Восток в огне

Пролог

"И пусть те, кто осаждает крепость, стремятся одолеть любого врага, сидящего в ней, достигнув двух вещей: первая — узнать их секреты, вторая — позволить им напугать себя до жути. Пусть тайно пошлют человека, что внушит им беспокойство, лишит их всякой надежды на спасение, кто скажет им, что их коварные секреты раскрыты, что про их твердыню говорят открыто, что все знают о её сильных и слабых сторонах, куда направят тараны, где поведут подкопы, куда приставят лестницы, где взойдут на стены, где разожгут пожары — все, чтобы их сердца наполнились ужасом"

Из священных текстов Сассанидов, перевод Джеймса (2004), 31

Лето 238 г. н.э.

Война – это ад. Гражданская война – ад ещё худший. Эта гражданская война откровенно не задалась. Всё шло не по плану. Вторжение в Италию захлебнулось. Войска пострадали от перехода через Альпы в сезон, когда весна растопила снег на перевалах. Они ожидали, что их будут встречать, как освободителей. Их уверяли, что достаточно им будет только вступить в Италию, как все бросятся им навстречу, сжимая в руках оливковые ветви, пуская вперёд детей, моля о пощаде, падая к их ногам.

Все пошло не так, как они надеялись. Одолев перевалы, они обнаружили себя на вражеской территории. Жители бежали, унеся с собой всё, что могли захватить,даже двери своих домов и храмов. Некогда людные долины были пустынны. Когда солдаты проходили через город Эмона, единственными его обитателями, которых они встретили, были стаи волков.

Уже больше месяца армия стояла лагерем под стенами города Аквилея на севере Италии. Легионы и ауксилии страдали от голода, жажды и усталости. Наскоро организованная система снабжения была разрушена. В окрестностях почти ничего не осталось. То, что жители не укрыли за стенами, было разграблено воинами, едва они прибыли. Негде было даже укрыться. Все постройки в пригородах были разобраны на стройматериал для осадных работ. Река была полна трупами с обеих сторон.

Осада не давала результата. Разрушить стены не получалось, не хватало осадных машин, а защитники держались крепко. Каждая попытка приступа с помощью лестниц и осадных башен оканчивалась кровавой неудачей.

Но в чем нельзя было отказать командиру осаждающих, императору Максимину Фракийцу, так это в храбрости. Каждый день он объезжал верхом стены города, рискуя получить стрелу со стен осажденного города, и воодушевлял своих людей на позициях. Обходя ряды бойцов, он обещал отдать город и всех укрывшихся в нём на милость победителей. Словом, в его храбрости сомнений не было. Вопросы вызывали его решения. С каждой новой неудачей император становился всё более необузданным. Он громил всё, что попадалось под руку, словно раненое животное, или, как говорили многие, словно крестьянин полуварварского происхождения, которым его продолжали считать. Офицеров, руководивших неудачными попытками штурма, казнили всё более изощрёнными способами. С особой же изобретательностью подходили к представителям знати.

Голод, жажда и грязь терзали Баллисту сильнее, чем обычно. Ему едва миновало шестнадцать зим, но он уже был более шести футов роста и продолжал расти. Никто не страдал от недоедания больше него. Длинные светлые волосы юноши спускались на спину. Остатки брезгливости удерживали от умывания в водах реки. Со вчерашнего дня к запахам, окружавшим его, присоединились запахи гари и обугленной плоти.

Несмотря на молодость и статус дипломатического заложника все сочли правильным, что Баллиста, как один из сынов Вотана, возглавил отряд германских нумериев. Оценив высоту стен и построив лестницы нужной длины, римляне отправили юношу вперёд во главе около пятисот варваров в качестве расходного материала. Они шли вперёд, пригибаясь под градом метательных снарядов. Мощное сложение и отсутствие брони делало германцев хорошими целями. Вновь и вновь раздавались хлюпающие звуки, когда снаряды находили цель. Воины падали толпами. Выжившие продолжали смело рваться вперёд. Вскоре они оказались перед гладкими стенами. Когда германцы отложили щиты, чтобы поднять лестницы, их потери возросли ещё больше

Баллиста оказался на лестнице одним из первых. Он карабкался, помогая себе одной рукой, щит он держал над головой, меч оставался в ножнах. Падающий камень угодил в щит, чуть не сбросив его с лестницы. Стоял невообразимый шум. Баллиста увидел, как длинный шест появился над стеной и застыл над одной из лестниц. На конце шеста была закреплена большая амфора. Шест медленно повернулся, опрокидывая амфору, и горящая смесь серы, смолы, масла и битума полилась на людей на лестнице. Люди кричали, их одежда горела, стягиваясь и приставая к телу, плоть обугливалась. Один за другим они падали с лестницы. Зажигательная смесь полилась на тех, кто стоял внизу. Люди пытались сбить огонь руками, катались по земле. Ничто не помогало.

Когда Баллиста поднял глаза, он увидел, что другой шест появился над его лестницей и амфора начала наклоняться. Не задумываясь ни на мгновение , он прыгнул с лестницы. На какой-то момент он подумал, что сломал или подвернул колени и сейчас сгорит заживо. Но инстинкт самосохранения помог пересилить боль, и крикнув своим людям следовать за ним, Баллиста бросился прочь.

Юноша как-то размышлял о неизбежности заговора. Как бы тот ни был впечатлён римской дисциплиной, он понимал, что ни одна армия не выдержит столь долгой осады. Поэтому Баллиста не удивился, когда после очередной неудачи к нему пришли.

И теперь, когда юноша готовился сыграть свою роль, он осознал весь ужас своего положения. У него не было желания играть в героя. Но также у него, по сути, не было и выбора. Если он ничего не сделает, то либо Максимин Фракиец казнит его, либо его убьют заговорщики.

Скульптурное изображение Максимина Фракийцы (слева) и вариант реконструкции его облика (справа)

Скульптурное изображение Максимина Фракийцы (слева) и вариант реконструкции его облика (справа)

Заговорщики оказались правы. Палатку императора сторожило очень мало людей. Многие из них спали, ведь это были тягучие часы сразу после полудня, когда усталым людям особенно хотелось вздремнуть. Время, когда осадные работы замирали. Время отдыха императора и его сына.

Кивнув одному из заговорщиков, Баллиста шагнул внутрь пурпурного шатра со стоящими снаружи штандартами. Неожиданно он осознал, какой сегодня замечательный день:теплый, с легким ветерком, в самый раз для июня в Италии. Медовые пчелы жужжали вокруг. Высоко в небе парили ласточки.

Преторианец на посту преградил путь Баллисте своим копьем :

— Куда прешь, варвар?

— Мне надо поговорить с императором, - ответил Баллиста на правильной латыни, но с сильным акцентом.

— А кому не надо? - возразил без интереса преторианец, - А теперь пошел на хрен, сопляк.

— У меня есть информация о заговоре против императора, - Баллиста повысил голос, - Некоторые офицеры и аристократы планируют убить его.

Баллиста наблюдал за нерешительностью гвардейца. Страх не предупредить о возможном заговоре подозрительного и мстительного императора в конце концов пересилил опасение разгневать вспыльчивого правителя, дела которого шли все хуже и хуже.

— Жди здесь, - преторианец подозвал своего напарника, а сам скрылся в тени шатра.

Он вернулся через непродолжительное время и приказал второму преторианцу разоружить и обыскать молодого варвара. Отдав меч и кинжал, Баллиста зашел в шатер, попав сначала в прихожую, а затем и во внутренний санктум.

Поначалу Баллиста мало что мог разглядеть. Пурпурный сумрак в глубине палатке был слишком глубоким после яркого солнечного света снаружи. Когда его глаза адаптировались, он различил священный огонь походного алтаря, всегда сопровождавший правящего императора. Затем он увидел большую походную кровать. С нее поднялся император Гай Юлий Вер Максимин, более известный как Максимин Фракиец. На его шее блестел знаменитый золотой торкв, который он еще простым легионером получил за доблесть от императора Септимия Севера.

Из дальнего угла шатра раздался голос:

— Выкажи уважение. На колени.

Когда преторианец принудил его встать на колени, юноша увидел, как из темноты вышел красавец-сын императора. Баллиста неохотно пал ниц, а потом, когда Максимин протянул руку, поцеловал тяжелое золотое кольцо с драгоценным камнем, на котором был вырезан орел.

Фракиец сел на край кровати. На нем была простая белая туника. Его сын стоял рядом, облаченный в мастерски изготовленный и причудливо украшенный доспех и вооруженный мечом в декорированных серебром ножнах, с навершием в виде головы орла. Баллиста оставался на коленях.

— Боги, как он воняет, - промолвил сын императора, прижимая к носу надушенный платок.

Отец махнул рукой, заставляя его замолчать.

— Тебе известно о заговоре на мою жизнь, - большие серые глаза Максимина смотрели на лицо Баллисты, - Кто заговорщики?

— Офицеры, большинство трибунов и несколько центурионов из Второго Парфянского легиона, доминус.

— Назови их.

Баллиста нерешительно оглянулся.

— Не заставляй моего отца ждать. Назови их, - приказал сын.

— Это могущественные люди. У них много друзей и влияния. Если они узнают, что я назвал их, они причинят мне вред.

Гигант рассмеялся, ужасным грохочущим смехом.

— Если ты сказал правду, у них не будет возможности причинить вред тебе или кому бы то ни было еще. Если же то, что ты сказал - неправда, то, что они могут сделать тебе, будет твоей наименьшей заботой.

Баллиста медленно начал перечислять имена:

— Флавий Вописк, Юлий Капитолин, Элий Лампридий.

Всего было двенадцать имен. То, что это были настоящие имена участников заговора, в данном случае было неважно.

— Как ты узнал, что они планируют убить меня? Какие у тебя есть доказательства?

— Они предлагали мне присоединиться к ним, - Баллиста повысил голос, надеясь отвлечь внимание от нарастающего снаружи шума, - Я попросил написанных инструкций. Они у меня есть.

— Что там происходит? - Максимин Тракс взревел, его лицо исказилось от раздражения, - Преторианец, прикажи им заткнуться.

Он протянул свою огромную руку за документом, который упоминал Баллиста.

— Как ты можешь видеть, - продолжил юноша.

Тихо, - приказал император.

Вместо того, чтобы утихнуть, шум снаружи усиливался. Максимин Фракиец, чье лицо исказилось от неконтролируемой ярости, повернулся к сыну:

— Иди и скажи, чтоб заткнулись нахрен!

Император начал читать. Возрастающий шум заставил его поднять бледное лицо. Баллиста заметил на нем первые признаки подозрения.

Баллиста вскочил на ноги. Он схватил переносной алтарь с горящим священным огнем и ударил им императора по голове. Максимин поймал запястье Баллисты, сжав руку с невиданной силой. Свободной он ударил того по лицу. Голова юноши откинулась назад. Гигант ударил его в живот. Баллиста, как куль, рухнул на пол. Одной рукой император поднял варвара на ноги. Он приблизил свое лицо, подобное камню, к лицу Баллисты. Изо рта разило чесноком.

— Ты умрешь медленно, мелкий засранец.

Максимин небрежно отшвырнул Баллисту. Юноша отлетел, сломав пару стульев и перевернув походный столик.

Когда император поднял свой меч и направился к двери, Баллиста отчаянно пытался перевести дух и подняться на ноги. Юноша огляделся в поисках оружия. Не видя его, он взял стило с письменного стола и поплелся вслед за императором.

Из прихожей открывалась ярко освещенная сцена происходящего, похожая на картину в храме или портике. Большинство преторианцев убегало вдалеке. Некоторые из них присоединились к воинам Второго легиона и стаскивали изображения императора со знамен. Ближе лежала куча трупов. Сразу за порогом возвышалась могучая фигура Максимина Фракийца. С мечом в руке, он вертел своей огромной головой, оглядываясь по сторонам.

Шум затих и над толпой поднялась отрубленная голова сына императора, насаженная на копье. Даже перемазанный грязью и кровью он все еще был красив.

Звук, который издал император, не мог принадлежать человеку. Но до того, как гигант начал двигаться, Баллиста прыгнул ему на спину. Подобно бойцу на арене, пытающемуся усмирить быка, юноша вогнал стило в шею Максимина Тракса. Одним могучим движением руки император скинул Баллисту и швырнул его через всю прихожую. Максимин повернулся, вытащил окровавленное стило и швырнул его в Баллисту. Он поднял меч, приближаясь.

Юноша поднялся на ноги, схватил стул и выставил его перед собой в качестве импровизированного щита.

— Ты, мелкий лживый ублюдок, ты дал мне клятву, ты принес воинскую присягу, сакраментум.

Кровь бежала по шее императора, но это ничуть не замедлило его. Двумя взмахами меча он разрубил стул на части.

Баллиста извивался, избегая меча, но почувствовал жуткую боль, когда конец меча зацепил его ребра. Лежа на полу и прижимая руку к ране, он пытался откатиться. Максимин Тракс возвышался над ним, готовясь нанести последний удар.

Брошенное копье вонзилось в незащищенную спину императора. Он сделал непроизвольный шаг вперед. Еще одно копье ударило его в спину. Он сделал еще один шаг, затем рухнул вперед, упав на Баллисту. Невообразимый вес гиганта практически раздавил юношу. Дыхание императора, горячее и прерывистое, было на щеке Баллисты. Его пальцы скользили, чтобы выдавить юноше глаза.

Неожиданно в правой руке Баллисты вновь оказалось стило. С силой, порожденной отчаянием, юноша вонзил его в горло императора. Брызнула кровь. Пальцы императора соскользнули назад. Кровь заливала глаза Баллисты.

— Мы еще встретимся, - выдал гигант последнюю угрозу, изобразив отвратительную ухмылку с кровавой пеной на искривленных губах.

Баллиста наблюдал, как тело волокли наружу. Там на него набросились словно стая гончих на добычу. Отрубив голову императора, ее насадили на копье, как до этого голову его сына. Огромное тело было брошено на поругание и растерзание собакам и падальщикам.

Много позже головы Максимина Фракийца и его сына были отправлены в Рим на всеобщее обозрение. То, что осталось от тел, было брошено в реку с целью помешать погребению и лишить упокоения души убитых.