1177 год до н. э. Год, когда пала цивилизация

Возвышаясь более чем на шестьдесят футов, обреченные стоять на страже на протяжении последующих тридцати четырех сотен лет, пусть даже погребальный храм за ними был разграблен, лишился части своих великолепных каменных блоков и медленно рассыпался в пыль, две огромные статуи охраняют вход в погребальный храм Аменхотепа III в Ком эль-Хеттане; их ошибочно называют Колоссами Мемнона вследствие отождествления с Мемноном, мифологическим эфиопским царевичем, убитым под Троей Ахиллом. Каждая статуя изображает сидящего Аменхотепа III, фараона Египта с 1391 по 1353 год до нашей эры. Отчасти из-за упомянутой ошибочной идентификации эти колоссы были известны уже две тысячи лет назад; древние греки и римляне, знакомые с «Илиадой» и «Одиссеей» Гомера, приезжали сюда — и вырезали граффити на ступнях колоссов. Одна статуя, поврежденная землетрясением в первом веке до нашей эры, издавала, как считалось, жуткий свистящий звук на рассвете (камень сжимался от ночного холода и снова расширялся с восходом). К сожалению для древней туристической индустрии, реставрационные работы, устроенные римлянами во втором веке нашей эры, наконец покончили с ежедневным «вещанием бога»[122].

Сколь бы ни были они привлекательны сами по себе, эти два колосса не имеют отношения к нашей истории о важных событиях четырнадцатого столетия до нашей эры — в отличие от пятого из пяти оснований статуй, что стояли в ряду с севера на юг в пределах территории, где когда-то располагался погребальный храм. Храм помещался на западном берегу Нила, близ некрополя, известного ныне как Долина царей, напротив современного города Луксор. Каждое из пяти оснований служило опорой гигантской статуе фараона, однако эти статуи уступали ростом колоссам у входа к храму. Двор, где они находились, вмещал почти сорок таких статуй и столько же оснований.

Эгейский список Аменхотепа III

Каждое из пяти оснований, подобно многим другим, украшено вереницей географических названий, которые вырезаны в камне и заключены, как говорят египтяне, в «укрепленный овал» — то есть в удлиненный овал, поставленный вертикально, с малыми выступами по всему периметру. Этот символ обозначал укрепленный город заодно с дозорными башнями (отсюда многочисленные выступы). Каждый такой овал изображен на нижней части тела пленника, руки которого связаны за спиной и скручены в локтях; иногда веревка также обхватывает шею пленника и соединяет его с другими несчастными, стоящими впереди или позади. Таков традиционный для эпохи Нового царства способ изображения чужеземных городов и иных стран; даже если египтяне фактически не контролировали эти города и страны и даже не помышляли об их завоевании, они все равно заключали имена и названия в подобные «укрепленные овалы», следуя негласным художественным и политическим установкам — возможно, ради хотя бы символического господства.

Все вместе названия на основаниях статуй формировали ряды географических списков, которые характеризовали мир, известный египтянам времен Аменхотепа III, то есть самого начала четырнадцатого столетия до нашей эры. В списках мы встречаем имена наиболее значимых народов и важнейших стран Ближнего Востока; в частности, перечисляются хетты на севере, нубийцы на юге, ассирийцы и вавилоняне на востоке. Эти списки — уникальное явление в истории Египта.

С первого же взгляда поражает список, вырезанный каменотесом на основании пятой статуи, поскольку там приведены названия, никогда прежде не упоминавшиеся в египетских надписях. Это названия городов и мест, расположенных к западу от Египта, — диковинные названия наподобие Микен, Нафплиона, Кносса, Кидонии и Китиры, нанесенные на левую переднюю часть и на левую сторону основания; еще два названия начертаны на правой передней части, как если бы это были титулы, помещенные во главе списка: «Кефтиу» и «Танайя».

Каково значение этого списка и что олицетворяют собой названия? За последние сорок лет современные археологи и египтологи неоднократно обсуждали и продолжают обсуждать значимость пятнадцати названий на основании этой статуи; сам же перечень обычно именуют «эгейским списком».

Немецкие археологи первыми обнаружили основания этой и других статуй в 1960-х годах, но в 1970-х артефакт был случайно уничтожен. Согласно одному не имеющему подтверждений рассказу, бедуины из местного племени развели костер под основанием и лили на камень холодную воду, чтобы отломить фрагмент с надписью и затем продать коллекционерам древностей. Официальная версия гласит, что ущерб артефакту нанес стихийно возникший пожар. Так или иначе, основание статуи раскололось почти на тысячу фрагментов. До недавнего времени археологам были доступны лишь несколько цветных фотографий исходного основания, и это было чрезвычайно огорчительно: ведь тринадцать из пятнадцати названий в данном списке никогда прежде не фигурировали в египетских надписях… и никогда не будут фигурировать снова.

Современные туристы, которых, как правило, провозят мимо развалин на автобусах с кондиционером по пути к близлежащей Долине царей, видят основания статуй и сами статуи — воссозданные и вновь изнемогающие под палящим солнцем, впервые более чем за три тысячи лет. В 1998 году многонациональная команда во главе с египтологом Хуриг Сурузьян и ее мужем Райнером Штадельманом, бывшим директором Немецкого археологического института в Каире, возобновила раскопки в Ком эль-Хеттане. С тех пор они приезжают туда каждый год и восстановили фрагменты разрушенного основания с «эгейским списком», а также соседние основания. Сейчас все артефакты находятся в процессе реконструкции. Восемьсот фрагментов «эгейского списка» потребовали более пяти лет на приведение в порядок[123].

Лишь два названия в «эгейском списке» были знакомы древнеегипетским писцам и современным египтологам — те самые, которые выступают этакими титулами в верхней части списка: «Кефтиу», то есть египетское название острова Крит, и «Танайя», вероятно, египетское обозначение материковой Греции. Эти два названия появляются в египетских текстах в правление царицы Хатшепсут и фараона Тутмоса III, почти за сто лет до Аменхотепа, но нигде больше им не составляли компанию топонимы городов и местностей на побережье Эгейского моря.

Другие названия в этом списке настолько необычны и все же настолько узнаваемы, что первый египтолог, опубликовавший их на английском языке, профессор Кеннет Китчен из университета Ливерпуля, первоначально опасался давать перевод, не желая делаться мишенью для насмешек коллег. В кратком описании основания статуи, длиной всего несколько страниц, в научном журнале «Ориенталия» (1965) профессор Китчен осторожно замечал: «Я едва отваживаюсь высказывать соответствующую идею; читатели вправе игнорировать ее, если она покажется необоснованной. Два названия, Амниса и Кунуса, подозрительно напоминают названия городов Ам-ниссос и… Кносс, знаменитых древних поселений на северном побережье Крита»[124].

В последующие годы ряд ученых работали над расшифровкой названий в списке и пытались разгадать, какие местности за ними скрываются. Немецкий исследователь Эльмар Эдель опубликовал первый тщательный обзор надписей на всех пяти основаниях статуй в 1966 году; второе издание, с дополнениями, изменениями и исправлениями, увидело свет всего несколько лет назад, сорок лет спустя, в 2005 году. За этот промежуток многие другие ученые посвятили немало времени и сил составлению возможных интерпретаций списка[125].

Вверху списка, после «титульных» Кефтиу (Крита) и Танайи (материковой Греции), значатся несколько названий важных минойских поселений на острове Крит, включая Кносс и его порт Амниссос, а также Фест и Кидонию, причем названия перечисляются по местоположению поселений с востока на запад. Все эти поселения либо имели минойские дворцы, либо, в случае Амниссоса, служили портом для близлежащего минойского дворца. Далее по списку идет остров Китира, расположенный на полпути между Критом и материковой Грецией; затем перечисляются важные микенские области и поселения в материковой Греции, в том числе сами Микены, их порт Нафплион, область Мессения и, возможно, город Фивы в Беотии. Замыкают список другие названия с минойского Крита, на сей раз в порядке с запада на восток — и снова упоминается Амниссос.

Данный список подозрительно смахивает на описание кругового маршрута путешествия из Египта на эгейское побережье и обратно. В соответствии с порядком названий путешественники из Египта сначала плыли на Крит, возможно, посещали венценосных особ и купцов, с которыми египтяне к тому моменту вели дела уже почти сто лет. Затем они через Китиру переправлялись в материковую Грецию, дабы навестить микенцев — новую силу в регионе, перехватывавшую у минойцев торговые пути в Египет и на Ближний Восток. А потом возвращались в Египет через Крит, поскольку это был самый быстрый и прямой маршрут, пополняя в Амниссосе запасы воды и снеди; это был последний «промежуточный» порт на пути домой (и первая остановка в начале путешествия).

Списки на основаниях статуй представляют собой каталог мира, известного египтянам времен Аменхотепа III. Большинство имен и названий в них встречается в других документах и договорах; среди этих знакомых имен — хетты и касситы/вавилоняне (о которых подробнее ниже), а также города Ханаана. Эгейские топонимы, однако, являлись (и до сих пор являются) исключением, их вырезали в камне в особом порядке. Некоторые даже намеренно вырезаны заново: это относится к первым трем названиям в списке, которые видоизменили до «публикации» всего списка или уже впоследствии[126].

Некоторые ученые считают, что этот список — не более чем пропаганда, похвальба фараона, прослышавшего о дальних странах и пожелавшего их завоевать (или убедить народ в том, что у него есть такое желание). Другие полагают, что список не является «лживым самовосхвалением», что он опирается на фактические знания и контакты той эпохи. Второе объяснение видится более вероятным, поскольку мы знаем, по многочисленным изображениям в гробницах времен Хатшепсут и Тутмоса III (пятнадцатый век до нашей эры), о частых контактах с эгейскими народами, в том числе о случаях, когда посланники и/или купцы прибывали в Египет с дарами. Вполне вероятно, что такие контакты продолжились и в следующем столетии, в правление Аменхотепа III. Если так, то перед нами и вправду древнейшее письменное описание кругового маршрута из Египта в Эгейское море. Это путешествие было предпринято более тридцати четырех столетий назад, за несколько десятилетий до того, как мальчик-фараон Тутанхамон воцарился в «вечной земле».

Гипотеза о том, что перед нами описание путешествия четырнадцатого века до нашей эры из Египта в Эгейское море, а не отчет о плавании микенцев и минойцев в Египет, кажется достоверной и по следующей интригующей причине. Картуши (образы с царскими именами) самого Аменхотепа III и его супруги царицы Тии были выявлены на предметах, которые археологи нашли на шести раскопах по всему Эгейскому бассейну: на Крите, в материковой Греции и на Родосе. Очевидна корреляция между местами, где были обнаружены эти предметы, и названиями из «эгейского списка»: четыре из шести мест фигурируют в списке на камне.

Некоторые из этих предметов с надписями представляют собой скарабеев и малые печати, но есть среди них и ваза, и все украшены картушами либо фараона, либо его жены. Наиболее важными являются многочисленные фрагменты двухсторонних плашек из фаянса, «промежуточного» материала между керамикой и стеклом; эти плашки найдены в Микенах, вероятно, ведущем городе Греции в четырнадцатом столетии до нашей эры. Фрагменты (их как минимум двенадцать) принадлежат девяти или более оригинальным плашкам, каждая размером от шести до восьми дюймов в длину, около четырех дюймов в ширину и менее дюйма толщиной. На всех титул Аменхотепа III выжжен черной краской и читается с обеих сторон: «Благой бог Наб-Маат-Ра, сын Ра, Аменхотеп, правитель Фив, податель жизни»[127].

Египтологи называют эти артефакты депозитными вотивными плашками. Их обычно находят — по крайней мере в Египте — в особых камерах (депозитах) под храмами или иногда под статуями фараонов[128]. Их назначение аналогично назначению «капсул времени» в современной культуре, такие депозиты с начала бронзового века делались и в Месопотамии. Предположительно цель состояла в том, чтобы гарантировать, что боги и будущие поколения узнают о величии и щедрости фараона (или строителя); кроме того, по плашкам можно определить дату завершения строительства здания или статуи.

Уникальность плашек в Микенах состоит в следующем: они действительно уникальны для бассейна Эгейского моря. Более того, из всех мест древнего Средиземноморья они обнаружены только в Микенах, подобных фаянсовых плашек с именем Аменхотепа III попросту не встречается за пределами Египта. Первые фрагменты в Микенах были найдены и опубликованы греческими археологами еще в конце 1800-х и начале 1900-х годов; тогда считалось, что плашки «фарфоровые», а имя Аменхотепа не опознали и не расшифровали. Другие плашки были найдены впоследствии, в том числе видным британским археологом лордом Уильямом Тейлором в культовом центре[129] в Микенах. Самый «свежий» фрагмент обнаружен всего несколько лет назад на дне глубокого колодца в Микенах археологом из университета Беркли Кимом Шелтоном.

Ни один из фрагментов не соответствует, так сказать, оригинальному контексту — то есть мы не имеем ни малейшего представления о том, как они первоначально использовались. Но сам факт того, что они обнаружены в Микенах (и больше нигде), означает наличие особых отношений между этим поселением и Египтом во времена Аменхотепа III; вдобавок в Микенах найдена и ваза Аменхотепа III, а также два скарабея его жены царицы Тии. Учитывая, что данный регион располагался на периферии — на самом краю — известного, цивилизованного мира, с которым Египет поддерживал контакт в тот период, корреляция этих предметов с названиями из «эгейского списка» позволяет предположить, что имело место некое необычное с точки зрения международных связей событие в правление Аменхотепа III.

«Импортные» египетские и ближневосточные предметы, найденные на побережье Эгейского моря, выявляют интересную закономерность, возможно, как-то связанную с «эгейским списком». Минойский Крит, по-видимому, оставался основным пунктом назначения в пределах Эгейского моря для торговых маршрутов из Египта и с Ближнего Востока на протяжении по крайней мере начала четырнадцатого столетия до нашей эры. Впрочем, поскольку предметы из Египта, Ханаана и с Кипра найдены на Крите приблизительно в равных количествах, вполне возможно, что товары из Египта больше не являлись доминирующей категорией с перечне грузов купцов и торговцев, что курсировали между Критом и Восточным Средиземноморьем, как это было в предыдущие столетия. Если египетские и минойские посланники и торговцы господствовали на эгейских маршрутах в предыдущий период, то теперь их, скорее всего, потеснили и даже вытеснили торговцы из Ханаана и с Кипра.

Эта сложная международная ситуация сохранялась в последующие два столетия, однако налицо сдвиг в структуре импорта иностранных товаров в бассейн Эгейского моря уже в конце четырнадцатого столетия до нашей эры. При резком сокращении количества импорта на Крите происходит значительное увеличение импорта в материковой Греции. Если этот сдвиг в объемах импорта — с Крита на материковую Грецию — действительно имел место, представляется возможным (хотя и явно гипотетическим), что уменьшение и окончательное прекращение импорта «восточных» товаров на Крит может быть связано с разрушением Кносса примерно в 1350 году до нашей эры и с захватом микенцами торговых путей в Египет и на Ближний Восток вскоре после этого[130].

«Эгейский список» Аменхотепа III, возможно, отражает эту ситуацию, ибо названия, перечисленные на основании статуи, охватывают и минойские поселения на острове Крит, и микенские поселения в материковой Греции. Если египетское посольство побывало на побережье Эгейского моря в правление Аменхотепа III, оно, вероятно, выполняло двойную миссию: подтвердить связи со старым и ценным торговым партнером (минойцы) и наладить отношения с новым игроком (микенцами)[131].

Архивы Амарны

Нас вряд ли должно удивить, вероятно, наличие «эгейского списка» и других перечней также в храмовых документах, которые тоже «каталогизировали» мир, известный египтянам в четырнадцатом веке до нашей эры, поскольку мы знаем из других источников, что Аменхотеп III признавал необходимость поддержания отношений с иными землями, в особенности с правителями стран, имевших дипломатическое и торговое значение для Египта. Он заключал договоры со многими из этих царей и женился на нескольких чужеземных царевнах, дабы скрепить договорные узы. Это следует из его переписки с иноземными царями, сохранившейся в архиве глиняных табличек, обнаруженном в 1887 году.

Обычно рассказывают, когда речь заходит об обнаружении этого архива, что некая крестьянка собирала кизяк или что-то еще близ современной Телль-эль-Амарны, где расположены развалины города, некогда называвшегося Ахет-Атон (что означает «Горизонт солнечного диска»[132]). Сына Аменхотепа III, еретик Аменхотеп IV, более известный миру как Эхнатон, построил этот город в середине четырнадцатого столетия до нашей эры и перенес туда столицу.

Эхнатон наследовал Аменхотепу III, быть может, правил совместно с отцом на протяжении нескольких лет, до кончины Аменхотепа в 1353 году до нашей эры. Вскоре после обретения самостоятельности Эхнатон совершил то, что теперь именуют «амарнской революцией»: он повелел закрыть храмы в честь Ра, Амона и других главных египетских божеств, присвоил их сокровища и обеспечил себе неоспоримую власть, будучи одновременно главой правительства, главнокомандующим войска и верховным жрецом. Он запретил поклонение любым божествам египетского пантеона, кроме Атона, солнечного диска, которого ему — и только ему — дозволялось почитать лично.

Иногда в действиях фараона усматривают попытку впервые в истории утвердить монотеизм, ведь было введено именно единобожие; но на самом деле вопрос чрезвычайно спорный (недаром он вызвал многочисленные научные дискуссии). Для простых египтян имелись, по сути, два бога — Атон и Эхнатон, ибо народу позволялось молиться только Эхнатону, а он затем возносил молитвы Атону от имени прочих египтян. Эхнатон, вероятно, был еретиком и, возможно, даже религиозным фанатиком (до определенной степени), но при этом ему не откажешь в умении манипулировать людьми, присущем политикам. Его религиозная революция вполне могла быть просчитанным политическим и дипломатическим ходом, призванным восстановить царскую власть, которая в правление предыдущих фараонов мало-помалу оказывалась в руках жрецов.

Но Эхнатон не стремился разрушить все наследие предков. В частности, он признавал важность поддержания отношений с другими странами, особенно с правителями земель вокруг Египта. Он продолжил традицию своего отца по поддержанию дипломатических и торговых отношений с чужеземными царями, равно могучими и слабыми, в том числе с Суппилулиумасом и хеттами[133]. В своей столице, городе Ахет-Атон, он вел архив переписки с этими правителями и наместниками. Так складывался «амарнский архив» глиняных табличек, на которые случайно наткнулась местная крестьянка в 1887 году.

Первоначально архив размещался в городском «доме записей». Это была истинная сокровищница царской переписки с теми правителями, с которыми Аменхотеп и его сын Эхнатон поддерживали дипломатические отношения, включая сюда кипрских, хеттских, вавилонских и ассирийских царей. Также в архиве хранились послания местным ханаанским правителям и их ответы, в том числе письма Абди-Хепы из Иерусалима и Биридийи из Мегиддо. Корреспонденция местных правителей, как правило, вассалов египтян, изобилует просьбами о помощи, зато послания правителей великих держав (Египта, Ассирии, Вавилона, Митанни и Хеттского царства) пестрят упоминаниями о дарах и подношениях на гораздо более высоком дипломатическом уровне. Этот архив наряду с табличками восемнадцатого века до нашей эры, найденными в Мари, едва ли не первым документирует устойчивые международные связи бронзового века в Египте и Восточном Средиземноморье[134].

Послания написаны на аккадском, этом дипломатическом лингва франка той поры, которым пользовались при международных контактах, и насчитывает почти четыреста глиняных табличек. Поскольку сразу после обнаружения таблички распродали на рынке предметов старины, в настоящее время архив Амарны рассеян по музеям Великобритании, Египта, Соединенных Штатов Америки и Европы; отдельные таблички хранятся в Британском музее в Лондоне, Каирском музее в Египте, Лувре в Париже, Восточном музее университета Чикаго, музее искусств имени Пушкина в Москве и в музее Vorderasiatisches[135] в Берлине (фонды которого располагают почти двумя третями этих табличек)[136].

Приветственные дары и семейные отношения

Послания, включая копии писем иностранным правителям и ответов на эти письма, позволяют лучше понять торговые и международные связи времен Аменхотепа III и Эхнатона, то есть середины четырнадцатого века до нашей эры. Очевидно, что большая часть контактов подразумевала «подношение даров», причем на самом высоком уровне, от одного царя другому. Например, одно послание Аменхотепу III от Тушратты, царя Митанни в северной Сирии, который взошел на трон около 1385 года до нашей эры, начинается с абзаца, содержащего традиционные приветствия, а затем следует описание даров, отправленных вместе с письмом:

Другое царское послание, от Эхнатона к Бурна-Буриашу II, касситскому царю Вавилонии, содержит подробный перечень даров фараона. Перечисление этих даров занимает более трехсот строк на табличке — предметы из золота, меди, серебра и бронзы, сосуды с духами и сладким маслом, кольца, ножные браслеты, ожерелья, троны, зеркала, льняная ткань, каменные чаши и шкатулки из черного дерева[138]. Подобные длинные письма с сопоставимыми подробными перечнями даров, иногда отправлявшихся в качестве части приданого дочери, а иногда просто посылавшихся в подарок, поступали и от других правителей, например того же Тушратты Митаннийского[139]. Следует также отметить, что «посланниками», о которых упоминалось в этих письмах, нередко выступали высшие сановники, по сути, являвшиеся послами; кроме того, на эту роль назначали и купцов, которые, по-видимому, заботились одновременно о благе государства и о своем собственном.

В этих посланиях правители часто называли друг друга родичами, обращались друг к другу: «брат», «отец» или «сын», хотя, как правило, на самом деле не были связаны между собой родственными узами, и учреждали тем самым «торговые партнерства»[140]. По мнению антропологов, подобные шаги по созданию воображаемых семейных отношений характерны для доиндустриальных обществ и представляют собой попытку наладить торговлю в отсутствие реальных родственных связей или контролируемого государством рынка[141]. Так, царь Амурру писал царю соседнего Угарита (обе страны находились в прибрежной зоне северной Сирии): «Брат мой, внемли: я и ты, мы оба братья. Сыновья одного мужчины, мы братья. Почему же нам не быть в хороших отношениях друг с другом? Поделись со мною своим желанием, и я его исполню; а ты исполнишь мое желание. Мы двое — единое целое»[142].

Следует подчеркнуть, что эти два царя (из Амурру и Угарита) вряд ли были кровными родственниками или даже родичами через брак. И далеко не все правители одобряли этот «прямой» подход к дипломатическим отношениям. Хетты из Анатолии, как кажется, вообще отрицали такой подход — один хеттский царь написал другому правителю: «Почему я должен писать тебе как брату? Разве мы сыновья одной матери?»[143]

Не всегда ясно, какие отношения характеризует обращение «брата» (в противовес «отцу» и «сыну»), но в целом так обозначалось, как кажется, равенство в статусе или возрасте, а пара «отец/сын» использовалась для выказывания уважения. Хеттские цари, например, чаще использовали обращения «отец» и «сын» в своей переписке, чем правители остальных крупных ближневосточных держав, тогда как в «амарнском архиве» преимущественно встречается обращение «брат», будь то к могущественному царю Ассирии или к менее сильному царю Кипра. Представляется, что египетские фараоны воспринимали других ближневосточных правителей, своих торговых партнеров, как членов международного братства, независимо от возраста или срока правления[144].

В некоторых случаях, однако, корреспонденты и вправду состояли в родстве — через брак. К примеру, в посланиях Тушратты Митаннийского Аменхотепу III Тушратта называет супругу Аменхотепа Келу-Хепу своей сестрой, и это действительно было так (его отец отдал царевну замуж за Аменхотепа). Точно так же Тушратта выдал собственную дочь Таду-Хепу за Аменхотепа III по договоренности, которая превратила царя Митанни одновременно в зятя («брата) и тестя («отца») Аменхотепа. Посему одно из его посланий на вполне законных основаниях начинается так: «Передай… царю Египетскому, моему брату, моему зятю… Так говорит Тушратта, царь земли Митанни, твой тесть»[145]. После смерти Аменхотепа III Эхнатон, по-видимому, забрал (или унаследовал) Таду-Хепу в качестве одной из своих жен, что позволило Тушратте именовать себя тестем и Аменхотепа III, и Эхнатона, судя по письмам из «амарнского архива»[146].

В каждом случае царский брак заключался для укрепления отношений и в подтверждение договоров между странами, а также непосредственно между двумя правителями. Поэтому у Тушратты появилось право называть Аменхотепа III «братом» (хотя технически он приходился фараону шурином) и ожидать более тесных отношений с Египтом, чем при ином положении дел. Браки сопровождались выделением обильного приданого, что зафиксировано несколькими посланиями из архива Амарны. Например, одно письмо Тушратты Аменхотепу III, сохранившееся лишь частично и не вполне разборчивое, содержит перечисление даров в 241 строке, о которых сам правитель говорит: «Все это свадебные дары, всякого вида, каковые Тушратта, царь Митанни, дал Ниммурейе [Аменхотепу III], царю Египта, своему брату и своему зятю. Он отдал эти дары заодно с Таду-Хепой, своей дочерью, в Египет, когда она стала женой Ниммурейе»[147].

Аменхотеп III, как кажется, прибегал к данному способу дипломатии посредством династических браков едва ли не чаще любого другого правителя-современника: мы знаем, что он женился и держал в своем гареме дочерей касситских царей Вавилонии Куригальзу I и Калашмана-Энлиля, митаннийских царей Шуттарны II и Тушратты и царя Арцавы Тархундараду (Арцава находилась на юго-западе Анатолии)[148]. Каждый брак, несомненно, подкреплял очередной дипломатический союз и позволял этим царям поддерживать дипломатические отношения, так сказать, внутри семьи.

Некоторые правители пытались использовать династические браки и подношение даров, что называется, не сходя с места, то есть пренебрегали правилами обхождения. К примеру, в послании за «авторством», вероятно, касситского царя Вавилонии Кадашмана-Энлиля к Аменхотепу III эти два фактора непосредственно увязываются. Кадашман-Энлиль пишет:

За это бесцеремонное отношение к собственной дочери Аменхотеп III укорил Кадашман-Энлиля в другом письме: «Радостно слышать, что ты отдаешь дочерей ради толики золота от своих соседей!»[151] Но все же в какой-то момент правления фараона сделка состоялась: мы знаем из трех других посланий «амарнского архива», что Аменхотеп III женился на дочери Кадашман-Энлиля (имя ее осталось тайной)[152].

Золото, обман и торговля на высшем уровне

Сотрудничества с Египтом и торгового партнерства усиленно добивались правители других стран. Ими руководило не только стремление к союзу с одной из великих держав того времени, но и желание золота, которым Египет располагал благодаря рудникам в Нубии. Далеко не один царь писал Аменхотепу III и Эхнатону с просьбой о золоте, как если бы в том не было ничего необычного; рефрен «золота как пыли в твоей земле» и другие подобные фразы повторяются снова и снова в посланиях из «амарнского архива». В одном письме Тушратта Митаннийский взывает к семейным связям и просит Аменхотепа III «прислать гораздо больше золота, чем ты слал моему отцу», потому что, прибавляет он, «в стране моего брата золото столь же обильно, как грязь»[153].

Но кажется, что золото не всегда оказывалось настоящим золотом, судя в особенности по жалобам вавилонских царей. В письме, отправленном Кадашман-Энлилем Аменхотепу III, говорится: «Ты отправил мне в знак приветствия, впервые за шесть лет, 30 мин[154] золота, которое выглядит, как серебро»[155]. Наследник Калашмана, касситский царь Вавилонии Бурна-Буриаш II, тоже сетовал в послании преемнику Аменхотепа III, Эхнатону: «Конечно, брат мой [царь Египетский] не проверил то золото, какое мой брат отправил мне ранее. Когда я загрузил 40 мин золота, доставленного мне, в печь, то, клянусь, не вышло и 10 мин». В другом письме говорится: «Те 20 мин золота, что доставили сюда, прибыли не все. Когда их положили в печь, оказалось не более 5 мин золота. И то, которое поступило, после охлаждения сделалось похожим на пепел. Неужели золото это ненастоящее?»[156]

С одной стороны, можно задаться вопросом, зачем вавилонским царям понадобилось помещать золото, полученное из Египта, в печь и переплавлять его. Вероятно, это был своего рода металлолом, ценившийся по весу, а не приятные на вид, тускло сверкающие золотые слитки; современная ночная телевизионная реклама призывает зрителей обменивать старые и сломанные ювелирные изделия на наличные, причем все понимают, что эти украшения будут немедленно переплавлены. Должно быть, это золото требовалось правителям для оплаты услуг ремесленников, архитекторов и других специалистов, как следует из нескольких посланий.

С другой стороны, мы также обязаны поинтересоваться, знал ли египетский фараон, что золото, которое он дарит другим правителям, вовсе не золото[157]; были ли его действия преднамеренными — или настоящее золото исчезало по пути стараниями недобросовестных купцов и посланников? Бурна-Буриаш подозревал второе в истории с 40 минами золота; во всяком случае, он предлагал Эхнатону дипломатический выход из непростой ситуации: «Золото, посланное мне моим братом, мой брат не должен передавать никому другому. Пусть мой брат сам проверит [золото], а потом опечатает оное и отправит его ко мне. Конечно, мой брат не проверял золото, отосланное ранее. Это доверенный человек моего брата опечатал груз и отправил его мне»[158].

Кроме того, представляется, что караваны с дарами и товарами, отправляемые одним царем другому, нередко подвергались в пути нападениям и разграблению. Бурна-Буриаш пишет о двух караванах, принадлежавших Сальму, его посланнику (и, возможно, дипломатическому представителю), которые стали жертвой разбоя. Он даже указывает, кто в этом виноват — человек по имени Бирийяваза нес ответственность за первый грабеж, а второе нападение якобы устроил некий Памаху (возможно, это название местности, ошибочно принятое за личное имя). Царь Бурна-Буриаш спрашивает, как Эхнатон собирается покарать второго разбойника, ведь тот злодействует в пределах его страны; ответа он не получил, насколько можно судить по переписке[159].

Вдобавок мы не должны забывать, что эти обмены дарами на высшем уровне, вероятно, представляли собой лишь верхушку айсберга коммерческого взаимодействия. Это доказывает аналогичная, относительно современная ситуация. В 1920-х годах антрополог Бронислав Малиновский изучал аборигенов Тробрианских островов, которые участвовали в так называемом «кругу Куда» на юге Тихого океана. В рамках этой системы церемониального обмена вожди островов обменивались браслетом и ожерельем из раковин, причем браслет всегда путешествовал по кругу в одном направлении, тогда как ожерелье — в противоположном. Ценность каждого объекта возрастала и уменьшалась в зависимости от его «родословной» и истории пребывания в руках аборигенов (сейчас археологи говорят о «биографии артефакта»). Малиновский обнаружил, что пока вожди в церемониальных центрах обменивались браслетом и ожерельем с подобающей обстоятельствам торжественностью, люди, которые работали веслами на каноэ, перевозивших вождей, активно торговали с местными жителями, выменивая снедь, воду и прочие жизненно необходимые вещи[160]. Подобные «приземленные» коммерческие сделки являлись реальными экономическими мотивами, лежащими в основе мотивов церемониального обмена дарами на островах, однако тробрианские вожди отказывались признавать данный факт[161].

Также не следует недооценивать значимость посланников, купцов и моряков, которые доставляли царские дары и другие предметы через пустыни древнего Ближнего Востока, и, вероятно, в страны бассейна Эгейского моря. Очевидно, что в позднем бронзовом веке Египет, Ближний Восток и эгейское побережье активно контактировали между собой; несомненно, идеи и технические новинки время от времени перевозились заодно с реальными товарами. Подобная передача идей безусловно имела место не только в верхних слоях общества, но и в «гостиницах» и «барах» на всем протяжении торговых маршрутов в Греции, Египте и Восточном Средиземноморье. Где еще матрос или член экипажа мог скоротать время в ожидании попутного ветра, где дипломатическая миссия могла провести деликатные переговоры, обменяться мифами, преданиями и небылицами? Такие встречи, возможно, внесли немалый вклад в распространение культурного влияния Египта на остальной Ближний Восток и даже за Эгейское море. Обмен между культурами, пожалуй, объясняет параллели «Сказания о Гильгамеше» и более поздних «Илиады» и «Одиссеи» Гомера, а также между хеттским мифом о Кумарби[162] и более поздней «Теогонией» Гесиода[163].

Следует еще отметить, что обмен дарами между ближневосточными правителями в позднем бронзовом веке часто подразумевал обмен врачами, зодчими, каменотесами и квалифицированными рабочими, которых «передавали» от правителя к правителю. Неудивительно поэтому, что обнаруживается определенное сходство между архитектурными стилями Египта, Анатолии, Ханаана и даже эгейского побережья, ведь одни и те же архитекторы, скульпторы и каменотесы работали в каждой из перечисленных местностей. Недавнее открытие настенной живописи эгейского стиля и крашеных полов в египетской Телль эд-Дабе, о которой упоминалось в предыдущей главе, а также в Тель-Кабри в Израиле, в турецком Алалаха и в сирийской Катне свидетельствуют о том, что эгейские ремесленники вполне могли проникать в Египет и на Ближний Восток уже в семнадцатом столетии — и так продолжалось вплоть до конца тринадцатого столетия до нашей эры[164].

Возвышение Аласии и Ассирии

Из посланий «амарнского архива», которые датируются периодом правления Эхнатона, мы узнаем, что международные контакты Египта значительно расширились при этом фараоне; в частности, были установлены отношения с Ассирией, окрепшей под властью царя Ашшурубалита I, что взошел на престол в десятилетие до смерти Аменхотепа III. Еще имеются восемь посланий к царю и от царя острова Кипр, известного египтянам и другим народам древнего мира как Аласия[165], подтверждающие контакты острова с Египтом.

Эти послания «кипрской переписки», которые, вероятно, датируются именно правлением Эхнатона, а не Аменхотепа III, представляют большой интерес, отчасти из-за грандиозного количества сырой меди, указанного в одном из писем. Кипр являлся основным поставщиком меди для большинства стран Эгейского бассейна и Восточного Средиземноморья в период позднего бронзового века, что следует из обсуждений в посланиях, в том числе из письма, где царь Аласии извиняется, что отправил всего пятьсот талантов[166] меди вследствие хвори, охватившей население острова[167]. В настоящее время считается, что сырую медь, скорее всего, перевозили слитками в форме бычьей шкуры, наподобие тех, что были найдены на корабле, потерпевшем крушение у мыса Улу-Бурун (см. далее). Каждый слиток с борта судна весил около шестидесяти фунтов, что означает, что одна поставка, упоминаемая в «амарнском архиве», могла составлять около тридцати тысяч фунтов меди, и кипрский царь извинялся (быть может, саркастически?) за скудость отправленного груза.

Что касается Ассирии, в архиве Амарны имеются два послания Ашшурубалита I, который правил этим царством приблизительно с 1365 по 1330 год до нашей эры. Сложно сказать, кому из египетских фараонов адресованы эти письма, поскольку одно начинается просто: «Обращаюсь к царю Египта», а во втором имя адресата испорчено и не поддается прочтению. Предыдущие переводчики полагали, что письма, вероятно, были отправлены Эхнатону, но по крайней мере один ученый считает, что второе послание могло быть адресовано Эйе, вступившему на престол после смерти Тутанхамона[168]. Впрочем, это кажется маловероятным, учитывая дату восшествия Эйе на трон (ок. 1325 года до нашей эры); вероятнее всего, оба письма были отправлены Аменхотепу III или Эхнатону, как и подавляющее большинство посланий от других правителей в «амарнском архиве».

Первое послание представляет собой просто приветствия и содержит короткий перечень даров — «прекрасная колесница, 2 лошади [и] 1 календарный камень из настоящего лазурного камня»[169]. Второе послание длиннее и содержит уже привычную просьбу прислать золото с обычной оговоркой: «Золота в твоей стране, как пыли, его собирают под ногами». Однако в письме также присутствует любопытное сравнение с Ханигальбатом, то есть с Митанни: новый царь Ассирии утверждает, что он «ровня царю Ханигальбата», и это очевидный намек на его позицию в иерархии так называемых великих держав того времени, среди которых Ассирия сильно желала оказаться[170].

Как представляется, это больше, чем пустая похвальба, ибо Ашшурубалит уже превзошел своего современника, митаннийского царя Шуттарну II. Он разгромил Шуттарну в битве, вероятно, около 1360 года до нашей эры и покончил с митаннийским господством над Ассирией, установленным чуть более ста лет назад, когда митаннийский царь Сауссадаттар забрал украшенные золотом и серебром ворота из ассирийской столицы и поместил их в своей столице Вашшуканни.

Так началось возвышение Ассирии, в первую очередь за счет ослабления Митанни. Ашшурубалит быстро сделался одним из основных игроков международной Realpolitik[171]. Он устроил бракосочетание своей дочери с Бурна-Буриашем II, касситским царем Вавилонии, но несколько лет спустя вторгся в Вавилонию, когда его внука убили в 1333 году до нашей эры, и посадил на трон царя-марионетку по имени Куригальзу II[172].

Вот так два последних крупных игрока позднего бронзового века на древнем Ближнем Востоке, Ассирия и Кипр, вышли на международную сцену. Теперь перед нами, что называется, полная колода: хетты, египтяне, митаннийцы, касситы/вавилоняне, ассирийцы, киприоты, хананеяне, минойцы и микенцы. Все названы, все описаны. Они взаимодействовали друг с другом, позитивно и негативно, в течение последующих столетий, пусть даже некоторые, например Митанни, исчезли намного раньше прочих.

Нефертити и Тутанхамон

Вскоре после смерти Эхнатона его реформы были отменены, даже попытались стереть его имя и память о нем с монументов и из анналов Египта. Эта попытка почти удалась, однако благодаря стараниям археологов и специалистов по эпиграфике мы знаем очень многое о царствовании Эхнатона, о его столице Ахет-Атон и даже о его гробнице. Также нам известно немало о его семье, в том числе о красавице жене Нефертити и дочерях, которые изображены на ряде настенных фресок и на памятниках.

Знаменитый бюст Нефертити был найден Людвигом Борхардтом, немецким ученым, который работал в Амарне (Ахет-Атон), в 1912 году; эту находку переправили в Германию несколько месяцев спустя. На обозрение публики бюст выставили только в 1924 году в Египетском музее Берлина. Он по сей день находится в Берлине, несмотря на многочисленные просьбы правительства Египта о возвращении бюста, и отказ неизменно мотивируется тем, что в Египте невозможно обеспечить идеальные условия для сохранения артефакта. Говорят (но документальных подтверждений этому не имеется), что в свое время немецкие «копатели» и египетское правительство договорились делить находки поровну, причем за египтянами оставили право первого выбора. Немцы знали об этом, но захотели присвоить бюст Нефертити себе. Поэтому они нарочно не стали очищать бюст от земли и поместили его в конце длинного ряда найденных артефактов. Когда египетские чиновники прошли мимо непритязательно выглядевшей фигуры, немцы спешно переправили ее в Берлин. Когда бюст наконец выставили на всеобщее обозрение в 1924 году, египтяне пришли в ярость и потребовали вернуть «национальное сокровище», но бюст остался в Берлине[173].

Мы знаем и о сыне Эхнатона Тутанхатоне, который сменил имя и правил под именем, по которому он сегодня известен всему миру, — Тутанхамон, или царь Тут. Он родился вовсе не в Аризоне, вопреки словам Стива Мартина в телешоу «В субботу вечером», и никогда не переселялся в Вавилонию[174]. На египетский престол он взошел в раннем возрасте, когда ему было около восьми лет, примерно в том же возрасте, в котором стал фараоном Тутмос III, правивший почти 150 годами ранее. К счастью для Тутанхамона, при нем не было никого вроде царицы Хатшепсут, чтобы править от его имени. Поэтому он наслаждался властью около десяти лет, до своей преждевременной кончины.

Подавляющее большинство подробностей короткой жизни Тутанхамона не имеет непосредственного отношения к нашей истории «глобализованного» мира, в котором он жил. Зато имеет отношение его смерть, отчасти потому, что обнаружение его гробницы в 1992 году породило современную всемирную одержимость Древним Египтом (так называемую египтоманию), а сам Тутанхамон в итоге оказался наиболее узнаваемым среди всех царей, которые правили на Ближнем Востоке в позднем бронзовом веке. Также важно, что, вполне вероятно, именно его вдова писала хеттскому царю Суппилулиумасу I, прося себе мужа после кончины Тутанхамона.

Причина смерти Тутанхамона долго дебатировалась — выдвигалась даже гипотеза, что его убили ударом по затылку, — но новейшие исследования, в том числе компьютерная томография скелета, указывают на сломанную ногу и последующую инфекцию[175]. Сломал ли он ногу, упав с колесницы, как считалось, установить, конечно же, невозможно, однако теперь очевидно, что он вдобавок страдал от малярии и имел врожденные физические деформации, включая косолапость. Кроме того, есть предположение, что он родился от инцеста брата и сестры[176].

Тутанхамона похоронили в Долине царей. Возможно, гробница изначально предназначалась не для него, как и многие предметы роскоши, найденные в его захоронении, поскольку он умер совершенно неожиданно. Кроме того, отыскать гробницу оказалось на удивление сложно для современных египтологов, и Говард Картер преуспел только в 1922 году.

Граф Карнарвон нанял Картера с конкретной целью — отыскать гробницу Тутанхамона. Подобно некоторым другим представителям британской аристократии, Карнарвон искал, чем занять себя в ходе зимовки в Египте. В отличие от ряда своих соотечественников, граф следовал рекомендации своего врача, который настаивал, чтобы он уезжал в Египет каждый год: граф угодил в автомобильную аварию в Германии в 1901 году, на неслыханной скорости двадцать миль в час, и проколол легкое, что заставляло врачей сомневаться, переживет ли он сырую английскую зиму. Поэтому Карнарвон был вынужден зимовать в Египте и быстро начал разыгрывать из себя археолога-любителя, из-за чего и нанял «карманного» египтолога[177].

Картер служил генеральным инспектором памятников Верхнего Египта, а затем занимал еще более престижную должность в Саккаре. Тем не менее он подал в отставку, отказавшись извиниться перед группой французских туристов, которые вели себя неподобающим образом в 1905 году. Потому он оказался самым подходящим выбором для Карнарвона — безработный специалист, рисовавший акварельные сцены для туристов. Сотрудничество этих двоих людей началось в 1907 году[178].

После десяти лет успешной работы в различных местах пара приступила в 1907 году к раскопкам в Долине царей. Они специально искали гробницу Тутанхамона, которая, по их мнению, должна была находиться где-то в долине. Картер вел раскопки шесть сезонов, по несколько месяцев каждый год, пока финансирование со стороны Карнарвона (и, возможно, интерес) не стало истощаться. Картер вымолил себе последний сезон и вызвался сам оплатить все расходы, поскольку в долине еще оставалось место, где раскопки не проводились. Карнарвон согласился, и Картер вернулся в Долину царей, чтобы продолжить работу с 1 ноября, 1922 года[179]. Картер сообразил, что каждый год разбивает лагерь экспедиции на одном и том же месте, и потому перенес его в сторону и стал раскапывать бывшую площадку под лагерь… Спустя три дня один из членов его команды нашел ступени, ведущие в гробницу. Как выяснилось, одна из причин, почему гробница оставалась в сохранности тысячи лет, состояла в том, что вход в нее был засыпан рабочими, возводившими соседнюю гробницу Рамсеса VI, который умер почти через сто лет после Тутанхамона.

Карнарвон еще находился в Англии, когда Картер наткнулся на вход в гробницу, поэтому археолог отправил телеграмму, а затем ему пришлось ждать, пока Карнарвон отплывет в Египет. Он также предупредил газеты о своей находке. К тому моменту, когда Карнарвон наконец прибыл и все приготовились к открытию гробницы (26 ноября 1922 года), журналисты уже окружили лагерь и место раскопок вместе с фотографами.

Во вратах гробницы проделали отверстие, и Картер смог заглянуть внутрь. Его взору предстал коридор и передняя камера за ним. Карнарвон потянул археолога за рукав и спросил, что он видит. Картер, как гласит молва, ответил: «Я вижу удивительные вещи» (или что-то еще в том же духе); позднее он добавил, что видел золото повсюду, «тусклый отблеск золота»[180].

Несомненно, в его голосе прозвучало облегчение, ибо за время долгого ожидания Карнарвона Картер извел себя опасениями, что гробница может оказаться разграбленной — и не единожды. Его изрядно беспокоил слой штукатурки, наложенный поверх врат, но печати некрополя выглядели целыми[181]. За гробокопательство в Древнем Египте полагалась казнь посажением на кол, но подобная участь, насколько нам известно, далеко не всегда останавливала грабителей.

Когда Картер и Карнарвон все-таки проникли в саму гробницу, стало понятно, что ее и вправду ограбили, судя по кавардаку в передней камере: зрелище сильно напоминало современную квартиру или дом, где побывали взломщики; на полу коридора валялись золотые кольца, обернутые в носовой платок и брошенные, вероятно, грабителями, которые то ли торопились сбежать, то ли были пойманы стражей некрополя. Однако количество предметов, остававшихся в гробнице, было поистине невероятным — Картеру и его соратникам понадобилось почти десять лет, чтобы полностью раскопать и каталогизировать находки (а вот лорд Карнарвон умер от заражения крови через восемь дней после вскрытия гробницы, откуда и взялось предание о «проклятии мумии»).

Колоссальное число погребальной утвари в гробнице Тутанхамона побудило некоторых египтологов задаться вопросом, каково же должно быть захоронение фараона, который правил гораздо дольше, например Рамсеса III или даже Аменхотепа III. Увы, все эти гробницы разграбили еще в незапамятные времена. Посему удивительная «комплектность» гробницы Тутанхамона уникальна; возможно, она сложилась благодаря дарам египетского жречества, признательного фараону за отмену реформ его отца и за возвращение власти жрецам Амона и других богов. Пока не найдена еще одна невскрытая царская гробница, нам попросту не с чем сравнивать захоронение Тутанхамона.

Когда он умер, то оставил вдовой молодую царицу Анхесенамон, приходившуюся фараону еще и сестрой. Настала пора перейти к истории хеттского царя Суппилулиумаса I и так называемому «делу Цаннанцаса»; это один из самых необычных образчиков дипломатии четырнадцатого столетия до нашей эры.

Суппилулиумас и «дело Цаннанцаса»

После Тудхалияса I/II хетты Анатолии на некоторое время, что называется, отошли в тень при сравнительно слабых правителях. Новое возвышение началось примерно в 1350 году до нашей эры, при царе Суппилулиумасе I, о котором уже упоминалось выше, в рассказе об «амарнском архиве» и переписке Эхнатона.

В молодости по распоряжению своего отца-царя Суппилулиумас помог хеттам восстановить контроль над Анатолией[182]. Новое возвышение хеттов в те годы было воспринято как угроза Аменхотепом III, а потому неудивительно, что фараон стал заключать договоры и устраивать династические браки с правителями практически всех земель, окружавших владения хеттов, от Угарита на побережье северной Сирии до Вавилона в Месопотамии на востоке и анатолийской Арцавы на западе. Союзов искали в попытке предупредить возможное нападение и воспользоваться относительной слабостью хеттов в начале царствования Суппилулиумаса I, а позднее, когда хетты вновь укрепились под его руководством, — дабы ограничить масштабы их экспансии[183].

Мы многое знаем о Суппилулиумасе по хеттским «хроникам», прежде всего по набору табличек, составленному его сыном и будущим наследником Мурсилисом II; этот набор содержит так называемые «Молитвы во время чумы». Представляется, что Суппилулиумас после тридцати лет правления умер от чумы, которую принесли обратно в хеттские земли египетские пленные, захваченные в ходе войны в северной Сирии. Чума изрядно проредила население Хеттского царства. Умерли многие члены царской семьи, не только Суппилулиумас.

Мурсилис воспринял смерти родичей, в особенности кончину отца, как божественное возмездие за убийство, совершенное в начале царствования Суппилулиумаса (сам царь так и не удосужился попросить прощения у богов). Жертвой убийства пал брат Суппилулиумаса, хеттский царевич по имени Тудхалияс Младший. Не ясно, был ли Суппилулиумас непосредственно вовлечен в убийство, но он безусловно выиграл от случившегося, поскольку Тудхалияса прочили в наследники хеттского трона вместо Суппилулиумаса, несмотря на все громкие военные победы, которые последний одержал от имени своего отца. Мурсилис говорит:

Мы не знаем других подробностей прихода Суппилулиумаса к власти, но знаем, что он добился успеха. Впрочем, о важных последующих событиях его правления повествует длинный текст под названием «Деяния Суппилулиумаса», также написанный (или надиктованный) его сыном и наследником Мурсилисом II. Вообще по правлению Суппилулиумаса можно составить целую книгу, и такая книга, несомненно, рано или поздно будет опубликована. Здесь же будет достаточно сказать, что Суппилулиумас смог вернуть под власть хеттов большую часть Анатолии, почти непрерывно воюя и прибегая к «дипломатии меча». Он также расширил сферу влияния хеттов и границы империи в северной Сирии, где, возможно, разрушил город Алалах, столицу царства Мукиш[185]. Многочисленные военные кампании на юге и востоке в конце концов привели к столкновению с египтянами, уже в правление Эхнатона. Кроме того, он конфликтовал с Митаннийским царством дальше на восток, в правление Тушратты. В итоге Суппилулиумас одолел и подчинил себе Митанни, но лишь после череды походов, среди которых выделяется так называемая Великая сирийская война, когда Суппилулиумас захватил и разграбил митаннийскую столицу Вашшуканни[186].

Среди других городов, которые Суппилулиумас атаковал и уничтожил в землях Митанни, была древняя Катна (современный Тель-Мишриф), где ныне работают итальянские, немецкие и сирийские археологи. В последнее десятилетие там сделаны поразительные находки, в том числе обнаружены нетронутая царская гробница, настенная живопись эгейского стиля с изображением черепах и дельфинов, кусок глины с тронным именем Эхнатона (вероятно, печать с горловины кувшина или печать на послании), а также десятки табличек из царского архива (все находились в самом дворце или под ним). В числе табличек найдено письмо, датируемое примерно 1340 годом до нашей эры, от Хануттиса, главнокомандующего хеттским войском при Суппилулиумасе, велящее царю Катны Идадде готовиться к войне. Это письмо нашли в развалинах сгоревшего царского дворца, что доказывает — хетты напали на город и одержали победу[187].

Суппилулиумас не был чужд дипломатии, ибо та шла рука об руку с войной в ту эпоху. Он даже, как кажется, женился на вавилонской царевне, прогнав, должно быть, свою старшую жену (и мать его сыновей) за некий проступок; та бежала в Аххияву[188]. Еще он выдал одну из своих дочерей за Шаттивазу, сына Тушратты, которого посадил на трон Митанни как вассала, предварительно подкрепив его право на престол хеттским войском. А наиболее любопытное бракосочетание в правление Суппилулиумаса так и не состоялось. В истории оно известно как «дело Цаннанцаса».

Мы знаем о «деле Цаннанцаса» из «Деяний Суппилулиумаса», написанных его сыном Мурсилисом II, автором «Молитв во время чумы». По-видимому, к хеттскому двору однажды доставили послание, предположительно от египетской царицы. Послание встретили с подозрением, потому что в нем содержалось предложение, какого никогда раньше не делал ни один правитель Египта. Просьба в письме была настолько удивительной, что Суппилулиумас тотчас усомнился в подлинности текста. Письмо гласило:

В «Деяниях» сказано, что это послание отправила женщина по имени «Дахамунцу». Впрочем, это слово хеттского языка, означающее «жена царя». Другими словами, письмо якобы пришло от царицы Египта. Но это не имело никакого смысла, поскольку египетские венценосные особы не выходили замуж за чужестранцев. Во всех своих договорах Аменхотеп III, к примеру, ни разу не отдавал женщину из своей семьи за чужеземного правителя, хотя его неоднократно о том просили. Вдобавок «царица Египта» не просто соглашалась вступить в брак с сыном Суппилулиумаса, но и обещала сделать мужа фараоном. В подобное предложение было невозможно поверить, и потому реакция Суппилулиумаса понятна. Он направил в Египет доверенного посланника по имени Хаттусацитис и поручил тому выяснить, вправду ли царица посылала такое письмо и насколько серьезно предложение.

Хаттусацитис побывал в Египте и возвратился не только с новым посланием от царицы, но и с ее «специальным представителем», человеком по имени Хани. Послание было написано по-аккадски, а не на древнеегипетском и не на хеттском. Оно сохранилось до наших дней в фрагментарном виде, было найдено в Хаттусе, в «архиве» хеттов; документ свидетельствует о гневе царицы, в словах которой усомнились. «Деяния» цитируют это письмо следующим образом:

Но Суппилулиумас продолжал сомневаться, и египетский посланник Хани сказал ему так:

Согласно «Деяниям», Суппилулиумас наконец сдался и решил послать в Египет одного из своих сыновей по имени Цаннанцас. Он не сильно рисковал, поскольку Цаннанцас был четвертым из его пяти сыновей. Трое старших уже служили царю в различных качествах, и Цаннанцасом он вполне мог пожертвовать. Если все пройдет гладко, его сын станет правителем Египта; если же хеттов обманут, у царя останутся еще четыре сына.

Как оказалось, опасения были справедливы. Через несколько недель прибыл гонец и сообщил Суппилулиумасу, что на отряд жениха напали в Египте и Цаннанцас погиб. Люди, ответственные за это злодеяние, бежали, и их до сих пор не опознали. Суппилулиумас впал в ярость; он был уверен, что египтяне каким-то образом причастны к случившемуся… и, возможно, хитростью заставили его послать сына на смерть. Как говорится в «Деяниях»:

По-прежнему остается загадкой, кто напал на отряд и убил Цаннанцаса. Кроме того, остается открытым вопрос о том, кто в Египте мог отправить такое письмо Суппилулиумасу, ибо у нас два кандидата, две овдовевшие царицы. Первая — это Нефертити, жена Эхнатона; вторая — Анхесенамон, жена Тутанхамона[193]. Однако, учитывая содержание писем (утверждение, что у царицы нет сыновей) и принимая во внимание цепь событий, которые последовали за убийством Цаннанцаса, в результате чего трон Египта занял человек по имени Эйе, женившийся на Анхесанамон — пусть и был достаточно стар, чтобы сойти за ее деда, — вполне логично счесть загадочной отправительницей письма именно Анхесенамон[194]. Неясно, имел ли Эйе какое-либо отношение к убийству хеттского царевича, но так как он выигрывал больше всех, подозрение явно падает на него.

Когда Суппилулиумас поклялся отомстить за смерть своего сына, он начал составлять планы вторжения в Египет. Эйе предостерег его от нападения — в послании, которое сохранилось во фрагментарном состоянии, — но Суппилулиумас все же объявил войну и отправил хеттское войско в южную Сирию, где хетты разорили множество городов и захватили тысячи пленных, в том числе много египетских воинов[195]. Если кто-то считает, что бессмысленно затевать войну из-за одного человека, достаточно вспомнить историю Троянской войны, когда микенцы сражались с троянцами десять лет, якобы из-за похищения Елены Прекрасной (к этим событиям мы скоро обратимся). Или же вспомним убийство эрцгерцога Фердинанда в Сараеве 28 июня 1914 года, которое многие рассматривают как «спусковой крючок» Первой мировой войны.

По иронии судьбы, как отмечалось выше и как говорилось в «Молитвах во время чумы» Мурсилиса, египетские пленные, которых привело с собой хеттское войско, принесли в Анатолию страшную болезнь, быстро распространившуюся по всей империи. Вскоре, приблизительно в 1322 году до нашей эры, Суппилулиумас умер от этой чумы, оказавшись жертвой египетско-хеттского соперничества, как и его сын Цаннанцас.

Хетты и микенцы

Следует сказать еще кое-что о хеттах той эпохи. В правление Суппилулиумаса начался период, в течение которого хетты сделались одной из великих держав Древнего мира, встали вровень с египтянами и превзошли в степени влияния митаннийцев, ассирийцев, касситов/вавилонян и киприотов. Они поддерживали такое положение за счет сочетания дипломатии, угроз, войны и торговли. Археологи, которые ведут раскопки в земле Хатти, находят товары из большинства перечисленных стран (на современном языке это были национальные государства). Кроме того, хеттские товары найдены практически во всех этих странах.

Исключением является бассейн Эгейского моря. Хеттские предметы почти не встречаются в курганах бронзового века на материковой части Греции, на острове Крит, на Кикладских островах и даже на Родосе, несмотря на близость последнего к Турции. Найдено всего не более десятка таких предметов, в отличие от сотен египетских, хананейских и кипрских изделий того же периода. С другой стороны, микенские и минойские товары почти не импортировались хеттами в центральной Анатолии, хотя импорт с Кипра, из Ассирии, Вавилона и Египта преодолевал горные перевалы и тек нескончаемым потоком на анатолийское плато. Данная «вопиющая» аномалия в структуре торговли древнего средиземноморского мира не ограничивается временем Суппилулиумаса (четырнадцатое столетие до нашей эры): она охватывает большую часть трех столетий, с пятнадцатого по тринадцатый век до нашей эры[196].

Вполне может быть, что ни одна из сторон просто-напросто не производила того, чего желала бы другая; или что они обменивались скоропортящимися товарами (например, оливковым маслом, вином, древесиной, текстилем, металлами), которые давно исчезли или были переработаны в иное качество. Но это отсутствие торговли также могло оказаться преднамеренным. Мы увидим в следующей главе хеттский дипломатический договор, в котором прописано экономическое эмбарго против Микен — «не должно пропускать ни один корабль Аххиявы». Представляется вероятным, что мы видим здесь один из древнейших примеров такого эмбарго в истории.

Как уже отмечалось в другом месте[197], подобный сценарий и стремление к введению эмбарго подтверждаются доказательствами того, что микенцы активно поощряли антихеттские настроения в западной Анатолии[198]. В начале данной главы уже говорилось, что, если Аменхотеп III и вправду направил посольство на эгейские берега, как следует из его так называемого «эгейского списка» в погребальном храме в Ком эль-Хеттане, чтобы заручиться помощью в сдерживании растущего могущества хеттов, подобные египетские действия против хеттов, особенно те, которые благоприятствовали Микенам, могли встретить горячее одобрение на побережье Эгейского моря.

При этом враждебность и отсутствие торговли между микенцами и хеттами могут являться следствием договора против хеттов, заключенного между Египтом и эгейским государством в правление Аменхотепа III. Если коротко, кажется, что политика, торговля и дипломатия тридцать пять столетий назад, особенно в четырнадцатом веке до нашей эры, не слишком отличались от тех, какие ныне признаются неотъемлемыми элементами глобальной экономики, заодно с экономическими эмбарго, дипломатическими миссиями, обменом дарами и демонстрацией силы на самом высоком дипломатическом уровне.