Великая Отечественная на Черном море. часть 2

Главные удары противник наносил по хутору Пятницкого, хутору Меркушева, по районам Камышовой и Стрелецкой бухт. По всему фронту разгорелись тяжелые бои, длившиеся с неослабевающей силой целый день. Наши войска отчаянно отстаивали первый рубеж, который поддерживала артиллерия армии, получившая ночью немного боезапаса, доставленного самолетами. Ожесточенный бой шел также в районе железнодорожного вокзала и Куликова поля между противником, стремившимся быстрее овладеть городом, охватывая его с юго-запада, и нашими отдельными подразделениями армии и Береговой обороны, не успевших отойти, и группами рабочих, большинство которых погибло.

Отделы армейского тыла не просто «свернули» свою работу, а попросту бросили имущество и остававшиеся боеприпасы. По воспоминаниям начальника боепитания полка Рубцова, он по приказанию командира полка был направлен за боеприпасами и в районе городка 35-й батареи обнаружил десятки автомашин с различным имуществом и боеприпасами. Машины никем не охранялись и были фактически брошены. Инициативный «начбой» обнаружил полуторку, загруженную ящиками с патронами для автоматов и ручными гранатами. С большими трудностями по дороге, простреливаемой немцами, он доставил боезапас на позиции полка, ведущего бой в районе мыса Фиолент. Нужны ли здесь комментарии? Вы ознакомьтесь с перечнем трофеев, захваченных немцами после боев на мысе Херсонес.

Попытки Новикова организовать оборону 1 июля оказались малорезультативными из-за отсутствия связи с частями и их слабой управляемости. Позиции нашими воинами защищались «вахтовым» методом – с темнотой в окопах оставалось боевое охранение, а основная масса матросов и солдат шли к берегу под скалы, в надежде на приход кораблей. И даже эти, по сути, безобразные явления только свидетельствуют о том, что 2, 3 и даже 4 июля при наличии воли командующего флотом можно было под охраной «морских охотников» привести к берегам Херсонеса несколько десятков быстроходных сейнеров, мореходных баркасов для эвакуации защитников Севастополя. При условии гибели половины из них на оставшейся половине были бы вывезены сотни обреченных на смерть героев. Мне по-человечески жаль генерала Новикова, но и он не сделал даже того, что от него зависело. Как в той старой сказке, ему была поставлена задача – день простоять и ночь продержаться. Но за эти сутки он был обязан приложить максимум усилий, чтобы обеспечить эвакуацию нескольких тысяч офицеров армии и флота.

Заметьте, мы уже не ведем речь о боевых кораблях, прихода которых с таким нетерпением и надеждой ждали защитники Херсонеса. В том, что «…флот нас не бросит» убеждали «серую» пехоту бывалые моряки… Ржавого железа, пропахшего нужниками, пожалели Филипп Сергеевич? Интересно, во время удушья от приступов астмы вам, адмирал, юноши в окровавленных тельняшках не являлись? Брошенные командованием, наивные, как маленькие дети, солдаты и, особенно, матросы ждали, что за ними придет «Эскадра»… Итак, очередная ночь до следующего утра. А с рассветом, немного отдохнув, они возвращались в окопы, участвовали в атаках, гибли массами, но не теряли надежды на спасение. Они до конца верили вам, – адмирал Октябрьский. Ваша ранняя астма – это их загробное проклятие в качестве аванса от ожидавшего вас Ада, адмирал.

С вылетом командования Севастопольского оборонительного района в начале ночи 1 июля 1942 г. командир 109-й стрелковой дивизии генерал-майор П.Г. Новиков приступил к исполнению обязанностей старшего военачальника в Севастополе. Вся тяжесть руководства обороной последних рубежей по прикрытию предстоящей эвакуации старшего комсостава теперь лежала на нем и его штабе. Руководство штабом перешло к начальнику штаба дивизии подполковнику С.А. Комарницкому. Комиссар дивизии бригадный комиссар А.Д. Хацкевич становился старшим политработником. Генерал Новиков и его штаб расположились в соответствии с последним приказом командующего СОРа в казематах 35-й береговой батареи. Там же находился и его помощник по морской части с морской оперативной группой капитан 3 ранга А.Д. Ильичев, который теперь исполнял обязанности старшего морского начальника.

Перед Новиковым и Ильичевым стояли задачи, поставленные Октябрьским: первому силами оставшихся боеспособных частей армии и Береговой обороны прикрыть район эвакуации – рейдовый причал у 35-й береговой батареи и причал в Казачьей бухте; второму – организовать посадку старшего командно-политического начсостава армии и Береговой обороны в ночь с 1 на 2 июля на высылаемых для этого из Новороссийска 4 БТЩ, 10 сторожевых катерах, а также пяти подводных лодках.

Список этих кораблей Октябрьский вручил Ильичеву перед своим вылетом на Кавказ при инструктаже. Но как было уточнено позже начальником штаба флота Елисеевым, эвакуация на этом должна была заканчиваться. Такое решение командования СОРа подтверждается телеграммой Елисеева, посланной Новикову 05 ч. 40 минут 1 июля 1942 года, то есть сразу же по прибытие Октябрьского на КП флота. Текст этой телеграммы нам уже знаком: «…по приказанию КЧФ «Дугласы» и морская авиация присланы не будут. Людей сажать на БТЩ, СКА и ПЛ. Больше средств на эвакуацию не будет. Эвакуацию на этом заканчивать».

Содержание этой телеграммы является очередным подтверждением того, что речь шла только об эвакуации старшего командно-политического состава армии и береговой обороны. И решение это принято лично командующим флотом – вице-адмиралом Октябрьским. Из этого следует, что отзыв старших офицеров с позиций для предстоящей эвакуации – личная инициатива командующего.

По словам Гусарова, обеспечивающего связью морскую оперативную группу, он имел связь со штабом флота, с подводными лодками и тральщиками, где по штату были положены шифровальщики. С катерами – «морскими охотниками», документов на связь не было, управлять их действиями не было возможности, что изначально срывало план эвакуации. В связи с последней информацией вознакает естественный вопрос: какими средствами связи располагало командование, находясь на 35-й батарее?

Наличие и состояние связи, как важнейшего органа управления войсками СОРа, генералу Новикову досталось в самом ограниченном варианте. Вот что писал по поводу фактического положения со связью бывший начальник связи СОРа тогда капитан 3 ранга В.С. Гусев:

«Узел связи СОРа, перешедший на 35-ю батарею с 21.00 29 июня 1942 г. решением Военного Совета СОРа, нес 7 радиовахт на направлениях: Москва – Ставка ВТК, Москва – нарком ВМФ, Краснодар – штаб Северо-Кавказского фронта, Туапсе – ЗБФКП штаба ЧФ, корабли в море, подводные лодки в море.

Эта связь обеспечивалась двумя радиопередатчиками на 35-й батарее (один в радиорубке «Бухта-37» и второй на радиомашине, находящейся в капонире рядом с радиорубкой батареи «Бриз-МК»), а также 6-ю радиопередатчиками на КП КУРа (командный пост Крымского укрепрайона) на мысе Херсонес («Щука» – 2 шт., «Шквал», «Бухта-37» – 3 шт.)». Между радиорубкой 35-й батареи и КП КУРа был проложен кабель для ключевых линий и прямого телефона и сооружены антенные устройства, легко восстанавливаемые при повреждениях.

30 июня приемный радиоцентр на хуторе Отрадном, в связи с прорывом немцев по приказу командования был взорван. Личный состав ПРЦ во главе со старшим лейтенантом Б.Ф. Блументалем и политруком Киселевым отошел в район 35-й батареи.

Около 21.00 30 июня, как писал Гусев, была неожиданно потеряна прямая телефонная связь и ключевые линии с передающим радиоцентром на КП КУРа. Вероятно, прямым попаданием снаряда он был разрушен. Посланная группа связистов с младшим лейтенантом Н.И. Потемкиным не вернулась. Связь с ПРЦ капитан-лейтенанта В.С. Селиванова на КП КУРа не была восстановлена, что ставило связь ФКП СОРа в чрезвычайно трудное положение.

Когда В.С. Гусев эвакуировался на подводной лодке, то за себя на 35-й батарее оставил капитан-лейтенанта А.В. Суворова. Кроме того, из штаба СОРа на 35-й береговой батарее осталась небольшая группа оперативных работников штаба СОРа, командование 35-й береговой батареей с большой группой командиров из штаба Береговой обороны, а также начальник связи Береговой обороны капитан Н.И. Плотников.

При убытии командования СОР на Кавказ, с разрешения оперативных работников штаба были прикрыты и переданы на узел связи ЗБФКП (Туапсе) радиосвязи с Москвой и штабом Северо-Кавказского фронта. Таким образом, в распоряжении генерала Новикова осталась радиосвязь с узлом связи штаба флота на ЗБФКП в Туапсе и с кораблями в море. С этого времени связь генерала Новикова с Москвой и Краснодаром шла только по одной линии через ЗБФКП в Туапсе. По логике командующего флотом вице-адмирала Октябрьского решение это соотвествовало обстановке, а то приспичило бы Новикову выйти на связь со Ставкой, или с Генеральным штабом и доложить фактическую обстановку на херсонесском плацдарме…

Эти обстоятельства в значительной степени ограничили возможности радиопереговоров Новикова с вышестоящим командованием. К тому же в связи с планируемой эвакуацией «приморцы» своего узла связи на 35-й батарее не разворачивали. Не было и телефонной связи с частями, отсутствовала радиосвязь со штабом фронта в Краснодаре. Майор Попов из Отдельного полка связи Приморской армии утверждает, что после того, как в ночь с 29 на 30 июня командование и штабы Приморской армии и Береговой обороны перешли на 35-й батарею, они пользовались флотской связью.

В условиях наступившего кризиса в обороне Севастополя перемещения остатков частей армии на последние рубежи обороны, а также решения командования СОРа на эвакуацию командование армии не планировало восстановление связи с частями силами 110-го ОПС, что лишило Новикова связи и управления остатками войск на передовом рубеже от мыса Фиолент – хутор Пятницкого – истоки бухты Стрелецкой. Это очень серьезное обстоятельство.

Начальник морской оперативной группы (МОГ) капитан 3 ранга Ильичев в своем распоряжении имел оперативную группу. Член этой морской оперативной группы В.В. Гусаров в своих воспоминаниях написал: «После того, как я вошел в состав морской оперативной группы, капитан 3 ранга Ильичев представил меня генералу Новикову. По его приказу из шифрпоста ко мне провели прямой телефон, и он приказал мне, чтобы я с поста никуда не уходил и все шифровки докладывал только лично ему. В шифрпост никого не пускать и ни от кого, кроме него, шифровок не принимать.

Работы было много. Спать не приходилось. Из Новороссийска шли беспрерывные шифровки: «Держитесь, буду высылать корабли, подводные лодки», – сообщал командующий флотом».

По словам Гусарова, он имел связь со штабом флота, с подводными лодками и тральщиками, где по штату были положены шифровальщики. С катерами – «морскими охотниками», документов на связь с ними не было, так как по штату там не был положен шифровальщик, что сказалось самым пагубным образом в ходе эвакуации с 35-й батареи в ночь с 1 на 2 июля 1942 года.

По рассказу Бориса Островского, под Новороссийском на 9-м километре в то время находился выносной командный пост командующего флотом, откуда Октябрьский непрерывно вел радиопереговоры с Новиковым через передаточный пункт связи штаба флота в Туапсе. Забегая немного вперед, уточним, что после своей эвакуации из Севастополя в начале ночи 2 июля на одном из сторожевых катеров, Островский по вызову прибыл на выносной пост связи, где подробно докладывал Октябрьскому положение с обороной в Севастополе, поэтому Филипп Сергеевич отлично представлял себе обстановку на мысе Херсонесс.

При выходе из Новороссийска командиры катеров и тральщиков получили от своего командования инструктаж по вопросу эвакуации в самом общем виде: «…прибыть к району причала и принять людей с него, частью перегрузить на тральщики и после своей загрузки уходить…». Сколько осталось в Севастополе личного состава войск армии и флота и вообще, какая там сложилась обстановка с обороной, они не знали. Самое главное – им ничего не было известно о плане командования СОРа и флота по эвакуации в первую очередь старшего комсостава армии и флота. Это условие старались до времени держать в тайне... додержались. Не сообщили командирам катеров даже фамилию старшего руководителя эвакуации, чьи распоряжения они должны выполнять по прибытии на рейд 35-й батареи. Все это можно объяснить тем, что эвакуация не планировалась, не готовилась, началась неожиданно. Командование штаба флота в Туапсе и в Новороссийске не знало фактической обстановки в Севастополе, не представляло специфики «частичной» (?) эвакуации. Нужно ли уточнять, кто за это должен был нести ответственность?

Скученность личного состава на береговой черте в ожидании эвакуации создавало на батарее напряженную обстановку, которая еще более усилилась после поспешной эвакуации командования СОРа. В этих условиях перед помощником генерала Новикова по морской части капитаном 3 ранга Ильичевым стояла непростая, если не сказать большего, задача по организации эвакуации. Сначала надо было весь начсостав записать в списки распределения по кораблям, затем определить порядок их выхода из батареи на берег и проход к рейдовому причалу, когда вокруг будут находиться массы возбужденных, вооруженных людей. Затем организованно произвести посадку на сторожевые катера с последующей пересадкой на тральщики, которые по прибытии должны лечь в дрейф поблизости от рейдового причала.

Капитан 3 ранга Ильичев, проявляя беспокойство по поводу предстоящей эвакуации, дал несколько радиограмм начальнику штаба флота:

«Елисееву. Знают ли сторожевые катера, куда подходить? Прошу дать указание сторожевым катерам, подлодкам и кораблям подходить только к пристани 35-й батареи. 1.07.42 г. 11 час. 20 мин. Ильичев».

Такое беспокойство Ильичева объяснялось тем, что по плану командования СОРа эвакуация двух тысяч старших командиров планировалась только с рейдового причала 35-й батареи, при условии выхода из подземного коридора. Резервных вариантов посадки не предусматривалось.

Для того, чтобы представить себе объективную картину последних дней борьбы за Севастополь, в очередной раз воспользуемся почасовой фиксацией событий 1 июля 1942 года.

08 ч 47 мин. ПЛ «Л-23» (командир – капитан 3 ранга И.Ф. Фартушный) с руководящим составом СОРа (Фадеев, Васильев, Жидилов, Бочаров, Капитохин, Старушкин и др.), а также секретарем горкома партии Б.А. Борисовым, председателем горисполкома В.П. Ефремовым и секретарем горкома А.А. Сариной (всего 117 человек) вышла в Новороссийск.

Но вернемся к событиям ночи и утра 1 июля 1942 года на других участках фронта, все более сокращающейся территории СОРа. В условиях отсутствия оперативной связи и реальной возможности управления остатками войск передового рубежа обороны, Новиков и его штаб направили все усилия на создание второго рубежа обороны между бухтой Камышовой (хутор Пелисье) и хутором Гречанова, где сосредотачивались остатки 109-й, 388-й стрелковых дивизий, 142-й бригады и сводных батальонов из ВВС, ПВО, Береговой обороны и Приморской армии, которых поддерживала часть армейской артиллерии и 35-я батарея с небольшим запасом снарядов. Как передовой рубеж, так и второй не имели подготовленных в инженерном отношении позиций, что приводило к большим потерям от огня артиллерии и авиации противника.

Одновременно из числа самостоятельно прибывающих в район 35-й батареи и Херсонесского полуострова остатков частей, подразделений и групп шло формирование сил обороны в непосредственной близости от 35-й батареи. Но сделать это в полной мере было уже невозможно по причине полной неразберихи, неуправляемости отдельных частей и групп с их общим стремлением эвакуироваться.

Несмотря на это организация обороны на подступах к 35-й батарее штабом Новикова продолжалась. В этот процесс включились командиры частей, отходивших в район 35-й батареи. Так, например, командир 9-й бригады морской пехоты полковник Благовещенский в своем отчете отмечает: «…К 22.00 30 июня в районе 35-й береговой батареи мною была обнаружена группа в 150 человек, преимущественно 1-го батальона под командой командира батальона т. Никульшина. Им было приказано оборонять подступы к 35-й батарее. 3-й батальон, занимавший оборону побережья до 24.00 30.06, оставался на занимаемом рубеже». Далее он пишет, что «в 8.00 1 июля правофланговая 1-я рота 3-го батальона заняла фронт обороны на рубеже – бухта Стрелецкая – выс. 30.6 – хут. Гороменко, где вела бой до 15.00 1 июля. Подразделения 3-й роты того же батальона заняли позиции на фронте южной части бухты Камышовая и бухты Казачья. А в 9.00 Благовещенский с военкомом бригады явился для доклада Новикову о проделанной работе».

По воспоминаниям начальника политотдела 9-й бригады морской пехоты Дубенко утром 1 июля остатки 1-го, 2-го, 3-го батальонов подходили к 35-й батарее. Начальник штаба бригады остался на КП 3-го батальона для прикрытия Стрелецкой бухты. Командир бригады Благовещенский и комиссар бригады Покачалов перед своим уходом для доклада Новикову поручили Дубенко собрать остатки бригады, которых оказалось около 300 человек. Все были включены в общую оборону от маяка до 35-й батареи, которая была разбита на секторы (А.В. Басов. «Крым в Великой Отечественной войне 1941-45 гг. Вопросы и ответы. Симферополь. Таврия. 1994 г., стр. 43).

Из последней информации стоит обратить внимание на то, что командиры батальонов 9-й бригады, проявляя разумную инициативу занимали оборону на заранее подготовленных позициях в районе высоты 30.8, с целью контроля дороги из города к устью Стрелецкой и Камышевой бухт. Это вполне естественно, так как в течение трех предшествующих недель 2-й батальон бригады оборудовал позиции в районе бухты Омега, а 1-й батальон находился на оборудованных позициях между хуторами Пелисье и Ухтомского на участке между устьями Камышевой и Казачьей бухт. То, что батальоны осуществляли на этих рубежах противодесантную оборону, не меняет сути дела – они находились на оборудованных позициях на пути движения немецких войск и были готовы встретить врага. После же доклада полковника Благовещенского генералу Новикову батальонам был выделен участок «…от маяка до 35-й батареи», то есть ,перед ними стояла задача непосредственного прикрытия аэродрома. Вот вам конкретный пример, когда, имея под рукой не менее 40 тысяч вооруженных бойцов, генерал Новиков был озабочен не созданием жесткой обороны а исключительно решал задачу прикрытия района планируемой эвакуации.

И все же, не все командиры выполняли приказания командования по занятию позиций перед фронтом 35-й батареи. По этому поводу можно привести воспоминания майора И. Пыжова из 953-го артполка 388-й стрелковой дивизии. Он, в частности, написал: «Остаток дня 30 июня и весь день 1-го июля мы располагались у 35-й батареи. Кто-то из старших моряков-офицеров формировал отряды и выделял им секторы обороны. Однако мы воспротивились этому. С нами был командир и комиссар полка, начальник штаба. Поэтому мы отошли дальше к маяку. Такое решение диктовалось еще тем, что в районе 35-й батареи накопилось слишком много войск, укрыться было негде, и мы могли стать жертвой первого авиаудара противника».

Другой участник обороны помощник командира батальона 7-й бригады морской пехоты старший лейтенант С.В. Ерошевич написал: «Приказа на отход к мысу Херсонес мы ни от кого не получали. Просто нечем было удерживать ранее занимаемые позиции. Прибыв на рассвете 1 июля на мыс Херсонес, мы остатком батальона комбата Бондаренко расположились у самого уреза воды, где до нашего прихода отдыхали летчики. В течение последующих дней занимали оборону в районе 35-й батареи и отражали нападение противника и дальше. А ночью ждали прихода кораблей».

И таких групп и подразделений было немало. Как вспоминает В.Е. Гуров из группы «017»особого назначения ЧФ: «…многие разрозненные части, потеряв над собою власть, стали самовольно уходить с передовой, пробираясь в бухты Казачью, Камышовую, надеясь на личное счастье попасть на корабль».

Между тем, на втором рубеже: хутор Гречанова – хутор Пелисье у бухты Камышовой занял позиции истребительный батальон ВВС ЧФ под командой лейтенанта И.П. Михайлика из 20-й авиабазы ВВС ЧФ. Из его писем следует, что батальон в составе трех рот, вооруженный стрелковым оружием, 4 пулеметами «Максим», 9 ручными пулеметами Дегтярева, одной ротой охранял побережье Камышовой бухты от высадки десанта противника, а остальными двумя взял под контроль дорогу из Балаклавы к Херсонесскому полуострову. Были вырыты окопы для борьбы с танками противника.

«В это же утро с побережья у мыса Фиолент был снят пулеметный взвод в составе 4 пулеметов «Максим» из состава 109-й дивизии для укрепления второго рубежа обороны. Пулеметы расположили на позициях через каждые 500 метров друг от друга», – написал пулеметчик 5-й стрелковой роты 2-го батальона 456-го погранполка Н.Ф. Карнаух.

Поток автотранспорта и немногочисленной техники из города к утру 1 июля иссяк, но не уменьшился поток мелких групп военных, одиночек и горожан. Шли разрозненно для безопасности от налетов авиации противника.

Находясь у бухты Круглой, где в землянках располагался тыл 92-го армейского инженерного батальона, командир взвода этой части лейтенант Н.Т. Кашкаров написал: «День 1 июля был характерен движением мелких отдельных групп военных, двигавшихся по дороге мимо бухты в направлении бухты Камышовой, мыса Херсонес. К середине дня этот поток усилился. Меня окружили 5 командиров резерва из наших войск. От них я узнал, что город ночью сдан. В войсках получен приказ на отход к мысу Херсонес, где надлежит ждать корабли для эвакуации. В этом потоке движения все перемешалось. В группах держались около младшего командира или командира, самое большее до капитана. Все большое начальство, как испарилось, как не было его» (ЦВМА. Хроника обороны Севастополя, л. 326).

Дорога к бухтам от самого Севастополя была изрыта воронками авиабомб и снарядов. Местами стояли разбитые или сгоревшие автомашины, повозки, лежали трупы людей, лошадей, валялись разные носильные вещи. Вражеские самолеты раз за разом на бреющем полете бомбили и обстреливали из пулеметов и пушек идущих.

К тому времени на берегах Камышовой и Казачьей бухт, у 35-й батареи, на Херсонесском полуострове у берега моря в районе Херсонесской бухты были сконцентрированы и находились в беспорядочном положении трактора, автотехника, артиллерийские орудия, орудийные лафеты, повозки и другая военная техника. Вражеская авиация весь день бомбила усиленно весь район Херсонесского полуострова, аэродром и район перешейка у 35-й береговой батареи.

В.Е. Гурин писал: «Все мы понимали трагичность создавшегося положения, но не теряли надежды на планомерную эвакуацию защитников Севастополя. Многие из нас подумывали о прорыве фронта в направлении Ялтинского шоссе, чтобы прорваться по открытой местности и уйти в горы для продолжения борьбы в тылу у врага».

По воспоминаниям командира истребительного батальона ВВС Михайлика: «Днем 1 июля со стороны дороги из Балаклавы стали появляться первые группы немецкой пехоты по 15-20 человек. Высылаемые навстречу взводы своим огнем старались не допустить противника в расположение боевых порядков батальона у Камышовой бухты. После 15 часов появились 3 немецких танка. Они были пропущены в глубину обороны, где их забросали гранатами, и по смотровым щелям был открыт пулеметный огонь. В результате боя танки повернули по балке в направлении 35-й батареи. Пехоту отсекли и она отступила к двум домикам городка 35-й батареи по дороге из Балаклавы в Камышовую бухту. Так велись стычки, переходящие в рукопашную с противником, весь вечер и всю ночь».

Если попытаться восстановить примерный ход боевых действий на левом фланге обороны СОРа, пользуясь скупыми сведениями их архивов и воспоминаний участников боевых действий этого дня, то сравнивая их с воспоминаниями Э. Манштейна и его схемой положения сторон в июне 1942 года из его книги «Утерянные победы», видно, что основное направление удара противника было со стороны Балаклавского шоссе в направлении район 35-й береговой батареи – Херсонесский полуостров с тем, чтобы отсечь и окружить на подступах к ним остатки наших войск, сражающихся на рубеже хут. Пятницкого – истоков бухты Стрелецкой и в городе.

Попытки противника своими передовыми разведгруппами автоматчиков и затем подошедшими несколькими танками, как это следует из сообщения Михайлика, продвинуться вдоль дороги из Балаклавы в Камышовую бухту были отбиты подразделениями батальона ВВС ЧФ и повернули в сторону 35-й батареи.

После проводов командования СОРа генерал Новиков и его штаб вплотную занялись налаживанием связи и управления войсками первого рубежа обороны, а также расстановкой частей второго рубежа обороны на подступах к 35-й батарее. Однако, наладить связь с войсками первого рубежа не удалось, и части там дрались самостоятельно под руководством комендантов секторов.

О положении с организацией обороны при принятии командования оставшимися войсками Приморской армии и частями Береговой обороны генерал Новиков говорил так: «Я не мог организовать лучшей обороны, чем она была. Принимая командование, я уже не имел связи, все было в движении. Офицерский состав здесь, в районе эвакуации. Оборона в самом городе не намечалась. Все мои попытки организовать сборные части не привели ни к чему. Мне со своим штабом было приказано уйти на кораблях».

Слишком просто со слов Новикова получается. Попробуем вникнуть в обстановку. Несмотря на критическую ситуацию, организация обороны 1 июля в составе секторов продолжала действовать. Что это было так, подтверждает начальник связи 95-й стрелковой дивизии подполковник И.Н. Пазников. «Не имея никаких указаний командующего армией и штаба, командиры секторов во взаимодействии всех имеющихся сил спланировали наступление по всему фронту. По сигналу громкое «Ура» и стрельбы из личного оружия поднялись в рост и нанесли поражение врагу. В середине дня по сигналу перешли в атаку, не имея артиллерии и танков. Атака была дерзкой и смелой. Немцы дрогнули и стали отходить. Эту атаку я видел и обеспечивал связью командование 4-го сектора. После атаки командный пункт 4-го сектора к 20 часам отошел в район 35-й береговой батареи левее левого ствола» (левого КДП – Б.Н.).

Когда остатки войск 4-го сектора отошли к 35-й батарее, Пазников отмечает любопытный факт: «…1 июля после 20 часов начальник штаба 95-й дивизии майор А.П. Какурин получил устное приказание от командующего армией генерал-майора Новикова через офицера-моряка составить список офицеров 95-й дивизии и с этим списком быть у вертикального люка батареи левого ствола через 30 минут. Состоялось общее построение начсостава дивизии. Всего оказалось 45 человек. Через 30 минут открылась крышка люка и поднявшийся моряк спросил: «Кто майор Какурин? Ваши документы!» Проверив их, моряк попросил Какурина спуститься со списком в люк, за ним спустился моряк. Крышка закрылась, и больше мы Какурина не видели».

Находясь в плену, генерал Новиков сетовал на то, что командование СОР, отозвав 29-30 июня старший комсостав соединений, резко снизило боеспособность частей… Кто же теперь заставлял самого Новикова, возглавившего оборону, продолжать процесс разрушения воинской организации, отзывая командиров из частей, занявших теперь уже последний рубеж? Кем ощущал себя генерал-майор Новиков: командующим войсками, ведущими смертельный бой или диспетчером транзитного эвакуационного пункта?

Как показывают многочисленные свидетельства, не до всех подразделений и групп наших войск в городе и в других местах обороны дошел приказ об отходе на новые позиции. Эти подразделения и отдельные группа бойцов и командиров вечером 30 июня, 1 и даже 2 июля вели с противником бой либо на старых позициях в окружении, либо отходили с исчерпанием боезапаса самостоятельно, иные дрались до конца.

Примеров на этот счет есть немало. В хронике Великой Отечественной войны на ЧФ есть такая запись: «Отдельные воинские части дрались в районах Юхариной балки и Куликова поля и продвигались на запад».

По рассказу жителя Севастополя О. Кондратьева: «Днем 1 июля через руины центра города (нынешняя площадь Лазарева) продвигалось небольшое подразделение наших бойцов в 20-25 бойцов. Красноармейцы несли на носилках раненого политрука. Все были при оружии и несли два противотанковых ружья. Спрашивали дорогу к мосту через Карантинную бухту. Неожиданно с верхней улицы над площадью показались немецкие танки. Бойцы рассредоточились и заняли оборону. Противотанковые расчеты открыли огонь и подожгли два танка. Враг отступил и вызвал авиацию, которая произвела штурмовку позиций наших бойцов. Кто они, безвестные герои, отдавшие свои жизни за Родину?».

По рассказу П.Е. Чепурного из 79-й курсантской (морской) стрелковой бригады: «Военком бригады полковой комиссар С.И. Костяхин сформировал в Лабораторной балке сводный отряд бойцов бригады из разных частей в 400 человек. В отряде было 2 орудия, несколько пулеметов, противотанковые гранаты. Утром 1 июля отряд принял бой на Балаклавском шоссе с танками и пехотой противника. Бой длился 1 час. Враг потерял до 20 танков подбитых и сожженных и сотни солдат. Потери отряда составили три четверти от общего числа. В последующих боях были уничтожены еще несколько танков. Костяхин был контужен и захвачен немцами и после зверских пыток расстрелян».

Из рукописи «Береговая артиллерия в героической обороне Севастополя 1941–42 гг.» полковника Л.Г. Репкова, бывшего на тот момент лейтенантом, командиром взвода управления 35-й береговой батареи следует, что «…к середине дня 1 июля противник подошел к городку 35-й батареи, что в 3-х км юго-восточнее от нее и начал там накапливаться».

По данным Моргунова первые группы противника появились в районе «городка» 35-й батареи к 18.00 часам вечера. По воспоминаниям Зарубы противник подошел к 35-й батарее на расстояние около 1 километра к 19 часам. По нему был открыт ружейно-пулеметный огонь, а затем открыли огонь орудия 35-й береговой башенной батареи шрапнельными снарядами, поставленными на картечь. Было выпущено 6 последних снарядов. Враг понес большие потери и отступил.

Воспоминания Михайлика, Репкова и Зарубы позволяют сделать вывод о том, что на рубеже, проходящем от истоков Стрелецкой бухты через хутор Пятницкого до хутора Фирсова, решительной борьбы организовано не было. Быть может, стоит уточнить, какие указания поступали генералу Новикову с КП фронта, и как он на них реагировал? В своей книге Моргунов приводит только две последние шифровки Новикова, но по свидетельству бывшего начальника шифрпоста Гусарова, шифровок, передаваемых в адрес командования, было много.

Вот краткие выдержки из его воспоминаний: «…Наступил рассвет. Бомбежка самолетами. Первая атака на батарею отбита. Первая шифровка командующему ЧФ. И так весь день 1 июля. Бомбежки, атаки танками и пехотой. За первый день было отбито 8-10 атак».

Писал генерал Новиков большие шифровки, указывая, сколько уничтожено фашистов, что захвачен фашистский танк и наши танкисты ведут огонь из него по противнику, сколько у нас раненых, что патроны на исходе, о рукопашных боях, одним словом, переписка была большая. Кроме исходящих шифровок от нас, было много от командующего флотом, который требовал доносить обстановку каждый час, сообщался каждый выход кораблей из Новороссийска.

Весь день шли жестокие бои, поступали раненые из Севастополя. Все это Новиков доносил командующему ЧФ. В первый же день шли шифровки от начальника штаба ЧФ Елисеева, который перечислял, какие корабли прибудут 1 июля поздно вечером. Эти шифровки доводились до всего личного состава защитников батареи. Они поднимали дух и героизм бойцов, зная, что о них помнят».

Если эти шифродонесения в адрес Октябрьского сохранились, то они бы могли прояснить более точно весь ход событий 1 июля и многое другое.

Чтобы отбить прорвавшегося на ближние подступы к 35-й батарее противника, генерал Новиков приказал собрать всех, кто может носить оружие, и организовать контратаку. В организации сил для этого отпора участвовал полковник Благовещенский со своим комиссаром. Для этой контратаки шла строгая мобилизация особенно в самой 35-й батарее. Так начальник шифрпоста Гусаров написал, что «...ко мне в шифрпост хотели ворваться автоматчики с полковником, которые по приказу Новикова выгоняли всех из батареи на ее защиту. Я полковника не пустил и позвонил Новикову. Новиков мне ответил: «Убери документы, позови полковника». После разговора с ним полковник ушел». Очень сомнительно, что в воспоминаниях Гусарова фигурирует полковник Благовещенский, иначе бы он сам об этом эпизоде указал в отчете, написанном по свежим воспоминаниям на Кавказе.

Очевидец и участник контратаки младший сержант Г. Вдовиченко из 229-го саперного батальона 109 стрелковой дивизии рассказал: «…С утра 1 июля я оказался в 35-й батарее. В конце дня на батарее началась мобилизация всех здоровых бойцов и командиров для контратаки. На выходе из батареи каждому, кто не имел оружия, давали винтовку, патроны и одну гранату на двоих. Каждый тридцатый, независимо от воинского звания, назначался старшим группы – командиром взвода.

Мы залегли у батареи в районе левого КДП. На башенку этого КДП поднялись три человека: моряк в форме капитана 3 ранга и два армейских командира. Флотский командир обратился к бойцам и командирам, находящимся вокруг, и сказал, что по приказу Ставки Севастополь разрешено оставить. Всю исправную технику нужно уничтожить. Что ночью придут корабли, и чтобы противник не помешал эвакуации, нужно его отогнать от района батареи как можно дальше. Атаку поддерживал счетверенный пулемет на автомашине, ведя огонь через головы атакующих. Противник не ожидал такой яростной атаки и откатился на несколько километров. Часть бойцов осталась на достигнутых позициях и закрепилась, а часть отошла к батарее» (А.В. Басов. Крым в Великой Отечественной войне 1941-45 гг. М. Наука. 1987 г.).

Другой участник этой контратаки старшина 1-й статьи И.И. Карякин, радист узла связи штаба ЧФ, написал так: «…1 июля участвовал в организованной атаке, где были собраны все способные и неспособные носить оружие из остатков разбитых частей, половина из которых были раненые в бинтах. Поддерживал атаку счетверенный пулемет. Он стрелял длинными очередями. Немцы отошли, не оказывая никакого сопротивления. Затем, контратака выдохлась, и все возвратились назад к берегу в ожидании «эскадры», которая якобы ночью должна подойти и забрать всех оставшихся, как обещали командиры» (А.В. Басов. Крым в Великой Отечественной войне 1941-45 гг. Вопросы и ответы, Симферополь, 1964, стр. 43).

Бывший в тот день у башен 35-й батареи полковник Д. Пискунов подтвердил этот факт: «…С целью улучшения позиций приморцы между 17 и 18 часами вечера 1 июля произвели общую атаку без артиллерийской подготовки на всем фронте. Результат был, как говорят, сверх ожиданий. Было захвачено три танка и несколько батарей. Противник, застигнутый врасплох, бежал. Вражеские танки, захваченные приморцами, были на ходу и после использования их боезапаса по противнику были сожжены» (Д.И. Пискунов. Воспоминания. Госархив Крыма, ф. 849. оп. 3. ед. хр. 235. л. 25).

После этой контратаки противник в этот вечер не предпринимал никаких боевых действий. В 20 часов этого дня Новиков доносил о положении на сухопутном фронте: «Алафузову, Буденному. Противник возобновил наступление на всем фронте, большую активность проявляет на рубеже 36.5 – Стрелецкая бухта. Отдельные отряды ведут бои в городе. 1.07.42 г. 20 час. 10 мин. Новиков, Хацкевич» (П.А. Моргунов. Указ. соч., стр. 451. Отд. ЦВМА. ф. 72. д. 1750. л. 236.).

Учитывая настойчивое стремление противника прорваться к бухте Камышовой для окружения остатков войск 1-го рубежа, отдельные части, как это следует из отчета командира 9-й бригады морской пехоты, с 15.00 начали отход к району 35-й батареи.

18 ч. 00 мин. Противник подошел к ББ-35 на расстояние 1 км. По нему был открыт ружейно-пулеметный огонь, а затем открыли огонь орудия ББ-35. Было выпущено 6 последних снарядов. Защитники несут большие потери, но атаки отбивают.

20 ч. 45 мин. Последняя радиограмма от генерала П.Новикова: «Алафузову, Буденному, Василевскому. Ожесточенные бои продолжаются на рубеже высота 16,6 – хутор Бухштаба – Камышовая бухта. Начсостава 2000 человек в готовности транспортировки. 35-я батарея действует».

Обратите внимание, телеграмма отправлена в три адреса: начальнику Главного морского штаба, командующему фронтом и начальнику Генерального штаба. Мы уже вели речь о том, что эти телеграммы могли попасть к адресатам только через узел связи флота в Туапсе.

К 22.00 1 июля линия фронта проходила от Каменоломен до Казармы – хут. Бухштаба – хут. Меркушева – хут. Пелисье.

По воспоминаниям полковника Благовещенского: «К 21.00 1.07.42 г. перед фронтом морской береговой батареи 35 противника не было. По моим наблюдениям противник передовыми частями находился на рубеже старого французского (видимо, турецкого – Б.Н.) вала. Его артиллерия вела огонь по нашим боевым порядкам – частям, находившимся в 2 км юго-восточнее бухты Камышовой и Казачьей. К 24.00 1.07. основная масса личного состава пехотных соединений находилась на территории 35-й береговой батареи» (П.А. Моргунов. Указ. соч., стр. 457. Отд. ЦВМА ф. 72. д. 1256. л. 331 ЦВМА ф. 2092. оп. 1. ед.хр. П 7. лл. 144-148).

В итоговой разведсводке штаба Северо-Кавказского фронта будет записано: «1.07.42. противник вел упорные бои с нашими частями, заканчивая окружение Севастополя, и к исходу дня бои проходили по рубежу выс. 16.5 – хут. Бухштаба – бухта Камышовая и в городе Севастополе» (С.Н. Гонтарев. Воспом. Фонд музея КЧФ. д. НВМ. л. 337).

Немного отвлекаясь, стоит обратить внимание на события, происходившие 1-го июля на правом фланге обороны. Моргунов ограничивается упоминанием об отражении во второй половине дня атак противника на позициях 18-й береговой батареи. А между тем, в районе ветряка ЦАГи и Георгиевского монастыря с утра 1 июля героически сражался, оттягивая на себя силы противника, 456-й погранполк 109-й стрелковой дивизии. Начиная со второй половины дня полк сражался в полном окружении.

Подробности последних боев полка удалось узнать из сообщений оставшихся в живых пограничников: командира 6-й роты 2-го батальона 456-го погранполка старшего лейтенанта С.В. Козленкова, командира радиовзвода полка старшего лейтенанта Н.И. Головко (Н.И. Головко. Воспом. Фонд музея КЧФ. д. НВМ. л. 343), радиста штабной радиостанции полка красноармейца В.А. Володина (Н.С. Кузнецов. На флотах боевая тревога. М. Воениздат. 1971, л. 181), старшины транспортной роты полка В.И. Осокина. А также воспоминаний адъютанта командира полка младшего лейтенанта В.М. Голова (Н.Г. Кузнецов. Там же. стр. 182), помощника начальника штаба полка И.М. Федосова (Н.Г. Кузнецов. Там же. стр. 186).

В ночь на 1 июля на этом участке фронта события развивались в следующем порядке. До ночи с 30-е июня на 1-е июля полк занимал следующие позиции: от Генуэзской башни до середины высоты 212.1 (господствующая высота над Балаклавой с востока) проходила позиция 2-го стрелкового батальона майора Ружникова. Далее, по склону высоты на север – позиция 1-го стрелкового батальона майора Кекало. Позиции 3-го батальона майора Целовальникова – на высотах у деревни Кадыковка. Штаб полка размещался в деревне Карань.

В ночь с 30 июня на 1 июля в связи с прорывом противника на Сапун-горе и отходом слева 9-й бригады морской пехоты во избежание назревающего окружения, незаметно для противника, оставив свои позиции, полк перешел на рубеж обороны: ветряк ЦАГИ – Георгиевский монастырь – мыс Фиолент.

О возможности такого самостоятельного отхода из Балаклавы командир дивизии генерал Новиков заранее предупредил подполковника Рубцова еще 29 июня на случай прорыва противника на Сапун-горе или левее Кадыковки. Такой момент наступил в конце дня 30 июня, когда противник уже рвался к Фиоленту со стороны Юхариной балки, намереваясь окружить Балаклавскую группировку наших войск. С переходом полка на новые позиции, командный пункт полка был перенесен на бывший КП 1-го сектора обороны у ветряка ЦАГИ. На КП полка находились радисты штабной радиостанции красноармейцы В. Володин и В. Ушаков. Командир радиовзвода полка старший лейтенант Н.И. Головко с радийной автомашиной полка расположился в балке, восточнее Георгиевского монастыря. Его радиостанция работала весь день только на прием для получения указаний от штаба дивизии на 35-й батарее.

К утру полк полностью занял боевые позиции у ветряка и в его районе, используя местами ранее подготовленные окопы, и приготовился к бою. Утром разведка противника обнаружила новые позиции полка, после чего началась их бомбардировка авиацией, и был открыт артиллерийский огонь. После этого противник начал атаку пехотой и танками. На позиции полка наступали немецко-румынские части. Противотанковыми средствами полка было уничтожено два танка противника. Вражеская пехота понесла большие потери от огня четырехорудийной 152-мм 18-й береговой батареи с мыса Фиолент. Старший лейтенант Головко вспоминает, что, держа рацию на приеме, он не раз слышал переговоры командира полка подполковника Рубцова с командиром батареи. К сожалению, на 18-й батарее к утру 1 июля оставалось всего около 30 шрапнельных снарядов, несколько практических и ни одного бронебойного.

Находящийся на батарее командир дивизиона майор М.Н. Власов приказал командиру 18-й батареи старшему лейтенанту Н.И. Дмитриеву бить по немецким танкам практическими снарядами – на дальности прямой видимости. Власов попросил по связи командира 35-й батареи капитана А.Я. Лещенко помочь отбить атаку противника. Лещенко ответил, как это следует из рукописи Л.Г. Репкова, что у него также остались одни практические снаряды.

Моргунов пишет, что около 12 часов дня 1 июля совместным огнем 18-й и 35-й батарей практическими снарядами была отбита танковая атака противника. Румынский пехотный батальон, атаковавший наши позиции из района Юхариной балки, понес большие потери от шрапнелей 18-й батареи. После этого враг пустил в ход авиацию, которая начала бомбить батарею. Было произведено несколько авианалетов и в результате было повреждено одно орудие, а личный состав понес значительные потери ранеными и убитыми. Оставшиеся батарейцы по приказу командира подорвали орудия и около 20 часов 1 июля сумели пробиться на 35-ю батарею, где принимали участие в боях, в которых погиб Дмитриев и большая часть его подчиненных.

В ходе боя в первой половине дня 1 июля полк пограничников стал испытывать острую нехватку боезапаса. Командир полка Рубцов приказал помощнику начальника штаба полка И.М. Федосову любыми средствами доставить боезапас. Как написал в своих воспоминаниях Федосов: «…Пришлось пробираться через шквальный огонь противника. Дошел до армейского обоза в районе 35-й береговой батареи, на площадке у которого находилось много свезенного и брошенного автотранспорта. Обслуживающего персонала на месте не оказалось. Все ушли к берегу в ожидании посадки и эвакуации. Начал поиск и нашел среди многих машин исправную, грузовую, груженную боезапасом – патронами к автоматам и, сам сев за руль, на большой скорости прорвался к Рубцову. Он обнял меня и сказал, что представит к правительственной награде».

Н. Головко отмечает, что днем 1 июля к нему на радиостанцию пришли медики из Георгиевского монастыря с просьбой связаться с командованием на 35-й батарее и запросить, как быть с эвакуацией раненых, и откуда она будет.

В то время в Георгиевском монастыре, согласно сообщению бывшего начальника медико-санитарной службы СОРа военврача 1 ранга А.Н. Власова, находились два походных полевых госпиталя Приморской армии: ППГ-356 и ППГ-76.

Раненых по оценке К. Головко в монастыре и возле него было более 500 человек. Отсутствие медсредств, нехватка медперсонала и жара способствовали большой смертности среди них. Как рассказал Н. Головко, понимая тяжелую обстановку с ранеными, чтобы не отвлекать командование полка от управления боем, самостоятельно запросил штаб дивизии по вопросу эвакуации раненых. Ответ был примерно таким: «Ждите, эвакуация будет морским транспортом».

К 20 часам остатки полка отошли к мысу Фиолент – Георгиевский монастырь, где заняли круговую оборону, так как противник уже вышел на побережье моря между мысом Фиолент и 35-й батареей. В полку оставалось до 150 человек. Из вооружения, по словам Головко, один 57-мм миномет с ящиком мин и станковый пулемет. Патроны и гранаты те, что были на руках у бойцов и командиров.

Свой последний командный пункт Рубцов расположил под обрывом берега на небольшом его сбросе до 20 метров глубиной и шириной до 30–40 метров у скалы мыса Фиолент справа от него в сторону Херсонесского маяка. По указанию Рубцова бойцы проверили возможность пройти вдоль берега по урезу воды в сторону 35-й батареи. Вернувшиеся бойцы доложили, что такой возможности из-за большой крутизны берега в некоторых местах нет. Связались вечером по радио со штабом дивизии. Текст радиодонесения, как помнят Головко и Володин, был такой: «От Рубцова штабу. Полк разбит. Дальше оборону держать не в силах, нет боеприпасов, продовольствия. Осталось 200-150 человек. Просим выслать плавсредства для продвижения к 35-й батарее». Через час или около этого, был получен ответ: «Выйти наверх. Продвинуться к 35-й батарее и занять оборону 1 км южнее ее».

Подписи, как и в случае с запросом медиков, не было. После получения ответа из штаба дивизии Рубцов собрал оставшихся в живых командиров штаба и батальонов и доложил сложившуюся обстановку и приказ из дивизии. Он отметил отличившихся в боях батальоны Ружникова и Кекало, а также их самих, которые дрались врукопашную с фашистами вместе со своими бойцами. Комбат Ружников погиб в блиндаже от прямого попадания снаряда противника. Потом Рубцов сказал так, как запомнил Н. Головко: «Товарищи, мы сейчас окружены. Жить или умереть. Но нам во что бы то ни стало надо прорваться к 35-й батарее и занять там оборону. Так нам приказано. Наступление на прорыв будем осуществлять с наступлением полной темноты».

После этого уничтожили радиостанцию. Были собраны все командиры и бойцы полка, в том числе бойцы и командиры из других частей и подразделений, оказавшихся в районе мыса Фиолент 1 июля 1942 года. Из всех них был организован сборный полк, куда вошли и раненые с оружием и без него.

С наступлением темноты по команде Рубцова и комиссара полка батальонного комиссара А.П. Смирнова сборный полк, в котором было более 200 человек, начал тихо продвигаться по кромке высокого берега моря в сторону 35-й береговой батареи. Когда прошли 1-1,5 км и начали молча ползти к вражеским позициям, неожиданно, как отчетливо помнит Головко, вдруг со стороны 35-й батареи были услышаны крики «Ура». Вероятно, какая-то наша группа от 35-й батареи предпринимала попытку прорыва в горы, к партизанам. Услышав эти возгласы «Ура», командир полка подполковник Рубцов поднялся в рост и скомандовал: «Вперед, братцы, за родной Севастополь, ура!» Бойцы и командиры бросились в атаку. Ночью трудно было что-либо понять, но при зареве огня и света фар от танков было видно, что противник имеет большое превосходство во всем. Завязался неравный ожесточенный ночной бой.

Об этой ночной попытке прорваться к 35-й батарее написал в своем письме ее участник старшина 1-й статьи Смирнов из манипуляторного отряда № 1 Гидрографии ЧФ: «…У 18-й береговой батареи на мысе Фиолент к ночи этого дня скопилось множество бойцов и командиров из разных частей. Какой-то полковой комиссар (видимо, батальонный комиссар Смирнов – Б.Н.) организовал группу прорыва к 35-й береговой батарее. Бежали люди с винтовками без патронов молча, без «Ура». Немецкие прожектора освещают (танковые фары – Б.Н.). Вражеские автоматчики длинными трассирующими очередями вырывают целые куски прорывающихся» (В.И. Мищенко. Сборник воспоминаний участников обороны Севастополя. Фонд музея КЧФ. Д. НВМ. л. 607).

Понеся большие потери, остаткам полка пришлось отступить. Что случилось с командиром полка Рубцовым и его комиссаром Смирновым, которые шли вместе на прорыв, как видел Головко, он не знает. Остатки полка отступили назад к мысу Фиолент и Георгиевскому монастырю. Разбившись на мелкие группы, бойцы и командиры стали спускаться под более чем стометровые по высоте отвесные берега у мыса Фиолент и Георгиевского монастыря с тем, чтобы потом попытаться прорваться в горы.

Сам Головко в этом бою был ранен, но двигаться мог и вместе с раненым политруком Кравченко из полка пограничников спустились к морю у Георгиевского монастыря по единственной тропе. Потом к ним присоединился сержант Щербаков с автоматом, и они ночью попытались прорваться в сторону Балаклавы. Головко был контужен в перестрелке от разорвавшейся мины и попал в плен, из которого вскоре бежал, дошел до своих и воевал до окончания войны в 60-й инженерно-саперной Краснознаменной бригаде командиром радиовзвода.

Находясь уже под крутым берегом среди скал мыса Фиолент, тяжелораненый командир 456-го пограничного полна подполковник Г.А. Рубцов, чтобы не попасть в руки врага, застрелился. Об этом Маношину написал бывший радист-пограничник В. Володин. По информации, которой располагал Д. Пискунов, командир и комиссар погранполка во избежание плена – застрелились.

Оставшиеся бойцы и пограничники спустились под обрывы берега. В течение последующих дней разными группами они пытались прорваться в горы к партизанам, но большинство из них изможденных от обезвоживания и голода попадали в плен вражеским постам, стороживших берег. Последние группы пограничников, как рассказал старшина В. Осокин, укрывались под берегом в течение последующих двадцати дней. Немцы кричали сверху в мегафон: «Вас комиссары, политруки предали, оставили, а сами ушли!» Но мы говорили в ответ: «Врешь, гад, не сдадимся!». Так погиб один из самых стойких в Приморской армии героический полк пограничников.

А что же в эти часы происходило непосредственно в Севастополе?

Бывший начальник ОХРа бригады ОВРа Е. Евсевьев вспоминает: «В первой половине дня 1 июля с поста на Павловском мыску на водную станцию флота переправились три сигнальщика-краснофлотца из ОХРа и сообщили, что немцы уже заняли здание Учебного отряда. Это были моряки из героического отряда охраны водного района Главной базы флота, державшего до последней возможностим противодесантную оборону от Карантинной бухты, вдоль Приморского бульвара до Водной станции. Оружие – винтовка, штык и граната, а в Карантинной бухте под берегом наготове катер с пулеметом. И хотя краснофлотцев было немного, все они были в неотразимой готовности людей, сплотившихся воедино бороться в неравном бою с превосходящими силами врага, стоять насмерть и отдать свои жизни за победу».

О каком полноценном руководстве отходящими войсками со стороны Новикова может идти речь, если о смене командования СОР даже начальник Особого отдела 142-й Отдельной стрелковой бригады И.М. Харченко узнал после войны? О том, что командование армии оставило Севастополь, Харченко стало известно от офицера в морской форме, а о том, что генерал Новиков оставлен для организации дальнейшей обороны лично он и другие так и не узнали. Скученность большой массы людей в ожидании эвакуации, неопределенность ситуации создавали на батарее напряженную обстановку, которая еще более усилилась после эвакуации командования СОРа. В этих условиях перед помощником генерала Новикова по морской части капитаном 3 ранга Ильичевым стояла непростая, если не сказать большего, задача по организации эвакуации.

Сначала надо было весь начсостав записать в список распределения по кораблям, затем организовать порядок их выхода из батареи на берег и проход к рейдовому причалу, когда вокруг будут находиться массы людей. Затем организованно произвести посадку на сторожевые катера с последующей пересадкой на тральщики, которые до прибытия катеров должны лечь в дрейф поблизости от рейдового причала.

Капитан 3 ранга Ильичев, проявляя беспокойство по поводу предстоящей эвакуации, дал радиограмму начальнику штаба флота: «Елисееву. Знают ли сторожевые катера, куда подходить? Прошу дать указание сторожевым катерам, подлодкам и кораблям подходить только к пристани 35-й батареи.

2/У11-42 г. 11 час. 20 мин. Ильичев» (В.С. Гусев. Рукопись воспоминаний).

В большинстве исследований, посвященных событиям на Херсонесе в первых числах июля 1942 года, приводится текст этой телеграммы, взятой из рукописи В. Гусева. Стоило бы обратить внимание, что под телеграммой стоит дата «2-е июля», но речь мы ведем пока о событиях 1-го июля…

Такое беспокойство Ильичева объясняется только тем, что согласно плана командования СОРа, эвакуация двух тысяч старших командиров планировалась только с рейдового причала 35-й батареи.

Командование Северо-Кавказского фронта и штаба ЧФ, занимаясь изысканием дополнительных средств эвакуации, вероятно, имело возможность послать в ночь на 2 июля транспортные самолеты, в связи с чем, 1 июля в 14.10 начальник штаба флота Елисеев запросил Новикова и Ильичева: «Донести. Можете ли принять «Дугласы»?»

В 15.25 был получен ответ от генерала Новикова:

«Можем. Дадим дополнительно в 19 часов. Готовьте» (П.А. Моргунов. Указ. соч. стр. 452). Дальнейшие события требуют пояснения.

Как пишет Моргунов, от самолетов в результате переговоров отказались. Видимо, здесь был учтен негативный опыт посадки на самолеты предыдущей ночью. Теперь обстановка была бы еще более худшей ввиду отчаяния многотысячной массы людей.

Здесь надо отметить, что подготовкой эвакуации самолетамии занимался комиссар 3-й особой авиагруппы Борис Михайлов. Это он вел прямые переговоры со штабом авиации ЧФ в Краснодаре с помощью радийной автомашины, стоявшей на берегу бухты Соленой (залив в бухте Казачьей) и шифрпоста во главе с начальником поста скрытой связи главстаршиной В. Мищенко.

Без сомнения, обмен мнениями между Новиковым и Михайловым по вопросу самолетов был. К сожалению, в 15 часов 15 минут прямым попаданием снаряда была уничтожена радиомашина. Об этом факте сообщил перелетевший на кавказский аэродром летчик Королев. Об этом же вспоминает бывший радист Мищенко. Тогда Михайлов послал на 35-ю батарею Мищенко с шифрдокументами и связистов во главе со старшим лейтенантом Сергеевым для продолжения радиопереговоров по приемке самолетов через радиостанцию батареи, но получил отказ Новикова, так как от самолетов отказались (?)!!!. Шифродокументы по приказанию Новикова были сожжены. Следует принять к сведению,– Михайлов, жертвуя собой, остается на Херсонесе, согласовывая прилет транспортных самолетов, а Новиков отвергает этот хоть и зыбкий но реальный вариант эвакуации. Между тем, продолжается подготовка к эвакуации морем.

По воспоминаниям военно-морского коменданта порта Севастополь старшего лейтенанта М. Линчика было решено организовать запись командиров в порядке живой очереди в столовой батареи по предъявлении удостоверения личности, с указанием каждому записанному командиру бортового номера корабля для предстоящей эвакуации. Эту работу с раннего утра 1 июля и до 19-20 часов вечера провел старший лейтенант Линчик.

Подземные коридоры и помещения батареи были переполнены комсоставом. Линчик сам впервые был на батарее и не представлял ее устройство, а главное все входы в нее, подземные переходы и прочие необходимые при организации перевозок сведения. Первые лучи солнца, вспоминал Линчик, были видны через входной верхний люк над массивом батареи. Среди многих армейских командиров, находившихся в помещении столовой, он был единственным моряком.

Появился Ильичев. Он принес тетрадь, ручку и список прибывающих кораблей и дал команду расписать по кораблям всех старших командиров и политработников по предъявлении документов. Однако, сразу к работе приступить не удалось, так как пришли краснофлотцы-вестовые и накрыли стол для завтрака (очень своевременное мероприятие, – сразу вспоминается придурковатый флотский юмор: «война – войной, а обед – по распорядку!» – Б.Н.).

Затем пришло новое командование СОРа. За длинным узким столом, среди тесно сидящих старших командиров штаба был и сам генерал Новиков. Завтрак по тем временам был обильным и даже выпили свои боевые сто граммов (судя по последующим событиям, не только по сто… – Б.Н.). После завтрака Линчик приступил к записи командиров, для чего было сделано объявление об этом по внутрибатарейной трансляции.

Сразу же образовалась очередь. Было всем сказано, что время и порядок посадки будет объявлен дополнительно. Запись шла целый день, а наверху шли жестокие бои. По словам Линчика не все могли записаться на корабли, так как была выполнена норма загрузки. Заполненную тетрадь Линчик отдал Ильичеву. Стали ждать наступления ночи и прихода кораблей.

В книге Моргунова «Героический Севастополь» в тексте последнего донесения Новикова указывалось, в числе прочего, о наличии 2000 командиров, готовых к эвакуации. Это был результат подсчета количества старших командиров при записи. Сколько фактически старших офицеров и политработников ожидало эвакуации, теперь уже никто не скажет… Впоследствии, со слов Линчика, появилась цифра в 2000 человек старших офицеров армии и флота, записанных в его тетрадь и готовящихся к эвакуации. Сам Линчик неоднократно в беседах с Маношиным указывал, что желавших записаться было значительно больше.

С наступлением вечерних сумерек, когда стихли боевые действия, в течение всей ночи территория полуострова и района, примыкающего к 35-й береговой батарее, преображалась и становилась многолюдной.

Многие тысячи людей вылезали из-под береговых скал, выходили из различных укрытий, переходя в другие места для выяснения обстановки по приходу кораблей или прилета самолетов. Все ждали «эскадру». Это слово наиболее часто встречается в воспоминаниях участников обороны последних дней, бывших в то время там.

По воспоминаниям А.В. Суворова: «Основная масса людей, прослышав, что в ночь на 2-е июля придут корабли к причалу 35-й береговой батареи, подходила туда. В то же время много военных и гражданских лиц находилось по берегам Камышовой и Казачьей бухт и даже Круглой бухты, не говоря уже о многочисленных раненых».

«…район 35-й батареи был переполнен кошмарными событиями. Творилось что-то несусветное. Огромная масса раненых взывала о помощи, просили пить. Многие просили пристрелить, чтобы избавиться от неимоверных мучений. Многие здоровые воины были безоружны, так как побросали оружие, когда кончился боезапас. Но стихийно формировались отдельные группы для сдерживания врага и защиты маленького клочка земли на Херсонесе. У этих групп оставались считанные патроны и гранаты» (Лубянов. Воспоминания. Госархив Крыма, ф. 849. оп. 3. д. 220 л.).

В район берега рейдового причала у 35-й батареи на спуске с берега к причалу, в ложбину и особенно вблизи причала прибывали массы неорганизованных военных от красноармейца и краснофлотца до командиров всех званий, а также много гражданских людей. Стоял шум, гомон, хаотическое движение всей этой массы людей. Иногда среди них разрывался снаряд. Люди гибли, но боязнь попасть в плен была сильнее смерти, и это чувство, владеющее каждым из них, придавало неодолимое стремление попасть на заветную спасительную палубу ожидавшихся кораблей.

На причале и на подступах к нему стояли краснофлотцы-автоматчики из батальона охраны 35-й береговой батареи. Они строго следили, чтобы никто не мог проникнуть на причал. Можно с уверенностью утверждать, что капитан 3 ранга Ильичев, как ответственное лицо за организацию эвакуации начсостава, собранного на 35-й батарее, не раз был на причале, проверяя его состояние и охрану. Конечно, в это позднее время он не мог не видеть огромную массу скопившихся там людей и хорошо представлял все сложности предстоящей эвакуации.

Полученная днем шифровка от начальника штаба флота Елисеева, что кроме указанных кораблей и подлодок, которые прибудут этой ночью, больше ничего не будет и что надлежит эвакуацию на этом заканчивать, ставили капитана 3 ранга Ильичева и генерала Новикова в тяжелое положение. Но приказ есть приказ и надо было его выполнять. В отличие от Новикова Ильичев хорошо себе представлял, чем закончится эта «эвакуация», но он спокойно и уверенно продолжал подготовку к приему кораблей.

В то же время командиры сторожевых катеров – «морских охотников» и тральщиков, направлявшихся в район 35-й береговой батареи, не могли себе представить всей сложнейшей и поистине трагической обстановки на этом последнем клочке Севастопольской земли. Первым прибывшим кораблем был сторожевой катер СКА-052, который, по сообщению бывшего помощника командира этого сторожевого катера – лейтенанта А.Ф. Краснодубца, подошел к причалу примерно в 22 часа 1 июля 1942 года (ЦВМА. ОП. 1. ед. хр. 117. Л. 213).

Это сообщение впервые опубликовано в 1995 году и поэтому во всех военно-исторических изданиях по обороне Севастополя о нем нет никаких сведений. Но, как написал и рассказал Маношину капитан 1 ранга А.Ф. Краснодубец, вышедшая 1 июля (он ошибочно указал 30-го июня – Б.Н.) в начале ночи группа сторожевых катеров старшего лейтенанта Скляра в составе трех катеров на переходе морем подверглась налету вражеской авиации в количестве 40 бомбардировщиков.

Все три катера получили повреждения и два из них, СКА-0115 и СКА-078, возвратились и, прибыв в Туапсе, доложили, что СКА-052 был охвачен дымом и, видимо, погиб. Так посчитали и вражеские летчики, прекратив атаки. На самом деле, на корме катера загорелись пустые бочки из-под бензина, которые были сброшены в море. Вышедший из строя правый мотор починили. В этом бою комендоры СКА-052 сбили немецкий бомбардировщик.

Находясь после этого боя недалеко от мыса Сарыч, в 21.00 по приказу командира катера лейтенанта А. Радченко катер продолжил движение в Севастополь. В темноте СКА-052 вышел к мысу Айя, а затем вдоль берега подошел к району рейдового причала 35-й батареи. Катер Радченко вышел на рейд 35-й батареи на два часа ранее расчетного времени подхода основной группы кораблей. Появление катера в это время было неожиданным для капитана 3 ранга Ильичева. С причала катер заметили и осветили ракетой. Катер подошел к причалу, и тут на него без всякой очереди бросилась масса людей. Катер накренился. Дали задний ход, чтобы не лечь на борт. Потом спустили шлюпку и подобрали плавающих людей. Судя по всему, именно при подходе СКА-052 рухнула в воду секция причала. Удивляться здесь нечему: капитан 3 ранга Ильичев связи с командиром катера не имел и управлять его действиями не мог. Подобрав с воды более 150 человек, с учетом запредельной нагрузки, катер, не задерживаясь, отошел от берега. В целях экономии топлива сначала СКА-052 взял курс на мыс Сарыч, а потом круто повернул на юг. В том районе СКА-052 был атакован вражеский торпедным катером, но дружным огнем пушек, пулеметов и автоматов морских пехотинцев его отогнали. В 40 милях от Крымского берега повернули на 90 градусов к берегам Кавказа. Отбились от налета двух «юнкерсов» и пришли в Новороссийск, выполнив боевую задачу. Похоже, на базе возвращения СКА-052 никто не ждал. По докладу командира отряда Скляра о гибели СКА-052 в журнале боевых действий штаба ЧФ в Туапсе была сделана запись: «СКА-052 не вернулся в Туапсе. Утоплен авиацией» (ЦВМА. ф. 1087. ед. хр. 37. л.41).

В последствии, чтобы выйти из затруднительного (?) положения, в оперативной сводке штаба ЧФ от 5 июля 1942 года сообщалось: «В 20.00 до 20.57. 01.07.42 г. СКА-078, СКА-0115, СКА-052 на переходе в Севастополь у мыса Сарыч в 20 милях были атакованы 97 «Ю-88» и «Ю-87», сбросившими 500 бомб. Повреждения, потери: убиты 5, ранено 15 человек. С наступлением темноты СКА-052 «отстал» (?) и самостоятельно прибыл в Новороссийск. 2 СКА прибыли в Туапсе».

Операторов штаба флота и командование бригады ОВРа понять можно: если события в журнале боевых действий откорректировать по боевому донесению командира СКА-052, то командира группы катеров капитан-лейтенанта Скляра следовало отдать под суд за невыполнение боевой задачи и неоказание помощи терпящему бедствие катеру, а командира СКА-052 представить к правительственной награде. В нашем же случае, «скорректировав» записи в журнале боевых действий и тем решив свои «текущие» проблемы, командование ОВРа создало известные проблемы исследователям, пытавшимся выяснить истинный ход событий. По анализу отчетных документов в течение 50 последующих лет было сложно выяснить: какой катер подходил первым к причалу, что стало причиной разрушения этого треклятого причала… и, как следствие, одной из причин срыва «частичной» эвакуации…

Был ли в момент прихода СКА-052 на причале Ильичев, трудно сказать. Судя по тому, что катер пришел значительно раньше расчетного времени, Ильичева не было на причале. Его помощник – старший лейтенант Линчик, постоянно находившийся вечером 1 июля в помещении батареи говорил, что появлявшийся время от времени Ильичев не сообщал ему об обстановке и своих делах. Несколько странное заявление официального помощника «старшего морского начальника», каковым числился Ильичев, видимо, было вызвано настойчивыми допросами особистов после возвращения Линчика из плена.

Нас прежде всего интересует какие действия предпринимались Новиковым для организации эвакуации и что происходило в районе 35-й батарее в эти последние часы 1 июля 1942 года?

По воспоминаниям участников событий в тот вечер 1 июля на фронте обороны наступила относительная тишина. Основная масса защитников была в районе 35-й батареи и Херсонесского полуострова. Все кто знал об этом с нетерпением ждали прихода кораблей. Но как свидетельствуют письма ветеранов многие не были предупреждены о предстоящем приходе катеров. По воспоминаниям начальника шифрпоста старшего лейтенанта Гусарова, начальника радиопоста капитан-лейтенанта Островского, старшего по связи в Севастополе капитан-лейтенанта Суворова, военно-морского коменданта порта Севастополь Линчика, капитана 2 ранга Зарубы, а также полковника Пискунова события в тот вечер и ночь на 2 июля развивались, примерно, так.

Учитывая предстоящие сложности с эвакуацией через рейдовый причал большой группы офицеров, Новиков и Ильичев решили подготовить запасной вариант эвакуации штаба дивизии и моропергруппы либо на подводной лодке, либо на самолете, для чего по указанию Ильичева Гусаров сначала дал шифровку на одну из подводных лодок, находившуюся в районе 35-й батареи. Набрав позывные подводной лодки, Гусаров передал телеграмму примерно такого содержания: «Командиру ПЛ… Подойти к Херсонесскому маяку. Быть в позиционном положении. Мы подойдем на катере. Никого не брать. Новиков, Ильичев, 21 час. 30 мин. 1 июля 1942 г.».

В это время в районе 35-й береговой батареи находилась подводная лодка «А-2» и на подходе были ПЛ «М-112» и «М-111» и другие. Что касается двух последних «малюток»: «М-111» и «М-112», то они подойдут к рейду 35-й батареи только к полудню следующего дня. Как выяснилось позже, подводные лодки не могли всплыть и выйти на связь из-за действия вражеских катеров противолодочной обороны, а из подводного положения лодки не смогли передать ответную шифровку. Толку-то было бы от этих лодок-«малюток», если бы они и приблизились к берегу в районе 35-й батареи?

Вторая шифровка, которая адресовалась Октябрьскому, имела текст примерно такого содержания: «Командующему ЧФ. Вышлите самолет. Херсонесский аэродром держим. Сил остается очень мало. Новиков, Ильичев 22.00. 1.07.42 г.»

Обратите внимание на время отправления двух последних шифровок. Кстати, вот вам и ответ на вопрос, где находился Ильичев в момент подхода СКА-052. Он вместе с Новиковым составлял шифровки и контролировал их отправление. Кто мог предположить, что в этот самый момент командир СКА-052 крушит кованым форштевнем своего катера секцию деревянного причала – единственного места, где на тот момент можно было принимать плавстредства?

Стоит обратить внимание на следующий факт. Вместо того, чтобы принять решительные меры по обеспечению порядка в районе предстоящей эвакуации, генерал Новиков прежде всего был озабочен проблемой собственной эвакуации: сначала «прорабатывал» вариант спасения на подводной лодке, затем запрашивал командующего о возможности присылке самолета… Это при том, что уже в течение суток в специальном укрытии в Казачьей бухте его ожидал СКА-112. Как предчувствовал Новиков, не судьба спастись ему на этом катере.

К содержанию этих телеграмм мы еще вернемся.

Нужно ли пояснять, что вызов отдельного самолета с Кавказа предполагал эвакуацию не более 20-25 человек. Для адресата текст этой шифровки мог означать откровенный SOS. Можно ли было после этого ожидать от генерала Новикова планомерных, решителельных действий по организации эвакуации, не говоря уже о «жесткой» обороне района прикрытия эвакуации? А ведь в это время тральщики и «морские охотники» были уже на подходе к Херсонесу.

Ответ на последнюю телеграмму был получен, когда погас свет – в 23.45. Об этом мы уже вели речь. Обрабатывали эту шифровку при свечах. Гусаров позвонил Новикову, чтобы доложить о ней, но ответил заместитель его и сказал, что Новиков на посадке. И добавил: «С документами сами знаете что делать, а в остальном действуйте самостоятельно».

Между тем в последней шифровке сообщалось: «Новикову, Ильичеву. Самолетов у меня нет. Держите батарею и Херсонес. Буду присылать корабли. Октябрьский».

О том, что вместо обещанных четырех тральщиков придут только два, и что вместо десяти сторожевых катеров придут семь, Новиков уже знал по радиограмме из Новороссийска. Об этом написал в воспоминаниях Гусаров. Он не знал, что не придут еще и два сторожевых катера из отряда Скляра, получившие повреждения во время налета вражеских самолетов и вернувшиеся в Новоросийск. Наверняка, Новиков не знал, что СКА -052 уже «отметился» у причала и его уже не стоило учитывать. Теперь главной проблемой была та, что катера шифорсвязь не имели, на прямую связь с КП на 35-й батарее выйти не могли и их действия у берега были трудно предсказуемы. Что касается двух тральщиков БТЩ № 14 и БТЩ № 16, то на переходе в 19.00 они были атакованы самолетами противника. БТЩ № 14 получил повреждения, которые позже исправил, но поврежденную машину ввести в строй не смогли и поэтому продолжили свой путь на второй с меньшей скоростью, БТЩ-16 оставался в его охранении. Подойдя с опозданием (после 22.00) к подходной точке минного фарватера № 3 и не обнаружив створных огней, тральщики повернули назад, но в 23.40 снова вернулись и опять не обнаружили створных огней (которые, по «недоразумению» (?) были выключены после прохода основной группы кораблей). На проход минным фарватером без ориентиров командиры тральщиков не решились.

Вот вам и очередной, теперь уже, «прощальный привет» от адмирала Октябрьского, с его инициативой минирования подходов к Севастополю… Получив разрешение оперативного дежурного штаба ЧФ «действовать по обстановке», тральщики легли на обратный курс, подняв на обратном пути с гидросамолета ГСТ-9, потерпевшего аварию, 33 человека. Таким образом, с уходом в Новороссийск этих двух тральщиков потенциальные возможности по эвакуации начсостава сократились, как минимум, в два раза.

Но что же было дальше? Когда и при каких обстоятельствах покинул 35-ю береговую батарею генерал Новиков? Сопровождал ли Новикова на причал Ильичев, а если нет, то где Ильичев в это время был? Как покажут дальнейшие события, капитан 3 ранга Ильичев при подходе катеров был там, где ему и следовало быть – в гуще старших командиров и политработников, надеясь их эвакуировать в первую очередь.

И еще небольшой, но все же заметный эпизод, произошедший перед приходом кораблей. Как писал Гусаров, вечером 1 июля, когда стемнело и бои прекратились, капитан 3 ранга Ильичев привел в шифрпост военного прокурора Черноморского флота Кошелева и сказал, чтобы его накормили. Это было сделано. Кошелев умылся, покушал – тогда еще работала кают-компания. Ильичев с нашим старшиной поднялись туда, и старшина принес еду и чайник воды. Прокурор в кают-компанию не пошел, так как был не по форме одет. Часть еды он отнес своему помощнику, который остался за пулеметом, что говорит о его честности, бесстрашии и высокой воинской культуре.

Поведение Ильичева вызывает искреннее уважение и сочувствие. Приняв на себя практически невыполнимые обязательства по «морской части» эвакуации, он спокойно и решительно делал все от него зависящее, даже и не помышляя о собственном спасении. Вне всякого сомнения он мог сесть на катер с тем же Новиковым…

При сопоставлении воспоминаний очевидцев событий Ильичев, отвечающий за всю организацию эвакуации комсостава, все это время находился в шифрпосту или на причале. По его указанию раненых из-под берега стали переносить на причал. В их переносе участвовали девушки, в их числе, секретарь Балаклавского райкома комсомола Р.С. Иванова-Холодняк (И.П. Иноземцев. Воспом. Фонд музея КЧФ. д. НВМ. л. 359).

Есть в нашем распоряжении и документы, позволяющие в который раз уточнить события той ночи.

Как уже отмечалось в приведенном боевом донесении командира БТЩ «Защитник», оба тральщика подошли в район рейдового причала в 01.15 1 июля и легли в дрейф недалеко от него. Вслед прибыли 7 сторожевых катеров капитан-лейтенанта Глухова. Сам Глухов на СКА-029 пошел в бухту Казачью (выполняя требование Кулакова для эвакуации партактива города – Б.Н.), а остальные шесть катеров начали совместную работу по снятию людей с причала и с берега. Перебрасывая людей на тральщики, СКА-046 и СКА-028 сделали по несколько рейсов. Остальные катера ходили малыми ходами недалеко от рейдового причала и принимали людей с воды.

СКА-0112 и СКА-0124 в число прибывших катеров не входили, они имели задание по эвакуации Новикова и его штаба, поэтому действовали по особому плану. СКА-0112 после принятия на борт генерала Новикова с его штабом, СКА-0124, где командиром был лейтенант В. Климов и на борту находился командир 4-го дивизиона сторожевых катеров капитан-лейтенант А. Захаров, а также СКА-028 после принятия людей ушли отдельной группой значительно раньше остальных кораблей.

Покидая 35-ю батарею, генерал-майор Новиков нарушил святое для каждого начальника требование, – он не поставил об этом в известность командование на Кавказе, не оставил официального заместителя, не обеспечил его надежными средствами связи. Если бы Новиков благополучно добрался до кавказских берегов, то адмирал Октябрьский, верный своим принципам, первый бы потребовал суда над ним…

О событиях, предшествующих эвакуации, в который уже раз рассказывают непосредственные участники и организаторы – члены морской оперативной группы старший лейтенант Линчик, капитан-лейтенант Островский и старший лейтенант Гусаров. «После окончания распределения начсостава по кораблям, – рассказывал Линчик, – я по-прежнему находился в помещении столовой батареи битком набитой командирами. Время шло к полуночи, когда кто-то принес неприятную весть о том, что под тяжестью людей обвалился рейдовый причал. Подробностей не передавали, но стало ясно, что наш план эвакуации комсостава через причал потерпел крах. Что делать дальше, не было никакой ясности.

Но вот появился Ильичев и подтвердил, что обвалился не весь причал, а только одна его секция. Но так как на причале и возле него находилась огромная масса неуправляемых военных и гражданских людей, то посадка на катера в такой обстановке невозможна. Единственный выход из создавшегося критического положения – выходить на скалистый берег под 35-й батареей по подземному переходу».

Как написал полковник Пискунов, со слов майора Какурина – начальника штаба 95-й стрелковой дивизии, выходившего вместе с генералом, на их пути из батареи встала стихия в лице находившихся на батарее людей, которые внимательно следили за деятельностью Новикова. В результате оказались задержанными начальник штаба 109-й стрелковой дивизии подполковник С. Камарницкий, начальник штаба 95-й стрелковой дивизии майор А. Какурин и начальник разведки 95-й дивизий майор И.Я. Чистяков (Отдел ЦВМА ф. 83. д. 488. л. 115).

Сообщение Пискунова относительно обстоятельств выхода генерала Новикова из 35-й батареи дополняют воспоминания И. Зарубы. Капитан 2 ранга И. Заруба незадолго до конца дня 1 июля попал в батарею через левый командно-дальномерный пост. До этого по телефону у постового батареи, поставленного у башни, узнал от вышедшего с ним на связь Ильичева, что ночью придут тральщики и сторожевые катера, что с посадкой начсостава будет тяжело и неизвестно, как она пройдет.

По словам Зарубы, все помещения 35-й батареи были переполнены, в основном, высшим и старшим комсоставом Приморской армии. Организовывались группы и очередность посадки. Чтобы немного отдохнуть он прилег в дизельном помещении батареи. Где-то в 23 часа его разбудил армейский офицер в звании майора. Как оказалось, он был из штаба 109-й дивизии. Обращаясь к Зарубе, майор сказал: «Товарищ моряк, идемте со мною, нужно вывести наверх из батареи раненого генерала. Скоро взорвут батарею» (Отдел ЦВМА ф. 83. д. 488. л. 115).

По воспоминаниям Зарубы Новиков был легко ранен в руку. Судя по всему, помощь Зарубы понадобилась как старшего морского командира, чтобы вывести из батареи Новикова и его штаб более коротким путем, так как коридоры батареи были забиты комсоставом. Главный вход в батарею был разбит и непроходим.

«…Мы вышли из дизельной. Майор открыл дверь напротив и среди группы командиров, примерно человек в 20, я увидел человека с лампасами на брюках (гимнастерки на Новикове не было – Б.Н.). Все прошли в боевое отделение башни и стали вылезать через амбразуру башни на поверхность земли. Подходя к пристани, остановились. Пристань и вся дорога к ней были забиты людьми. На пристани почти все лежали. Раздавались выкрики: «Погрузка раненых в первую очередь!» Тот же майор стал говорить: «Пропустите раненого генерала!» Группа тихо двинулась, прошли пристань, по мосткам перешли на большой камень» (Отдел ЦВМА. ф. 10 д. 1950. л. 127).

В то же время Пискунов говорил Маношину: «Мне известно, что Новикова выносили на руках, как раненого».

Уточнив подробности выхода на причал группы генерала Новикова, вернемся к воспоминаниям Линчика и проследим маршрут группы, возглавляемой капитаном 3 ранга Ильичовым.

«…Ильичев скомандовал, и мы пошли за ним. Впереди и позади нас шли нескончаемым потоком командиры всех рангов от полковников до майоров, политруки, комиссары. Все они еще надеялись, что наша опергруппа все же организует их отправку на Большую землю. Списки на посадку теперь были не нужны. Вышли на берег. Ночь была не темной, как-то светло было. Недалеко от нас метрах в семидесяти слева просматривался силуэт рейдового причала с частью обрушенного настила. Возле причала в воде барахтались или плыли люди. Пройти к причалу с нашего места – подземного выхода на берег батареи из-за крутой стены, уходящей в море, было нельзя. На берегу к нам присоединился Борис Островский с сигнальным фонарем Ратьера. Стали ждать прихода тральщиков и катеров».

Б.Д. Островский, вспоминая, говорил Маношину, что около 24.00 1 июля по согласованию с армейским командованием и Ильичевым была подорвана электростанция и батарея перешла на аккумуляторное освещение. По письму Гусарова, свет погас в 23.45. Фактически дизель-генератор вывели из строя путем заклинивания после выпуска масла и воды, то есть обошлись без взрыва, что было более логично при наличии в батарее многих сотен людей…

«Мы перед этим, рассказывал Островский, по указанию Ильичева передали на ЗБФКП в Туапсе, что связь кончаем, так как ожидаем подхода кораблей и после передачи этого донесения доложили Ильичеву».

Помимо последнего донесения из Севастополя такое же примерно по смыслу сообщение самостоятельно от себя дал радист морской опергруппы из радиорубки 35-й батареи краснофлотец Г. Дудка. Об этом эпизоде написал Маношину мичман И.А. Ткаченко – старший смены радистов на ЗБФКП в Туапсе в то время дежуривший на вахте. Ткаченко пояснил, что еще раньше при своем отъезде из Севастополя они с Дудкой договорились, что в самый критический момент по особому коду между ними и по особой интонации будут приглашать друг друга на связь. «В один из таких дней меня вызвал Дудка. Мы сразу узнали друг друга. Он передал: «Наше дело плохо. Сворачиваемся. Прощайте, товарищи». Еще сутки мы несли дублирующие вахты Севастополя. Потом по указанию командования вахту с Севастополем закрыли».

По анализу обстановки, узнав о появлении у причала СКА-052, генерал Новиков быстро «сворачивает» свой КП и с группой офицеров штаба спешно направляется для посадки на причал.

22 ч 00 мин. Генерал Новиков и сопровождающие его офицеры через амбразуру башни ББ № 35 покидают батарею и переходят на причал для посадки в СКА.

22 ч 15 мин. Командующий флотом вице-адмирал Октябрьский запросил генерала Новикова: «Немедленно донести мне, можете ли продержаться два-три дня на этом рубеже».

Но ответа на эту радиограмму от генерала Новикова получено не было. Последняя телеграмма Октябрьского в адрес Новикова была вызвана тем, что даже в Генеральном штабе стало очевидным, что командующий флотом не предпринимает должных мер для спасения людей с Херсонесского плацдарма.

23 ч 45 мин. Подорвана электростанция и ББ-35 перешла на аккумуляторное освещение (мы уже имеем информацию о том, что дизель-генератор был выведен из строя путем заклинивания ротора, после спуска масла – Б.Н.).

23 ч 45 мин. Получен ответ на шифровку Новикова: «Самолетов у меня нет. Держите батарею и Херсонес. Буду присылать корабли. Октябрьский». Эта шифровка была получена, когда на ББ-35 погас свет. Обрабатывали шифровку при свечах. Когда о ней позвонили Новикову, то ответил его заместитель и сказал, что Новиков на посадке. И добавил: «С документами сами знаете, что делать...»

Связисты уничтожили шифры и коды, а также аппаратуру связи. Связь с Кавказом была потеряна. Вот вам очередной факт: покидая 35-ю батарею, уничтожая аппаратуру скрытой связи, Новиков, по сути дела, лишал войска последней надежды на эвакуацию, сознательно обрекая на уничтожение и плен остававшихся на плацдарме воинов.

Итак, не дождавшись ответа на посланную телеграмму, Новиков, оставив на 35-й батарее часть офицеров своего штаба, с группой случайных офицеров, оказавшихся на тот момент рядом с ним, выходит в море на морском охотнике, более суток ожидавшим приказа в укрытой стоянке в Казачьей бухте.

Интересно бы знать, как Новиков мотивировал бы свое убытие с плацдарма, окажись он на Кавказе? Оценивая ситуацию, в которой происходила посадка на сторожевые катера в ночь с 1-го на 2-е июля и, будучи предупрежден Октябрьским, что «…на этом эвакуация заканчивается», Новиков мог сделать вывод, что его миссия в Севастополе завершена. Инструктируя Новикова, Петров и Октябрьский вели речь о том, что продержаться нужно сутки. Оговоренные сутки истекли, кроме того, получив к этому моменту легкое ранение, Новиков имел и формальное право покинуть свой боевой пост. О том, как Новиков покидал 35-ю батарею, оставили воспоминания капитан 2 ранга Заруба и политрук Звездкин, убывшие вместе с ним на катере.

24 ч 00 мин. Основная масса личного состава пехотных соединений скапливается в районе 35-й береговой батареи. «…Количество людей в районе берега у причала составило более 10 тыс. человек...» (это строки из лживого послевоенного отчета. Неужели непонятно, что никто их там не считал. Но зато всех посчитают немцы, построив в колонну по десять в шеренге, и насчитают 60 тысяч! – Б.Н.).

Обращает на себя внимание последнее донесение Новикова, которое было послано только за его подписью, что не полагалось по установленным правилам. Не исключено, что в этот момент комиссар 109-й дивизии Хацкевич, как старший политработник группировки проводил на 35-й батарее совещание по сложившейся обстановке о планируемой эвакуации. Об этом эпизоде упоминал полковник Пискунов в своем выступлении на военно-исторической конференции в Севастополе в 1961 году.

Задержав наше внимание на этом эпизоде, Маношин упустил из вида то, что Новиков, убывая с батареи для посадки в катер для эвакуации, похоже, не дождался Хацкевича. С бригадным комиссаром Хацкевичем многое не ясно. Иван Заруба упоминает его среди командиров и политработников, находившихся на катере вместе с Новиковым. В то же время Дмитрий Пискунов, после долгих колебаний, называет Хацкевича в числе руководителей временного Военного совета, образованного после оставления Новиковым херсонесского плацдарма…

Возвращаемся к воспоминаниям капитана 2 ранга Зарубы. С его слов, примерно между 22.00 и 22.30 генерал Новиков и сопровождающие его командиры начали выходить из 35-й береговой батареи через амбразуру башни. Новикова поддерживали под руки с двух сторон в связи с ранением. По какой причине Новиков шел без гимнастерки, неясно. Возможно из-за раненой руки, а может, и потому, чтобы не привлекать внимание немецких агентов, которые, по убеждению многих, там были.

Встречал ли Новикова на причале его помощник Ильичев, Заруба не упоминает, как и о причине их задержки в подземном переходе в 35-й батареи. Но то, что Ильичев в то время был на причале и наводил порядок, предпринимая решительные действия, такие сведения имеются в воспоминаниях ветеранов обороны.

Политрук Е.А. Звездкин из гидрографии флота, как и ряд других товарищей, подтверждает факт прохождения Новикова и командиров его штаба с возгласами: «Дорогу генералу Новикову!» При этом припоминает, что показался месяц, и окончательно стемнело. Очень существенное уточнение, так как Новиков с сопровождающими его офицерами штаба, прошел на посадку, за полтора часа до подхода основной группы кораблей. Катер, на который сел Новиков, ожидал его в течение суток, находясь в специальном укрытии в Камышевой бухте, не входил в число катеров, направленных для эвакуации. Учитывая это условие, можно было бы не спешить с личной эвакуацией и контролировать ситуацию на плацдарме до ухода с рейда основной группы кораблей.

Обратите внимание: телеграмма в адрес генерала Петрова не застала адресат на месте, такая же история с последними телеграммами в адрес Новикова! Не слишком ли спешили руководители обороны со своей эвакуацией?

Если бы не паническое «сворачивание» командного пункта генералом Новиковым, то радиограммы Октябрьского застали бы его на месте и, возможно, обязали бы «…продержаться два-три дня на этом рубеже» (?). Очень похоже, что, находясь на причале в ожидании посадки в катер в течение полутора часов, Новиков был ознакомлен с содержанием телеграммы Октябрьского.

В то время как Ильичев, Линчик и Островский, находясь на берегу под 35-й батареей с многочисленными командирами вокруг них, ожидали прихода кораблей, старший лейтенант Гусаров в шифрпосту в связи с тем, что погас свет, уже при свечах обрабатывал последнюю шифровку из Новороссийска от Октябрьского.

Получив по телефону от заместителя Новикова сообщение, что генерал уже на причале и указание на счет шифрдокументов здесь же в шифрпосту сожгли все шифрдокументы, предварительно облив их бензином. Стоит обратить внимание, покидая помещения радиоузла связисты уничтожают документы скрытой связи, выводят из строя аппаратуру в полной уверенности, что она уже никому не понадобится. Не пройдет и двух часов как по приказанию вновь образованного Временного военного совета будут предприниматься попытки восстановить связь со штабом флота в Туапсе…

О том, что морская опергруппа находилась рядом на берегу под 35-й батареей с комсоставом Гусаров наверняка не знал, а Ильичев в спешке об изменившихся планах места посадки комсостава его не предупредил и поэтому он со своими старшинами попытался выйти наверх через левый КДП. Но дверь была закрыта и находилась под охраной с наружной стороны.

В тоже время подход к этой броневой двери был забит ранеными. После первого взрыва на батарее, минут через двадцать, вспоминает Гусаров, когда наверху все горело, по трапу сверху из батареи спустился полковник с обожженным лицом в сопровождении двух автоматчиков. Постовой краснофлотец с автоматом открыл дверь и тогда вслед за полковником наверх вышли все. Очень похоже, что этим полковником был Кабалюк – начальник штаба береговой обороны, добровольно оставшийся на батарее после эвакуации своего начальника генерала Моргунова.

Находясь на берегу, Гусаров увидел, что уже шла посадка на корабли с причала. По времени это было больше часа ночи. Здесь же на берегу он встретил много знакомых командиров из политуправления и разведотдела флота и СОРа. На свой вопрос, почему они не эвакуировались, ответили, что на катера могли попасть только раненые, а они остаются на защите батареи, чтобы ночью, когда придут еще корабли, уйти на Большую землю.

Гусаров им ответил, что корабли не придут, связи больше нет, документы шифрсвязи уничтожены. Тогда командиры предложили вариант прорыва в горы и рассказали, что один отряд в 100 человек прорвался в горы и ушел к партизанам, а второй попал в засаду румын и был уничтожен, возвратилось всего три человека. Гусаров предложил им теперь плыть в море к кораблям, но они не согласились. А с пришедших тральщиков в мегафон кричали: «Кто может, плывите к нам!».

По метеорологическим данным вечерние сумерки в Севастополе в эти дни лета заканчиваются в 22 часа. Следовательно, группа генерала Новикова прибыла на причал между 22 и 23 часами. До прихода основной группы катеров и тральщиков оставалось не менее часа. Прошло какое-то время, когда с моря послышался гул моторов. Томительное ожидание многотысячной толпы военных и гражданских людей на берегу, раненых на причале сменилось на реальную надежду эвакуироваться. Как написали старший лейтенант Г. Валовик, старший краснофлотец В. Кирсанов, политрук Е. Звездкин с моря показались три сторожевых катера, один из которых стал помалу сдавать кормой к причалу. По анализу многочисленных документов и свидетельств очевидцев, это были катера: СКА-0112, СКА-0124 и СКА-028. До сих пор нет убедительных данных о катерах, находившихся в Казачьей бухте в течение суток и ожидавших сигнала на эвакуацию генерала Новикова и его штаба. Это вполне естественно, потому как признание факта заблаговременной подготовки катеров для эвакуации штаба Новикова равносильно признанию заведомой безнадежности руководства генералом Новиковым процессом эвакуации группировки.

По анализу ситуации, это были катера СКА-0112 и СКА-0124. Новиков и сопроводающие его офицеры сели на СКА-0112. Часть личного состава и командование 35-й батареи сели на СКА-028. Забрав людей со скалы, на которую вели мостки от выхода из потерны, подобрав людей из воды, СКА-112, СКА-124, СКА-028 ушли с рейда 35-й батареи отдельным отрядом. Предположительно, принятие людей на эту группу катеров происходило до 2-х часов ночи.

Два тральщика и остальные катера прибытия на рейд 35-й батареи в 01.15. После передачи на тральщики указаний о порядке приема людей к причалу направился первый катер. По воспоминаниям ветеранов обороны после первого взрыва на батарее, действительно начался сильный артиллерийский и пулеметный обстрел района 35-й батареи и всего Херсонесского полуострова всполошившимся противником.

Конечно в такой обстановке командирам тральщиков и сторожевых катеров было нелегко разобраться в истинной обстановке на берегу. Создавалась иллюзия ночного наступления противника. В ряде воспоминаний отмечается, что когда пришли тральщики и сторожевые катера приблизились к берегу то с разных мест на берегу, а не только с причала их стали вызывать сигнальными фонарями – «морзить». Все переговоры сводились к просьбе подойти к берегу и забрать их. Старшина 1-й статьи Алексеенко, находившийся в эту ночь возле взорванных башен батареи, видел, как катера сигналили клотиковыми огнями, отвечая на сигналы с берега.

Кроме того, эта ночная картина севастопольского берега, озаряемого яркими вспышками разрывов снарядом и мин, непрерывным гулом артобстрела района 35-й батареи и всего Херсонесского полуострова, пулеметной и автоматной стрельбой вынуждала корабли не стоять на месте, а маневрировать у берега во избежание попадания случайных вражеских снарядов. Эти обстоятельства значительно усложняли прием с воды плывущих к ним защитников Севастополя.

Попытка Ильичева передать приказание на прибывшие катера сигнальным фонарем: «Здесь врид комфлота, приказываю подойти к берегу» – не вызвала сразу должных действий, как это следует из показаний Линчика и Островского, приводимых нами по тексту. По-видимому, для командиров катеров это требование стало неожиданным среди многих других семафоров или просто миганий с берега фонарем. Почему Ильичев в семафоре так обозначил свою должность?

По этому поводу М. Линчик рассказывал, что Октябрьский, перед своим уходом из 35-й батареи в начале ночи 1 июля, сказал Ильичеву: «Ты остаешься за меня». Так тогда Ильичев сообщил Линчику.

Надежда на эту всемогущую фразу не сработала. Видимо, это получилось потому, что в первый момент своего прибытия на рейд 35-й батареи внимание командиров кораблей было обращено на рейдовый причал туда, где по их разумению должно было находиться командование. На остальные сигналы с берега они не обращали внимания.

Но вот прошло какое-то время, и один из катеров подошел к неразрушенной секции причала и принял людей. Заруба, находившийся в тот момент с Новиковым на скале на оконечности причала, расположенного у потерны, вспоминает, что «…второй катер подошел к обрыву – там подавал сигнал капитан 3 ранга Ильичев, вызывая корабли. Мне рассказывали, что Ильичев мог в числе первых попасть на подошедший сторожевой катер, но он самоотверженно выполнял свой долг. Ильичев крикнул командиру катера: «Отходи!».

В воспоминаниях Зарубы очень много неверной и путаной информации, поэтому к ним следует относиться осторожно. Об обстоятельствах подхода одного из катеров к береговой скале под батареей старший лейтенант В. Гусаров писал так: «На берегу я приказал своим старшинам раздеться и плыть к катерам. Когда я плыл сам, то заметил, что со скалы дают семафор «Ратьером». Я прочитал текст: «Командиру катера, немедленно подойдите к скале, здесь командиры штаба флота». А сигнальщик прочитал, что там комфлот (так оно и было, но этот семафор давал Островский с другого места неподалеку от первого – Б.Н.) и доложил командиру. Командир катера решил подойти к этой скале. Стал разворачиваться кормой, потихоньку рывками пошел.

Я крикнул своим старшинам Зоре и Кобецу плыть к катеру. Они отозвались – плывем. И когда катер коснулся скалы все кто там был бросились на катер, и катер стал малым ходом отходить. Я уцепился за привальный брус, и подбежавший матрос меня вытащил на палубу. Я узнал, что сигнал с берега подавал Борис Островский. На этот же катер попали командир и комиссар 35-й батареи и много офицеров, всего 119 человек при норме загрузки – 40».

По моему предположению, это мог быть только СКА-028, – единственный из первой тройки катеров вернувшийся в базу.

Следующий свидетель этой драматической ночи капитан-лейтенант А. Суворов, находившийся на берегу под 35-й батареей в группе командиров 35-й батареи и штаба флота, писал, что с помощью краснофлотца-сигнальщика с Херсонесского маяка Гринева было передано фонарем «Ратьера» приказание на один из катеров «подойти к берегу, здесь командиры флота и армии». И один из катеров подошел к ним и, по словам Суворова, принял 145 человек, из них 80 командиров из Береговой обороны и 35-й батареи.

Меня нисколько не смущает разночтение в числе принятых на борт людей. Командиры катеров могли указывать в донесении данные, соответствующие предельно допустимой нагрузке для катеров данного проекта. Я бы на их месте поступил бы точно также.

По рассказу капитан-лейтенанта Островского дело обстояло так:

«Мы вышли на берег по подземному ходу. Я лично вызывал фонарем катера. Сигналил кораблям, но они не подходили. Видны были силуэты двух или трех катеров. Ильичев стоял рядом и ожидал подхода их, но они не подходили и не отвечали. Практически, там подходов не было. Причал поврежденный. Кошелев, прокурор Черноморского флота, бригадный военюрист, находился справа от меня. Как сейчас помню, был он в реглане, скучный. Да, веселых там не было. Полковник Горпищенко, командир бригады морской пехоты находился рядом. Горпищенко на катер переправили матросы. Они связали из автопокрышек плотик, посадили его и подтолкнули.

Ильичев мне говорит: «Раз не отвечают, плыви». Много народа плыло к катерам, ну и я поплыл. Некоторые тонули, не хватало сил. Мне был брошен канат с катера и я взобрался на борт. Это было где-то после двух часов ночи. Командиром катера, как я позже узнал, был Еремин. На этот катер подняли и Горпищенко. На этот катер попал и В. Гусаров».

А вот что рассказал о событиях этой ночи старший лейтенант М. Линчик: «С приходом кораблей Ильичев приказал Островскому вызывать сигнальным фонарем катера с приказанием подойти к нам. Текст семафора, как помню, был такой: „Я врид комфлота Ильичев – приказываю подойти к берегу». Передает Островский, передает, никакого реагирования, никто не отвечает. Наверное, командиры катеров запутались, потому что мы морзим, с причала морзят и еще дальше морзят, везде морзят. Потом Островский разделся до трусов и рванул на рейд, чтобы передать какое-то приказание Ильичева. Он был хороший пловец. Плыть он сам вызвался. Позже видим, подходит силуэт катера. Катер уткнулся носом в скалу. Нос катера подо мной. Ильичев неожиданно толкает меня в спину со словами: «прыгай». Я и прыгнул, да в темноте ногами на палубу не попал, а проскочил мимо и только схватился за поручень и то только двумя пальцами. Катер вдруг дал задний ход, и я по инерции полетел в воду. Кроме меня никто не успел прыгнуть на катер, так как нос у него был узкий. Подплыл к берегу. Ильичев следил за мной и помог выбраться. Больше к нам ни один катер не подходил. Стало ясно, что с организацией эвакуации с берега комсостава ничего не вышло, и мы были бессильны что-либо сделать. Это поняли все командиры, плотно стоявшие возле нас и по всему берегу, и они стали расходиться по берегу».

Вспоминает рядовой П.В. Егоров, находившийся «по ранению» на причале второго пролета: «…катер ударился бортом в первый пролет причала, что-то затрещало, заслон из моряков-автоматчиков охраны не выдержал. Несмотря на предупредительную стрельбу автоматчиков охраны, толпа, прорвав заслон, стремительно бросилась по всему причалу. Под ее напором по всей длине причала были сброшены в воду не только находившиеся на причале раненые, но ряды людей, оказавшихся на краю его. Немного погодя рухнула секция причала вместе с людьми. В воде образовалось месиво из барахтающихся и пытающихся спастись сотен людей, часть которых утонула, а напор не ослабевал, и люди по инерции некоторое время падали в воду.

Подходивший к первому пролету катер сильно накренился от нахлынувших на его палубу людей. Катер выпрямился и отошел от причала. Командир в мегафон передал, что посадка невозможна и катер отошел несколько дальше в море. Многие вплавь поплыли к катеру» (Отдел ЦВМА ф. 10. д. 1951. л. 305).

Толпой на причале вблизи обрушившейся секции был зажат полковник Д.И. Пискунов, о чем он написал в своих воспоминаниях.

В момент прорыва заслона краснофлотцев-автоматчиков из охраны причала часть толпы бросилась по подвесному мостику-настилу, чтобы добраться до скалы, на которой находилась группа генерала Новикова. Но на своем пути встретила автоматчиков охраны с капитаном 3 ранга Ильичевым, которые открыли предупредительный огонь, а потом и на поражение, так как ничего не помогало. Об этих обстоятельствах свидетельствует старшина 1-й статьи И.И. Карякин: «…После контратаки вечером 1 июля я и старшина 2-й статьи Н. Рыбцов пробрались по подвесному мостику вплотную к скале. На пристани и мостике была сплошная масса людей. На скале находился капитан 3 ранга Ильичев, оставленный Октябрьским старшим по эвакуации. Его попытки освободить мостик для прохода людей, подлежащих эвакуации, успеха не имели. Он сам и его автоматчики стреляли в передних, не давали вплавь добираться до скалы и били короткими очередями. Нам удалось выбраться на берег и с наступлением темноты, спрятав оружие в скалах, вплавь, скрываясь под настилом мостика, добрались до скалы, где сидели, держась за канаты, пока не подошел сторожевой катер СКА-0112. Пользуясь темнотой, мы прыгнули на катер. Было один или два часа ночи. После принятия людей, как только на катер зашел Новиков катер отвалил и ушел в море».

На катер СКА-0112 попал и политрук Е.А. Звездкин. Сидя на берегу у воды, как он написал: «…увидел, как первый катер подошел к скале, загрузился до отказа и начал отходить. Когда рухнули под тяжестью людей мостки прорвавшейся толпой, я понял, что организованной посадки не будет и поплыл ко второму катеру. Меня вытащили краснофлотцы. Случайно я попал на этот катер и узнал, что на нем находится Новиков и его штаб» (А. Е. Зинченко. Воспом. Фонд музея КЧФ. д. НВМ. л. 168).

Судя по всему, после первого обрушения секции причала в 22.00 Ильичев вернулся в помещение батареи. По изменившейся ситуации было принято решение основную группу офицеров выводить на необорудованный берег и пытаться произвести посадку с выступа скалы.

Возникает немало вопросов: когда подошел первый катер и к какой части причала, когда обвалилась вторая секция причала? В какой последовательности и при каких обстоятельствах происходила эвакуация защитников Севастополя сторожевыми катерами и тральщиками с рейдового причала у 35-й батареи? Какой бортовой номер был у первого сторожевого катера, подошедшего к причалу?

На первые два вопроса мы уже нашли ответ. Первым к причалу подходил СКА-052 в 22.00. В это же время и обрушилась первая секцию причала.

В какой-то мере на остальные вопросы позволяет ответить боевое донесение командира БТЩ «Защитник» (бортовой № 26) капитан-лейтенанта В.Н. Михайлова и военкома старшего политрука Ф.С. Рубана от 3.07.42 г.: «ТЩ 26 и ТЩ 25, приняв по 45 тонн боезапаса и продовольствия каждый, снялись в 04.00 1.07.42 г. из Новороссийска.

В 09.20 РДО за № 063, во исполнение которого выбросили за борт на ТЩ-26-27 тонн на ТЩ-25-50 тн. (Речь идет о сбросе за борт боезапаса и продовольствия, предназначенного защитникам Севастополя – Б.Н.). Море ухудшилось, ветер норд-ост 7 баллов, море 5–6 баллов, в 23.00 по счислению подошли к подходной точке фарватера ФВК № 3. Створных огней не было, поиск которых продолжался до 00.43. Определились по Херсонесскому маяку. Легли на 1-е колено ФВК № 3. Идя по второму колену ФВК, увидели взрыв и пламя колоссальной силы. Это была взорвана 35-я береговая батарея, как было уточнено позже в 01.12. 2.07.42 г.

На траверзе мыса Фиолент корабли подверглись пулеметному обстрелу, который продолжался до поворота к рейдовому порту. В 01.15 подошли к рейдовому порту близко. К этому моменту подошли 7 сторожевых катеров. С пристани передали светофор: «ТЩ к пристани не подходить (пристань разрушена, сильный накат).

На катера с пристани передали: «Подходить к пристани и перебрасывать людей на тральщики».

Из 7 катеров к пристани подошли СКА-046 и СКА-028. Первую партию приняли в 02.05. 2.07.42 г. К этому моменту в районе порта и на скалах находилось скопление огромного количества войск, по которому противник вел усиленный артиллерийско-минометный огонь и оружейно-пулеметный огонь. Погрузка на катера и доставка на корабли проходила в исключительно тяжелых условиях ввиду отсутствия надлежащей организации и руководства.

В 02.50, приняв последнюю партию, легли на курс Новороссийск, куда прибыли в 24.00, доставив около 500 человек (похоже, что речь идет только о военнослужащих принятых на борт двумя тральщиками – Б.Н.).

Как было выяснено из показаний военнослужащих, принятых на борт, весь берег был занят противником за исключением полосы 500-600 метров шириной от Херсонесского маяка до 2-го створа мерной линии, причем посередине эта полоса была перерезана группой немецких автоматчиков...».

Боевому донесению командира тральщика, написанному на свежую память 3 июля, можно в полной мере доверять. Из донесения следует, что причал был разрушен до прихода тральщиков и 7 сторожевых катеров. Следовательно, причал мог завалиться при подходе СКА-052, о чем мы уже вели речь. Обрушение второй секции причала, скорее всего, полизошло при подходе одного из катеров: СКА-0112, СКА-0124 или СКА-028. О них упоминает Воронин в книге «На Черноморских фарватерах». По воспоминаниям участников событий эти три катера ушли из Севастополя в начале 2-го часа ночи 2 июля. Этот эпизод по-прежнему требует уточнения.

Находившийся на скале вместе с Новиковым и его штабом капитан 2 ранга И.А. Заруба писал, что примерно в 01.15 была взорвана 1-я башня 35-й батареи, а за ней последовало еще два взрыва. Уже в Симферопольской тюрьме ему сказали, что о подрыве башен не предупреждали и поэтому погибло, обгорело много офицеров.

Заруба вспоминает: «…Около 2-х часов ночи 2 июля подошли катера,. Была зыбь. Катера наполнялись мгновенно, многие падали за борт. Я наблюдал за посадкой на два катера. Третий катер подошел к камню и принял на борт около 70 человек, – всю группу. Я тоже сел на этот катер. Катер отвалил и пошел полным ходом».

Заруба также отмечает такой факт. Когда прибыли на рейд катера, то в толпе стреляли в воздух от радости, чтобы в лунном свете увидели их. Многие бросились вплавь к маневрирующим катерам на рейде, слышал, что раздавались голоса со скалы: «Подходите сюда, примите генерала Новикова».

По обобщенному анализу ситуации: 02 ч. 05 мин. – 02 ч. 50 мин. Генерал-майор П.Г. Новиков, А.Д. Хацкевич (?), И.А. Заруба, прокурор флота бригвоенюрист А.Г. Кошелев (?), зам. начальника управления тыла Приморской армии полковник А.Б. Мегробян, политрук Е.А. Звездкин и другие на сторожевом катере № 0112 вышли в море курсом на Новороссийск. В связи с нехваткой бензина, как пишут в воспоминаниях Карякин и Заруба, шли на Новороссийск напрямую поблизости от крымских берегов. Обычно все корабли из Севастополя шли сразу в сторону турецкого берега, а потом поворачивали к берегам Кавказа во избежание встречи не только с авиацией противника, но и с вражескими катерами.

«…Идти на видимости крымского берега в это время было нельзя, так как при таком курсе катер был обречен на гибель». Так оно и получилось. На рассвете 2 июля, а Заруба уточняет, в 3 часа, СКА-0112 был обнаружен и атакован четырьмя катерами противника. После часового неравного боя немцы в упор, с короткой дистанции расстреливали катер. Моторы вышли из строя. Вся прислуга пушек и пулеметов была перебита. Катер стал тонуть и прекратил сопротивление. Около 6 утра появился немецкий самолет «Ю-88» и начал обстреливать катер и оставшихся в живых на нем. В это время несколько человек вылезли из кубрика и бросились за борт...

Не понятно, почему Заруба не отмечает, что в бою с вражескими катерами участвовали все три катера: 0112, 0124 и 028.

«…Позже подошел немецкий катер «С-72», на который были сняты все оставшиеся живые. Из 74 человек, принятых на борт СКА-112, и более 20 человек команды в живых оказалось 16 человек. Все были ранены за исключением одного красноармейца. Среди раненых была одна женщина, раненная в лицо. Катер СКА-0112 от подложенного заряда затонул. На палубе немецкого катера всех раненых перевязали и прикрыли брезентом.

Все это происходило на видимости Ялты. Вскоре катер прибыл в Ялту, и все пленные были высажены на песчаную часть берега в порту. Туда же были высажены 15 оставшихся в живых человек с СКА-0124, который был потоплен противником в районе мыса Сарыч. Всего на песчаном берегу оказалось 31 человек и в их числе генерал Новиков, капитан 2 ранга Заруба, политрук Звездкин, старшина 1-й статьи Карякин, а также другие командиры и бойцы из штаба Новикова и оставшиеся в живых члены экипажей катеров».

Здесь надо особо отметить, что согласно рабочему журналу оперативного дежурного штаба ЧФ из Севастополя в Новороссийск СКА-0112, СКА-0124 и СКА-028 шли отдельной группой, а не так, как писалось в исторической литературе до сих пор, что СКА-0112 шел один. Прорваться и дойти до базы на Кавказе удалось только СКА-028.

Факт боя с тремя нашими катерами подтверждает командир немецкого катера «С-72» – лейтенант Беренс, который прислал в 1995 г. фотографии с обстоятельствами пленения катера и наших людей, перевозки их в Ялту и нахождение всех наших пленных с СКА-0112 и с СКА-0124 на песчаном берегу в Ялтинском порту.

Что катера шли отрядом в составе трех единиц отмечает в одном из своих писем Д.И. Пискунов: «Несколько слов об обстоятельствах пленения генерала Новикова. Я вспомнил его рассказ, вернее ответ на мой вопрос в плену. Катер, на котором он эвакуировался, сопровождали еще два. Немцы перехватили их на траверзе Ялты. Состоялся морской бой. Наши катера затонули. Новиков был снят с тонущего катера».

Осталось уточнить, что третий катер, № 028, получив повреждения в бою, смог оторваться от катеров противника и дойти до базы.

Пленных погрузили в грузовую машину и привезли в немецкий госпиталь, расположенный в каком-то бывшем санатории. Сделав всем раненым операции и перевязки, их разместили в маленьком домике при госпитале. Два человека еврейской национальности, как пишет Карякин, были изъяты из группы и расстреляны. На другой день Зарубу и Новикова отвезли на легковой автомашине в симферопольскую тюрьму и также поместили в отдельный домик, где их продержали больше месяца.

О судьбе комиссара 109-й стрелковой дивизии бригадном комиссаре А.Д. Хацкевиче Заруба пишет так: «Я помню, когда в госпитале в Ялте нам делали операции, то нас поместили в отдельное помещение во дворе, а их, его (Новикова – Б.Н.) и комиссара, отдельно. На второй день Новикова и меня отвезли в симферопольскую тюрьму, а того нет. Новиков потом мне сказал, что он был тяжело ранен и оставлен в палате». Совершенно непонятна судьба бригадного комиссара А.Д. Хацкевича. Заруба утверждает, что Хацкевич был пленен с ним и Новиковым на катере, Пискунов упоминает Хацкевича как одного их членов Временного командования, образованного после убытия Новикова…

Возвращаясь вновь к боевому донесению командира БТЩ «Защитник» в части зафиксированного в вахтенном журнале времени мощного взрыва на 35-й батарее. 01 час 12 минут соответствует времени взрыва 2-й башни 35-й батареи.

По информации Л.Г. Репкова подрыв башен батареи производила группа батарейцев в составе 12 человек во главе со старшим сержантом Побыванцем. Закладка подрывных зарядов производилась под руководством военинженера К.П. Белого, исполнявшего обязанности начальника инженерного отдела ЧФ (А. И. Лощенко. Воспом. Госархив Крыма, ф. 849. оп. 3. д. 282. л. 178.).