Шли бои

«28.10 1944 г. Шоссе Закопане — Краков у деревни Стружа. Уничтожен грузовик с продовольствием, убит один немец.

3.11 1944 г. На станции Строне (Краков — Кальварья) уничтожены телеграф и телефон, разоружено 17 немцев.

6—7.11 1944 г. Воля-Радзишевска. Взорван мост, пущен под откос воинский эшелон. Уничтожено: паровоз, 4 платформы с грузовиками, 3 вагона с солдатами. Убито 40 гитлеровцев. Ранено 60—70. Движение прервано на 20 часов.

2—3.12 1944 г. Около станции Велька Касина пущен под откос воинский эшелон. Уничтожены 2 паровоза, 4 вагона с лошадьми и солдатами. Движение прервано на 15 часов.

25.12 1944 г. Деревня Рацеховице около Добчице. Захвачен в плен немецкий инженер-майор Курт Пекель из краковского укрепленного района, член гитлеровской партии с 1925 года (номер партийного билета 10340). Очень ценный «язык».

29.12 1944 г. Деревня Рацеховице. Захвачено у немцев 10 лошадей, 2 повозки. Взято в плен 9 предателей-власовцев.

7.1 1945 г. Деревня Возаны около Велички. Взят в плен немецкий унтер-офицер.

8.1 1945 г. Бузув. Группа наших товарищей вместе с группой партизан АЛ напала на пограничный отряд немцев. Убито 2 немца, ранено 8.

12.1 1945 г. 14.00 (время московское). Немцы силой до 1000 солдат окружили наш лагерь в районе горной деревушки Козлувка. После полуторачасового боя мы прорвались вместе с польским партизанским отрядом и без потерь вышли из окружения. В бою отличился Растопшин Семен, он убил 5 немцев и захватил их пулемет.

12.1 1945 г. Около деревни Пальча мы с Семеном напали на немецкий лагерь. Обстреляли его из леса. Убито и ранено несколько немецких солдат.

19.1 1945 г. Борис и Костя убили немецкого штабного офицера, забрали документы штаба 545-й немецкой дивизии.

21.1 1945 г. Растопшин, Шиманьский и я захватили в плен 9 немецких солдат, в том числе 2 обер-ефрейтора. Все из 344-й дивизии.

21.1 1945 г. Взят в плен радист 59-го немецкого корпуса.

22.1 1945 г. Взяты в плен 3 немца, в том числе обер-фельдфебель».

«17 сентября 1944 года я, как и всегда, поднялась на чердак, чтобы связаться с Центром. Начала передавать радиограмму. Поглощенная делом, не слышала, как немцы окружили дом. Поняла все только тогда, когда меня схватили за волосы и к спине приставили ствол автомата. Потом меня за волосы стащили вниз. Внизу я увидела страшную сцену: в углу комнаты лежали лицом вниз с разведенными в стороны руками дочери хозяина — Ружа и Стефа. К их головам были приставлены стволы автоматов. В другом углу в той же позе лежал отец девочек.

Вокруг дома стояли солдаты с автоматами. По углам были установлены пулеметы. Мне приказали стать к стене, за которой находился капитан. Там было укрытие, которое мы с хозяином подготовили два дня назад. Михайлов слышал все. Я решила вести себя так, чтобы немцы поскорее ушли: хотелось спасти жизнь командиру. На все их вопросы отвечала смело.

От капитана меня отделяла всего-навсего стенка из досок, и я очень боялась, чтобы он чем-нибудь не выдал себя. На допросе, как это ни удивительно, мои ответы и ответы хозяина совпадали. Наконец обыск кончился, и нас повели. Все это время меня мучил вопрос: кто мог нас выдать? Желая дать знать капитану, что опасность миновала, я запела. Когда мы вышли на дорогу, я увидела пеленгаторы. Мне сразу стало легче: я поняла, что никто из моих друзей не совершил предательства. Всех нас посадили в машину. Хозяин держался очень хорошо, даже улыбался, а у девочек вид был растерянный. Я снова запела песенку из фильма «Актриса», вставляя в нее свои слова, в которых просила хозяина держаться мужественно и не выдавать капитана. Он понял меня. Мы все время обменивались взглядами. Потом меня пересадили в другую машину. И вот мы подъехали к краковской тюрьме на Монтелюпихе. Там я видела своих друзей в последний раз. Прежде чем увели хозяина и его дочек, мы молча, вопреки запрету немцев, простились друг с другом. Больше я их не видела».

«Я радовался тому, что дела шли хорошо. Но моя радость оказалась преждевременной. Враг уже схватил нас за горло.

В воскресенье 17 марта 1944 года через связного я получил известие, что радиостанция накрыта, а Ольга во время передачи арестована.

Руководитель польского подполья в Кракове Михал Зайонц (наше командование знало его под псевдонимом Зайонц), человек смелый, рассудительный, с большим жизненным опытом, уже знает о постигшем нашу группу несчастье.

Во времена санации, да и теперь, он потерял много самоотверженных и смелых товарищей и без слов понимает мою боль.

От Зайонца узнал, что немцы ведут подготовку к возведению так называемого восточного оборонительного вала, который должен проходить в районе Кракова, Велички, Бохни и дальше. Обсуждаем с ним вопросы взаимодействия.

Березняк тем временем с помощью радиста Ивана Рудницкого, находившегося в отряде Тадека, установил связь с Центром. Штаб фронта сбросил нам новую радиостанцию. У нас снова надежная связь с Большой землей.

Усиливаем разведывательную деятельность, пользуясь помощью Зайонца и других. Добываем сведения о 317, 422, 217, 232-м и других пехотных батальонах противника, переброшенных в район Сандомира. Устанавливаем количество и расположение военных аэродромов врага в окрестностях Кракова.

Немцы приступили к сооружению вала. Тысячи польских граждан принудительно согнаны на рытье противотанковых рвов. Днем и ночью идет строительство железобетонных дотов. И все это делается для того, чтобы задержать победоносное шествие частей Красной Армии.

Нашему командованию нужны подробные сведения об укреплениях врага. Встречаясь с Зайонцем, прошу помочь снять квартиру в районе строительства дотов. Хочу работать на рытье окопов. Идем с ним в Модльничку. Квартиру он мне подыскал, и вот я уже работаю на строительстве оборонительных дотов. Устанавливаю их расположение и количество.

Больше здесь делать нечего. Еду в Тенчинек. Здесь, в оцепленном немцами лесу, по данным польских товарищей, находятся важные объекты. Вместе с ними устанавливаю, что там размещены крупные артиллерийские склады. Передаем сведения в штаб и ждем налета бомбардировщиков.

Уезжаю из Тенчинека. Вместе с Очкосем иду в горы на встречу с командиром.

Из советских солдат, бежавших из немецкого плена, Березняк организовал отряд. Он охраняет радиостанцию и проводит диверсии на немецких коммуникациях. Радисткой стала Анка. Ольга все еще в руках немецкой контрразведки.

Кроме нашего отряда в горах находятся диверсионные отряды Тихонова, Калиновского, Ефремова, Довгалева.

Мы разрабатываем план дальнейшей работы. С болью расстаюсь с товарищами и возвращаюсь в Краков. Как трудно снова идти в логово врага! Тяжело. Я уже даже не думаю об опасности, которая грозит мне на каждом шагу. Ведь я все время нахожусь на краю пропасти. Если бы не отважные польские товарищи — Михал Зайонц, Валерия Зайонц, семьи Людвика Солтыка, Игнация Тарговского, Метека Кавы (Коника), Станислава Очкося, Бронека Павлика и других, мне пришлось бы очень, очень тяжело.

Вместе со Станиславом Очкосем (Скала) возвращаюсь в Чернихув. В Варшаве восстание. Польское эмигрантское правительство вместе с польской реакцией решило «освободить» столицу Польши без помощи нашей армии. И вот Варшава горит. Гибнут люди. Превращаются в руины памятники старины.

Я не варшавянин, но мне до боли жалко людей, город…

Работать в Кракове становится все труднее. Немцы боятся повторения варшавских событий. Все чаще устраивают облавы, вводят специальные карточки, в которых делают отметки о выходе на работу. Без разбора хватают на улице людей и отправляют их в трудовые лагеря.

От польской группы, работающей на железной дороге, получаю сведения о переброске вооружения и войск. Информацию эту передаю для радиостанции. Материалы очень ценные. Немцы перебрасывают свою артиллерию в район Сандомира…

Польские подпольщики Зайонц и Валя добывают ценные сведения о состоянии морального духа немецких солдат, находящихся в Кракове, а также о прибывших в Краков немецких отрядах. Здесь появились и части Власова — изменника родины.

Немцы начинают подготавливать уничтожение главных объектов города. Они уже не надеются остановить войска Красной Армии. Решают, отступая, уничтожить Краков.

Михал Зайонц вместе со своими партизанами старается добыть сведения о том, какие объекты заминированы. Это нужно для спасения Кракова, а также советским войскам, которые вот-вот должны подойти к городу. «От нашей работы будет зависеть очень многое», — повторяет Михал.

Зайонц умеет подбирать людей для того или иного дела и работать с ними. Это кадровый партизан, закаленный коммунист. Для него и его жены нет ничего дороже родины. Они все свои силы отдают борьбе за освобождение Польши. И нет задания, которое они не выполнили бы. Михал и Валя собирают данные о заминированных объектах Кракова. Михал нашел людей, которые доставляют ценную информацию о немецких укреплениях в районе Катовице, Сосновеца и Рыбника.

Мне нужны новые документы. Зайонц советует поехать в Величку. Там есть человек, который отлично препарирует документы. Вместе с Михалом и его женой отправляюсь в Величку к этому «профессору», по изготовлению документов. У вокзала нас постигает неудача. Немцы арестовывают Михала. Представляю, что в эту минуту испытывала Валя! Но она едет со мной в Величку. Там заходим в один домик. Небольшая комната, кровать, несколько стульев, стол, на котором лежит «Гонец Краковски». Валя представляет меня молодому человеку, Владеку…

Возвращаюсь в Краков, в Чернихув. Валя энергично принимает меры для освобождения Михала. Погода отвратительная. С финансами дела обстоят настолько плохо, что я даже не могу помочь этой мужественной женщине.

Еду поездом до Кракова. От Прысака узнаю, что Зайонц уже на свободе. Встречаюсь с Михалом. Его люди собрали массу сведений о немцах и об окрестностях города.

Из Кракова возвращаюсь в Кшешовице. Здесь теперь постоянное место моей работы…

Из Верхней Силезии приходят сведения о немецких оборонительных укреплениях в районе Домбровы-Гурничей… Враг уже не надеется задержать наши части под Сандомиром, и ускоренными темпами укрепляет немецкие границы. Куда девалась немецкая спесь? Немцев просто не узнать. От их самонадеянности и веры в победу не осталось и следа. На весь мир они кричали о могуществе Германии, а теперь запугивают свой народ и оккупированные народы «большевистским нашествием», строят укрепления, ведут борьбу с партизанами, хватают и бросают в концентрационные лагеря ни в чем не повинных людей.

Палач польского народа Франк заигрывает с поляками. В Вавельском замке организует приемы, которые широко освещаются в газете «Гонец Краковски», выступает с речами, призывая поляков оказывать всестороннюю помощь беженцам из Варшавы. Одним словом, он выступает в роли «благодетеля», чуть ли не отца польского народа. Но поляки знают цену этим «благодеяниям» и борются.

Польские партизаны все чаще совершают нападения на врага. С каждым днем все большее число немецких эшелонов взлетает на воздух, все больше гитлеровцев находят могилу на польской земле.

Подпольные группы ППР в районе Кракова под руководством Зайонца героически борются за спасение города. Враг уготовил ему судьбу Варшавы. Поспешно минирует главные объекты Кракова, рассчитывая подорвать их при отступлении. Подполье ведет героическую борьбу. Патриоты устанавливают место, где проходят немецкие кабели, и это в такое время, когда немцы устраивают облавы.

Из Кракова приходят сведения о переброске немецких войск из Франции в район Сандомира. Немцы поспешно пополняют свою 17-ю армию.

Я передаю информацию и ухожу в горы в отряд Михайлова. Докладываю Михайлову о приготовлениях врага.

— Трудно будет нашим в Сандомире, — говорит Михайлов. — В горах произошли перемены. Вместе с польскими отрядами мы сменили местонахождение.

Немцы напали на след партизан. Атаковали их. Наши и польские партизаны отразили их атаки. Трое из наших людей погибли. Это трое русских, которые бежали из плена и присоединились к партизанам. Похоронили их в деревне Козлувка. Для семей они были пропавшими без вести, для многих людей на польской земле — неизвестными солдатами, а для меня — товарищами…

С самолетов нам сбросили груз. Теперь у нас достаточно оружия. Задерживаюсь в Чернихуве…

В одну из октябрьских ночей меня поднимают с постели.

— Что случилось? — спрашиваю, протирая глаза.

— Ольга… пришла Ольга!

— Ольга?! Ее же арестовали немцы!

— Убежала, — говорят мне товарищи.

Хватаюсь за пистолет. В голове мысль: дом окружен. Я в ловушке… Встречаюсь с Ольгой. Она в нескольких словах рассказывает о побеге. Переправляю ее в лес, а сам оставляю квартиру в Чернихуве.

Еду в Краков. Там узнаю, что на одну из моих квартир, к Игнатию Тарговскому, приходили немцы и спрашивали обо мне и Ольге. Хозяева сильно перепугались. Им грозит смерть, если немцы узнают об их сотрудничестве с Ольгой. Через связного уведомляю об этом командира группы».

«После допросов (всех нас допрашивали отдельно) меня поместили в одиночку. Всю ночь я не смыкала глаз. Прощалась с жизнью. Читала надписи на стенах, слышала ужасы той страшной ночи. Тогда же решила сказать немцам, что у меня якобы назначена встреча в каменоломне. Все тщательно обдумала и на допросе заявила об этом. Приняла решение бежать. Немцы ухватились за эту мнимую встречу и повезли меня в каменоломню. Но когда мы отъехали от Монтелюпиха и я увидела грузовики с вооруженными солдатами, мои планы рухнули. Мы вернулись в Краков ни с чем. Немцы привели меня в отдел абвера. Я очутилась в руках немецкой контрразведки. Начальником отдела был капитан, а его заместителем — немец из России Гартман. После бесед с ним у меня возникла мысль склонить его к сотрудничеству с нами. Я начала осторожно прощупывать его. Наконец мне удалось перетянуть его на свою сторону.

Мы договорились, что он устроит у себя одного из наших. Узнав, что я собираюсь бежать, Гартман перепугался и очень просил меня, чтобы я не убегала когда он будет находиться у себя в отделе…

25 сентября, когда на дворе стемнело, я бежала. Бежала из уборной. Перебралась через шоссе и бросилась к лесу. Как долго я бежала, не помню. Знаю только, что бежала пока не кончился лес, а он был большой, тянулся километров на пять — семь. И лишь когда я оказалась на опушке леса и увидела впереди Модльничку (в тот момент я не знала, что это за местность), только тогда пришла в себя. Крадучись подошла к какому-то домику, стоявшему на отшибе. Хозяева впустили меня, накормили, но проводить отказались: сказали, что кругом немецкие патрули.

На рассвете они показали мне, как идти дальше. Вскоре я добралась до Рыбной. Там меня переодели, спрятали в копне ржи и установили наблюдение за дорогами. Мы видели, как в районе деревни Санка немцы проверяли документы у каждого прохожего. Искали меня. Ночью, сообщив Игнацию согласованный с Гартманом пароль, я вместе с Франеком Тарговским отправилась к партизанам. Там встретилась с Алексеем. От него узнала, что меня ждут, что все живы и здоровы, что дела идут хорошо. Значит, Врубель и его дочери никого не выдали. Ночью со Сташеком ушла в горы. Утром мы встретились со своими. Какая это была радостная, сердечная, волнующая встреча…»

«Несколькими днями позже (после побега Ольги. — Ю. Зайонц) получаю письмо от немцев, в котором они выражают желание встретиться со мной. Передаю это письмо командиру, который сообщает обо всем в Центр. Центр категорически против моей встречи с немцами. Мне даже запрещается показываться в районе деревни Морги.

Получаю от немцев еще одно письмо. Вместе со Скалой отправляюсь в горы. Сколько я уже отмахал километров в тылу у немцев?

Михайлов также не советует мне идти на встречу с немцами. «Это может быть западня. А вообще-то как хочешь, решай сам», — сказал он мне. Вернувшись в Чернихув, долго обдумываю, как быть. В конце концов решаю идти на встречу. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Через связного Метека Каву посылаю немцам письмо, в котором соглашаюсь встретиться.

Беседую с Михаилом Зайонцем, Вильком и другими товарищами. Мы готовимся к встрече с немцами. Вильк подбирает трех вооруженных гвардейцев и хочет сам встретиться с гитлеровцами. Назначаем встречу в районе Чернихува. В своем письме указываю место встречи, но в то же время предупреждаю, что, если в этом районе в этот день появится хоть один немецкий солдат, встреча не состоится…

Подходит день встречи. Мы с Вильком встаем рано и отправляемся в лес. Наши гвардейцы уже там. Ждем час, второй. Сидим и курим. Время движется дьявольски медленно. Стрелки часов показывают десять. Поднимаюсь и проверяю бельгийский пятнадцатизарядный пистолет, прячу его за пояс, осматриваю маузер, кладу его в карман и иду к дому лесничего. Здесь назначена встреча с Ромаховым — в письме фигурировала эта фамилия — представителем кшешовицкого отдела немецкой контрразведки, а в двенадцать часов должна состояться встреча с самим руководителем — Гартманом.

Польский гвардеец докладывает мне, что какой-то человек в гражданской одежде идет в нашу сторону. Подхожу к дому лесничего. Здесь на часах стоит Метек Кава, отважный польский партизан. Он докладывает мне, что в назначенное нами место пришел шваб.

— Давай его сюда, — говорю я.

Метек уходит. Я сажусь на землю и жду еще двадцать минут. Мне они кажутся вечностью. Трещат кусты. На поляну выходят Метек Кава и человек в темно-голубом плаще. Встаю. Человек в темно-голубом плаще подходит ко мне и говорит:

— Ромахов.

Он садится против меня (в это время подходит Вильк) и начинает рассказывать о себе, о своей жизни. Он русский, родился в 1920 году. Был учителем математики в одной из школ Краснодарского края. В настоящее время — агент абвера. Он рассказывает о службе у немцев, о своей любви к России, об освобождении Ольги. Я сижу и слушаю его, а мысли мои в это время далеко, среди тех, кто действительно любит Россию, готов отдать за нее жизнь…

Меня главным образом интересует Гартман, начальник контрразведки. Я прерываю Ромахова:

— Кто действительно любит Россию, тот находится по другую сторону фронта и с оружием в руках защищает ее. А вы… вы служите врагу.

Ромахов пытается убедить меня, что случайно попал к немцам, что готов искупить свою вину, что освобождение Ольги — его заслуга.

В эту минуту появляется легковой автомобиль. Из него выходит человек с охотничьим ружьем. Направляется он к месту нашей встречи. Дежурный гвардеец подводит его к нам.

Это Гартман. Разговор не клеится. Он говорит о погоде, о женщинах, об охоте. Вильк открывает портфель, достает две бутылки водки и колбасу.

— Стаканов нет. Будем пить по-партизански. — Вильк выбивает пробку и подносит бутылку ко рту.

Я смотрю, как он пьет. Меня всего корежит: я ведь никогда не пил из бутылки. Думаю, что делать, если Вильк протянет бутылку мне. Но Вильк, словно прочитав мои мысли, подает бутылку Гартману. Тот берет ее и выпивает водку до дна. Я улыбаюсь и говорю:

— Это по-русски.

— Я же родился в России, — поясняет Гартман.

Я пытаюсь шутить:

— Черт знает, что получается. Шел на встречу с немцами, а встречаюсь с русскими.

— Нет, я немец, но родился в Москве. В тысяча девятьсот двенадцатом году, — говорит Гартман.

Встреча подходит к концу. Теперь, в 1946 году, я не жалею, что пошел на эту встречу. Гартман и Ромахов позже хорошо поработали на нас. Благодаря им я получил много ценных информаций, в том числе подробные данные о 17-й немецкой армии, занимавшей оборону в районе Сандомира, а также о расположении в Кракове почти всех немецких воинских частей. Так что Краковский гарнизон нами был уже полностью разведан…

Ноябрь кончается. Вместе со Скалой снова идем в горы к партизанам. По возвращении Гартман вручает мне «аусвайс» — документ, подтверждающий, что я работаю в немецком абвере в Кшешовице.

И вот я «сотрудник» немецкого абвера. Кроме документов получаю разрешение на ношение оружия и продовольственные карточки. Теперь я могу свободно ходить по Кракову».