100 дней

"ЗА" И "ПРОТИВ"

И ВОТ мы в поезде. Никогда мне еще не приходилось путешествовать в обществе… главаря уголовной банды. Правда, формально дело обстояло не совсем так. Должным образом оформленные, необходимыми подписями и печатями скрепленные документы свидетельствовали о том, что Каневский Михаил Борисович, сотрудник Центророзыска, следует по делам службы в такие-то города Средней Азии.　

Соседнее купе международного вагона занимали Сергей Михайлович Григоров и Николай Петрович Бакулин, сотрудники Центророзыска, сопровождавшие меня на правах оперативных помощников.　

Грохоча на стыках рельсов, не останавливаясь на полустанках и разъездах, поезд мчался все дальше и дальше на юго-восток. Мучительно хотелось спать, но спать нельзя — нужно все время бодрствовать. Несмотря на то, что мои помощники подменяли меня, давая мне возможность передохнуть, я засыпал лишь на несколько минут и вновь беспокойно вскакивал.　

Более или менее разговорчивый на допросах, Каневский сейчас в вагоне как-то весь ушел в себя, держался замкнуто и отчужденно. Преступник о чем-то все время думал, думал напряженно, мучительно. О чем? Вероятно, об одном: «сбежать или нет?» Мог ли Каневский сбежать? Да, мог. Хотя он знал и видел, что за каждым его шагом, за каждым движением зорко следят, тем не менее возможности к побегу у него имелись. Он мог, например, выбив стекло в уборной, выброситься на малом ходу из вагона, мог попытаться сбежать по пути к вагону-ресторану, где мы питались.　

Но Каневский не использовал ни одной из этих возможностей. Почему? Ведь в общем у него было много «за», чтобы скрыться от нас. Но дело в том, что у него имелось также и много «против» побега (гораздо больше, чем «за»). Простая логика не могла не подсказать Каневскому, что в случае поимки всякие надежды на снисхождение, на смягчение наказания рушатся.　

Но, предположим, побег удался. Куда он мог податься, не имея ни родных, ни близких? К своим «блатным»? Но те рано или поздно, узнав или уже зная о том, что он назвал кое-какие фамилии, не выпустили бы его живым из своих рук. Прийти в органы милиции с повинной? Тогда зачем бежать? Вот о чем мог думать Каневский, часами уставившись в одну точку.　

Забегая вперед, надо сказать, что, когда операция закончилась, при разборе ее в Центророзыске один молодой следователь высказал свое мнение: Каневский не бежал потому, что он дал честное слово в точности выполнять во время поездки все данные ему указания и не хотел его нарушить. Это, конечно, не более чем наивное предположение. Наверное, за время своей преступной деятельности Мишка надавал столько «честных слов», что и сам даже о них не помнил. Да и в каком положении очутился бы тот следователь, который хоть раз поверил бы на слово этому отъявленному бандиту, лишенному всяких моральных устоев и понятий о честности?!　

— С чего же вы думаете начинать новую жизнь, когда отбудете срок? — спросил я Каневского. Спросил просто так, без какой-либо цели, если не считать желания нарушить томительное молчание в купе.　

— Начну с того, чем кончил старую жизнь, — вызывающе ответил он.　

Потом, немного помолчав, продолжал:　

— Вы меня извините, гражданин начальник, я заранее уже знаю, к чему вы задали вопрос. Вот сейчас вы станете мне доказывать, что пора, мол, Каневский, кончать со своим позорным прошлым, начинать честную трудовую жизнь, стать полноценным членом общества и так далее.　

— И не подумаю, вы человек взрослый и не настолько глупый, чтобы самому не понять этого, — перебил я Каневского.　

Как бы не слыша моей реплики, Каневский продолжал:　

— Если б вы только знали, сколько разных душеспасительных речей и увещеваний пришлось мне выслушать за свою жизнь, сколько начальников, больших и малых, со мной беседовали, уговаривали, агитировали. Послушаешь их и кажется, что нет на свете большего счастья, чем труд. А что я умею делать? Ничего. Знал немного парикмахерское дело, да и то забыл. Пробовал изучить профессию переплетчика в мастерских при тюрьме, ничего не вышло: инструмент из рук валится, голова другим забита, к делу никакого интереса нет.　

— Так чем все-таки думаете заняться?　

Каневский, почувствовав, что разоткровенничался　сверх меры, сказал:　

— Вы, гражданин начальник, не обращайте внимания на то, что я тут наболтал. Это от нервов. Конечно, к прошлому теперь возврата, как говорится, нет. Попробую жить честно, трудиться.　

Мне было известно много случаев, когда люди окончательно порывали со своим преступным прошлым. Сам же Каневский рассказывал мне об одном беспризорном, которому дали кличку Ванька Давай-беги. Сначала он находился в роли «адъютанта» при атамане банды, выполнял различные мелкие поручения, а потом Ваньку стали приучать стоять «на стреме».　

Однажды во время такого своего «дежурства» он попался. В милиции к молодому преступнику отнеслись тепло, внимательно, человечно. И вот Ванька, верный кандидат в профессиональные воры, почувствовав на себе отеческую заботу, а затем поступив на работу, навсегда покончил со своим прошлым.　

Причислить самого Мишку Каневского к таким людям было, конечно, нельзя. Сам растленный до предела, он растлевал души и своих молодых сообщников, и поэтому я мало верил в его желание вернуться к честной, трудовой жизни.　

На четвертые сутки пути в середине дня проводник предупредил пассажиров:　

— Подъезжаем к станции Ташкент.　

— Может быть выйдем, подышим воздухом, — предложил я Каневскому.　

— Нет, что-то не хочется, я лучше побуду в вагоне, — отказался он и при этом странно, как бы пытаясь освободиться от какой-то неудобной ноши, передернул плечами.　

«Что же заставило Мишку отказаться от небольшой, освежающей прогулки по перрону ташкентского вокзала? — раздумывал я. — Лень? Нет, даже самый ленивый человек после пребывания в течение трех суток в душном купе не упустил бы возможности побыть несколько минут на свежем воздухе. Боязнь с кем-либо встретиться? Такая случайность казалась маловероятной. Оставалось еще одно предположение — ему было неприятно даже кратковременное пребывание в Ташкенте».　

Пожалуй, это было именно так. Около двух месяцев назад, именно здесь, в Ташкенте, Каневского арестовали в одном из воровских притонов, арестовали, как ему казалось, глупо, случайно, и ему, естественно, не хотелось об этом лишний раз вспоминать.　

Наше путешествие подходило к концу. Рано утром поезд прибыл в Самарканд, который в те годы был столицей Узбекской ССР. Этот город банда Каневского избрала центром своей преступной деятельности.