Запретный Рай (ЛП)

Глава 5 Ураган Катарина

КЭТ

Тревор надевает боксеры, прежде чем выйти из ручья, и я не совру, сказав, что разочарована. Он направляется не ко мне, а к своей сумке, надевая рубашку на мокрое тело и с трудом влезая обратно в джинсы.

Делаю вид, что очень занята, роясь в своей чёрной сумке, когда он приближается ко мне и протягивает прозрачный пакет:

— Мыло. Если собираешься мыться.

Смотрю на его серьёзное лицо, пробегая глазами по влажным волосам. Благодарю его, принимаю пакет и опускаю возле себя.

Моё «мытьё» будет не самой простой задачей. Как и Тревору, моя травма будет мешать мне дотянуться до некоторых частей тела. Я видела издалека, как он страдал, стараясь неловко вывернуться, чтобы помыть спину. Меня ждёт та же участь.

Единственная спасительная благодать для меня заключается в том, что вода здесь тёплая. Прежде чем раздеться, я поворачиваюсь предупредить Тревора, но он уже отвернулся ко мне спиной, предоставляя личное пространство.

Вылезаю из одежды так аккуратно, как только могу, не потревожив ноющую лодыжку, и опускаюсь в воду, не сводя глаз со спины Тревора.

Когда дохожу до достаточно глубокого места и намыливаюсь, он всё ещё не обращает на меня внимания. Сбор вещей является для него приоритетом.

Моюсь я медленно, а чем больше Тревор двигается, тем медленнее становлюсь я, растягивая процесс. Его футболка прилипла к телу, позволяя даже с такого расстояния разглядеть каждый мускул. Как они двигаются под кожей вместе со всем его горячим телом. Вода стекает по плечам, когда Тревор поднимает руку и стряхивает воду со лба.

Наблюдать за ним, пока я прикасаюсь к себе — плохая идея, но почему — то… я не могу остановиться. И наблюдаю, чтобы убедиться, что он не смотрит на меня, но ещё и потому, что не могу отвести взгляд.

Мои пальцы замедляются и начинают жить своей жизнью. Они бесшумно проходят по животу, нежно трутся о бедра, неосознанно массируют ягодицы и скользят по лону.

Внезапно руки становятся не моими, а его… и вскоре я оказываюсь в плену своей дневной фантазии, которая может посоперничать с самыми яркими снами. Ладони на моём теле, кожа к коже, и дразнящие кончики пальцев.

Под водой мыльная ласка заводит меня дальше, и вот я уже выше, выше… выше. Мыло — словно язык, а моё тело — десерт.

И только я начинаю подходить к кульминации… скользкое чешуйчатое нечто касается моей ноги, заставляя чуть ли не из кожи выпрыгнуть.

Вскрикиваю и хватаю свои вещи, отскакивая подальше от рыбы, так внезапно решившей со мной познакомиться. И выбираюсь на берег, едва удерживая туалетные принадлежности.

Тревор оборачивается на всплеск, и я чуть не ломаю себе шею, резко уворачиваясь от его любопытных глаз. Присаживаюсь на корточки возле сумки и стараюсь надеть нижнее белье, не попав на глаза парню. Музыкальное звучание его смеха доносится до меня, и мой желудок делает кульбит.

Я понимаю насколько вляпалась на самом деле.

***

ТРЕВОР

Я принимаю одну из оставшихся таблеток обезболивающего, когда мы отправляемся в путь после того, как Кэт помылась. Пока я сам мылся, извивался и крутился, моё состояние стало ещё хуже.

Мы свернули с грязной дороги, продолжая двигаться на север через поляны в поисках чего — нибудь мощёного.

Двигаемся медленно и с остановками, так как Кэт с трудом поднимается даже на небольшие холмы. Её походка стала ещё хуже, чем раньше, и это меня беспокоит. Она всё ещё не позволяет помочь ей, отмахивается каждый раз, замечая мой взгляд. Она ещё сильнее раздражена, чем раньше, если это вообще возможно. Её тело напряжено. Руки скрещены на груди.

Тропа сворачивает в лес, и мы снова оказываемся среди деревьев. Продвигаемся с некоторыми перепалками, но хоть с направлением мы согласны. А Кэт… она оказывается прекрасным проводником нашего поезда (после крушения поезда, но я отвлекаюсь).

В течение первого часа я ещё волнуюсь о принятом решении, которое переосмыслил раз семь, когда происходит кое — что изумительное. Удивительно, но Кэт становится своего рода экскурсоводом по горам, одновременно превращаясь в руководителя и инструктора, отчего у меня перехватывает дыхание.

Она рассказывает про деревья и папоротники, указывает на птиц и млекопитающих. Создаётся ощущение, что она сама поражена широтой своих познаний. Она разговаривает скорее сама с собой, чем со мной, вспоминая давно забытое детство. Мне нравится это шоу.

К тому времени, когда она склоняется над некой Клинтонией, «голубой лилией Дымчатых Гор» (так она её называет), я убеждаюсь, что она действительно знает, о чём говорит, а не создаёт видимость.

Я присел на корточки рядом с ней, поражённый её способностями, её талантом. Раньше я скептически к ней относился. Теперь вижу, что мои опасения были необоснованными. Не могу в это поверить. Чёрт возьми. Может, Крис всё — таки не так уж и неправ.

Приближаюсь к лилии, чтобы понюхать её, но другой запах ещё соблазнительнее. Кэт. Моё мыло пахнет иначе на её коже, как — то мускуснее. Наклоняюсь ближе к её волосам, глубже погружаясь в этот аромат. Мы использовали одно и то же мыло, тот же шампунь, и всё же она окружена этим особенным ароматом. Это опьяняет.

Сердце в пятки ушло. И я ничего не могу с этим поделать. Не могу удержаться и смотрю на Кэт, как она разглядывает жёлтые лилии. Её интерес отражает мой собственный. Я очарован этой небесной красотой. Кто эта девушка? Я никогда не знаю, чего от неё ожидать.

Однако я испытываю свою удачу. Наклоняюсь слишком близко… и Кэт замечает это. Она быстро встаёт и делает неловкий шаг назад. Во взгляде подозрение. Она имеет на это полное право… но я не готов к этой надвигающейся грозе.

— Что ты делаешь? — резко спрашивает она дрожащим голосом. Я становлюсь неожиданно смущённым, качая головой в попытках смягчить ответ, что в принципе невозможно.

И стою на своём с большой убеждённостью, которой не чувствую. Мне действительно нечего сказать.

— Я… я действительно не знаю… — я запутался ещё больше, чем Кэт, если такое возможно. Меня тянет к ней всеми низменными порывами, я сбит с толку этой эстетической красотой, заставляющей смотреть с благоговением.

Кэт — это произведение искусства, которое может увидеть даже слепой.

Она засовывает руку в передний карман джинсов и внимательно смотрит на меня. Другой рукой опускает солнечные очки с волос на нос, скрывая глаза, делая их чёрными и пустыми.

Ураган Кэт вернулся, и я жду, когда пойдёт дождь.

— Давай не будем слишком любезничать, Тревор… ладно? Ничего личного. Я думаю, мы должны сосредоточиться на поставленной задаче, а не друг на друге. Я действительно не хочу делить момент единения, разинув рот над одним и тем же цветком.

Оу. Она думает, что я смотрел на цветок. Хорошо… наверное. И всё же какая — то часть меня искренне обижена. Мы можем делить одно и то же пространство, спать в одной палатке, работать вместе, чтобы выбраться, но боже упаси, чтобы между нами была хоть какая — то близость, подобие дружбы.

Что с ней не так?

— Отлично, — отвечаю прежде, чем успеваю себя остановить. — Если ты этого хочешь.

— Да, — серьёзно кивает она. На этом всё.

Следующие два часа мы не произносим ни слова. Я вижу, как Кэт подавляет желание заговорить. Её глаза с восхищением впитывают окружающее нас великолепие, но губы упрямо отказываются уступить, сжавшись в неестественно тонкую линию.

И снова я один.

Отдалённость между нами вернулась с удвоенной силой. Я никогда не думал, что могу чувствовать себя так одиноко в присутствии другого человека. Временами кажется, что Кэт здесь вообще нет. Она мысленно отстраняется, отчего я чувствую себя покинутым.

С учётом этого, я нахожусь в одной из самых удручающих ситуаций, в которых мне приходилось бывать.

Небо над головой темнеет, но ещё не время для сумерек. Чувствую запах дождя на расстоянии примерно в милю, но надеюсь, что до нас не дойдет.

Поздно. Он уже почти здесь.

Как только мы добираемся до более — менее ровного места, бросаю сумку на землю и вытаскиваю палатку. Кэт резко оборачивается и раздражается, заметив мои действия.

— Ты останавливаешься? — сердито спрашивает она. В тоне проскальзывает высокомерие.

Указываю на небо, не глядя на неё:

— Скоро пойдет дождь. Разве ты не чувствуешь влажный воздух? Будет холодно… и сыро. Скоро.

Слышу, как она тяжело вздыхает, и готовлюсь к атаке. Но вместо этого она подходит и помогает. Мы быстро установили палатку и только устроились внутри, как небо разверзлось дождём.

Прислоняемся к нашим сумкам, а дождь хлещет снаружи. Беру фонарик и освещаю угол палатки, пока ждём. Но дождь и не думает прекращаться, а уже стемнело.

— Похоже, мы тут на всю ночь, — говорю я, нарушая тишину. — Так что можем немного передохнуть здесь.

Кэт ничего не отвечает, и мы продолжаем тихо сидеть сгорбившись, стараясь укрыться от усиливающегося холода. Я скоро устаю от этого дерьма:

— Итак, мы начнём разговаривать и искать выход отсюда, или продолжим игнорировать и дуться друг на друга всю дорогу?

Кошачьи глаза метнулись к моему лицу, удивлённые — вероятно, моим враждебным тоном.

— Ну смотри, — отвечает она. — Я думаю, нам будет лучше держаться на расстоянии друг от друга.

— Да? Ну, а я нет, принцесса. Мы тут вместе выбираемся из этого ада, помнишь? И мы не сможем… если я буду чувствовать желание оторвать тебе голову каждый раз, когда ты огрызаешься на меня.

Она тут же срывается:

— Ладно, хорошо! Я всё поняла. И перестань называть меня принцессой, ладно?

Указываю на неё пальцем:

— Ты совершенно права. Ледяная королева тебе подходит больше.

Она отвечает сердитым взглядом:

— Ты ничего обо мне не знаешь. Обычно я не такая стервозная.

— Я почти поверил, — парирую, глядя в голубые глаза.

— Послушай. Это был чертовски плохой месяц для меня, а эта ситуация просто вишенка на дерьмовом торте, который мне уже вручили, ясно? Я раздражена, устала и хочу добраться до места назначения, хорошо?

— Я тоже. Вот почему я хочу, чтобы мы били на одной… чертовой…стороне, Кэт. Не нужно делать ещё большее дерьмо из того, что уже есть.

Отталкиваю сумку в сторону от разочарования, чувствуя раздражение от того, что я, видимо, не могу достучаться до этой девушки. Наши взгляды синхронно опускаются вниз, и мы с притворным интересом начинаем разглядывать нашу обувь. Кэт заговаривает первая, и её голос необычайно спокоен:

— Может… может, ты и прав. Мы действительно нужны друг другу, чтобы выбраться отсюда. Может быть… мы сможем… закончить то, что начали прошлой ночью. Ну, ты понимаешь. Узнаем хоть немного друг о друге. — Она пожимает плечами. — Я имею в виду, раз уж мы всё равно тут застряли…

Поднимаю глаза, настроенный скептически, но заинтересованно.

— Хорошо… — Скрещиваю руки на груди. — С чего нам начать?

Кэт выдыхает:

— Ну, я писательница… — Она колеблется. Я медленно киваю, ничего не показывая. — По крайней мере, была писательницей. Меня уволили за элементарное «невыполнение требований», и теперь я просто… восстанавливаюсь. А ты? — Теперь она жадно смотрит на меня своими великолепными глазами, затаив дыхание.

Я прочищаю горло, не зная, что делать дальше. В итоге высыпаю в воздух кучу полуправды, смешивая ложь и факты в правдоподобную болтовню.

Внештатный редактор. Возможно вступление в стартап — компанию. Скоро будет интервью.

Она в это верит и с любопытством смотрит на меня:

— Итак, куда ты направляешься?

Я не колеблюсь:

— Как можно дальше от гребаной Тампы.

Она тихонько шмыгает своим очаровательным носиком и проводит по нему пальцем. Внимательно смотрит на меня, прежде чем спросить:

— От чего ты убегаешь?

Замираю, глядя на нее, и решаюсь блефовать.

— Тот факт, что ты спрашиваешь, заставляет меня думать, что ты тоже от чего — то бежишь.

Она застывает и опускает глаза. Крепче сжимает сумку. Думаю, я сделал правильный вывод. И теперь мне интересно. Она бежит. Но от чего?

Кэт снова смотрит на меня, медленно улыбаясь:

— Так ты преступник в бегах? Может быть, торговец наркотиками?

Я усмехаюсь:

— Хотелось бы. Это было бы намного проще. — Ничего не объясняю… и она не подталкивает к этому.

В течение следующих двух часов мы разговариваем… типа диалог… со словами и тому подобным. Я в шоке. Мы обнаруживаем, что нас связывает любовь к письменному слову… и путешествиям.

Помимо наших разговоров о «международной контрабанде наркотиков», я могу говорить правду. Рассказываю о своей сестре Дине в Чикаго. Упоминаю мать, которая живёт рядом с ней. Умалчиваю об отце и вскоре спрашиваю Кэт о её семье.

Я узнал, что она — средний ребенок из трёх сестёр. Её родители всё ещё вместе, в отличие от моих, и она из рабочей части Мемфиса, которую называет «Синим Воротом Аида». Посещала Вандербильт (я учился в Дартмуте), и теперь рассказывает о своей работе в «Джорни Лайф», популярном журнале о путешествиях под издательским гигантом «Фоксхоул». Услышав рассказ о её жизни, я судорожно сглатываю.

Стажировки, кофейные бега, эгоизм. Кэт прошла через всё это; её восхождение в журналиста на полной занятости не было простым. Её падение? Ещё круче, по её словам… но в подробности не вдаётся.

Наклоняюсь ниже, искренне любопытствуя:

— Ну и как тебе жизнь безработного?

Она открывает рот, чтобы что — то сказать, но замолкает, слегка наклонив голову. Я могу сказать, что она… обдумывает первый ответ, что пришёл к ней в голову. Колебание короткое, но должен сказать, что это убивает меня.

— Я действительно не знаю… — Её тон мелодичный, вопросительный, словно она только что поняла нечто важное. — Я думала, что это будет сокрушительно… но почему — то это не так. Больно, как и при любой потере, но… я не уверена, что уход с этой работы — потеря. Кажется, я воспринимала это как потерю, потому что вроде как должна была… а не потому, что чувствовала это на самом деле… понимаешь?..

Она задаёт вопрос, на самом деле не ожидая ответа. Я знаю, что он не ко мне… а к ней. Она обдумывает свои чувства и мысли, обрабатывает их. Я совершенно очарован.

Через некоторое время, когда она задает мне тот же вопрос, я готов:

— Перемотай на тридцать секунд назад и повтори те же слова. Именно так я себя чувствую.

Она понимающе улыбается, кивая головой в знак сочувствия. В этот момент я чувствую себя легче, спокойнее. И забываюсь.

— Мне легче рассказать это тебе, незнакомке, чем своему отцу, — невесело смеюсь я, почти забыв о своем окружении. Смех обрывается на полуслове. Я не хотел говорить о нём. Вообще.

Кэт, кажется, почувствовала перемену. Она хмурится:

— Неужели? Почему?

Я смотрю на неё, читая выражение лица. Её любопытство неназойливо, могу сказать, что это от беспокойства. И решаюсь ответить:

— Ну, мой отец всегда говорил, что если нет способа испортить что — то, то я создам это сам. Мы с ним по — разному смотрим на моё будущее. — Я стараюсь не обращать на это внимания.

Кэт моргает, глядя на меня:

— Твой отец — засранец.

Я замираю от неожиданности… прежде чем разразиться смехом, вызвав нервный смешок из Кэт. Вот она, та самая уже знакомая мне прямота.

— Прости за это, — краснея, говорит девушка. — Я всё время болтаю без умолку. Исправлюсь.

Отвечаю с весёлой широкой ухмылкой:

— Не беспокойся об этом. Я ожидал… чего — то такого.

Она опускает голову в ответ на мой подкол, пряча краснеющие щёки.

Наконец, мы возвращаемся на землю, и я настоятельно прошу её продолжать говорить о себе.

Обнаруживаю, что она по совместительству инструктор по йоге и знаток здорового питания (кроме слабости к шоколаду), и по какой — то причине я поражён. Подвываю от смеха, когда она мне это рассказывает. На глаза наворачиваются слёзы.

— Я думал, инструктор по йоге должен быть спокойным, мирным… приятным?

Она распахивает рот в преувеличенном негодовании и шлёпает меня по руке:

— Так и есть! Обычно… но, опять же, наши обстоятельства не особенно обычные. Это пробудило некоторые мои худшие стороны. — Она замолкает, рассеянно покусывая губу. — Я прошу прощения за моё неоправданное поведение. Серьёзно.

Кэт лезет в красный рюкзак и кидает мне Твикс.

— Ты, кстати, тоже не был приятным, — парирует она.

На долю секунды моя улыбка меркнет. Она права. Я был… терпимым, но совсем не милым. Этот путь через половину Теннеси (хорошо, я преувеличиваю) — это не то, чего я ждал от поездки сюда, да и встреча с Кэт при таких обстоятельствах довела меня до края…

— Да, насчёт этого… Послушай, я тоже сожалею о своем поведении, — усмехаюсь над ответом, который пришёл мне в голову, и подражаю словам Кэт. — Исправлюсь.

Ловлю её взгляд и смотрю ей в глаза. Это совсем не то, что было в автобусе. Больше не вызов. Это соревнование взглядов горячее, напряжённое… чувственное.

Понимаю, что чертовски сильно хочу Кэт.

Внезапно гремит гром, сотрясая палатку. Фонарик в углу зловеще мигает, заставляя меня отвести взгляд от девушки. В этот раз я проиграл состязание.

— Нам нужно подумать о сне, — говорю я, открывая сумку… отводя взгляд. — В любом случае нам нужно поберечь фонарик и закутаться. Температура падает, как ненормальная.

Кэт молчит и тянется к своей сумке. Краем глаза я замечаю, что она достаёт свой синий ежедневник, что — то записывает, а потом прячет обратно. Отворачиваюсь.

Вытаскиваю спальный мешок и расстилаю его на дне палатки, поближе к Кэт.

— Он твой… как всегда, — заявляю я. Она смотрит на меня снизу вверх и благодарно улыбается. Забирается в мешок, застёгивает до самой шеи и устраивается в нём. Я наблюдаю за её действиями, пока натягиваю термо — рубашку, спеша обеспечить дополнительную защиту от жалящего холода.

Беру фонарик, предупреждая Кэт, прежде чем выключить его. Она спокойно кивает мне, переворачиваясь на другой бок. Я делаю то же самое, наконец прерывая поток мягкого янтарного света.

Я улёгся, натянув кофту, но, чёрт возьми, холод — та ещё сука. Пытаюсь заснуть, свернувшись калачиком в своём углу, но безуспешно. Даже прислушиваюсь к дыханию Кэт, стараясь замедлить и своё, но всё равно ничего. Прошло почти два часа… кажется.

Сон — как танцующий дервиш, и я никак не могу его поймать. Он — жестокая, жестокая дразнилка, которая ускользает от моего преследующего подсознания. Ворочаюсь ещё несколько раз. Сегодня ночью он снова ускользнёт от меня, я знаю это.

И так чертовски холодно. Я изо всех сил стараюсь найти комфортную позу. И как раз, когда я начинаю сдаваться, мягкий звук из темноты удивляет меня. Приглушённый голос Кэт.

— Тревор, я знаю, что там холодно. Это твой спальный мешок… и тут хватит места на двоих. Давай я просто… поделюсь этой ночью.