Запретный Рай (ЛП)

Глава 12 Консультация по теплу

ТРЕВОР

Женщина, находящаяся за стойкой регистрации, весьма крупная и довольно недружелюбная, а смотрит на нас так, словно не верит ни одному нашему слову.

К счастью, она полагается на суждения своего тощего, как жердь, мужа: худощавого весельчака с улыбкой чеширского кота.

— Это от номера двести двенадцать, — говорит он, шлёпая бронзовым ключом по стойке. — А вот этот… от двести четырнадцатого. — Я широко улыбаюсь и пожимаю руку этого милого человека.

— Спасибо. Мы правда ценим это, — говорю я, указывая на Кэт и себя. — Я переведу вам деньги как можно скорее. День был тяжёлый.

— Чёрт возьми, сынок, — произносит мужчина, наклоняясь вперед. — Я бывал в этих лесах. Это не какой — то чёртов пикник.

Печально качаю головой, ещё сильнее сжимая его руку:

— Поверьте мне, сэр. Вы даже не представляете.

Хватаю ключи от наших номеров и благодарно машу рукой владельцам гостиницы. Ама уже давно ушла, возможно, вернулась домой, если это вообще возможно сделать в том куске жести, который она называет машиной.

Она отвезла нас в больницу в небольшом соседнем городке под названием Мэдисонвилль, когда я потерял сознание. И она же привела нас с Кэт к медицинской помощи, которую мы оба игнорировали слишком долго.

Хотя образ жизни Амы сильно пропитан традициями Старого Света, они с Вихо поддерживают некоторые полезности Нового Мира: одной из которых, к счастью, является шаткий старый фургон с деревянными панелями.

Мы могли вернуться к Аме, что было бы проще всего, но, как ни странно, Кэт умоляла принять настоящий горячий душ. Должен признаться, я тоже был не против.

Мы поднимаемся по трафаретной синей лестнице отеля типа «постель — завтрак» в той же промокшей от пота одежде, которую ранее позаимствовали у Амы и Вихо. Нас только что перевязали и накормили во время краткого пребывания в больнице.

Останавливаемся прямо перед дверями, и я оборачиваюсь к Кэт:

— О′кей. Итак… двести двенадцать или двести четырнадцать? — спрашиваю её.

— Двести двенадцать, — отвечает она, застенчиво пожимая плечами. — Мне нравится симметрия чисел.

Усмехаюсь, прокручивая ключ от номера в руке, прежде чем передать его ей:

— Писатели. Всегда думаете о том, чтобы всё красиво выглядело в печати.

— Конечно, — самодовольно отвечает девушка, открывая дверь и затаскивая туда свою чёрную сумку.

Кричу ей вслед:

— Кэт!

Она опускает сумку и поворачивается ко мне:

— Да?

— Я… я буду здесь… Если тебе что — то понадобится, хорошо? Всё, что тебе нужно сделать, просто постучать. — Ловлю её взгляд и удерживаю его.

Она кивает, отчего её каштановые локоны мягко подпрыгивают, а затем закрывает за собой дверь, а я удаляюсь в свой номер, ощущая потерю, которую даже не могу объяснить.

***

КЭТ

Падаю лицом вниз на подушки, погружаясь в экстаз от ощущения мягкости кровати. Наконец — то. Настоящая кровать. Одеяла, подушки; хлопок и пух. Матрас, пружины и простыни, о боже!

Я в раю, о существовании которого совсем забыла: это то, о чём я мечтала последние несколько дней на лесной подстилке и ковре Амы.

Халат из гостиницы чересчур велик. Волосы у меня насквозь мокрые. В комнате стоит старый, невыветрившийся запах. Но всё это не имеет значения. На мой взгляд, это пятизвездочная роскошь… и я никогда ещё не была так благодарна за это.

Сейчас ещё слишком рано (около девяти вечера), но я уже так устала: устала от этой всеобъемлющей сонливости, которую, я уверена, испытывают только нарколептики.

Плотнее затягиваю ворот халата, загибая его, запечатывая оставшийся от горячего душа пар. Я окутана слоем восхитительного комфорта, и глаза медленно закрываются, пока я лежу. М — м–м…

Тук — тук.

Переворачиваюсь и смотрю на входную дверь номера. Могу поклясться, что слышала стук. Может, я уже сплю…

Тьфу. Нет. Ну вот опять. Неохотно выбираюсь из постели и иду на стук, желая смерти тому, кто прервал мой покой.

Приоткрываю дверь и вижу Тревора со странным выражением на лице. Никогда его таким не видела. Это как будто бы мне плеснули холодной водой в лицо.

— Привет, — просто говорит он.

— Эй, — я открываю дверь шире, всматриваясь в его лицо. — Что — то случилось?

— Да. — Его голос звучит как — то серьёзно. Он проходит мимо меня в номер, пока я осматриваю его сверху донизу и замечаю, что он тоже одет в халат.

Он засовывает руку в один из карманов:

— Мы кое — что упустили. Я не понимал, что именно, но потом до меня дошло… словно сквозь сон.

Я даже на цыпочки привстаю от нетерпения. Его лицо по — прежнему серьёзно.

Тревор достает из халата округлую стеклянную бутылку, наполненную коричневой жидкостью, и поднимает так, чтобы я увидела.

— Местный виски. «Лучший в округе»… по словам Джека с ресепшена. Он предложил мне его. А теперь я предлагаю его тебе. Не хочешь присоединиться? — Его губы кривятся в коварной дьявольской улыбке, волосы такие же влажные, как у меня, и очаровательно вьются на лбу.

Я могла бы его стукнуть… или поцеловать.

Он напугал меня до чёртиков, но сейчас выглядит таким съедобным, что я не могу найти в себе силы разозлиться. Усталость исчезла: растворилась в воздухе в тот момент, когда Тревор улыбнулся мне.

Возьми себя в руки, Катарина. Я пытаюсь ответить так, как ответила бы ещё неделю назад, когда он сверкнул своими белыми зубами в проходе автобуса. Вышвырни его вон. Укажи на дверь. Скажи что — то.

— Послушай, — начинаю я. — И я скажу это только один раз… мы выпьем только по одному стакану и все. Ферштейн?

— Понял… принцесса. Один, и всё. — Он садится на край кровати, на красивом лице всё ещё сияет улыбка.

Пять стаканов спустя Тревор по — прежнему в моем номере, а я едва чувствую своё лицо.

У меня не осталось ни ссадин, ни укуса. Я нежна, как котёнок, и всё, чего хочу, это чтобы Тревор заставил меня мурлыкать.

Моя железная печень, укреплённая многими печальными «счастливыми часами» в данный момент позволяет мне выплеснуть все секреты, что были заперты задолго до нашего отъезда из Тампы.

— Разве Ама и Вихо не чудесные люди? — бормочу невнятным голосом.

— Да, — тихо смеется Тревор. — Да, это так.

— И мне о — о–очень повезло, что я их нашла. Это было нелегко. Пришлось серьёзно покопаться. Я слышала об оазисе, когда была подростком, и думала, что это… — я икаю, теряя ход своих мыслей.

— Я думала, это?.. — Тревор протягивает вперёд руку, предлагая мне закончить предложение.

Постукиваю себя по губе, глядя в потолок. О, да.

— Миф. Я думала, это просто сказка. Бабушкина сказка.

— Почему?

— По — о–о — отому — у–у — у–у что — о–о — о, — протягиваю я. — Никто никогда его не находил. По крайней мере, я не знаю таких людей. Я проехала сюда, в Мэдисонвилль, в Мэривилл, всю дорогу вверх и вниз по шоссе четыреста одиннадцать: искала в течение многих лет. Ни — и–ичего — о–о — о. А потом мне повезло. Друг друга привел меня к Аме. Прошел ещё год, прежде чем она начала доверять мне.

Смеюсь, но безжизненно. Эта история отрезвляет, и я испытываю искушение сделать ещё один глоток, чтобы заглушить вернувшийся серьёзный вид.

— Я поведала эту историю своим начальникам. — Наблюдаю за Тревором, который слушает меня с бесконечным терпением. — Они сразу же отвергли её. Это никак не вязалось с их образом. — Имитирую кавычки пальцами. — Они сказали мне… прекратить «гоняться за призраками», сказками. Посоветовали подумать о читателях. Я имею в виду, что журнал, в котором я работала, назывался «Путешествие по жизни». Путешествие. Жизнь. Какая история может быть более захватывающей, чем эта?? Чёрт бы побрал этих богатых напыщенных ублюдков. — Хватаю бутылку и делаю ещё один глоток.

— Ладно, притормози, — говорит Тревор, вырывая бутылку из моих рук. — Думаю, тебе стоит притормозить, Кэт.

— Нет. Ты не понимаешь, Тревор. Ты даже не представляешь, через что мне пришлось пройти. Вкладываешь душу и сердце в настоящую историю о путешествии, что бывает лишь раз в жизни… только для того, чтобы услышать, что такая статья не будет хорошо работать у рекламодателя. Это виртуальные паразиты, которые тратят каждый зелёный доллар, разводя туристов на их с трудом заработанные деньги, чтобы те могли путешествовать в сверх лучшие места, где едят в сверх лучших ресторанах и спят в сверх лучших гостиничных номерах. Чушь собачья. А «Путешествие по жизни»? — усмехаюсь. — Они ещё хуже, чем рекламщики. Видишь ли, рекламщики, может, и поставщики, но журнал — наркодилер, продающий по завышенным ценам поверхностные мечты о путешествиях туристам, которые заслуживают большего.

Журнал толкал богатство, как опиум, угождая повестке дня, которую больше интересовала прибыль, чем журналистская честность.

— Когда мы с боссом, Риком Хантом, решили продолжить работу над статьёй, нас бесцеремонно уволили, — я слабо хихикаю, но, опять же… в этом нет ничего смешного. — Кто теперь возьмёт меня на работу?

Минута тянется, пока мы с Тревором сидим на кровати с бутылкой, наши взгляды прикованы к матрасу, а не друг к другу.

Тревор заговаривает первым, и, когда он это делает, я поражаюсь его проницательности.

— Я чувствую, что… это не всё. Где — то в этой истории прячется презрение. Я говорил, что однажды ты сбежала. От чего?

На этот раз я смотрю на него снизу вверх влажными глазами. Он задел больное место. Боже, как больно.

Мой голос удивительно сильный, когда я отвечаю:

— Это был единственный человек, кому я тогда доверяла больше всех. Мой босс. — Колеблюсь. — И мой парень. — Тревор поднимает бровь, но ничего не говорит. — Ну… формально он был боссом моего босса. И бывшим парнем, когда мы только начали работать вместе. Он был аспирантом, когда я училась в университете Вандербильта. Мы встретились… влюбились, встречались девять месяцев. Затем наступил выпускной. Он сказал, что ему нужно сосредоточиться на своей карьере и прекратить наши отношения. Сказал, что всегда будет моим другом. Ага, конечно. К тому времени, когда я закончила универ, он уже поднимался по карьерной лестнице Фоксхолла. Он использовал свои связи, чтобы найти себе простую офисную работу, в то время как я надрывалась на своей. Меня нанял журнал сразу после окончания универа, через кооператив с компанией. Я думала, он меня прикроет. Он делал вид, что несёт ответственность за мою работу, а моя наивная задница чувствовала себя перед ним в долгу. Оказывается, он просто использовал меня для продвижения по службе, и, в конечном счете, набросился на меня при первой возможности. Довериться ему, своей компании… ну… это подломило меня. У них не было ни преданности ко мне, ни угрызений совести после.

Тревор выглядит абсолютно болезненно, думаю, ему противно.

— Что было, то было. После этого я отправилась на поиски оазиса самостоятельно… ну, ты знаешь, чем всё кончилось. Что — то вроде… поездки в оправдание, я бы сказала. И затем…

— Затем…

Внутри меня что — то обрывается. Я оживляюсь, с энтузиазмом сжимая кулаки.

— Это было больше, чем оправдание, больше, чем просто месть. Это райская часть всего этого. Я искала такое место всю жизнь. Где — нибудь в безмятежном, безопасном месте. Подальше от Мемфиса. Подальше от посредственности. Где я могу быть… собой.

Я увядаю, как цветок, и снова опускаюсь на кровать. Тревор качает головой, на этот раз беря бутылку. Делает глоток и опускает обратно на кровать.

— Господи, Кэт. Это грубо… и несправедливо. Этот парень…

— Грег.

— Да, — подтверждает он. — Тебе будет лучше без него: без него, без странствующей жизни, без Фоксхолла. Ты намного лучше этого дерьма. Всегда была лучше…

Я смотрю на него пристальнее, чем раньше. И потрясена тем, как серьёзно он говорит, как страстно.

— Спасибо… что подумал об этом, — отвечаю ему.

— Это чистая правда.

— Может быть… но теперь я не знаю, что делать.

Он косится на меня:

— Что ты имеешь в виду? Не знаешь, что будешь делать без него? — Он выглядит обиженным, недоверчивым.

— Нет. Нет, нет и нет. Я не знаю, что делать со статьёй. Я искала Аму, Вихо, оазис по одной причине: статья. Написала «до», и нужно закончить «после». Кроме…

Делаю паузу и глубокий вдох. Не могу произнести эти слова вслух.

— Кроме?.. — подталкивает Тревор.

— Я чужая, Тревор. Меня даже не должны были приглашать сюда. Оазис… он принадлежит индейцам чероки. Не по закону, как таковому… но во всех других смыслах. Это часть их культуры, их истории, их мира. Я хотела исследовать его. Но есть кое — кто… по словам Амы… кто верит, что я просто использую эту красоту. Для многих чероки мы незваные гости в этой стране.

Брови Тревора нахмурились, превратив его прекрасные черты в суровую гримасу.

— Итак, что ты собираешься делать? Как к этому относится Ама?

— Ну, она думает, что я должна делать то, что у меня на сердце. То, что скажет мне земля.

Он наклоняется ближе:

— И что, по — твоему, она говорит тебе делать?

Открываю рот, но останавливаюсь, не успев произнести ни слова. Виню за свою внезапно накатившую тошноту выпивку, но знаю, что дело не только в этом.

— Честно говоря… не знаю. — Меня почти смущает отсутствие ответа. Все эти планы, интриги… и я так же запуталась, как и в тот день, когда отправилась в путь. — Я изменила себя ради этой работы. И теперь у меня нет ничего. Я как на распутье. Трусиха.

Тревор слегка отодвигается, словно я ударила его, и потом медленно наклоняется:

— Ты не трусиха, Кэт.

— Нет, это так. Я выбираю лёгкий выход из положения; сбегаю, когда идти становится слишком трудно. И никогда не сталкиваюсь с проблемой в лоб.

Он нежно кладет свою большую руку мне под подбородок, наклоняя его к себе.

— Я не думаю, что девушка, которая встретилась лицом к лицу со смертью и победила её, бросила вызов заниженным ожиданиям и, в конечном итоге, пошла собственным путем, может называться трусихой. На самом деле… я думаю, что эта девушка… самая смелая… самая талантливая и целеустремленная из всех, кого я когда — либо знал. — Его каменное лицо расплывается в кривой усмешке. — Если только не самая сумасшедшая.

Я начинаю хихикать, но затихаю по мере того, как тянется время. Тревор не отпускает свою руку, и в этот момент мне вдруг становится не до смеха. На самом деле, всё становится серьёзнее очень быстро.

Мы смотрим друг на друга, и ни один из нас, кажется, не в состоянии отвести взгляд.

Его рука — единственное, что движется между нами; его пальцы рассеянно пробегают вдоль моей челюсти, нежно щекоча гладкую кожу. Взглядом он спускается к моему рту.

Он собирается поцеловать меня. Я хочу, чтобы он это сделал.

Медленно закрываю глаза, готовясь ощутить давление от его губ.

Но этого не происходит. Он внезапно отстраняется, прочищает горло и встаёт, прежде чем я успеваю моргнуть. Открываю глаза и вижу, что мой белокурый Зевс странно переминается с ноги на ногу, его голос нехарактерно глубокий и успокаивающий.

— Послушай, уже поздно. Я вообще — то не хотел врываться, но спасибо, что впустила меня, Кэт, — он делает паузу, и становится ясно, что его слова имеют двойной смысл. — Стучи, если что — то понадобится.

Он выглядит застенчивым под этими своими волнистыми светлыми волосами. Тревор поворачивается, чтобы уйти. И останавливается у двери, взявшись за ручку.

Поворачивает голову в сторону, отводя взгляд от меня:

— Я просто хочу, чтобы ты знала, что ты особенная, — говорит он. — И ты заслуживаешь чего — то особенного. — Он поворачивает ручку, даже не оглянувшись. А потом… просто уходит.