Увеселительная прогулка

23 августа, 11 часов 30 минут КВАРТИРА РОДИТЕЛЕЙ СИЛЬВИИ В БИЛЕ

— Почему ты вечно сваливаешься как снег на голову? — спросила мать Сильвии. — Нельзя было позвонить? Взяла и приехала. А если бы меня не оказалось дома? Садись, садись. Снимай плащ. Зачем ты вообще надела плащ? Что, у вас в Цюрихе дождь? Почему ты не захватила с собой Оливера? Как поживает Эп? Эпа мы теперь совсем не видим, неужели он Так занят в своей газете? Господи, уже семнадцать лет, как вы женаты! Этого года мне никогда не забыть, у меня было такое чувство, что это самый ужасный год в моей жизни, не считая, разумеется, того, когда я вышла за твоего отца. Господи, зачем я вышла за Густава, ты только посмотри, как я живу…

Сильвия сняла плащ и повесила его на спинку стула.

— Оливер же в школе, — сказала она.

— Хочешь кофе? А может быть, рюмку вина или вермута или что-нибудь еще? У меня и пирожные есть.

— Ты все еще состоишь в своем обществе любителей птиц? — спросила Сильвия.

Она опустилась на софу и принялась разглядывать свои ноги и потертый выцветший ковер. Мать поставила на стеклянную крышку курительного столика бутылку красного вермута и два бокала. Она тоже села.

— На новый ковер он мне денег не дает, скупердяй этакий. Он лучше в трактир пойдет. Я думаю, у него есть любовница. Какая-нибудь официантка…

— Но мама, ведь папе уже семьдесят три года! — воскликнула Сильвия.

— Ну и что?! Я ведь не говорю, что он с ней спит. Мужчины и в таком возрасте ухитряются брать свое.

— Почему же ты вышла за отца?

— Я работала у него секретаршей на часовом заводе.

— Это еще не основание для того, чтобы выйти замуж.

— Он хотел на мне жениться.

— Ты могла сказать «нет».

— Но мне хотелось сказать «да».

— Вот видишь!

— Знала бы ты, как нас воспитывали…

— Как?

— В католическом духе.

— А что это значит?

— Правда, я была католичкой только формально. Не то чтобы я сомневалась, есть ли бог, но вот в церковь… Вспомни, ты когда-нибудь видела, чтобы я ходила в церковь?

— Ну так в чем же дело? — спросила Сильвия.

— И не спрашивай, — ответила мать. — Густав уже тогда занимал положение, все ждали, что он вот-вот станет директором, коммерческим директором он был и в то время, когда мы с ним обручились, и сам распоряжался на заводе всеми финансами.

— Ты пошла за него потому, что этот брак означал для тебя материальную обеспеченность?

— Потому, что он упорно хотел жениться только на мне, и ни на ком другом.

— А вот наш Герберт проучился десять лет, но так ничего и не добился.

— Да, к сожалению, — согласилась мать.

— Нет, — ожесточенно возразила Сильвия, — неверно, что он ничего не добился, он добился как раз того, что ему по душе, а большего ему не достичь.

— Да, я думаю, Герберт доволен своим положением.

— Но ведь ты хотела, чтобы твой сын стал профессором.

— Да, у меня были свои планы на этот счет.

— А какие планы были у тебя на мой счет?

— Ты права, Герберта я любила больше. Но я уже загладила свою вину перед тобой.

— Когда и как?

— Я тебе помогала, когда ты вышла замуж.

— Ты сделала все, чтобы помешать моему замужеству.

— Но когда вы все-таки поженились, я тебе помогала.

— Ты даже не приехала на свадьбу.

— Я подарила тебе полдюжины простынь и пододеяльников, а папа послал двадцать белых роз.

— А когда я тебе сказала по телефону, что я беременна…

— Вполне понятно, что тогда это показалось мне безумием. Твой муж — мелкая сошка, его заработка едва хватало вам на стол… Ну а кто купил тебе детскую коляску, оплатил твое пребывание в больнице — это, между прочим, была частная клиника, — кто пригласил тебя, твоего мужа и Оливера на месяц к морю? И вообще откуда мне было знать, что твой муж и правда выйдет в люди?

— Как это он «вышел в люди»?

— Во всяком случае, теперь я тебе завидую. У тебя хватило смелости выйти за настоящего авантюриста, можно сказать, за босяка, ничтожество, а сегодня твой муж солидный человек, главный редактор, у вас собственный дом с плавательным бассейном, две машины, моторная лодка, а посмотри на меня… — Мать Сильвии встала и подошла к балконной двери, чтобы опустить шторы — в окно било солнце.

— Я развожусь с Эпом, — сказала Сильвия и тоже встала.

Мать не обернулась, но, не успев опустить шторы, так и застыла с поднятой рукой. Оконное стекло отражало ее постаревшее лицо. Она молчала.

— Я никогда его не любила, — медленно произнесла Сильвия.

Мать вернулась на прежнее место.

— Неправда, — сказала она.

— Правда. Я нуждалась в Эпе, но никогда его не любила.

— И давно ты поняла, что не любишь его?

— Я была влюблена в него, когда мы поженились. Вот и все. А когда я узнала, что у меня будет ребенок, я его возненавидела.

— Значит, все эти семнадцать лет…

— Шестнадцать, — сказала Сильвия.

— И что теперь?

— Я ухожу.

— Куда?

— Я познакомилась с другим человеком.

— А что по этому поводу говорит Эп?

— Что он может сказать?

— Кто этот другой?

— Фотограф. Он моложе Эпа. Тоже женат. Разводится.

— Из-за тебя?

— Тебе известно, что я уже шестнадцать лет не сплю с Эпом?

— А с другим ты живешь?

— Да.

— Эп знает?

— Конечно.

— Ты сама ему сказала?

— Эп всегда умел обо всем догадываться.

— Выходит, ты виновна в супружеской измене?

— Да.

— И это привело к разводу?

— Да.

— Значит, ты в худшем положении.

— Знаю, я в руках у Эпа.

— Тебе нужны деньги на адвоката?

Сильвия накинула на плечи плащ, взглянула на часы и сказала:

— До Цюриха мне добираться не меньше двух часов, а в пять Оливер приходит из школы.