Так я размышлял, возвращаясь к себе после осмотра нашего дома. Мои размышления были прерваны уличной сценой: какой-то негр избивал другого плетью, вокруг них собралась толпа. Избиваемый даже не пытался увертываться от сыпавшихся на него ударов, он только повторял сквозь стоны:
— О, сжальтесь, господин, сжальтесь надо мной!
Но тот, слыша эти жалобы, свирепел еще больше.
— Вот тебе, дьявол, — приговаривал он, — я над тобой сжалюсь, пьянчуга!
— О, мой господин! — стонал несчастный.
— Молчи, скотина! — орал на него хозяин.
Я остановился, взглянул… Боже милостивый! В негре, избивавшем другого негра плетью, я узнал — кого бы вы думали? — моего негритенка Пруденсио, которого мой отец освободил незадолго до своей смерти. Я подошел к нему; он перестал избивать свою жертву и попросил у меня благословения.
— Это что, твой раб? — осведомился я.
— Да, сеньор.
— В чем он провинился?
— А, это бездельник и пьяница, каких мало. Вот только сегодня я приказал ему сидеть в лавке, покуда я отлучусь в город по делам, а он бросил лавку без присмотра и удрал в трактир.
— Ну ладно уж, ты прости его! — попросил я.
— Извольте, сеньор, вам и просить не надо, ваше слово для меня закон. Ступай домой, пьянчуга.
Я выбрался из толпы, с удивлением глазевшей на меня и терявшейся в догадках, и пошел дальше, обуреваемый множеством мыслей, теперь уже безвозвратно от меня ускользнувших; а ведь они могли бы послужить основой еще одной главы, и даже, возможно, она оказалась бы веселой. Люблю веселые главы — это моя слабость. На первый взгляд эпизод с негром как будто бы довольно мрачен; но это только на первый взгляд. Добравшись скальпелем разума до существа эпизода, я обнаружил в нем забавные и веселые черты, а также нашел, что он полон глубокого смысла. Дело в том, что для Пруденсио это был случай избавиться от полученных им некогда ударов — он взял и передал их другому. Я в детстве ездил на нем верхом, вдевал ему в рот удила, безжалостно избивал его; он только охал и терпел все мои выходки. Потом он стал свободным, сделался сам себе хозяином, мог распоряжаться, как хотел, своими руками и ногами, мог работать, бездельничать, спать. Но, сбросив с себя цепи рабства, он теперь надел их на другого; он купил раба и вымещал на нем с процентами все, что вынес в свое время от меня. Вот ведь до чего додумался, мошенник!