40

В Богистан пришла весна. Здесь она особенно прекрасна. Не случайно и слово «богистан» означает цветущий сад. Куда ни кинешь взор, всюду деревья, деревья, деревья — яблони и персики, вишни и сливы, урючины, гранаты и груши, айва и черешня. Зацветая друг за другом, они украшают долину буйными красками, которые переливаются тысячами оттенков зеленого и белого, голубого и розового, бледно-оранжевого, светло-красного, ярко-рубинового… А какие здесь розы и как великолепен их аромат! Красоту весенней долины Богистана не высказать и не описать, ее надо увидеть и прочувствовать самому.

Солнце теперь всходит рано, в шесть утра оно уже подрумянивает и золотит верхушки цветущих деревьев, и они кажутся в его лучах разнаряженными невестами, а листья, зеленые травы словно бы усыпаны алмазами, которыми щедро одарили их, уходя на покой, небесные звезды.

Кишлак Карим-партизан, самый большой и благоустроенный в долине, представлялся тетушке Нодире в этот ранний час и самым красивым. Она вышла из дома чуть свет и шла не спеша по кромке хлопкового поля, окруженного тутовником, тополями и ивами, любовалась изумрудными всходами хлопчатника и радовалась, что они такие ровные и дружные, радовалась, что весна предвещает добрый год. Ничто не мешало ей думать: утреннюю тишину ломали лишь звонкие суматошные беседы птиц.

В прошлом году колхозники потрудились на совесть и вернули колхозу былую славу, снова вывели его в число передовых хозяйств района. Теперь он укрупнился — к нему присоединился колхоз «Первое мая». Угодий и пашен стало в полтора раза больше, а заботы возросли десятикратно. Но все было бы хорошо, если бы не проделки Бурихона: снюхался с заведующим районной базой потребсоюза и вместе с ним продавал налево строительный материал и дефицитные промтовары. Вчера их обоих арестовали — работники ОБХСС поймали с поличным. Опять колхозу неприятности, вздыхает тетушка Нодира, — колхозу, ведь Бурихон числится колхозным экспедитором. Опять будет ревизия, снова проверки, и кто знает, что обнаружится, потому что Бурихон — шурин завхоза… Тетушке Нодире не хотелось бы думать о Дадоджоне плохо, но, как говорится, укушенный змеей боится и пестрой веревки: Мулло Хокирох, оказывается, был дельцом большого масштаба. Если бы он не умер, его как соучастника преступлений, в которых замешаны и некоторые весьма ответственные работники, судил бы Верховный суд в Сталинабаде. Кроме того, как ни гонит она эту мысль, ни говорит себе, что брат не отвечает за брата, что Дадоджон по натуре другой, все равно не может не думать, что он одного семени с Мулло Хокирохом, соучастником убийства Карима-партизана, ее отца. Нет-нет да и приходит на ум поговорка: «От скорпиона — скорпион, от змеи — змея». Вдобавок ко всему Дадоджон — не только зять Бурихона, но связан с ним и по работе. Отдали снабженческое дело родственникам…

Одного не могла понять тетушка Нодира: как Аминджон Рахимов все-таки согласился с тем, что они взяли Бурихона экспедитором? С ней он вообще не говорил на эту тему, спросил только Сангинова, доверяют ли они Бурихону, и больше не вмешивался. Она и Сангинов думали, что Бурихон достаточной сурово наказан, и, в конце концов, кому, как не ему, знать, что ни одно преступление не остается безнаказанным?! Может быть, и Аминджон Рахимов исходил из, этих же соображений? Но этот подлец Бурихон просто-напросто не понимает, что такое человечность, — всех подвел!..

…Тетушка Нодира услышала шаги и подняла голову. Ей навстречу шел Сангинов. Он тяжело дышал и был мокрым от пота.

— Да вы что, товарищ Сангинов, бежали, что ли?

— Да, бежал, — ответил тот, с трудом отдышавшись. — Говорят, если каждое утро бегать, можно избавиться от сердечных болезней. Я объединил два дела в одно: побегал и осмотрел поля.

— Ну и ну, — покачала тетушка Нодира головой. — С врачами хоть посоветовались?

— Еще чего не хватало! Буду из-за этого тратить время!

— Напрасно. Даже халат шить нужно умеючи, а тут речь идет о здоровье. В вашем возрасте, по-моему, бегать так резво опасно. — Тетушка Нодира рассмеялась: — А как вы умудряетесь осматривать поля на бегу? Много увидели?

Сангинов тоже засмеялся.

— Ваша правда! — сказал он. — Но хлопчатник, по-моему, взошел неплохо? Как считаете?

— Всходы прекрасные, — ответила тетушка Нодира и вдруг тяжело вздохнула: — Плохи наши дела в другом…

— В чем?

— Экспедитора посадили.

— Бурихона?! — оторопел Сангинов. — За что?

— За хищения и махинации со стройматериалами. Его поймали на месте преступления с поддельными нарядами и накладными.

— Так это, выходит, замешаны наш завхоз и наш главбух?

— Еще не знаю. Мне кажется, если бы они были замешаны, их тоже взяли бы в тот же час. Но ревизия, наверное, все равно будет.

— Да-а, — почесал Сангинов в затылке. — Если позволите, я съезжу в Богистан, постараюсь разузнать подробности.

— Поезжайте, — сказала тетушка Нодира, и Сангинов поспешил в сторону кишлака.

Утреннее солнце залило яркими лучами весь кишлак, и только тогда тетушка Нодира вернулась с поля и направилась домой, чтобы проводить в школу дочурку. Мысли ее, однако, были заняты Сангиновым. Она думала, что он уже стар, нуждается в отдыхе — отправить бы его подлечиться. А когда разделят партийно-комсомольскую ячейку, секретарем парторганизации нужно будет избрать человека помоложе, поздоровее и поэнергичнее…

На этот раз течение мыслей тетушки Нодиры Прервал Дадоджон. Она встретила его на той же самой улице и на том же самом месте, где почти два года тому назад повстречалась с Мулло Хокирохом. Как тогда Мулло Хокирох, так теперь Дадоджон сгибался под тяжестью большого мешка.

— Доброе утро, — сказал Дадоджон. — Вы уже с поля?

— Да, я уже с поля, — ответила тетушка Нодира, сверля его взглядом. Он был бледен, лицо осунулось, глаза покраснели, словно от бессонницы. — Что с вами? Почему с мешком?

Дадоджон сбросил мешок на землю, развязал его и сказал:

— Вот полюбуйтесь!

В мешке лежали отрезы шелка, атласа, парчи, шерстяных тканей, сатина и ситца. Виднелся даже кусок темно-вишневого бархата.

— Здесь больше ста метров, все с колхозного склада, нашел у себя в чулане и в сарае между потолочными балками, — пояснил Дадоджон. — Не спал всю ночь, искал… теперь несу на место…

Тетушка Нодира удивилась, даже, кажется, не поверила.

— Вы о чем говорите? — спросила она. — Кто брал с колхозного склада и прятал в ваших сараях-чуланах?

— Моя жена, Марджона-бону, — глотнув подкативший к горлу ком, вымолвил Дадоджон и опустил голову.

— Ваша жена? Без вашего ведома?

— Да, без моего… Обманывала меня, таскала… Наворовала она… и я!

— Как наворовала? Я не понимаю. Может быть, ее собственные?

— Нет, колхозные! — вскинув глаза, уверенно произнес Дадоджон. — Вы не сомневайтесь, я проверил по всем документам, даже больше недостает. Пока мог, подменял…

— Как подменяли?

Дадоджон объяснил, что покупал в магазинах то, что удавалось доставать, лишь бы сходилось в цене и количестве…

Тетушка Нодира, глядя на него во все глаза, помолчала, потом спросила:

— Где Марджона?

— В роддоме, вчера отвез, — сказал Дадоджон. — Я и воспользовался этим и перевернул весь дом, пока не нашел ее тайники. Но часть тканей она или успела перепродать, или надо искать их в доме ее брата Бурихона.

— Бурихона вчера арестовали.

— Правда?! — обрадованно воскликнул Дадоджон, но в следующее же мгновение сник. — Значит, сегодня придут за мной…

— С чего вы взяли? — сказала тетушка Нодира. — Если бы вы были виноваты, вас вчера же и взяли бы. Выходит, невинны.

— Не виновен в этом деле, виновен в других. Вот посмотрите эту печатку с моей подписью, ее я тоже нашел в тайнике. Могу представить, как использовали ее брат и сестра, — горестно усмехнулся Дадоджон.

Тетушка Нодира взяла из его рук печатку, внимательно всмотрелась. Да, действительно точная копия подписи Дадоджона.

— Проклятые! Как они сделали ее?

— Вор на все горазд.

— Да, хитер Бурихон. — Тетушка Нодира покачала головой, потом положила свою большую теплую ладонь на плечо Дадоджону. — Ничего, экспертиза отличит вашу подпись от копии на этой резинке. Не волнуйтесь!

— Я не волнуюсь, — сказал Дадоджон. — Я решил.

— Что решили?

— Отнесу сейчас этот мешок на склад и с вашего разрешения поеду к прокурору, все ему выложу и во всем повинюсь. Я захватил и сберкнижки… — Он запнулся, хотел сказать: «своего ака Мулло», но сказал: — Мулло Хокироха, — а потом добавил: — Но прежде разведусь с женой. То есть оставлю заявление о разводе в суде. Она была моим врагом, и даже ребенок, даже сын, не остановит меня. Если бы можно было, я отобрал бы у нее ребенка — нельзя доверять ей воспитание. Прошу вас, тетушка Нодира, поручите Туйчи принять у меня склад. Я поеду в район и больше не вернусь.

— Почему? — вырвалось у тетушки Нодиры из самого сердца, переполнившегося состраданием.

— Потому что меня не оставят на свободе.

— А может… может быть, прежде зайдете в райком, поговорите с товарищем Рахимовым?

— Нет, — ответил Дадоджон. — Я не хочу искать защиты. Передайте товарищу Рахимову от меня привет и скажите ему, что я угодил в плен к воронью… воронью живучему. Что до сегодняшнего дня у меня не хватало воли и решимости вырваться из цепких лап этого воронья. Я шел на поводу, изменял совести… в общем, был плохим коммунистом. Я признаю себя виновным в этом. Я был слабым, трусливым, глупым и ничтожным и теперь иду, чтобы стать другим.

Сказав это, Дадоджон рывком поднял мешок, закинул его себе на спину и зашагал к колхозному складу, оставив тетушку Нодиру в растерянности и недоумении. Тяжелая ноша согнула его чуть ли не вдвое, никто не сказал бы, что это идет молодой человек, которому нет еще и двадцати пяти лет.

В небе с громким карканьем пронеслась стая черных воронов, и было видно, что им не по душе весна и они улетают в дальние края, туда, где зима, где слякотный мрак и холод.

Дадоджон проводил их ненавидящим взглядом. О если бы и то воронье, что живет среди нас и в нас, тоже вот так, с испуганным карканьем, улетело бы прочь и навеки исчезло!.. Но, увы, само по себе это воронье не сгинет, — живучее, оно умело приспосабливается, и поэтому борьба с ним предстоит долгая и упорная, и не должно быть в этой борьбе ни минуты покоя!..

Загрузка...