Сосуд (СИ)

Глава 26. О том, что жить хорошо… а хорошо жить — еще лучше

— Ну, вот! Горячего молочка выпили, теперь и простуда не страшна, — заботливые руки мадам Элжбет убрали поднос с моих коленей и поставили на столик.

— Мадам Элжбет, я вам так благодарна! — удобно устроившись в кровати, я доедала воздушную булочку с корицей, — Если бы не вы… Не знаю, со мной впервые такое.

— Какое?! — женщина возраста моей мамы села на край постели и участливо посмотрела на меня.

— Так, будто весь мир раскололся на двое и… и обрушился тысячью осколками.

— И самый острый, самый крупный осколок впился в твоё сердце, терзая и мучая тебя… — экономка задумчиво вертела уголок фартука в руках.

— Откуда вы знаете?!

— Потому что я любила. И моя любовь не принесла мне ничего, кроме боли и страданий, — Элжбет уголком фартука вытерла набежавшую слезу, — Вот же напасть, столько лет прошло, а никак не забудется.

— Но… я не люблю! — это смешно, какая любовь?!

— Любишь, девочка, любишь. Просто пока не приняла это, а потому и больно, и обидно, и стыдно — всё в одном узелке. Уж поверь мне, я‑то знаю.

И мы обе замолчали. Каждая из нас думала о своём.

Суровый горный ветер стучался в окна, поздним гостем просясь в замок. Лунный свет ночным вором проникал в мою уже такую родную комнату. Камин задорно хрустел горящими дровами и дровишками. А мне… Мне было тепло и уютно в этой домашней тишине.

— Мадам, вы… наверное, должны знать, скоро я покину 'Сумрак', как вы и говорили. Надолго я не задержалась.

— Глупости, миледи! — экономка взяла блюдечко с крошками из моих рук и поставила его на поднос. Поправив выбившуюся из пучка седую прядь, она невозмутимо продолжила, — Герцог строг, вспыльчив и, порою, совершенно невозможен, но… у него доброе сердце. Он отходчив и на многое предпочитает закрывать глаза.

— Думаю, на то, что сделала я, закрыть глаза он не сможет, — шумно вздохнув, я в упор посмотрела на Элжбет, — Я могу вам довериться?! Понимаете, все секреты я делила с мамой, а потом еще и с мачехой, которая стала моей наставницей… Мне так тяжело без них!

— Конечно — конечно! Маленькая леди, поверьте, я умею хранить чужие секреты. И тоже знаю, что значит жить, когда не с кем словом перемолвиться!

— Спасибо, мадам, — собравшись с духом, я поведала о наболевшем, — Когда граф Лайнвуд окликнул меня, первой моей мыслью…

Часы пробили двенадцать, а Элжбет всё еще была здесь, рядом со мной. Она задумчиво водила рукой по одеялу, пока не заговорила:

— Милорд простит вас! Не печальтесь. Герцог — могущественный маг, ему открыты все секреты мироздания, но вот ваша девичья душа для него тайна за семью печатью. А от тайны он никогда не отступался.

— Вы не видели его лицо! Мне казалось, что еще миг, и он испепелит меня на месте! Разорвет на части!

— Вы… нужны ему. Очень. И не для его грандиозных магических планов, как он думает сам, а для него самого, для души.

— Сомневаюсь, мадам Элжбет. Лорд Рихард так уверен в себе. Так холоден и всезнающ. Зачем ему кто‑то еще?!

— Милорд более чем кто‑либо в этом мире достоин быть счастливым, и я говорю это не как его экономка и домоправительница, а просто как женщина.

— Я не знаю. Мне кажется, что всё кончено. И он так и не узнает, что я выбрала его. И жизнь с ним, — грусть и тоска с новой силой завладели мной. Свернувшись калачиком под одеялом, я пыталась унять ту боль, что пульсировала в груди.

— Пф! Кончено?! Вы, уж извините, леди, но вы не знаете, что значат ваши слова 'всё кончено'! — домоправительница замка сердито фыркнула.

— А вы… знаете?! — тихо прошептала я.

— Знаю, к сожалению! — Элжбет, поправив одело на мне, присела на краешек постели, — Есть нечто, что нам не изменить! Ни вам, ни мне! Мы бессильны пред нею! И нам никогда не вернуть тех, кого она забрала. Ей всё равно, что всё ваше счастье сосредоточено в этих людях… Остальное — глупости! Всё остальное — можно исправить.

— Мадам Элжбет, простите, но о чём вы?!

— О смерти, леди Кьяра. И моя жизнь тому подтверждение.

— Расскажите?!

— Я же обещала, — мадам разгладила складки своего платья и, помолчав минуту, продолжила, — Мне было столько же, что и вам. Молоденькая совсем. Не знала ни жизни, ни мира. В Брогене, городок на востоке герцогства, прожила всю юность. Родители мои из дворянства, старого древнего рода. Но, к сожалению, бедного как храмовая мышь. Меня, дочурку единственную, выдать решили за купеческого сына. Толстый такой паренек…был. Розовощекий, упитанный, а глаза, точно васильки. Хайном звали. Неплохой, трудолюбивый. Если б не отец его, может что и срослось бы у нас с ним. Я девушкой была бойкой, своенравной, а он парнем скромным. Ходил за мной, словно прикованный, цветочки дарил. Но господин Маркем, владелец всех суконных мастерских города, от сына ждал иного. Напора ждал. Уверенности, а где‑то и дерзости. А Хайн… Хайн же в глаза боялся смотреть, смущался да краснел. Вот надежду отец его на будущую невестку и возложил. Родить я должна была внуков, будущих наследников и продолжателей дела.

— И родили?! — тихо спросила я.

— А как же, девочка, родила… только не Хайну. Не нашли мы с его отцом языка общего. Жених меня пред ним не защищал, всё кланяться просил и помалкивать. А меня словно демоны в спину толкали. Я ж и грамоте и счёту обучена была, и умничала много. То да не так, сё да не так. Не шло у нас на лад. Мои не вмешивались, а господин Маркем заточением мне угрожал, стоит в семью его войти. А не войти я не могла, ссудил он родителям много золота, век бы не расплатились. Да только судьба решила по — иному.

И мадам Элжбет задумалась.

— Что же дальше?! Смогли вы избежать брака?!

— Смогла, леди, только на другой согласилась! Что пуще ада стал мне! — экономка налила себе чаю и продолжила, — На последнем балу, что устроили мои родители на деньги Маркема, познакомилась я с молодым виконтом. Эжен… он был как солнышко весеннее.

Красавец! Высокий, светловолосый. На первый танец успел меня пригласить поперёк жениха. Нельзя так. Не по традициям. А я знала, и вдруг взяла да и согласилась. Что было потом, страшно вспоминать. Но тогда весь мир для меня был в нём, в Эжене. Мы танцевали, словно сама Айора благословила нас, но музыка смолкла и…

— И что?! Что случилось потом?!

— А потом случилась любовь, и побег, и свадьба! Эжен же, как оказалось, не был виконтом, он вообще к дворянству не имел ни какого отношения.

— А кем же тогда он был?! — странно, его же все за 'своего' принимали?!

— Актёром! Очень талантливым актёром разорившегося столичного театра. Отец с матерью отреклись от меня, чего ни я, ни мой муж не ожидали. Хайн же стал им приёмным сыном и наследником. Мне и Эжену пришлось уехать в том, в чём были на балу и в чём сбежали. Вот тогда я и узнала, что же за человек мой Эжен.

— Он вас… бил?!

— Богиня упаси! Эжен?! Да я бы удушила его в тот же день! Нет, леди Кьяра, он просто обещал. Обещал и обещал. И снова обещал. Но никогда не исполнял обещанное. Мы сняли домик в порту в соседнем городке. Кольцо, что на шестнадцатилетние подарили мои родители, стало нашим состоянием. На него и жили. Через пару месяцев мы обнаружили, что деньги закончились и что… я жду ребенка.

— И вы были рады ему, ребенку?!

— Бесспорно! Даже мой муж сиял! На следующей неделе грянула война. И мой нежный и такой избалованный супруг отправился наёмником…

— Во флот?! — понятно же, раз порт, значит море рядом. А море, это ж флот?!

— Что ты! — Элжбет весело рассмеялась, — В королевский флот брали только лучших! В пехоту! Я получила аванс от вербовщиков, а Эжен… расцеловав меня, обещал скоро вернуться с победой.

— И вернулся?!

— Вернулся… да не с победой, а с мародёрами в мой родной город, — мадам горестно вздохнула. Видно, эта часть воспоминаний далась ей тяжело, — Когда деньги закончились, я обратилась за помощью к родителям. Но меня даже на порог не пустили. И если бы не Хайн… Он тогда только с ярмарки вернулся. Как увидел меня, весь засиял, словно и не был мною позорно брошен. Юный Хайн стал увереннее и мужественнее с тех пор, как я видела его. Он словно преобразился. Да и поместье преобразилось. Маркемы вложили много средств в него.

— И он не выгнал вас?!

— Да что вы! Узнав, что я беременна, Хайн настоял на том, чтобы я жила в родительском доме. Перечить ему никто не решился. Там же я и родила. Крепкую девчушку. Мою Майю.

— И как её приняли ваши родители?! И Хайн?!

— Родители в ней души не чаяли. А Хайн… он стал ей тем отцом, кем должен был быть Эжен. Мы жили как семья. Дружная семья. Хайн держался обособленно, но дружелюбно. И, порой, я жалела о своих прошлых поступках. О том, что, возможно, отказалась от своего настоящего счастья. Но как свойственно нам, девушкам, гнала крамолу из головы, до последнего веря в любимого. Пока…

— Пока что?! — меня так сильно увлекла история Элжбет, что не было сил терпеть.

— … пока не увидела Эжена среди мародеров, напавших на наше поместье. Ходили слухи о банде дезертиров, что грабит повозки и близлежащие деревни. Поговаривали, что во главе них стоит настоящий лорд. Но никто из нас не верил байкам прислуги. И мы ошиблись. Они напали ночью.

— Мадам Элжбет, может не стоит?! Я вижу, вам трудно!

— Да, мне всё еще тяжело это вспоминать, но… может, выговорившись, станет легче?! — в её глазах светилось столько надежды, и я не смогла сказать нет, — Хайна убили тут же, как только он спустился в холл. Слуг заперли внизу. Я проснулась на крик Майи, но с кровати так и не встала. К моей шее был прижат нож. Но даже в темноте, не видя, я поняла, кто его держал.

— Эжен?! — я едва смогла прошептать, ком стоял в горле.

— Эжен. Когда его дружки вошли с факелами в комнату, вот тут он меня и увидел. Был ли муж удивлён?! Не скажу. Мешало ли ему моё присутствие. Безусловно. Меня потащили в коридор. Не думаю, что ты хочешь знать, для чего. А мой муженек обыскивал спальню в поисках наживы, когда его родная дочь криком кричала в колыбели. Но и здесь им не повезло. Всем не повезло.

— Что вы имеете в виду?!

— Начался пожар.

Больше Элжбет не сказала ни слова. Она молча собрала посуду и направилась к двери.

— Мадам Элжбет, что же дальше?!

— Когда обвалилась горящая балка, преградившая остальным путь в спальню, Эжен метнулся к окну, разрывая простыни на полосы. Я умоляла его спасти Майю. Но он ушел. Один.

— Мне очень жаль, мадам Элжбет! Это чудовищно!

— Да, Кьяра. Мне тоже жаль, — и по лицу женщины потекли слёзы.

— Но… вы говорили, что снова обрели…

— Я обрела возможность отомстить. Это единственное, на что я могла рассчитывать.

— Как?!

— Герцог Даремский! — удивительно, как много я не знаю о Рихарде. А вообще, Кьяра, о ком из здешних ты хоть что‑то знаешь?! Вот — вот, заперлась в башне, словно принцесса из сказки, и сидишь сиднем. Если бы не мадам Элжбет… А госпожа экономка уже открывала дверь, чтобы уйти.

— Подождите! Мадам, но как же вы выбрались из горящего дома?!

— А я и не выбралась. Никто не выбрался.

— Я… я не понимаю! — кажется, у меня шок.

— Поверьте мне, Кьяра, герцог — воистину великодушный человек! И я многим обязана ему! Как и все в этом замке.

— Но как же…

— Уже поздно, леди. Приятных сновидений!

На этом экономка молча вышла за дверь, тихо прикрыв её за собой.

А я осталась со своими мыслями наедине. Под утро, уже засыпая, я поняла, что меня совершенно не волнует тот факт, что я весь вечер и часть ночи имела беседу с мёртвой женщиной, выглядящей живее многих живых. А вот её история многое заставила переосмыслить.

Жуть, Кьяра, что с тобой сделал замок 'Сумрак'?

Проснулась я с единственной мыслью в голове — жить хорошо! Ну, что вы, обычно у меня в кубышке мыслей — рой пчелиный, но толковых, к сожалению, маловато. Потому то, что со мной произошло сегодняшним утром, всецело моя вина.

Совершив ежедневные процедуры омовения, я как растущий организм озаботилась насущной проблемой — что и где можно съесть! До сего момента я была избалована вниманием Рихарда. К полудню, как мы просыпались, столик с завтраком чудесным образом меня уже поджидал. Вот именно, чудесным. С учетом вчерашней размолвки, а именно так с лёгкой руки мадам Элжбет я наши разборки и назвала, кормить меня явно не будут. Эх, нет в жизни справедливости!

Возглавив поход по спасению себя любимой и собственного живота, я смело направилась к шкафу — одеваться и скоренько. Завтрак пропускать нельзя. Тем более что просить прощение и вынуждать принять его нужно на сытый желудок. Во — первых, спокойней буду, во — вторых, если выгонит, то до следующего приёма пищи как‑нибудь протяну.

Накинув лёгкое светло — зеленное платье и подвязав волосы, я рванула дверцу на себя. Ничего. В смысле, ничего хорошего. Но я не расстроилась. Ударив себя ладонью по лбу, я вспомнила, в чём секрет здешних дверей:

— От дурында, они ж здесь все от себя открываются! — изрекла я гениальную мысль и налегла на серебряную фигурную ручку.

— Что?! Нет. Этого не может быть! — дверь невозмутимо продолжала быть запертой.

— Серьезно?! — для верности я саданула по ней кулаком.

— Нет, правда, серьёзно?! — в бешенстве я колотила уже ногами и руками куску дерева. Выбившись из сил, я прислонилась к нему, шумно втягивая воздух в лёгкие. Поверить до сих пор не могу! Меня заперли. Последней из комнаты выходила экономка, но неужели мадам Элжбет столь вероломна?! Хотя, чему удивляться, если герцог ей приказал, она беспрекословно исполнит.

Устало откинув волосы со лба, я решила искать другой выход. Он есть, я знаю.

— Окошко, окошко, ну‑ка скажи, да всю правду расскажи, что прячешь за стеклом?! — уверенность в собственной правоте, подкрепленная злостью, та ещё смесь. Вцепившись в раму, я потянула её на себя. Затем от себя.

— Да вы издеваетесь?! Ну — у-у, ладно! Имущество не моё, а посему! — схватив стул, стоящий у маленького круглого столика, за которым мы обычно с Рихардом обедали, я отправила его в оконный проем. На силу увернулась. Не знаю как, но предмет мебели будто отпружинил от окна, не разбив его. А это странно!

— Демоны побрали б вашу магию! Выпустите меня! Выпустите! Я есть хочу! Есть хочу! И выйти! Хочу! Хочу! Хочу… да адское пекло! Я что, руку поранила?! — дергая за ручку окна, я только сейчас заметила, что ладонь у меня мокрая от крови! И тут внезапно створка поддалась и со скрипом отварилась, — Ничего не понимаю…Ай, да ладно! Ну, что Кьяра, на волю, на свободу?!

Выглянув в окно, я узрела уже такие привычные красоты: разрушенные постройки западного крыла замка, незабвенное кладбище невест моего дражайшего Рихарда, болотце с весьма отзывчивыми и талантливыми лягушками и… огромную раскидистую яблоню, увешанную сочными краснобокими плодами. Мать вашу, что ж я раньше её не заметила?!

— Итак, Кьяруся, жизнь всё‑таки прекрасна! Осталось только достать это прекрасное, и наверняка вкусное, сочное, ароматное… — мой многострадальный желудок поддержал все мои планы и действия торжественным 'Урррр! Выррррр!'.

Что мы имеем?! Мы?! Ну, я и желудок! Имеем мы окно, открытое, и… высоту до земли примерно в два — три десятка моего роста. Что нам поможет преодолеть такое расстояние без риска расшибиться в лепешечку?! Так, о лепешках лучше не думать… О, я знаю! Крылья!

— Да, мозг, с голодухи ты тупеешь! Какие крылья?! — горестно подперев ладошкой подбородок, я сидела на кровати и думала. И еще думала… и еще… и еще… пока мой взгляд не наткнулся на белоснежную шёлковую простынь.

— Канат! Сплетем канат!

Схватив простынь, покрывало, наволочки, три гардины, два полотенца и четыре моих платьев, включая бальное, я связала всё это воедино, предварительно перекрутив. Свесив в окно самодельный канат, вынесла вердикт:

— Кьяра, ты — дура! Даже если собрать всё, разорвать на полосы, а затем связать, тебе всё равно не спуститься по нему. Почему?! А потому, что на полпути твои ручки устанут и ты что?! Правильно. Лепешечка!

С грустью и печалью, мне пришлось признать, что выбраться из этой комнаты мне вряд ли удастся. Рука нещадно саднила. Её нужно было перевязать. Схватив первое, что подвернулось, я решила сделать импровизированную повязку. Это оказалась простынь, которая ни в какую не хотела ни рваться, ни резаться об уже с успехом разбитое мною оконное стекло. Ткань постоянно норовила выскользнуть из моих ладоней.

— Да что за свинство?! — я злилась, материя сопротивлялась, пока… — Постой‑ка, ты уменьшаешься! И увеличиваешься!

И тут я вспомнила, весьма странное поведение простыни, которую я пыталась сдернуть с обнаженного герцога. Наматывая её бесконечно долго на себя, я шла в ванную, а она так и не кончалась!

— Простынка, беленькая ты моя! — ну, уже конечно нет, так как испачкана она была в моей крови порядочно, — Ненаглядная моя, я же знаю, ты можешь расти! Спусти меня с этой башни! Пожалуйста!

Я, конечно, понимаю, что, послушай кто‑либо мой разговор с постельным бельём, подумал бы, что у меня не все дома, но… что делать! Раз я в магическом замке, то и предметы здесь магические, так или нет?!

Простынь слабо засветилась и выросла на пядь в моих руках:

— Ах, ты моя хорошая! Обещаю, что будут тебя стирать только в самой чистой родниковой воде! — на мои увещевания моя помощница мигнула серебристым светом и выросла еще на пару локтей. Отложив её на кровать, я оторвала рукав моего старого платья и перевязала ладонь. Вещи из Сумрака я, честно говоря, побаивалась трогать, вдруг причиню им боль, а они меня потом ночью и удушат?! Собрав в узелок всё, что может пригодиться, а так же схватив свой колчан и лук, одним концом простыни я обвязала себя, а другим — ножку дубовой кровати.

— Ну, что моя дорогая девочка?! Хочешь, чтобы тебя сушили не этим вредным магическим способом, а на ветерке, среди трав и деревьев?! — в ответ простынка ласково погладила меня по плечу оставленным мной краешком, — Тогда спускай меня медленно! Договорились?!

Сев на подоконник, я еще раз оглядела свою спальню:

— Эх, друзья, не печальтесь! Я еще верну — у-у — усь! — с диким визгом я шагнула в пропасть.

— Ты, что, чокнутая?!

— Ой, ты кто?! — напротив места, куда меня ласково и заботливо приземлила простынь, на пригорке восседал мальчишка. Лет семи — восьми, не больше. Грязный, замызганный, в дранном сером сюртуке и обрезанных до колен штанах, он ковырялся прутиком в подсыхающей болотной жиже.

— Ты не ответила. Ты — чокнутая?! — сорванец смотрел на меня удивительными синими глазищами на пол лица, подперев ладошкой от скуки свою испачканную в чем‑то буром щеку.

— Не — е-ет! Я…. из замка!

— Эт я видел! Как ты с ветерком спускалась! — и он кивнул своей патлатой головой на башню. Я проследила за его взглядом и ужаснулась. С земли башня выглядела неприступной и очень высокой. Ну, очень — очень. А моё окошко было единственным и под самой крышей. Мама моя, как же я не разбилась?!

— Так значит ты мертвячка?!

— Что?! Какая я тебе мертвячка?! Ты сам задохлик задохликом!

— Ага. Проверим, — малец встал, оголил своё плечо, на котором красовался порез в центре сине — бурого кровоподтёка, — Хочешь?! Кровушки, а?!

— Да… иди ты! Яблок хочу, — вздохнула я, стягивая с себя петлю из простынки.

— Ага. Значит чокнутая, — вынес вердикт пацан, снова одевая свою драную одежку.

Усевшись на облюбованную им кочку, он принялся заниматься тем, чем, наверное, занимался всё это утро — ковырять грязь.

— Точно, от такого же слышу! Что ты делаешь на территории замка Сумрак?! — погладив простынку, я шепнула ей, чтоб с подоконника не уползала, как вернусь, я её позову. А вы думали, что я сама наверх буду карабкаться, если иного входа в замок не найду?!

— Лягух ловлю… Пока в ловушку не попадут, вот сижу… развлекаюсь! — и продемонстрировал мне дырочки и чёрточки на земле.

— Э — э-э… а зачем тебе лягухи?!

— Ну, ты темнота! Есть, конечно! — кажется, мне уже не хочется кушать. Вот совсем! И фигура стройнее будет, а то во — о-он бока какие наела…

— А — а-ам, другого, что совсем нет?! Дичь?! Ягоды?! Грибы?! — я махнула рукой в сторону леса. В дали, за болотом, ветер играл в раскидистых зеленовато — коричневых кронах дубов и ясеней. Суровые исполины стояли на страже долины замка Сумрак.

— Ты, что, совсем страх потеряла?! Это ж Сумрачный лес! Там только смерть свою найдешь! — мальчишка удивленно взирал на меня.

— Да, ладно! Я там ночевала, и ничего! На опушке уж точно можно кого‑нибудь подстрелить! Кролика или косулю! — я молниеносным движение вынула стрелу из колчана, и наложила на тетиву.

— Да — а-а, ты чо — о-о — окунутая! — ошалевший мальчуган медленно сползал с кочки своим тощим задом, не сводя с меня взгляда.

— Заладил 'чокнутая да чокнутая'. Чё ты дрожишь?! Ща проводишь меня до во — о-о — н той яблони, я так поняла ты на болотах свой, а я для тебя мяса подстрелю!

— Я не ем мертвечину! И к яблони тебя не поведу! — бурчал мелкий, поднимаясь на ноги. Его рыжие — рыжие волосы пучком сена торчали на голове, не смотря на то, что он пытался прилизать их руками. По мне, только хуже сделал, теперь они еще и в тине.

— Почему?!

— Потому! Там ведьма живёт! Её вся деревня боится! Вот!

— Пра — а-авда?! Отлично, я не боюсь! — весело насвистывала я, направляясь в сторону огромной раскидистой яблони, — Пошли! Лягушки не самое лучшее мясцо, думаю, со мной ты согласишься. Вот кабанчик, это да!

— Стой, ненормальная!

За полсуток до побега Кьяры. Личные покои Рихарда.

— Внук, и когда я не был рад твоим визитам?! Пусть и незапланированным?!

— Дед, уйди! Я не в том настроении, чтобы общаться с тобой! — пройдя к столику, я плеснул себе виски. Залпом осушив бокал, я, наконец, слегка погасил клокотавший во мне огонь негодования.

— Не слишком ли ты суров?!

— С ней?!

— Ну, не со мной же! Я‑то уже привык!

— В самый раз! Я, конечно, слышал, что женщинам трудно устоять перед Шейном, но не на второй день знакомства! Ты просто не видел их… Кьяра… и не призналась же, маленькая интриганка!

— А она там рыдает… Это так, к слову, — Сардос как всегда вовремя со своими замечаниями. Сидел бы уже в кресле и курил бы свою иномирскую сигару.

— Прошу, путь свободен! Иди, утешай! — открыв портал, я указал ему на него.

— И пойду, утешу! Поверь мне! И уже завтра Кьяра будет моей, но ты никогда уже не сможешь её завоевать! Даже шанса не будет…

— Да что ты?! Даже так?! — я снисходительно улыбнулся.

— Так. Помни, кто пред тобой, — и в спокойном невозмутимом озере глаз Сардоса вспыхнуло адское пламя. На моём лбу выступила испарина. Кровь вскипела в моих венах. Острое ощущение опасности настигло меня и… схлынуло.

— Помню, — легкая улыбка на лице моего собеседника пугала меня гораздо больше, чем все муки Подземного мира, — Почему?!

— А… не отдам. Из вредности.

— Да бери! Кому она нужна?!

— Н — у-у, Шейну, например!

— Подавится! — откуда во мне эта дикая злость, стоит только представить, что Кьярой будет обладать другой?!

— Жадность?!

— Своё не отдаю.

— Так что ж не женишься?!

— Сам подумай!

— Наомирель, значит?!

— Да, вот уже как три столетия 'Да!', — до скончания веков я буду спорить с ним?! — Она та, кто мне нужен.

— Она — заносчивая интриганка с рыбьими глазами и каменным сердцем! И тебе это прекрасно известно! Я думал, что ты уже отказался от этой бредовой идеи!

— Мне известно, что Наоми — принцесса чистых кровей, которая знает, что значит долг! И что такое жертвовать своим личным счастьем ради блага королевства! Своей свободой! Да чем угодно!

— А Кьяра не знает?! — и мне ехидно улыбнулись, при этом демонстративно оттягивая манжеты своего очередного иномирского наряда.

— Нет!

— Так научи! В чём же дело?! — Сардос сделал пас руками, и в зеркале напротив отразилась Кьяра, рыдающая, уткнувшись в собственные колени, — Вот глина — лепи, что пожелаешь!

— И врожденному благородству её научить?! Чему еще?! Долгу?! Чести?! К демонам!

— Посмотри! Да, посмотри же на неё! — зеркальная гладь предстала пред моим взором. В это время к Кьяре подошла экономка, — Ты видишь?!

— Что я должен увидеть?! Зареванную симпатичную мордашку и драматически заломленные руки?! — ну, что ты, дурёха, там сидишь?! Стемнело уже. Надо было приказать Элжбет сразу же увести девчонку в замок, а не утешать… по — своему, по — бабьи. Во — о-н, руки уже посинели, вечно мёрзнет.

— О, горе мне! Смотри в её душу, а не на тело! Ты видишь эту боль?! Ей больно от того, что ты не понял её, не обнял, не простил! А теперь глубже… видишь этот Свет?! Эту силу?! Её дух, её отвагу, её гордость! И главное…

— Я знаю! Сердце, на зов которого из глубин моего сознания приходит Зверь! И оно будет в моих руках, — боль?! Боль сделает её послушной!

Да когда же она её уведет?! Уже нос покраснел… Кругом одна нерадивая прислуга!

— …способность любить! Вот… она уже рождается. Та любовь, что не сломит ни одна магия! Пред которой спасует Судьба! У этой девочки есть дар…

— Согласен, дурь и придурь! — сидит без шали на таком холодном ветру!

— …способность дать тебе сына! Истинного Дракона! — ну, наконец, пошли уже в Замок. Хлопок, и экран снова стал обычным зеркалом в старой деревянной оправе.

— Почему ты так печешься за неё, а?! — ну, надо же, впервые вижу ошалевшего бога. Вопрос завел в тупик?!

Сардос медленно поднялся с кресла и зажег огонь в камине. Ему тоже, как и Кьяере, почти всегда холодно.

— Ты не знаешь женщин, Рихард…

— Я знал тысячу женщин — блондинок, брюнеток, рыжих…

— Ты с ними спал! А я говорю о другом.

— О чем же?! — честно говоря, мне было всё равно, но иногда выслушать Сардоса стоило.

— Только женщина сделает тебя тем, кем ты никогда не станешь, если будешь одиноким. Сильный ли ты, слабый, воин или же трус, это не важно. Только истинной спутнице подвластно поднять тебя с колен, придать тебе мужества, даровать смысл жизни. И главное — дать силы менять мир. Ты будешь менять его для неё.

— О мирозданье, дед, где ты набрался этого бреда?! В одном из своих миров, когда был в изгнании?!

— Нет, мой мальчик, я понял это, когда Айора прокляла Драконов. Когда мои Вечные дети предпочли умереть, чем жить в одиночестве. А я только и мог, что наблюдать и выть от бессилия.

— О чем ты?! Я не слышал ни о каком проклятии. Драконы были уничтожены в войну с эльфами, — я же знаю, мне ещё отец рассказывал. Да и сотни манускриптов твердят об этом.

— Рихард, только дурак мог поверить в то, что истинных Вечных может что‑либо или кто‑либо уничтожить. Во всяком случае, в этом мире такой силы нет. Они умерли по собственной воле, потеряв сам смысл своего существования.

— Что сделала Айора?! Говори же — что толку ходить вокруг да около? Иногда его паузы меня просто бесят.

— О, как ты нетерпелив! Все мои дети, однажды полюбив, тут же теряли партнёра и вновь уже не обретали. Тем самым все Драконы были обречены на вечное страдание, на вечный поиск среди тысяч миров своих суженных. И их путешествие всегда заканчивалось одним — провалом.

— Как такое возможно?! Они были настолько сильны, что шагали по мирам?!

— Вот именно. Были сильны! Вся магия Вселенной была в их руках, но это не спасло их от проклятия.

— И что дальше?!

— Мужчины сломались первыми. Они не могли, такие сильные и великие, смириться с тем, что не могут разрушить проклятие. Женщины, страдая каждый день, привыкли жить с нелюбимыми, но… дети, что рождались от таких связей, были ущербны. Не могли летать, не имели власти над трансформацией, не владели магией, и в итоге — сходили с ума. В конечном счёте, это и подкосило их матерей.

Повелитель подземного мира умолк, затягиваясь сигарой. А я стоял у окна, всматриваясь в бесконечную ночную даль. Говорят, что души драконов воспарили и превратились в бесчисленное скопление звёзд. Найдя в посмертии друг друга, они образовали созвездия, что служат путеводителем и морякам, и магам, и деревенским пастухам.

— И что?! Что было дальше?! — мой хриплый от волнения голос прорезал давящую тишину.

— И… однажды весенним утром, когда самцы проснулись от спячки, то обнаружили, что все женщины мертвы. Они умерли все вместе, добровольно, отдав последние свои силы на то, чтобы их дети обрели хотя бы магию. Это была жертва. Жертва ради жизни! Достойного существования их потомков.

— О боги! И как же… — но бог Смерти меня не слышал, его монотонный голос доносился до меня словно из тумана.

— Самое страшное, что каждый дракон знал, что потерял свою любимую. Да, раньше он не мог видеть её, охотиться с ней, парить в облаках, но мужчина хотя бы знал, что она жива. И надеялся, что встретиться с ней вновь… когда проклятие падёт. А после случившегося… не осталось даже надежды.

— Я… не знаю, что и сказать! Айора — просто чудовище! Но неужели драконы были столь… ммм… чувствительны?!

— Нет, не чудовище. А женщина, которую предали… Но это не важно…, — я видел, что Властелин Ада не хочет говорить о своей противнице. И не стал настаивать. Расскажет, когда сочтёт нужным. Я знаю это, — а драконы в ипостаси — животные, хоть и разумные, и для них самка и потомство — смысл всей жизни.

— Что было с детьми?! И как со мной?! Я же помню, как летал! Я был драконом!

— Да, был. Но недолго. Все мужчины решили поступить так же, как и их избранницы. В едином акте смерти они передали своим потомкам возможность трансформироваться! Их сил хватило только на один раз! И только до наступления совершеннолетия! Когда тело еще не обременено земными связями.

— Один раз?! Не может быть, я парил в облаках, я рвал на части вепря! Это не могло быть только раз!

— Период оборота может длиться день, а может и месяц, но стоит только вернуться дракону в человечье тело, как он навсегда утрачивает эту способность. Но и этого раза достаточно, чтобы человек навсегда запомнил состояние истинной сущности и стремился к нему вновь, фанатично и неотступно.

— Как я, — нет большей жажды, чем обрести собственную душу. Стать полноценным!

— Как все, в ком течёт кровь драконов.

— И только сердце истинной избранницы способно вернуть Дракона, — Боги, как же долго я этого ждал, — Да, это я уже знаю. Но как же отец?! Разве он не нашел истинную избранницу, мою мать?! Он же любил её! Женился на ней.

— Твой отец — мой праправнук, оказался глуп! Он полюбил, но её любви не добился! Слабак, — Сардос всё никак не мог успокоиться и награждал моего покойного отца всё большим количеством нелестных эпитетов. Но меня волновало другое.

— Дед, я всё хотел спросить, но как‑то недосуг было, почему только меня ты зовешь внуком?! Ведь таких 'внуков' у тебя сотни! Все аристократы, имеющие магические способности, твои потомки.

— Потому, что только ты — точная копия моего сына, Даргерона! Ты, Рихард, взял всё от него! И мощь, и верность корням, и королевское достоинство! Хоть мать твоя была из человечек, не обладающая ни магией, ни властью, ни богатством! Да и женился на ней твой отец, желая только сына да покрасоваться девушкой пред друзьями!

— Вот! Теперь ты понимаешь меня! Наоми подарит мне сотню сыновей, ибо бессмертна! Особенно, когда в её груди будет биться сильное сердце!

— Что?! Ты задумал… Силы вселенной, но девочка умрёт! — Бог Смерти сжал бокал так, что через секунду стряхнул с рук хрустальный песок, — И все мои старания пойдут прахом! Не смей… я итак долго ждал!

— Не драматизируй, Наоми прекрасно справится. Она сильная.

— Да, я не о ней! Я о Кьяре, она же твоя истинная!

— Не она, а только её сердце! Я совершу обмен, а не одностороннее изъятие. Все будут в выигрыше. Кьяра обретет очень долгую жизнь и способности к стихийной магии, а принцесса, наконец, займёт своё место подле меня.

— Когда ты это придумал?!

— Когда стал привязываться к деревенской девчонке! Когда понял, что не смогу вселиться в тело собственного сына, которого она бы родила от меня! Кьяра же никогда не откажется от ребенка… А воевать с ней я не хочу. Не могу. Не знаю почему, но не могу. Да и вырвавшийся на свободу Дракон не даст мне этого сделать, сам понимаешь.

— В отличие от той же Наомирель, которая, родив, спокойно удалится к себе в Серебряный лес.

— Ты прав. Мне нужна женщина, что возродит во мне магию предков и даст мне сына, но не отберет у меня свободу. Не отберет меня у меня же. Не желаю быть комнатной собачонкой на привязи у ног деревенской девочки!

— Я понимаю, о чём ты… но ты идешь по пути, что избрал твой отец. Твоя мать…

— Она сделала свой выбор.

— Но сначала выбор сделал твой отец, помни об этом. Он хотел обладать многим: и властью, и самой прекрасной женщиной этого мира…

— Я выбрал власть. Второго мне не надо.

— Он сделал тот же выбор.

— Её украли! В чём его выбор?!

— В том, что он позволил этому случиться. В том, что не вернул, не бился за неё, предпочтя лелеять собственные обиды. Он был действительно ущербен! И ничем не походил на своих гордых и благородных предков!

— Ты не знал его! Ты был в изгнании! А он был со мной до конца, до самой смерти! Вот она не попыталась, не захотела вернуться ко мне! Моя родная мать бросила меня! А ведь могла бы забрать меня у него!

— Я узнал всё, что мне было нужно, когда ты умер в первый раз! И, когда ты попал в моё Царство, я впервые испытал ужас. Я узрел лицо моего родного Даргерона! Но душа твоя была искалечена!

— Да, я помню, тогда я с тобой и познакомился! И чтобы снова побыть с любимым дедушкой мне каждый раз приходилось умирать!

— Ха, да твоя молодость была столь бурной, что ты попадал ко мне каждую неделю!

— Не преувеличивай! Всего‑то пару — тройку раз в месяц! Так часто было, только когда я решил погулять по Мёртвому лесу!

— А еще во время Первой Мрарской войны!

— Чушь!

— Ну и десяток раз во время твоих похождений у демонов!

— Да — а, были времена…

Мы оба помолчали, вспоминая дни минувшего прошлого. Огонь в камине догорал, неторопливо обгладывая сучковатые поленья. Ночь шла на убыль. Близился час волка.

— Только одно я не могу простить себе. То, что не был рядом с тобой в самые трудные, первые годы твоей жизни!

— Да, ладно, дед! Отец был не так уж плох!

— Но твоим воспитанием занялась женщина, очень похожая на Наоми. А теперь ответь мне, каково было твое детство?!

— Чудесным! — мой сарказм лишь толика тех эмоций, что я испытываю, вспоминая прошлое, — Так называемая матушка, вторая жена отца, преподала мне много уроков, первый из которых — любви не существует! Это лишь слабость духа и нетрезвость ума. Да и к чему этот разговор? Я всё решил!

— Обряд Таллахар — очень опасен. Не каждый некромант и даже дюжина отважится на такое. Ты многим рискуешь.

— Но цель оправдывает средства! И я стою двух дюжин.

— Нет! Ты дурррааак, Харди! Поверить Наоми?! Бьюсь об заклад, еще и сам уговаривал?!

— О чем ты?! — не нравится мне его гомерический хохот. Чуть ли не на пол сполз!

— Иди сюда мой дорогой! — подойдя к богу Смерти, я узрел, что в руке Сардоса засветился огненный кинжал.

— Дед, только не это! Я ж был у тебя лет десять назад!

— Хочешь знать тайну Наоми?! Я так и думал! — и боль пронзила моё сердце.

Чертоги Скорби.

— Она не родит тебе ни одного ребенка, ей не дано быть матерью! В ней умерло это… тысячелетия назад! — разозленный бог Смерти яростным потоком силы менял окружающий его мир. И вот мы уже в самом сердце Царства теней, у кровавой реки Забвения.

— Откуда тебе знать?! — опешил я.

— Потому что она… дочь Айоры. А Проклятые не порождают новую жизнь!

Подведя меня к Водопаду скорби, чернильным потоком низвергающемуся в мрачные пещеры с высоты сотен вёрст, Сардос вынес свой вердикт:

— Я долго ждал, что ты поймёшь её сущность. Но Наоми была слишком удобна для тебя. Лёгкая добыча. Повелась на власть. И скрыла, что даже сердце человеческой женщины не подарят ей возможность родить! Что ж, теперь ты знаешь.

— С чего ты взял, что она проклята?!

— Потому что я сам сделал это! — красные скалы Подземного мира рушились на глазах, превращаясь в Чертоги Скорби, замок невиданной красоты — мрачной и ужасающей.

— Что?! Значит, ты был изгнан за то, о чём вещают жрецы Айоры?! За то, что желал погубить весь мир?!

— Я желал только одного — справедливости! Не я первым начал, не я и окончу!

— Эльфы… поэтому они никогда не пересекают пределы Серебряного леса?!

— В том числе. Трусливые и жалкие себялюбцы так дорожат своей красотой, что боятся шагу ступить за порог дома! Ты говорил о войне?! Да, она была. И оружием эльфов было одно — подлость и коварство!

— Так или иначе, но ты был изгнан… Кстати кем?! Ты всегда уходил от этого вопроса. Не пора ли… рассказать?!

— Нет. В свое время узнаешь. Главное, что тебе теперь ясно, что Наоми доверять нельзя.

— Почему не сказал раньше?! — все мои планы рушились как карточный домик из‑за лживой эльфийки и недомолвок бога. Но ничего, по крайней мере, с одной я разберусь. Придёт время, не защитит даже Серебряный лес.

— Потому, что ты ещё мог сам избрать правильный путь. Но…ты был слеп.

— Наслаждался…моей слепотой?! Женщина, которую я выбрал…

— Вот именно, Хард! Ты выбрал, а этот выбор должно было сделать твоё сердце! Даргерон пожертвовал жизнью, дав возможность, таким как ты, жить свободно!

— Я не Даргерон! — в бешенстве я растворил в воздухе кровавые барханы Пустыни Отчаяния и души мёртвых взвыли с новой силой.

— Ты — это он! — Сардос схватил меня за плечи, сжимая их с силой тысячи демонов, — Его душа в тебе! Мой сын нашел выход, как преодолеть проклятие! Он всё поставил на тебя, на своего потомка! Воина с Запада, Дракона, что объединит мир! Этот мир на пороге войны, помни об этом.

— Бред! Детские сказки! Ты сам не веришь в это!

— Я верю! И только вера питала меня все те тысячелетия, что я провёл в изгнании. Я видел миры, о которых ты и не мыслишь! Но не было прекраснее света, чем этот. В нём осталась моя душа! Мои дети. Моя любовь. Я был согласен на унизительную роль Падальщика, собирателя никчемных душ людишек, лишь бы иметь хоть какую‑то связь с этим миром!

— Но… как же ты смог вырваться?!

— Айора просчиталась! Меня призвала та, что плоть от плоти её потомок, но попрала закон Праматери своей и бросила вызов. В этом был её Дар. Её Сила. Она — богоборец.

— Кьяра, — я вспомнил наш разговор с моей девочкой в кабинете, тогда она поведала мне о ритуале и как попала в Чертоги.

— Да, она. Целый мир в руках Кьяры, этой хрупкой девушки. А времени мало, я чувствую… Айора скоро будет в этом мире, а потому срок тебе месяц, и если ты не справишься… я отберу Кьяру у тебя. Навсегда.