Шли бои

Последние дни неволи

Немцы укрылись со своим смертоносным кабелем в центре форта на Пастернике. После занятия форта гитлеровцы усилили его охрану. Сообщили об этом Алексею. Радиостанция в свою очередь передает эти сведения в штаб. Теперь мы уже твердо знаем, что кабель соединен со всеми заминированными объектами города, что немцы установили здесь приспособление для произведения одновременного взрыва нажатием кнопки или включением рубильника. Последние работы закончились еще в первых числах января 1945 года. Эти данные Шаповалов получил от Гартмана и Ромахова.

В самом Кракове сосредоточено много немецких войск, которые занимают позиции в дотах и других оборонительных сооружениях города.

Одновременно началась эвакуация учреждений и немецкого гражданского населения. Оно в панике покидало Краков. Уходили по шоссе, которое ведет в Катовице. Мы непрерывно вели наблюдение за шоссе и железной дорогой. Партизаны Армии Людовой в городе и его окрестностях еще больше активизировали свою деятельность в интересах советской разведки. Шаповалов каждый день получал многочисленные ценные донесения. Алексей то колесил по окрестностям, то приходил к нам, то отправлялся на условленную встречу с Гартманом. Если донесения были точные, Валя в отсутствие Шаповалова передавала их советским радистам.

Гитлеровцы готовились к тому, что Красная Армия нанесет удар по Кракову с востока. Они разрабатывали свои планы с учетом того, что удар будет наноситься вдоль основной железной дороги и шоссе, идущих из Тарнува и Бохни. Алексей успокаивал нас:

— Мы не допустим, чтобы бои шли в Кракове. Считайте, что это последние минуты пребывания немцев в городе.

Наступило 17 января. Поля покрывал снег. И хотя зима в том году не была снежной, вершина холма Костюшко отливала серебром на фоне бледной лазури неба, а когда его окутывали облака, он искрился снежной белизной. Холм был для меня символом стойкости. С восточной окраины города до нас долетали глухие взрывы. Мы каждым нервом чувствовали приближение решающего часа.

Михайлов и Ольга перебрались с радиостанцией в окрестности Мысленице. Шаповалов попросил Валю отнести им важное донесение и сразу же возвращаться.

Валя отправилась в путь. Ей нужно было кружить, путать следы, потому что на дорогах, ведущих на запад, все время образовывались заторы из гитлеровских автомашин, которые везли живую силу и технику вермахта. Валя благополучно добралась до капитана Михайлова и вручила ему пакет с донесением. В обратный путь двинулась в тот же день, то есть 17 января. До Кракова добралась к вечеру. Увидев ее, мы облегченно вздохнули.

— Дороги забиты машинами с солдатами. Похоже, что гитлеровцы удирают сломя голову, — рассказывала она нам.

Не успела она рассказать нам, как дошла до Михайлова, Алексей прервал ее:

— У меня есть еще одно очень важное дело. Было бы хорошо, если бы ты еще раз смогла сходить к Михайлову.

Мы накормили Валю, дали ей сухую обувь и платье. Шаповалов поднялся и стал прощаться с нами.

— Мне нужно еще побывать в Кшешовице и на главной дороге. Может, заберусь и дальше. Документы у меня есть.

— Тогда до завтра.

— До завтра.

Валя уже собралась уходить, но в этот момент завыли сирены: воздушная тревога. Ей так и не удалось уйти.

Освобождение

Мы находились в домике в Броновице. После объявления воздушной тревоги все жильцы спустились в подвал. Мы пошли за ними. Грохотала зенитная артиллерия.

— Наверно, пробная тревога.

— Какая там пробная. Не видите, что делается? Это советские самолеты.

Стрельба то стихала, то вспыхивала с новой силой. Мы не вылезали из подвала. Было уже за полночь. Начался новый день. 18 января 1945 года.

Отбой все не объявляли. Час проходил за часом. Мы с напряжением прислушивались к редким взрывам. Нам казалось странным, что они долетали с западной окраины Кракова. Ночь кончалась. Занимался серый рассвет. Через подвальное оконце мы выглянули на улицу. Ни одной живой души. Стоявший рядом со мной Антоний Слива, цепляясь за выступы в кирпичной стене, вскарабкался повыше.

— Какие-то люди, наверняка, солдаты, гуськом идут по окопу к нашему дому, — сообщил он нам. — Вообще видно очень плохо. Погодите, погодите…

Прошла длинная минута. Мы смотрели на Сливу, как на оракула.

— Да это же русские, ну конечно русские! — радостно закричал он.

— Если бы только русские, — вздохнул кто-то.

— Они уже здесь, около дома, — объявил Слива, спрыгивая на пол.

В подвале воцарилась тишина. В ожидании все замерли. Вдруг послышался топот сапог по ступенькам, а потом легкий стук в дверь. Люди словно окаменели. Все смотрели на двери и думали только об одном: судьба их зависит от того, кто сейчас стоит за ними. Слива не выдержал и направился к дверям.

— Кто там? — послышался в этот момент чей-то голос.

— Откройте дверь, — услышали мы русские слова.

Слива зашумел ключом, и в дверях показались советские солдаты с автоматами в руках.

— Немцев здесь нет?

— Нет. Одни поляки да дети малые, — ответил я по-русски.

Вошли два солдата. Осветили подвал фонариками, посмотрели на нас, потом извинились и вышли, приказав закрыть двери и пока не выходить. Люди стали взволнованно говорить друг с другом.

На рассвете мы ушли из подвала. Сорвали с окон затемнение. Люди приветствовали друг друга, обнимались, плача от радости. Только женщины с детьми еще оставались в подвале. Со стороны города доносились пулеметные очереди.

Через Броновице проходили части Красной Армии. Около полудня несколькими колоннами двинулись танки. Мы с Валей смотрели на стальных колоссов с радостным чувством.

— Шаповалов должен быть где-то здесь. Думаю, он еще придет к нам, если сможет, — предположила Валя. — Интересно, уцелел Краков или нет?

— Конечно уцелел. Ведь ни одна мина не взорвалась. Мы не слышали ни одного сильного взрыва в центре города. Посмотри, Вавель, — я показал на вырисовывавшиеся вдали контуры замка.

Мы смотрели на город. Думали о пережитом. И вот мы дождались этой минуты…

В Броновице мы задержались на несколько дней, чтобы прийти в себя. Нас навестили Прысак и Владек Бохенек с женами. Прысак вытащил из кармана небольшой сверток. Когда он развернул бумагу, я увидел… кусок кабеля с медными обрывками проводов.

— Это тот, за которым мы так следили. Его перерезали, наверное, советские солдаты.

— А как все это произошло? — спросил я.

— Не знаю.

Разговор все время шел о последнем дне оккупации, бегстве гитлеровцев. Говорить о чем-то другом мы просто не могли. Наш «окружной» химик Владек и его жена подробно рассказали нам, как метким артиллерийским огнем и бомбами с самолетов были разбиты разведанные нами базы и объекты в Величке и ее окрестностях.

Вскоре мы взялись за дело. Занялись организацией милиции, подготовкой помещений для воеводского и городского комитетов ППР. Однажды, когда я сидел дома и занимался делами, двери открылись… и я увидел Алексея Шаповалова.

— Алексей!

— Михал!

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Не верили, что снова встретились. Потом Алексей стал рассказывать об уничтожении кабеля.

Лейтенанту удалось быстро установить связь с головными частями Красной Армии, которые двигались с запада. Командиры этих частей хорошо знали рельеф местности, расположение форта, куда подходил кабель. Красноармейцы сначала подкопали провод в поле в нескольких местах и в трех перерезали его.

Немцы рассчитывали на фронтальный удар с востока и выжидали удобный момент, не зная, что тайна кабеля раскрыта. Перерезав кабель, штурмовая группа советских солдат осторожно подошла к форту, где в подвалах находился обслуживающий персонал, получивший приказ по соответствующему сигналу включить ток и произвести взрыв. Они атаковали застигнутых врасплох гитлеровцев. Битва за город была выиграна. В ней участвовали бойцы Армий Людовой, члены Польской рабочей партии и беспартийные патриоты. Они одержали победу с помощью советских солдат в серых шинелях.

Глаза Алексея смеялись…

Что же произошло с Шаповаловым? Обращаюсь к его воспоминаниям.

В освобожденный Краков вступило Войско Польское… Через несколько дней состоялись торжества в честь Войска и демонстрация по случаю победы. Вокруг разрушенного немцами Грюнвальдского памятника на площади Матейки выстроились колонны солдат. За ними стояли жители. Вся площадь и ближайшие улицы запружены людьми. Я смотрел на солдат и пустой постамент памятника Ягелло — победителю крестоносцев, вглядывался в лица людей, и мысли мои возвращались к событиям недавних дней… Площадь, на которой я сейчас стоял среди тысяч людей, была свидетелем стольких событий только за последние полтора-два десятка лет! Тогда, в 1936 году, проходили демонстрации краковских рабочих, добивавшихся своих прав. Я смотрел на красные стены Барбакана — один из тех бесценных памятников старины, который был спасен от разрушения. Немцам удалось взорвать только три моста через Вислу. Город жил. Враг откатывался к югу и к западу, отступал к своим границам, и его еще предстояло добить. Однако прежде чем это пришло… Я не мог освободиться от одолевавших меня мыслей. Организация ячеек ППР, добывание оружия, налет на кафе «Циганерия», операции на краковском железнодорожном узле, создание отрядов Гвардии Людовой и Армии Людовой, длительные переходы, вооруженные операции — Неполомицкая пуща, Пцим, динамит из шахты «Кристина», переброски радиостанции, совместная работа с Ольгой, лейтенантом Шаповаловым и капитаном Березняком…

Мне предстояло выступить с речью от имени городского комитета ППР, от имени партии, которая вела нас по боевому пути. Я посмотрел на товарищей по борьбе и оружию — на наш отряд. Он прибыл чуть ли не из леса. Партизанский, еще пестрый, потому что каждый боец Армии Людовой был одет во что попало. Взгляд мой останавливался на лицах тех, кто шел вместе со мной почти с самого начала. Отважные хлопцы. Я мысленно видел тех, кто погиб в борьбе.

Не знаю, сколько длилось мое выступление. Я говорил о борьбе, жажде свободы, товарищах, которые погибли за свободу краковской земли, за освобождение города. Я говорил о новой жизни, которая начнется на пепелище, жизни, которую мы будем строить сообща. Вручая Войску Польскому меч Ягелло, который товарищи спасли и прятали в течение всего периода оккупации, я сказал: «Пусть этим мечом Войско Польское проложит себе путь к Берлину».

Войско Польское прошло этот путь плечом к плечу с победоносной Советской Армией. Для нас начался новый период — период мирного труда.