Торнбер

Глава 23

Их наконец выпустили задолго после полудня на следующий день. Голодный и томящийся жаждой, Грэм вернулся в апартаменты своей семьи, чтобы принять гнев своей матери.

Её там не было, но его ждали бабка и сестра.

Карисса сразу же обняла его, крепко сжав его своими маленькими руками.

— Прости, что заставил тебя волноваться, — сказал он ей.

— По крайней мере, ты думаешь в правильном направлении, — прокомментировала Элиз Торнбер, наблюдая за ним.

— Прости, Бабушка, — сказал Грэм.

— Иди сюда, — сказала старая женщина. Она подержала его на расстоянии вытянутой руки, изучая взглядом. — У тебя что-нибудь поранено?

— Только моя гордость.

— Ба, — ответила она, — это не рана совсем.

— Я подвёл вас.

— Если скажешь это твоей матери, то я буду всё отрицать, но я не могу сказать, что совсем уж недовольна, — признала старая женщина.

Грэм был поражён.

— Не смотри на меня так, дитя. Ты слишком похож на своего деда.

— Которого? — спросила Карисса вслух.

— На обоих! — ответила Элиз. — Сам выбирай. Дункан Хайтауэр в молодости был почти таким же круглым глупцом, как мой муж.

— А что насчёт Отца? — сказала Карисса.

Элиз засмеялась:

— Мой сын был робким мальчиком. Он никогда не ввязывался в драки.

— Робким? Грэм определённо никогда не слышал, чтобы его отца так характеризовали.

— Да, — вздохнула Элиз. — Мой сын был чрезмерно милым. Его отец думал, что с ним было что-то не так. Дориан никогда никому не делал больно, даже руки ни на кого не поднимал, пока рос. Даже когда тренировался, он себя сдерживал, чтобы кого-нибудь не поранить.

— Но…

Она замахала руками:

— Да, да, я знаю, что вы, наверное, слышали. Ваш отец был великим воином, и мир скорбит от его потери, но пока Дэвон Трэмонт не попытался убить его лучшего друга, Дориан ни разу не вредил никому в гневе.

— И даже в тот раз первый удар получил не Дэвон, — сказала стоявшая в дверях Роуз.

Элиз вздрогнула, а затем тихо засмеялась:

— Я и забыла об этом.

— Что? Что забыла, Бабушка? — спросила Карисса.

— Это была ваша мать, — сказала Элиз.

Грэм в шоке уставился на неё.

— Он собирался убить Дэвона Трэмонта, но ваша мать вмешалась — или так мне сказали. Меня там не было, — объяснила Элиз.

— Но это же был не сильный удар… ведь не сильный, Мама? — сказал Грэм, ища подтверждения у матери.

— Он разбил мне губу, но это не было намеренным. Я застала его врасплох, и он ударил наотмашь, ещё не зная, что это была я, — сказала им Роуз. — Он потом годами за это винился.

— Как бы то ни было, — сказала Элиз, — они все теперь будут осторожнее. Людям уже давно пора научиться быть осторожными с Торнберами.

Роуз хмуро и неодобрительно глянула на Элиз:

— Могу я переговорить с тобой наедине? — Обе женщины ушли в комнату Грэма, и закрыли дверь.

Сестра снова обняла его, прежде чем спросить:

— Почему ты это сделал?

Грэм посмотрел в её доверчивые голубые глаза, и почувствовал стыд, но попытался скрыть его небрежной улыбкой:

— Я же сказал тебе, перед танцем — помнишь?

— Что сказал?

— Что я поколочу всякого, кто не пригласит тебя на танец, а также всякого, кто пригласит тебя на танец, — напомнил он.

Карисса немного поразмыслила над этим. Действительно, Перри не приглашал её танцевать, а с Лордом Эриком и Лордом Стефаном она танцевала. Все трое получили раны в устроенной Грэмом драке. Она знала, что он шутил, но всё равно подыграла ему, мягко похлопав его по ладони:

— Я и забыла! — с притворной серьёзностью воскликнула она. — В будущем я буду очень осторожна в том, к кому проявляю благосклонность.

Элиз вышла из его спальни, и Роуз окликнула его:

— Грэм, пожалуйста, подойди сюда. — Он вошёл внутрь, и она закрыла за ним дверь.

— Ты осознаёшь, что опозорил всю нашу семью, не так ли? Это — не повод для смеха, — наставительно сказала его мать.

— Осознаю.

— Мне пришлось просить прощения у Лорда Эрика и Лорда Стефана, чем ты тоже займёшься сразу после того, как мы тут закончим. Я пошлю в их дома дорогие подарки, чтобы возместить твоё оскорбление.

— Мне жаль, Мама.

— Ты хотел бы объяснить, что заставило тебя напасть на сына Капитана Дрэйпера посреди официального бала? — Её голос был спокойным, но он чувствовал скрывавшийся под слоем спокойствия гнев.

— Нет, Мама, не хотел бы.

Она сверкнула взглядом — такое предупреждение он не смел игнорировать.

— Почему нет?

— Потому что я не буду повторять лживые слова, даже чтобы оправдать свои действия.

— Значит, ты считаешь, что защищаешь кого-то другого. В этом дело?

Он слегка кивнул.

— Алисса заходила, надеясь тебя повидать, — сказала Роуз, меняя направление беседы. — Мы мило поболтали.

Грэм побледнел лицом.

— Не волнуйся. Я не сказала ей ничего непристойного. Она, похоже, искренне заботилась о тебе, — заверила она его. — Она имела какое-то отношение к твоей драке?

Грэм замер, боясь двигаться или даже дышать.

Роуз сузила глаза:

— Быть может, это имело какое-то отношение к вот этому? — Распахнув дверь его гардероба, она вытащила простое платье, которое там оставила Алисса. Роуз сжимала его в кулаке, её рука тряслась от гнева.

— Думаешь, я не бы не узнала?! — рявкнула она на него. — Так ты думал?!

Он уставился на неё в ответ, не в силах найти слова.

— Отвечай! — закричала Роуз. Её рука метнулась вперёд, и отвесила ему хлёсткую пощёчину.

— Пожалуйста, Мама, это не то, что ты думаешь…

— Не то? Ты осознаёшь, что я знала ещё до того, как нашла это платье? Это — лишь самое вопиющее доказательство. Каждое твоё слово и действие кричало правду всем на обозрение. — Повернувшись, она подхватила кусок ленты, лежавший на полу. — Это, кстати, не от твоей сестры.

— Кто ещё знает? — продолжила она — Из-за этого ты напал на молодого Мастера Дрэйпера? Обнаружил его прежние забавы с твоей зазнобой?

— Это ложь! — сказал Грэм, повысив голос.

— А! Вот он, тот самый строптивый мужлан, который избил молодого человека так сильно, что тот опасался за свою жизнь.

— Всё было не так, — возразил Грэм.

— Именно так всё и было! Только хулиган и трус будет бить лежачего. У этого бедного мальчика не было шансов! Ты избил его до полусмерти, чтобы прикрыть свою собственную вину! — бросила она обвинение.

— Это неправда, — сказал Грэм, из его глаз потекли слёзы. Однако внутри он остро чувствовал скрывавшееся в её словах зерно истины. — Всё было не так.

— Прекрати думать своим членом! Я вырастила тебя отнюдь не каким-то разгульным, сходящим с ума от похоти дураком, который дерётся на улицах за какую-то потаскуху!

— Нет! — закричал Грэм. — Не смей так говорить об Алиссе! — Он начал дрожать.

— Или что? — бросила вызов Роуз. — Побьёшь меня? Ты так теперь решаешь все свои проблемы?

— Нет. — Грэм захлопнул рот, пытаясь взять себя в руки. Ощущение было таким, будто его грудь вот-вот взорвётся.

Роуз наблюдала за ним, её собственное лицо покраснело — а потом она сделала глубокий вдох.

— Прости. Мне не следовало этого говорить, — сказала она ему. — Не думаю, что мне когда-либо в жизни было так больно.

— Я не пытался сделать тебе больно, Мама.

— А вот сделал! Я никогда не испытывала такого разочарования, нет… отвращения. Думаешь, твой отец желал бы, чтобы ты так себя вёл?

— Нет.

— Кто научил тебя так драться? — спросила она, но снова заговорила до того, как он смог ответить. — Не важно, я уже знаю ответ. Я слышала, как ты обратился к Сайхану. Это достаточно ясно.

— Будь моя воля, я бы вздёрнула эту скотину, — пробормотала она. — К сожалению, это — не вариант, — добавила она, говоря сама с собой, прежде чем снова посмотреть на сына: — Ты этого хочешь? Думаешь, твой отец этого хочет?

— Это не важно, — тихо сказал Грэм.

— Что?

— Я сказал «это не важно»! — громко повторил он. — Я — не Дориан Торнбер, и никогда им не буду. Это не его жизнь, а моя! Мне всё равно, что ты хочешь, или чего он хотел. Я хочу быть собой, Грэмом Торнбером! — Эти слова звучали для его собственных ушей как святотатство, но он чувствовал их искренне, до глубины своей души.

Леди Роуз Торнбер замерла, уставившись на сына широко раскрытыми глазами. Чуть погодя это стало для неё уже чересчур, и она отвернулась, глядя в маленькое, узкое окно.

Грэм наблюдал за ней, его гнев утихал, сменяясь безымянным ужасом. Плечи его матери двигались, однако никаких звуков от неё не доносилось. Он сказал то, что следовало сказать — и теперь не мог взять свои слова обратно.

— Ладно, — сказала она сдавленным от эмоций голосом.

— Мама…

— Ты прав, — тихо продолжила она. — Это — твоя жизнь, и у меня нет права пытаться жить её вместо тебя.

Он шагнул вперёд, пытаясь сократить разделявшее их расстояние, навести мост через растущую между ними пропасть.

— Это я виновата. Я слишком упорно пыталась защитить тебя, держать тебя подальше от того, что причинило бы тебе боль. Твой отец этого бы не хотел. У него было очень тяжело на сердце, ближе к концу, но он бы тебя учил. Я предпочла интерпретировать его слова так, как мне хотелось. Я не хотела тебя потерять.

— Ты меня не потеряешь, Мама.

— Уже потеряла, — тихо сказала она. — Где твой отец? Где твои деды? Ты заметил, что все мужчины в нашей семье мертвы? — Она встала, и покинула комнату, вернувшись мгновения спустя. Вид её лица разрывал Грэму сердце — её глаза были красными, а по лицу текли слёзы. Что хуже, в руках она держала копию Шипа, которую они с Мэттью повесили на стену.

— Вот, что их убило, — сказала она. — Всех до единого: моего отца, твоего отца, и отца твоего отца — все они погибли, сражаясь. — Она сунула оружие ему в руки. — Бери. Он твой. Учиться начнёшь завтра.

Щёки Грэма были мокрыми, когда он взял меч — тот меч, который он уже украл, хотя она этого и не знала.

— Я не умру. Теперь уже нет войн…

— Всегда есть войны, — тихо сказала она. — Мужчины всегда находят способы их начать, к добру или к худу. Однажды ты и сам найдёшь свою войну.

— Не найду…

Роуз прижала палец к его губам.

— Тихо. Я решила, и больше ничего не скажу, лишь дам тебе мудрый совет — то знание, которое получил твой отец перед смертью. Война — смерть, вне зависимости от того, убивает она или нет. Убивай или будь убитым — умрёшь ли ты, или сразишь врагов тысячами, это оставляет тебя мёртвым внутри. Каждая отнятая тобой жизнь будет стоить тебе частички души, так что решай осторожно. Никогда не плати, если оно того не стоит.

— Я заставлю тебя гордиться, Мама.

Она будто сжалась, даже когда его руки обняли её, пытаясь её успокоить.

— Я уже горжусь — гордая дочь, гордая вдова, и гордая мать. Гордость — всё, что у меня есть, и теперь, когда я впереди меня пожилой возраст, гордость — плохая замена для семьи.

Они плакали вместе, пока она не оттолкнула его.

— Хватит с меня, — сказала она тогда. — Больше никаких слёз, если будешь рыцарем — то будь лучшим. — Она оставила его стоять в одиночестве.

Он услышал голос Кариссы в другой комнате:

— Мама, что не так?

Его бабка вошла, и обняла его:

— Я ей говорила, что всё до этого дойдёт.

— Прости, Бабушка, — ответил он. — По-моему, я разбил ей сердце.

— Ш-ш-ш, — утешила она его. — Женские сердца не настолько слабы. Она поправится.