Татьяна Ларина как объект психиатрии

22. КАБИНЕТ ОНЕГИНА

Летом сыграли Ольгину свадьбу, и вместе с уланом она навсегда уехала из дома, в полк. Провожая младшую дочку, старушка Ларина плакала и, "казалось, чуть жива была". Татьяна, вопреки своей привычке, не плакала, но зато вполне обычный отъезд счастливой Ольги немедленно проявил в ней другую, не менее экзальтированную привычку - и "смертной бледностью покрылось ее печальное лицо".

Хм.

Не слишком ли мелкий повод для прямо-таки "смертной" бледности?

Итак, Онегин уехал, Ольга тоже. Татьяна осталась совсем одна - "и вот одна, одна Татьяна!" И никаких развлечений. Даже и на кладбище теперь не с кем сходить. Да она уж давно и забыла про кладбище. В общем, заняться ей стало совсем нечем - "как тень она без цели бродит". Безделье становится невыносимым.

А что могло бы ее спасти от безделья, то есть развлечь? Интересов у нее никаких как не было, так и нет. Работать она тоже не любит. Ее мать, столь похожая на нее в молодости, и то проявляет к работе усердие - "она езжала по работам, солила на зиму грибы, вела расходы". Но Татьяна ни о какой работе даже и речи не заводит.

Как мы помним, любимое занятие Татьяны - печально и молча сидеть у окна. Позже добавилось развлечение поплакать на кладбище. Но с отъездом Ольги и Онегина скука Татьяны стала чудовищной. Целыми днями она (впрочем, как всегда) печальна, слезы то и дело наворачиваются ей на глаза - "и сердце рвется пополам".

Естественно, маясь от скуки и безделья, в ней с новой силой разгорается страсть к уехавшему Онегину (хотя, казалось бы, куда уж больше-то), которого она видела три раза в жизни и то бог весть когда, чуть ли не снова полгода тому назад:

Тут она вспоминает, что "должна в нем ненавидеть убийцу брата своего", но, как бы оправдывает себя Татьяна в авторской ремарке, "уж его никто не помнит", да и вообще "на что грустить?"

Целыми днями она гуляет допоздна по полям и мечтает. В общем, обычное занятие Татьяны - мечтать. И вот как-то вечером, а было уже поздно, когда она бродила вот эдак в мечтах по полю ("луны при свете серебристом"), она случайно видит с холма дом Онегина:

И она решает пойти в этот дом. Немножко посомневавшись ("его здесь нет. Меня не знают..."), то есть все-таки ненадолго осознав, что в отсутствие хозяев в дом могут не пустить, Татьяна мгновенно забывает про неокрепший голос разума и, сойдя с холма, входит во двор.

А между тем, повторю на всякий случай, дом чужой. И ее туда никто не звал. И вряд ли кому-нибудь понравилось бы, что кто-то без спросу, да еще поздним вечером, да еще и в отсутствие хозяина ходит по его дому и бесцеремонно разглядывает его вещи. Такое поведение, мягко говоря, неэтично, неприлично и глубоко неприятно.

Но Татьяне на это наплевать. О том, что своего возлюбленного неплохо было бы еще и уважать, и не вторгаться в его дом и в его кабинет, и не трогать его вещи без его разрешения, - о такой простой этической норме Татьяна и не думает. Ею движет жадность недоразвитого существа к желанной игрушке. Это во-первых.

Во-вторых, этот дом принадлежит молодому человеку. И молодой девушке ходить в такой дом, да еще в отсутствие хозяина - это слишком рискованный шаг, такой же опрометчивый и вопиюще безответственный, как и любовное письмо, о котором ее предупреждал Онегин, приняв душевное нездоровье Татьяны за неопытность - "не всякий вас, как я, поймет; к беде неопытность ведет".

Хотя какая же тут неопытность? О том, что юной девушке не только стыдно, но и крайне опасно сочинять подобные письма, из-за которых о ней могут пойти нехорошие сплетни и навсегда лишить ее возможности выйти замуж за приличного человека, - об этом юные девушки знали с пеленок. Девичья репутация в те времена составляла из себя важный и обязательный предмет. Но Татьяна эту простую реальность не в силах осознать, ее мозги атакованы вымыслом. Именно вымысел - яркий и абсолютно безопасный в книгах - и идентифицируется ее мозгом как реальность.

И если писем она больше никаких и никому сроду не напишет - лекция Онегина наложила-таки на эту фантазию запрет, - то про то, что в дом к молодому человеку ходить так же опасно, потому что могут случайно увидеть, и тогда с репутацией (а стало быть, и с желанным замужеством) будет покончено навсегда, - вот про это ей Онегин, увы, ничего не сказал, а сама она сообразить такую простую вещь снова не может, поскольку все поступки и все ключевые фразы Татьяны продиктованы ей всплывшей по случаю в мозгах какой-нибудь книжной схемой, а не реальной необходимостью.

Еще можно подумать, что Татьяна поддалась соблазну, надеясь на то, что в сгустившейся темноте никакой случайный знакомый не сможет ее узнать. Однако это не так. Потому что буквально через день она снова явится в дом к Онегину, но уже утром, теперь уже и вовсе не думая о том, что ее кто-нибудь застукает за этим неприличным занятием, а такое запросто могло случиться, ведь утро - самое горячее время для деревенских жителей.

Хотя первым ее решением был относительно вменяемый вариант - всего лишь полюбоваться домом и уйти ("Взгляну на дом, на этот сад"), но, как это часто с ней случается, голос слабеющего разума быстро умолк в ней, и она снова оказалась в плену бессознательного - без раздумий получить что хочется. А там трава не расти.

Поэтому как только она зашла во двор, так тут же и забыла, что собиралась на дом только взглянуть.

К ней сбежались дети дворни, и вот у этих детей (!) она и спрашивает: "Увидеть барской дом нельзя ли?" Понятное дело, почему бы детям и не разрешить неизвестной барышне побродить по дому в отсутствие хозяев? И добрые дети - ни о чем незнакомую девушку не спрашивая - сразу же побежали к некой Анисье за ключами.

И, видимо, этой Анисье от скуки давно хотелось удавиться, поэтому она очень обрадовалась, что какая-то неизвестная барышня хочет проникнуть в дом, не имея на то никакого хозяйского разрешения. Поэтому Анисья тут же открыла дом и, даже не поинтересовавшись, с чего это, собственно, девушке приспичило осмотреть чужую недвижимость и кто она, собственно, такая, пригласила девушку войти.

В общем, бдительность проявили только собаки ("к ней, лая, кинулись собаки"), но их быстро отогнали.

*

Так и не задав Татьяне ни одного наводящего вопроса, Анисья, как заправский экскурсовод ("Сюда пожалуйте, за мною"), водит Татьяну по дому с подробными рассказами о комнатах.

Наконец они добираются до кабинета - одного из наиболее интимных мест человеческого жилища. Здесь могут храниться личные дневники, чужие письма, некогда дорогие сердцу фотографии, записи некогда важных рассуждений, обрывки неудачных стихов - здесь могут храниться вещи, совершенно не предназначенные для чужих глаз! И даже не потому, что в них заключен какой-то секрет, совсем нет, а просто потому, что кабинет - это личная территория. И лазать по нему без разрешения хозяина - это все равно что рыться в чужих карманах или без спросу залезть в чужой компьютер. Это - мерзко.

Такое поведение можно простить ребенку, да и то на первый раз - но уже и на первый раз ребенка сию же секунду выведут из кабинета и строго-настрого запретят появляться там без разрешения, а уж тем более в отсутствие хозяев!

Однако девушка, достигшая 18 лет - это уже далеко не ребенок. Ей уже давно эротические сны снятся, она уже замуж хочет. Ее уже давно должны были воспитать. Хотя меня вот, к примеру, даже и воспитывать не пришлось, я как-то и сама догадалась, что по чужим карманам, кабинетам, компьютерам лазать нехорошо, некрасиво, стыдно.

Но, похоже, Татьяна об этом и не догадывается. А автор? Сам автор-то знает, что так себя вести нехорошо? Уж наверное бы взбеленился, узнай он только, что кто-то чужой и совершенно ему неинтересный шастал по его кабинету не спросясь!

Так за что же автор сделал из Татьяны такую слабоумную, да еще призвал восхищаться ею? Вечно слезливое, вечно несчастное, бледное, беспричинно депрессивное существо, не знакомое с простейшими этическими нормами, бессмысленно и постоянно рискующая репутацией всей своей семьи ради придуманных игрушечных страстей, не имеющих к ней никакого отношения!

*

Насладившись кабинетом, настоявшись там досыта, натешив себя вновь воспылавшими чувствами к человеку, которого она видела последний раз полгода назад в течение нескольких часов (а до того опять-таки недолго и опять-таки полгода назад), Татьяна уходит.

На прощанье она просит у ключницы разрешения приходить сюда - "чтоб книжки здесь одной читать". Но это вранье. Татьяна читает только любовные романы, другие книжки ее не интересуют. Это обычный предлог для ключницы. Которая опять-таки ничему не удивляется и с удовольствием разрешает.