1000 ночных вылетов

Бобруйская операция

К середине 1944 года Красная Армия разгромила сильные группировки немецких войск на северо-западном и юго-западном направлениях. Этим были созданы условия для нанесения удара в центре — на кратчайшем пути к Германии.

Опасаясь этого удара, гитлеровское командование сосредоточило на территории Белоруссии крупную группировку войск — группу армий «Центр» — и создало глубокоэшелонированную оборону.

Для разгрома этой группировки и освобождения Белоруссии Советское Верховное командование решило провести операцию под кодовым названием «Багратион» силами Первого Белорусского фронта и войсками соседних фронтов.

После окончания зимних и боев в середине апреля 1944 года войска этих трех фронтов приступили к подготовке наступления, а авиачасти нашей 16-й воздушной армии начали систематическое наблюдение с воздуха за всеми дорогами, по которым шла перегруппировка наших войск, и за районами их сосредоточения.

Маскировка войск и активная борьба с разведкой противника не позволили ему разгадать замысел Советского командования.

Утром 24 июня 1944 года после ночной авиационной и артиллерийской подготовки войска 1-го Белорусского фронта начали наступление, первый этап которого получил название Бобруйской операции.

В первый день наступления войска северного крыла фронта овладели только первой и второй линиями траншей врага. Более успешно развивалось наступление войск южного крыла фронта: была прорвана вражеская оборона южнее Паричей на участке шириной 30 км, а введенный в прорыв 1-й гвардейский танковый корпус углубился во вражескую оборону на 20 километров.

Во второй день операции войска северной группы, встречая упорное сопротивление врага, медленно преодолевали его оборону. В полосе южного крыла фронта вслед за 1-м гвардейским танковым корпусом была введена в прорыв конно-механизированная группа, которая быстро стала продвигаться на северо-запад для образования внешнего кольца окружения Бобруйской группировки войск противника.

В ночь на 27 июня 1-й гвардейский танковый корпус перерезал все дороги от Бобруйска на запад и северо-запад.

Почувствовав угрозу окружения, враг начал отводить войска за Березину и готовился к прорыву на северо-запад, где находились лишь бригады двух танковых корпусов, а стрелковые соединения еще не успели подойти.

Тогда командующий 1-м Белорусским фронтом Рокоссовский приказал поднять в воздух соединения 16-й воздушной армии, одновременно приказав всем частям обозначить себя — днем полотнищами, ночью — кострами.

400 бомбардировщиков и штурмовиков в сопровождении 126 истребителей обрушились на противника.

Сегодня дивизии, поднятой по тревоге, приказано провести площадное бомбометание в районе окруженной возле Бобруйска группировки гитлеровских войск. Площадная бомбардировка, определенно рассчитанная на авось, на случайное уничтожение техники и живой силы противника, — Василю претит. Ему нужна видимая цель! А если ее нет? Если весь лес, куда вонзаются огненные стрелы, пущенные с нашего переднего края, затянут дымом пожарищ, сквозь который тут и там вспыхивают светлые языки вспышек бомбовых разрывов?

Василий Вильчевский летает вместе с летчиком Иваном Казанцевым. Они проходят над массивом леса, над затаившимся врагом, упорно выискивая видимую цель, но под космами густого дыма трудно что-либо различить. Так они несколько раз пересекают «котел» в разных направлениях.

— Мы когда-либо сбросим бомбы, — нервничает Казанцев, — или вернемся с ними на аэродром?

— Пидожди. Не бачу, де противник!

— А ты смотри, где рвутся бомбы других! — в сердцах восклицает Казанцев.

— Другие нам не указ… Ось шось бачу!

— Шо? — невольно в тон Вильчевскому спрашивает Казанцев.

— Бачишь, немцы переправу налаживают! Мабуть, рвутся до Бобруйска.

— Где?

— Осьтамочки, на рички! — Василь рукой показывает куда-то в темноту.

— Не вижу. Наводи сам!

— Девяносто градусив у ливо. Ще трохи! Так держать!

Внизу вздымаются водяные столбы. Вспыхнувшее пламя расползается по воде, захватывает берег.

— Молодец, Василий!

— А ты казав, повезем бомбы на аэродром! Включи, командир, АНО. Хай хлопцы бачуть — переправа! А я ще своим САБом пидсвичу.

На взрывы, на свет САБа и на огонь необычного пожара на воде подтягиваются многие самолеты дивизии, и вскоре вода буквально вскипает от разрывов бомб. Пулеметные трассы и оранжевые хвосты эрэсов расчерчивают небо, рвут землю, как бы издеваясь над злобствующими зенитками врага…

Едва запыленный «Виллис» остановился у штаба полка, из него выпрыгнул капитан в форме танкиста и взбежал на крыльцо.

— Штаб «кукурузников»? — весело осведомился он прямо от двери.

Подполковник Меняев, только что подписав оперативную сводку для доклада в штаб армии, собрался было отдохнуть после напряженной боевой ночи. Появление незнакомого капитана его несколько озадачило.

— Штаб сорок пятого гвардейского полка! — строго поправил он танкиста. — А вы, собственно, кто такой, по какому делу?

— Офицер связи первого гвардейского танкового корпуса! Могу я видеть командира полка, товарищ подполковник?

— Слушаю вас.

— Товарищ гвардии подполковник! — Капитан прищелкнул каблуками и лихо козырнул. — Вам пакет от командира первого гвардейского танкового корпуса генерала Панова!

— Давайте, — сказал Меняев, протянув руку за пакетом.

— Разрешите подождать ответ, товарищ гвардии подполковник?

— Сейчас, минутку… — ответил командир полка и углубился в чтение:

Через несколько дней стал известен приказ командующего Первым Белорусским фронтом: «За мужество, находчивость и инициативу, проявленные в боях под городом Бобруйск, старшего лейтенанта Казанцева И. С. и лейтенанта Вильчевского В. К. наградить орденом Красного Знамени».

Наши войска неудержимо рвутся на запад, и, кажется, уже нет такой силы, которая могла бы приостановить их наступательный порыв.

Опять на наших самолетах установлены подвесные люльки Гроховского, и полк транспортирует горючее и боеприпасы. Летать приходится не только на передний край, но и в немецкий тыл, где конно-механизированная группа генерала Плиева громит гарнизоны противника, разрушает линии связи и коммуникации. Поначалу летали к конникам Плиева только по ночам, но все напряженнее идут бои, все больше боеприпасов и горючего требуется подвижной группе, и, чтобы справиться с поставленной задачей, экипажам нашей дивизии приходится летать уже и днем. Рассчитывать на прикрытие с воздуха истребителями по крайней мере смешно: ну кому придет в голову мысль прикрывать «кукурузник», хотя бы и идущий в тыл к немцам? Полеты плотным строем с использованием бортового оружия для групповой защиты тоже отпадают, и прежде всего потому, что большая группа «тихоходов» сразу же привлечет пристальное внимание истребительной авиации противника. К тому же не на всех самолетах имеются штурманы, а без них попробуй достигни необходимой для защиты плотности огня.

Итак? Вывод простой — каждый экипаж предоставлен сам себе и, выполняя задание, действует согласно обстановке.

Самолеты летят с интервалом в пять-десять минут.

Старший лейтенант Борис Скворцов летит со штурманом лейтенантом Кисляковым. Скворцов ведет самолет на малой высоте, прикрываясь высокими деревьями белорусских лесов и используя каждую складку местности, — подняться выше значит наверняка стать добычей вражеских истребителей.

Группа Плиева непрерывно движется. Хотя маршрут ее движения, как и посадочная площадка двухчасовой давности, обозначен на полетной карте, не так-то просто отыскать в немецком тылу подвижную механизированную группу, которая к тому же тщательно маскируется от воздушного противника.

— Борис Евгеньевич! — окликает Кисляков летчика. — Поднабрал бы высотенку. За этим лесным массивом должна быть речушка. Где-то между ней и лесом и находятся конники.

— А низинами не пройти?

— Нет. Большой массив, и никаких ориентиров. Набирай высоту!

— Набирать так набирать. — Скворцов явно предпочитает лететь на бреющем. — Только уж ты посматривай!

— Смотрю, смотрю!

Самолет поднимается над лесом и летит почти над самыми верхушками деревьев — маленькая зеленая стрекоза на фоне зеленого леса. И вдруг из-за облака вываливаются два «фоккера», разворачиваются и со снижением заходят в хвост.

Направляя кольцо прицела на тупоносые обрубки с желтыми концами крыльев, Кисляков посылает пристрелочную очередь. Но «фоккеры» не сворачивают. Да и напрасно ждать, что они упустят легкую победу — все же два истребителя на один ПО-2. Верная возможность заработать рыцарский крест. Нет, они не свернут…

— Ну и пусть! Пусть подходят! — шепчет про себя Кисляков.

— Ты чего это пулеметом балуешься? — спрашивает Скворцов.

— Пустяки, Евгеньич. Пара «фоккеров» в хвосте. Иди прежним курсом. Пусть гады подползут поближе. Ну-ну! Еще малость!..

Огонь истребителей и длинная очередь ШКАСа переплетаются между собой. Снаряды вражеских истребителей прошивают крылья, белыми лохмотьями трепещет на ветру перкаль обшивки. Но и злые светляки трассирующих, выпущенные Кисляковым, впиваются в лобастые морды вражеских истребителей, полощут по кабинам. Один «фоккер» не выдерживает ответного огня и тут же отворачивает. Второй посылает сноп огня и вдруг, задымив, кренится.

— Сбил! Сбил гада! — восторженно вопит Николай. — Готов!

— Не сбил, только подбил, Никола! Видишь — уходит.

— Доверни чуток! Еще очереденкой его!

— Не могу, Коля. Перетянуть бы через лес… Смотри, масло…

Темные потеки масла, вырвавшись из мотора, растекаются по капоту, брызгают на плексиглас козырька.

— Евгеньич, через лес перетянем?..

— Пока работает движок, а там…

— Ну, вытяни… Вытяни!

И непонятно, к кому относятся слова штурмана — к летчику или израненному мотору. А он тарахтит, тянет, хотя явно теряет обороты и брызжет маслом. Масло с козырька завихрением воздуха распыляется, попадает в кабину, на комбинезон, на лицо, залепляет глаза.

— Поле! Садись, Евгеньич!

Скворцов не отвечает. Он высунул голову из кабины и всматривается в бегущую навстречу землю.

— Сели! — обрадованно восклицает Кисляков.

— Сесть-то сели, а где?

— Думаю, рядом с плиевцами.

— Немцы тоже рядом, — хмурится Скворцов. — Ты скажи точно.

— Я кто — бог? — обижается Николай. — Откуда мне знать… И вообще, к черту! Не буду больше летать с тобой!

— Невелика радость! Обойдусь без тебя!

— Посмотрим!

— Вот тебе и посмотрим, Никола! Кажется, влипли…

— Наши! Тридцатьчетверка! А там бронетранспортер! Ура! Плиевцы!

— Ой, Коля, как бы вместо плиевцев фрицы не пожаловали!

— Протри глаза, Евгеньич! Тридцатьчетверка, точно! — Нет, они не ссорятся между собой, летчик и штурман. Просто это обычная манера их разговора. Может, кто со стороны и решит, что ребята не очень благоволят друг к другу, но мы-то знаем, что дружат они накрепко. Более шестисот вылетов сделали вместе, в одном самолете, рядом друг с другом. И койки их тоже рядом. Любят друзья пошептаться перед сном, помечтать о еще далеких днях «после войны», представить, как сложится их дальнейшая жизнь. И так хочется дожить до тех далеких дней, так хочется!..

Скворцов вылезает из кабины и направляется к мотору, а Кисляков идет навстречу ползущему транспортеру.

— Получайте свое горючее! — машет он приветственно рукой. — Только канистры не вздумайте зажилить.

— Ух, какой серьезный! — смеется лейтенант, выпрыгивая из бронетранспортера. — И откуда такие серьезные хлопцы берутся? Ты сам-то чи не с того свету?

— Может, и с того, — хмуро отвечает Николай. — Берите свое горючее.

— Не, ты мне все же ответь, — не перестает лейтенант, больше обращаясь к высыпавшим из транспортера конникам. — По форме вроде наш, да и погоны лейтенантские, а погляжу на лицо… Чи не с тебя бог черта лепил, а?

— Слушай, лейтенант, а не пойдешь ты сам к… чертовой маме?

— О-го-го! — дружно гогочут конники. — Отбрил Петренку! От так летчик!.

А дружные руки тем временем подхватывают канистры с бензином и по конвейеру передают их к транспортеру. Оттуда тем же путем канистры возвращаются уже пустые.

— Где это тебя так разукрасило? — уже серьезно спрашивает лейтенант. — Весь-то ты с головы до ног в масле.

— Будешь в масле, — все еще хмурится Николай. — Немцы в мотор попали.

— Может, чем поможем? Или на буксир взять вашу птаху?

— Скажешь! — возмущается Николай и оборачивается к Скворцову: — Как дела, Евгеньич? Сможем лететь обратно?

— Плохи наши дела, — печально говорит Скворцов, вытирая тряпкой масляные руки. — Пробит цилиндр. Как еще только летели?

— Неужели бросать самолет? Евгеньич, как же?

— Может, кто из ребят прилетит… Может, привезут нам цилиндр…

— Ремонтировать мотор в тылу? А немцы? И конники, наверно, уйдут дальше. Как, лейтенант, долго еще здесь будете?

— Не… Но, кажется, есть выход, хлопцы! Во-он там за лесочком видели сгоревший самолет. Вроде вашего. А мотор у него, кажется, цел. Может, с него снимете цилиндр? Мы поможем.

— Надо посмотреть. Это далеко? — интересуется Скворцов.

— Давай, летчик, сюда! — высовывается из транспортера бритая наголо голова. — Быстренько подбросим туда и обратно. А ты, Петренко, останешься со своим взводом. В случае чего — прикроешь!

— Есть, товарищ майор!

Скворцов забирается в транспортер, а конники по команде лейтенанта занимают круговую оборону. Линия фронта проходит еще где-то по линии Пружаны — Ковель, а отсюда совсем недалеко Брест. Подумать только, рядом граница! Государственная граница Советского Союза!..

А ребята с помощью конников все-таки сняли цилиндр со сгоревшего самолета, установили его на свой мотор и благополучно вернулись на свой аэродром.

До чего же неприхотлива оказалась наша «птаха» по прозвищу «кукурузник»!

У крыльца госпиталя стоит полковой «Виллис». Увидев меня, шофер — все тот же Мыкола — выскочил из машины и распахнул дверцу:

— Сидайте, гвардии лейтенант! — широко улыбнулся Мыкола. — Поидемо до дому!

Я обнял его за плечи и шагнул к раскрытой дверце.

При моем появлении в штабе полка все присутствующие обернулись и молча посмотрели на меня, одна лишь Аннушка, наша машинистка и секретарь (по совместительству жена начхима Иванова), с веселым воплем вскочила с табуретки и бросилась ко мне:

— Костенька! Вернулся! Живой!

Я освободился от ее объятий и скрипучим голосом, подражая главврачу госпиталя, произнес: — Эмоции! — Тут же повернулся к командиру полка и, как положено, доложил: — Товарищ гвардии подполковник! Лейтенант Михаленко прибыл из госпиталя и готов к выполнению боевых заданий!

Командир полка протянул руку и сжал мою ладонь.

— Аннушка не ошиблась — живой! — засмеялся он. — А вот насчет боевых заданий… Как ты себя чувствуешь? Поправился?

— Так точно, товарищ командир! Готов хоть сейчас к выполнению боевых заданий!

— Хорошо. Рад за тебя. Полк каждую ночь ходит на бомбежку. А вот тебя почему-то вызывают в штаб армии. И вызывает — кто бы мог подумать?! — член Военного совета, генерал Виноградов!

— Когда вылетать, товарищ командир? — обреченно спрашиваю я.

— Надо было еще вчера, но я доложил генералу, что ты в госпитале, а он ответил: «Знаю! Как вернется, тут же направить со звеном к нам!» И чем это ты приворожил его к себе? — засмеялся командир.

— Не знаю, — пожал я плечами, а сам подумал: — «Вот летал, не пользуясь полетной картой — долетался!» — Наверно, опять таксистом работать!.. — Это я произнес уже вслух.

— На фронте любая работа нужна! — назидательно произнес командир. — А на твои самолеты уже подвешены люльки. Видимо, предстоит какая-то транспортная работа. Вот и отдохнешь немного от боевых нагрузок. Не так ли, доктор? — обернулся командир к полковому врачу.

— Так точно, товарищ подполковник! — ответил врач. — Такова рекомендация госпиталя на ближайший месяц.

— Вот и хорошо! — улыбнулся командир — А теперь прими мои поздравления: с возвращением в полк, с очередным воинским званием и с новым назначением! Твой комэск капитан Борщев направлен на учебу. Вместо него назначен старший лейтенант Казанцев. Ты у него заместитель по летной службе. Не возражаешь?

— Спасибо, Анатолий Александрович! — отвечаю ему совсем не по уставу. — А в штаб армии когда вылетать?

— Завтра с рассветом. Приказано направить лучших летчиков. С тобой пойдут Казюра и Тесленко. А теперь иди отдыхать. В эскадрилье тебя давно ждут. Иди!

Перелет к штабу 16-й воздушной армии прошел без приключений — всего каких-то 70 километров, и то в тыл! Несмотря на ранее утро, на небольшой площадке рядом с домами, где обычно садились самолеты связи, видимо, ожидая нас, собралось несколько офицеров, и среди них я увидел генерала Виноградова. Зарулив на указанное место, я выключил двигатель, выпрыгнул из кабины, подождал, пока зарулят ребята, и направился к Виноградову.

— Товарищ генерал-майор, звено 45-го гвардейского авиаполка прибыло в ваше распоряжение! Гвардии старший лейтенант Михаленко! — как положено по уставу, отчеканил я.

— Спасибо, сынок! — обнял меня за плечи Виноградов. — Ты уж извини, не дал отдохнуть после болезни. Это твой командир дивизии виноват — посоветовал вызвать тебя.

— Спасибо, Алексей Сергеевич. И вам, и командиру дивизии! Значит, нужны еще наши тихоходы! Выходит так?

— Нужны! Еще как нужны! — протянул мне руку моложавый полковник, представляясь: — Наумов.

— Начальник оперативного отдела, — представил его Виноградов и повернулся ко мне: — Разговор вести лучше у карты. Приглашай своих летчиков.

— А со мной еще и штурман, товарищ генерал. Ждановский.

— Это который из Архангельска, из отряда охраны лесов?

— Так точно, товарищ генерал!

— Стоящий мужик! — улыбнулся Виноградов. — Из поморов! Приглашай всех!

У карты боевых операций фронта полковник Наумов обрисовал сложившуюся ситуацию. Выглядела она примерно так: 1-й гвардейский танковый корпус и конно-механизированная группа, введенные в прорыв линии обороны противника на южном крыле 1-го Белорусского фронта, успешно продвигались на северо-запад и, обходя Бобруйск, продолжали развивать наступление.

Соединения нашей воздушной армии преследовали отступающего врага бомбоштурмовыми ударами и прикрывали наши войска от вражеской авиации, активность которой резко возросла. Но для наступающих войск фронта требовалась не только огневая поддержка, особенно для ушедших далеко во вражеский тыл танковых корпусов и конно-механизированной группы, требовалось горючее и боеприпасы, что в данный период могла выполнить только транспортная авиация, то есть самолеты ПО-2 и Ли-2. Если самолеты ПО-2 были не очень требовательны к посадочным площадкам, то для Ли-2 — тяжелого двухмоторного самолета требовалась уже не случайная площадка, подобранная танкистами или конниками, а аэродром. Такие аэродромы в зоне наступления войск нашего фронта были, но они находились еще далеко в немецком тылу.

Совершенно неожиданно 28–30 июня наши бомбардировщики и сопровождающие их истребители заметили, что с аэродрома «Пастовичи» немцы убрала свои самолеты и зенитки, до этого времени защищавшие аэродром. Поэтому командующий воздушной армией приказал высадить на аэродром «Пастовичи» группу минеров, которые должны обследовать взлетно-посадочную полосу аэродрома, проверив, заминирована она или нет, и пригодна ли она для посадки самолетов Ли-2. Если полоса пригодна для полетов, выложить на ней «Т» из двух полотнищ или крест из тех же полотнищ — знак, запрещающий посадку. Пролетающие самолеты увидят эти знаки и сообщат в штаб армии.

— Как видите, задание проще простого. Но выполнить его надо срочно, — закончил полковник.

— Извините, товарищ полковник, — выступил я вперед. — Ситуация для нас знакомая. При наступлении под Москвой нашими войсками тоже был захвачен немецкий аэродром под Медынью. И так же немцы убрали с аэродрома свои самолеты, но оставили аэродромную технику, горючее, боеприпасы и обслуживающий персонал, который наши бойцы тогда взяли в плен. А что нас ждет на аэродроме «Пастовичи»?

— Труса празднуешь, лейтенант! — воскликнул полковник. — О вашем отказе я доложу командующему! Найдем другие экипажи! — И он решительно направился к выходу.

— Постойте, товарищ полковник! — не сдержался я, повысив голос. — Простите, вы не так поняли. Об отказе нет речи! И мы, гвардейцы, не имеем права отказываться. Но я не могу рисковать жизнью моих товарищей и людей, которые полетят с нами!

— Трус! — закричал полковник. — Иду к командующему! — и он опять повернулся к двери.

— Постойте, товарищ полковник! У меня просьба. Доложите о ней командующему или решите сами.

— Ну, что за просьба? — остановился полковник.

— Разрешите нам — мне со штурманом лейтенантом Ждановским — произвести тщательную разведку окрестности и самого аэродрома. Разрешите, товарищ полковник!

— Несколько наших опытнейших летчиков уже сообщили — на аэродроме самолетов нет! — раздраженно ответил полковник. — Не майся дурью, лейтенант!

— Гвардии старший лейтенант, товарищ полковник! — не выдержал я.

— Как бы не стал младшим лейтенантом, невежа!

— Благодарю за комплимент, товарищ полковник! Но командующему все же доложите мою просьбу.

— Товарищи офицеры! — вмешался Виноградов. — Кончайте научную дискуссию! Мы с полковником идем к командующему, а ты, гвардии старший лейтенант, — улыбнулся Виноградов, — знакомься с минерами и готовьтесь к вылету. — С этими словами они удалились.

— Ну, молодец! — подошел ко мне пехотный лейтенант. — Здорово ты его! Согласен с тобой! Одно дело поглядеть с высоты, другое пощупать своими руками. Не так ли, старлей?

— Ты кто? — спросил я.

— Старший группы разведчиков-минеров, Михаил, — протянул он руку. — Если разрешат, возьми меня с собой — пригожусь!

— Командующий разрешил! — вернувшись, радостно сообщил Виноградов. — Только велел к обеду не опаздывать. Постарайся, гвардии старший лейтенант!

— Сколько ребят возьмешь? — поинтересовался Михаил.

— По два человека в люльку с небольшим снаряжением.

— Снаряжение четыре миноискателя да по автомату на брата. Поднимешь?

— Попробую, — улыбнулся я, а сам подумал: «Четыре человека, два рулона холщовых полотнищ, миноискатели, автоматы — это не две «сотки» под крылом. Пожалуй, перегрузка на сотню килограмм, а то и больше. Но… надо!

— Петрович! — окликнул я Ландина. — Помоги пехоте занять спальные места!

— Есть, командир! — улыбнулся техник и повернулся к минерам: — В каждую люльку бросьте по рулону тряпочки. Мягко будет спать пехота! Пошли к самолету!

Нас провожали только летчики звена Казюры, Тесленко и техник Ландин.

— Иван, ты остаешься старшим. В случае каких-либо затруднений обращайся прямо к генералу, — сказал я, повернув голову в сторону, где стоял Виноградов.

На бреющем полете без приключений пересекли линию фронта — видимо, немцы еще спали — и добрались до аэродрома «Пастовичи»: ровная зеленая поляна ограничена небольшой березовой рощей, которая незаметно переходит в заросли дремучего леса.

Все это я разглядел, на всякий случай имитируя заход на посадку. Пролетев над всей полосой, в конце ее набрал высоту, сделал круг над аэродромом, опять прошел над полосой, покачивая самолет с крыла на крыло, чтобы охрана аэродрома, если она есть, увидела обычный знак прощания, и взял курс на запад — пусть думают те, кто сейчас наблюдает за нами, что мы уходим, что мы — свои и не представляем никакой опасности. Пусть думают что угодно! Но я разглядел замаскированный брезентом грузовик, рядом с ним бензозаправщик, прикрытый свежесрезанными ветвями зелени, и еще какую-то мелкую аэродромную технику… Людей не видно, но они есть! Кто маскировал технику? Значит, есть аэродромная обслуга, и там люди ждут свои самолеты! Надо опередить!

— Видел, Николай? — спрашиваю Ждановского. — Немцы-то не оставили аэродром!

— Надо садиться! — отвечает штурман. — За березовой рощей вроде хорошее поле. Думаю, незаметно можно подойти к их технике. А люди там есть.

Разворачиваюсь над лесным массивом, выхожу на простор бывшей пашни. Вдоль нее и березовой рощи довольно широкая проселочная дорога. Прохожу над ней на бреющем для осмотра и захожу на посадку.

Выключаю двигатель и вылезаю на крыло:

— Приехали, ребята!

Кряхтя и потягиваясь, саперы выбираются из люлек. Кто-то закуривает, кто-то чиркает зажигалкой…

— Отставить курево! — приказывает лейтенант. — Не у тещи на именинах!

— Ты что так строго, лейтенант? — спрашиваю я. — Измучились ребята. Жара, болтанка, неудобство — пусть покурят. Заодно и я с ними.

— Хоть ты и старшой, но и тебе запрещаю, старлей!

— Ты что — на флоте служил? — улыбаясь, спрашиваю лейтенанта.

— Мы все флотские! — отвечает лейтенант, расстегивая пуговицы гимнастерки, под которой виднеется полосатая тельняшка. — Мы из десантников Днепровской флотилии.

— Я рад, Михаил, что судьба свела нас. Спасибо ей. А теперь — военный совет. Что видели, как будем выполнять задание? Начну с себя — что видел: летное поле не имеет следов деятельности человека. Нет воронок от бомб, не видно пятен-заплат из свежей земли. На траве остались лишь следы автомашин и, возможно, тяжелых самолетов. В прилегающем лесу заметил замаскированные бензозаправщик и крытый брезентом грузовик. Судя по увиденному, обслуга техники и аэродрома либо улетела вместе с самолетами, либо здесь — затаилась в лесу и ждет возвращения своих самолетов. Тебе слово, Михаил.

— Почти согласен с тобой, — начал лейтенант. — Машины замаскированы, значит, наверняка заминированы. Предлагаю начать осмотр с машин…

— Там люди! — прервал его Ждановский. — Видели, в лесу по земле тянется вроде легкий туман? Это дым либо от погашенного костра, либо немцы готовят жратву в какой-нибудь землянке. Думаю, идти туда надо напрямик через лес, но пока без миноискателей, только с автоматами. Кстати, лейтенант, а гранаты у вас есть?

— Думаешь, пригодятся? — улыбнулся Михаил. — Все есть, штурман, мы же десантники!

— Тогда пошли, ребята! — сказал я, передергивая ствол «ТТ» и досылая патрон в патронник.

— Тебе придется остаться, командир! — произнес Михаил. — Генерал сказал, чтобы с твоей головы ни один волосок не упал! Батяня, что ли?

— Нет, просто добрый человек.

— Командир! — воскликнул Ждановский, — Однако, я пойду с пехотой! Не впервой по лесу бродить. Помогу ребятам. А ты следи за небом в нашей стороне — все в порядке, дам зеленые ракеты. Худо нам — даю красные ракеты. Немедля улетай! Ждем подмогу.

— Не твое это дело, Николай! — возразил я. — Оставайся здесь! Пойду я!

— Нет! — воскликнул Михаил. — Ты свое дело сделал! В наше не лезь! Запрещаю! Слушай своего штурмана — дело говорит. Мы осторожненько все осмотрим. А ты по зеленой ракете… Жди штурмана и тут же вылетай с докладом и за подмогой. Работы-то много, а людей маловато. Разрешите выполнять задание, товарищ гвардии старший лейтенант? — улыбнулся Михаил.

— Ну, что с вами сделаешь? Выполняйте!

— Есть, товарищ командир! А ты не волнуйся, старлей. Справимся, не так ли, штурман?

— Присядем, ребята, — ответил Ждановский и уселся прямо на землю. — У нас, поморов, принято перед тяжкой работой присесть, в душе молча обратиться к богу, попросить помощи. Садитесь, ребята! Все садитесь, помолчим минутку!

Я молча опускаюсь на траву рядом с Николаем и смотрю на часы — семь двадцать. Еще только утро, впереди весь день!

Мои мысли оборвал Николай.

— Пора, ребята. Встали! С Богом вперед! — и он первым направился к лесу, за ним молча пошел Михаил со своими людьми. Я же направился в другую сторону — на бывшее колхозное поле, к небольшому холму на нем — оттуда будет лучше виден лес и ракеты, если они будут видны… Будут! Будут! — твердил я чуть не вслух.

Чтобы успокоиться и прогнать дурные мысли, я достал из кармана еще с утра набитую табаком трубку, которую так и не выкурил перед вылетом, раскурил от огонька зажигалки и с удовольствием затянулся ароматом «Золотого руна».

Пока я возился с трубкой и зажигалкой, над лесом взвилась ракета. Зеленая! Не раздумывая, я побежал к самолету, мельком взглянув на часы: 8.00. Прошло всего сорок минут!

У самолета меня уже ждал Николай. С ракетницей в одной руке и с немецким автоматом в другой.

— Запаздываешь, командир! — усмехнулся он.

— Как там дела? — не терпелось мне.

— Погоди! Давай выбросим холсты. Ребята потом подберут. А мы скорей в штаб. По пути все расскажу!

Белые рулоны двух полотнищ мы достали из люлек и оставили на траве. Мотор запустился легко, будто и не остыл.

Взлет. Опять на бреющем, но в обратную сторону.

— Рассказывай, Николай! Как и что? — не терпится мне.

— Однако, все просто. Поспели как раз к завтраку.

— Куда? Какой завтрак?! — не сразу понял.

— Так ребята мгновенно обезоружили часового, и вместе с ним вошли в гости. Хозяева немедля подняли руки вверх. Оружие у них отобрали, взяли с собой. Дверь в землянку забаррикадировали. Двое остались охранять, а лейтенант с сержантом пришли вместе со мной за миноискателями. Однако, тебя на месте не дождались — спешили назад к землянке. Лейтенант тебе привет передал и просил торопиться — однако, говорит, подмога нужна: и пленных охранять, и проверять, есть ли мины. — А там и автомашины, и поле-то какое! И в лесу еще склад боеприпасов!

На площадке у штаба армии нас уже ждали Ландин и наши летчики. Ландин тут же направился осматривать самолет.

— Петрович, заправь полностью, — попросил я. — И проверь заправку у ребят. А летчиков прошу вместе с нами в штаб. Думаю, получим боевое задание.

Но я ошибся, задание предстояло не боевое, а, по словам Наумова, элементарно простое: доставить на аэродром «Пастовичи» обслуживающий персонал (а по-нашему — технарей) для двух эскадрилий — истребительной и штурмовиков.

Действительно, задание простое, если бы не война. Надо пересечь линию фронта, углубиться в немецкий тыл почти на сто километров. А что нас ждет на каждом километре этого пути?

«Элементарно просто»!.. Могут появиться истребители, можем и сами наткнуться на зенитки, да и для простого автоматного огня мы уязвимы…

В годы войны, да и после, к нашей авиации бытовало пренебрежительное отношение. О нас не сообщало радио, не писали в союзных и фронтовых газетах, оно и понятно: то ли дело, когда бой ведут истребители с фашистскими асами и побеждают! Или когда штурмовики атакуют колонну танков и уничтожают их! И другое дело, когда наши маленькие, бывшие учебные самолетишки перевозят на новое место базирования технический состав тех же истребителей или штурмовиков. А летчикам и техникам этих истребителей и штурмовиков даже не приходила в голову мысль что перед ними такая же боевая единица Красной Армии — именно боевая! Которая по необходимости может мгновенно превратиться в транспортную, неся на своих крыльях вместо бомб вместительные фанерные капсулы для перевозки грузов и людей… Куда бы мы ни летали в транспортном варианте, такие полеты не считались боевыми. Но они были необходимы, например, конно-механизированной группе генерала Плиева, которая сейчас громила немецкие войска в их же тылу, или 1-му гвардейскому танковому корпусу, который прорвался в тыл немцам и перекрыл пути отступления фашистским войскам западнее Бобруйска. Им требовалось горючее и боеприпасы, и, возможно, надо было вывезти раненых.

Не помню когда, в какой периодике была напечатана заметка известного тогдашнего военного репортера К. Симонова, где он упоминал о нашей авиации, метко прозванной им — «чернорабочими авиации». Да, мы были чернорабочими по сравнению с современными скоростными бомбардировщиками, с элегантными истребителями и грозными штурмовиками. Естественно, мы им завидовали. Но не они, а мы в любую погоду, в ночь, за полночь, по первому зову пехоты, по зову наших соединений, рейдирующих по тылам противника, вылетали туда, где были нужны, где могли оказать помощь.

Соответственно и задания нам давали такие, где не могла справиться авиация другого типа.

Так и сегодня — не пошлешь же без проверки на вражеский аэродром, например, Ил-2, Як-9 или Пе-2! Это наша работа — чернорабочих!

Во второй полет мы направились всем звеном, но не плотным строем, а из-за предосторожности — разомкнутым, в пределах видимости друг друга. Как-никак, в люльках и в кабинах наших самолетов находились люди — обслуга для будущих полетов истребителей и штурмовиков, Подмогу, на которую надеялся Михаил, не дали — мест нет!.. И, конечно же, никаких истребителей для нашего прикрытия выделено не было. За линией фронта, в немецком тылу, мы были предоставлены сами себе.

Как мне показалось тогда, в оперативном отделе штаба по отношению к нам — «чернорабочим» — царило нескрываемое пренебрежение… Возможно, я ошибаюсь, но посудите сами — вот как об этом этапе рассказывает в своих воспоминаниях командующий воздушной армией («16-я воздушная». — Военное издательство Министерства обороны СССР. Москва, 1973):

Действительно, если судить по этим строкам воспоминания, работа летчиков на самолетах ПО- 2 в этом случае была настолько проста и безопасна, что о ней не следовало и упоминать.

К нашему возвращению в район аэродрома «Пастовичи» на летном поле не было выложено никаких сигналов, поэтому мы произвели посадку в том месте, где я садился первый раз.

Когда привезенная нами группа аэродромной обслуги покинула самолетные люльки, люди собрались у моей «семерки» (это хвостовой номер самолета), и старший бригады технарей обратился ко мне с вопросом:

— Старший лейтенант, а где же аэродром, куда нам топать?

— Вас проводит штурман. Только он знает безопасный путь, — ответил я и тут же обернулся к Николаю: — Лейтенант Ждановский! Проводите людей к землянкам. Трофейный автомат с вами?

— Так точно, товарищ командир! — ответил Ждановский. — Они у меня в кабине.

— Кто они? — не сразу догадался я.

— Да автоматы! — засмеялся Ждановский. — Подарок Михаила! Один тебе, один мне — так он велел.

— Доставай оба! Один тебе, второй отдай вот старшому, — показал я на старшего техника.

— Добро! — ответил Николай, поднимаясь на крыло.

— На переходе через лес старшим будет у вас лейтенант Ждановский, — продолжил я. — Его команды и советы выполнять беспрекословно! Не забывайте — мы в тылу у противника, на его аэродроме.

— Да где он, этот аэродром? — раздраженно спросил техник. — Зачем вы в прятки играете, старший лейтенант!

— Однако, рядом! — воскликнул Ждановский, спрыгивая с крыла на землю. — А ты, паря, — взглянул он на старшего техника, — передай этот автомат замыкающему. — И продолжил, обращаясь ко всем: — Пойдем друг другу в затылок. Ступать осторожно — след в след. Тихо! Не разговаривать, не курить! — и повернулся ко мне:

— Разрешите выполнять, товарищ гвардии старший лейтенант?

— Идите! — приказал я и тихо добавил: — Осторожно, Коля, береги себя и ребят.

Мы втроем смотрели вслед удаляющимся, пока они не скрылись в зелени берез, и тут же приступили к маскировке своих самолетов. Кстати, у нас в полку на каждом самолете, по приказу командира, обязательно должны были находиться топор, саперная лопатка и пила-ножовка — маскировка самолетов входит в обязанности экипажа.

Развернув самолеты хвостом к лесу и, насколько возможно, затолкав их под деревья, мы прикрыли их спереди срубленным березняком и присели на траву передохнуть, но тут вернулся Николай в сопровождении лейтенанта и двух саперов.

— Разрешите доложить, товарищ гвардии старший лейтенант! — приложил руку к пилотке Михаил.

— Перестань! — оборвал я его. — Рассказывай, что сделали, что еще надо сделать.

Рассказывай, Михаил.

— Не обижайся, старлей! — улыбнулся он. — Ты же у нас все-таки командир. А сделали немного, сам знаешь — народа у нас маловато. И все же — здешний гарнизон из 12 человек: девять плюс раззява часовой, взяли в землянке, где у них столовая или кухня, еще два шофера — один в кабине бензозаправщика, другой в грузовике. Взяли тепленькими, еле разбудили. Видимо, издалека пригнали. Бензозаправщик полон под горлышко, в грузовике — ящики с патронами и с продовольствием. Есть еще две землянки для жилья, но там никого. Судя по следам заправщика и грузовика, они неслись друг за другом и с запада пересекли часть лётного поля. Этот кусок мы проверили — мин нет. Осталась большая часть поля. Сейчас вместо своих ребят поставил твоих технарей на охрану пленных, а мы всей бригадой пойдем обследовать остальную часть поля. Потом проверим все вырубки леса, где стояли немецкие самолеты. Закончим работу и, как приказано, тут же выложим сигналы. Мы и пришли, чтобы доложить тебе и забрать полотнища для сигнала.

— Погоди, Михаил! Я не вмешиваюсь в вашу работу, но мне кажется, что выкладывать сигналы пока не стоит. Немецкие разведчики тут же их засекут и могут опередить нас, выслав свой десант. Что мы можем сделать против них? Полтора десятка автоматов и пистолеты. Это не оружие для защиты аэродрома! Ваши соображения, коллеги?

— Ну, во-первых, не полтора десятка автоматов, — возразил Михаил. — С трофейными автоматами их будет больше двух десятков. А во-вторых, полковник приказал сразу по окончании работы выложить сигнал. Наши пролетающие соколики увидят его и тут же передадут в штаб! Я обязан выполнить его приказ!

— Можно мне? — как школьник, поднял руку Тесленко.

— Командир звена лейтенант Тесленко, — представил я его. — Слушаем, Алексей.

— Согласен с тобой, командир! Выкладывать сигналы сейчас значит обнаружить себя. Мое предложение: ты, командир, вылетаешь немедленно в штаб и докладываешь ситуацию. Свою часть задания мы выполнили!

— А что скажет лейтенант Казюра? — спросил я.

— Та що тут балакать! — ответил Казюра. — Согласен с тобой. Тильки ось што — если не выкладывать сигналы, могут и под трибунал отправить хлопцев, да и нас за компанию. Думаю зробим так: минеры заканчивают свою работу, а сигналы выкладываем не на летном поли, а ось там за узгорочком, — показал рукой Казюра. — Там чи ставок, чи болото — вода! Хай думают фрицы, што бабы холсты сушат!

— Ну, как товарищи военный совет, — засмеялся я. — Принимаем такое предложение?

— Я — за! — тоже засмеялся Михаил. — И волки сыты, и овцы целы!

— Ну, на овцу ты, Михаил, однако, не тянешь! — тоже со смехом поддержал Ждановский. — Однако форму сигналов следует менять: например: «можно» — полотнища выложены вдоль берега, «нельзя» — перпендикуляр к берегу. А сигналы посадочное «Т» и «крест» — они международные, любому летчику понятны и немцам тоже. Согласны?

— Хорошо, Николай! — поддержал я. — Возражений нет. Предлагаю — полотнища прямо сейчас перенести ближе к воде, оставить с ними одного человека, а лучше двух. Сигналы к выкладыванию полотнищ подаются с аэродрома ракетами. Согласен, Михаил?

— Так точно, старлей! — ответил Михаил. — Будет выполнено!

— Сколько времени еще займет ваша работа?

— Трудно сказать, но думаю часа три-четыре. Площадь для обследования большая. А тут еще пленные. Их охранять надо?

— Надо, — согласился я. — Договорись с технарями — пусть выделят пару человек. А сейчас вы все перелетаете на аэродром. Ты, Михаил, летишь с Казюрой — покажешь, где можно садиться, остальные — с Тесленко. Мы со Ждановским вылетаем в штаб. Ты, Иван, остаешься за старшего!

— От лышенько! — воскликнул Казюра. — А ну, хлопцы! Слушай мою команду — залазь у самолеты!

— По самолетам, друзья! — поддержал я Ивана.

— До побаченья, командир!

В штабе, когда я доложил полковнику обстановку на аэродроме и об изменении места и формы сигналов, разразилась буря.

— Мне поперек горла твоя самодеятельность, лейтенант! — начал полковник. — Наши самолеты уже в воздухе! Выполняют боевые задачи. Всем приказано при возвращении пройти над аэродромом «Пастовичи», разглядеть выложенные сигналы и сообщить в штаб армии. А что ты наделал своей дурью?! Вылетай обратно! Командиру минеров передай: ускорить обследование и показать результаты своей работы обусловленными сигналами! По прибытии в «Пастовичи» оба ПО-2 посылаешь сюда, в штаб. Сам остаешься дежурить по аэродрому. Иди!

Мне хотелось ответить полковнику какой-либо грубостью, но… я человек воспитанный.

Поэтому лишь молча поднес ладонь к пилотке:

— Есть, товарищ полковник! — и повернулся через левое плечо. У самолета меня уже ждали Ландин и Ждановский.

— Самолет готов к вылету! — доложил Ландин. — Извини, не успел заклеить пробоины на правой люльке и на крыле.

Я взглянул на правое крыло, где белыми шишками по зеленому полю перкали пулеметная очередь оставила свой жестокий след.

— Хорошо, хоть не зажигательными, — продолжил Ландин. — Тебе с Николаем повезло — там еще по правому борту пробоины…

— Это еще в первом полете на переднем крае нас обстреляли, из окопов — я видел.

— И ты не ответил своим пулеметом? — взглянул я на Ждановского.

— Так мы же шли тихонечко, чтобы не привлекать к себе внимания. Да и фрицев не хотел будить…

— Гений! — не унимался я. — Сейчас вылетаем. Это который раз за сегодня будем пересекать линию фронта?

— Если считать туда и обратно, то пятый, — ответил Николай.

— И опять потихоньку? — съязвил я. — Чтобы не будить фрицеков после обеда?

— Как прикажешь, командир, — с обидой ответил Николай, поправляя лямки парашюта.

— Прикажу — стрелять!

— Есть! — ответил Николай и поднялся на правое крыло.

«Обиделся, — подумал я, обычно занимать свои места в кабинах принято с левого борта, — ладно, взлетим, тогда извинюсь, а сейчас…» Я склонил голову за борт:

— От винта!

— Есть от винта! — ответил Ландин и тут же замахал обеими руками: — Стой! Не запускай! Посыльный из штаба!

Чтобы лучше видеть, я поднялся с сиденья. К самолету кто-то бежал, размахивая над головой листком бумаги.

— Приказано подождать с вылетом! — еле отдышавшись, прокричал посыльный. — Сейчас привезут обед для ваших ребят!

Передав бумагу Ландину, он побежал обратно, а Петрович поднялся на крыло и передал бумагу мне: «Тебе и твоим экипажам командующий объявил благодарность за выполнение задания. Твой сумасбродный план со сменой места и формы сигналов им одобрен.

Обед для всех возьмешь с собой.

Когда примешь первый транспортный самолет, можешь всем звеном возвращаться в полк.

Вашей дивизии поставлена интересная задача. Думаю, тебе, гвардии невежа, это понравится.

Прими мои наилучшие пожелания!

Полковник Наумов».

Разгром вражеских группировок, начатый в районе Бобруйска и Минска, привел к образованию в обороне немецких войск огромной бреши. Войска 1-го Белорусского фронта правым крылом продолжали наступление на Барановичи и Брест, встречая яростное сопротивление противника, войска которого пополнились несколькими свежими дивизиями.

Авиасоединения 16-й воздушной армии, взаимодействуя с войсками 65-й и 28-й армий и конно-механизированной группой, продолжали преследовать отходящего противника бомбоштурмовыми ударами, расчищая полосу наступления войск фронта. Наша дивизия уничтожала вражескую артиллерию на позициях, автотранспорт на дорогах, живую силу и технику в ближнем тылу противника, железнодорожные эшелоны на станциях Мацеюв, Лесна и разрушала переправы на реке Мышанка западнее Барановичей.

Сломив упорное сопротивление врага, войска фронта овладели укрепленным районом и городом Барановичи, а через два дня освободили город Слоним.

Наша дивизия помимо ночных бомбоштурмовых ударов в эти дни занималась доставкой горючего для войск и авиации на аэродром «Барановичи». Только за три дня было доставлено 50 т бензина, 19 т масла и большое количество различных боеприпасов.

В результате блестящих побед Красной Армии к концу июля 1944 года почти вся территория Белоруссии была освобождена от немецких оккупантов. И Ставка Верховного командования поставила задачу 1-му Белорусскому фронту развивать дальнейшее наступление на Варшаву, выйти на Вислу и Нарев и захватить плацдармы на берегах этих рек.