Якутск-Москва на автомобиле

На волоске от позора

Следующий пункт нашего маршрута — курорт Дарасун. Чульманские мерзлотоведы нам его так расхвалили, что проехать мимо нельзя. Но какой выбрать путь? Судя по карте, можно переправиться через реку Ингоду и поехать по дороге, ведущей в центр Агинского Бурятского национального округа — село Агинское, откуда показана дорога на Дарасун. Можно также пробираться вдоль реки Ингоды до железнодорожной станции Дарасун, через которую проходит автомагистраль от Читы до курорта. Второй путь показался более надежным. Правда, нас предупредили, что дорога здесь будет сложной: до станции Карымской много речушек, через которые можно переправиться только вброд, крутые подъемы и спуски.

За городом Шилкой сначала ехали по равнине, а затем поднялись на вершину высокого холма. Возвышенности, горы, густые сочные травы и леса, леса… Небо низкое, облака подвешены огромными многорядными занавесами, сливающимися у горизонта. И среди всего этого великолепия извиваются, соединяясь в одной точке, три серебряные ленты — реки Ингода и Онон, дающие начало реке Шилке. С Ингодой мы не расстанемся почти до самой Читы: дорога вьется вдоль нее. Ингода — полноводная, быстрая река с живописными берегами и окрестностями. Ничего ни до, ни после нее до самой Москвы не видели мы более прекрасного и захватывающего. За каждым новым подъемом или поворотом, как в калейдоскопе, открывались совершенно новые картины природы. То скалы, нависающие над водой, то пологие берега с коврами всевозможных цветов и пышными кронами деревьев, то безмолвные дали, растворяющиеся в зыбкой дымке у горизонта. Выбрав удобное место на берегу, остановились искупаться. Кирилл решительно стянул с себя одежду и бросился в воду. Георгий же благоразумно задержался, и не зря. Голова Кирилла, как пустая бутылка в горном потоке, повертелась, закружилась и понеслась вниз по течению. Оно уносило ее все дальше. Георгий забеспокоился и побежал догонять Кирилла вдоль берега. Но куда там! Берег неровный — то овражек, то непролазный кустарник, то болотце…

Кирилл выполз из бурных вод на порядочном расстоянии от места нашей стоянки. «Теперь придется на руках тащить его в машину», — решил Георгий. Но Кирилл вскочил на ноги и с восторженными воплями пробежал мимо Георгия.

— Стой! — закричал Георгий. — До Москвы-то еще далеко, мне одному не доехать!

Пробежав метров пятьсот, Кирилл снова бросился в воду. Тогда и Георгий решил искупаться.

Заходя по пояс, уже чувствуешь могучую силу воды; она почти сбивает с ног. А если зайти поглубже, вода мчит. Ах, как это приятно! Вода нежно охватывает тело и несет плавно, чуть поднимая и опуская, как ребенка на руках матери… Только чуть-чуть шевелишь ногами и руками, чтобы держаться на поверхности, а остальное предоставляешь стихии. Скорость поразительная: не успеешь оглянуться, как наш «москвич» уменьшается и наконец скрывается за далеким поворотом. Чтобы выбраться на берег, изо всех сил работаешь руками и ногами. Это получается не сразу, но все же удается. А потом под солнышком бредешь по берегу — хорошо!

От города Шилки до станции Карымская по карте всего 130 километров, но преодолеть их не так-то просто. Именно преодолеть. Сначала встретилось несколько небольших ручейков, которые мы форсировали легко. Но вот путь преградила речушка метров двадцати шириной. «Не зная броду, не суйся в воду», — вспомнили мы мудрую пословицу и полезли исследовать дно. Оно оказалось гравийным и довольно плотным. Хорошо, что дождей давно не было и нашлось место, где вода доходила лишь до колен. Решили увековечить форсирование водной преграды. Кирилл взял в руки фотоаппарат и подал сигнал; Георгий, разогнавшись, врезался в стену воды, подняв фонтаны брызг. Послышалось бульканье, скорость движения с каждой долей секунды падала, и машина встала… уже на противоположном берегу.

Первый удачный опыт нас ободрил, и мы смело и успешно повторяли его на следующих речушках — притоках Ингоды. Ехали, как на качелях: вверх-вниз, но с каждым часом нами овладевало все большее беспокойство. Подъемы становились круче, попадались уже такие, на которые нашему «москвичу» взбираться было тяжеловато.

Но вот, кажется, конец путешествию… Перед деревней Савино торчала крутая лысая гора, для нас совершенно недоступная! Вылезли, походили, посмотрели и решили, что все-таки надо попробовать, тем более что на наших глазах на нее лихо взобрался грузовик с людьми. Взяли разгон и бросились на гору. «Москвичонок» рычал, пыхтел, замирал, снова рычал и пыхтел, затем начал стонать и заглох на середине подъема…

Тормоза не в силах были выдержать тяжести машины, и она поползла назад… Кирилл выскочил из машины и попытался ценой собственной жизни спасти свою машину. Он упирался в нее сзади, хватался за ручки, царапая ее гладкие бока, ища опоры, но салатный друг тащил его вниз. Георгий только теперь сообразил, что одновременно с тормозной педалью он по привычке нажимал и на педаль сцепления, в то время как у него включена первая передача. Отпустил сцепление, вывернул руль, и машина, накренившись градусов на тридцать, остановилась поперек горы. Георгий старался не смотреть в глаза Кириллу. Его репутация крупного специалиста-водителя была подмочена…

Внизу стоял грузовик и двое людей — единственные свидетели нашего позора. Потихоньку спустились вниз. Они нам сказали, что есть объезд, и удивились, что мы на таком прекрасном автомобиле не смогли подняться. Наивные люди, для них «легковушка» — это чудо техники, недосягаемая скорость, мощь и прочие достоинства. Мы-то знаем, что это такое. Если бы у нас был «москвич» новой модели, мы бы спокойно поднялись на этот холм, а у нашего салатного друга мотор слабоват. Надо искать объезд.

Смерч

С запада прямо на нас надвинулся мрак. Огромная черная туча закрыла все перед глазами. После яркого солнечного дня наступила ночь. Впереди селение. Хотя бы добраться до него. Жали из последних сил, но, увы, скорость мала. В нескольких сотнях метров от деревни на нас набросился темный, вращающийся столб пыли, уходящий в черную тучу. Об этом мы только читали. Плотно задвинули окна, остановились и приготовились ко всему, даже к полету в этом могучем вихре. Кругом совсем ничего не видно, как на дне мутной реки. Смерч шатал наш автомобиль из стороны в сторону, бросал на него горы пыли, листьев и мелких камешков, рвал брезент на верхнем багажнике и вдруг, обезумев от бессильной ярости, обрушил на нас потоки воды — начался дождь. Но какой! О таком мы тоже только читали. Вода лилась сплошным потоком. Водопад, рев, грохот, гром, тьма. Мы сжались в нашем убежище и замерли, с тревогой думая, как же мы поедем дальше? Если сухие подъемы и спуски мы брали с таким трудом, то как же мы возьмем их теперь? Ноне успели мы как следует продумать решение этой задачи, как тьма рассеялась и сквозь разрывы черных рваных туч выглянуло солнце, а еще через пять — десять минут небо снова было синее и только чернота на горизонте позади нас напоминала о том, что происшедшее не было сном.

Проскочив деревню, оказались на сухой дороге. Выходит, что здесь ни смерча, ни дождя не было. Опять холмы и горы, спуски и подъемы. В одном месте увидели вдали человека. Подъехали поближе: маленькая девочка с букетиком цветов загородила нам дорогу — просит подвезти. Георгий разгреб заднее сиденье, скорчившись, залез туда, а девочку усадили впереди. У нее не по-детски серьезные глаза.

— Куда едешь? — спросили мы.

— Из больницы домой.

— Что у тебя болит?

— Киста в горле… — ответила она, как будто не о себе. Киста прозвучала для нас как рак или что-то подобное, страшное.

— Дышать трудно?

— Нет, есть только мешает…

— Что же сказал врач?

— Будут вырезать.

— А ты не боишься?

— Нет, а что же делать?

И все это спокойно, ровно, даже равнодушно. Ее большие карие глаза с любопытством оглядывали нас, внутренность машины.

— А вы куда едете?

— В Москву.

— Интересно-то как!

— Ничего… А тебе здесь не скучно жить?

Она чуть нахмурилась и с достоинством сказала:

— Что вы, у нас весело. Летом красиво, а зимой… Которые, конечно, в других местах жили, им там лучше кажется, а мне здесь.

— Но зимой-то, наверно, холодно?

— Нет, у нас тепло. Даже в валенках не всегда ходить можно — мокро. Ведь Пушкарево-то наше в ложбине.

И действительно, вскоре глубоко внизу в складке гор показались домики. Мы спустились к ним. Стало влажно и тепло, как в предбаннике. Сумрак уже окутал дома, а на горе еще сияло солнце. Мы высадили нашу пассажирку, и она вприпрыжку побежала к домам. А мы поползли дальше. Некоторое время мы двигались в лучах заходящего солнца по плоскогорью, затем снова начался спуск. За рулем, как на грех, опять был Георгий. Впереди открылся вид такой необыкновенной красоты, что он затормозил и повел машину на самой малой скорости… Темные ущелья с нависшими громадами скал, перламутровый блеск реки, пылающие отблески позднего заката… если бы мы увидели все это на картине художника, то сказали бы, что в природе такого не бывает. И в этот момент Георгий почувствовал, что, несмотря на то, что он жмет на тормозную педаль, машина ускоряет бег. Он надавил на педаль сильнее; она дошла до упора, но торможения не последовало. Стало ясно: тормозная жидкость вытекла. Георгий с опаской посмотрел на товарища. Сейчас будет нагоняй. Кирилл ведь не раз предлагал остановиться, сделать профилактику. Единственный выход — сослаться на то, что, предлагая профилактику, Кирилл не говорил о тормозах. Георгий долго ехал, манипулируя то скоростями, то почти не работавшим ручным тормозом… Кирилл подозрительно посматривал на его непривычные движения… Пришлось набраться смелости и все объяснить. Тень беспокойства пробежала по лицу Кирилла, он сделал порывистое движение, как бы желая схватиться за руль, но тут же, овладев собой, демонстративно отвернулся.

Действительно, могли ли помочь упреки? Ремонтировать тормоза в темноте, да еще на крутом спуске, было неудобно. А впереди ни огонька, ни строения, ни человеческой души. Скорость снизилась до 10–15 километров в час. Дорога путаная, как бы не заехать в сторону. У железной дороги увидали большой дом, а далеко впереди огни — должно быть, Урульга. Стали размышлять, как туда попасть. Одна дорога вьется по склонам гор, без тормозов ее не одолеть. Другая тянется по заболоченной низине вдоль железнодорожного полотна. Решили ехать по ней.

Грязи и мокрых дорог мы боялись больше гор и оврагов, но здесь уже два месяца не было дождей, болотце просохло и стало преодолимым. Пробирались ощупью, через каждые десять — пятнадцать метров останавливаясь и исследуя дорогу. Всякий риск застрять исключался.

В полной темноте въехали в Урульгу. Медленно прокатившись по улице, тянувшейся сквозь все селение, остановились у пустынного вокзала, где и решили переночевать. Принялись за ужин. Не успели проглотить по куску, как на нас налетели ребятишки на велосипедах. Оказывается, они заметили машину еще при въезде в Урульгу и вот наконец нагнали. Щупают, смотрят, расспрашивают. Удовлетворить их любопытство оказалось не так-то просто. От них мы узнали, что где-то в этих краях есть гора Черемховая, или, как ее называют здесь, Дорогой утес, где были найдены уникальные гигантские кристаллы топаза весом более 10 килограммов.

На рассвете следующего дня поехали к видневшейся вдали реке Ингоде. Еще с вечера договорились устроить там остановку для ремонта и смазки машины. Прохладно. Туман. Но для работы свежесть хороша. Вытащили все из машины и поразились, как много вещей в нее вмещается. Площадка, занятая ими, напоминала цыганский табор. Вдруг, как тот пылевой смерч с дождем, налетела веселая компания девушек… Мы растерялись… Глупо улыбались, что-то говорили. А девушки… Одна натянула на голову соломенную шляпу, другая примеряла брюки, третья, хохоча, что-то делала с термосом, четвертая, разбежавшись, прыгала через нашу фототехнику…

— Дяденьки! — кричали они звонко. — Возьмите нас с собой!

— Дяденьки! Ну подвезите хотя бы до того поля! Дяденьки!

Весело было на них смотреть, но непривычно слушать стариковское «дяденьки». И так же, как смерч, они неожиданно исчезли… Мы поглядели с улыбкой друг на друга и, вздохнув, полезли под машину.

Вскоре мы снова ехали над Ингодой. Теперь ее долина напоминала кавказские ущелья. Горы придвинулись к реке настолько близко, что явственно чувствовалось постоянное отсутствие солнца, сырость, прохлада. Над рекой клубился туман.

Проехали большой мост и вдруг вылетели на асфальт! Гладкий, чистый, с блеском наката, долгожданный! А на столбе указатель — второй за всю дорогу от Якутска! Он свидетельствовал о том, что до курорта Дарасун, если ехать налево, ближе, чем до Читы! Свернули без раздумий налево.

Красная вода

Кирилл развеселился. Сел за руль и объявил, что сейчас покажет, на что способен его «москвич». Вцепился в баранку. «Руль не оторви! — кричал Георгий. — До Москвы еще далеко!» Но Кирилл не слушал. Упершись в спинку сиденья, он давил на бедный, ни в чем не повинный акселератор. «Москвич» упрямо катился с прежней скоростью 60 километров в час. Иногда, правда, на спусках стрелка лениво переваливала через 70 и тогда Кирилл орал:

— Смотри, сэр! Смотри!

Но не успевал Георгий повернуть голову, как стрелка возвращалась к 60, и Кирилл со злостью объявлял, что Георгий специально не хочет видеть, как «москвич» выжимает 70.

Мчась по укатанному асфальту, мы и не заметили, как оказались у резных ворот с надписью: «Курорт Дарасун».

Кирилл потащил Георгия к речке: у него припасена парадная одежда и во всех цивилизованных местах он тщательно приводит себя в порядок — бреется и переодевается. Георгий же решил отращивать бороду до Москвы.

Пока Георгий умывался, Кирилл навесил на переднее стекло рекламную надпись: «ЯКУТСК — МОСКВА», а на крыле укрепил голубой флажок.

— Зачем этот балаган? — удивился Георгий.

— А что? — невозмутимо и твердо парировал Кирилл. — Разве это неверно?

— Верно-то верно, но зачем?

— Поедем в эти ворота, пусть устроят нас на ночлег…

— Я не поеду.

— Почему?

— Пока! Встретимся там! — и Георгий, сделав неопределенный жест в сторону курорта, подхватил портфель и отскочил от автомобиля, сделав вид, что ничего общего с машиной не имеет. За его спиной раздался гудок, Кирилл величаво въехал в ворота. Сторож остановил машину, но только на мгновение. Увидев флажок и вывеску, он козырнул, шаркнул ногой и немедленно пропустил.

А Георгий пошел по главной аллее, посыпанной красным песочком. Вокруг медленно гуляли отдыхающие. Из боковой аллеи вышла группа людей в ярких национальных костюмах, а рядом суетились кинооператоры. Оказывается, на курорте отдыхали гости из Монгольской Народной Республики.

Вскоре появился Кирилл с улыбкой победителя.

— Ну что, директор встретил тебя с распростертыми объятиями и отвел палату-люкс? — съязвил Георгий.

— Конечно! Самую шикарную. За тем корпусом, на свежем воздухе. «Москвич» там уже отдыхает.

— Все ясно: фокус не удался.

В газетном киоске лежали книжечки о курорте. Мы купили их и углубились в изучение истории курорта. Начали с названия. Оказывается, «дарасун» по-бурятски— это «красная вода». Почему? Наберите минеральную воду в стакан, и через некоторое время она приобретает красновато-ржавый цвет. Некоторые же считают, что слово «дарасун» в переводе на русский язык означает «дар земли». Замечательная минеральная вода мощных источников Дарасуна действительно является таковым.

Дарасун стал курортом более ста лет назад. Его минеральные воды по своим целебным свойствам не уступают водам Пятигорска. Здесь лечат от расстройств сердечно-сосудистой системы, от гипертонии, желудочных и еще каких-то замысловатых болезней. Мы не стали изучать весь этот грустный перечень, а пошли разыскивать источник. Вода на выбор — холодная и горя чая. Отхлебнули понемногу и той и другой — никакого ощущения, кроме запаха серы. Нет, не научились мы разбираться в минеральных водах.

Осмотрели окрестности курорта, поднялись на Солнечную вершину — верхушку ближайшей к курорту горы, которая господствует над окружающей местностью. Кругом возвышенности и леса, залитые солнечным светом, и чистейший, свежий, ароматный воздух. Действительно солнечная вершина!

Спускались вниз в сумерках. По дороге нам попался клуб. Вечером концерт, но билетов нет; объяснили, кто мы, и нас обещали пропустить. До концерта было свободное время, и мы пошли ужинать. Столовая «для всех» (на уровне неплохого кафе) находилась перед въездом на курорт.

С нами за столом две девушки. Разговорились. Одна техник-лесовод, другая гидролог. Обе из Иркутска. Уже год как после окончания техникума работают в Дарасуне. Мы им завидуем, восторгаясь Дарасуном, и считаем, что при распределении на работу им очень повезло. Девушки возражают: тоска здесь смертная, жизнь дорогая, неинтересная, скорее бы «отработать» положенный срок и в Иркутск, где много народу и кипит жизнь.

Нам стало не по себе, и мы заторопились на концерт. В фойе краем уха поймали разговоры о каких-то московских халтурщиках, которые оставили здесь плохое впечатление; теперь публика не доверяет концертным программам и идет на них неохотно. Однако билетов нет… Еле пробились в зал, сели в последнем ряду, но в мощный бинокль все было видно. Примечателен конферансье. На его плечах держалась добрая половина программы, и, чтобы занять публику, он собрал все, с чем выступали конферансье Союза за последние двадцать лет, — шпарил не краснея. У него лицо профессора пли по крайней мере премьер-министра, а голос почему-то сиплый. В короткие паузы между «работой» ведущего на сцену выходили артисты.

Когда из душного зала вышли на воздух, показалось, что мы не в Дарасуне, а в Арктике. Неожиданно налетевший холодный ветер ударил в лицо, полез под одежду, и зубы стали выбивать чечетку. А спать-то предстояло все-таки не в палате-люкс, а в железном ящике-машине.

Георгий лихорадочно натянул на себя абсолютно весь свой гардероб, а стойкий мерзлотовед Кирилл лег в обычной одежде и моментально заснул. Георгий ворочался с боку на бок и, не выдержав холода, в три часа ночи встал, включил обогреватель и сел за руль. Радио сообщило: в районе Читы, а значит и Дарасуна, температура ночью от —2 до +3°. Это в конце-то июня!

Парадные ворота были закрыты. Георгий пробрался к выходу какими-то тыловыми лесными дорожками. Кругом тьма, туман. С трудом нашел знакомые домики поселка, откуда уже без особых усилий выехал на автомагистраль. Появилась неприятность — перегрев воды. Радиатор начал подтекать давно, но умеренно, а сейчас вдруг прохудился очень быстро, — вероятно, сказалось действие минеральной воды. Пришлось периодически останавливаться у ручьев и доливать воду. Отопитель в машине шпарил вовсю. Становилось жарко, Георгий постепенно снял с себя лишнюю одежду. Новая беда — начало клонить ко сну. Асфальт ровный, ни толчка. Радио безмолвствовало: было еще рано. Глаза слипались. На какое-то время Георгий нашел выход — стал грызть сахар. Сон прошел. Отчего? Действие сахара? Тем временем взошло солнце. Разбудил Кирилла. Тот сел за руль, а Георгий вытянулся на откинутом сиденье, но заснуть так и не мог. Утреннее солнце осветило впереди горы и Даурский хребет.

Миновали небольшую горную реку, бегущую в сторону Ингоды. Дорога делала крутые зигзаги по склону. Круто ввысь шел покрытый лесом откос горы, верхушки которой не было видно. С другой стороны под обрывом шумела речушка. На ее берегах открыто Кручининское месторождение титано-магнетитовых руд. В рудах кроме железа и титана много фосфора, есть ванадий и другие ценные компоненты. Из фосфора будут получать ценнейшие удобрения, которых Сибири не хватает.

Вот и горная речушка Никишиха, в середине огромные глыбы камней. Между ними струятся серебристые потоки. Над речушкой нависли кусты черемухи и ольхи, со всех сторон подступили крутые склоны гор, поросшие пирамидальными даурскими лиственницами, соснами, березами и осиной. Сделали остановку, чтобы вымыть машину. Скачем по камням, как козлы, плескаемся, веселимся— рядом Чита, всего 12 километров! Что ни говорите, а мы все-таки продвигаемся успешно!

Церковь декабристов

Вдоль дороги стройные сосны. У одного из поворотов транспарант: «Чита! Подача звуковых сигналов запрещена». Слова знакомые, но город, лежащий впереди, незнакомый и даже немного таинственный. Здесь когда-то томились в остроге декабристы, жили ссыльные, проходили беглые каторжники, здесь родился и вел революционную работу Емельян Ярославский.

На окраине города деревянные домики, ближе к центру каменные, красивой старинной архитектуры.

Город раскинулся на склонах сопок, сверкал белизной домов, и казалось, что он наполнен до краев солнцем. Недаром местность, в которой расположен город, по ясности погоды, продолжительности солнечного сияния и по прозрачности воздуха превосходит Южный берег Крыма.

После ночевки в Дарасуне Георгий заявил протест: —.Больше в машине в такой холод не ночую.

— Пижон, — констатировал Кирилл. — Изнежился в Москве.

— Изнежился! — недовольно ответил Георгий. — Поэтому давай-ка снимем мне номер в гостинице, а ты будешь спать в машине и покажешь, на что способен настоящий мужчина.

Но дама в окошке мгновенно охладила пыл.

— Какие у вас основания для получения места? — тоном кладбищенского администратора спросила она.

— Как какие! — удивился Георгий. — Я человек и привык спать под крышей, а не на улице.

— Вы куда приехали?

— К вам в гости!

— Мест нет! — объявила дама.

— Как это нет? — возмутился Георгий. — Я знаю, два этажа держите свободными «на всякий случай». Требую места!

Дама равнодушно посмотрела на него и, не удостоив ответом, стала что-то писать.

— Где дир-ректор! — зарычал Георгий.

Она вздрогнула и, очевидно, помимо воли ответила, что директор наверху. Через пять минут Георгий, предъявив администратору клочок бумажки с замысловатой закорючкой, получил кровать в огромной комнате, где уже расположилось около тридцати человек…

Следующая задача — найти вулканизационные мастерские. Таких не оказалось. Есть станция обслуживания легковых машин, но там «сегодня выключено электричество»… Пришлось обращаться за помощью в крупные гаражи. Нам показали таких два. Походили около одного — впустую. Вулканизаторщик куда-то уехал. Пошли ко второму. Здесь сразу попали к нужному человеку. Он свел нас с другим, тот — с третьим. Машина завертелась, и в результате мы оказались перед очами самого директора базы. Молодой еще, крепкий человек с английским пробором на голове и твердым взглядом решительных глаз посмотрел на нас и объявил, что помочь не может. Здесь автобаза грузовых машин, а у нас легковая — это раз, автобаза государственная, а мы «частники» — это два, и вообще, почему он обязан людям из чужого города что-то делать — это три.

Мы выслушали и сказали, что вулканизаторщик стоит за дверью и готов все сделать — это раз, мы платим наличными деньгами — это два, и мы ему не чужие, поскольку все являемся гражданами одной страны и в трудную минуту должны помогать друг другу, — это три. И в подкрепление своих аргументов, не дав директору открыть рта для возражений, пригласили в кабинет мастера и вулканизаторщика. Сопротивление начальства было сломлено, и мы поехали обедать, оставив камеры и покрышки на базе.

По пути купили путеводитель по Чите. Кирилл просверлил его насквозь жадными глазами и предложил катастрофический по затрате времени маршрут осмотра достопримечательностей города (в книжке их перечислялось много). Георгий восстал. Битва была упорной и кровопролитной, но в результате мы сошлись на том, что по желанию Кирилла осматриваем самую выдающуюся достопримечательность Читы — озеро Кенон, а по желанию Георгия — церковь декабристов.

Спустя два часа, забрав свои камеры и покрышки из автобазы, поехали искать церковь декабристов. Исколесили весь город и наконец нашли ее… около той столовой, где недавно обедали. Оказалось, что мы уже несколько раз проезжали мимо исторической церкви, не обращая на нее внимания потому, что на ней нет обязательных принадлежностей церкви — куполов и крестов. Церковь деревянная и плотно заселена, кое-где на фоне старых серых досок белеют свежие: идет ремонт «жилого фонда». Пришлось дополнять впечатление сведениями из путеводителя[2].

«Возведена в 1776 г., т. е. за 50 лет до прибытия в Читу декабристов. Церковь является самой древней из сохранившихся построек города… По своей архитектуре она является обычным русским храмом, состоящим из двух этажей. Стены ее сложены из толстых кондовых лиственничных бревен, потолок поддерживается аркой и деревянными колоннами. Только сто лет спустя под церковь был подведен каменный фундамент. Название «церковь декабристов» появилось потому, что она находилась недалеко от каземата, где в 1827–1830 годах томились декабристы. Имеются сведения о том, что декабристы-художники писали для нее иконы. В этой церкви осенью 1827 года венчалась с декабристом Иваном Александровичем Анненковым Полина Гебль. Она не испугалась соединиться с любимым человеком, стать женой «государственного преступника, каторжника».

От этих слов повеяло духом кристальной чистоты, преданности, благородству и такой истинной романтикой, что серые деревяшки церкви сразу преобразились в сияющий хрустальный замок. Но Кирилл решил позлорадствовать.

— Я же говорил, что это чушь. Дерево и дерево. И вообще, чего ты гоняешься за церквами? Шел бы в попы…

— Ладно. Молчи. Едем на твой Кенон.

Про озеро мы прочитали: «Озеро Кенон — излюбленное место летнего отдыха горожан. Особенно многолюдно бывает на озере в воскресные дни. Чистый воздух, щедрое солнце, прозрачная вода, хороший мелкопесчаный пляж — все это благоприятствует отдыху. К услугам отдыхающих лодочная станция, павильон, буфет. Кенон — глубокое закрытое родниковое озеро. Его длина— 7 км, ширина — до 3 км. Изобилует озеро карасем, окунем, щукой. Весной 1959 г. на озере открылась рыболовецкая станция охотничьего общества. В распоряжении любителей рыболовного спорта имеется 60 лодок».

А вот и озеро. Физиономия у Кирилла вытянулась. Здесь было все, что перечислено в путеводителе… кроме красоты и зелени. Большая продолговатая чаша, наполненная серой водой. Берега без леса и почти без кустов и травы. Под ногами не столько песок, сколько пыль. Народ есть, конечно, и кое-кто машет веслами, но в общем картина унылая. Берега Ингоды и Никишихи нам понравились несравненно больше. Вот где самые живописные читинские окрестности, где красота неописуемая!

Рекордный пробег

Рано утром 2 июля выехали из Читы в Улан-Удэ. Накануне выбрали маршрут — северным путем через Романовку и степи Бурятии. Кирилл, правда, настаивал на южном маршруте — через Ямаровку и Петровск-Забайкальский, в котором находятся самые древние сооружения на вечной мерзлоте и видны самые эффектные следы ее действия. Но результаты расспросов оказались не в пользу южного варианта: на этом пути много болот, солончаков, низких малопроезжих мест. Поэтому решили ехать по проверенной дороге через Романовку, а из Улан-Удэ сделать автопрыжок в Петровск-Забайкальский.

Машина выведена, все проверено, Кирилл за рулем, и мы тронулись. Прощай, Чита! Кирилл уверенно крутил руль то направо, то налево, каким-то чутьем угадывал, куда надо ехать. Он не любил спрашивать дорогу. Георгий рассеянно глядел по сторонам, о чем-то задумавшись, и вдруг заорал: «Паспорт!»

Кирилл с перепугу нажал на тормоза.

— Я забыл в гостинице паспорт!

Возвращались спокойно, ни о чем не жалея. Наоборот, мы радовались?! Хорошо, что Георгий вспомнил о паспорте близ Читы, а ведь мог вспомнить, отъехав от нее несколько сот километров. Вот и возвращайся тогда…

Дорога на Романовку сначала пересекла ровное поле, затем нырнула в лес. Начался плавный подъем: впереди Яблоновый хребет. Звучит это название громко, по вы сота не ощущается, подъем еле заметен.

Кирилл резко затормозил. Перед машиной мелькнул заячий хвостик. Натуральный стопроцентный заяц! Георгий лихорадочно схватил ружье, выскочил из машины и бросился за зайцем в кусты… Но, увы, след косого уже простыл.

Поползли дальше, огорченные неудачей. Незаметно перевалили через Яблоновый хребет. Вокруг бескрайние луга с высокой нетронутой травой, много цветов.

Романовка — большое старинное русское село на берегу Витима. Река здесь не очень широкая, метров сорок, но полноводная. Снуют катера, у причалов грузятся баржи. Кажется немного странным, что мы проехали от Лены более 2 тысяч километров и попали к ее притоку Витиму. Делай плот, садись на него, и течение доставит обратно в Якутск.

Как достопримечательность Романовки отметили обилие коров. Подобно священным коровам Индии они безмятежно бродили по улицам, жевали жвачку, удобно развалившись на проезжей части дороги, и их никто не прогонял. Подъезжали к ним вплотную, гудели, кричали, но в ответ лишь равнодушное моргание глазами. Пришлось объезжать коров, рискуя застрять в грязи.

За Романовкой, свернув резко на юго-запад на Исингу, попали в край озер. Кругом светлые дали, цветистые луга, лесные опушки и множество плоских и круглых, как блюдечки, озер. Некоторые из них очень большие, простираются на несколько километров. Через несколько часов леса, озера исчезли и мы оказались в бурятских степях.

В облике Бурятии есть что-то своеобразное. Часто попадаются стада овец, коров, табуны лошадей, пастухи на лошадях, иногда это женщины. Мы несколько раз пытались запечатлеть степную амазонку, но не тут-то было. Пастушки, завидев фотоаппарат, мгновенно отворачивались, пришпоривали коня и скакали в сторону. Деревни, или, как их здесь называют, аймаки, огорожены плетнями, чтобы скот не убегал. Дома новые, добротные, улицы широкие и хорошо распланированы. Типичных бурятских юрт нет и в помине. Аймаки выгодно отличаются от деревень Читинской области, в которых преобладают беспорядочно разбросанные, потемневшие от времени домики.

О заправочной колонке до Улан-Удэ нечего и думать: по дороге ни одного мало-мальски крупного населенного пункта. Вся надежда на встречные грузовики, но и они попадались редко. Но вот увидели газик, стоящий у мостика через неширокий ручеек. Нас выручили. И пока Кирилл таскал канистры, Георгий узнал, что скоро будет возможность выехать на асфальтированную дорогу. Значит, по бездорожью ехать еще 130 километров.

Георгий сел за руль и решил во что бы то ни стало сегодня быть в Улан-Удэ. Он утаил эту радостную весть, чтобы преподнести товарищу сюрприз… Ехать весело: впереди асфальт! Впереди выполнение дневного плана!

Слева показалась извивающаяся лента реки Уды. Вся речная гладь и берега были забиты сплавным лесом. И так почти до самого Улан-Удэ.

Кирилл мрачнел: он был уверен, что до Улан-Удэ сегодня не добраться. Быть жертвой упрямства товарища ему, конечно, не хотелось. Извечные наши споры не клеились.

А солнце тем временем опускалось к горизонту. Дорога пылилась без конца, без края. Но точно в том месте, о котором говорил водитель газика (об этом свидетельствовал километровый столб) мы увидели асфальт! Физиономия Георгия расплылась в довольную улыбку, и он поведал Кириллу о своей тайне. Тот оживился, а потом даже стал что-то напевать, предвкушая горячий ужин в Улан-Удэ.

Наконец столб с цифрой «0». Ура! Улан-Удэ! Но города не видно, кругом лес, глушь и тьма. Поехали дальше по бесконечному лесу. Неожиданно он оборвался, появилась стена новых домов, широкая площадь, остановка автобуса, гладкий асфальт.

Наконец-то город. Спросили, как проехать в гостиницу. Выяснилось, что это вовсе не Улан-Удэ, а одно из его предместий. До города еще 7 километров! Вот это да! Городские власти отхватили территорию под городскую застройку с запасом на добрую сотню лет.

Снова пошли пустыри и лес. Наконец появился долгожданный город, ярко освещенный, с обилием зелени, напоминающий ласковые южные курортные города. На улицах толпы молодежи. После безмолвных степей странно видеть обилие людей, слышать смех, оживленный говор, песни.

В гостинице без всяких разговоров, бумажек и директорских закорючек нам дали отдельный номер и разрешили поставить машину во двор. Улан-Удэ встретил нас намного гостеприимнее, чем Чита. Мы радовались положительно всему, и прежде всего тому, что за один день проехали почти 600 километров! Для нас это был рекордный дневной пробег!

Стрельба из лука

Пребывание в Улан-Удэ совпало с республиканским фестивалем молодежи. Утром, выйдя на улицу, мы стали участниками демонстрации. По улице Ленина с музыкой и песнями шли физкультурники. Мы пристроились в хвосте колонны, решив, что это самый лучший способ увидеть все интересное. Прошли мимо оригинального здания Бурятского театра оперы и балета: четыре башенки в той части здания, где должна помещаться сцена, и две вздыбленные лошади на портале фасада. Колонна вышла на центральную площадь с монументальными зданиями и большим сквером посредине. В центре сквера среди зелени и цветов установлен каменный обелиск — памятник тем, кто отдал жизнь за власть Советов.

Людской поток внес нас на стадион имени 25-летня Бурятской АССР.

Поле стадиона пестрело яркими праздничными нарядами. После традиционного парада начались состязания. По знаменам и транспарантам, по объявлениям диктора мы составили примерное представление о трудящейся молодежи города.

Вот большая колонна локомотиво-вагоноремонтного завода, самого крупного промышленного предприятия Бурятии. В его цехах построено немало мощных магистральных паровозов СО (Серго Орджоникидзе). В годы Великой Отечественной войны завод выпускал паровозы, запасные части, оборонную продукцию. За успешное выполнение заданий он был удостоен ордена Ленина.

Вот идут студенты педагогического, сельскохозяйственного и библиотечного институтов и техникумов. Шагают ткачихи тонкосуконной фабрики.

За ними движется колонна работников мясоконсервного комбината — самого крупного во всей Сибири. На этом комбинате сейчас вырабатывается около четырехсот наименований мясной продукции, в том числе более сорока видов консервов и восемьдесят пять видов колбасных изделий. Мы вспомнили, что купленная нами в Якутске банка мясной тушенки имела марку именно Улан-Удэнского комбината. Эти же консервы мы встречали, и в Москве.

Начались состязания по национальной борьбе. На площадку вышли обнаженные до пояса борцы с широкими матерчатыми поясами на бедрах. Противники потерли руки, наклонились и схватили друг друга за пояса. Минуту они стояли в страшном напряжении, затем начали бороться. Обманные движения чередовались с замиранием на месте. Молниеносный рывок — и один из противников уже на земле. В бурятской борьбе нет каскадов, головокружительных приемов и выпадов, которые мы наблюдаем в классической борьбе, тем не менее она захватывает.

На одном из кортов соревновались лучники, среди которых было много женщин. Стрелки в ярких национальных костюмах, за спинами колчаны со стрелами, в руках большие изогнутые луки.

Мы планировали утром выехать в Петровск-Забайкальский с таким расчетом, чтобы вечером возвратиться в Улан-Удэ. Фестиваль нарушил планы. Пришлось невольно окунуться в бурный поток веселья, а теперь уже и нечего было спешить, так как вернуться в этот день из Петровска-Забайкальского мы бы не успели.

После фестиваля бродили по городу. Сели наугад в первый попавшийся трамвай, который увез нас на окраину Улан-Удэ. С возвышенности открылась панорама города: между городскими кварталами широкой лентой вьется Селенга, к ней устремляется ленточка поуже — река Уда. Мы различили уже знакомый нам театр оперы и балета и площадь Советов.

Улан-Удэ скоро исполнится 300 лет. В 1666 году русский казачий отряд поставил на высоком скалистом берегу Уды у ее устья зимовье, которое затем превратилось в острог. В 1689 году его назвали Верхнеудинском, и он стал административным и военным центром Забайкалья. Благодаря географическому и стратегическому местонахождению Верхнеудинск быстро развивался, превратившись в один из главных торговых центров России на Востоке.

Этот город был торговым посредником, обеспечивавшим товарами горную промышленность Нерчинского района, а также контролировал всю торговлю России с Монголией и Китаем. Купцы наживали огромные барыши. Они проникали в бурятские улусы, эвенкийские стойбища и русские деревни и за бесценок скупали там меха, скот, кожу, продавая им втридорога различные промышленные, товары широкого потребления. Меха из Верхнеудинска вывозились по Селенге, Байкалу в Иркутск и далее в Европу. Много пушнины вывозилось также через Кяхту в Китай, откуда купцы привозили взамен шелк и чай. Китайским чаем Верхнеудинск снабжал всю Восточную Сибирь.

В годы Советской власти Верхнеудинск стал столицей Бурятской Автономной Республики. В 1935 году он был переименован в Улан-Удэ. Улан значит красный, красивый. Современный облик города полностью оправдывает его название.

Особое удовлетворение испытываешь, когда, находясь в незнакомом ранее городе, начинаешь самостоятельно ориентироваться и без расспросов добираешься до нужного тебе места, хотя бы и сделав при этом порядочный крюк. Так получилось и с нами в Улан-Удэ. Спустившись с горы, мы без посторонней помощи добрались до площади Революции, которая в комплексе с площадью Советов и улицей Ленина образует центральный ансамбль города. На площади Революции привлекают внимание массивные каменные здания с пилонами— бывшие гостиные ряды, где проводились торговые сделки, размещались магазины, хранились товары. Эти когда-то самые внушительные каменные дома в городе теперь потеряли былое величие прежде всего потому, что около них построено красивое трехэтажное здание центрального универмага.

На площади Революции разместился Бурятский комплексный научно-исследовательский институт Сибирского отделения Академии наук СССР — самое крупное в Бурятии научное учреждение. Институт занимается комплексным изучением Бурятии — ее истории, экономики, природных богатств, языка и культуры — и многое сделал для развития производительных сил республики.

Мерзлота и сталь

Из Улан-Удэ выехали лишь в шесть часов вечера и в Петровск-Забайкальский прибыли почти ночью. На улицах темно; волей-неволей осмотр города пришлось отложить до утра.

Утром в первую очередь осмотрели металлургический завод. Это одно из старейших предприятий Сибири, основанное еще в 1789 году. Существующий завод был построен в 1939–1940 годах рядом со старым Петровским заводом.

На территории завода кипела работа, паровоз тащил груженные металлическим ломом платформы, сновали автомашины со строительными материалами, кран поднимал ферму строящегося цеха. Наше внимание привлек огромный электромагнит. Раскачиваясь на тросе над грудой металлолома, мерно плыла толстая лепешка. Затем лепешка приостановилась и медленно стала опускаться.

Из груды лома выскочили вверх куски металла, а более крупные, исковерканные металлические изделия встали на дыбы. С разгона они прилипали к нижней поверхности лепешки, как мухи к липкой бумаге. Портальный кран легко поднял электромагнит, за ним, как лапша, выползали и раскачивались тонкие изделия и змейки стружки. Более крупные детали отрывались и со скрежетом обрывали стружку. Электромагнит остановился над ковшом механической лопаты, напоминающей протянутую руку с раскрытой ладонью. Еще секунда — и раскачивающаяся металлическая лапша плюхнула в вытянутую «руку», а лепешка уплыла за новой порцией. «Рука» повернулась и высыпала свое содержимое в огнедышащую пасть плавильной печи.

Особенно яркое впечатление оставили огненная стальная река, вытекающая из мартеновской печи, и мощные прокатные станы, где раскаленные слитки на глазах превращались в листы.

Когда-то на заводе переплавлялась железная руда, которую разрабатывали в районе города, но запасы местного сырья оказались небольшими и давно исчерпаны. Новый завод был построен с расчетом того, что его сырьем должен служить лом, которого в Забайкалье набирается большое количество. Из этого лома после плавки в мартеновских печах получают различные сорта стального проката. Скоро в новых цехах завода из этой стали будут изготавливаться также метизные изделия — гайки, болты, шурупы, необходимые для машиностроительных предприятий Забайкалья.

Кирилл рвался в Петровск-Забайкальский из-за своей мерзлоты., Ему хотелось посмотреть на те места, где строители впервые столкнулись с вредным действием вечной мерзлоты и где были заложены основы современного инженерного мерзлотоведения. Именно здесь строители Транссибирской магистрали обнаружили, что построенные ими кирпичные здания депо, мастерских, кузницы начали интенсивно разрушаться по неизвестным причинам. Строители долго не могли найти истинную причину разрушения зданий. Лишь новые неудачи и широкие изыскания, связанные с поисками подземных вод для водоснабжения, вскрыли истинную виновницу бед — вечную мерзлоту.

Мерзлые грунты в районе Петровска-Забайкальского встречаются лишь в виде разрозненных островов, их мощность небольшая — от 10 до 40 метров. Строители научились обходить острова мерзлоты, когда же это не удается, наиболее радикальным является протаивание мерзлых грунтов на строительной площадке.

Город состоит из двух совершенно непохожих частей. С одной стороны новый город — Дом культуры металлургов, ряды многоэтажных жилых домов, живописный парк. И рядом старый город, разбросанный, с множеством деревянных домов и деревянной пожарной каланчой.

Петровск-Забайкальский возник одновременно со строительством Петровского завода. В свое время большое влияние на культурное развитие города оказали декабристы, которые в 1830 году были переведены на Петровский завод из Читы. Но в целом город развивался слабо, он начал быстро расти лишь после строительства нового металлургического завода. Теперь в городе помимо этого завода работают стекольный завод, мясокомбинат.

В окрестностях города холмистая степь, окаймленная невысокими горными хребтами. Склоны гор покрыты лесом. Можно видеть, как в зависимости от высоты горы и ориентации склона лес меняется. На нижней границе преобладают березовые и сосновые рощи, выше по склону они уступают место сосне и лиственнице, а еще выше царствуют кедры. На вершинах хребтов они достигают сорокаметровой высоты.

Кедровых лесов в Забайкалье очень много, они занимают территорию 1,3 миллиона гектаров. Это настоящее богатство. Большую ценность представляет древесина кедра — материал для изготовления мебели, музыкальных инструментов, карандашей. Но гораздо ценнее кедровые орешки. В них содержится около 60 процентов жиров, 16 процентов белка и 12 процентов крахмала. Трудно найти другие плоды, которые могли бы по содержанию питательных средств сравниться с кедровыми орехами. Если бы собрать все орехи забайкальской тайги, то для их перевозки понадобились бы десятки тысяч железнодорожных вагонов. К сожалению, орехами лакомятся преимущественно белки.