Запретный Рай (ЛП)

Глава 9 Красное небо в ночи

ТРЕВОР

Ветка впивается мне в предплечье, так глубоко вонзая свои шипы, что выступившая кровь стекает на локоть. Я замечаю порез… но боли не чувствую.

Хватаю ветку, крепко сжимаю, позволяя впиться в ладонь перед тем, как яростно ломаю её пополам и швыряю на землю. Как что — то конкретное. Как чьё — то горло.

Как горло Кэт.

Мог бы задушить её прямо сейчас. Но теперь это не имеет значения.

Потому что она ушла. Давно ушла.

Я проснулся перед рассветом и обнаружил, что она исчезла из палатки. Сначала я решил, что она просто вышла по «естественным делам», но ни одной салфетки из сумки не пропало.

Ничего не пропало… кроме большого количества шоколадных батончиков. Я осмотрел остальное и понял, что пропали только её вещи. Она ничего из моего не взяла, ничего не изменилось… за исключением одного.

Моя карта.

Она открыта на том же месте, где мы вчера остановились. На ней бледно — чёрной ручкой нарисованы два круга… и приписка.

«Вот где ты находишься. Вот сюда тебе нужно попасть. Прости».

Я сидел, уставившись на надпись: сбитый с толку, пока осознание наконец не укусило меня за задницу. Согласно пометке Кэт, «правильное» место находится на востоке.

Всё это время мы шли на северо — восток, уходя в сторону от цивилизации. Не к ней.

Кэт это сделала. Она в ответе за это. Всё это было лишь уловкой.

По её настоянию мы большую часть времени шли не в том направлении. Я полагался на её опыт, знание местности. И она это использовала. Последние три дня она вела нас по ложному пути.

Семьдесят два часа.

Путешествия… сна… поцелуев.

Со мной. И она не сказала ни единого слова.

Всё ещё сжимаю карту в руках, вспоминая тот гнев, что горел в груди этим утром. Не будь я так чертовски зол, наверное, рассмеялся бы.

Какая ужасная пара садомазохистов из нас получилась. Это как одна из тех дерьмовых шуток… ну знаете… два человека встречаются в баре или типа того?..

Два лжеца заходят в автобус в «никуда»… манипулятор встречает обманщика на дороге и…

Самое интересное во всём этом то, что я знаю. Знаю, куда она направляется.

Заподозрил это с того момента, как она назвала своё имя. Думаю, она решила отправиться туда одна: разойтись со мной и прогуляться самостоятельно.

Что является больной, извращённой частью всего этого? Я направлялся в то же самое место… ну, до того, как автобус разбился, и всё пошло прахом.

Но самое интересное… я понятия не имею, где оно находится. Думал, что просто подберусь поближе, кину немного вопросов (и денег) тут и там и, в конце концов, получу необходимую информацию. Однако авария снесла меня с намеченного пути; после этого я сосредоточился лишь на возвращении домой… и удерживании рук подальше от Кэт.

Наверное, это не входило в её планы. По крайней мере, насчёт «возвращения домой».

Аргх. Устало провожу рукой по лицу, не обращая внимания на кровь. За всю свою жизнь я никогда не чувствовал себя настолько расстроенным… а у меня бывали занятные ситуации.

С того момента утром, как собрал палатку и отправился в путь, я превратился в огромный ком нервов. Как назло, я не слишком далёк от второго «правильного» круга.

Сегодня к ужину я могу оказаться в настоящей постели.

Сегодня утром, запихивая вещи в сумку, я обдумывал два своих варианта:

Первый… Бросить Кэт. Поехать в соседний Национальный Парк Чероки. Забыть о её существовании.

Второй… Направиться вглубь дикой природы. Рисковать всем. Найти Кэт.

Смотрю на порез на руке, ощущая себя слегка очарованным жжением. Внезапно стало больно. Это заняло немного времени, но так всегда. Боль. Она всегда приходит. В конце концов…

Чёрт. Останавливаюсь, перехватывая другую ветку, грозившую ударить меня: намёк на грядущие препятствия. Ещё один предупреждающий знак, сигнал тревоги, призывающий вернуться, выбрать другой путь.

Слишком поздно. Я выбрал свою судьбу. Чёрт возьми, это решение было чересчур лёгким.

***

КЭТ

Прошло уже около десяти часов.

Десять часов «неправильного» пути.

Десять часов… без Тревора.

Десять часов… беспокойства. Беспокойства о том, что с ним могло что — то случиться. Беспокойства, что он не найдет выхода.

Он большой мальчик, Кэт, говорю я себе. С ним всё будет в полном порядке. Но я не могу перестать думать об этом.

Мне пришлось уйти, я должна была сделать это прошлой ночью. То место было ближе всего к цивилизации… и шарада же должна была когда — нибудь закончиться, верно? Н — да, нет нужды отвечать — кричит моё подсознание.

Следовало бы о себе беспокоиться. Больше заботиться о своём путешествии. У меня нет палатки, нет спального мешка, мало еды. Мой швейцарский нож просто игрушка, а половина спичек в сумке — мусор.

Если я не дойду до места к вечеру, мне конец.

Крепче сжимаю ручки сумки, торопясь взобраться на холм быстрее, чем собиралась.

Ну и что с того, что я солгала? Мысли резко меняют направление. И что мне теперь делать? Когда бы я сказала правду? Он бы меня отговорил… или ещё хуже — возненавидел.

Может, он уже меня ненавидит.

И, несмотря на то, что я дала ему все основания… я не хочу, чтобы Тревор меня ненавидел. Не сейчас. Только не после моего вчерашнего прозрения. Я хочу, чтобы он добрался до безопасного места. Хочу, чтобы он вернулся к нормальной жизни.

Если бы он остался со мной, то получил бы ещё и мой багаж. Секретные места? Путешествие в поисках личной мести? Он вообще не должен был участвовать в этом плане.

К аварии я отнеслась как к ухабу на дороге: просто пит — стоп на пути к месту назначения. Я ненормальная.

И никогда не буду нормальной.

Нормальный человек ищет спасения после смертельного несчастного случая. Нормальный человек слушает своего начальника, когда тот даёт конкретное задание. Нормальный человек хочет того же, к чему стремятся все остальные: славы, богатства, власти.

Только не я — саркастично напоминает внутренний голос. Нет, глупая маленькая Катарина со всеми её идеалами, добродетелью и мнениями должна «бросить вызов системе»: показать свои бунтарские наклонности (все десять тысяч баллов).

Иногда мне хочется быть нормальной: довольствоваться продвижением по карьерной лестнице, спокойно сидеть за столом, накапливая отпускные. Ежегодно обязательно выезжать на пляж с друзьями. Может, выйти замуж за нормального, ухмыляющегося светловолосого парня, бывшего вожатого, с сестрой в Чикаго…

Спотыкаюсь о камень и упираюсь руками в землю, чтобы не глотнуть грязи. Так мне и надо. Я веду себя просто смешно.

Как я уже сказала… я ненормальная. И если я права… Тревор тоже. Вот что мне в нём больше всего понравилось. Он совсем не похож на тех акул, которыми я себя окружила: ухмыляющихся болванов в костюмах, изо дня в день пытающихся пройтись по головам друг друга.

Жадные до денег «социальные альпинисты», переступающие через друзей или врагов лишь ради улыбки генерального директора или похлопывания по плечу от столь же бесцветного писаки. Из тех, что заманивают в загон талантливых писателей вроде меня, чтобы бросить на растерзание волкам, если руководству понадобится жертвенный агнец.

Тревор не боится немного испачкаться: немного рискнуть, выплеснуть эмоции. И Боже… я имею в виду… что случилось с «эмоциями»? Люди, которых я знала и с которыми работала в Тампе, были похожи на зомби: небрежно одетые по — деловому Франкенштейны, бесстрастно топающие с одного места на другое.

Работа. Обед. Счастливый час. Дом.

Работа. Обед. Счастливый час. Дом.

Работа. Обед. Неделя на Гавайях(!)… Дом.

День за днём, день за днём.

Они ненавидят свою работу, презирают своих боссов и пьют с коллегами, на которых им наплевать. Никаких желаний. Страсти. Огня. Ничего.

И это были лучшие выпускники! Даже не заставляйте меня начинать с лакеев среднего звена. Они надрывают задницы, устраивая спектакли, достойные аплодисментов академии, заставляя поверить, что это работа их мечты, в то же время тайно жалуясь любому несчастному телемаркетеру, который снизошёл до того, чтобы слушать.

Я просто хотела отдохнуть от этого: вернуться в то время, когда могла сама принимать решения.

А теперь смотрите, куда я попала. Одна… грязная… и потерянная.

Отличная идея, Кэт.

Резко останавливаюсь и дотрагиваюсь до перевязанной лодыжки, чтобы убедиться, что ткань всё ещё туго натянута. Она уже давно не беспокоит меня, и я не могу понять, привыкла ли я к боли, или же это отсутствие движения посодействовало исцелению.

Я не отдавала должное там, где следовало. Тревор проделал отличную работу, заботясь о моей травме.

Он подошел к этому с той же внимательной осторожностью, с которой, кажется, делает всё. Он организован, тщателен и всегда настороже.

Но дело не только в этом.

То, как он ходит, двигается, разговаривает…

В нём есть какая — то скрупулёзность: элитарная, вопреки его грубой натуре. Он как свергнутый принц, попавший в другой мир: королевская особа среди нищеты, гладкая мраморная полировка с зазубренными краями. Умопомрачительно, на мой взгляд.

Он — комбинация двух миров, каким — то образом поразившая мою вселенную.

Издалека доносится хруст, и я застываю на месте. Делаю паузу, опираясь на импровизированный посох. Присущий лесу гул почти оглушает: беготня белок, щебет птиц. Но мой слух наготове: я жду звуков более крупного животного, шагов потяжелее.

Тех, что издают олени или рыси… или чёрные медведи.

Они водятся в лесах Теннесси, и могут быть большими, мощными… и злыми. Я не слишком беспокоилась о них, пока была с Тревором. Инстинктивно знала, что могу доверить ему свою защиту. Но теперь, когда осталась одна… страх стал бесконечно реальнее.

Холодный пот, выступивший на лбу, больше не высыхает, а бежит солёными каплями по лицу, заставляя солнечные очки соскальзывать. Сдвигаю их ещё дальше на лоб, вжимая в волосы.

Наклоняю голову набок, прислушиваясь… сильнее… тщательнее… так внимательно, что, кажется, слышу собственное сердцебиение. Ничего. Я ничего не слышу. Прерывисто вздыхаю и снова начинаю двигаться.

Но затем раздаётся ещё один громкий хруст, превращающий меня в статую, фиксирующий конечности на месте. Я бы предпочла услышать царапанье маленьких когтей, может, тихий писк… потому что это… это что — то иное.

Нет сомнений насчёт этого звука; я слышу, как тяжело он ощущается. Это всего лишь шаг, спокойный, медленный… неторопливый.

Я не одна.

***

ТРЕВОР

Сумерки наступили несколько часов назад, а ещё через несколько часов… я всё ещё в поисках. Дневной свет давно исчез, и я хронологически ближе к новому солнцу.

А Кэт… всё ещё не найдена.

После того, как она ушла, я двигался с таким энтузиазмом, о котором и не подозревал, прокладывая путь быстрее, чем позволяло моё раненное плечо. Едва дышу, стараясь все время двигаться, не тратя время на безделье. Я не могу рисковать перерывом на личную гигиену. От этого зависит жизнь Кэт.

Ночь тяжело опускается на меня, и чем глубже становится темнота, тем быстрее я передвигаюсь, продвигаюсь вперёд дальше. Царапины теперь покрывают всё моё тело, как и пот. Голос охрип от постоянных криков, и теперь её имя звучит шёпотом сквозь растрескавшиеся губы.

Я ничего не чувствую. Ничего не слышу. Ни о чём не думаю… кроме Кэт.

Кэт. Кэт. Кэт.

Она где — то там, в полном одиночестве. Беззащитная, с пустыми руками, уязвимая. Я должен найти её. Тонкая игла усталости снова пронзает тело, но я преодолеваю её, желая, чтобы тело перестало жаждать отдыха и сна. Каждый раз, когда начинаю думать о сне, то представляю длинные каштановые волосы Кэт. Каждый раз, когда подумываю сесть, я представляю эти большие голубые глаза, смотрящие на меня.

Я помню выражение чистого страха на её лице, неподдельный ужас в ледяных глазах, когда мы посмотрели друг на друга тогда, в автобусе. В тот момент между нами пронеслось общее, невысказанное понимание.

Словно мы знали. Знали, что автобус разобьётся.

Я никогда больше не хочу видеть этот страх в её глазах. Одна только мысль… что она может быть напугана сейчас, толкает меня вперёд, словно ракету.

Проходит ещё час, может быть, два. Чувство направления нечасто подводило меня, и я надеюсь, что и сейчас не подведёт. Кажется, я уже близко, но точно сказать не могу.

Ноги сводит судорогой. Икроножные мышцы скручены узлами. Кожа на руках и ногах холодная. По правде, очень холодная.

Неужели температура упала? Не могу сказать точно. Но кровь под кожей чертовски горячая.

Плечо снова начинает гореть, а сумка, словно якорь, тянет к земле. Стаскиваю её с плеча, позволяя упасть на землю. Можно мне её оставить? Нет, я не могу… но этот вес…

Нет, нет, нет. Мне нужно идти дальше. Я должен идти дальше.

Стучу по ладони своим гаснущим фонариком: попытка вернуть немного света. Свет тускнеет: яркий луч превращается в бледное свечение. Мигание, мерцание — признаки последнего вздоха.

А может это у меня?..

Зрение то исчезает, то появляется, перед глазами все плывёт. Некогда твёрдая земля сейчас кажется зыбучими песками, и мне требуются усилия, чтобы передвигать ноги.

В отчаянии открываю сумку и начинаю копаться в ней. Рукоятка… я не могу найти рукоять. Внезапно чувствую под пальцами что — то прохладное и хватаю. Пушка.

Пальцы дрожат, когда я сжимаю её: потная ладонь почти позволяет ей выскользнуть. Я боюсь её использовать. Боюсь не использовать.

Но у меня нет выбора.

Поднимаю глаза к небу и смотрю прямо на луну. Сквозь деревья как раз видно её полумесяц.

Моя цель должна быть точна. Нельзя промахнуться. Иначе я точно умру. На самом деле, я могу умереть в ту же секунду, как нажму на спусковой крючок.

Навожу ствол на освещённый полукруг и прицеливаюсь. У меня ослабла рука. Дрожит, как лист на ветру.

Спокойно…говорю я себе. Спокойно…

И нажимаю на спуск.

Искра устремляется к небесам, оставляя огненный след, и взрывается на фоне ночного неба красным.

Очень красиво. Возможно, это последнее, что я увижу.

Грудь сдавливает. Перехватывает горло. Я едва могу найти в себе силы вдохнуть. Подтаскиваю сумку, из последних сил швыряя её перед собой.

Колени подгибаются, и я чувствую движение ветра на своём лице, когда падаю на зелёную поверхность. А потом… вообще ничего не чувствую…