Увеселительная прогулка

26 августа, 9 часов 10 минут. КАБИНЕТ ПРОКУРОРА ПО ДЕЛАМ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ДОКТОРА ЛУТЦА

— Первым делом я хотел бы услышать от тебя вот что, — начал Лутц. — Как это у вас бывает с девушками?

— С какими девушками? — спросил Оливер.

— Я хочу сказать, как все происходит — между тобой и девушкой.

— Вполне нормально.

— Так. Вполне нормально. Значит, по-твоему, это вполне нормально, когда шестнадцатилетний мальчишка вступает в интимные отношения с девушками?

— Да. Я начал в четырнадцать лет.

— Повтори еще раз.

— Я начал в четырнадцать лет.

— Расскажи-ка мне, как это было.

— Я пошел с ней в кино.

— Вечером?

— Да.

— Родители без всяких позволили тебе пойти в кино?

— Не помню. Может, я сказал маме, что иду к товарищу делать уроки.

— В какое время года это было?

— Кажется, осенью.

— Значит, ты пригласил девушку в кино? Твою соученицу?

— Нет, я пошел в четвертый округ.

— Зачем?

— Фабричные девчонки лучше.

— Ну, скажешь тоже.

— И потом, кинотеатры на Лонгстрит мне больше нравятся.

— Лонгстрит — это, по-видимому, Лангштрассе?

— Да.

— Где ты познакомился с той девушкой?

— А я с ней не знакомился. Ведь всем известно, где они стоят — на каком углу, у какого кино — это проще простого.

— Значит, ты пошел туда и прямо заговорил с незнакомой девушкой?

— Сначала я к ним присмотрелся, а потом пригласил ту, которая мне больше всех понравилась.

— И эти девушки легко соглашаются?

— Так они ж не дуры!..

— И они знают наперед, чем дело кончится?

— Вот тут нужен наметанный глаз. Бывают и такие, что ломаются.

— А у тебя, значит, наметан глаз на тех, которые не ломаются?

— Случалось и мне промахнуться.

— Итак, ты пригласил девушку в кино, ну, а потом — что ты делал после кино?

— Проводил ее домой.

— Как она выглядела?

— Мне нравится только один тип девушек: длинноногие, изящные, волосы коротко стриженные, под мальчика, теперь уже так не носят.

— А как они одеты, тоже имеет значение?

— Конечно. Я люблю девчонок в джинсах, синих или белых, в мини-юбках и высоких сапогах, выше колена, в общем, в этом роде.

— Интересно. Ты проводил ее до дверей?

— Нет, дальше.

— Она впустила тебя в квартиру?

— Нет. Ее папаша надрался, и там нельзя было.

— Что значит «надрался»?

— Ну, пьян был, и она мне сказала: когда отец пьян, он всегда очень ревнивый.

— И как же ты поступил?

— Как поступил бы всякий на моем месте. Хочешь заниматься со мной любовью? Или просто: хочешь? Или еще как-нибудь. Она сказала: да, пойдем в погреб.

— Ну, а в погребе?

— На ступеньках погреба я ей сказал: давай раздевайся, а она говорит: ты захватил с собой?.. Я сказал: нет, но я буду начеку…

— Начеку?

— То есть отпущу ее в критический момент.

— Ну и?..

— Она была молодчина, я многому от нее научился.

— Значит, вы имели половое сношение?

— Конечно.

— А потом?

— Потом пошли в кафе и пили колу.

— И ты уже два года этим занимаешься?

— Если повезет и найдется подходящая девчонка.

— А бывает, что не везет?

— Да.

— У тебя бывали интимные отношения со взрослыми женщинами?

— С одной приятельницей моей матери.

— Ну, скажешь тоже.

— Она сама меня заставила. Ее муж всегда в разъездах, у него чайный магазин. Вот она и развлекается.

— Тебе это доставило удовольствие?

— Мне это всегда доставляет удовольствие.

— Расскажи-ка мне теперь, как это бывает, когда тебя соблазняет взрослая женщина.

— Взрослые женщины обычно умеют лучше, чем зеленые девчонки.

— Что ты хочешь этим сказать — умеют лучше?

— То и хочу сказать…

— Расскажи-ка подробней.

— Что я должен вам рассказать?

— Что ты имеешь в виду?

— Да тут ничего интересного нет: вскочил в седло — и галопом.

— Галопом?

— Ну да, можно выразиться и так.

— Да, ничего не скажешь, язык у вас образный. А с Рут Кауц ты прежде тоже играл в такие игры?

— Да, и мы оба дико возбуждались.

— Так что вам было уже не до игр?

— Она-то вообще хотела только играть и больше ничего…

— Почему только играть?

— Так она же боялась.

— Чего она боялась?

— Забеременеть.

— Я полагаю, вы запаслись предохранительными средствами!

— Но вы же знаете…

— Нет, нет, я не знаю.

Я хочу сказать, что надежны, в конце концов, только таблетки. Все остальные средства могут подвести. Этого Рут и боялась.

— Так что вы не жили по-настоящему?

— Мы играли… а потом я ее атаковал.

— Что ты под этим разумеешь?

— Я хочу только сказать, что я неожиданно бросился на нее.

— Чтобы взять ее?

— Это ведь тоже образно: взять.

— Отвечай!

— Конечно, чтобы взять. А она вдруг стала орать. Мне больно, — орала она, — ты меня искалечишь! Тогда я зажал ей рот обеими руками. Чтобы она не орала… И она не могла больше орать.

— Ну, а потом?

— Потом смотрю, а она мертвая.

Пауза.

— Ты знаешь, что я намерен предъявить тебе обвинение в убийстве?

— Нет.

— Ставлю тебя в известность.

— Но вы же не можете этого сделать.

— Чего я, по-твоему, не могу?

— Этого… насчет убийства…

— Ты сознался в убийстве три раза подряд.

— Но ведь я не убивал Рут.

— Вот как. Ты ее не убивал?

— Нет.

— Зачем же ты сознался?

— Сам не знаю.

— Следует ли это понять так, что ты отказываешься от своих показаний?

— Я должен подумать.

— Скажи, Оливер, что это с тобой вдруг случилось?

— Возможно, Рут и погибла, но я ее не убивал.

— Если она, возможно, погибла, то каким образом?

— Просто утонула.

— При каких обстоятельствах?

— Когда каталась на водных лыжах.

— Вот оно что! И ты хочешь, чтобы я тебе поверил?

— Но это же правда.

— Так почему же ты не прибежал в полицию сразу после катастрофы и не сообщил о случившемся? Ведь у тебя есть моторная лодка, ты мог спасти девушку, ты хорошо плаваешь и даже учился спасать утопающих…

— Я ничего не знаю. Несколько секунд я не оборачивался, потому что навстречу шла яхта, а когда я наконец оглянулся, Рут уже не было. Это даже странно. Была Рут — и нет ее. Только лыжи медленно уплывают прочь. А Рут исчезла.

— Если в самом деле так было, почему ты сразу не сообщил?

— Испугался. То есть ничего я не испугался. Просто я об этом забыл. Забыл, и все. Только вечером я опять о ней вспомнил.

— Допустим, ты был в состоянии шока, но почему же ты не рассказал об этом позднее, когда пришел в себя и вспомнил?

— Честное слово, не знаю.

— А почему ты все три раза рассказывал все по-разному?

— Вот честное слово, не знаю. Я не знаю даже, я ли все это говорю. Может, это совсем не я.

— В твоей последней версии с несчастным случаем есть только один изъян: я в нее не верю.

— Вот видите.

— Где одежда Рут?

— Может, я ее забрал.

— А туфли оставил?

— Какие туфли?

— Так ведь на основании этих туфель…

— Да, да, теперь я вспомнил… Но знаете что?

— Нет, не знаю.

— Может, я вообще не видел Рут. Или же я в тот вечер пришел в наш домик на озере и застал там Рут с другим, а я с чем пришел, с тем и ушел…

— Как она могла быть с другим в домике, принадлежащем твоему отцу?

— Все мои товарищи… когда им надо уединиться с девушкой… я им даю ключ от домика.

— Ну и кому же ты дал ключ в тот вечер?

— Не могу вспомнить.

— Ну что ж, я дам тебе возможность освежить твою память. Тебя сейчас отведут обратно в камеру.