но они присоединились к нам уже по дороге. Одним из первых был Чекай из Кашува.

Когда все собрались, я отдал приказ действовать. План нападения мы с Тадеком Грегорчиком разработали еще на марше.

Под натиском гвардейцев с треском вылетели двери завода. Были выбиты окна. Через двери и окна мы проникли внутрь помещения. Коник схватил стоящий в углу молот и принялся крушить машины. Остальные делали то же самое. Кто железным ломом, кто железными штангами. Топорами рубили оборудование, резали ремни. Неожиданно ребята обнаружили склад водки. Часть бутылок разбили. Водка смешалась с разлитой сметаной, молоком, маслом и керосином. Потом эту смесь подожгли. Огонь из водочного склада быстро перебросился в другие помещения, и вскоре все здание завода было охвачено огнем. В воздух поднялись черные клубы дыма.

Охрана в Рыбной подняла тревогу. Проснулись жители села и его окрестностей. Как нарочно, не работал пожарный насос. Жители для вида суетились у молочного завода, но спасти его уже ничто не могло.

Мы на первых порах отошли в поле, где стояли большие стога сена, а потом быстрым ходом двинулись к Кашуву, расположенному в нескольких километрах от Рыбной. Прежде чем попасть в нее, немцы должны были сначала миновать Кашув.

Стало светать. Со стороны Чернихува послышался шум автомобильных моторов. Это ехали немцы. Количество автомашин говорило о том, что к нам направлялись все немцы, стянутые под Чернихув. План наш, видимо, увенчался успехом. Некоторое время спустя автомобили свернули в сторону и остановились в полукилометре от дома Чекая, откуда мы наблюдали за немцами.

Я приказал отходить по одному и назначил место встречи на случай, если связь со мной будет потеряна. За домом и на лугу росли кусты. На поле еще стояли рожь и пшеница. Используя эти естественные укрытия, мы незаметно уходили из Кашува в направлении Воловице. День был солнечный, и нам пришлось позаботиться о том, чтобы немцы не обнаружили нас. Небольшой группой — нас было пятеро — мы все дальше уходили от немцев. Откуда-то издалека до нас донеслись звуки отдельных выстрелов и очередей ручных пулеметов.

Когда мы встретились в условленном месте, выяснилось, что нет Юзека Пометло. Этот живой, отважный паренек не первый раз заставлял нас волноваться. Я помнил, как он первым вышел из дома Чекая, а потом куда-то исчез.

— Кто видел Кальвина? — спросил я.

Все молчали: никто не знал, что с ним случилось. Мы еще долго ждали его, но напрасно.

Я направил гвардейцев за оружием и динамитом, приказав предупредить оставшуюся, часть отряда, расположившуюся недалеко от Подгале. Мы с Коником остались на месте. В тот же день я вернулся к товарищам из Рыбной. На следующий день я узнал, что Кальвин погиб в бою с гитлеровцами. У него был хороший парабеллум, много патронов. Видимо, он — горячая голова — задержался, чтобы подстрелить нескольких немецких солдат. В неравном бою он уничтожил нескольких немцев, но и его настигла пуля.

Еще до схватки Кальвина с солдатами Кашув был окружен. Мы ушли вовремя. Немцы стали хватать людей. Пытать. Но все равно ничего не узнали. В бессильной злобе они подожгли несколько домов. Но Рыбной не тронули. Когда они появились в деревне, жители уже покинули ее. Так что немцам не на ком было сорвать злость. Чернихув тоже был спасен.

Мы внимательно следили за действиями немцев. Кашув горел. Немцы рыскали по всей округе, но так ничего и не нашли. Динамит мы перевезли в безопасное место. Готовые в любой момент к боевым действиям, мы провели в лесу несколько дней.

С основным отрядом я наладил связь в лесах Дробос. Теперь мы горели желанием отомстить немцам за их злодеяния. Именно в это время наш отряд увеличился за счет группы ППС Францишека Сасулы (секретарь районной парторганизации в Краковском округе. Погиб в 1944 году), состоящей из нескольких старых «пэпээсовцев». Мы снабдили их оружием и боеприпасами. Наши боевые возможности значительно возросли.

Вскоре я встретился с секретарем окружного комитета Настеком. Мы обсудили с ним последние события и решили расширить борьбу с оккупантами, сильнее бить по его транспортным коммуникациям. Я взял самовзрыватели к динамитным шашкам и возвратился в отряд. Теперь отряд часто менял свое местонахождение, оставляя за собой взорванные транспорты и разрушенные переезды. Мы действовали в районе краковского узла, а чаще всего на линии Краков — Освенцим.

Переброска радиостанции

Погода благоприятствовала действиям отряда. Дни были солнечными. Ночи теплыми. Мы снова осели в Мысленицких лесах и кружили по уже хорошо изученному району.

Здесь я получил письменный приказ командующего округом Зигмунта, в соответствии с которым должен был немедленно явиться на явочную квартиру для приезжих, предназначенную для поддержании связи с представителями Центрального Комитета. Эта квартира находилась в доме товарища Бронислава Хаберкевича (погиб в 1944 году в Освенциме) на Подгуже по Кальварийской улице.

Я оставил отряд на Чарного и выехал в Краков. Хаберкевич уже ждал меня. В самых общих чертах он рассказал мне о предстоящем задании. Из кухни мы прошли в комнату. Там за столом сидели двое молодых людей. Хаберкевич представил их мне. Мы обменялись паролями, предназначенными только для явок. (Ими пользовались все прибывающие с поручениями Центрального Комитета.) Один из них, брюнет с голубыми глазами и римским носом, назвался Юзефом (это был Рудольф Хаскель), другой — Федей. Юзеф был чехом, Федя — русским.

Беседа началась. Как выяснилось, мне предстояло организовать переход этих двоих товарищей через чехословацкую границу. Но это было еще не все. Вместе с ними нужно было перебросить к месту назначения приемо-передающие радиоаппараты, которые они оставили у доверенных людей в лесах около Островца-Свентокшиского. Но вначале их следовало привезти в Краков. Отсюда начинался второй этап пути — к границе. Я стал думать, как лучше переправить радиостанцию. В разобранном виде она помещалась в трех больших портфелях. Перевезти их можно было по железной дороге. Правда, это было связано с большим риском: в пути и на станции гитлеровцы устраивали бесконечные проверки. Но иного выхода не было. Теперь следовало умело подобрать людей, готовых к самому худшему и в то же время не выделяющихся в толпе пассажиров.

После долгих раздумий я послал за Янеком Шумецем. Он больше чем кто-либо другой отвечал нашим требованиям. Когда я рассказал ему о предстоящем деле, он, как и обычно, не колеблясь ни минуты, выразил готовность ехать.

Я сидел за столом с Юзефом и Федей. Мы обсуждали план выполнения задания. Как связаться с членами Польской рабочей партией в Келецком воеводстве, которые прятали аппаратуру — нам сообщили. План местности мы получили. Оставалось подобрать еще одного человека в помощь Янеку.

— Думаю, — сказал Янек, — что со мной должна ехать женщина. Лучше всего Валя.

Я позвал Валю и рассказал ей о нашем плане.

— Трудное задание, — промолвила она, — но, конечно, я поеду с Янеком.

Настало время отправляться в путь. Мы снабдили Янека и Валю всем необходимым. Дали последние наставления. Вернуться они должны были через два дня. Из осторожности нашу явку пришлось перенести к Солтыкам на улицу Скавиньскую. Я много говорил с Юзефом и Федей. Они рассказали мне, как очутились в таком положении.

Когда их самолет пересек линию фронта и оказался над польской территорией, его неожиданно атаковали фашистские истребители. Три «мессершмитта», поочередно пикируя, поливали его огнем. Советский летчик делал все, чтобы оторваться от них, — взмывал вверх, переходил на бреющий полет, — но все было напрасно. Несколько пуль пробили фюзеляж. Беспрерывно маневрируя, советский самолет лишь изредка отвечал бешено атакующим немцам пулеметными очередями. Юзефу и Феде пришлось прыгать с парашютами в районе Келецких лесов. Здесь они наладили связь с местными жителями. Их укрывали, кормили. Прошли сутки.

— Где теперь могут быть Янек и Валя? — то и дело спрашивал Юзеф.

— По моим расчетам, они уже собираются в обратный путь. Это смелые ребята. Оснований для тревог пока нет, — успокаивал я новых друзей, а заодно и себя самого. Но мыслями мы были в келецкой деревне.

— Федя, расскажи что-нибудь о партизанах, — попросил я, чтобы как-то убить время.

Федя задумался, сел на диван, закурил.

— Было это под Курском, — начал он. — В деревню приехало несколько десятков грузовиков с солдатами. Длинной вереницей растянулись они вдоль дороги. Немецкие солдаты были спокойны. Разошлись по домам отдыхать. И конечно, не обращали никакого внимания на ребятишек, которое играли возле машин. А ребятишек наши научили потихоньку достать из двигателей запальные свечи и припрятать их. Мальчишки сделали это.

Федя затянулся, минуту помолчал, потом продолжил свой рассказ:

— А через несколько часов по застигнутым врасплох немцам ударили партизаны и местные жители. Бой был не на жизнь, а на смерть. В нем приняли участие и молодые, и старики. Те, у кого не было оружия, нападали на солдат с топорами и вилами. Немцы бросились к машинам, но стронуть их с места так и не смогли.

Час возвращения Янека и Вали приближался. Теперь мы считали каждую минуту.

Поднялись мы спозаранку. Клара, жена Солтыка, подала завтрак. Федя и Юзеф до еды не дотронулись. Выпили по стакану кофе и схватились за папиросы. То и дело смотрели на часы. Если поезд не опоздал, Янек и Валя должны уже подъезжать к Кракову.

Кто-то постучал в дверь. И через минуту до нас донеслись слова, которые заставили нас волноваться еще сильнее:

— Весь район Подгуже оцеплен немецкими жандармами и полицией. Проход по мосту закрыт.

Сведения оказались правильными. Движение из Кракова до Подгуже было перекрыто. Ходили только трамваи. На правой стороне моста Костюшко стояла группа немецких солдат. Посередине проезжей части красовался станковый пулемет. Янек и Валя должны были прибыть с аппаратурой на подгурскую явку. Они вполне могли напороться на немцев. «Подгуже, — район большой, — думал я. — И конечно, облава продлится долго. Наши высадятся на Главном вокзале, может быть, проедут еще остановку до Плашува и оттуда трамваем до Подгуже к дому Хаберкевичей».

Случайно я взглянул на сынишку Солтыков Метека, и в голове возник план. Я подозвал мальчика к себе, положил руку ему на плечо и сказал:

— Слушай меня внимательно, Метек. Беги по мосту Костюшко к Хаберкевичам и скажи им, чтобы позаботились о Янеке и Вале. С вокзала они поедут трамваем. Пусть старая Хаберкевич предупредит их, чтобы ехали до конечной остановки. Понимаешь? — Мальчик кивнул. — Если тебя остановят немцы, заплачь и скажи, что бежишь за хлебом. Понял?

— Да.

Мальчик стрелой вылетел из дому и побежал по улице. Потом я подозвал Рысека, старшего сына Солтыков.

— Переплывешь Вислу около Людвинува, проберешься на Подгуже и скажешь обо всем Хаберкевичам, — такую задачу поставил я перед ним.

Несколько часов спустя в дверь тихо постучали. Я открыл. На пороге стояли Валя и Янек.

— Все в порядке. Оборудование и аппараты здесь, — были ее первые слова.

Радость наша не знала границ. Мы бросились друг другу в объятия. А вскоре вернулись и дети Солтыка.

Мальчики, как выяснилось, добрались до квартиры Хаберкевичей по Кальварийской улице. Жена Хаберкевича, она работала дворником, вышла на улицу с метлой и, не обращая внимания на немецких постовых, начала мести. Трамвайная остановка находилась как раз напротив дома. Хаберкевич отчетливо видела всех людей, находившихся в трамваях. При приближении вагона она подходила к остановке и смотрела, нет ли в нем Янека и Вали. Немцы не проверяли трамваев, но, сойдя с него, Янек и Валя могли наткнуться на патруль. Нельзя было допустить, чтобы они сошли с трамвая.

Наконец в одном из вагонов Хаберкевич увидела Янека и Валю. Они стояли в тамбуре. Хаберкевич подошла к подножке и знаками дала знать, чтобы они ехали до конечной остановки.

— Еще перед тем как увидеть Хаберкевич, мы сообразили, что немцы устроили облаву на улицах Подгуже, — рассказывала Валя. — Мы видели, как они обыскивали людей. Мы доехали до конечной остановки, вышли в Лагевниках. Оттуда добрались до Броновице, что на левом берегу Вислы. Аппаратура была спрятана в доме у товарища Дзивлика.

Мы слушали их, затаив дыхание. Федя и Юзеф сияли.

— Мы доехали до Островца-Свентокшиского, — продолжала Валя. — Сошли с поезда и сразу же пошли в город, оставляя справа дымящиеся островецкие мартены и домны. Через пять минут были уже на Главной улице. Янек нес в руках свое пальто, а я сумку и платок. Вдруг к нам подошел мужчина и сказал: «Ничего не несите в руках. В таких прохожих немцы стреляют без предупреждения. Нельзя держать руки в карманах. Таков приказ».

Мы поблагодарили мужчину. «Видимо, им здесь здорово достается», — подумала я. Решили на обратном пути на поезд в Островце не садиться. Город располагался по левую сторону от железной дороги, идущей в направлении Чмелюва и Сандомира. Из города постарались выбраться как можно быстрее. — Валя глубоко вздохнула. — Через некоторое время мы оказались у домика на опушке леса. К счастью, все были дома: хозяин, его жена, дочь и остальные члены семьи. Дочь, как мы позже узнали, была санитаркой в отряде Гвардии Людовой. Да и вообще почти вся семья была так или иначе связана с партизанами.

Мы быстро обо всем договорились. Запаковали аппаратуру. Они помогли нам разобрать ее, и мы тотчас же двинулись в обратный путь. Связной провел нас сначала по тропинке, а потом проселочной дорогой. Показал нам путь к станции. В сколоченном из досок помещении не оказалось ни одного пассажира. Но без разрешения гитлеровских властей здесь нельзя было приобрести билетов.

— Об этом нас предупредили, — вставил Янек.

— Да, мы знали об этом. На поезд сели без билетов — дали проводнику деньги. В Скаржиско-Каменной пересели на поезд, идущий в Краков. Время тянулось ужасно медленно. На каждой остановке у нас могли проверить багаж. Но мы были готовы к этому: опустили бы наши сумки на ремнях за окна вагона. Ехали целую ночь. Незадолго до полудня поезд подошел наконец к краковскому вокзалу. — Валя вновь сделала паузу. Ее выручил Янек.

— Я выскочил из вагона раньше, чтобы убедиться, нет ли немцев. Никого не заметил. Вернулся к Вале и сказал, что можно выходить.

— Мы успели смешаться с толпой и добраться до выхода, — продолжала Валя. — Вдруг из-за колонн появились немцы. Среди них был полицай, известный в городе своей жестокостью. Честно говоря, в этот момент нам обоим стало не по себе. Но отступать было уже поздно. Шли мы не спеша. В руках вместо билетов деньги. Контролер сразу же взял их и даже поблагодарил. Теперь перед нами были гитлеровцы и полицай. Наступал решающий момент. И вдруг произошло непредвиденное. Прямо перед нами немцы приказали открыть чемодан какому-то мужчине. Тот открыл — и гитлеровцы увидели золотые кубки и церковные блюда. Они тотчас же набросились на добычу, вырвали у мужчины чемодан и, забрав с собой его владельца, вместе с полицаем ушли на станцию. Мы бросились к трамваю. Что было потом, вы уже знаете.

— Трудный, но счастливый день, — заметил я. — И мы стали думать о втором этапе переброски.

Когда Валя с Янеком были еще в пути, я связался с товарищами в Кшешовице, Тшебине и Мысляховице, поскольку дальнейшая трасса переброски радиостанции, проходила через эти районы. Янек и Валя стали готовиться в дорогу. Время торопило. Федя и Юзеф уже собрались. Мы попрощались с семьей Солтыков и через полчаса были уже в квартире жены Дзивлика. Здесь упаковали аппаратуру в чемодан и портфель и двинулись к заставе. Договорились, что до Кшешовице доберемся на попутном грузовике. Валя несла чемодан. Федя — портфель. За поясом у каждого был пистолет. Янек и Валя пошли к заставе первыми. Янек должен был договориться с шофером. Не знаю, как это получилось, но он выбрал машину, водителем которой был немец в мундире вермахта. Они возили уголь с шахты «Серша» неподалеку от Тшебини. Этот способ транспортировки аппаратов, как мы рассудили, мог оказаться даже самым безопасным. Тот, кто едет с немцами, не должен вызывать подозрений.

Мы залезли в кузов грузовика. Немецкие солдаты уселись в кабину. Грузовик тронулся. Мы с Юзефом стояли, опираясь на крышу кабины. Через заднее окошко нам были хорошо видны затылки шофера и конвойных. Скорость прибавляла силы ветру, вздымавшему угольную пыль в кузове. Вскоре наши лица стали совсем черными. Только белки глаз сверкали.

Автомобиль мчался по шоссе. Меньше чем через полчаса показались первые дома Кшешовице. Сразу же за городом пролегала воздушная канатная дорога. Вагонетки, словно большие пауки, медленно плыли в ту и другую сторону. Здесь мы собирались сойти. И вдруг под канатной дорогой мы увидели четырех гестаповцев с автоматами наперевес. Один из них поднял руку — хотел остановить грузовик. Мы объяснились друг с другом взглядами. Если грузовик остановится и у нас потребуют документы — будем стрелять. Грузовик быстро приближался к ним. Вот они уже совсем рядом… но грузовик, минуя их, проехал дальше. Скорость очень большая, и водитель не сумел вовремя затормозить.

Федя и Юзеф улыбнулись. Грузовик остановился метрах в ста за канатной дорогой. Мы молниеносно выскочили. Молодые люди из строительной службы, стоявшие здесь, быстро заняли наши места. Грузовик отъехал.

Четыре вооруженных гестаповца смотрели в нашу сторону. Но это нас уже не страшило: неподалеку в кустах дежурили пятеро гвардейцев с оружием в руках. Мы по двое пошли к зарослям и здесь нашли гвардейцев. Затем двинулись в Менкиню. А в скором времени были на квартире у Станислава Бодзенты (секретарь партийного комитета в Менкине около Кшешовице. Погиб в 1943 году).

— Ждал вас с нетерпением. Вижу, что все в порядке, — проговорил Бодзента. — Только вид у вас такой, будто вы не из Кракова, а прямо из шахты.

— Это чтобы гитлеровцы не узнали нас, — пошутил я.

Юзеф и Федя должны были идти дальше через границу в Словакию в сопровождении товарищей из Хшанува. Мы же свою роль сыграли.

— Дайте нам знать, когда доберетесь до места, — попросил я Юзефа.

В дальнейший путь через «зеленую границу» они отправились вместе с группой товарищей, которой руководил Францишек Пытлик из хшанувской организации.

Через несколько недель я узнал, что Юзеф и Федя успешно перебросили радиостанцию на свою базу в Чехословакии.

На жизнь и на смерть

Валя и Янек отправились обратно в Краков, я подался прямо в Чернихув. После нападения на молочный завод в Рыбной немцы не предпринимали никаких ответных действий и вообще не показывались. Крестьяне больше не сдавали молоко: его негде было перерабатывать. В последнее время приходилось все больше заниматься организационной работой, а меня неудержимо тянуло в лес. Время от времени я встречался с Франеком (Сасулой) на лагевницкой цементной фабрике. Поддерживал связь с отрядами Батальонов Хлопских в районе Могилы и громады Халупки, по-прежнему встречался с членами крестьянской партии района Забежув — Кожене и Выжги. Они всегда помогали нам. Я расширял свои связи.

Однажды мне сообщили, что я срочно нужен Зигмунту и начальнику штаба округа Шибистому, прибывшим в Подгале. «Что-то важное», — подумал я и вместе с отрядом отправился на свидание. Оно состоялось в Чернихувском лесу. Командующий округом и его начальник штаба рассказали мне, какой бой с гитлеровцами выдержали гвардейцы из Жешува. Несколько наших товарищей было убито.

Зигмунта и Шибистого сопровождали два гвардейца из жешувского отряда Гвардии Людовой.

— Теперь они будут сражаться в нашем отряде. Дельные ребята. В Жешув надо переправить сто килограммов динамита. Нужно во что бы то ни стало взорвать железную дорогу, идущую на восток. К приему динамита все готово — квартира, транспорт, люди. Перенесите только взрывчатку в Беляны. Детали мы еще обсудим.

— Все будет сделано, — заверил я.

Мы решили наладить более тесную связь с руководством партии и командованием Гвардии Людовой. Местные товарищи ощущали потребность в такого рода контактах.

Вечером состоялось построение отряда. Гвардейцы стояли в строю в две шеренги. Шибистый зачитал приказ командующего округом. В нем говорилось о том, что необходимо усилить и расширить борьбу с оккупантами. Нескольким гвардейцам были присвоены воинские звания. Ночью четверо гвардейцев — из них двое новых из Жешува — и Шибистый забрали динамит и вышли из леса в направлении Белян.

— После выполнения задания, вернетесь в лес к лесничеству. Здесь я буду вас ожидать, — сказал я гвардейцам.

Лесничество Косыцажа часто служило нам пунктом сбора. Петр Косыцаж и его сын Станислав, члены ППР и Гвардии Людовой, всегда были готовы к действиям. Зося носила нам в лес еду, покупала в магазинах все необходимое.

После совещания, проведенного в отряде, я решил вместе с Вильком, Чарным, Грегорчиком и Очкосем привести в исполнение приговор, вынесенный Цейсу, начальнику жандармерии в Забежуве около Кшешовице. Он издевался над поляками, давая волю своим садистским наклонностям. На его совести были и советские пленные, которым удалось бежать из лагерей. В воскресенье вечером он собирался ехать в Чулув. Там-то мы и решили его накрыть. Я думал об этом, Дожидаясь возвращения четырех гвардейцев. Сюда должен был прибыть и командир отряда Чарны. Отряд я отослал в лес около Русоцице. Очкосю поручил обеспечить ребят продовольствием. Тихо шумели деревья. Время шло страшно медленно, а ребята все не появлялись. Наконец послышался условный протяжный свист.

— Все в порядке? — спросил я ребят, как только они показались из-за деревьев.

— Да, — услышал я в ответ.

— Пошли к лесничему.

Ребята ночевали в стоге сена на гумне. Мне же было не до сна. Мысли вертелись вокруг Цейса. Беспокоил Чарны, который еще не появился. Утром мне предстояло вместе с Зосей идти в ближнюю деревню и взять у кузнеца пистолет и патроны.

Утро было ясное, теплое. Солнечные лучи разогнали молочные клубы тумана. День обещал быть прекрасным. Косыцажи уже встали. Старик лесничий и его жена оделись и ушли, пообещав скоро вернуться. Я пошел на кухню бриться. Зося хлопотала по хозяйству. Умываясь, я случайно взглянул в окно и остолбенел: верхом на лошадях ехали немецкие жандармы и темно-синие полицейские. Они быстро приближались к лесничеству. Впереди ехал Цейс. За ним — несколько телег с крестьянами. «Наверняка заложники», — мелькнула мысль. Они подъехали к дому. Я был без оружия. На кухню влетела испуганная Зося. Схватила с кухонного шкафа ключи.

— Михал, я ухожу. Пошли вместе, — поправилась она.

Я смотрел то на Зосю, то на ножи, лежащие на столе. Стал искать топор. Зося звала:

— Пошли, закрываю!

Я успел надеть рубаху и пиджак. Мы потихоньку вышли. Зося закрыла дверь на засов. Проходя мимо группы людей, я спросил:

— Охота, что ли, сегодня какая?

— Скоро увидите сами, — бросил кто-то из крестьян.

Я посмотрел в сторону риги, где находились ребята. Те, кто был на посту, должны были видеть все. В одном из сараев находился Чарны. Он вернулся на заре — я об этом не знал — после свидания с семьей. Приезд немцев застал нас врасплох. Сумеют ли ребята и Чарны незаметно отойти?

Люди, которые неподалеку пасли коров, при виде жандармов начали убегать. Одни пытались тянуть за собой и коров. Другие бросали их на произвол судьбы. Они бежали к домам, находившимся на расстоянии нескольких сот метров.

Я сказал Зосе, что провожу ее до Чернихува. Постепенно мы ускорили шаг: ведь каждую минуту могло начаться преследование. Я решил живым не сдаваться. У меня с собой была доза цианистого калия.

Мы с Зосей отошли от немцев уже на километр. Впереди показалась Висла.

— Нужно переправиться на ту сторону. Оставаться здесь нельзя, — сказал я Зосе.

Только на другом берегу мы почувствовали облегчение.

Неожиданно в небе появились красные отблески, потом в лесу посветлело, а некоторое время спустя в воздух взметнулся столб черного дыма. Это горело лесничество. Зося бросилась к Висле, чтобы переправиться на тот берег.

— Наш дом горит! Там отец, мать, брат! Пустите меня к ним!

Но я не мог позволить ей вернуться. Люди бежали к Висле. Некоторые бросались в воду прямо в одежде. Они убегали от остервеневших гитлеровцев. До нас доносились звуки выстрелов. Шел бой…

Позже я узнал, что произошло. Немцы обнаружили гвардейцев, однако те оказали им упорное сопротивление. Меткими выстрелами из риги они поражали атакующих их жандармов. Не сумев овладеть ригой, немцы прибегли к последней возможности — подожгли ее гранатами. Но к это не заставило парней сдаться. Тогда немцы вызвали подмогу из Кальварьи. Силы противника теперь намного превосходили силы гвардейцев. Они не смогли пробиться и в неравном бою погибли от пуль и огня. Из четверых удалось вырваться только одному.

В бою в плечо был ранен Цейс. Но врачи спасли его. Так что пока он избежал судьбы, которую мы ему готовили.

Чарного застали врасплох. Он попал живым в руки немцев, так как находился в другом сарае. Жандармы схватили и старика лесничего Косыцажа, который, увидев свой дом в пламени, вернулся, хотя соседи не хотели пускать его. Жена и сын Сташек не пошли с ним. Чарного и лесничего увезли в лагерь. В бою погибли гвардеец из Жешува и двое из Русоцице.

Причина нашей неудачи выяснилась позже. Четверо гвардейцев, которые выполняли задание по доставке динамита, проявили неосторожность. Когда они возвращались из Белян, им захотелось проведать своих девушек. Заскочили в несколько домов. Время шло, они теперь запаздывали к назначенному часу. В громаде Рончна около Лишек наткнулись на жандармов. Бог знает как это произошло, но жандармам пришлось удирать. Понимали ли ребята, что этим они раздразнили медведя в берлоге? Этот важный факт они утаили от меня. Если бы я знал все, то предпринял бы необходимые меры предосторожности.

О Зосе позаботились семья и товарищи.

Наступил сентябрь 1943 года. Ковальский и Настек поставили перед организациями ППР и Гвардии Людовой новые задачи. Я встретился с Зигмунтом. Он говорил главным образом об ослаблении бдительности:

— Мы еще не расправились должным образом со шпионами и врагами, — говорил он. — В районе все охвачены желанием мстить. ППР и Гвардия Людова не намерены ослаблять борьбу. И это хорошо, поскольку борьбу следует усилить. Восточный фронт трещит по швам. Гитлеровцы грабят где только можно. Объединить силы, выстоять и начать новые действия — такова наша задача.

Зигмунт замолк на мгновенье, а затем продолжил:

— Следует собрать отряд, назначить нового командира. Гвардейцы уже готовы выполнять боевые задачи самостоятельно. Им надо только помогать.

Затем Зигмунт перешел к другому вопросу — о необходимости расширить борьбу:

— Люди ищут связи с нами, хотят бороться. Необходимо наладить с ними контакты, принять в наши ряды.

Вскоре Зигмунт выехал в Краков. После боя у лесничества он должен был предупредить людей, что следует принять специальные меры предосторожности, обезопасить склады. Он всегда был предусмотрительным. Затем Зигмунт выехал в Варшаву. Мы долго ожидали, когда он вернется в Подгале. Наконец узнали о Варшавском восстании. Зигмунт погиб во время боев в столице.

Как-то меня разыскал Янек Шумец. По выражению его лица и по тому, как он со мной поздоровался, я понял, что пришел он с неприятным известием. И не ошибся.

— На улице в Кракове, — сообщил он, — арестовали товарища Настека. Я видел это собственными глазами. Его связали, но он пытался вырваться. Не знаю, как я удержался, чтобы не помочь ему. Но у меня с собой не было оружия.

И Зигмунт, и Настек погибли. Они без колебаний отдали свою жизнь за родину.

Так мы потеряли руководителей округа. Я с головой ушел в работу, чтобы отогнать тяжелые думы. Но я немного опередил события. Зигмунт погиб в августе 1944 года, Настек же был арестован в декабре 1943 года. Сейчас же шел сентябрь 1943 года. Я поддерживал связь с начальником штаба округа Стефаном Шибистым. Осенью — это был конец сентября — во всем округе отмечалось оживление конспиративной деятельности. Но мы стали ощущать отсутствие руководства.