Режим младотурков опирался на два ведомства, и именно они были основой их политического могущества. Триумвиры контролировали Министерство внутренних дел, военное министерство и Министерство военно-морского флота (Джемаль-паша был морским министром, в довесок еще и губернатором и командующим сирийским корпусом). МВД и Министерство обороны координировали геноцид. Приказы, исходившие от Талаата и его Министерства внутренних дел, были куда весомее, чем распоряжения и циркуляры правительства (Kaiser, 2000b). И хотя Специальная организация была достаточна независимой в проведении карательных операций, она все же подчинялась приказам МВД. Телеграф был очень эффективным средством координации действий. Все мэры и губернаторы, причастные к геноциду, регулярно получали приказы по телеграфу из Константинополя. Чиновники очень рано поняли, к чему готовят страну. Американская миссионерка Стелла Луридж в апреле-мае 1915 г. беседовала с чиновниками в Цезарии. Они с ужасом говорили ей об одном и том же: «не останется в живых ни одного армянина», «что-то страшное должно произойти с нашими школьниками и школьницами», «у армян не осталось надежды», что все они срочно должны принять ислам, если им дорога жизнь (Barton, 1998: 116; ср. Bryce, 1972). Очевидно, что и на ранней стадии правительство координировало все действия. Два параллельных департамента тоже делали свое дело. Департамент по депортациям с центром в Алеппо руководил высылкой армян на юг. Департамент организационно входил в Министерство внутренних дел, которое возглавлял генерал Шукру, видный член партии «Единение и прогресс» и Специальных сил. У этого человека были и высокие властные полномочия и радикальный фанатизм. Директорат по расселению племен, и иммигрантов, структура все того же МВД, накопил немалый опыт разработки планов переселений в предыдущие два года. Директорат проводил инвентаризацию, складировал и продавал конфискованную собственность армян и обустраивал на новых местах мусульманских переселенцев. Эта организация была любима в народе – конфискованную армянскую собственность и торговые фирмы продавали всем желающим по бросовой цене. Немусульмане такого счастья были лишены (Kaiser, 2000b). Идеологическое прикрытие обеспечивал якобы безобидный Переселенческий департамент, узаконивавший все эти беззакония.
Связь младотурков с этими государственными ведомствами становилась все прочнее. После 1918 г. начались первые судебные расследования военных преступлений, в том числе и преступлений гражданских служащих. Общественные симпатии были на их стороне. Общество горой встало и за военное министерство, и за Министерство внутренних дел и полевую жандармерию. Чистки 1913 г. сцементировали государственный аппарат на всех уровнях, и это стало предпосылкой геноцида – пусть даже и непреднамеренного. Государство стало партократическим; армией командовали офицеры-иттихадисты. Лишь немногие государственные служащие и военные входили в партию «Иттихад» – страна была большой, а партия немногочисленной. Но, по свидетельствам, очевидцев именно радикальные иттихадисты выполняли главную палаческую работу. А значит, необходимо выяснить, кем были эти люди, военными или гражданскими.
ФРАКЦИОННАЯ БОРЬБА В ГОСУДАРСТВЕННОМ АППАРАТЕ
Радикальная элита не нуждается в активной поддержке всего гражданского общества. Партия «Единение и прогресс» в военное время получила возможность нейтрализовать ненадежных функционеров в обход законной административной процедуры. Приказ о депортациях был проведен через кабинет министров, минуя парламент и публичные слушания. Инакомыслящие были и на самом высоком правительственном уровне, хотя источники и не сходятся в том, кто был главным противником репрессий. Трампенер (Trumpener, 1968) считает, что таковым был главный министр двора великий визирь Саид Халим (и его сторонники). Царедворец был слишком влиятелен, чтобы с ним можно было легко разделаться, но в октябре 1915 г. его сместили с поста в Министерстве иностранных дел. Ему на смену, пишет Трампенер, пришел более лояльный министр юстиции Халиль-бей. Образование он получил в Париже, младотурком стал в 1908 г. Однако у посла Моргентау совсем иная точка зрения – он считает, что именно Халим был радикалом, а Халиль в одном разговоре сказал ему следующее: «Я считаю, что правительство допустило серьезные ошибки в отношении армян» (добавив при этом, что никогда не рискнет сказать это публично). Влиятельный государственный клирик Шейх-уль-Ислам-Хайри в мае 1916 был смещен с поста главы Исламского фонда благочестия, на котором его заменил известный радикал Муса Кязим (www. armenian-genocide.org/chronology/1916). Кабинет министров становился все более декоративным учреждением, так как все чаще прямые распоряжения отдавал Центральный комитет «Иттихада».
В мае 1916 г. в верховном триумвирате независимую позицию занял Джемаль-паша. В мемуарах он пишет, что всячески противился переселению армян из прифронтовых районов во внутреннюю Анатолию. Депортация армян на юг, утверждал он, лишь осложнит течение боевых действий. Джемаль утверждает, что к его голосу не прислушались, и депортации были осуществлены по гражданским каналам, где он не имел никакого влияния. Еще он заявляет о том, что спас 150 тысяч депортированных на юг, вернув их в Бейрут и Алеппо (Djemal Pasha, 1922: 277-279). Есть мнения, что Джемаль действительно спасал богатых армян (за взятку), подключая их к работе на оборонную промышленность, и что он призвал всех армян Сирии принять ислам. В мемуарах черкесского офицера Хассана Амджи говорится, что Джемаль летом 1916 г. был вполне умеренным политиком. Кеворкян считает, что к этому его толкал не гуманизм, а политические соображения. Армяне могли стать полезными посредниками в будущем сближении с Россией. Джемаль как главнокомандующий и губернатор Сирии и Палестины был почти безраздельным хозяином в своей вотчине. Он мог бы пойти и на мир с русскими, если бы те помогли ему стать султаном (Hartunian, 1986: 115, 358-361; Kevorkian, 1998: 53-59, 228-237; MacFie, 1998: 137-139; Morgenthau, 1918: 174; Trumpener, 1968: 124-125, 230-231, 247). Но все это никак не согласуется с жесткой политикой Джемаля по отношению к арабским националистам и беспощадным обращением с евреями Палестины. Под давлением германского и американского послов партия отстранила твердокаменного Джемаля с поста губернатора Яффы за попытки депортировать всех евреев, которые не были подданными Османского государства. Джемаль извернулся и на этот раз. В свой аппарат он ввел человека, чтобы тот продолжал его дело. Одному из сионистских лидеров губернатор однажды сказал: «Мы, младотурки, считаем, что все евреи заслуживают петли, но я устал от виселиц. Мы рассеем вас по всей Турции и не позволим вам сбиваться в кучу нигде». Он выслал на север 9 тысяч евреев из Тель-Авива и Яффы. Многие погибли на этапе. То же самое он хотел провернуть и с жителями Иерусалима, но Стамбул успел его остановить (опять-таки по настоянию немецкого посольства). Наступление британцев в 1917 г. спасло палестинских евреев от худшей участи (Karsh & Karsh, 1999: 166-170). Джемаля трудно отнести к умеренным, но независимую от соратников точку зрения он высказывал достаточно часто.
На нижних этажах партийной иерархии тоже были разброд и шатание. Моргентау утверждает, что реальная власть партии «Единение и прогресс» в империи была «весьма шаткой» (Morgenthau, 1918: 227). Ахмед Эмин Ялман (Yalman, 1972: 326-332) отмечает, что «большинство администраторов западных провинций» не желали проводить депортации. В частности, он упоминает губернатора Смирны Рахми-бея, который не позволил вывезти ни одного армянина из этой провинции, а другой губернатор «подписал бумагу» и ровным счетом ничего не сделал, чтобы директива была выполнена. Берктай сообщает, что «губернаторы и командующие» выдали ордер на арест Бахаиттина Шакира, известного организатора депортаций (Radikal, 9 окт. 2000). Западные консулы и миссионеры, которые находились в постоянном контакте с местными чиновниками, находили среди них и умеренных, и сторонников жесткой линии. Высшие руководители в таких городах и провинциях, как Харпут, Бурса, Урфа, Мараш, Зейтун и Айнтап, славились своей жестокостью, в то время как в Трапезунде, Адане и Конье шла постоянная борьба между либералами и радикалами (Bryce, 1972).
Администраторы-уклонисты быстро расставались со своими постами. Конфликт обычно заканчивался тем, что Министерство внутренних дел избавлялось от вольнодумца и присылало на его место истинного сатрапа. Но и это не всегда срабатывало. Стражи порядка часто ошибались в оценке нового назначенца, да и сам ужас депортаций мог подавить психику любого свежего человека. В этом случае «слабака» заменяли на твердокаменного патриота (и уж на сей раз не ошибались, пропустив новую кандидатуру через частое сито согласований). Геноцид не отменялся, но иногда его можно было притормозить. Губернаторы и мэры были отстранены в Ангоре (нынешней Анкаре – вместе с шефом полиции), Диярбакыре, Ване, Эвереке, Трапезунде, Мерси- не, Конье, Тарсусе, Мескине, Марате, Себхе, Дейр-эз-Зоре, Рас-аЛь-Айне. В Алеппо и Йозгате назначения проводились дважды. Возможно были и другие перемещения в менее известных населенных пунктах.
Кадровые перестановки коснулись более трети высших должностных лиц в тех районах, где массово убивали армян. Там, где армян просто депортировали, чиновникам было проще закрыть глаза и снять с себя ответственность за все происходящее. В Йозгате Джемаль-бей стал вторым губернатором, который запретил расстрелы. Турецкий очевидец описывает, как Джемаль с горьким сарказмом сказал: «Я никогда не позволю своим жандармам казнить депортируемых, я лучше выпущу из тюрем всех приговоренных и отдам им армян на растерзание, а через четыре дня жандармы отловят этих уголовников, и я повешу их». Однако местное отделение партии «Единение и прогресс» вкупе с эмиссаром Министерства внутренних дел добилось того, чтобы губернатора сместили, а на его место прислали более сговорчивого градоначальника. При назначениях на ответственные посты Константинополь учитывал степень лояльности претендентов, их родственные узы и связи в высших кругах. Только в Мараше и отдаленном Мосуле умеренным губернаторам удалось усидеть в креслах в течение всего этого периода. Но сил либеральных правителей хватало только на то, чтобы затормозить, а не остановить каток репрессий: в этих городах с армянами разделались столь же беспощадно45.
У «Иттихада» были и другие средства контроля. Консулы, миссионеры, британские представители рассказывали, что вся страна была оплетена сетью «делегатов» партии. Эти эмиссары держали в ежовых рукавицах местных администраторов. Сам доктор Шакир отправился в Диярбакыр и Эрзерум, чтобы навести там порядок. Ему сопутствовал Джемаль-эфенди, «ослепленный ненавистью фанатик». В Дейр-эз-Зоре либеральный губернатор Али Суад отказался посылать отчеты в Отдел депортаций Алеппо и в Константинополь. После того, как город навестили инкогнито три делегата «Иттихада», губернатор был перемещен в Багдад, откуда и были высланы армяне, о которых он так заботился в Дейр-эз-Зоре! На его место назначили Салиха Зеки, известного своей беспощадностью вице-губернатора Эверека. Карьера делалась на крови. В городе Рас-аль-Айне вицегубернатор, «бешеный» Керим-рефи, турецкий беженец из Европы, вырезал армян, в том числе и с помощью уголовного элемента, прежде всего черкесов. В Хаджине судья Военного трибунала Алай-бей решительно взял дело в свои руки. Иностранным представителям он вежливо, но твердо сообщил, что прибыл «для осуществления необходимых акций турецкого правительства против армянских националистов». Две недели эмиссар Стамбула организовывал депортации, после чего уехал, поручив продолжение этого дела надежным чиновникам из местной администрации (Bryce, 1972: 236, 492-494).
Делегаты центра действовали из идеологических побуждений, при этом они обогащались на грабежах армян и делали стремительную карьеру. Правоверный иттихадист был направлен в Ангору для ревизии деятельности излишне мягкого губернатора. Вскоре он заменил его на губернаторском посту, взяв в оборот и местных чиновников и имамов. Градоначальник прославился тем, что заставил клириков призывать в проповедях «освободить город от армянских паразитов». Такие же воззвания расклеивались на перекрестках и на мечетях. Тахир Джевдет, шурин Энвера-паши, был инициатором зверств в Ване. С той же целью его назначили генерал-губернатором Аданы. Али Муниф-бей был доверенным лицом Стамбула при проведении депортаций в Адане и Йозгате. В Иозгате первые два губернатора всячески уклонялись от исполнения распоряжений центра. Немецкие союзники настаивали на более человечном отношении к армянам в провинции Адана. Али Муниф-бей сумел убедить немцев в том, что он является сторонником «упорядоченных депортаций», что он хочет обуздать неистового Исмаила Сафа, местного лидера партии «Единение и прогресс» (Kaiser, 2000а).
Город Алеппо отличался тем, что там было немного армян, зато именно там находился пересыльный пункт для депортированных и Главный департамент по делам депортаций. Его глава Шукру-бей и заместитель Нури-бей выиграли борьбу с двумя губернаторами, оттеснив их от реальной власти и добившись для себя исключительных полномочий во всей провинции (Вгусе, 1972: 469). Зато третий губернатор Бекир Сами-бей не подкачал. Он был ярый иттихадист и родственник самого Талаата. Утверждается, что он лично участвовал в кровавых расправах. Нури-бей рьяно выполнял свои обязанности. 10 января 1916 г. он телеграфировал в Константинополь:
Установлено, что не более 10% депортированных армян добрались до пункта назначения. Остальные погибли в пути от болезней, голода и других естественных причин. Я собираюсь столь же сурово обращаться и с выжившими; пусть и их постигнет та же судьба.
У этих двух был и помощник – Эссад-Бей, заместитель начальника разведки секретного «Директората общественной безопасности». Он отвечал за Специальные силы. Карательные войска, которые провели операцию по уничтожению армянских служащих на Багдадской железной дороге, тоже находились в ведении местных функционеров «Иттихада» (Andonian, 1920: 116-117; Kaiser, 1999b: 91, 102; Kaiser, 2000a). В британских досье, собранных на турецких военных преступников, перечисляются десятки случаев, когда депортации проводили местные партийные активисты46.
Многие чиновники усердствовали, попав в аппарат благодаря семейным и дружеским связям. У них была и еще одна мотивация – карьерный рост (Вгусе, 1972: 23). У других была мечта вскарабкаться повыше, чтобы реабилитировать себя за свое диссидентское прошлое. Хилми Абдул Кадыр в 1914 г. был полковником в отставке. Беда его была в том, что раньше он отирался рядом с султанским двором и османскими либералами, выступая против партии «Иттихад». В 1914 г. он нашел себе теплое местечко инженера в дальнем городке Мосул. Полковник был родом из города Кастамони, еще одного оплота иттихадистов. Хилми лично знал своего земляка министра образования Шукри-бея. Поручившись за своего земляка, «Шуки» взял его под свое покровительство и рекомендовал товарища членам комитета «Иттихада». «Получив индульгенцию за былые грехи, поклявшись в верности делу “Иттихада”, этот человек с особой жестокостью и бесчестностью делал, все, что от него требовалось», – свидетельствует современник.
Экс-полковник стал организатором убийств тысяч депортированных армян в Мосуле. Он сколотил себе состояние, грабя армян, он насиловал их девушек и юношей (Bryce, 1972: 95; Yeghiayan, 1991: 251-257). Он был готов на любую подлость не во имя идеи, а ради карьеры. В Адапазаре был похожий персонаж. Мэр и начальник полиции были вполне здравомыслящими людьми, но их подмял под себя человек по кличке Зверь, он был не из местных и, возможно, был эмиссаром партии. Ранее он сидел в тюрьме по политическим обвинениям, был выпущен и «в благодарность за прощение стал творить ужасные дела». «Он глумился над армянами, говоря им: «А мне на вашего мэра плевать. Мэр считает, что вы хорошие парни, только он сам нехорош. У меня приказы от Талаат-бея» (Bryce, 1972:105). Таких неофитов у режима хватало, и всегда было кем заменить несговорчивых мэров и губернаторов. Кузница кадров неустанно ковала радикалов, связанных между собой семейственными и служебными узами.
Провинциальные губернаторы крепко сидели на своих местах, и испугать их было непросто. Их подчиненные не часто отваживались на прямое противостояние. Они предпочитали компромиссы по принципу «как все, так и я». Жена деревенского старосты рассказывала соседкам, «как горько плакала она над судьбою бедных армян, и при этом просила мужа ни во что не вмешиваться». Несогласных было много, но все они склоняли голову перед верховной властью. Консул Дэвис вспоминает, что губернатор Мамурета Уль-Азиз разрешил армянам переправиться через границу в Россию. Но потом он делал все, что от него требовали, говоря: «Я обязан исполнять эти приказы» (U.S. Documents, 1995: III: 45-46). Один из руководителей высказался так: «Мы живем в XX веке, когда сила важнее принципов и морали» (Davidson, 1985: 177). Последним оплотом гуманности была столица. Либералы, сохранившие некоторые посты, иногда вставляли палки в колеса беспощадной государственной машины (Bryce, 1972: 353, 362, 376, 442). Но в основе своей оппозиционеры были разгромлены во время чисток 1913 г., они не имели серьезной организации и не могли изменить политику Талаата. Они страшились репрессий, неминуемых в случае открытого неповиновения, а военная цензура пресекала попытки несогласных войти в контакт и объединиться. Американский миссионер уверяет, что сотни людей по всей Турции томились в тюрьмах по обвинению в неблагонадежности (Barton, 1998:191). Большинство государственных деятелей не отличаются мужеством, как и мы с вами. Трусость и карьеризм делали людей пособниками преступлений. В угаре военного патриотизма могло происходить все что угодно. Миссионер Харриет Фишер пишет о своем разговоре в мае 1917 г. с известной активисткой «Иттихада» Халид Эдип. Обе женщины пытались как-то облегчить участь армян. Халид была истинной патриоткой и сказала примерно следующее:
«Никто не может любить родину больше, чем я. И никто не проклинает ее больше чем я... Кровавая печать зверств навсегда останется на моем народе». Когда я спросила ее, долго ли будут лидеры страны истреблять свой народ с такой жестокостью, она ответила: «Да, то, что они сделали, они и будут делать впредь. Ведь еще не все кончено»... И еще она добавила: «А некоторые не обагрили руки в крови, они побрезговали, но теперь у них нет власти. И еще нас поставили перед выбором. Идет война. Со всех сторон враги. Если нация расколется, мы пропали. А поэтому – или мы, или армяне» (Barton, 1998:164).
Партократическое государство сумело опереться на единство нации, честолюбие функционеров и патриотический подъем. Геноцид XX столетия шел по тому же проторенному пути. Несмотря на горстку инакомыслящих, радикальный «Иттихад» был централизованной пирамидальной структурой и все больше подчинял себе страну через подконтрольные партии органы власти. Турция не была государством, ведущим целенаправленный геноцид. Но радикальное ядро, опираясь на гражданскую и партийную власть, достигало своих целей. Чтобы осуществить геноцид, не нужна коллективная воля нации.
РАЗНОГЛАСИЯ В АРМИИ
В 1913 г. чистки в армии выдвинули на первые роли радикалов. Теперь радикальные офицеры отдавали приказы от имени законного гражданского правительства. Война узаконила многие беззакония. Превратности военного времени – военно-полевые суды, линия фронта, проходившая в районах расселения армян, необходимость убивать врагов – в этих условиях радикальная часть армии могла участвовать в массовых убийствах, не вызывая отторжения своих собратьев по оружию. Солдаты одними из первых приняли участие в резне армян в Киликии и в прифронтовой зоне с Россией. То же самое, но более хаотично происходило на Багдадской железной дороге. Армия несла с собою верную смерть, ведь у нее было, чем убивать. Но не армейцы стали главными виновниками геноцида. Лишь небольшая часть офицеров или солдат была к этому причастна. На их совести несколько тысяч жизней, но не более. Де Ногалес возлагает вину на вполне определенную прослойку. Он противопоставляет кадровых турецких офицеров, к которым испытывает глубокое уважение, другим офицерам, развращенным карьерными амбициями и политическими связями. Он сравнивает «профессионального солдата» (как он сам), соблюдающего некоторые правила войны, с «политическим солдатом», который никаких правил не соблюдает. Де Ногалес утверждает, что войска, задействованные в кровавых репрессиях, находились под началом «политических солдат». И что это была за армия? Иррегулярные войска, в основном курды, а также и полевая жандармерия. Ядром исполнителей геноцида были политические солдаты. (Этот термин охотно повторяли потом и нацисты.) Среди военных было немного активистов «Иттихада», за исключением высшего эшелона. Но много и не требовалось. Большинство солдат прошли через войну, не запятнав себя убийствами мирных жителей, как, вероятно, и генерал Мустафа Кемаль (впоследствии «отец всех тюрков» – Ататюрк). С партией «Иттихад» у него были весьма прохладные отношения. Как и большинство офицеров, он тянул армейскую лямку и публично никак не высказывался о депортациях. Другие офицеры, как и гражданские чиновники, были связаны с политикой и имели родственников в высших кругах (генерал-каратель Халиль был дядей Энвера). Третьим офицерам по роду службы приходилось проливать кровь не по армейскому уставу: организация партизанских отрядов, карательные экспедиции на Балканах, командование штрафными ротами (в штрафных войсках служило 4000 уголовников, выпущенных из тюрем, – см. Dadrian, 1994b: 97-8). Эти военные, прошедшие огонь и воду, составили костяк Специальных сил, о которых речь пойдет впереди.
Это была дисциплинированная армия. Все иностранцы отдавали должное храбрости и неукоснительному подчинению приказам турецкого солдата. Мы не знаем ни одной части, которая массово не подчинилась бы приказу. Дисциплина рядового состава поддерживалась суровыми наказаниями, в особенности за неповиновение и измену. Если бы солдаты отказались выполнять приказы о депортации, их бы расстреляли. Выжившие армяне рассказывали, что солдаты иногда им помогали, но делали это тайно. Вряд ли бы за неповиновение расстреливали офицеров, но крах карьеры тоже достаточно суровое наказание. Два офицера высокого ранга в составе армейской группировки на Востоке отказались выполнить приказ на уничтожение. Один из них сказал, что армян просто надо переселить и перемешать с другим населением.
С офицерами было трудно иметь дело. Некоторые сами подавали в отставку, другие занимали выжидательную позицию, но остальные сопротивлялись геноциду, как могли. Некоторые офицеры отдали под трибунал убийц, и те были расстреляны. Один отчаявшийся майор застрелился, оставив записку: «Мне стыдно быть турком». Режим тщательно отбирал исполнителей особо кровавых миссий, члены партии делали стремительную карьеру, и только им доверяли особо важные депортации. На второй фазе геноцида офицерство столкнулось с дилеммой: поголовное уничтожение армян или сохранение их как рабочей силы. Армяне были замечательными портными, они шили военную форму, тачали сапоги, работали в госпиталях, строили шоссе, железные дороги, туннели. Офицеры Джемаля-паши и генерала Халиб-бея не давали в обиду полезных армян (Bryce, 1972: 242; Dadrian, 1994b: 95-96; Kevorkian, 1998: 151, 191, 228-237; Yalman, 1970: 326-332; Yeghiayan, 1991: 258, 279). Хотя армия в целом не противодействовала геноциду, самих армейцев невозможно было превратить в профессиональных палачей. Режим хорошо понимал (как потом понимал и Гитлер), что в этом смысле на профессионалов войны положиться нельзя и надо изыскивать другие возможности.
ИРРЕГУЛЯРНЫЕ УБИЙЦЫ
Главные палачи, занимавшиеся убийствами беззащитных мужчин, вырезавших подчистую маршевые колонны женщин, детей, стариков, к регулярной армии не относились. Их было 20-30 тысяч человек, и назывались они Тешкилят-и-Махсуса (Специальная организация).
Эти специальные войска в нашей книге выступают как единственные в своем роде. Они не были партийными охранными отрядами, как боевики СА в нацистской Германии, они не были похожи на «Интерахамве» в Руанде, их нельзя назвать вымуштрованной и организованной элитой СС. Их предтечами были фидаины партии «Единение и прогресс» в 1907-1911 гг., о них мы рассказали в предыдущей главе. Изначально они были армией внутри армии, подчинялись Энверу-паше и использовались для диверсионно-партизанских операций. Эти войска были реорганизованы в 1913-1914 гг., получили имя Тешкилят-и-Махсуса и были подчинены Директорату общественной безопасности, тайной организации внутри Министерства внутренних дел. В эту организацию входили только члены партии, и у них был собственный бюджет. Ни кабинет министров, ни другие государственные организации не имели над ними контроля. В 1913 г. рыцари плаща и кинжала были самым радикальным крылом партии «Единение и прогресс».
У этой организации было две главные функции. Первая – ведение скрытных, но вполне законных боевых действий. Вторая – война тайная и абсолютно беззаконная. Вначале спецвойска вели партизанскую войну в тылу у противника. Это началось в 1907 г. на Балканах и продолжалось семь лет с перерывами. В 1911 г. они прекрасно зарекомендовали себя в Северной Африке в войне с итальянцами. В 1914 г., используя тактику партизанской войны, элитные подразделения должны были поддержать мусульманское восстание в Аравии и в России. На Аравийском полуострове они должны были действовать по образу и подобию Лоуренса Аравийского. И Лоуренс, и турецкие специальные силы пытались привлечь на свою сторону племенных вождей через подкуп, поставки оружия и щедрые обещания подарить им свободу. Благо приобретенным союзникам великодушно прощали их методы войны. Это была грязная война, но до этнических чисток и массовых убийств дело все же не доходило. Специальные силы вербовали бывших офицеров, авантюристов и всяческих ловцов удачи. Почти все они были турками. Старшими командирами были офицеры-иттихадисты. Элитные войска рекрутировались за счет патриотически настроенных добровольцев, романтиков, жаждущих приключений, и тех, кто стремился быстро сделать карьеру, – примерно таким же образом формировались спецвойска и в других странах. К 1914 г. спецотряды насчитывали много опытных бойцов, хлебнувших крови в других грязных войнах (Stoddart, 1964).
Показать свои когти России они не успели и даже не перешли границу, потому что армия Энвера-паши была разгромлена русскими. Вместо этого у них нашлось дело в самой Турции. Это была тайная, предательская война против македонцев и греков. В 1913-1914 гг. христианские поселения выжигались дотла под предлогом борьбы с ненадежными этническими меньшинствами. В 1914 г. Специальные войска с одобрения официальной власти проводили массовые репрессии и депортации в сионистских общинах Палестины (Aaronsohn, 1917: 47-56). На следующий год они обрушили удар на куда более многочисленных армян за якобы саботаж и измену в пользу русских. Немецкий офицер связи полковник Штанге откровенно пишет: «При депортации армян военные соображения были вторичными... русского вторжения не ждали... общее положение и опасение мятежей были достаточными поводами для принятия решений». Действия Специальных войск формально контролировались «Иттихадом», правительство всячески открещивалось от происходящего, но на самом деле каратели получили карт-бланш от верховной власти. Специальные войска уничтожили наибольшее количество армян при этом с «патологической жестокостью», как утверждает Штанге. По мере того как рос размах операций, все больше иттихадистов получали офицерские назначения в этих войсках (Dadrian, 1993: 68; 1994b: 110-111; 1996: 43-49).
В британских послевоенных архивах можно узнать кое-что о судьбах и послужных списках некоторых офицеров. Халиль-Бей (впоследствии – паша) всю свою карьеру сделал в Специальных силах. Он было плохо образован, но дослужился до капрала в карательно-диверсионной группе на Балканах. В 1915 он был командующим Специальными силами в Персии, уничтожая мирное население. Турецкие коммандос, действовавшие в провинции Иозгат, вели, если так можно выразиться, семейный бизнес. Четверо их командиров были братьями. Два брата когда-то были сапожниками и торговали обувью, двое других отличались бандитскими наклонностями, один даже отсидел в тюрьме за убийство. Два брата-торговца поспешили вступить в 1908 г. в партию «Единение и прогресс», оба из низов, и на высокие партийные должности им не приходилось рассчитывать. Два брата страшно завидовали местным армянским богатеям – «национальной буржуазии». Когда партийный комитет снял с должности умеренного губернатора Иоз- гата, четырех братьев признали вполне достойными возглавить местные Специальные силы, двух – для грабежей и конфискаций, двух – для убийств. Получив инструктаж от высших партийных бонз, братья убили 8 тысяч из десяти тысяч местных армян и распорядились их собственностью в свою пользу. Менее вульгарной мотивацией руководствовался Ходжа Илиас, партийный эмиссар в Мараше. Этот идеолог закончил медресе и писал уничтожающие памфлеты о христианах. Он заслужил скандальную славу как насильник христианских девушек, но плотские грехи ему прощались за талант пропагандиста – Ходжа призывал к джихаду (священной войне). С благословения местной партийной верхушки он руководил отрядами курдов и вырезал население по всему юго-востоку (Yeghiayan, 1991: 325-327, 342-356, 387-390).
Рядовой состав был иным. В Специальные силы входили и жандармы, но коль скоро многих жандармов призвали в армию, на службу часто брали ограниченно годных. Спецвойска усиливались иррегулярными формированиями двух типов. За ними с обеих сторон закрепилось название cetes (бандиты, головорезы). Одно из них было укомплектовано преступниками. Приказы, судебные архивы, доклады Штанге, воспоминания выживших очевидцев неопровержимо доказывают, что в эти подразделения набирали уголовников, получивших амнистию в обмен на кровавую работу, для которой они и были предназначены. Тюремные камеры опустели – бандиты стали солдатами. Не все они знали, какого рода задания им придется выполнять, но и отказываться от службы им было не с руки – за это им дарили свободу, в том числе и свободу грабить и мародерствовать. Грабежи были делом полулегальным, но в некоторых случаях каратели имели официальное право присваивать себе половину собственности депортируемых армян. Бандитские отряды второго типа были сформированы на племенной основе, ими командовали курдские, чеченские и черкесские вожди. Офицеры Специальных сил даже хотели поставить их на денежное довольствие, но полевые командиры вполне были довольны возможностью грабежа. Курдские племенные отряды вели резню в некоторых восточных районах, чеченцы свирепствовали на юге, черкесы и там, и тут. Вооруженные банды редко участвовали в организации депортаций, их стихией были набеги на колонны переселенцев и резня в армянских деревнях. В Харпуте, пишет консул Дэвис, бесчинствовали жандармы и уголовники, а не курды. А в самом Курдистане – наоборот (Davies, 1989: 156; Kevorkian, 1998; U.S. Documents, 1994: 143-152).
Остается добавить, что все каратели были мужчинами, причем мужчинами среднего и пожилого возраста – молодых забрали в армию. В этом главное отличие турецких парам ил итарных сил от других, описанных в этой книге.
Женщин, среди них не было – в исламском обществе женщин не допускают к оружию.
Немногие курды и другие боевики руководствовались идейными соображениями. Естественно, что курды и вооруженные уголовники не испытывали симпатий к привилегированным армянам, точно так же как и кавказцы не щадили христиан, которые выселили их из России. Те же черкесы могли ненавидеть и русских, лишивших их родины. Родоплеменная месть разрушала моральные табу и оправдывала убийства беззащитных людей. Истребительная война была способом обогащения, но и тут были подводные камни. Военная добыча – дело полезное, но в интересах ли племени служить туркам или Антанте или сохранять нейтралитет? Психологии преступника и воина-кочевника свойственна страсть к убийству. Выжившие свидетели вспоминали, что резню и изнасилования они творили с явным наслаждением. Пытки и убийства осуществлялись с дикарской изощренностью. Палачи явно гордились своей квалификацией. Это были солдаты-садисты.
ОБЫЧНЫЕ ТУРКИ
До какой степени обычные турки были вовлечены в геноцид, одобряли ли они его, какими были их мотивации? Трудно ответить на эти вопросы, потому что наши основные источники – выжившие армяне, миссионеры в армянских общинах нечасто беседовали с турками на эти темы. Они вспоминают враждебные толпы людей, выходящих из мечетей, турецких крестьян, молчаливо наблюдавших, как гонят по трактам депортируемых армян. Свидетельств простых турок у нас практически нет. Я не согласен с Да- дряном (Dadrian, 1996: 121-127) и его упрощенной националистической теорией. Историк утверждает, что традиционная воинственность турок вкупе с нетерпимостью ислама заложили культурный антагонизм между этническими сообществами и привели к массовым убийствам христиан. Но не ислам и не турецкая армия были главными виновниками геноцида. И ни один народ мира не имеет ментального кода убийцы.
Тем не менее некоторые самые общие умозаключения мы вправе сделать. Поскольку именно центральная власть была организатором всего процесса геноцида, широкие массы были в меньшей степени вовлечены в эти события, чем в традиционные погромы времен Оттоманской империи. От крестьян и горожан многого не требовалось. Толпа погромщиков может быть полезна, две-три сотни разъяренных людей в многотысячном городе могут морально подавить армян, и до поры до времени этого будет достаточно. Американский миссионер замечает:
В прежние времена, когда взбешенные турки набрасывались на армян, местные власти всегда старались пресечь беспорядки и пусть с запозданием вставали на защиту потерпевших, когда появлялись первые жертвы. Но на этот раз уничтожение армян было спланировано правительством свыше, осуществление этого плана со всеми его чудовищными последствиями было возложено на местную администрацию, хотела она того или нет. Военные приказы, четкие и беспощадные, должны были выполняться беспрекословно. Мы, прожившие столько лет бок о бок с турками, мы все как один повторяли – нет, это не народный гнев, это делают не простые турки. Это план – расчетливый, холодный, эффективный. Простым туркам все это не нравилось (Riggs, 1997:96).
Преподобный Риггз этими словами опровергает националистический стереотип, по которому исполнителями геноцида были турки, курды, черкесы и прочие. Как и другие, Риггз рассказывает, что многие турки спасали своих армянских соседей. Миссионеры были свидетелями многих случаев, когда турки прятали армян от выселения (Barton, 1998: 45). Но это милосердие сходило на нет, когда до сердобольных турок доводили приказ: «Мы будем вешать всех, кто укрывает армянских беглецов». Всех ужаснул приказ генерала Камиля:
Всякий мусульманин, который дерзнет приютить у себя армянина, будет повешен на воротах своего дома, а дом будет сожжен. Если виновный занимает государственную должность, его будет судить военный трибунал. Если армянам будут оказывать содействие офицеры и солдаты, их лишат званий и отдадут суду военного трибунала (Dadrian, 1995:235-238; 1996:39; 1997:43-44; Merdjimekian, 1919: 6–10).
Мы не должны недооценивать эффект таких угроз. А поскольку турки испытывали к армянам достаточно смешанные чувства, любой начальственный окрик вселял в них страх и приводил к искомому результату: армянам помогать нельзя.
Армянская женщина дает более холодную оценку «обычным туркам» в Марсоване.
Страх сгустился над городом в мае; было ощущение, что правительство решило серьезно с нами разобраться. Ни о каких турецких погромах против нас, армян, и речи тогда не было – исполнялся правительственный приказ. Ну а турки – те испытывали мстительную радость. Депортации и массовые убийства осуществляла официальная власть, но много турецкой молодежи с радостью присоединились к этой резне в тех пределах, которые им были строго обозначены. По всей стране турецкие крестьяне, мужчины, женщины убивали и терзали наш народ, но только с официального разрешения. И когда шла вся эта резня, турки не сильно волновались; это была хладнокровная политика истребления по приказу или с ведома государственной власти (Yeghiayan, 1991: 94; ср. Armenian Political Trials, 1985: 10, 88-89).
Турки вели себя по-разному. Многие армяне вспоминают бесчеловечную жестокость конвойной охраны и жандармов, другие благодарны им за доброту и человечность (Davidson, 1985:111-114,120; Merdjimekian, 1919: 7; Sarafian, 1994: 136, 159). По свидетельствам одних, простые турки бесстрастно смотрели на происходящее, но другие пытались помочь и помогали. Армянам советовали принять ислам, брали взятки за содействие в этом. У выживших армян даже вошло в поговорку такое выражение: «Без взятки турок не живет» (Jafarian, 1989: 94, 99; Kazanjian, 1989: 6-8, 106, 128-129, 172, 174-175, 270, 366). В Турции было немного городов, где озверелые толпы жгли, грабили и насиловали. В основном это происходило в Анатолии, где между армянами, турками и курдами постоянно шла грызня из-за земельной собственности. И турки, и курды свято верили, что армяне сами накликали на себя беду, что жестокость была справедливым возмездием за былую несправедливость. Выживший свидетель описывает толпу, ревущую: «Смерть христианам! Да здравствует народ!» (Davidson, 1985: 76) Еще один рассказывает, как армян расстреливали «под восторженные вопли толпы», а другие глумились над несчастными, «восхваляя пророка за священный день мести» (Hartunian, 1986: 61, 101). Много ли людей вело себя так из всего населения? Вероятно, не так много, но источники не дают информации на сей счет.
Один из выживших (Бедукян), прошедший в колонне депортируемых через всю Турцию, рассказывает, что в разных местах армян встречали по-разному. В одной деревне толпа пыталась прорваться к депортируемым женщинам и детям, чтобы растерзать их. В другом месте люди «люди осыпали нас градом оскорблений, но не хотели бить и калечить нас. Я думаю, они искусственно подогревали в себе ненависть к нам, но это у них получалось не очень убедительно». Еще в одном месте, где турки и армяне издавна жили вместе, «турки цокали языками и горестно вздыхали: “Жалко нам вас”. Но, подойти к нам, они так и не решились, зная, что происходит между турками и армянами». В том же городе один турецкий малый заприметил красавицу-сестру Бедукяна и перебросил ей через стену подарок – узелок с душистыми семенами мака. Гордая армянская семья решила, что он ей не пара (даже в тех обстоятельствах они, богачи, кичились своим превосходством), и вернула юноше подарок в грязном помойном ведре. Как ответили турки на такое оскорбление? «Они просто перестали обращать на нас внимание» – и это была совсем не та реакция, которую можно было бы ожидать от торжествующих победу турок. В пятом сельце на берегу Евфрата, вспоминает Бедукян, местные жители называли турок-переселенцев, размещенных в опустевших армянских домах, «тупыми и злобными» и жалели выселенных армян, которые были «людьми благородными и трудолюбивыми» (Bedoukian, 1978: 21, 27, 30, 59, 73-74, 93-94, 126). Бедукян на себе испытал, насколько по-разному относились турки к армянам.
В отчете Брайса тоже есть свидетельства очевидцев. Врач-иностранец отмечает рост массовой поддержки геноцида: «Простых людей заставляли верить в вымышленные и совершенно дикие истории, вся эта пропаганда, шитая белыми нитками, должна был убедить народ в законности и справедливости происходящего» (Вгусе, 1972: 412). Вся информация просеивалась через частое сито цензуры, и разве могли турки узнать полную правду о том, что случилось в Ване? Режим крепко держал в кулаке местную администрацию и уничтожал альтернативные источники информации. Среди турок палачествовали немногие, часть народа это одобряла, но весь народ безмолвствовал.
Далеко не все курды были исполнителями геноцида, хотя об этом пишут во многих источниках. Отряды курдских племен действительно принимали участие в армянской резне, но многие курдские крестьяне от всего сердца помогали колоннам армян на марше из чувства сострадания к несчастным (Barton, 1998: 100-104; Davies, 1989: 108; Jafarian, 1989: 108; Marashlian, 1999: 120). На второй стадии геноцида в Сирии и Месопотамии с особой жестокостью проявили себя чеченцы и черкесы. Те, кто выжил, вспоминают о них как о чудовищах и связывают это с тем, что эти народы были выселены из России. У нищих горцев разгорелись глаза на армянское богатство, что понятно; понятно и то, что кавказские беженцы приняли много страданий от рук христиан в России. Жители арабской деревни в Сирии растерзали армянских переселенцев, просто потому что поверили пропаганде «Иттихада» о том, что «зейтунские бандиты» (армяне) вырезали неподалеку от них несколько деревень (Kevorkian, 1998: 78-90, 95, 107). Многие свидетели описывают арабов как людей более милосердных, чем турки и чеченцы, а курды находились где-то посередине. Этническая принадлежность во многом определяла поведение. Но лишь органический национализм, а не социальные науки оценивают поступки и мотивации людей исходя из их этничности. Преступления творят небольшие организованные и мобилизованные группы, а не народы. Если бы нынешние турки и армяне осознали этот простой факт, они бы могли найти точки соприкосновения в оценке и объяснении геноцида. Более того, два народа могли бы встать на путь примирения.
Как правило, армяне были гораздо богаче своих соседей. Классовая ненависть и алчность могли спровоцировать многих на грабежи. То же относилось и к местной власти, спешащей ободрать армян как липку, местные буржуа захватывали армянский бизнес по бросовой цене, нищая полиция и курды прибирали к рукам те крохи, что оставались. В опустевших домах появлялись новые владельцы – турецкие беженцы по государственной программе переселения. Багджян (Baghdjian, 1987: 75) считает, что в самых приблизительных цифрах экспроприированное имущество армян можно оценить в один миллиард долларов. В Харпуте, утверждают американский консул и миссионеры, почти все население участвовало в погромах и грабежах (Davies, 1989: 146-147, 170, 179; Sarafian, 1994: 144, 148). Некоторые пустили в ход ножи и топоры, женщин насиловали, срывали одежду, вспарывали животы в надежде найти проглоченные золотые монеты и бриллианты. Даже если армянам сохраняли жизнь, их раздевали донага – для местных оборванцев приличная одежда тоже была добычей. Именно это дважды произошло с армянским католическим священником во время его бегства из города (Merdjimekian, 1919: 8, 14). И если власть официально дает добро на разграбление, то малейшее сопротивление этнически и классово чуждого врага закончится его смертью. Так было не только в Турции.
Младотурки заявляли, что именно таким должен быть путь к созданию национальной буржуазии – исламской деловой элиты, которая будет благодарна партии «Единение и прогресс» за свое стремительное возвышение (Adanir & Kaiser, 2000: 14; Kaiser, 2000b; Keyder, 1987: 66). Де Ногалес пишет: «Младотуркам надо отдать должное: они пытались быть честными вплоть до начала войны. Потом неиссякаемый поток золота ослепил их и превратил в воров» (De Nogales, 1926: 169). Мародеры нашли себе и идеологическое оправдание – пролетарская экспроприация экспроприаторов. Впрочем, это в человеческой натуре – делать худшие мерзости из самых благих побуждений. Миром правит зло. Это зло уродует души людей, если государство объявляет жертву врагом нации и ислама, изменником родины, убийцей турецких младенцев в Ване. Тогда волна ненависти прокатывается по всей стране, тогда находит себя оправдание любая жестокость. Армянин Ширагян (Shiragian, 1976: 24) подслушал разговор отдыхающих карателей в одной константинопольской кофейне. Изуверы хвастались тем, как отрезали себе на память соски с грудей армянских женщин и как много они всего награбили у неверных:
Никто из них не выказывал даже тени раскаяния или смущения, отвращения или вины. То же можно сказать и о слушателях... Остальные турки им страшно завидовали. Они говорили, что не каждому так везет, чтобы его зачислили в отряды смерти, что вы, ребята, молодцы.
Подобные картины читатель увидит не в одной главе нашей книги. Похожие явления происходят при разных обстоятельствах. Кац (Katz, 1988), исследователь психологии убийц в современной Америке, пишет, что убийство и праведность друг другу не противоречат, они вполне могут уживаться в человеческой душе.
Стремление к наживе, экономический стимул может быть движущей силой убийцы на личностном уровне. Но в масштабах государства геноцид не преследовал экономических целей, как позже отмечал Талаат-паша. Немецкий генерал Лиман фон Зандере пишет, что зимой 1916-1917 гг. турецкая армия потеряла на Кавказском фронте 60 тысяч солдат, умерших от голода и болезней. К такому плачевному результату, утверждает генерал, привел упадок сельского хозяйства после депортации армянских крестьян. Турки подрубили сук, на котором сидели, и это было ясно многим.
Американские консулы в Алеппо, Мерсине, Мамурет-ул-Азизе в один голос говорят, что местные турки были страшно обеспокоены грядущей экономической катастрофой. Консул Дэвис в Мамурете заметил: «Турки зарезали курицу, которая несла золотые яйца». Консул Джексон в Алеппо сообщает, что 90% всей торговли было сосредоточено в руках армян, и уничтожение этих людей привело к большой беде.
Немногие младотурки были религиозными, но священную войну джихад, (объявленную правительством в ноябре 1915 г.), они сочли очень полезным стимулом. Во время Первой мировой войны режим всячески разжигал панисламистские страсти на территории России, Британии и Франции, но без особого успеха. Младотурки ратовали за депортацию всех христиан, армян, греков, не- сториан, якобитов и маронитов. И полицейская власть, и крестьяне оправдывали убийства джихадом (Bishop Balakian’s testimony in Armenian Political Trials, 1985: 88-89; Stoddart, 1963: 51-75). Обычный для прежних времен погром заканчивался тотальной резней, как только в дело вступали джихадисты. Свидетель из Расул-Айна отметил, что далекие от ислама чеченцы первыми начинали призывать к джихаду. Этот ритуал им был хорошо известен как прикрытие и оправдание грабежей (Kevorkian, 1998: 197). Но многие мусульмане отвергали массовые убийства, считая, что такая жестокость противоречит Корану. Турки из Марсована (как вспоминает мисс Морли) возлагали на христиан, а не на мусульман вину за пролитие крови. Ходжа (святой учитель) из Эрзинджана так объяснил геноцид армян: «Армяне совершили страшные зверства в Ване. И случилось это потому, что у них низменная религия. Мусульмане не должны были следовать их примеру. Мусульмане должны убивать врагов человечнее». Мне интересно, как должны выглядеть человечные массовые убийства! И все же муфтий Хаджин не позволил приехавшему партийному эмиссару начать депортации. «Я не вижу в этом ничего хорошего», – сказал священник. (Ничего хорошего в этом не видели ни горожане, ни жители окрестных деревень.) По сути своей это был не исламский, а секулярный, националистический геноцид, хотя многовековое соперничество европейского христианства и восточного ислама наложило свою печать на взаимоотношения двух сообществ.
Многие турки мучились угрызениями совести. Они не были фанатиками, как об этом часто говорят армяне. Но геноциду и не требуется общенациональная поддержка. 30 тысяч убийц среди миллионов безмолвствующих вполне достаточно.
ИСПОЛНИТЕЛИ ГЕНОЦИДА: КЕМ ОНИ БЫЛИ
Я мало знаю о биографиях отдельных преступников. Среди тех первых, кто предстал перед английским судом, преобладали мужчины среднего возраста, женщин не было, видимо, потому что исполнители геноцида были людьми высокого статуса.
Среди членов партии «Единение и прогресс» преобладали учителя и преподаватели. Как мы знаем из предыдущей главы, они были основной социальной базой, на которую опирались младотурки. На более высоком уровне встречались офицеры, особенно военные врачи. Несколько врачей входили в Центральный комитет, из 100 главных организаторов геноцида 23 были врачами. Некоторые явно проводили над армянами бесчеловечные эксперименты (вводили им инъекции с возбудителями болезней), есть свидетельства (не вполне достоверные), что на обреченных испытывали отравляющие газы. Доктор Резид заявил:
Хотя я и врач, я помню о своей национальности. Я пришел в этот мир турком. Моя принадлежность к этому народу для меня превыше всего... Моя родина отогрела на своей груди армянских изменников. Они оказались вредоносными бациллами. И разве не долг врача уничтожать этих бацилл? (Dadrian, 1986b: 175).
С захваченных турецких территорий хлынул поток беженцев, в основном с Балкан, а также с Кавказа. Указ о депортациях разрешал беженцам селиться в домах депортированных армян. Штюрмер считает, что исламские беженцы (мохаджи) стали главным тараном репрессий (Sturmer, 1917: 53, 166-168). Дэвидсон (Davidson, 1985: 7778) пишет, что начальник полиции в Адане «был родом с Балкан, и когда он встречал армянина, то впадал в ярость, как бешеный пес». Еще один уцелевший свидетель утверждает, что партию «Иттихад» заполонили турецкие чиновники, «во множестве бежавшие с Балкан в конце войны» (Merdjimekian, 1920: 5). Турецкий писатель Танер Акчам (Akcam, 1992: 77) обращает внимание на неутоленное чувство мести, которое привезли с собой турецкие беженцы после балканской войны: «Они уцелели в резне для того, чтобы обрушить еще более беспощадную кару на христиан в Анатолии, на армян прежде всего». Беженцы по этническим мотивам, появляющиеся чуть ли не в каждой главе этой книги, были участниками почти всех политических или этнических чисток. В репрессиях участвовали и турки, жившие в неспокойных приграничных областях – это стандартная ситуация при подобных обстоятельствах. Во время судов, инициированных турецким правительством после войны, одним из главных доводов защиты был примерно такой: мой подзащитный мстил за тестя, которого замучили русские солдаты, а армяне помогали этим русским (Bedrossyan, 1983: 161; Dadrian, 1996: 229; 1997b; Yeghiayan, 1990, 1991).
Информации явно недостаточно. Но можно сделать вывод: главными исполнителями геноцида, если не считать рядовой состав Специальных сил, были убежденные сторонники турецкого органического национализма. Эта тема нуждается в более углубленном изучении.
УЧАСТИЕ ИНОСТРАНЦЕВ. ГЕРМАНСКИЙ СЛЕД
Страны Антанты косвенно виновны в судьбе армян. Они подыгрывали армянам в их стремлении к независимости, они пытались использовать их как троянского коня в начале войны. Беспощадный ответный удар турок по армянам был в какой-то степени реакцией на взаимную симпатию армян и христианской Антанты. И когда это произошло, Антанта уже ничем не могла помочь. Для союзников это был второстепенный театр войны, ограниченное наступление России и Британии погоды не делало и жизни армян спасти не могло. Армяне, затаив дыхание, следили за ходом боевых действий, надеялись на победоносное наступление союзников, молились за успех британского десанта в Галлиполи (такая удача могла бы положить конец войне вообще). Европа дала армянам надежду, а потом бросила их на произвол судьбы. Мы еще не раз убедимся в том, что великие державы не способны остановить кровавые чистки в военное время. Вина Антанты относительно невелика, если учесть, что основные силы воюющих держав были сосредоточены на других, жизненно важных фронтах.
Куда весомее была ответственность Германии и Австрии. Германия, главный союзник Турции, была единственной страной, которая могла бы охладить ее пыл. Большинство немцев и австрийцев в Турции к концу 1915 г. прекрасно понимали, что означают депортации. Их осуждали миссионеры, офицеры, консулы. Немецкое посольство заявило формальный протест, указывая на то, что депортации обоснованны лишь тогда, когда есть военная необходимость. Турецкое правительство тут же ответило, что такая необходимость есть, и немецкое посольство вполне удовлетворилось этим ответом. Но протесты немцев в Турции продолжали поступать непосредственно в Берлин, что сильно обеспокоило Вильгельмштрассе – германское Министерство иностранных дел. Канцлер Бетманн Хольвег отверг план своего министерства хоть как-то приструнить турок. На сей счет он высказался без сантиментов, но с неопровержимой геополитической логикой: «Предложенное вами публичное осуждение союзника во время войны стало бы беспрецедентным демаршем во всей истории. Наша единственная цель – удерживать Турцию на нашей стороне вплоть до окончания войны, независимо от того, погибнут армяне или нет» (Kaiser, 1996: 43-44). Немецкий журналист Штюрмер охарактеризовал немецкую политику как «безграничное предательство» (Sturmer, 1917: 65). Тем не менее большинство немецких дипломатов и офицеров осуждали массовые репрессии, особенно когда стали понятны и их масштабы, и их очевидная бессмысленность (Dadrian, 1994а; Trumpener, 1968). Некоторые немцы продолжали демонстрировать лояльность союзнику. Впрочем, среди тех, кто был свидетелем трагедии Багдадской железной дороги, полного единодушия не было, заключает Кайзер (Kaiser, 1999b). Такие несхожие настроения были свойственны всему немецкому дипломатическому корпусу в Турции.
Имеем ли мы право изменить каузальность и возложить на младотурок часть вины за нацистский геноцид? Сходство отчетливо прослеживается (Astourian, 1995; Melson, 1992). Отношение к армянам как к политико-этнической угрозе для государства, их беззащитность в военное время, их относительно крупные состояния – все это напоминает положение евреев в нацистской Германии. Дадрян (Dadrian, 1993: 80) также обращает внимание на смертельно опасный симбиоз «политического милитаризма и милитаристской политики» младотурок – столь же отчетливо проявивший себя в войсках СС и в истребительной политике вермахта на Восточном фронте. Мелсон также указывает и на различия между двумя геноцидами (Melson, 1992). Турки не были расистами в той же степени, что и нацисты. Они не угрожали стереть с лица земли всех армян, в отличие от нацистов, которые обещали сделать с евреями именно это. Мелсон предполагает, что геноцид армян осуществлялся во имя очищения нации, но это не распространялось на незначительные и «безобидные» армянские общины в турецком Ливане и Палестине. Армянские женщины и дети имели куда больший шанс уцелеть, чем еврейские женщины и дети в нацистской Германии, а это главный индикатор того, что турки не были обесчеловечены биологическим расизмом. Исполнители геноцида свято верили, что патриархальное турецкое общество сможет поглотить и ассимилировать армянских женщин и детей. Множество богатых армян в больших городах смогли выжить – взятка открывала им путь к спасению. И все же идеология младотурок была инфицирована расизмом, достаточно вспомнить процитированные рассуждения турецкого врача. Позже националисты повели наступление на другие армянские общины, а также на греков. И армяне, и греки могли получить шанс на спасение, если бы им удалось бежать из страны, но они не успели и пали жертвой последней резни. В результате страна прошла почти через тотальный этнический геноцид (Graber, 1996: 140-50; Rummel, 1994: 233-235). Впрочем, даже если с натяжкой сравнить «Иттихад» младотурок с НСДАП Германии, а Специальные силы с Ваффен-СС, то в Турции было гораздо меньше идеологически зомбированных палачей. Лишь немногие из прямых исполнителей разделяли идеи «Ит- тихада», скорее, ими руководила пролетарская ненависть к армянско-иностранным эксплуататорам. Кроме того, эсесовцы сочли бы турецкие методы геноцида варварскими, в отличие от своей технологии уничтожения, упорядоченной и педантичной.
В ту эпоху технология геноцида была далека от современной. Да, с помощью телеграфа можно было отдавать распоряжения и координировать депортации. Но наряду с винтовками и пулеметами фигурировали топоры и ножи. Использовались железные дороги, но не автотранспорт (в стране его было очень мало). Большая часть депортированных брела по этапу пешком под конвоем жандармов, тоже пеших. Турецкое правительство приберегало технику уничтожения для войны, чего не скажешь о нацистах. Организаторы депортаций погрязли в коррупции и бюрократии. Очевидно, что нацисты использовали более современные методы убийства, как и положено было высокоразвитой нации поколение спустя. И все же геноцид в Турции был современен хотя бы в одном, но очень важном аспекте. Далее я постараюсь доказать, что в этом они ничем не уступали нацистам. Младотурки совершили массовые убийства, отравленные современной идеологией органического национализма, которая предстала в смешанной пролетарско-имперско-ревизионистской форме. Геноцид осуществляло характерное и для нашей эпохи партократическое государство. Так что окончательное решение еврейского вопроса – событие для истории не уникальное. Но трагедия еврейского народа, как мы вскоре убедимся, стоит особняком среди других попыток геноцида. Их общий генезис – массовые движения органического национализма, прогрессирующие в условиях национального и глобального кризиса и нарастающего антагонизма социальных и этнических групп. Переплетение таких множественных факторов часто приводило к этническим чисткам и даже к геноциду.
Так есть ли каузальная связь между турецким и нацистским геноцидом? Вряд ли. Мирный договор с Советским Союзом в 1922 г. и с Грецией в 1923 г., устойчивое правление Ататюрка привели к ослаблению внутренней напряженности и отказу от практики этноцида. Европа оказала влияние на движение младотурков, то же воздействие испытало и правительство Ататюрка, но обратной связи не было. И хотя Европа знала об армянской трагедии, она рассматривала ее в терминах «ориентализма», как порождение варварской азиатской отсталости, а не как современное политическое явление. Турцию, союзника Германии по Первой мировой войне, посетила большая немецкая делегация. В ее составе было несколько человек, ставших впоследствии убежденными нацистами, среди них – Рудольф Хёсс, будущий комендант концлагеря Освенцим (эти персоналии перечислены у Дадряна (Dadrian, 1996: 199-204), биографию Хёсса см. в главе 8 настоящей книги). Маловероятно, что турецкие события оказали на германский нацизм большее влияние, чем события на других фронтах Первой мировой. Нет у нас и доказательств того, что немецкие офицеры, наблюдавшие геноцид армян, сделали из этого некие выводы для себя. Нам известна лишь одна прямая связь между двумя явлениями, и это заставляет задуматься. В обращении к немецкому генералитету накануне нападения на Польшу Гитлер призывал к уничтожению польского гражданского населения (тогда еще не евреев!) в таких словах:
Я привел в боевую готовность формирования СС – пока только лишь на Востоке. Я приказываю им убивать беспощадно и без колебаний мужчин, женщин и детей польского происхождения и говорящих на польском языке. Только так мы получим жизненное пространство, которое нам необходимо. В конец концов, кто сейчас вспоминает об убийстве армян? (Marrus, 1987:20.)
Но большинство европейцев восприняло армянскую трагедию совершенно иначе – она не прозвучала для них грозным предупреждением наступления органического национализма в других странах. Точно так же, как нацистский геноцид часто объяснялся некими качествами, имманентно присущими немецкому народу – Sonderweg (особый путь), так и геноцид армян интерпретировался как своеобразие турецкого национального характера – традиционной восточной жестокости страшных турок. Это далеко не так. Я объясняю эти массовые убийства в контексте объективных социально-исторических процессов – соперничающие претензии на политический суверенитет, антагонизм великих держав, борьба политических фракций, непропорциональное распределение политической и военной власти внутри общества и старые как мир человеческие инстинкты – страсть к наживе, карьеризм, страх, ненависть.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ: ИСТОКИ ГЕНОЦИДА
Было ли это темной стороной демократии? Было, но не в прямой форме поселенческих демократий и даже не в искаженной форме демократизации по югославскому образцу. Это было перерождением политического движения, изначально выступавшего за демократическое правление, а потом скатившегося к авторитаризму и милитаризму. Возникла и победила идея государства-нации в его самых экстремистских проявлениях. В течение Первой мировой войны Турция оставалась все той же Османской империей, и младотурки взяли себе на вооружение ее худшие методы – политику «разделяй и властвуй» между мусульманами и этническими меньшинствами, показательные репрессии против несогласных, депортации мятежных и ненадежных народов. К началу Первой мировой войны младотурки пришли как создатели уникального симбиоза всех пороков современного государства – нации и средневековых рудиментов древней многонациональной империи. Лишь после геноцида и окончания Первой мировой войны новая когорта младотурков смогла заняться построением органического национального государства. Власть Ататюрка была достаточно мягкой и прогрессивной, хотя бы потому, что главное дело было сделано – в Турции почти не осталось национальных меньшинств.
Мой следующий этнический тезис более конкретно объясняет геноцид. В его основе лежит неравное по силам столкновение двух соперничающих этнонационалисти- ческих движений, претендующих на идеологически обоснованный и практически достижимый суверенитет над одной и той же территорией. В силу традиции турки-османы легитимно владели землей, на которой жили армяне. Турки располагали достаточными военными силами и средствами, чтобы сохранить свой суверенитет над этими территориями. Армянские националисты начали претендовать на создание своего собственного национального государства, предъявляя в качестве идеологического обоснования древнюю историю армянской государственности. Обладая недостаточными политическими и военными ресурсами, армяне получили поддержку извне: великие державы вторглись на территории, где проживали миллионы армян. Россия, выступая в качестве квазиродины армян, давала им призрачную надежду на справедливое будущее и независимость. Армяне были слабейшей стороной, но, как и все в мире, верили в победу современного политического национализма. У турецкого правительства были все основания опасаться и того и другого. Османский режим со страхом наблюдал за проармянской политикой России, ибо это угрожало Анатолии – сердцу всей империи. Турецкие националисты ненавидели армянский национализм, ибо и те и другие были игроками на одном поле – их светлым идеалом было создание национального государства.
Таким образом, столкнулись лоб в лоб партийные фракции двух этнических групп, претендующих на одну и ту же территорию; одну из них поддерживала великая держава с большим армянским анклавом. Последующие события развивались по смешанному сценарию моего тезиса 4: упреждающий геноцид, развязанный все еще доминирующей группой, боящейся утратить свои исторические позиции, что требовало самых радикальных мер. Цена армянского вопроса для Турции была высока, в решении его были задействованы могущественные структуры государства, что привело к геноциду.
Были и вторичные, более субъективные причины. Ослабление политических и геополитических институций изменило первоначальные планы основных действующих сил, как показано в тезисе 5. Это не было конфронтацией двух внутренне монолитных организованных и непримиримых противников. Как указано в предыдущей главе, Османская империя начала распадаться под натиском христианских националистов и великих христианских держав. Череда катастроф, политические кризисы, следовавшие один за другим, привели к междоусобной войне между различными группами, при этом их идентичность, влияние, цели менялись в зависимости от политической ситуации. Турция, как и большинство стран Европы, взяла курс на органический национализм, но этот курс не был прямолинейным. Перевороты 1908 и 1913 гг. привели к власти младотурок. Внутри этого политического течения вскоре возобладали патриоты-государственники. Оборотной стороной стремления к централизации стал «Иттихад», с его органическим национализмом и нетерпимостью к национальной автономизации. Это поставило под угрозу союз, который пытались заключить турецкие конституционалисты с этнонационалистическими группировками, включая армян. Два тяжелейших кризиса стали результатом грубейших ошибок младотурок – авантюристическое решение вступить в Первую мировую войну и самоубийственное вторжение армии Энвера-паши на территорию России. Военные катастрофы усугубили кризис, озлобили младотурок и выдвинули на политическую и военную авансцену крайних радикалов.
Этничность была базовым структурным принципом османского общества. Конфликты различных групп, классовые противоречия, конфессиональные разногласия выстраивались вдоль этой оси. И все же этнические отношения полностью возобладали над классовыми лишь во время войны. Война сделала часть армян предателями. Вспышки насилия в Ване и Киликии раздули большой пожар национально-гражданской войны, перемешав тыл и фронт воюющего государства. Классово-имущественное расслоение между армянами решало лишь один вопрос: можешь ли ты купить себе жизнь и спасение? Возрастные и гендерные различия тоже могли дать шанс на выживание. Молот войны обычной и этнической, гражданская мобилизация выковали из турок-османов единую идентичность: турки против армян (или курдов, или черкесов). Этничность подавила и социальные, и все иные различия, согласно тезису 2.
Как указано в этой и в предыдущей главе, геноцид как политический выбор оформился не сразу, но эскалация была стремительной – в соответствии с тезисом 6. План А младотурок оставался в силе больше двух десятилетий, до начала августа 1914 г. Это была попытка альянса с армянскими националистическими партиями против их общих оппонентов. Между августом 1914-го и февралем 1915 г. План А сменился более жестким вариантом Плана Б – принудительными депортациями. Ситуация была нестабильной, турецкие войска откатывались назад, военные действия могли развернуться и в сердце Турции, где тоже проживало опасное меньшинство. В 1915 г. началась схватка именно за эту территорию, решающе важную для обеих этнических групп. Для турок, имеющих подавляющее военное превосходство, ситуация казалась критической. Чтобы разрешить кризис, надо было любой ценой провести этническую чистку. Опираясь на превосходящую военную мощь, как кадровую, так и парам илитарную, турки потопили армянское сопротивление в крови. Точная дата неизвестна, но между 23 апреля и концом мая 1915 г. османское правительство начало проводить геноцид. Для этого была задействована вся мощь государства, потрясенного военными поражениями, внутренним кризисом, фракционной борьбой в правительстве. Если бы не совокупность этих обстоятельств, трагедии такого размаха можно было бы избежать.
Геноцид был устрашающе-беспощадным. Решения принимались наверху, и исполнялись нижестоящими. Турция не была в полной мере партократическим государством, опиравшимся на широкое народное движение. Власть находилась в руках немногочисленной националистической элиты. Ее главной социальной опорой были военные и политизированный средний класс, среди них наибольшую активность проявляли беженцы и репатрианты. В руках этих радикальных националистов оказались главные рычаги аппаратной власти, и им удалось убрать треть провинциальных администраторов, несогласных с геноцидом. Из их среды вышли компетентные и лояльные управленцы, заменившие ушедших в отставку. Правительству подчинялись все репрессивные органы – полиция, специальные войска, армейские части. Это был ударный кулак репрессивной системы. Туда входили и искренние фанатики идеи, и честолюбцы, спешившие сделать карьеру на крови (см. тезис 7). Через два с лишним года офицеры Специальных сил были морально и идейно готовы к палаческой работе.
Спекулируя на низменных человеческих инстинктах, вооруженные радикалы смогли созвать под свои знамена и обычных турок, и других людей. Преступники вступали в Специальные силы, получая в награду свободу и право на грабеж. Курдские и черкесские вожди получали больше автономных прав и землю, а их воины становились мародерами. Они и тысячи турок из народа использовали геноцид как способ обогащения. И те и другие, убивая армян, утоляли ненависть и зависть к чужакам, а также чувство военного патриотизма. Это были дисциплинированные убийцы, безукоризненно исполнявшие приказы. Простые турки, курды, черкесы участвовали в геноциде (см. тезис 8), причем ярко выраженной мотивацией их действий была алчность. Такая комбинация факторов привела к утрате рациональности. Исполнителями были не «турки» (как постулируется националистическими теоретиками). Скорее, некоторые турки (и другие национальности) были втянуты в процесс кровавых этнических чисток, начатый сверху вниз вертикалью власти (согласно теориям этатизма). Но и сам этатизм стал побочным продуктом фракционности и радикализации, вызванных серией кризисов, порожденных неудачной войной и тяжелыми геополитическими обстоятельствами. Геноцид не был очередной вспышкой застарелой вражды (как то утверждают теории примитивизма или теория «перрениализма»), и тем не менее в конфликте переплелись две исторические фазы этнического противостояния. Достаточно долго (по меньшей мере столетие) между христианами и мусульманами сохранялась этноконфессиональная напряженность. Современный органический национализм обострил ее до пределов общенациональной взаимной ненависти и задал нужный вектор, на что потребовалось всего два года. Геноцид осуществлялся акторами, преследующими рациональную цель (согласно теории рационального выбора), но в той ситуации они не были способны ни контролировать процесс, ни принимать рациональных решений. Психология «битвы в последнем окопе» вызывала у всех действующих лиц особое ожесточение.
Младотурки погрешили не только против морали, но и против истины. Армяне не представляли смертельной угрозы, и их уничтожение лишь ослабило военный потенциал государства – геноцид способствовал поражению. Правители страны отправились в изгнание, и там их настигали пули армянских мстителей. Как утешительное оправдание приводится тезис, что в долгосрочной перспективе исчезновение армян сделало страну более устойчивым и централизованным государством. Но и по сей день дамокловым мечом нависает над Турцией наследие младотурок: военный авторитаризм и органический национализм, ныне преследующий курдов, а не армян. Проводя политику органического национализма, младотурки подорвали основы турецкого государства, в их тени продолжают ту же работу последователи.
ГЛАВА 7
Нацисты I. Радикализация
НЕМЕЦКИЙ ВОПРОС
Мы подошли к самому известному и наиболее документированному проявлению геноцида. В моей книге «Фашисты» доказывается, что фашизм был по существу движением экстремистского органического национализма и этатизма, ставящим целью искоренение социально-групповых, и в особенности классовых, конфликтов методами военного и государственного насилия. У нацизма есть две особо опасные черты, отличающие его от других фашистских движений: концепция нации как расы, а не культуры и агрессивный имперский реваншизм, ставящий целью восстановление утраченной германской мощи. Я постараюсь доказать, что германская экспансия, обращенная на Восточную Европу, опиралась на эти две идеологемы, что и привело к нацистскому геноциду, но не ранее, чем лидеры рейха и исполнители его политики прошли через фазы последовательной радикализации. Эта глава посвящена радикализации нацизма, две последующие главы – геноциду.
Почему Германия так терзалась из-за «расовой проблемы», которую нацисты потом пытались решить самыми бесчеловечными способами? Это и есть Немецкий вопрос. Впрочем, у данного вопроса более широкая география, ибо в этом смысле Германия не была единственной страной. Расовый вопрос не давал покоя и Северной Европе. Как мы выяснили в главе 4, испанцы и португальцы с большей охотой ассимилировались с аборигенами (в том числе и через смешанные браки), чем колонисты из Северной Европы. Расовая теория овладела многими умами в конце XIX и в начале XX века. Социал-дарвинизм, помноженный на современную биологию, медицину, социологию и психологию, породил расово-генетические представления о человеческом прогрессе. Многие уверовали в то, что немцы или англичане генетически отличаются от славян и евреев, что одна раса может превосходить другую и что такие социальные проблемы, как преступность или психические расстройства, можно искоренить методами евгеники в рамках борьбы за «чистоту расы». Нацистская политика уничтожения умственно неполноценных людей логически вытекала из практики принудительной стерилизации, широко применявшейся тогда в Северной Европе. Третьим фактором стал общий подъем органического национализма по всей Европе в конце XIX века – тема, которую мы уже обсуждали ранее.
Но между этими тремя предпосылками и геноцидом как таковым пролегает немалая дистанция. Почему Германии удалось ее преодолеть в кратчайшие сроки? Некоторые находят ответ в специфике немецкого национализма. Национализм принято делить на два типа: этнический и гражданский. Немцы сделали выбор в пользу расового, наиболее радикального национализма (напр., Brubaker, 1992: 180). Тот, кто долго прожил во Франции или Италии, может с полным основанием считать себя представителем французской или итальянской нации. Такая дефиниция гражданства позволяет ассимилироваться людям различного этнического происхождения. Но в Германии только этнические немцы вне зависимости от места проживания могли называть себя законными сынами немецкого народа. В этом и усматривают корень немецкого национализма, значительно более узколобого и агрессивного, чем гражданский национализм. Здесь есть доля правды. Но, как мы отмечали в главе 1, не существует объективных критериев этничности. Поэтому Германии еще предстояло решить: а что такое истинный немец? Ответ на вопрос определялся двумя условиями: немецкий язык как родной и немецкая кровь. Язык можно выучить, но кровь достается тебе только от предков. Неукоснительное следование этим критериям определило исключительность немецкого национализма. В конце XIX столетия евреи и поляки, жившие в Кайзеррейхе, были частично ассимилированы немецким народом через немецкий язык и культуру. При этом поляков все равно дискриминировали и считали гражданами второго сорта. Евреи и славяне прошли через чистилище добровольной ассимиляции и институционального принуждения. Антисемитизм в Германии накануне Первой мировой войны мало чем отличался от антисемитизма французов. И для того чтобы понять, почему финал был таким трагическим, нам придется разобраться с первопричинами, предопределившими специфику немецкого национализма.
Так чем же была тогдашняя Германия? Чем-то большим, чем «географической метафорой» предшествующих столетий. До 1914 г. существовало две Германии, причем миллионы немцев не жили ни в одной из них. Германия была незавершенным государством. Поэтому, анализируя немецкий национализм, необходимо рассмотреть геополитические отношения (между государствами) и межнациональные отношения (между немцами и между немцами и остальными), учитывая притом, что эти отношения не совпадали с линиями государственных границ. Такой подход будет справедливым при рассмотрении всех стадий немецкой радикализации. Геополитические амбиции и раздражающий Германию восточный вопрос стали причиной радикализации немецкого национализма и антисемитизма.
Немецкие националисты стремились объединить всех этнических немцев в одном государстве. Этого события ждали с радостным предвкушением и нетерпением, ибо большинство немецких земель находилось под юрисдикцией двух великих держав – немецкой Пруссии и габсбургской Австрии. Но вожделенная мечта – все немцы под крышей единой Германии – непреложно требовала имперской экспансии на территории, принадлежавшие другим этническим группам. Поэтому отличительной чертой немецкого национализма конца XIX века был не только его этнический (а не гражданский) характер, но и имперский дух – победоносная Германия, устанавливающая свои порядки на новых землях. Империалистические захваты не были чем-то новым для Европы, но Германия опоздала к дележу пирога, поэтому ее притязания приобрели более выраженную этническую окраску, чем у более «зрелого» английского или французского империализма. Демократия означала власть народа, а не только высших классов, а значит, классический империализм мог мобилизовать массы под знаменем этнонационалистического реванша. Социал-дарвинизм давал подсказку: лишь война является окончательной проверкой жизнеспособности сильнейших наций.
В Германии теоретики расизма утверждали, что голландцы и французы несут в себе арийскую кровь, в отличие от евреев и славян, живущих к востоку от немецких границ. Эти восточные этничности можно и нужно было рассматривать как чуждые германской расе.
Оба германских государства были династическими монархиями, исключающими народовластие. Но между ними была разница. Экспансия Пруссии вобрала в себя в основном немцев и породила этническое немецкое государство-нацию, kleindeutsch-Германию (малую Германию). Незначительные этнические меньшинства пользовались ограниченным суверенитетом, усеченным гражданством и подвергались ассимиляции. В отличие от Пруссии, Австрия раздвигала свои пределы на восток и на юг, покоряя в основном ненемецкие народы и создавая grossdeutsch-Германию (большую Германию), «лоскутное одеяло», этнически неоднородную империю. Полиэтническим государством управляла немецкая династия. Габсбурги не могли быть националистами. Им приходилось управлять страной, сочетая ассимиляцию (навязывание немецкого языка и культуры) и мультикультурный конфедерализм (раздел власти с этнически чуждыми элитами). Первоначально австрийский вариант немецкого государства был grossdeutsch-империализмом, далеко не органическим. Это продлилось недолго. Как показано в главе 3, борьба подчиненных этнических групп за демократические права в империи Габсбургов вылилась в органический национализм. В ответ на это немцы и мадьяры начали отстаивать свое уже этническое, а не только культурное доминирование. Таким образом, к 1900 г. австрийские немцы создали мощное движение немецкого органического национализма в противовес национальным претензиям подчиненных этнических групп.
Две этнические группы внушали особые опасения. В основном немецкая экспансия была устремлена на Восток, а значит, Россия представала в образе могучего соперника – огромного по территории, малоцивилизованного и, что хуже всего, славянского. В воспаленном воображении немцев дикие славянские орды могли в любой момент разделаться с «высшей» немецкой расой. Вторая угроза исходила от евреев, давних врагов истинной веры и «плутократических эксплуататоров» всей Европы. При этом в европейских странах развивался процесс секуляризации, и евреи успешно ассимилировались, что было видно на примере той же Пруссии. Далеко не так обстояли дела в Восточной Европе. Австрийскую монархию раздражал всякий национализм, немецкие националисты не были исключением; в противовес национализму автократическая власть поддерживала религиозную терпимость и такие космополитические группы, как евреи. Оба немецких государства старались ассимилировать евреев, при этом в Габсбургской монархии отношения между немецкими националистами и евреями были более конфронтационными, чем в Пруссии. Напряженность возросла, когда российские евреи, спасаясь от погромов, перетекли в Австро-Венгрию. Их непонятный язык, необычная одежда, пейсы казались странными и дикарскими. Неприязнь немцев к восточным славянам и евреям усилилась к концу XIX века.
Объединившись, эти тенденции радикализировали агрессивность немецкого национализма, в основном в Австрии и в меньшей степени в Германии. Первая мировая война принесла трагические перемены. Австрия и Германия потерпели сокрушительное поражение. Военный разгром покончил с обеими немецкими династиями и их имперскими геополитическими проектами. Империя Габсбургов прекратила свое существование, а сама Австрия превратилась в небольшое государство, коим оно остается и поныне. Осколки империи унаследовали новые государства с гомогенным доминирующей этнической группой, в основном славянской. В странах-наследницах уже немцы подвергались дискриминации как неполноценные граждане. Прусская Германия тоже стала республикой, но оставалась великой державой, хотя и уменьшившись в территории, населении и утратив автократический контроль над национализмом. В обеих республиках произошла политическая поляризация между левыми марксистами и правыми националистами. Оскорбительный для Германии Версальский мир разбудил этнический имперский ревизионизм – стремление пересмотреть границы, вернуть «утраченные территории», создать национальную Германскую империю. После расчленения Австро-Венгрии только прусская Германия, известная уже как просто Германия, могла справиться с этой задачей. Габсбургский мульти-культурный проект был мертв, а прусский этнический идеал трансформировался в великогерманский (grossdeutsch) экспансионизм. Как подчеркивает Майкл Бёрли (Burleigh, 2000), Третий рейх вырос на «дрожжах национального унижения».
Вторым последствием войны стала большевистская революция, воскресившая в Европе призрак великих классовых битв и посеявшая явный страх. Европа рассматривала этот катаклизм как сугубо русский, а также еврейский, поскольку среди революционных лидеров России было много евреев. В 1918-1919 гг. Германия, Австрия и Венгрия подавили коммунистические восстания, в которых активную роль играли все те же евреи. В связи с этим русских и евреев стали рассматривать чуть ли не как этнополитический тандем, угрожавший Германии. Помимо этого, евреи олицетворяли финансовое могущество и союз с враждебными западными олигархиями. Советский Союз оставался главным препятствием на пути немецкой экспансии, а «жидобольшевистский» альянс расценивался еще и как внутренняя угроза. Многие верили, что этнические и классовые враги тайно объединились, чтобы основать свое государство на руинах поверженной Германии. Естественно, евреи не собирались создавать свою государственность (во всяком случае, в Европе), но считалось, что именно они натравливали на Германию славян и коммунистов, которые были способны это сделать.
Великая депрессия довела обнищание народа до предела. Нацисты оседлали власть не только на волне антисемитизма, они смогли предложить внятную программу экономического роста за счет примирения классовых конфликтов. Все это было густо замешано на националистической риторике. На выборах 1928-1932 гг. обозначилась слабость либеральных центристов и партий-лоббистов групповых интересов – немцы проголосовали тогда за консервативных националистов. На тех выборах нацисты набрали символическое число голосов. Но вскоре почва начала уходить из-под ног консерваторов, и главными бенефициарами этого стали нацисты. В отличие от консервативного национализма, идеология нацизма представлялась внеклассовой, общенародной и в высшей степени органичной. Гитлер обещал править Германией твердой рукой, обеспечить немцам классовый мир, примирить групповые интересы, объединить нацию и воссоздать Великую Германию. Во время предвыборной кампании нацисты умерили антисемитскую риторику, но мало кто сомневался, что когда-нибудь их руки дойдут и до евреев. Многие немцы с этим были вполне согласны. Национал- социалисты не призывали в тот момент к войне, такой лозунг был бы крайне непопулярным, но большинство немцев ждало и жаждало восстановления германской мощи и возврата утраченных земель. Новые выборы принесли нацистам свыше трети голосов, и лишь социалисты и коммунисты смогли сформировать весомую оппозицию. Остальные консервативные партии тоже радикализировались, чтобы не проиграть конкуренцию Гитлеру. Заключив коалицию с консерваторами, будущий фюрер получил парламентское большинство, с помощью которого нацисты провели почти легальный захват власти. Да, они пришли к власти формально демократическим путем, только демократия эта уже была органической (Mann, 2004: гл. 4). После этого с «народовластием» было сразу покончено. Лишь меньшинство немцев предполагало такой исход событий, и большинство из этого меньшинства проголосовало за социалистов и коммунистов. Никто не ожидал тогда мировой войны и геноцида.
В какой-то степени эти выборы были похожи на сербские 1990-1991 гг. Избиратели голосовали за Гитлера или за Милошевича с теми же надеждами и по тем же причинам. Оба лидера обещали сильную экономическую политику, оба выступили с позиций народного органического национализма. Имперский ревизионизм, переформатирование классового самосознания, геополитическая нестабильность и экономический кризис породили в высшей степени органический немецкий национализм. Либеральные и социалистические принципы гражданского народовластия потерпели поражение при этом с полным соблюдением демократической процедуры и уступили место органическому государству. Демократия была раздавлена, а этнона- ционализм приобрел чудовищный облик расистского фашизма. В Германии и Австрии понятия демоса и этноса как источника власти вначале слились, а затем партия этноса уничтожила демос. Была создана партийная диктатура – будущий инструмент геноцида. Немецкие националисты не были одиноки в неприятии славян и евреев, враждебность к ним была вызвана геополитическими проблемами на Востоке и общей международной ситуацией. В ходе «окончательного решения» евреи уничтожались не просто как евреи, а как пособники тех, против кого сражалась немецкая нация. Лишь в этом опосредованном смысле нацистский геноцид подпадает под мой третий тезис: угроза кровавых чисток возникает тогда, когда два соперничающих этнических движения претендуют на одну и ту же территорию, причем каждый из них считает свое право истинным и практически осуществимым. С точки зрения нацистов это могло выглядеть именно так. Пусть евреи даже и не тешили себя надеждой получить государственность или автономию на немецких землях, но (в этом были убеждены немцы) именно они стояли за спиной русско-большевистской угрозы. Исходя из этого, немецкий нацизм (опять- таки с некоторыми оговорками) является частным случаем моего четвертого этнического тезиса. Считая мировой еврейский заговор объединяющим началом враждебных Германии держав, нацисты обрушили превентивный удар на эту беззащитную группу, чтобы успеть задушить «жидобольшевизм», пока тот не задушил Германию.
МАСШТАБЫ НЕМЕЦКОГО ГЕНОЦИДА
Нацистский режим находился у власти 12 лет. За последние четыре года нацисты уничтожили приблизительно 20 миллионов человек мирного населения47. И хотя главной жертвой стали евреи, они составили меньше трети всех потерь, кроме того, геноцид евреев был далеко не первым в череде массовых убийств.
Первыми были жертвы городских погромов и уличных столкновений, полицейских репрессий, уничтоженные в концентрационных лагерях Германии в 1930-х гг.
Все это лишь несколько тысяч погибших, но для исполнителей тот период был полезен как отработка карательных навыков и как психологическая адаптация населения к государственному насилию. На первом этапе пострадали не столько евреи, сколько политические противники режима, в особенности левые. Было важно очистить политическое пространство от умеренных, что обычно и происходит при всех случаях кровавых чисток. И хотя это были политически неизбежные, избирательные репрессии, врагам навешивались ярлыки в духе органического национализма – «чужие», «антинемцы» и так далее.
В 1938 г. во время Хрустальной ночи и аншлюса Австрии ярость нацистов обратилась на евреев, но в следующем году главной задачей стало первое в истории нацистской Германии систематическое уничтожение людей в рамках так называемой программы умерщвления (эвтаназии) под кодовым названием Т4 (штаб операции находился в берлинском квартале Тиргартенштрассе, 4).
Согласно «Акции Т4» уничтожались умственно отсталые, люди с психическими расстройствами, чтобы лишить их потомства. По некоторым оценкам, нацисты умертвили не менее 250 тысяч беззащитных жертв – значительную часть умственно и физически неполноценных во всей Германии (Burleigh, 1994; de Mildt, 1996; Klee, 1983). По определению ООН, это был геноцид, но он не был геноцидом этническим. Расово-биологические идеи нацизма также требовали уничтожения «асоциальных элементов», (включая преступников-рецидивистов), гомосексуалистов, наследственно отягощенных больных, людей с дефектами телосложения (таких, как карлики), иными словами, всех тех, кто одним лишь фактом своего существования нарушал биологическую чистоту арийской расы. Убийства проводились слишком хаотично, чтобы стать геноцидом, многие сумели выжить, но достаточно серьезно пострадали малочисленные неарийские меньшинства, такие как кашубы и немецкие сорбы.
Вскоре дошла очередь и до цыган. Цыгане представляли для нацистов этнографическую дилемму. В 1939 г. некоторые нацистские лидеры считали цыган такими же недочеловеками, как евреев или поляков. Из-за кочевого образа жизни и склонности к мелкому воровству цыган определяли как антисоциальный элемент. При этом некоторые теоретики Третьего рейха прослеживали в цыганах арийские корни. Гиммлер посчитал нужным сохранить как образец «древнюю чистоту расы» и вычленить из цыганских племен прямых потомков ариев для содержания их в специальных резервациях. Но его евгеническим экспериментам положил конец Мартин Борман (по требованию Гитлера). С 1942 г. в Освенциме цыган расстреливали, морили голодом и непосильной работой, на них ставил свои чудовищные эксперименты доктор Йозеф Менгеле. Газовые камеры для цыган заработали в 1944 г. Были уничтожены цыгане из Бельгии, Хорватии, Эстонии, Голландии, Литвы, погибло три четверти австрийских и германских цыган. Остальные каким-то образом спаслись. По некоторым оценкам, было уничтожено от 200 тысяч до 260 тысяч цыган, четвертая часть всех цыган Европы, хотя определить, кого следует относить к цыганам, довольно трудно (Crowe, 1996; Hancock, 1996; Hoss et al., 1978: 62-68; Kenrick & Puxon, 1972: 183–184; Pearson, 1983: 200). Много спорят, действительно ли цыгане были подвергнуты геноциду. Такое решение было принято, но многие потенциальные жертвы сумели спастись, так что речь идет лишь о попытке геноцида. Он был бы завершен, если бы нацисты выиграли войну. Славян убивали больше, чем кого бы то ни было (Hunczak, 1990: 122-124; Kumanev, 1990: 140). В 1939 г. при оккупации Польши жестокость нацистов превзошла все мыслимые пределы, чего не было за всю историю европейских войн. Генерал-майор Эрвин фон Лахузен на Нюрнбергском трибунале признал, что Гитлер требовал установить над Польшей двойной военно-гражданский контроль для «уничтожения населения» и «политического очищения территории» (Nuremberg Tribunal, 1946: VIII: 588). Нацисты убили почти всех высокообразованных поляков, которые попали в их руки. Генерал СС Готтлоб Бергер советовал: «Лучше убивать по два поляка в день, чем одного раз в два дня. Дикой страной нельзя управлять цивилизованными способами». Были уничтожены чуть меньше трех миллионов поляков нееврейского происхождения – возможно, это самый крупный в истории XIX века политицид – истребление национальной элиты. Поляки, свидетели геноцида евреев, понимали, что после войны очередь дойдет и до них (Gordon, 1984: 101; Gutman, 1990). В действительности нацисты предусмотрели более сложный план – политицид для трети населения, сегрегацию еще для одной трети, а треть оставшихся ждали дикие депортации в Россию.
Когда в середине 1941 г. Германия напала на Советский Союз, массовому уничтожению подверглись советские граждане и евреи48. Истребительную политику проводили айнзацгруппы («специальные войска»), расстрельные команды, СС, полиция, войска вермахта. Были созданы и лагеря смерти. Нацисты уничтожили от 6 до 7 миллионов советских мирных граждан нееврейского происхождения (около 4 миллионов украинцев, почти два миллиона белорусов, полтора миллиона выходцев из других республик) плюс к этому 3,3 миллиона советских военнопленных – 57% всех, оказавшихся в плену. Для сравнения: Британия и США потеряли лишь 4% военнопленных погибшими в немецких лагерях (англосаксы рассматривались как арийская раса). Около трети советских гражданских лиц и военнопленных были расстреляны или уничтожены в газовых камерах; остальные как «расходный материал» погибли на принудительных работах или просто умерли от голода и болезней (Streit, 1978: 10). Медленной смертью умерли «лишь» 15% украинцев, около 10% поляков и 10% белорусов, в то время как 90% польских евреев были просто уничтожены. Если говорить не о процентах, а об абсолютных цифрах, то результат бросает в дрожь. Назвать это геноцидом в чистом виде нельзя, потому что русских было слишком много, чтобы истребить их всех. Целью нацистов было уничтожение тех, кто мог им противостоять организационно (политицид), часть населения нужно было депортировать в восточные районы страны и оставшуюся треть изолировать в резервациях. Русские должны были разделить судьбу поляков, но у них хватило сил вырвать победу.
Итальянский писатель Курцио Малапарте, сопровождавший немецкие войска в качестве военного корреспондента, дает фотографически точную картину происходившего. В разоренной украинской деревне немцы заставили 118 советских военнопленных вслух читать газету «Правда». Им было сказано, что те, кто лучше других с этим справится, получат административную работу в учреждениях по делам военнопленных, что конечно, гораздо лучше, чем надрываться в каменоломнях. 31 человек успешно справились с заданием и стояли отдельной группой, «радостно возбужденные удачей». Потом их выстроили у ближайшей стены и расстреляли. Сержант расстрельной команды объяснил Малапарте:
Россию надо очистить от этой ученой сволочи. Крестьяне и рабочие, которые умеют читать, слишком опасны. Они все коммунисты (Malaparte, 1946:213-215).
В терминологии расизма политические жертвы были унтерменшами (Untermenschen), недочеловеками; евреев иногда вообще не считали людьми и тоже навешивали им политические ярлыки. Гейдрих говорил: «Иудейство породило большевизм, и поэтому должно быть стерто с лица земли». В карательных директивах указывались и политические, и расовые цели: «евреи, цыгане, расово неполноценные, люмпены и советские политические комиссары» или «все расово или политически нежелательные элементы среди заключенных» или «второсортные азиаты». Хэдленд (Headland, 1992: 54) перечисляет 44 перекрещивающиеся «целевые группы», упомянутые в документации айнзацко- манд, определяемые по этническим, политическим и другим, более расплывчатым признакам (враждебно настроенные, саботажники, агитаторы). Пресловутый «Приказ о комиссарах» предписывал немедленное уничтожение советских политработников: «политические комиссары – инициаторы варварских азиатских методов ведения войны». Многих советских граждан с «азиатскими чертами лица» тоже убивали (Gordon, 1984: 143; Jacobsen, 1968: 530; Krausnick, 1993: 62-63,532). По сравнению с евреями, психически больными и цыганами в меньшей степени уничтожали славянских женщин и детей – полный геноцид народа не входил в намерения нацистов. Но почти все их жертвы были мирными гражданами, невооруженными и даже не коммунистами. Отсюда и парадоксальная статистика донесений СС и вермахта: в обычной акции, где было уничтожено 1500 партизан, лишь у ста из них были винтовки. Нацисты подвергли русских двойной политико-этнической чистке с элементами геноцида. В отношении евреев применялся полный геноцид.
С 1939 по 1941 г. славян было убито больше, чем евреев. В сентябре 1941 г. на советских военнопленных в Освенциме был впервые опробован газ «Циклон Б». В следующем месяце на 40 русских пленных в лагере Заксенхаузен впервые был испытан газенваген. В машину смерти загнали раздетых догола людей и повезли на местное кладбище. Через 20 минут стуки и крики изнутри прекратились. Потом дверцы открыли и извлекли тела. К удовлетворению эсесовцев кожа сохранила розовый цвет, что означало отравление выхлопными газами, а не асфиксию (Browning, 1985: 62-65). Газенвагены-душегубки использовались по всей Восточной Европе от Польши до Сербии. Технология уничтожения совершенствовалась и достигла своего предела в газовых камерах лагерей смерти, где нашли свой конец миллионы евреев.
В 1942 г. окончательное решение еврейского вопроса, известное также как Шоа или Холокост, стало краеугольным камнем нацистского геноцида. Удушение в газовых камерах предназначалось для евреев, славян большей частью расстреливали или заставляли умирать голодной смертью. Смерть приходила в разных обличьях и была одинаково беспощадной. Были ликвидированы гетто, созданы пять лагерей смерти, ударными темпами шло уничтожение евреев в тысячах других лагерей. При приближении наступающей Красной армии начались поспешные эвакуации, превратившиеся в марши смерти для тех, кто еще мог идти. Узники умирали и после освобождения – они были слишком истощены, чтобы выжить. 6 миллионов жертв Холокоста кажется оценкой несколько завышенной. Хилберг (Hilberg, 1978) дает цифру в 5,1 миллиона, Сергей Максудов (Maksudov, 1993) добавляет к ним еще 300 тысяч советских евреев. Вероятно, цифра в 5,5 миллиона погибших евреев является наиболее точной. В Европе были убиты почти три четверти евреев, выжить удалось в основном тем, кто проживал в странах, лишь частично контролируемых нацистами. Смерть собрала более обильную жатву на Востоке, но и на Западе уничтожение было не менее беспощадным. Это был явный геноцид, самый масштабный геноцид из всех, осуществленных нацистами.
«Окончательное решение» стало самой целеустремленной попыткой тотального геноцида за всю историю человечества. Нацистские лидеры собирались убить всех евреев в Европе. Мечтая о мировом господстве, они ставили задачу уничтожить всех евреев и повсюду, этой цели они добивались с фанатическим упорством. С точки зрения инструментальной рациональности это было полной бессмыслицей. Это также не имело смысла ни в военном, ни в экономическом отношении. Это отвлекало от военных задач огромные ресурсы в людской силе, транспорте, снабжении. И этот абсурд продолжался до последнего дня войны. Это было не инструментальной рациональностью, а ценностной рациональностью (по Веберу), раздутой до гипертрофированных размеров. Для некоторых нацистов это стало высшей целью, целью всех их усилий, величайшим достижением, благодаря которому они должны были остаться в памяти человечества. Так и случилось, но в совершенно противоположном смысле. В их чудовищных злодеяниях, как в зеркале отразилось лицо нацизма, а многие люди и по сей день отождествляют нацистов с немцами.
Память о величайшем из зол породила огромный поток мемуаров, свидетельств уцелевших, расследований военных преступлений. И поскольку множество людей сочли своим моральным долгом рассказать нам об этом ужасе, мы можем читать и читать эти страницы, пока не закружится голова и к горлу не подкатит тошнота. По своим огромным масштабам, непреклонной решимости, бесчеловечной жестокости истребление евреев является тягчайшим злодеянием, которое отторгает наш разум – безвинных, ничего не понимающих, еще на что-то надеющихся людей как скот вели на убой. Судебные материалы и мемуары помогают нам приблизиться к пониманию сущности зла. Почему был геноцид? Почему люди могли убивать и убивали с такой беспощадностью? Никто не способен исчерпывающе ответить на эти вопросы, но ключ к ответу у меня, кажется, есть. Изучив и сам процесс, и его участников, можно понять, как развивался геноцид и как мотивировали свои действия его исполнители. Как и в других случаях, мы будем оценивать каждую фазу этого процесса как часть логической цепи последовательных эскалаций, либо спланированных заранее, либо связанных друг с другом в упорядоченной прогрессии. Можно также предположить, что никакого плана не было изначально, а эскалация развивалась под воздействием внешних непредвиденных факторов. Я снова обращаюсь к методологии поэтапного и раздельного анализа всего процесса, идентифицируя в нем План А, План Б, План В и так далее. Объект моего изучения – разработчики и исполнители геноцида, я также попытаюсь проанализировать их меняющуюся мотивацию на каждой стадии этого процесса.
МОТИВАЦИЯ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ
При анализе ситуации бросаются в глаза две контрастные предпосылки, из которых можно сделать первоначальные общие выводы. Во-первых, обреченных на смерть уничтожали в строгом соответствии с бесчеловечной идеологией: очищение немецкой расы и рейха. Эта мысль неотвязно преследовала нацистскую элиту. В книге «Фашисты» я подчеркивал, что с самого начала нацизм развивался как экстремистский проект нации-государства (крайний национализм плюс крайний этатизм). В этой главе мы рассмотрим, как с 1933 по 1941 г. этот проект эволюционировал в идеологию массовых убийств во имя «расовой гигиены».
Проект потребовал исполнителей, причем в массовых масштабах и во всех государственных структурах: эвтаназии в больницах, айнзацгруппы в тылу, подразделения Ваффен-СС и вермахта на фронте, сотни ликвидированных гетто, пять лагерей смерти и еще свыше 1000 концентрационных лагерей, трагические «марши смерти», персонал и его руководители, транспорт и снабжение. Большинство исполнителей (хотя и не все) были немцами. Их общее число неизвестно, хотя Даниэль Гольдхаген (Goldhagen, 1996: 168) называет приблизительную цифру в 330 тысяч человек. На долю каждого профессионального палача приходилось таким образом 65 убитых. Это были массовые и постоянные экзекуции, к которым были привлечены тысячи людей, вначале слабо или никак не связанных с нацизмом. Обычные люди при необычных обстоятельствах становятся убийцами (тезис 8).
В главе 1 дано перечисление таких мотивов. Фанатичные убийцы были заражены предрассудками, свойственными всей Германии. Заурядные бюргеры были кровавыми антисемитами, пишет Гольдхаген (Goldhagen, 1996), нацистам даже не приходилось натравливать их на евреев. Такими же были и обычные украинцы, предполагает Сэбрин (Sabrin,1991: 242). Остальные тоже вполне обычные люди были вынуждены делать то, что делали их коллеги из организаций, которые мы описали выше. Попытка остаться непричастным могла быть сурово наказана вплоть до увольнения из рядов организации. Люди убивали, потому что их вынуждали убивать, утверждает Кристофер Браунинг (Browning, 1993), ссылаясь на случай 101-го полицейского батальона, приданного для усиления айнзацгруппе. Р. Б. Бирн (Finkelstein & Birn, 1998: 98-100) подтверждает мнение коллеги: «исполнителями казней были вполне нормальные люди, знающие разницу между добром и злом», «обычные мужчины и женщины, такие же, которых можно найти в любой стране» и которые «могут совершать величайшие преступления в истории». Бирн подытоживает: «...и это есть самая сенсационная правда об исполнителях “окончательного решения”». Это могли быть убийцы из ненависти, убийцы по долгу службы, убийцы «за компанию». Это могли быть и функционеры бюрократического аппарата. Их причастность к геноциду мотивировалась не идеологическим или институциональным принуждением, а рутинной работой государственного механизма, что очень точно подметила Ханна Арендт (Arendt, 1965) в своем определении «банальности зла», воплощенного в кабинетных убийцах. И наконец, убивать можно ради карьеры или просто чтобы иметь надежную работу в трудное военное время. Другая категория – это хладнокровные прагматики, мародеры, убивавшие в целях личного обогащения – это убийцы ради наживы. В чистом виде такие типы встретить трудно, исполнителями двигали смешанные мотивы, меняющиеся применительно к обстоятельствам.
РАДИКАЛИЗАЦИЯ НАЦИЗМА
Исполнителей геноцида нам следует рассматривать в меняющемся историческом и социальном контексте эпохи, их собственной карьеры и биографии. Определив базовые составляющие нацизма, можно будет понять и разнообразие мотиваций. Исполнители были детьми своей эпохи – они прошли через Первую мировую, Веймарскую республику, нацистскую Германию, Вторую мировую войну. Нацистские представления об образе врага могли быть политическими, расовыми, антисемитскими. В зависимости от обстоятельств они могли меняться. Ганс Моммзен (Mommsen, 1991, 1997), Мартин Бросцат (Broszat, 1981) и другие исследователи проследили последовательность кумулятивной радикализации нацистского движения в 1933-1941 гг. Разберем, какое влияние это оказало на исполнителей.
Напомним также, что массовые казни начались далеко не сразу. Усиление кровавых репрессий шло по нарастающей в течение всего периода нацистского правления – единичные убийства, убийства десятков, потом сотен, потом тысяч людей... В 1930-е гг. граждане погибали в массовых уличных столкновениях, и число жертв постоянно росло. Людей уничтожали в учреждениях, где понятие смерти было привычным – в больницах и тюрьмах, и это были убийства по долгу службы, а не в приступе ярости. В 19401941 гг. массовые убийства переместились на поля сражений и были обусловлены логикой и законами войны. И лишь начиная с 1942 г. уничтожение людей стало институализированной практикой, резко отличной от убийств, узаконенных юридическими нормами или традицией. Впоследствии пролитие крови потребовало еще большей жестокости от исполнителей, да и сами они успели пройти к тому времени хорошую практику и закалку. Мы не должны впадать в ошибку теории демократии и считать, что глобальные результаты являются прямым продуктом личностной мотивации или идеологии отдельных лиц. Это наивная социология. Массовые движения опираются на институты власти, где идеология определенных людей в какой-то момент становится главенствующей. Лидеры, активисты и простые обыватели, ставшие случайно или осознанно исполнителями государственного проекта, могут иметь разные ресурсы власти и разные мотивы действий. Даниэль Гольдхаген (Goldhagen, 1996) явно заблуждается, утверждая, что немцы всегда были приверженцами истребительного антисемитизма. Критику этого положения мы находим у Финкель- штейна и Бирн, а также у Поля (Finkelstein & Bim, 1998; Pohl, 1997). До 80-х гг. XIX века в Германии не было еврейских погромов. В период перед Первой мировой войной антисемитизм в Германии достиг пика в конце XIX века. Даже сами нацисты воздерживались от антисемитских лозунгов на выборах, поскольку 0,7% населения страны было невозможно обвинить во всех бедах, переживаемых тогдашней Германией. Антисемитские «почвеннические»49 партии перед Первой мировой войной большой популярности не имели, исключая разве что Австрию. Антисемитизм существовал в Германии на бытовом уровне и никогда не претендовал быть краеугольным камнем государственной идеологии. Между бытовым антисемитизмом и расстрельными рвами для евреев – дистанция огромного размера. Лишь немногие семиты уезжали тогда из Германии. Большинство считало, что все скоро снова войдет в свою колею. Нацизм, внезапно пришедший к власти, вызывал разноречивые оценки. Уинстон Черчилль писал:
Я не знаю, будет ли Гитлер тем человеком, который ввергнет мир в новую войну, которая поколеблет основы нашей цивилизации, или он войдет в историю как человек, который возродит честь и спокойствие духа великой германской нации (Churchill, 1937:165).
Черчилль до конца не понимал Гитлера и его мотивы. Не понимал этого и Сталин. Не понимало большинство евреев. Не понимали потому, что к тому времени нацизм еще не завершил весь цикл радикализации. В этом процессе были кульминационные моменты. Немецкий расизм и антисемитизм обозначились в 1920-х гг. вначале среди крайне правых, потом в 1930-х гг. внутри рядов активистов нацистского движения, с 1939 г. эта идея овладела умами рядовых нацистов и немцев как таковых, в 1941 г. эта политика стала основополагающей. Перечисленные всплески радикализации мы можем объяснить лишь тем, что нацизм есть порождение фашизма, но при ином соотношении политических сил и с иной социальной базой. Нацистское движение как организационная структура базировалось на иерархии и военизированном товариществе. Эти факторы воздействовали на нацистское руководство, на массовое движение активистов и на радикализацию немцев вообще.
РАДИКАЛИЗАЦИЯ РУКОВОДСТВА
Он старался отдавать поменьше письменных приказов, своими руками он никого не убивал и даже не присутствовал на казнях, но именно он, Гитлер, был главным виновником геноцида. Соратники объясняли это так: «Гитлер приказал» (Gordon, 1984: 141). У Гитлера было две почти равновеликие страсти: ненависть к евреям и имперский этнический реваншизм. И то и другое было направлено на Восток. Он утверждал, что евреи виновны в Первой мировой войне и Русской революции. С 1919 по 1945 г. он твердил одно и то же: «Очистить нашу нацию от евреев». Его реваншизм не ограничился довоенными границами 1914 г., ему было нужно «жизненное пространство» (Lebensraum) на Востоке. Но «жидобольшевистский» режим стоял на его пути. С 1919 г. он призывал к уничтожению и евреев, и большевиков силами возрожденного рейха. Эта тема неизменно присутствовала в его речах, двухтомном «Майн кампф», «Застольных беседах».
Оставалось лишь определить дату «похода на Восток» и способ уничтожения его народа. Гитлер и элита рейха варьировали термины – Vernictung (истребление), Entfernung (устранение), Verbannung (запрещение). Термин Ausrottung (ликвидация) нечасто фигурировал до 1940 г., но и он не всегда означал физическое уничтожение. Было время, когда Гитлер ратовал за такие меры, которые бы вынудили евреев к «добровольной эмиграции» (Naimark, 2001: 62–64). Но то, что он неизменно называл евреев недочеловеками и паразитами, большевиков – непримиримыми врагами, а славян – низшей расой, говорит о том, что этот человек был начисто лишен морали, что бы мы ни подразумевали под этим словом. В «Майн кампф» он написал, что «можно было бы сберечь миллионы жизней в Первой мировой войне, если бы 12-15 тысяч еврейских предателей нации уничтожили отравляющим газом». Вероятно, это и было первоначальным планом Гитлера – уничтожить несколько тысяч, чтобы остальные в ужасе бросились вон из страны (Kershaw, 1998: 151-152, 249-250; 2000: 41-42,146,151).
Надо думать, что гитлеровский План А означал тотальную этническую чистку через вынужденную эмиграцию. Затем он перерос в План Б – «дикие» депортации. Политика в отношении славян и большевиков была не столь определенной, но от этого война на Востоке не стала менее бесчеловечной. Ведь речь шла о «жизненном пространстве» для немцев. Приверженность Гитлера к этническим чисткам и империалистической агрессии была ценностной рациональностью в чистом виде: политика подчиняется высшей цели, ценность которой абсолютна, а жертвы не принимаются в расчет. Теории рационального выбора для Гитлера не существовало: ради конечной цели он был готов поставить на карту все – судьбу страны и собственную жизнь.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги