Убийца, ваш выход! Премьера

III

Доктор Разерфорд вошел в артистическую в весьма живописном виде. Засыпая, он для удобства выпустил свою накрахмаленную рубашку из брюк, и теперь она свисала, как смятая накидка рыцаря позднего Средневековья, прикрывая, как предположил Аллейн, расстегнутые брюки, которые держались на ослабленных подтяжках. Воротник рубашки был расстегнут, галстук свисал на грудь. Вместо пиджака доктор набросил на плечи пальто. Волосы взъерошены, лицо в пятнах.

Он остановился в дверях и, небрежно взмахнув рукой, обратился к Аллейну и Фоксу:

— Окруженный своими слугами, одетый в расшитый бархат, только что встав с софы, где я покинул мисс Гейнсфорд спящей. Я предоставляю себя для сожжения на полицейском костре. Что будете на нем готовить, мои гурманы?

Он стоял, отдуваясь и высокомерно на них взирая. «Если бы доктор был актером, — подумал Аллейн, — ему бы идеально подошла роль Фальстафа».

Разерфорд засунул руку под рубашку и, выудив из кармана табакерку, вдохнул табак, как будто пародируя манеры аристократа эпохи регентства.

— Говорите, — сказал он. — Предлагайте тему для обсуждения. Я весь внимание.

— Боюсь, что для обсуждения мне предложить вам нечего, — весело отозвался Аллейн. — Так что, мистер Разерфорд, мы будем играть в вопросы и ответы. Изволите присесть?

Доктор со своей обычной стремительностью плюхнулся в ближайшее кресло. И, как бы опомнившись, принялся прикрывать рубашкой колени, как барышня.

— Извините за некоторый непорядок в моей одежде. Я только проснулся.

— Я хочу знать ваше мнение, — сказал Аллейн. — Как вы полагаете, Беннингтон был убит?

— Нет, — ответил доктор без колебаний.

— Нет?

— Нет.

— А нам кажется, что да.

— Почему?

— Возможно, это станет ясно после того, как я сниму с вас подозрение.

— Вы подозреваете меня в совершении этого вздорного поступка?

— Нет, если вы сможете доказать свою невиновность.

— Боже, — в сердцах воскликнул доктор Разерфорд, — если бы я надеялся, что это сойдет мне с рук, я бы непременно его пристрелил! Бен был отъявленным негодяем.

— В каком смысле?

— Во всех, клянусь Янусом. Пьяница, изводивший жену. Эксгибиционист. И, что самое главное, этот скотина уродовал мою пьесу. «Он подлый скаред, вот он кто»[†††††††]. Скажу прямо, если бы я, сидя в своей ложе, мог уговорить Бога снизойти с Небес и поразить Бена молнией, я был бы счастлив.

— Молния? — Инспектор вскинул брови. — Это одно из немногих орудий убийства, которые мы серьезно не рассматриваем. Будьте любезны рассказать, где вы были между его уходом со сцены и вашим следующим выходом.

— Позвольте быть кратким. В ложе. За кулисами. На сцене.

— Когда точно вы покинули ложу?

— Когда они начали демонстрировать публике свои гримасы и ужимки.

— Вы заметили что-нибудь примечательное?

— К сожалению, нет.

— С какой стороны вы вышли на сцену?

— С той же, что и актеры.

— Когда вы шли по переходу, вас кто-нибудь видел, сэр?

— Нет, насколько мне известно.

— Что касается вашего присутствия в ложе, то свидетелем в данном случае была публика. Если я не ошибаюсь, девятьсот человек.

— Да, был аншлаг, несмотря на потуги двух актеров испортить мою пьесу, — ответил доктор, закладывая в ноздри большую порцию нюхательного табака.

— Вас кто-нибудь навещал в ложе?

— После первого акта никто. Потому что я заперся. — Доктор с шумом втянул табак. — Терпеть не могу компанию.

— Во время спектакля вы заходили за кулисы?

— Конечно. В двух антрактах. Главным образом, чтобы увидеть эту девчонку.

— Мисс Тарн?

— Ее. Опрятная малышка. И будет хорошей актрисой. Если только ее не испортят эти ничтожества, которые теперь правят нашим театром. В широком смысле слова, я имею в виду.

— В антрактах вы заходили в гримерные?

— Я заходил в кабинет в конце коридора. Хотите, называйте его гримерной.

— И когда вернулись в ложу?

— Как только подняли занавес.

— Понятно. — Аллейн задумался. — Доктор Разерфорд, вам известен некто по имени Отто Брод?

Доктор довольно громко охнул. Его глаза выпучились, ноздри раздулись. Затем он оглушительно чихнул. Носового платка под рукой не было, и он воспользовался нижней частью рубашки, открыв беспорядок, царивший у него ниже талии.

— Отто Брод? — повторил доктор, глядя на Аллейна поверх подола рубашки. — Никогда о таком не слышал.

— Говорят, его корреспонденция представляла определенную ценность, — туманно намекнул Аллейн.

Доктор мотнул головой:

— Не понимаю, о чем идет речь.

Аллейн решил оставить Отто Брода в покое.

— Думаю, вас не удивляет, что я уже наслышан о событиях последних нескольких дней. Что касается репетиций и изменения в составе исполнителей.

— Вот как? Тогда вам, наверное, известно, что мы с Беном ужасно скандалили каждый день. — Доктор сделал широкий жест. — Если вы ищете мотивы, то их целый вагон. Мы ненавидели друг друга. Но я бы сказал, что из нас двоих более склонным к убийству был он.

— Скандалы имели отношение к роли, которой лишилась его племянница?

— Не только это. По существу, наши стычки являлись яркими проявлениями взаимной антипатии. Но главным образом я был недоволен его игрой в моей пьесе и не переставал требовать, чтобы его племянницу вернули к ее убогому существованию в том жалком театрике, откуда она пришла, и поставили на роль эту девочку.

— И вы в конце концов, кажется, победили?

Доктор махнул рукой.

— Разве это победа?

Аллейн посмотрел на доктора в упор.

— Вы не возражаете, чтобы вас обыскали?

— Зачем?! — воскликнул доктор, вскакивая с кресла.

— Кстати, — сказал Аллейн, — как медик, что вы скажете относительно удара, который накануне смерти Беннингтон получил в скулу? Он мог после этого потерять сознание? Если учесть состояние алкогольного опьянения.

— А кто говорит, что он получил удар в скулу? Это, наверное, у него гипостатическое изменение цвета. — Доктор Разерфорд уставился на подошедшего к нему Фокса. — Чего вы хотите?

— Будьте добры вынуть руки из карманов, сэр.

— «Смотри не позволяй, чтобы нас, ночную гвардию, обзывали дневными грабителями»[‡‡‡‡‡‡‡].

С этими словами он послушно вынул руки из карманов, при этом их вывернув. Оттуда к его ногам полетели различные предметы: карандаши, табакерка, бумажные листки, коробочка с таблетками, программка спектакля, записная книжка и наполовину съеденная плитка шоколада. Над этой коллекцией витало облачко нюхательного табака. Фокс, наклонившийся все это собрать, вдохнул табак и начал чихать. Доктора одолел приступ беспричинного смеха, и он затопал на месте, сминая свое рассыпавшееся имущество.

— Мистер Разерфорд, — твердо произнес Аллейн, — я был бы вам безмерно благодарен, если бы вы перестали вести себя как клоун. Пожалуйста, не надо топтать свои вещи.

Доктор вернулся в кресло и с брезгливым видом очистил с подошвы ботинка прилипшую шоколадку.

— Да горите вы огнем! Из-за вас, черт побери, пропала унция лучшего рэпи, самого крепкого нюхательного табака.

Фокс собрал с пола рассыпанные вещи доктора, отложил в сторону. Затем соскреб с его подошвы частицы раздавленных таблеток и нюхательного табака. И отправил их в конверт.

— Полно стараться, Доберри[§§§§§§§], — проговорил Разерфорд, неодобрительно глядя на него.

Аллейн встал, возвышаясь над сидящим доктором.

— Думаю, вам пора с этим кончать.

Доктор промолчал, состроив нелепую гримасу.

— Мистер Разерфорд, — продолжил инспектор, — вы разыгрываете комедию, ломаетесь, но, заверяю вас, неубедительно. Это все плохо пахнет, похоже на отвлекающий маневр. Позвольте мне сказать, что Беннингтона действительно ударили по лицу. Мы знаем, кто и когда это сделал. Ссадину он потом замазал гримом. Я хочу, чтобы вы пошли со мной. Где ваш пиджак?

— «Порфиру дай, корону мне надень. Томлюсь я желанием бессмертья»[********], — возопил доктор.

Фокс вышел и вскоре вернулся с его помятым пиджаком.

— Мистер Аллейн, в карманах ничего.

Аллейн кивнул и протянул пиджак доктору Разерфорду, который перекинул его через плечо.

Они двинулись к складу декораций. Констебль Лемпри прошел вперед и открыл дверь.

Теперь уже тело Беннингтона немного окоченело. И его лицо имело выражение молчаливого согласия со всем, какое можно часто видеть у мертвых. Аллейн перочинным ножом соскреб грим с левой скулы. Фокс держал кусок картона, куда он клал частицы грима, как художник, работающий с палитрой. На коже ясно проступило пятно.

— Вот, — произнес Аллейн и отошел в сторону, чтобы доктор Разерфорд мог увидеть.

Тот хмыкнул.

— Приличный удар, если это был удар. И кто это сделал?

Аллейн не ответил. Он обошел покойника и продолжил счищать с лица грим.

— Если вы полагаете, что это могло привести к смерти, — сказал доктор, — то сильно ошибаетесь. И сознание от такого удара потерять невозможно.

Фокс принес крем и полотенце, с помощью которых Аллейн закончил свое дело. Доктор наблюдал за ним с некоторым беспокойством.

— Черт побери, зачем вы меня сюда привели?

— Хотел услышать ваше мнение по поводу ссадины. Все, Фокс. Фургон прибыл?

— Он в пути, сэр, — ответил детектив, заворачивая кусок картона в бумагу.

Аллейн посмотрел на доктора.

— Вы думаете, жена захочет его увидеть?

— Нет. Но если надо, притворится, что захочет. Она это умеет. Только зачем ее расстраивать? Что это даст?

— Наверное, все же следует у нее спросить?

— Почему, черт возьми, вы не отпустите ее домой? Это выше моего понимания. И мне жутко наскучило общество Бена. Куда вы меня теперь направите?

— Вы можете подождать на сцене или в какой-нибудь незанятой гримерной. Или в кабинете администратора. Я думаю, он открыт.

— Верните хотя бы мой нюхательный табак.

Аллейн повернулся к детективу:

— Фокс, передайте, пожалуйста, доктору Разерфорду его табакерку и остальные вещи.

Доктор нерешительно направился к двери. Затем оглянулся и проговорил, глядя исподлобья на Аллейна:

— Инспектор, предположим, я бы признался, что это я дал Бену по морде. Что тогда?

— Ничего, — ответил Аллейн. — Я бы вам просто не поверил.