В Руанде погибших было гораздо больше, и почти все они были тутси. До 1994 г. в руандийском правительстве преобладали хуту. Вероятно, одна тысяча тутси были убиты в 1959 г., 20 тысяч – в середине 60-х гг., от двух до десяти тысяч в 1990-1993 гг. В 1994 г. убийства достигли масштабов геноцида. С 7 апреля за почти три месяца погибло около полумиллиона человек – 300 смертей в час91. Было уничтожено 3А тутси, живших в Руанде – самый стремительный и массовый геноцид за всю историю человечества. Истреблению народа предшествовал политицид. Его жертвами с обеих сторон стали тутси и хуту – новый режим считал их своими политическими оппонентами. Погибших было около 10 тысяч. Геноцид завершился лишь после того, как в страну вошла армия тутси – Руандийский патриотический фронт (РПФ) и свергла правительство хуту. РПФ не пощадил своих противников – было убито и взято в плен от 25 до 100 тысяч хуту (Braeckman, 1994: 312; Des Forges, 1999: 15-16; Dravis & Pitsch, 1995; Lemarchand, 1997a; Organization of African Unity [далее OAU], 2000: гл. 22; Prunier, 1995; 199, 261-265; Thibon, 1995: 58, 76).
Все эти вспышки насилия вызвали массовую миграцию населения. Вынужденные переселенцы жили в необустроенных лагерях за пределами Руанды. Их было не менее двух миллионов. Еще 300 тысяч бежали из Бурунди в 1996 г. Лагеря беженцев контролировали армейские офицеры, боевики и другие лица с военными и карательными навыками. Отряды боевиков проводили рейды на территории Руанды, участвовали в гражданской войне между Заиром и Конго. За последние 7 лет они уничтожили от одного до двух миллионов человек и до сих пор не сложили оружия. Мишель Вагнер (Wagner, 1998: 25) делится ярким воспоминанием о своей встрече с одним из таких бойцов в Заире:
В боевом камуфляже, с решительным полудетским лицом, единственный выживший в семье, он был kadogo – мальчик-солдат, сын полка. С АК-47 за спиной он служил своему офицеру с безграничной верностью и беспредельной озлобленностью сироты, волчонка войны. В командире он видел отца. Это и была его единственная «семья», единственная на земле.
Еще не все кончилось. Сегодняшнее правительство Руанды (тутси) нащупывает непростой путь, колеблясь между примирением и возмездием. Летом 2003 г. оно триумфально победило на выборах, отчасти и потому, что почти все почти партии хуту были запрещены. Тутси главенствуют в правительстве, экономике, муниципальном управлении; хуту же загнали в некое подобие сельскохозяйственных резерваций. Вот кредо тутси: «Сейчас мы держим последнюю линию обороны. Если дать им шанс, в следующий раз они с нами покончат». Хуту отвечают: «Надо терпеливо ждать. Сила на нашей стороне» (Prunier, 1997: 9-10). В Бурунди власть делится по усеченной консоциативной схеме. Правительство тутси уступило часть полномочий партиям хуту в обмен на лояльность. Ситуация в обеих странах продолжает оставаться напряженной (Human Rights Watch, 2003).
В Руанде и Бурунди живут лишь две значимые этнические группы (пигмеи тва составляют менее 1% населения Руанды). Каждая группа может создать собственное государство. До начала обострения на долю хуту приходилось 85% населения в обеих странах, на тутси – 15%. Не меньше 25% руандийцев несут в своих жилах смешанную кровь прабабушек и прадедушек тутси и хуту. Тем не менее абсолютное большинство идентифицирует себя либо как хуту, либо как тутси. Обе страны имеют нехарактерную для Африки высокую плотность населения и развитые коммуникации, что позволяет высокими темпами проводить национальную мобилизацию. И тот, и другой народ создали жизнеспособные государства – хуту благодаря численному большинству, тутси благодаря более совершенной политической и военной организации. Обе группы обладают легитимной идеологией, как и в предшествующих случаях кровавых чисток. Хуту считают себя угнетенной пролетарской нацией, требуют мажоритарной демократии и готовы защищать ее любыми способами. Тутси, некогда имперская нация, отвергает демократию, боится будущего и, предположительно, защищает принципы более цивилизованного общества. Соперничающие группы имеют равные, морально оправданные и реалистичные шансы на создание государства на одной и той же территории.
Тутси немногочисленны, им не по силам геноцид, они просто хотят, чтобы хуту оставались низшим классом. Наиболее радикальные тутси могут пойти на политицид – уничтожение руководящей элиты хуту. Поэтому события в Бурунди не стоит строго отождествлять с геноцидом (вопреки утверждениям, содержащимся в: Lemarchand, 1995b; Newbury, 1998). По-другому обстоят дела с хуту, как с этническим большинством. Наиболее радикальные элементы пытались физически уничтожить тутси и почти Добились этого в Руанде. Обе группы соседствуют, проживая на смежных территориях в двух странах. Обычно такой фактор может способствовать толерантности и даже мультикультурализму. Но если между двумя группами начинаются военные действия, уповать на региональную децентрализацию и конфедеративность не следует. В этой ситуации могла бы помочь консоциативная модель, при которой оба народа были бы пропорционально представлены в парламенте, правительстве и армии. Увы, этот политический идеал с трудом достижим в эпоху национальных государств.
РУАНДА И БУРУНДИ ДО НЕЗАВИСИМОСТИ
Как и в других случаях, ужасы новой войны не были воскрешением древней вражды двух народов. Хуту и тутси не воевали друг с другом с незапамятных времен. Хотя некоторые журналисты иногда писали о геноциде как о продолжении традиций первобытного трибализма, уважающие себя ученые никогда так не считали. И все же, хуту и тутси – древние этнические группы. Даже с точки зрения биологии между ними существуют генотипические и фенотипические расхождения, проявляющие себя в группе крови, пигментации кожи, расщеплении лактозы. Половину руандийцев можно сейчас с первого взгляда распознать как хуту или как тутси. Хуту ниже и шире в плечах (разница в росте в среднем 12 см), они принадлежат к фенотипу народа банту – низкорослых, но крепких. Тутси относятся к высокорослым племенам с более хрупким телосложением, которых часто называют «хима» или «хамитами». Эти термины спорны, поскольку позаимствованы из Ветхого Завета и переосмыслены европейскими расовыми теориями. Самые богатые кланы тутси занимались скотоводством, хуту в основном были земледельцами. Хуту, скорее всего, являются потомками древних землепашцев этого региона, тутси – потомки скотоводов, пришедших на эти земли в XV веке и основавших королевство, которому подчинились местные племена. Идентичность тутси вполне ясна, но само слово со временем стало обозначать «правители». Этноним хуту в значении «подвластный», «покоренный» появился позже. Собственно хуту – это потомки множества смешавшихся племен (этот вопрос детально рассматривается в: Mamdani, 2001: гл. 2).
Потом история усложнилась. Государство тутси контролировало лишь часть территории современной Руанды, в другой части обитали независимые племена хуту, создавшие свое протогосударство. И те и другие государственные образования были построены по клановому принципу, хуту свободно входили в те же кланы, что и тутси. Две этнические группы взаимодействовали в течение 400 лет культурной ассимиляции, у них были общие обычаи и один язык – киньяруанда. Но эффект перекрестных браков был ослаблен социальными традициями – по закону ребенок от смешанного брака принимал национальность отца (Mboinimpa, 1999). К XX веку хуту и тутси осознали свою идентичность. Статус тутси был гораздо выше, чем у хуту, что вызывало острые конфликты, осложненные социальными и этническими факторами. У обоих народов были богатые и бедные, угнетатели и угнетенные. Некоторые хуту выбивались в люди, и тогда они считались тутси. Таким образом, хотя этнические идентичности были четко определены, они размывались классовыми и политическими различиями, что было нормой в древнейшей истории (см. глава 2).
Немецкие (1908–1924 гг.) и бельгийские (1924–1962 гг.) колонизаторы сделали этническое самосознание этих народов более расовым92. Как и другие колониальные режимы, они считали, что покоренные ими народы имеют сильные расовые различия. Бельгийцам казалось, что тутси обладают европеоидными чертами, при этом они все же черные. Из этого делался вывод – тутси потомки хамитских завоевателей, пришедшие с севера (из Эфиопии и даже Среднего Востока). Они принесли с собой прогрессивный «феодализм» и подняли до своего уровня «дикарей» хуту. В очередной раз сработало хорошо нам знакомое клише расовой неполноценности. И вот по всей Руанде, на ее «тысячи холмах»93, тутси стали полицейскими, дворниками, рабочими национализированных предприятий, они были допущены к кормушке, лишь потому что принадлежали к избранной нации. Жилось им небогато, но все же лучше, чем тем, кто к избранным не принадлежал. Патрональное государство могло дать рабочие места многим тысячам. Этническое неравноправие было особенно заметно в Бурунди, где тутси монополизировали политическую, экономическую и военную власть. В рассматриваемом случае не стоит переоценивать важность этнической идеологии применительно к этническим чисткам. Существовала и этническая экономика. Этничность не замещала в чистом виде социальные отношения, скорее, это было смешением и того, и другого – классовые интересы были завуалированы этнонационалистической идеологией.
Кровопролития 1959 г. вызвали первый поток беженцев, дискриминация и насилие сделали его непрекра- щающимся. Среди эмигрантов было много солдат-тутси, приверженцев имперского реваншизма, они были готовы к войне с Руандой. Два неудачных вторжения в 1963 и 1967 гг. вызвали ответные репрессии против тутси в Руанде. 20 тысяч тех, кого посчитали пособниками врага, было уничтожено. Еще одна вспышка насилия произошла в 1973 г., когда режим Хабиаримана запретил тутси занимать административные должности. К концу 1970-х почти полмиллиона тутси уехали из страны. Они были вычищены из административного аппарата, но прямого кровавого насилия между 1979 и 1990 г. практически не было. Если бы оба народа согласились бы с новым распределением социальных ролей – в распоряжении хуту государственные и экономические прерогативы, в распоряжении тутси негосударственный частный бизнес – могла бы сложиться интересная конфигурация отношений, напоминающая социальную стратификацию белого и черного населения в большинстве стран постколониальной Африки. Но теперь два народа оказались разобщенными. Радикалы хуту даже требовали лишить тутси гражданства, поскольку те не были коренным народом страны. Режим Хабиариманы позволил тутси сохранить свой гражданский статус, он даже выступил за национальное примирение при условии, что хуту сохранят привилегии титульной нации, а эмигрантам тутси будет запрещено возвращение в страну. Тутси, оставшиеся в Руанде, спокойно приняли это условие. Реальных предпосылок для геноцида тогда не было.
ЭСКАЛАЦИЯ ЭТНИЧЕСКОГО КОНФЛИКТА В 1985-1993 ГОДАХ
Далее Руанда перенесла три последовательных дестабилизирующих удара извне – от Бурунди, от вторжения тутси и от международного сообщества. В Бурунди правящий класс тутси прочно удерживал власть, не гнушаясь кровавыми репрессиями, прикармливая при этом часть хуту теми или иными политическими привилегиями. Лишь немногие хуту могли служить в армии – армия оставалась главным бастионом тутси. Радикализация национального сознания захватила обе группы, этот процесс начался в городах, потом перекинулся и на село. В отличие от Руанды, репрессии в Бурунди имели эффект бумеранга: беспощадные восстания хуту подавлялись еще более беспощадно, при этом основной удар приходился по образованному слою – интеллектуалов надо было сломить в первую очередь, чтобы в зародыше подавить политическую оппозицию. Это был этнический политицид, проводимый армией, молодежным движением тутси, беженцами из Руанды, студентами и даже школьниками. Правящая верхушка тутси не стремилась к тотальной этнической чистке, хуту хотели отвести роль низшего класса и не более. Радикалы хуту, в свою очередь, стремились опрокинуть владычество тутси и присвоить себе власть в стране. В некоторых районах массовые беспорядки переросли в восстания и локальный геноцид. Многие хуту, укрывшиеся в Руанде, осуществляли партизанские рейды на территорию Бурунди, другие укрепились во власти и резко радикализировались (Lemarchand, 1995а, 1995b; Reyntjens, 1994). Интервенция тутси в 1990 г. стала тяжелейшим ударом по межэтническому примирению. Она пришла из Уганды, страны, которая и не собиралась лезть в драку, но очень хотела избавиться от беспокойных тутси. Эмигранты тутси стали главной боевой силой армии Мусевени, победившей в гражданской войне 1970–1980-х гг. Тутси могли преспокойно жить и в Уганде среди других народов той же языковой группы, но местное население их не любило и всячески препятствовало им войти в политическую элиту и в особенности завладеть землей. Тутси начали вытеснять назад в Руанду. Президент Мусевени, опытный политик, избрал соломоново решение: чтобы избавиться от проблемного (и вооруженного!) народа, он помог создать РПФ (Руандийский патриотический фронт). (Mamdani, 2001: гл. 6; Otunnu, 1999). Повстанческая армия перешла границу в октябре 1990 г. (см. карту 14.1). Этот рейд был скверно подготовлен, армию разбили, но в 1991 г. РПФ перегруппировался вдоль угандийской границы и нанес успешный удар по Руанде в 1992-1993 гг. Режим хуту тогда устоял лишь благодаря военной помощи французов.
Война сделала идеологию хуту более расистской. Тутси Руанды снова демонизировались как страшные иноземные захватчики, отобравшие родину у коренного народа хуту. Сумбур и ожесточение боевых действий укрепили позиции радикальных хуту в особенности на северо-западе страны, где народ больше всего боялся происков тутси. Военная цензура, полевые суды, угар милитаристского патриотизма ожесточили многих. Тутси, сочувствовавшие РПФ, и тутси как таковые становились жертвами, обреченными на заклание. Молодежь бросилась на север, чтобы вступить в армию своих соплеменников. В 1990-1992 гг. хуту хлынули на юг, к 1993 г. число беженцев достигло миллиона человек. Почти седьмая часть населения осталась без крова и собственности. Если народы и смешивались, то только в одной форме: тутси, отрезанные от своих наступавшими хуту (Mamdani, 2001: 186-192; Melvern, 2000: 57; OAU, 2000: 6.20). Война шла между двумя старымитрадиционными режимами. РПФ считался мультикуль- турной организацией, но Хабиаримана не хотел терять власть над тутси. Под международным давлением (за примирение были обещаны крупные кредиты) обе стороны в 1992 г. сели за стол переговоров в Аруше, Танзания, где они подписали временные договоренности о взаимных полномочиях (1993 г.).
Но не всякое вмешательство извне шло во благо в политическом или экономическом аспектах. После падения мировых цен на сырье в 1985 г., цена на кофе снизилась вдвое, так же как и цены на олово и чай. Экономика рухнула, и Хабиаримана был вынужден согласиться на жесткую программу структурных реформ, предложенную МВФ и Всемирным банком в обмен на кредиты. Неолиберальная шоковая терапия драматически ухудшила ситуацию, резко сократив доходы населения (OAU, 2000: гл. 5; Uvin, 1998: гл. 4). Недовольство режимом росло. Крестьянство разорялось, что вынуждало сельскую молодежь ехать в города на поиски хоть какого-то пропитания. Национальное революционное движение за демократию (MRND) пыталось создать новые рабочие места, развернув многочисленные национальные проекты. Экономические тяготы усиливали народное раздражение, но не было никакой причины винить в этом тутси, хотя косвенно это угрожало их положению. Неурядицы в экономике ослабляли и дестабилизировали режим, и, как мы знаем, именно такая ситуация является питательной средой этнических конфликтов. Крах коммунизма в мировом масштабе усилил политическое давление западного мира, требовавшего всемерного развития демократии по западному лекалу. Режимы Бурунди и Руанды – в том числе и под внутренним давлением – были вынуждены разрешить другим партиям участвовать в выборах. Как я уже говорил, демократия может усилить этническую напряженность и развязать насилие, если политические партии формируются по национальному признаку. Под давлением Запада в Бурунди в 1993 г. тутси пошли на риск президентских выборов. Партия тутси, возглавляемая президентом, лоб в лоб столкнулась с партией хуту. Элиты тутси были уверены, что «их хуту» не пойдут на поводу у «экстремистов», увы, избиратели поддержали этнически близкого избранника, и кандидат от хуту одержал уверенную победу. Президент тутси честно признал поражение и уступил сопернику бразды правления, чего не сделала армия тутси. Рядовой армейский состав из народных низов очень боялся потерять погоны – свою единственную работу. Им было нельзя уступать хуту на йоту. Президент был убит, в стране произошел военный путч, началось систематическое истребление и хуту, и верных правительству тутси. Политицид вызвал очередную волну эмиграции хуту в Руанду, породив еще одно поколение радикалов, готовых воевать за национальную идею. В 1991 г. в обстановке экономического кризиса и под международным давлением Руанда приняла новую конституцию, где оговаривалась многопартийность. Государство обладало высокоразвитым гражданским обществом, сложными социальными связями, что способствовало созданию политических альтернатив. Ассоциации, партии, журналистика, публицистика процветали и множились (Nsengimana, 1995). Хабиаримана создал свою партию MRND (Национальное республиканское движение за демократию и развитие). Появились и радикальные партии хуту, среди которых выделилась Коалиция защиты республики. Тутси вызывали серьезные опасения у MRND, и в партии вскоре обозначилось радикальное крыло. Политические партии умеренных опирались на классовый интернационализм, в свои ряды они принимали и хуту, и тутси в надежде отвести угрозу войны. Классовой самосознание могло объединить хуту и тутси, повести их на борьбу против эксплуататорских классов, но это расставляло ловушку для умеренных, вовлекая их в опасные игры с враждебным РПФ.
В течение многих десятилетий социалистическая модель была привлекательной и полезной для черного континента, но эти времена прошли – коммунизм проигрывал историческую битву в мировом масштабе. Африканский социализм пошел на спад, по мере того как левые политические партии теряли свою классовую сущность, перерождались в клиентелы и вступали в этнорегиональные коалиции в надежде сохранить последние крупицы власти. В Африке межпартийная борьба часто выливается в уличные беспорядки, где главными зачинщиками бывают молодежные политические движения. Правящая MRND отпочковала свою молодежную организацию, созданную на основе клубов футбольных фанатов. Их главным предназначением были марши, митинги и разгон антиправительственных сборищ. Засучив рукава, молодые взялись за дело, быстро прошли школу уличного насилия, избиения оппозиционеров и всех, кто мог бы считаться пособниками врагов (Reyntjens, 1995: 57-58; Wagner, 1996: 30-33). Тамбиа (Tambiah, 1996) и Брасс (Brass, 1997) установили корреляцию между альтернативными выборами и общественными беспорядками в Индии, Шри-Ланке и Пакистане, когда в качестве предвыборного аргумента используется толпа наемников, набранная из агрессивных молодых людей. Руандийское общество поляризовалось на фоне внешней агрессии, развала однопартийной системы и укоренившегося насилия. Бациллу насилия несли с собой и избирательные кампании, когда оголтелая молодежь разной политической ориентации вступала в уличные бои в разных городах и провинциях. Тысячи руандийцев поверили в то, что насилие может стать решением всех проблем. Авторитарный режим Хабиариманы был далек от либерализма, но с приходом демократии стало еще хуже (см. тезис 1в.)
Под давлением извне режим начал фрагментироваться (тезис 5). В 1992 г. оппозиционные партии создали коалиционное правительство, в результате чего министерства начали отстаивать свои узковедомственные интересы. Президент, испуганный близостью военного поражения, пошел на уступки во время переговоров в Аруше (Танзания), а в его делегации начался разброд и шатания. «Малый дом» (о нем позже) прекрасно понимал, что дележ власти с противником, прекратит их существование в качестве правящей элиты; члены оппозиции стремились к миру; президент метался между теми и другими. Разногласия привели к падению коалиционного правительства в июле 1993 г. Сколоченный на скорую руку новый кабинет с сомнительным мандатом тем не менее подписал Арушские соглашения, и прожил после этого только один день. РПФ, уверенный в скорой победе, выдвинул самые жесткие требования. Хабиаримана, чувствуя свою обреченность, согласился на ультиматум. Хуту непросто было смириться с Арушскими соглашениями. Хотя правительство так и не пустило во власть радикалов. Вероятно, это была ошибка (хотя это ясно только сейчас, а не тогда). Если бы соглашения вступили в силу, MRND потерял бы контроль над правительством. Но хуже всего пришлось бы армии. Она стала бы на 60% хуту, на 40% РГ1Ф, а офицерский корпус разделился бы 50 на 50, что означало бы демобилизацию с последующей безработицей для более 20 тысяч военнослужащих хуту всех званий, большинство из которых были детьми из неимущих семейств. Против этого возражали не только «ястребы» хуту, сам Хабиари- мана обращался за помощью к радикалам, чтобы те помогли ему разорвать соглашения, которые только что подписали его же дипломаты (Jones, 1999). В политическом споре участвовали не две стороны, а три: расколотый оппозицией режим, столь же разношерстная оппозиция хуту и армия эмигрантов-тутси (Gasana, 1995; OAU, 2000: гл. 8; Prunier, 1995: 99). Имплементация договора зависела от способности каждой стороны навязать свою волю электорату. Это мог сделать РПФ с его военной дисциплиной, но к этому были неспособны ни руандийское правительство, ни оппозиционные партии, погрязшие во фракционной борьбе, что напрочь исключало возможность консенсуса. Соглашения предусматривали создание в Руанде умеренного политического центра, но этот центр стремительно разрушался под давлением этнической мобилизации и милитаризации (Khadiogala, 2002: 492). Совет безопасности ООН тоже не поддержал соглашения военной силой. В очередной раз угрозой стало не стабильное и сплоченное или тоталитарное государство, а слабеющая и, в нашем случае, демократизирующаяся страна, вступившая в период раскола и радикализации.
ПЛАНИРОВАЛСЯ ЛИ ГЕНОЦИД? «МАЛЫЙ ДОМ» И ЕГО НАМЕРЕНИЯ
Большинство исследователей считают, что геноцид, начавшийся в апреле 1994 г., был четко организованной и хорошо спланированной акцией радикальных элит хуту. Хелен Хинтженс (Hintjens, 1999) обращает внимание именно на планирование, которое она упорно сравнивает с нацистским планом Холокоста. Элисон де Форж (Des Forges, 1999: 95-128) утверждает, что генеральныйплан уничтожения был разработан в 1990-1994 гг., и его отправной точкой послужила агрессия 1990 г. Филипп Рейнтженс (Reyntjens, 1996) указывает, что создание «эскадронов смерти» в 1991-1992 гг. стало генеральной репетицией геноцида. Джерард Пруньер (Prunier, 1995: 168-169) считает, что к середине 1992 г. «план геноцида был вчерне разработан» радикальными конспираторами. Тимоти Лонгман (Longman, 1999: 352) тоже уверяет, что генеральный план существовал, но датирует его начало 1994 г. Схожего мнения придерживался и Международный трибунал по Руанде в Аруше. Поскольку нам хорошо известно, чем все закончилось, появляется искушение задним числом интерпретировать фазы эскалации конфликта как этапы разработанного плана. Но это ошибка. То, что случилось на самом деле, объясняется иначе. Вначале правящий режим потерял сплоченность, а потом и своего главу – президента. Далее был переворот и восстановление власти. Радикализация, о которой раньше никто и не думал, стала неизбежной. Радикальные настроения затронули не только верхи, но распространились и на весь народ хуту. Последовавший геноцид стал вынужденной импровизацией радикальной элиты под давлением сложившихся обстоятельств. Планом А (ассимиляцией) никто всерьез не занимался. Я не одинок в своем мнении (Mamdani, 2001; Mbonimpa, 1999; OAU, 2000: гл. 7). Но прежде чем вынести окончательный вердикт, нам следует поэтапно проследить развитие геноцида.
Большинство исследователей продолжают считать геноцид в Руанде преступлением лидеров MRND – верхушки тоталитарной власти, известной как «Аказу» или «Малый дом» (позже к ним присоединились радикалы движения хуту)94. В 1998 г. Трибунал ООН по расследованию военных преступлений вынес обвинительный акт против 18 высших должностных лиц из президентского окружения, виновных в организации заговора. С 1990 по июль 1994 г. они якобы «втайне разрабатывали план по уничтожению гражданского населения народа тутси и руководителей оппозиции, чтобы остаться у власти» (Ubutabera, 28 сент. 1998).
Вторжение тутси заставило радикалов пойти на крайние меры. Некоторые призывали к ликвидации всех тутси как пособников врага: три агрессии тутси за 15 лет требовали более крутых мер, чем принудительная эмиграция, учитывая, что эти эмигранты имели обыкновение возвращаться в страну, но уже с оружием в руках. Только массовое уничтожение могло помочь делу. Радикалы понимали, что они нарушают моральное табу «не убий», но считали эти действия самообороной – защитой мажоритарной демократии коренного «пролетарского» народа.
Принадлежа к классу имущих, заговорщики имели и экономические мотивы. «Малый дом», возник как патрон-клиентская группировка вокруг клана жены президента Хабиариманы. Исследователи древней истории находят оправдание этому феномену, возводя его к традициям Королевства хуту доколониальной эпохи (Hintjens, 1999: 259). «Малый дом» имел своей вотчиной префектуру Гисени, откуда вышла одна треть высших должностных лиц, офицерства, службы безопасности, университетской профессуры. Соседняя провинция Русенгери тоже считалась инкубатором правящей касты (Des Forges, 1999: 47, 71). «Малый дом» не видел для себя угрозы даже в возможном военном поражении, поскольку многопартийная система предусматривала часть властных полномочий и для оппонентов.
Идеологическая власть
Отчасти по идеологическим убеждениям, отчасти следуя инстинкту сохранения власти, члены «Малого дома» радикализировали все четыре ветви власти после вторжения тутси в 1990 г. Резкое поправение политической ситуации произошло после заключения соглашений в Аруше в августе 1993 г. Радикалы (в том числе и заговорщики) рассматривали радикализацию хуту как ответ на прямую угрозу тутси. В сфере идеологии радикализация стала ответом на агрессию врага в октябре 1990 г. В предательстве начали обвинять всех тутси вкупе с теми хуту, которые находились в оппозиции к президенту. Вскоре после событий 1990 г. информационный бюллетень «Кангура», принадлежавший личному секретарю Хабиариманы и начальнику Генерального штаба, обнародовала «Десять заповедей хуту». Эти заповеди запрещали хуту вступать в сексуальные контакты с представителями других рас, требовали «захватить командные посты» в стране и «прекратить щадить тутси». В сентябре 1992 г. новый начальник Генерального штаба (тоже происходивший из Гисени) вместе с полковником Теонесте Багосора (о нем позже) выпустили меморандум, призывавший народ помочь армии «найти врага». Военные не отделяли РПФ от всех тутси, которые «пытаются отвлечь общественное мнение от этнических проблем, подменяя их социально-экономическими проблемами бедноты». Врагами государства были названы тутси, армия Уганды, «свои» тутси, иностранцы, женатые на тутси, «нильско-хамитские племена», «недовольные хуту», безработные, преступники в розыске. В меморандуме не указывалось, какие меры предпримет армия против этих отщепенцев, но между строк можно было прочитать многое. Угрожающая риторика все же была достаточно расплывчатой и неконкретной. Но в ноябре 1992 г. вице-председатель MRND выступил с поистине уничтожающей речью. Он обозвал руандийских тутси и оппозиционеров «тараканами, которые снюхались с другими тараканами». Он призвал: «Уничтожить эту нечисть!.. Почему мы затягиванием с исполнением приговоров?... Почему мы не рубим им головы? Уничтожить их! Не важно как, но главное – не выпустить их из наших рук. Мы сделали фатальную ошибку в 1959 г. – мы позволили им уйти... Они появились из Эфиопии, туда же мы их отправим кратчайшим путем – сбросим их трупы в реку Ньяба-ронго... Мы должны действовать. Надо уничтожить всех». Речь Мугусеры распространялась в кассетных записях, но недолго. Министр юстиции пригрозил ему судебным преследованием, и Мугусера бежал за границу. Он живет в Канаде под угрозой экстрадиции. Хотя радикалы и не скупились на угрозы, ничего страшного пока не происходило. Тутси оставались спокойными и не впадали в панику (Braeckman, 1994: 153; Chretien, 1997: 93; Des Forges, 1999: 62-63, 84-85; Kakwenzire & Kamukama, 1999: 74-77; Melvern, 2000: гл. 6; OAU, 2000: 9.9) Радикалы начали захватывать контроль над СМИ (Chretien et al., 1995). 66% населения Руанды не умели читать, 29% семей не имели радио в домах, чтобы узнать новости, люди собирались на площадях.
11 из 42 журналов принадлежали «Малому дому» (включая бюллетень «Кангура»). В июне 1993 г. начала вещание динамичная и популярная радиостанция KTLM (радио «Семи холмов»). В эфире были перемешаны юмор, музыка и радикальная риторика. Эту станцию с охотой слушали сторонники MRND и радикалы-хуту. Государственные средства информации проявляли большую сдержанность. Радикальные журналисты называли хуту «демократами», «народным большинством», «великим народом», которому угрожают тутси – «тараканы» (иногда «змеи» или «крысы»). Им помогают «приспешники» тутси и «предатели» хуту, которые хотят вернуть времена «феодализма и рабства». Метисов часто называли «гибридами» или «существами о двух головах». Тутси были частью всеафриканского заговора «народов хима», которому должны были противостоять хуту и повести за собой все «народы банту». С 1993 г. радикалы твердили как мантру: «Не повторим ошибки 1959-го... Доведем дело до конца». Изгонять тутси смысла не имело, они все равно возвращались. «Работа», «очистка» или «зачистка» в устах радикалов были синонимами убийства. Любая вылазка РПФ нагнетала патриотическую истерию, проклятия обрушивались на головы умеренных хуту и руандийских тутси.
Нелегко оценить воздействие СМИ в отсутствии детальных социологических исследований. Многим ученым свойственно переоценивать влияние пропаганды на людские умы. Люди – не зомби, у них есть критический разум и способность противостоять экстремистской идеологии. Если она противоречит настроениям большинства, ей не суждено стать массовой идеологией. Но когда приходит война, многое меняется.
Политическая и экономическая власть
Появление многопартийной системы привело к тому, что MRND утратил часть контроля над государством, в особенности на юге и в центре страны. Все партии выстраивались по клановому принципу, поэтому их сторонники могли придерживаться самых разных убеждений. В 1992-1994 гг. почти все партии разделились на фракции умеренных и радикалов. Многие оппозиционеры рвались к кормушке MRND, которое искало опоры на юге (большая часть севера была в руках у врага) и находило ее благодаря большему административному ресурсу. Тутси бежали на север к РПФ, многие из них обладали ценной разведывательной информацией – они действительно были пособниками врага. Пришел момент, когда лидеры хуту всерьез задумались: что случиться с ними, если война будет проиграна? Многие со страхом смотрели на Бурунди – там тутси подчистую разделались с хуту. Радикальная идеология начала проникать во все поры общества. «Малый дом», Свободное радио и телевидение «Тысяча холмов» пытались расколоть единство оппозиции, создать что-то похожее на рыхлую коалицию радикальных партий движения «Власть хуту». Эта стратегия вела к поляризации всех политических сил, включая MRND. Государство-партия вступило в фазу радикализации и раскола. Неофиты, допущенные к экономической и политической власти, попадали в зависимость от радикального крыла политического истэблишмента.
Военная власть
Военная сила включала в себя армию и парамилитарные формирования. С началом войны численность вооруженных сил выросла с 5 до 30 тысяч человек. В середине 1992 г. радикалы (возможно, под руководством полковника Багосоры) создали тайную парамилитарную организацию AMASASU95. Это была группа «ястребов», партия войны и эскадрон смерти одновременно. В результате радикализации часть офицеров с умеренными взглядами была выведена в отставку, но и после этого армия оставалась политически расколотой. Характерный инцидент произошел в августе 1993 г., когда группа полковников (включая Багосору) попыталась взять под арест премьер-министра. Тогда новый глава Генерального штаба не позволил им это сделать. Как бы то ни было, армия сражалась на фронте с РПФ, и ей не было дело до внутренних политических коллизий.
Радикализация военных началась с молодежных околопартийных групп (Reed, 1996: 496). Они были созданы для охраны партийных митингов. Главной среди них была молодежная организация MNRD, помогавшая кроме всего прочего крестьянам в сельских работах. Изнурительный крестьянский труд всегда был уделом хуту (но не тутси), добровольно-принудительная помощь селянам со стороны городской молодежи нашла положительный отклик у Запада. В 1991 г. в провинции Гисени молодежный отряд MNRD был превращен в боевое подразделение Интерахамве, дословно – «работающие» или «воюющие вместе». Коллективный труд был провозглашен краеугольным камнем идеологии хуту. Хуту были «прочными», «крепкими», в отличие от паразитов тутси, которые «снимают сливки» или в более пролетарской стилистике – «пьют нашу кровь» (Malkki, 1995: 78-80). Еще одна парамилитар- ная структура была создана на основе Коалиции в защиту республики, называлась она Импузумугамби (дословно – «связанные одной целью»), еще они называли себя «хуту страха и упрека». Начиная с 1991 г. боевики проходили подготовку в военных лагерях под руководством офицеров Руанды и французских военных советников. Весной 1992 г. Интерахамве превратилось в ополченческую армию, чего еще в феврале добивался полковник Багосору и другие военные. Подразделениям ополченцев вменялось в обязанность защищать территорию своего проживания – разумное решение в условиях гражданской войны, впервые апробированное в 1963 г. Командный состав был сформирован из активистов MNRD и армейских офицеров. Гражданские войны сопровождаются широчайшей мобилизацией всего населения, с не меньшим размахом ведутся и этнические войны. И для хуту, и для тутси на территории, занятой РПФ, стало практически невозможным сохранить нейтралитет. Нация растворила в себе класс, во всяком случае для молодежи. Состоятельные члены MNRD делали щедрые пожертвования поставку оружия и подготовку ополченцев. В 1993 г. за рубежом была закуплена крупная партия легкого стрелкового оружия, мачете и другого острого колюще-режущего сельхозинвентаря. В конце 1993 г. Китай поставил в Руанду свыше полумиллиона мачете – по одному на каждых трех взрослых руандийцев. Мачете для Руанды не было ни традиционным орудием труда, ни грозным оружием против хорошо вооруженного врага. Это был зловещий палаческий инструмент для уничтожения безоружного противника или, как напрямую говорит Мелверн (Melvern, 2000: гл. 6), – для геноцида. Режим хорошо знал специфику африканской войны и предпочел вооружить народную армию мачете, а не винтовками (Prunier, 1995: 243). Мужчины с тесаками не так опасны для общественного порядка после завершения геноцида. Многих добровольцев можно было считать отъявленными головорезами, но их ненависть имела цели и подчинялась определенным принципам. Вот одна из походных песен (Ubutabera, No. 38, 1998):
Мы Интерахамве MNRD.
Мы любим мир, единство и прогресс.
Мы не убийцы, мы спасители.
Мы не боимся – пусть боятся нас.
Нас не втоптать в грязь.
Мы втопчем в грязь врага.
И вырвем язык несогласным.
Хабиаримана принес нам мир,
И мы спокойно спим.
Мы независимы и служим демократии.
Поклонники мира и демократии вскоре будут травить, втаптывать в грязь и вырывать язык несогласным!
Организованное насилие против тутси и умеренных лидеров приобрело размах после вторжения РПФ в октябре 1990 г. В 17 локальных инцидентах, случившихся между октябрем 1990 и февралем 1993 г., погибло больше 2 тысяч тутси. 14 из них произошло в бастионе руандийских радикалов провинциях Гисеньи и Рухенгери. Большая часть была местью за наступление РПФ. В 1991 г. в Гисеньи был уничтожен багогве, народ родственный тутси. Началом резни послужило выступление эмиссаров из Кигали (столица Руанды), которые объявили местным жителям, что тутси помогают РПФ и заслуживают смерти. Ополченцы MNRD собрали толпу и повели ее на расправу. Местные подчинились, правда, без особой охоты. Это был пока единичный случай массового убийства, но метод был опробован и оказался вполне успешным (Des Forges, 1999: 87-91; Prunier, 1995: 136-144; Ubutabera, No. 38,1998).
Эскадроны смерти появились в середине 1992 г. Через организацию Zero Network оружие поступало солдатам-резервистам и сторонникам Интерахамве. В течение 1992-1993 гг. боевики уничтожили около 200 политических оппонентов режима, как тутси, так и хуту. Кадровые военные и боевики радикальных сил стали весомой силой в партийном государстве, их бесчинства оставались безнаказанными. (Des Forges, 1999:56–59; Gasana, 1995). Когда Брекман (Braeckman, 1994) утверждает, что радикалы были «механиками хорошо смазанной машины уничтожения», это означает, что у них уже тогда были далеко идущие, убийственные намерения, чему нет прямых доказательств. Но, по информации некоторых инсайдеров, в 1993 г. дело действительно зашло очень далеко. Каквензире и Камукана (Kakwenzire & Kamukama, 1999: 79) сообщают о трех ноябрьских совещаниях, на которых обсуждалось уничтожение всех тутси и всех несогласных хуту. На одном заседании, утверждают они, председательствовал сам Хабиаримана. Ссылок на источники этих сведений не приводится. Планы вскоре были составлены. В январе 1994 г. представитель ООН получил от надежного информатора, причастного к MNRD и Интерахамве, сведения о развертывании в столице корпуса из 1700 солдат для уничтожения всех тутси. Списки сотен противников режима, обреченных на смерть, были предъявлены иностранным дипломатам и журналистам. В следующие месяцы множились слухи о готовящихся кровавых чистках, что вызвало замешательство в рядах MNRD. С одной стороны, единство партии было поколеблено разглашением секретной информации, с другой – все чаще звучали призывы к кровавой расправе. Полковник Багосора, бесспорный организатор заговора, 4 апреля откровенно сказал представителям ООН, что «единственно верным способом разрешения кризиса в Руанде будет уничтожение всех тутси» (OAU, 2000: 9.13; Reyntjens, 1995: 662-667). Через три дня он этим и занялся.
Никакого плана заговора до 7 апреля 1994 г. нам неизвестно. Никаких изобличающих документов не найдено. В конце 1993 г. радикалы, вероятно, лишь начали подготовку к геноциду (за 6-8 месяцев до его начала). Действия «Малого дома», нити заговора, связи с политическими кругами и армией остаются невыясненными. Если план существовал, то его окружала завеса тайны, в детали были посвящены очень немногие. Радикалы развернули истошную пропагандистскую кампанию, парамилитарные группы и эскадроны смерти получили лицензию на убийство. В капкан радикалистских патрон-клиентских отношений угодили многие обычные хуту. Но планировался ли сам геноцид? Может быть, это были последовательные витки эскалации, вызванной беспорядочными боевыми действиями и конфликтными отношениями в разваливающемся государстве?
В префектуре Кибуйе мэр Игнас Багилишема предпринял такие меры, которые многие расценили как подготовку к геноциду. Он начал военную подготовку отрядов Иптерахамве, составил проскрипционные списки подозреваемых в помощи РПФ, установил блокпосты на дорогах. Но мэр искренне считал, что поступает правильно и патриотично в условиях начавшейся гражданской войны, при этом он неустанно призывал тутси и хуту к миру, осуждал экстремистов, включая собственного заместителя из радикальной партии (ICTR-95-1A-I; все обвинения против него были сняты, суд поверил в искренность ответчика). Некоторые хуту, вероятно, считали такие меры подготовкой к геноциду и действовали соответственно, но много ли их было? Их имена неизвестны, и вряд ли их кто-то тогда боялся. Ни тутси, ни хуту умеренных взглядов даже не сделали попыток организовать сопротивление или спастись бегством. Резня застала их врасплох, как евреев в нацистской Германии. Это был гром среди ясного неба. Это был перст судьбы.
ГЛАВА 15
Руанда II. Геноцид
В геноциде 1994 г. мы можем выделить шесть уровней исполнителей.
1. Клан «Малого дома» MRND, захвативший власть в апреле 1994 г.
2. Другие политические партии хуту, вошедшие в правительство после переворота.
3. Чиновники, офицеры армии и полиции.
4. Местные элиты хуту.
5. Парамилитарные формирования хуту.
6. Обычные хуту.
К первым пяти уровням мы относим партийно-государственную бюрократическую машину с ее радикальной идеологией, экономическим непотизмом, национализированной экономикой, социальными и общественными фондами. Экономическая, политическая, военная и идеологическая сила государства обеспечила мобилизацию шестого уровня исполнителей (обычные хуту) в процессе геноцида. В этой главе мы расскажем о том, как шла эта мобилизация. Части вины за преступления может быть возложена на великие державы, в частности Францию (союзницу режима хуту) и США, наложившие вето на использование войск ООН. Генерал Ромео Даллер, командующий небольшим контингентом войск ООН в Руанде, попросил подкреплений, как только начались первые убийства. Он утверждал, что ему нужно еще 5 с половиной тысяч солдат, чтобы предотвратить геноцид. Пентагон согласился с его оценкой, но положительного ответа от ООН не воспоследовало, поскольку постоянные члены Совета безопасности под давлением США отказались предоставить миротворческие войска и нужное финансирование. Все это открыто сказано в докладе Международной группы видных деятелей Организации африканского единства (ОАЕ) и, еще жестче, в книге Линды Мелверн (Melvern, 2000: гл. 14). Исследовательница считает, что великие державы знали, что происходит, но воздержались от вмешательства. Более сдержанную оценку дает ОАЕ, указывая на безразличие Запада к делам Африки и на атмосферу благодушия и морализаторства, сложившуюся в ООН. Геноцид там считался немыслимым: «У них не укладывалось в голове, что такое может случиться» (OAU, 2000: 7.13, 9.1). Ошибки, наивность и даже равнодушие состава преступления все же не имеют. Настоящими преступниками были хуту. Главными источниками информации по геноциду служат отчеты Африканской комиссии по правам человека, Хьюман Райтс Вотч, и Организации африканского единства. Огромную ценность представляет сборник Скотта Штрауса (Straus, 2004), где представлены беседы с 210 участниками геноцида и дан подробный анализ событий. Наконец, важным источником служат материалы Международного трибунала по Руанде, прошедшего в Аруше (Танзания), доступные на веб-сайте UN ICTR. Полная стенограмма процесса не находится в публичном доступе (в отличие от Трибунала по бывшей Югославии – интернет-ресурсы Европы явно больше, чем у Африки). Тем не менее доступные исследователю обвинительные заключения очень детальны, их дополняют регулярные обзоры, печатавшиеся в журналах Ubutabera, Tribunal Updates и Hirondelle (все доступны online). О судах под юрисдикцией Руанды известно немного, хотя некоторые сведения можно почерпнуть из журнала Le Verdict. В совокупности в Руанде было задержано по подозрению в геноциде 80 тысяч человек (Штраус сделал выборку по фигурантам, признавшим свою вину). Руандийские суды пока успели рассмотреть лишь 7 тысяч дел. Правительство планирует провести коллективные народные суды, так называемые gacaca (дословно – «суд на лужайке»). Процесс на национальном уровне должен был начаться в 2003 г., но его все время откладывают.
«МАЛЫЙ ДОМ» СОВЕРШАЕТ ПЕРЕВОРОТ
Вечером 6 апреля 1994 г. две ракеты SAM-16 класса «земля – воздух» поразили самолет, на борту которого находились президенты Руанды и Бурунди, возвращавшиеся из Аруши. В момент трагедии лайнер заходил на посадку в аэропорту Кигали, столице Руанды. Все находившиеся на борту погибли. Убийцы установлены не были. По общему предположению, это были экстремисты из армии Руанды, недовольные мирными соглашениями. Эту версию оспаривают многие. На вооружении армии Руанды не стоят ракеты SAM-16, но армия Уганды их имеет. На борту самолета находились и крупные деятели радикального крыла. После их гибели некоторые руандийские радикалы запросили убежища во французском посольстве – они были уверены, что тутси начали государственный переворот. В 2000 г. в прессе появились признания офицеров РПФ в том, что теракт совершили они. 9 марта 2004 г. французская газета Le Monde сообщила, что расследование по делу о сбитом самолете завершено и выявлен главный заказчик – Поль Кагаме, глава РПФ и нынешний президент Руанды. Заключение основывалось на информации от перебежчиков из РПФ. Французское правительство не подтвердило официально эту информацию, которую тут же опровергли президент Кагаме и его правительство.
Последовательность событий, произошедших 6-12 апреля, указывает на то, что покушение на президентов вряд ли было замыслом радикалов хуту. Зато они сумели воспользоваться неожиданным шансом, который им подарил кто-то другой. Новость о теракте объявили в 9 утра 6 апреля. Столица оцепенела, все были в замешательстве. Первые убийства оппозиционных хуту и лидеров тутси начались только через 10 часов96. Такая долгая пауза указывает на то, что военного заговора и плана геноцида, вероятнее всего, не было. Один из путчистов майор Нтабакузе бронил фразу: «Они его убили (Хабиариману), но многие из них сами лягут в могилу как подстилка под его гроб» (www.hirondelle.org, 18 февр. 2003). Массовые убийства по всей стране начались не ранее 12 апреля. Но даже если радикалы и не были замешаны в покушении, они сразу сообразили, что судьба подбросила счастливый шанс, действовать надо быстро, если они хотят укрепить свои позиции. Шаткий режим теперь был обезглавлен, не стало человека, который хоть в какой-то степени примирял «ястребов» и «голубей» расколотой пополам партии. По конституции власть могла перейти к премьер-министру, человеку умеренных взглядов, и Национальной ассамблее, которые бы встали заслоном на пути радикалов. Но раскол был везде, включая армию и правительство. В столице возник вакуум власти. Этим воспользовался полковник Теонесте Багосора. Он родился в 1941 г. в Гисеньи, как и покойный президент, в семье состоятельного преподавателя с хорошими связями. Теонесте с наилучшей стороны проявил себя на военной службе и быстро возвысился благодаря связям отца. Как и его брат, банкир, он быстро стал своим человеком в «Малом доме», доверенным лицом президентской семьи. Он был крайне недоволен исходом мирных переговоров в Аруше. Не дожидаясь их завершения, Багосора вернулся в Руанду, чтобы «приготовиться к апокалипсису». Он открыто заявлял, что если соглашения будут выполнены, то в ответ придется уничтожить всех тутси. Есть предположения, что именно он в 1993 г. составил план использования войск гражданской самообороны для ликвидации тутси. В феврале 1993 г. он тайно вооружил сторонников MNRD в Гисеньи. Тогда его крайне радикальные взгляды вызвали неудовольствие его коллег, и ему было отказано в желанном посту начальника Генерального штаба. Взамен ему предложили должность начальника аппарата Министерства обороны. Сейчас его судебное дело рассматривается в Аруше, но крайне медленно, с постоянными проволочками.
Выступая в качестве свидетеля на Трибунале ООН 20 января 2003 г., генерал Ромео Даллер, канадец, командовавший миротворцами ООН в Руанде во время геноцида, сказал: «Реальная власть была у Багосоры. Он оттеснил даже высших по званию». Даллер называет полковника экстремистом, противником Арушских соглашений, человеком, который сделал все, чтобы сокрушить власть тутси. В горячке событий, сообщает Даллер, Багосора сохранял спокойствие и невозмутимость. «Казалось, что для него все развивается по плану», или «он был спокоен, как будто жил на другой планете». Даллер добавляет: «Целью плана было уничтожение оппозиции». Иными словами, это был политицид (я часто пользуюсь этим термином в моей книге). Канадский миротворец недоумевает – трудно представить себе, чтобы кто-то мог пожелать подобное. «Невозможно и помыслить, что план холокоста целого народа действительно был разработан». Даллер пишет про «лишнюю» кровь, пролитую уже после того, как были достигнуты «политические цели» переворота (www.hirondelle.org).
Багосора был потрясен убийством президента. Но это не помешало ему блокировать резиденцию премьер-министра и перекрыть доступ правительства к СМИ. Той же ночью и на следующее утро полковник встретился в столице с высшими офицерами, он пытался убедить их присоединиться к заговору. Те отказались, и ранним утром началась перестрелка между службой охраны президента, подчинявшейся Багосоре, и отрядами армии и полиции. Шесть старших офицеров поддержали Багосору (один из них сейчас является префектом Кигали). Это были доверенные люди «Малого дома», командиры полуторатысячного корпуса президентской охраны, трех элитных армейских батальонов по 1000 человек в каждом, 2000 боевиков MNRD, полиция префектуры и начальники транспортной службы. Эти силы не подчинялись Министерству обороны и, собранные в один кулак, перевешивали все армейские войска, сосредоточенные в столице. Начальник Генерального штаба армии и глава национальной полиции обратились к миротворцам ООН с просьбой о помощи, но получили отказ. На следующий день после переворота Руандийский патриотический фронт нарушил Арушские договоренности и возобновил наступление. Почва из-под ног умеренных хуту была окончательно выбита.
К полудню 7 апреля Багосора сломил сопротивление умеренных офицеров в Кигали. Генерал войск ООН Даллер поясняет: «Они не могли объединиться, потому что в каждой части, в каждом подразделении были агенты радикалов... никто не хотел рисковать своей жизнью и своими семьями. В первые дни переворота экстремисты не получили единодушного отпора, на это не было ни сил, ни желания» (OAU, 2000: 14.13). Во время суда над Багосорой свидетелем выступил майор Джабо, отказавшийся убивать тутси. Багосора тогда плюнул ему в лицо и отправил на фронт поближе к смерти (www.hirondelle.org, 20 апр. 2004).
Боевики достали из тайников оружие, выставили блокпосты и расстреливали всех подозрительных. По иронии судьбы на таком блокпосту погибли родственники столичного префекта. Они были хуту, но внешне выглядели, как тутси, что и решило их судьбу. К вечеру 7 апреля премьер-министр, политики и государственные служащие умеренных взглядов, бизнесмены, связанные с оппозицией, были уничтожены. Всем инакомыслящим вначале заткнули рот, а потом на всякий случай убили. Молчание их не спасло. К середине мая 26 из 33 лидеров PSD (Социал-демократической партии) были казнены – вместе с ними погиб и классовый анализ проблем Руанды. Политицид проторил дорогу геноциду.
8 апреля Багосора отказался от плана создания военной хунты. В течение трех дней путчисты сформировали гражданское правительство. В кабинет вошли 12 радикалов от MNRD, включая трех заговорщиков из «Малого дома», 8 радикалов хуту из других партий, в основном южан, – это была попытка расширить социальную базу режима в регионе, где главенствовала оппозиция. Фродуард Карамира, глава MRD (Демократическое республиканское движение), был ключевой фигурой среди союзников радикальных хуту. 8 апреля он обратился по радио ко всем радикалам, к каким бы партиям они ни принадлежали, объединиться и поддержать режим. 12 апреля он же призвал уничтожить всех тутси (в 1999 г. по приговору суда Карамира был казнен). Серым кардиналом кабинета был Каремера, бессменный министр и член «Малого дома», ключевая фигура в обеспечении взаимодействии MNRD и Интерахамве ъ начале 1990-х. Теперь в качестве министра внутренних дел он имел полномочия назначать и смещать префектов – важнейший административный ресурс. Как вице-председатель MNRD, он входил в тройку высших руководителей Интерахамве, члены этого движения и стали главными организаторами геноцида.
Совладать с сопротивлением армии удалось не сразу. Старшие армейские офицеры встретились с членами правительства 16 апреля. Военные требовали прекращения массовых убийств. Они утверждали, что это разлагает моральный облик солдат, ослабляет армию и в конечном счете ведет к поражению. На следующий день начальник штаба армии был смещен, недовольные офицеры армии и полиции были запуганы, арестованы или переведены во фронтовые части. На их место поставили более надежных. Рядовые солдаты просто выполняли приказы, некоторые делали это с явным удовольствием (African Rights, 1994: 132-149; Des Forges, 1999: 104-109, 187-195, 268-269, 434-446, 462, 500; Melvern, 2000: гл. 12; Ubutabera, 29 сент. 1998).
Многие аналитики указывают на сплоченность преступного режима Руанды (напр., Braeckman, 1994; Chretien et al., 1995:379; Reyntjens, 1995). У них есть резон. Ведь Руанда была «Швейцарией Африки», ухоженная, упорядоченная страна с необычайно эффективным для Африки общественным управлением. Вертикаль власти связывала в один организм правительство, 11 региональных префектов и субпрефектов, 145 мэров, их советников, полицейские силы каждого округа. В маленькой, густо заселенной стране, с хорошими дорогами был обеспечен достаточно эффективный административный контроль, действовавший также через институции гражданского общества – церкви, сельские кооперативы, торговые и кредитные товарищества, негосударственные организации. Сейчас эта страна была расколота сверху донизу на партийные фракции и группы, поэтому и геноцид нельзя считать государственным геноцидом в строгом смысле этого слова. Партийные и административные должности взаимодополняли друг друга, ответственный руководитель имел очень высокий социальный статус в своей среде. Государство не было вполне отделено от общества в этой некогда единой, а теперь разобщенной стране. Радикалы начали кадровую революцию. Три из 11 префектов лишились постов, 2 из них были казнены. Несколько десятков субпрефектов и мэров тоже были отправлены в отставку (Des Forges, 1999: 264-265).
Колеблющихся устрашили ходившие из рук в руки списки с перечнем неблагонадежных лиц. А вдруг в этом списке есть и моя фамилия? Путаницы было много, порой убивали не тех, кого было нужно. Томас Камилинди, оппозиционный журналист, уже стоял под прицелами винтовок, когда проходивший мимо знакомый майор хуту вскрикнул: «Томас? Ты что?» Тот ответил: «Они меня хотят прикончить». Майор (Томас его так и не узнал) остановил расстрел. Журналисту повезло, везло ему и в дальнейшем – он сумел выжить (Gourevitch, 1998: 122). Вскоре самые несговорчивые офицеры и полицейские были вынуждены сотрудничать с режимом – на карту была поставлена их карьера и жизнь. Новой власти должны были подчиниться все: от местного жандарма до дворника. Штраус (Straus, 2004) указывает, что убийства начались 7 апреля, они перерастали в массовые убийства медленно или быстро, но захлестнули всю страну за три недели. Префектуры, которые традиционно поддерживали покойного президента, стали первыми, где был развязан геноцид. Это были Гисеньи, Рухенгери и столица. Юг страны плелся в хвосте. Штраус установил прямую зависимость между влиянием местных отделений MNRD и CDR и размахом геноцида. Массовые убийства прежде всего начались в более богатых провинциях страны, там, где у государственной партии было много сторонников и клиентел. Другие социоэкономические и демографические переменные (включая удельный вес этнических групп в каждом регионе) не имеют корреляции со скоростью распространения геноцида.
Локально исход противостояния зависел от грубой силы. Пара винтовок, дюжина гранат и разъяренная толпа человек в 50, вооруженная мачете и другими орудиями крестьянского труда решали все. В регионах под властью радикальных MNRD и CDR местные руководители и примкнувшая к ним радикальная элита начали систематические убийства почти не оказывавших сопротивления тутси. Там, где не было такого единодушия, чиновники и элиты соблюдали нейтралитет, выжидая, какая социально-этническая группировка возьмет верх. Бывало, что некоторых тутси убивали, а других брали под защиту.
Если вооруженные радикалы решительно вступали в бой, и если им помогали боевики, прибывшие из соседних районов, исход был предрешен. В районах, где оппозиция была сильна, события развивались не так стремительно. Убийств было немного до тех пор, пока там не появлялось подкрепление. Получив поддержку от соседей, радикалы хуту громили оппозиционеров и приводили к послушанию умеренных. Новый порядок устанавливали парамилитарные отряды, иногда в этом участвовала и армия. Местная полиция и жандармерия либо уклонялись от вмешательства, либо открыто выступали против геноцида. Разберем эту ситуацию на нескольких примерах.
В провинции Гисеньи, вотчине MNRD, радикалы сразу же заявили о себе. Префект и командующий местного гарнизона были членами «Малого дома», уроженцами провинции. Боевики Интперахамве прошли школу насилия еще в начале 1990-х. Внятные и четкие приказы убить всех тутси и оппозицию хуту исходили от высших руководителей MNRD. Им беспрекословно повиновались. Секретарем местного отделения Интперахамве был Омар Серушаго, местный уроженец, 1957 г. р. Его отец был другом Хабиариманы, что дало право сыну обратиться к родственникам покойного президента и попросить прислать надежных людей на блокпосты. На судебном процессе в Аруше Серушаго признался, что получил прямой приказ от местного MNRD начать уничтожение тутси утром 7 апреля. Это едва ли не главное свидетельство того, что геноцид начался, как только власть оказалась в руках у «Малого дома». Серушаго сотрудничал со следствием, проявил раскаяние и был приговорен всего к 15 годам (Des Forges, 1999: 199; ICTR-98- 39; Ubutabera, 12 окт. 1998, 16 февр. 1999).
Префектом в Кибуйе был Клемент Кайишема. Он родился в 1954 г. в крестьянской семье. Его мать была неграмотной, но отец, образованный человек, работал учителем в местной школе. Кайишема закончил колледж, начал служить клерком в местном суде, но потом выиграл грант и получил медицинское образование в национальном университете. Он стал врачом и заведующим местной больницей. Став большим человеком в местном масштабе, он активно занялся работой в тогда умеренной Центристской демократической партии (PDS). Когда радикальное крыло хуту завоевало в партии большинство, Кайишема был назначен префектом. Свидетели называли его фанатиком и палачом, сам же ответчик утверждал, что, напротив, был смущен и напуган вспышкой насилия в Кибуйе в 1992-1993 гг., когда фракционная грызня между партиями выплеснулась на улицы, пролилась кровь и погибли многие тутси. РПФ занял ключевые позиции в префектуре, что привело к массовым убийствам. Кайишема рассказал, что вся деятельность префектуры была парализована, что не хватало таких элементарных вещей, как бензин, что зарплаты сотрудников были заморожены. Он понял, что радикальные меры необходимы, что если РПФ уступит власть, с его карьерой будет покончено. 11 апреля его вместе с пятью другими префектами вызвали в Кигали для получения инструкций. В столице от них потребовали активных действий. Сам префект утверждал, что не соглашался на резню, пока его не припугнули. Кроме того, было убито несколько жандармов. «Мы стали заложниками ситуации, справиться с ней было не в наших силах». В то же время свидетели показали, что 12 апреля он обратился к добровольцам: «Тутси – это грязь, ее надо убрать». Канадской сестре милосердия он объяснил, что уничтоженные тутси были «предателями». 15 апреля взбунтовавшиеся жандармы и их начальник были отправлены на фронт. Тутси отступали к холмам Бисесеро, их преследовали по пятам, в резне погибло не менее 10 тысяч человек. Нападением руководил сам Кайишема, он же приказал отконвоировать задержанных тутси на футбольный стадион в Кибуйе. 18 апреля всех задержанных прикончили. Суд признал Кайишему виновным в геноциде и приговорил к пожизненному заключению. Кайишема был втянут в геноцид, дорожа карьерой. То, что требовало от него начальство, он исполнил руками своих подчиненных (ICTR-95-1-T; Ubutabera, 14 сент., 28 нояб. 1998).
В его юрисдикции была община Мабанза. Ее мэр Игнас Багилишема был оправдан по всем статьям обвинения (ICTR-95-1A). В 1994 г. в общине уже кипели этнические страсти. Багилишема был чиновником достаточно умеренных взглядов, бессменным мэром общины, где проживало много тутси (порядка 30% всего населения). Наступление РПФ усилило позиции радикальной фракции MDR. Местный партийный босс Лорен Семанза стал заместителем мэра. С 1992 г. Семанза пытался выбить из-под мэра кресло, а в 1994 г., рассказывает свидетель, пользовался большим влиянием, чем его начальник. Багилишема принял обычные меры обороны военного времени, в частности он направил Кайишеме список подозреваемых в хранении оружия (в основном это были тутси). В начале 1994 г. он начал военную подготовку бойцов Интерахамве и восстановил блокпосты, демонтированные после Арушских соглашений. И все же он с помощью 8 жандармов, находящихся в его подчинении, старался примирить враждующие стороны и не допустить кровавых столкновений. Убийство президента вызвали вспышку ярости v местных хуту, первая кровь пролилась уже 9 апреля. Багилишема призвал к спокойствию и создал совместные с тутси патрули для поддержания порядка. Но что могли сделать восемь его жандармов против его заместителя Семанзы вместе с боевиками из Интерахамве? Тутси укрылись в общественном здании, и Багилишема выставил им охрану (хотя многие свидетели это оспаривают), а также выдал поддельные документы, чтобы облегчить им спасение. Но 13 апреля в городе появились люди, называвшие себя Абакига – то ли беженцы из прифронтовых районов, то ли боевики хуту из центральных областей97. Это были сильно истощенные молодые люди в жалкой экипировке (у некоторых были мачете, у других копья и дубинки, их «униформа» состояла из банановых листьев). Их было, по разным оценкам, от ста до тысячи, и они жаждали крови тутси. Узнав о приближении отряда, Багилишема попросил тутси перебраться в Кибуйе, где жандармы могли бы их защитить. После того как большинство тутси бежали из города, в нем появилась Абакига. Оборванцы начали угрожать мэру и блюстителям порядка. С дозволения Семанзы они убили оставшихся тутси и разграбили их дома. В конце апреля Абакига продолжила свой путь в поисках новых убийств и грабежей. Багилишема продержался на посту мэра до конца июня и потом уехал за границу. Он не проявил исключительной храбрости, но суд счел, что он сделал все от него зависящее. Этого человека просто смяли как снизу, так и сверху. Гораздо медленнее события разворачивались на юге, где было много людей с умеренными взглядами.
В провинции Бутаре был только один префект тутси. Он сопротивлялся геноциду до последнего, создавая совместные патрули из хуту и тутси. 18 апреля его убили. На его место пришел Сильвейн Нсабимана, хуту, агроном, член тогда еще умеренной PSD. Друзья по партии уговорили его занять этот пост и поддержать тем самым позиции партии. Новый префект был втянут в кровопролития против своей воли. В конце мая он набрался мужества и защитил нескольких тутси от произвола и солдат, и боевиков. Префект обратился к премьер-министру Жану Альфонсу Камбанде за помощью, но не получил ничего. С либерального градоначальника не спускал глаз Нтезириайо, шеф военной полиции в провинции Бутаре, полковник, непосредственно подчиненный Министерству внутренних дел, тесно связанный с MNRD. Военный занимал номер в местной гостинице, в ней же расположился отряд Интерахамве, занимавшийся убийствами и изнасилованиями. 16 июня полковник занял место ненадежного Нсабиманы и стал префектом. Но главными козырями радикалов в Бутаре были две самые видные фигуры в правительстве, оба уроженцы этой провинции. Президент Теодор Синдикубвабо был врачом-педиатром, бывшим министром здравоохранения и депутатом от MRND. После геноцида он укрылся в Конго. Премьер Камбанда, инженер, работал в национальном банке, был лидером радикальных хуту в Бутаре. На процессе в Аруше Камбанда признал себя виновным в геноциде и был приговорен к пожизненному заключению (ICTR-97- 23). Он заявил, что правительство не вынашивало планов геноцида, но когда он начался, регулярно встречалось для подведения «промежуточных» итогов. Кабинет организовывал раздачу оружия, строительство блокпостов и инспекционные визиты в те провинции, где убийство тутси шло недостаточными темпами. Камбанда лично посетил пять таких провинций.
11 апреля президент и премьер обратились к мэрам, собравшимся в Бутаре. Выступление президента было осторожно-уклончивым: «Кое-кто из вас сидит сложа руки... Некоторые считают, что это не их дело, – этих людей надо выявлять и избавляться от них... Кто-то должен об этом позаботиться и сделать это побыстрее». Но есть и другие, «верные сыны своей страны, которые делают дело, как надо».
«Дело» означало убийство. Тех, кто не убивал, убирали. Общиной Ньякизу в Бутаре управляла умеренная фракция MRND, но в 1992 г. она вошла в конфликт с радикальной фракцией MDR, во главе которой был Ладислас Нтаганз- ва. Он родился в 1962 г., работал ассистентом в больнице, был человеком атлетического сложения, гордился своими титулами каратиста. Нтаганзва был главой молодежного крыла партии, на улицы города он выводил погромщиков, с которыми ничего не могли сделать местные власти, включая полицию. Полиция боялась и нос высунуть, когда в городе бесчинствовала радикальная молодежь. Местные жители, уразумевшие за кем теперь сила, избрали его мэром в марте 1993 г. В марте 1994 г. Нтаганзва занялся доставкой оружия. После гибели президента он созвал митинг, раздал винтовки, призвал всех убить тутси и лично принял участие в этой бойне. Он использовал только тех людей, которых знал как умелых убийц, а всех чиновников, выражавших несогласие, изгонял. 18 мая его прихвостни изобличили 8 из 14 местных советников в укрывательстве оппозиционеров и в стравливании хуту. Проштрафившихся немедленно уволили, двоих убили, их места заняли активисты MDR. Нтаганзва зарвался до такой степени, что выступил против известных и уважаемых в городе радикалов. Те пожаловались вышестоящим, и главарь боевиков впал в немилость. Но до этого тысячи тутси были убиты его сторонниками (African Rights, 1994: 232–238; Des Forges, 1999: 370-431; ICTR-96-9; Wagner, 1998).
Большинство мэров в Бутаре не были радикалами. Они дрожали от страха и ни во что не вмешивались, впрочем, экстремисты разбирались со своими жертвами, не требуя официальной поддержки. Жозеф Каньябаши отработал мэром 20 лет. Он родился в Бутаре в 1937 г. Его положение было шатким, поскольку его жена была тутси, а сам он поддерживал связи с РПФ. Но будучи тонким дипломатом, он быстро нашел общий язык с радикалами. Так было почти со всеми мэрами провинции: поколебавшись две-три недели, они присоединялись к большинству (Des Forges, 1999: 458-469; ICTR-96-15, ICTR-96-8, ICTR-97-29; Straus, 2004: гл. 4).
Префектура Гитарама, к северу от Бутаре, находилась под контролем оппозиции. Там у режима было мало сторонников, поэтому пришлось направить туда боевые группы из соседних провинций. Префект Увизейе сколотил совместный отряд хуту и тутси, они даже уничтожили нескольких боевиков. Но 12 апреля РПФ приблизился к столице Руанды, правительство срочно было эвакуировано из Кигали в Гитараму вместе с президентской охраной и боевиками. Один из мэров вспоминает, какими страшными были эти люди:
Если бы я продолжал защищать моих сограждан, меня бы убили... В меня даже стреляли, но, к счастью, промахнулись. Мне запретили ездить по городу, а если я все-таки выбирался, то меня, мэра, задерживали на блокпостах (ICTR-94-4-T).
18 апреля префект созвал мэров на заседание. Камбанда и другие министры тоже сочли нужным на ней появиться. Префект потребовал прекратить раздачу оружия и закрыть радиостанцию РТЛМ.
В свою очередь, министры обрушились на тех, кто не поддерживает патриотическое движение и не защищает Руанду от врагов. Один из них пригрозил: «Некоторые руководители в Гитараме – пособники тараканов... если они будут продолжать их поддерживать, дело для них кончится плохо». Фраза была отчеканена. Мэры Гитара- мы поняли, что их ждет, и открестились от своего префекта.
Жан-Поль Акайесу, мэр Табы, был одним из этих людей. Он родился в 1953 г., был учителем, школьным инспектором. На суде он рассказал о столкновениях между MNRD и оппозиционными партиями в начале 1980-х. Он был основателем и председателем местного отделения MDR. Жан- Поль был избран мэром в апреле 1993 г., когда MDR была влиятельной партией в Табе. После убийства президента страны Акайесу при поддержке местного депутата Национальной ассамблеи он стойко сопротивлялся влиянию радикала Кубаманды, который был эмиссаром правительства и командиром отряда Интерахамве. Жители вначале были на стороне Акайесу. Но силы его были невелики – из девяти полицейских оружие имели только семь. Боевики убили одного из них и ранили другого. Вначале с мэром разделалось радио РТЛМ – его обвинили в моральном разложении верных режиму полицейских. В эфире подробно описали его внешность, и все поняли: мэр – тутси. В соседнем городке Кикукиро мэр был уволен, и его место занял активист Интерахамве. Жан-Поль не хотел себе такой судьбы. После встречи с министрами 18 апреля Акайесу заявил: «Ситуация становится крайне опасной. Я долго держался. Но у меня тоже есть семья. Я даже думал бросить все и пуститься в бега». На следующий день мэр огласил список членов общины – пособников врага. Трое были местными полицейскими, его недавними союзниками. Когда его спросили на суде: «Ведь вы же подписали им смертный приговор, так?» – мэр сквозь зубы ответил: «Да». На следующий день в Табе начался погром. К концу июня 2 тысячи тутси были убиты. Некоторые свидетели рассказали, что мэр пытался еще в мае пытался остановить Кубаманду и что сам он не участвовал в убийствах и изнасилованиях. Другие уверяли, что он приказал расстрелять местных «интеллектуалов» (видимо, уважаемых старейшин) и беженцев, жестоко избил старуху, а боевикам, которые насиловали женщину, бросил фразу: «Потом расскажете мне, какая она была на вкус» – и добавил: «Завтра мы покончим с тутси», что и произошло. Акайесу не был сознательным убийцей, палачом его сделали страх и карьера. Он очень не хотел выпасть из обоймы местной власти, которую составляли он, эмиссар Интерахамве, местный депутат и армейский полковник. Мэр перешел на сторону сильных, иначе бы он не уцелел. Его приговорили к пожизненному заключению за геноцид и изнасилования (Des Forges, 1999: 270278; ICTR-94-4-T; ICTR-96-4; Ubutabera, 27 окт. 1996,15 февр., 16 марта 1997).
Другой мэр из провинции Гитарама – Ньяндви вовремя унес ноги, но имел серьезные проблемы с Интерахамве после 11 апреля. В интервью Скотту Штраусу (Straus, 2004; эту историю подтвердили еще четыре человека) мэр рассказал:
Кто-то убил одного интерахамве, и мне пришлось за это ответить. По РТЛМ прямо сказали, что я убиваю интерахамве и помогаю тутси. Это повторили много раз 14 апреля. Люди испугались и начали называть меня, своего бургомистра, врагом! Я был как на иголках. Вначале люди мне помогали, потом стали бояться даже полицейские. Мы продержались до 20 числа, ' а потом всё.
В этот день мэр узнал, что солдаты ищут его. Он пустился в бега, а на его пост был назначен ставленник MNRD. Другой мэр провинции Ндагижимана отказался подчиняться. 20 апреля его убили боевики. Префект Увизейе, человек со связями, сопротивлялся геноциду в течение месяца, но ему мешали его же субпрефекты. Он был бессилен что-либо сделать и бежал 20 мая. Еще один мэр тайно помогал тутси, как мог. Но помощь эта была ничтожна, по сравнению с размахом творящихся убийств.
Местный бизнес тоже был вовлечен в политические события, столь для него важные. Национализированные компании давали работу менеджерам, у бизнесменов были лицензии и монопольные права, полученные по протекции. В Руанде были две экономики. Первой было сельское хозяйство натурального типа, обеспечивающее продовольствием половину населения. Его хватало для поддержания жизни, но оно практически не давало товарный продукт. Вторая часть экономики включала государственные предприятия, иностранные фонды развития, экспорт кофе, чая и олова. Государственные министерства и национализированные или смешанные компании были главным и высокодоходным сектором в экономике. В чайной промышленности работали 8 национализированных компаний и одна частная. Каждый, кто хотел обеспечить себе не просто выживание, а приличный уровень жизни – постоянную работу, медицинское обслуживание, образование для детей, – должен был иметь родственные протекционные связи с государственно-чиновническим аппаратом. В центре этой паутины сидели люди Хабиариманы и ни в какую не хотели расставаться со своей кормушкой (OAU, 2000: 14.50-14.51).
Гисову – это родина руандийского чая. В этой провинции работает национализированная компания «OCIR- Теа». Ее президент Альфред Мусема родился в 1949 г. в префектуре Бьюмба. Он был одним из немногих руководителей геноцида в стране, действовавший за пределами своего региона. Удачно женившись, предприниматель стал своим человеком в «Малом доме». Его отчим, ветеран радикального движения хуту, принял мучительную смерть от руки тутси в 1962 г. Имея такое родство, пасынок с легкостью устроился на высокий пост в Министерстве сельского хозяйства, где возглавил отдел зарубежных инвестиций. Он стал членом MNRD в Кигали – карьера молодого функционера шла в гору. Первое пятно на его репутацию легло в 1980 г., когда его двоюродный брат оказался замешанным в заговор против президента Хабиариманы. Из министерства его уволили, но он сумел убедить министра промышленности доверить ему пост директора чайной компании в Гисову. Вся округа, включая префекта Кибуйе, зависела от подконтрольных ему ресурсов. Мусема был советником префекта и входил в различные комитеты по развитию. Радикалом он стал в 1992 г., когда РПФ захватил его родную провинцию. Мусема стал одним из организаторов движения помощи беженцам. Массовое убийство тутси в Кибуйе в 1992 г., к которому он, может быть, и не был причастен, подорвало его шансы уцелеть в случае победы РПФ. Мусема стал одним из создателей радикальной радиостанции РТЛМ. 50 сотрудников радио создали парамилитарный отряд «Гражданская оборона», подготовку они проходили в жандармерии, оружие получили от мэрии и местных военных. Мусема предоставил транспорт для боевиков, участвовавших в резне на холмах Бисесеро, сам он тоже принял участие в этой бойне. Трибунал ООН приговорил его к пожизненному заключению. Он не был воспитан в ненависти к тутси, но стал преступником, мстя за свою разоренную родину. Его радикализм также был связан с политической ориентацией и карьерными устремлениями (ICTR-96-13; Ubutabera, 25 нояб. 1998, 16 февр., 15 марта, 10 мая 1999).
Обед Рузиндана родился в 1962 г. в Кибуйе. Он создал процветающую экспортно-импортную компанию, поставлявшую продукты в Кибуйе и столицу. Будучи руководителем отделения CDR, финансировал боевиков. Прожив 10 лет в Кигали и обзаведясь там полезными связями, в 1994 г. вернулся в Кибуйе. Предоставил грузовики для доставки боевиков на холмы Бисесеро, где произошла кровавая резня. Был обвинен в геноциде и приговорен к пожизненному заключению в 1999 г. Когда такие заметные и влиятельные фигуры, как Рузиндана и Мусема, объединялись с местной властью и партийными вождями и призывали народ к убийствам, это становилось примером для подражания – стадо всегда идет за вожаком. В геноциде на холмах Бисесеро отметилась вся местная элита (ICTR-96-10, ICTR-96-1, ICTR-96-14-T; Ubutabera, 26 окт. 1998).
Радикализация охватила государство, когда произошел переворот, поддержанный администрацией, армией и радикальными боевиками. Местные должностные лица и элиты подчинились происходящему по соображениям идеологии, карьеры и чувства самосохранения. Власть оказала давление сверху, его поддержали и усилили подстрекатели, ретивые чиновники и боевики. Но давление шло и снизу вверх – вся страна оказалась вовлеченной в одно преступление, в котором не следует винить исключительно бюрократическую вертикаль. Вагнер (Wagner, 1998: 30) пишет: «Это был не жуткий оскал древней “племенной вражды”, это было современное лицо – самодовольное лицо провинциального начальника, “умного” на фоне безграмотной массы крестьян, жаждущего стать “наставником” народа в политике и очень желающего, чтобы о его рвении услышали в Кигали».
ВОЕННАЯ ВЛАСТЬ: СОЛДАТЫ И БОЕВИКИ
Хотя служба безопасности президента и армейские подразделения напрямую участвовали в геноциде, остальные войска сражались на фронте и отступали.
Пополнив ряды за счет плохо обученных призывников, армия утратила дисциплину, вплоть до того, что некоторые радикальные офицеры передавали оружие боевикам. Раненые, отправленные в тыл, тоже проявили себя в зверствах – они мстили тутси за поражение. Пережившие геноцид рассказывают примерно одну и ту же историю. Вначале местная власть и полиция обещали им защиту. Потом появлялись солдаты, а чаще добровольцы и наводили смертный ужас на «защитников». Исход битвы становился предрешенным. Тутси бежали из сел и городов в чем были, обороняться они могли только палками и камнями. Толпа хуту вооружалась пиками, копьями, луками и стрелами, у боевиков были мачете, дубинки, утыканные гвоздями, лишь у немногих были ружья. По подсчетам правительства Руанды, мачете были убиты 38% всех погибших, дубинками 17% и из огнестрельного оружия – 15%. (Straus, 2004: гл. 5). Солдаты редко выходили на расправу, но их винтовки, гранаты, боевые машины и рации были страшным инструментом геноцида безоружного народа. Тутси часто удавалось отбить первый приступ погромщиков и боевиков, но тогда появлялась армия – против автоматных очередей и гранат выстоять было невозможно. Выживших добивали местные.
Боевики из парамилитарных отрядов были главной силой геноцида, хотя многие из уцелевших всех вооруженных бандитов описывают как Интерахамве. В первую неделю после переворота их набралось 4-5 тысяч человек (2 тысячи в Кигали), скоро их стало 20-30 тысяч (по некоторым оценкам – 50 тысяч). В их ряды влились погромщики без военной подготовки и почти без оружия. Некоторые уцелевшие свидетели улавливали различия между профессиональными убийцами, хорошо организованными и вооруженными, прошедшими школу межфракционных боев с себе подобными, и просто бандами подонков, которым выпал счастливый шанс безнаказанного грабежа и убийства (African Rights, 1994: 229). Этот сброд был находкой для режима. Их руками можно было уничтожить тутси и умеренных хуту, а возмущенному миру объяснить: «Нет никакого геноцида. Это праведный, неукротимый гнев народа, поднявшегося против своих угнетателей». Да так оно и было. Тысячи боевиков – но не весь народ – действительно взялись за кровавую работу. Их «профессиональным» ядром были армейские или жандармские резервисты, люди, знакомые с оружием и свыкшиеся с насилием. Среди командиров было много бывших врачей, агрономов и особенно учителей (African Rights, 1994: 121– 122). Это были взрослые молодые мужчины, но некоторые свидетели упоминают и женщин во главе отрядов Интерахамве.
ФОРМИРОВАНИЯ ИНТЕРАХАМВЕ
Джордж Рутаганда родился в 1958 г. в Гитараме в набожной семье адвентистов Седьмого дня. Его отец был мэром, имел хорошие связи, дорос до постов префекта и посла в Западной Германии. Заговор против Хабиариманы испортил ему карьеру. Он снова стал мэром, а в 1993 г.
потерял и эту должность из-за усилившегося влияния MDR. Неудачи отца закалили сына. Он твердо решил не упустить своего. После университета Рутаганда работал на правительство, попутно занимаясь и личным бизнесом. В 1991 г. отец купил ему в Кигали большой гараж, который сын использовал как склад для товаров – в основном для импортного пива. Это был большой человек в прямом и переносном смысле – здоровяк, бывший регбист, хозяин успешного футбольного клуба. Теперь, когда у него был капитал, можно было определиться и с политическими взглядами. Рутаганда выбрал себе MNRD – самую сильную и богатую партию в стране. В 1993 г. его избрали в Национальный комитет, он сделал много полезного для радио РТЛМ, потом стал вице-председателем молодежной секции Интерахамве – сочетание богатства, пива и футбола сделало его кумиром молодежи. Есть ощущение, что он был втянут в геноцид не идеологически, а прагматически – в нем он увидел полезные связи с нужными людьми, к насилию его побуждала также и специфическая субкультура спорта, пива и мужской брутальности. Он был командиром блокпоста рядом со своим гаражом-складом. Приговорен к пожизненному заключению за геноцид и преступления против человечности (ICTR-96-3; Internews, 13 дек. 1999; Ubutabera, 8 июня 1998, 12 и 26 апр. 1999).
Шалом Нтахобари родился в 1970 г. за границей. Его мать была министром, отец – ректором Университета в Бутаре. Студент-недоучка шлялся по Бутаре, увешанный гранатами и другим оружием, сколотил свой отряд боевиков, охранял блокпост рядом с родительским особняком, совершал убийства, в том числе и ради наживы. Его мать Полин Нтахобари, министр, родилась в Бутаре в 1946 г., частенько навещала блокпост сына, где часто проходили «санации» (такого не позволял себе никто из нацистских бонз в Германии). На блокпосту она опознавала тутси, их раздевали, сажали в грузовики, женщин насиловали на месте, мужчин везли на расстрел. Она была первой женщиной, осужденной за преступления против человечности Трибуналом по расследованию военных преступлений (Des Forges, 1999: 508-509; ICTR-97-21). Среди боевиков было много студентов. Интеллектуалы и государственные служащие сыграли активную роль в геноциде. Многие делали это по идеологическим мотивам, которые всегда были подкреплены материальными соображениями – убеждения, грабеж и обогащение шли рука об руку.
Наименьшее место в нашей книге мы уделили так называемой добровольческой милиции. Это был самый зловещий вариант «африканской болезни» – беспощадные банды вооруженных молодых мужчин. Чем больше они убивали, тем больше у них накапливалось оружия, к которому они относились с трепетной любовью – ведь это был символ мужества и власти. Как и другие боевики, молодняк обожал песни и гимны, где воспевались месть и насилие, все это щедро сдабривалось алкоголем, а круговая порука «братьев по оружию» заменяла отсутствие дисциплины.
На юге беженцы-хуту, изгнанные из Бурунди, жаждали мести, очень многие вступили в Интерахамве. Эти нищие люди жили грабежом. Один тутси притворился мертвым: «Почти все были убиты, но палачи ходили по груде мертвых тел и кричали – если кто жив, и у него есть деньги, пусть отдаст, и мы его пощадим. Никого они не пощадили» (McGreal, 1999b). Почти все рядовые убийцы были молодыми людьми из низших слоев общества. Одна из уцелевших женщин рассказала, что она и ее подруги были изнасилованы 11-14 летними подростками-добровольцами: «Меня увел совсем молодой мальчишка. На поясе у него висел длинный тесак, в руке был топорик. Он завел меня в школьный класс... сложил оружие... Понимаете, меня изнасиловал почти ребенок. Разве такое может уложиться в голове?» (Ubutabera, 27 окт. 1997)
Большинство добровольцев были горожанами, из сел приходили безземельные крестьяне (Kabirigi, 1994: 10; Willame, 1995: 127). За все свои невзгоды они винили тутси, а не правящий класс хуту, истинных эксплуататоров и разорителей страны, которые, однако, давали работу! Их обеспечили едой, выпивкой, кровом, им дали оружие и разрешили грабить. Им дали работу и еще больше пообещали.
Боевиков доставляли в сельскую местность на грузовиках. За это отвечало Министерство дорог и мостов (во главе его стоял убежденный радикал, член MNRD), а также национализированные предприятия. Приказы убивать шли от региональных и местных функционеров, в геноцид всячески вовлекали обычных людей. Власть составляла расстрельные списки хуту и тутси, власть вела людей на погромы и убийства, устанавливала блокпосты на дорогах. Именно они по лицам определяли тутси, проверяли документы (на блокпосту должен был обязательно находиться хотя бы один грамотный), насиловали женщин, забивали насмерть выявленных тутси или опасных для режима хуту (Keane, 1995). Если у подозреваемого не было документов и при этом он был похож на тутси, его убивали – горькая доля 20% хуту, которые не вписывались в установленный расовый стереотип. «Врачи за права человека» высчитали, что на каждого боевика пришлось по 200-300 убитых, но это не так (напр., Lemarchand, 1997b: 414). Тогда бы и преступников было не более 2500-4000, а это явно заниженная цифра. Лишь немногие из карателей имели огнестрельное оружие, а значит, убийц должно было быть гораздо больше.
ОБЫЧНЫЕ ХУТУ
Самых обычных хуту тоже научили убивать. Де Форж (Des Forges, 1999: 395, 770) утверждает, что в одной лишь резне в Циахинда участвовало не меньше половины всех жителей – тысячи людей. Мамдани (Mamdani, 2001: 5) пишет, что в другой крупной общине «в убийствах участвовали все, во всяком случае, все мужчины. К мужчинам присоединялись и женщины: они подбадривали своих мужей, выполняли разные вспомогательные дела». Действительно, в 1995 г. в Руанде четыре с половиной тысячи подростков в возрасте от 11 до 14 лет и 1200 женщин были наказаны тюремным заключением за участие в геноциде (Human Rights Watch, 1999; OAU, 2000: 16.35, 16.69). Штраус (Straus, 2004: гл. 5) спросил у заключенных о численности групп, участвовавших в геноциде. Только один из них напал на свою жертву в одиночку, остальные действовали группами до 10 человек, но чаще погромщики сбивались в толпу в 70-80 человек. Именно так и проходила резня – толпа собиралась и расходилась, сделав свое дело. Штраус сделал точную и достоверную оценку числа исполнителей: их было от 175 до 210 тысяч. Это огромное количество – почти 7% всего населения хуту или 15% взрослого мужского населения.
Штраус (Straus, 2004) также дает наиболее объективный анализ типологических характеристик исполнителей. Его исследование представляет собой случайную выборку заключенных, признавших себя виновными в преступлениях. Правда, мы не знаем, насколько объективны были причины задержания и судебного расследования. В выборке представлены большей частью молодые мужчины в возрасте от 20 до 30 лет (самая крупная возрастная группа в Руанде), с обычным для их возраста числом детей. Их трудовая занятость типична для всей страны (население Руанды занято преимущественно в сельском хозяйстве и на временных работах); среди преступников непропорционально высока доля епециалистов и административных работников – люди с более высоким образовательным уровнем по сравнению с остальным населением. В бойне участвовали хуту всех возрастов и сословий – даже священники и монахини. Они укрывали тутси в церквях, потом выдавали их убийцам (см. дело пастора Нтакирутимана, рассматривавшееся трибуналом в Аруше и суд над двумя монахинями в Бельгии). Только небольшая мусульманская община полностью устранилась от участия. Преподаватели и студенты составляли проскрипционные списки своих коллег-тутси. Учитель начальной школы признался: «Да, я лично убил нескольких детей... У нас было 80 первоклассников, осталось 25, остальные или убиты, или успели убежать» (Braeckman, 1994: 229; Gourevitch, 1998: 252; Prunier, 1995: 255). Штраус (Straus, 2004) указывает, что вдохновителями геноцида чаще становились люди старшего возраста и с образованием, но они реже убивали людей лично – во всяком случае, так они говорили (59% утверждали, что лично никого не убивали). Сознавшиеся в убийствах – это в основном молодые люди, плохо образованные, с низким социальным статусом, но умевшие пользоваться оружием. Еще раз мы убеждаемся в том, что преступные исполнители – отнюдь не социальные маргиналы. Это выходцы из всех общественных групп, стратифицированные по различным признакам. Приказы отдавали люди с высоким статусом, низшие слои и связанные с насилием профессионально были их исполнителями. Все произошедшее в Руанде вполне укладывается в традиционную схему кровавых этнических чисток.
Некоторые хуту помогали тутси. Выжившие отзываются о них так: «Не все были мерзавцами. Были и такие хуту, которые вреда не делали. Не все убивали». «Не у всех хуту сердце из камня. Когда я просил у них еды для детей, мне ее давали... Есть разница между хуту и убийцами» (Ubutabera, 27 окт. 1997). Священник Церкви адвентистов Седьмого дня спас 104 тутси, в этом ему помогли прихожане – 30 хуту. Они спрятали людей и внимательно следили за Интерахамве, чтобы быть на шаг впереди (McGreal, 1999b). Некоторые выжившие свидетели рассказывают о жестокости соседей, другие говорят, что соседи держались в стороне. Ндимбати, мэр Гисову в Кибуйе, не смог уговорить своих сограждан на убийства, за подмогой ему пришлось отправиться в соседний город (Ubutabera, 10 мая 1999). Раскол проходил и по семьям. Муньянеза и Турикинкико рассказывают, что их родители были против убийств: «Разве я что-нибудь имею против тутси? Они такие же, как я. Мы живем на одном холме, у нас одинаковые дома... Почему я должен их ненавидеть? Мой сын убил тех, кто не причинил нам зла. Он навлек позор на нашу семью» (McGreal, 1999а: 11). Как это происходило в большинстве других кровавых чисток, хуту не помогали, но не препятствовали преступникам. Они держались в стороне и отводили глаза. «Мы заперли дверь и сделали вид, что ничего не слышим» (Des Forges, 1999: 262). Один тутси рассказывал: «Позже мы поняли, что они и не собирались нас защищать. От них требовали убийств, но они не захотели сами марать руки. Они просто отправили нас в соседнюю деревню на верную смерть» (African Rights, 1994: 344).
Массовые убийства представлялись как возмездие врагам, захватчикам, убийцам президента. Оправданием была война, которая «все спишет». Именно так объясняли респонденты Штрауса (Straus, 2004) свое участие в геноциде (некоторые отрицали факт принуждения, то есть действовали сознательно). Самыми ярыми убийцами были сторонники убитого Хабиариманы, а также люди, пострадавшие от лихолетья войны. Именно поэтому их месть обрушивалась на молодых мужчин-тутси – эти погибали первыми. Демографы установили, что насильственная смертность среди мужчин на 50% превышала женскую. Женщин убивали реже – изнасилование заменяло убийство (OAU, 2000: 16.7-16.32). Большинство наблюдателей приходят к выводу, что среди исполнителей геноцида было непропорционально много беженцев-хуту из северных районов, где шли бои, и хуту, приехавших из Бурунди. Мамдани (Mamdani, 2001: 203-206) указывает, что кровавая резня набрала обороты, когда волна беженцев раскатилась по всей стране. Лишившись всего, эти люди преисполнились праведным гневом и праведным желанием грабить и убивать. Штраус считает, что беженцев было не так много, но соглашается с тем, что это были чужаки, а значит, их непросто было выявить, задержать и судить после войны.
В конце апреля геноцид стал государственной политикой, к нему призывало радио, телевидение, элиты. Священная месть признавалась патриотическим долгом воюющего народа. Сбившиеся в толпы погромщики убивали тутси везде, где могли, с рефреном: «Уничтожим всех до последнего». Во время резни на холмах Бисесеро пели:
Разве это грех убить тутси? Нет! Уничтожим всех, уничтожим всех, убьем и закопаем их в лесу. Выгоним их из леса и загоним в пещеры, выгоним их из пещер и изрубим в куски. Тутси, дайте нам убить вас, не тяните время. Ваш бог поскользнулся и упал в Рухенгере, когда шел на рынок за бататами. Не пощадим детей, не пощадим стариков и старух. Даже Кагаме (командующий РПФ) был маленьким тутси, когда вылез из чрева матери (Ubutabera, 2 марта 1998).
Санитар, каким-то образом попавший в толпу бегущих тутси, рассказывал:
Это был кромешный ад. Они бегут, их сбивают с ног, и бьют, бьют, человек даже не прикрывается, он просит пощады, а его удар за ударом превращают в кровавое месиво, бьют дубинками, мачете, копьями.
Нападающие часто обездвиживали жертву, перерезав ей сухожилия. Беспомощный человек оставался на дороге, потом за ним возвращались, чтобы добить. Санитар продолжает свой рассказ:
Не все они были вооружены. Но каждый был вооружен ненавистью, каждый был готов поставить подножку тутси, дать ему пощечину, гнать его, как зверя, пока он, выбившийся из сил, не падал бездыханный на землю. И тогда собиралась толпа, и удары падали с удесятеренной силой. А для детей это была игра. Подражая старшим братьям, они гонялись за тутси, швыряли в них камни, радовались, когда их ловили (Des Forges, 1999:464-465).
И всё же респонденты Штрауса говорили ему, что раньше не испытывали ненависти к тутси. У 97% тутси были соседями. У двух третей среди родственников были тутси. Четыре пятых утверждали, что жили в мире с тутси вплоть до недавнего времени. Но закоренелые убийцы признавались, что недолюбливали этот народ и раньше. Опрос дает отчетливую картину этнических различий между двумя группами, которые обернулись ненавистью и убийствами во время гражданской войны. Турикинкико рассказал:
С этим народом я прожил много лет. Я никогда их не боялся. Я не видел в них угрозы. Но мне сказали, что это враги, и я поверил. В деревне почти все тутси были моими друзьями. Но это было уже неважно. Их соплеменники убили Хабиари- ману, и они должны были заплатить. Мы заперли наши сердца и души на замок, мы сделали свое дело... Когда я убивал парней и женщин, я понимал, что не все они поддерживают РПФ. Но для нас это был способ остановить РПФ, вывести его из войны. Даже если бы они победили, им неким было бы править.
У меня не было колебаний. И убивать мне было легко – я защищал народ хуту.
Он также сказал, что никогда не слушал, что ему говорят женщины: «Она женщина, так зачем мне ее слушать». Муньянеза тоже был не чужд мачизма:
Это было, как сон. Я видел, как восхищаются людьми, которые убивают, и решил стать таким же. Я был уверен, что убиваю врагов, так мне объяснили по радио. Я знал, что им всем нельзя доверять, я должен был это сделать, иначе бы мы все погибли (McGreal, 1999а: 10).
Каждый слух быстро обрастал подробностями – где-то неподалеку прячется банда вооруженных тутси. Тамбиа (Tambiah, 1996) и Кишуор (Kishwar, 1998а: 29) пишут, что точно такие же слухи о страшных вражеских полчищах расползались по Шри-Ланке и Индии во время массовых волнений. Там это было ложью, в Руанде РПФ была правдой, и правда эта часто подходила к порогу твоего дома. Тамбиа предполагает, что палачи должны бояться своей жертвы, ибо убийство врага – это сублимация страха. Мне больше по душе последовательность Каца (Katz, 1998): страх – унижение – праведный гнев. РПФ был реальной угрозой, и многие тутси действительно помогали Патриотическому фронту. Позорный разгром армии хуту, наступление маленькой армии тутси – все это отзывалось стыдом и гневом в людских сердцах, особенно в сердцах мужчин. Гнев хуту был оправдан. К середине мая он начал испаряться. Стало ясно, что тутси угрожают только на фронте, а не внутри страны. Хуту выпустили пар, начали успокаиваться и разбредаться по домам. Не сложили оружия лишь самые отъявленные негодяи, для которых убийство стало профессией и хлебом насущным. В этом контексте можно говорить и о люмпен-пролетарской мотивации: рядовые боевики сражались за власть, унижая, убивая, грабя и насилуя богатых (Prunier, 1997а: 231-232). Выжившие тутси и хуту рассказывали, как часто их спасала взятка. Впрочем, бывало и так, что взятка не спасала от смерти. На Арушском трибунале показали документальные кадры – на дороге лежала умирающая женщина, камера взяла крупным планом ее распухшее лицо, покрытое запекшейся кровью. Она пыталась сказать что-то разбитыми губами, но слов не было слышно. Ее мучения прекратил один прохожий и объяснил, за что ее убили: «Она была женой большого босса» (Ubutabera, 8 июня 1998). Еще до геноцида Кэролайн Ньюбери (Newbury, 1988: 209) писала, что крестьяне хуту считали тутси своими угнетателями: «сговор тутси» стал причиной радикализации хуту. Передел собственности – еще одна из причин геноцида. Но только 30% респондентов Штрауса (Straus, 2004) признали, что они присваивали собственность тутси во время погромов; в основном они довольствовались едой, дровами и прочей мелочовкой. Вполне вероятно, что они лгали, боясь, что у них отнимут награбленное. Взяток они не брали, а хозяйское добро делили всем миром: «радио, кровать, козу, возможность изнасиловать девушку», как пишет Гуревич (Gourevitch, 1998: 115). Радикалы опасались, что народные мстители слишком увлекутся грабежом и забудут сделать главное. Они напоминали: «Вначале убей, потом бери себе все». Один чиновник заметил: «Те, кто убивал, считали собственность жертв своим законным трофеем». Муньянеза пишет, что сельские старосты устраивали лотерею. Вещи убитых помечались на клочках бумаги, все это складывалось в шляпу, и каждый хуту тянул потом свой жребий. Это было круговой порукой для всех участников дележа. Сам Муньянеза выиграл банановую плантацию (McGreal, 1999а: 10). Старосты и старейшины подолгу спорили, как правильно поделить отнятое имущество (Des Forges, 1999: 236-237, 299-300). Все это значило, что любого небедного человека можно было выдать за тутси или объявить пособником врага. Алчность – неизбежный мотив массовых насилий, и когда выпадает шанс «грабить награбленное», в убийцах и насильниках недостатка не бывает (то же происходило с евреями и китайскими торговцами).
Режим хуту (как и режим тутси в Бурунди) был пронизан коррупционными связями. Пропасть между богатыми и бедными становилась глубже, народ нищал, голод и болезни угрожали тысячам людей. Но, как и в других странах, где политика выстраивается вокруг этничности, в Руанде понятие классового конфликта и эксплуатации оставалось достаточно абстрактным. Оппозиция хуту, приверженная классовой политике, не была популярна в народных массах. Режим смел ее в первые дни геноцида. Произошла подмена понятий – эксплуатация перестала быть классовой, теперь ее считали этнической. В обстановке беззакония хуту получили возможность расправы над тутси и над всеми, кто возвышался над общей массой (Gasana, 1995; Reyntjens, 1994: 220-224). Этничность вновь вытеснила класс и придала социальным конфликтам национальную окраску (тезис 2). Тем не менее хуту в значительной степени подвергались социальному принуждению. 70% респондентов признали, что им было страшно отказаться от участия в геноциде. Давление социальной среды выражалось в безоговорочном повиновении вышестоящим. Некоторым говорили, что если они откажутся, их «перестанут считать хуту». Те, кого принудили к послушанию, как правило, не проявляли такой жестокости, как те, кто объяснял свое поведение тяготами войны. Как все обычно происходило? Жители собирались на сельской площади, там к ним обращался с речью важный начальник из провинции или еще более важный из столицы, вслух зачитывался список врагов народа хуту. В маленьких деревнях в таком списке не было нужды, местный староста или учитель поименно знали всех. Добровольцы или солдаты убеждали: «Или убьете вы, или убьют вас». По воспоминанию одного свидетеля, «под конец даже те, у кого вначале были сомнения, присоединялись к убийцам. Они убивали через силу, но убивали» (African Rights, 1994: 573; Mamdani, 2001: 219-220). Солдаты «кидали камни в детей, чтобы заставить их убивать. Многие не хотели этого делать, но военные заставляли. Каждый должен был пролить кровь и взять на себя часть общей вины» (Keane, 1995: 134–135). Только трусы и предатели боятся запачкаться в крови – это внушали людям. Вагнер (Wagner, 1998: 30) пишет: «За лицом функционера всегда стояло лицо крестьянина, растерянное, с опущенными глазами – смотреть прямо в глаза было опасно». Один из убийц раскаивается:
Мне жаль, что я это делал... мне стыдно, но как бы вы повели себя на моем месте? Или принять участие в избиении, или самому быть убитым – а как иначе? Поэтому я взял в руки оружие, поэтому я защитил свой народ от тутси (Prunier, 1995:247).
Другой свидетель вспоминает, что его деревня вначале отказалась повиноваться:
Через несколько дней наши люди сильно засомневались, а надо ли защищать общину? По радио они услышали выступление бургомистра Рунды, это недалеко от нас. Это он организовал все убийства в Рунде и сказал, что все убитые были агентами РПФ. Когда наши услышали, что такое говорит по радио официальное лицо, они сразу поняли: убийствами заправляют люди с самого верха. Вот тогда всем нам и стало страшно (African Rights, 1994: 621).
Один из выживших в резне рассказывает, как люди пытались сохранить свое достоинство:
Ну ладно, он делает вид, что соглашается, он бежит вместе со всеми остальными, но убивать не хочет, и тогда ему говорят: «Значит, ты заложишь нас потом? Ты должен убить. Каждый должен прикончить хотя бы одного». И этот парень, который совсем не убийца, все-таки делает это. А на следующий день это для него уже проще простого. Его уже не надо упрашивать (Gourevitch, 1998:24).
Кое-кто утверждает, что традиция Руанды – «культ послушания» (Des Forges, Akeyesu trial; Gourevitch, 1998: 23; Prunier, 1995: 57, 245). Но вместе со многими другими (Mamdani, 2001: 198-202; Strauss, 2004; OAU, 2000) я с этим не согласен, в отличие от защитников на трибунале. Один из адвокатов спросил Акайесу: «У крестьян принято слушаться “больших начальников”? Это традиция?» Акайесу было трудно ответить на такой вопрос. Когда его спросили во второй раз, он поколебался и ответил: «Подчиниться всегда проще, чем отказаться». Вот и он, как большинство людей в любой другой стране, решил, что лучше подчиниться (Ubutabera, 16 марта 1998). Крестьяне, как и везде, покорны силе, они не спорят с властью. Но это вовсе не означает, что фермеры не отдавали себе отчет в своих поступках и не понимали последствий фатального выбора. Очевидно, что власть сама по себе есть грозный инструмент подавления, но она умеет и быть благодарной за послушание. Вооруженные экстремисты объединены общей идеей, дисциплиной, товарищескими связями. Народ не был стадом баранов, безропотно покорных своему хозяину, но сильные мира сего постарались сделать его таким.
Руанда – небольшая страна с хорошими путями сообщения. «Комиссары геноцида» ездили по всей стране, выступали на митингах, организовывали народ. Радио было действенным средством информации, и целей пропаганды никто не скрывал. Радио Руанда призывало народ блокировать границу и отлавливать спасающихся бегством тутси. Радио РТЛМ провозгласило: «Пробил час ударить по врагу и с фронта и с тыла... наши братья ударят им в спину и всех уничтожат. Пришел их последний час. Не будет пощады врагу. Место в могилах еще есть». «Пусть встанут, как один сто тысяч наших ополченцев и пусть они сметут наших врагов. Проще простого найти и убить тутси, ведь они все на одно лицо и одного роста, такой уж этот народ. Ты узнаешь его по красивому точеному носу, так сломай ему нос». Изящный (европейский) нос считался чертой, характерной для расы тутси. РТЛМ объясняла, что истребление целого народа – это не более чем самозащита, потому что «тутси хотят уничтожить хуту». «Взгляни на Бурунди и вспомни, как тутси убили главу государства, который был хуту», а скольких еще хороших людей «убили эти тараканы». «Это война между тутси и хуту. Кровавые жертвы неизбежны. Народ в праведном гневе требует крови». Многопартийная демократия разрубила страну на две части: и только хуту считали себя истинными руандийцами, в то время как тутси были пришельцами, «хамитскими завоевателями». Конечной целью была власть хуту – единая, неделимая и неоспоримая. 7 апреля РТЛМ выдала в эфир: «Могилы еще не заполнены. Кто возьмет на себя это доброе дело и заполнит их до края?» (Chretien et al., 1995: 191-195)
Штраус (Straus, 2004: гл. 6) скептически относится к влиянию идеологии, исходя из того, что только 10-30% опрошенных знали и одобряли основные постулаты идеологии хуту. С другой стороны, погромщики часто руководствовались в своих действиях призывами и лозунгами, услышанными по радио, а одна монахиня видела, как внимательно слушают радио на всех блокпостах, где ее проверяли (Des Forges, 1999: 67). Гуревич (Gourevitch, 1998: 96) пишет, что боевики на блокпостах пересказывали друг другу страшную речь Мугусеры 1992 г., приведенную в прошлой главе. Фергал Кин услышал из уст боевика: «Тутси... хотят превратить нас в рабов, как в старые времена».
Вот его комментарий:
Бойцы на блокпостах почти слово в слово повторяли пропагандистские штампы. Эти люди действительно верили, что их хотят отбросить в прошлое – в мрачную эпоху господства тутси... Это были избитые, затертые слова, которые архитекторы геноцида день за днем вкладывали в уши и в умы этих нищих, безграмотных крестьян (Кеапе, 1995:165, 174).
Сценарий повторился через пять лет. В 1999 г. на границе с Угандой нашли тело английского туриста, убитого Интерахамве. К спине была приколота записка на французском:
Так мы наказываем англосаксов, которые продали нас. Вы защищаете меньшинство и угнетаете нас, БОЛЬШИНСТВО (Time, 15 марта 1999. Написание титульными буквами сохранено).
Как ни примитивна была эта идеология, она эффективно работала, еще и потому, что внешнее вторжение, переросшее в гражданскую войну, действительно было, и тутси, бесспорно, были врагами. Руандийский патриотический фронт творил не меньшие зверства, его жертвами были хуту и изменники-тутси. Все провинции Руанды были наводнены беженцами, истории, которые они рассказывали, казались вполне правдоподобными. Понятно, что РПФ не собирался насаждать феодализм и воскрешать монархию – тутси выступали за многопартийную демократию. Но у хуту были основания подозревать, что в случае победы РПФ, в стране укрепится режим тутси, наподобие того, что в Бурунди (что, собственно, и происходит сейчас в Руанде). Неудивительно, что радикальный режим, поддержанный ожесточившимся народом, смог представить геноцид тутси и политицид его сторонников как единственно правильный выход из губительной войны, раздиравшей на части страну. Война радикализировала хуту на всех уровнях – «Малый дом», партии, армию, государственную администрацию, элиты, боевиков, простой народ. Даже те, кто не убивал тутси, захватывали их дома, скотину и тем самым становились соучастниками. Те тутси, которые вернулись в страну после победы РПФ, не разбирались где просто воры, а где убийцы, они точно так же отбирали дома и имущество у беженцев хуту. Война принесла разруху, в стране осталось мало целых домов, было разорено сельское хозяйство. Оба народа вернулись на свои пепелища. Что можно было придумать при этих обстоятельствах? Кто должен был стать хозяином уцелевших домов и имущества? Волна погромов, грабежей, убийств, прокатившаяся по всей стране, нанесла тяжелую психотравму народам, разбудила этническую вражду, потребовала возмездия за пережитое унижение – могло ли это пройти бесследно для тутси?
ЗАКЛЮЧЕНИЕ: СТРУКТУРА И ПРОЦЕСС ГЕНОЦИДА В РУАНДЕ
Из всего вышеизложенного можно сделать четыре вывода.
Во-первых, геноцид стал итогом ожесточенного межэтнического соперничества, но не в форме «древней вражды», а как современный конфликт, вызванный борьбой за власть в стране. Две ярко очерченные национальные идентичности существовали еще в доколониальные времена, напряженность между ними росла и в позднеколониальный период. Оба народа приблизились к опасной черте кровавых этнических чисток в начале 1960-х. К тому времени две сильные этнополитические группы претендовали на создание собственного государства на одной территории, при этом их претензии были в равной степени оправданны идеологически и достижимы практически (см. тезис 3). В Руанде и Бурунди соперничество развивалось согласно тезису 4а: две группы были одинаково сильны, хуту – благодаря своей многочисленности, тутси – благодаря военной и политической организации. Этническая идентичность и конфликт не были конструктом 1990-х. Они объективно существовали и ранее. В Руанде существовали и другие немногочисленные этничности, но они не делали погоды, практически каждый гражданин идентифицировал себя как хуту или как тутси, каждый понимал, что между двумя народами существует давний конфликт. Само по себе это не должно было привести к массовой резне, но на региональном и международном уровне накапливались отрицательные факторы – экономический кризис, желание Уганды избавиться от своих вооруженных тутси, вторжение тутси 1990 г. и требования демократизации политической жизни со стороны Запада. Четырехлетняя гражданская война радикализировала «Малый дом», заставив его прибегнуть к политициду и геноциду. Война и убийство президента легитимировали планы гражданской мобилизации, раздули пламя мести и привели к геноциду. Большинство хуту вначале отказывались верить радикалам и не считали себя рабами тутси. Малкки (Malkki, 1995: 3, 163-170) изучал жизнь беженцев-хуту в Танзании. Он пишет, что жители космополитических мегаполисов имели «размытую идентичность». Они жонглировали словечками «эмигрант», «танзаниец», «бурундиец», «руандиец» и гораздо реже говорили «хуту». По контрасту те, кто жил в лагерях для беженцев, неизменно именовали себя хуту и повторяли избитые идеологические клише. Хуту Руанды изначально тоже имели размытую идентичность. Они могли называть себя крестьянами, соседями, католиками, жителями Гитарамы, а также и хуту. Пришло время, и этническая самоидентификация вытеснила любую другую. Конечно, даже в самом пекле геноцида за хуту оставалось право на выбор иной идентификации. У тутси такого выбора не было. Как только начались убийства, тутси поняли, что графа «национальность» в удостоверении личности – это самое главное. Эта графа могла означать смерть или жизнь, но, чтобы сберечь жизнь, надо было очень сильно постараться. Тутси перестали быть скотоводами, католиками, успешными администраторами, они стали просто тутси. Будь то в Бурунди или в Руанде, они не могли ни на йоту поступиться своими этническими правами – теперь это стало правом на жизнь.
Во-вторых, геноцид был навязан институтами власти. Это были сотни руководителей, тысячи активистов и 200 тысяч рядовых исполнителей. Геноцид породило не спонтанное и единодушное движение народных масс, а сложный комплекс идеологических, экономических, военных и политических факторов. Правящий класс Руанды и его клиентелы оказали значительное, экономическое, военное, политическое давление, чтобы перевести социальные конфликты на рельсы межэтнической борьбы.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги