13 черных кошек и другие истории

И. Фукалова Возьмемся за руки Из зарубежного блокнота

С чего начать рассказ о нитях, крепко связывающих нашу страну, наших советских людей со всеми уголками земного шара?

Передо мной на рабочем столе большая стопка писем. Из многих стран. Так вот с чего начать рассказ?

Может быть, мне начать рассказ с этого пожелтевшего листка, ставшего похожим на пергамент?

Письмо датировано 1905 годом и адресовано не мне, а моему деду — участнику русско-японской войны. Дед отдал мне это письмо вместе со своими старинными книгами. И по тому, как торжественно он передал мне этот листок, я поняла, что дед хранил письмо всю жизнь и оно ему очень дорого.

Вот несколько строк: «Когда зацветет дикая яблоня — пробьет и твой час. Я приду за тобой. Тако».

Помню, я спросила деда:

— Почему он тебе писал, ведь вы же воевали?

Дед сурово посмотрел на меня и сказал:

— Тако помог мне бежать из плена.

Черноглазый японец Тако, такой же солдат, как и мой дед, понимал чудовищность и гнусность той войны и помог бежать из неволи моему деду.

Внуки Тако, японские ребятишки из Хиросимы, — это их письмо лежит у меня на столе — тоже не хотят войны. Вот что они пишут:

«Мы — из Хиросимы, города печали. Много лет прошло с тех пор, как американская атомная бомба взорвалась над нашим городом. Но и по сей день лучевая болезнь уносит людей. И с каждой новой жертвой миллионы японцев все решительнее заявляют: «Не хотим новой трагедии Хиросимы!»

Мы создали общество «Оридзуру», что значит «Бумажный журавль». Мы ходим по улицам и говорим прохожим: «Мы — из «Оридзуру». Собираем деньги на памятник детям, погибшим от атомной бомбы. И люди никогда не отказывают нам.

С давних времен в Японии существует поверье: человек, который сделает из бумаги тысячу журавликов, будет счастлив. Как жаль, что это только легенда! Те, кто и сейчас умирает от лучевой болезни, сделали уже не одну тысячу бумажных журавлей… Мы горячо любим вас, люди советской страны».

А. вот письмо из далекой Гвинеи. Гвинейская пионерка Бинту Макало пишет: «В Гвинее живут тысячи мальчиков и девочек, которые, как и советские ребята, с гордостью называют себя пионерами. Самые маленькие, кому от семи до десяти, носят алые галстуки, постарше носят желтые галстуки. А самые старшие пионеры носят зеленые галстуки. Вы спросите, что означают эти цвета? Они означают цвета национального флага Гвинейской республики. У нас есть свои законы. Их десять».

Я не буду перечислять все законы гвинейских пионеров. Назову некоторые из них, которые мне особенно понравились: «Пионер — друг и брат детей всего мира. Пионер помнит о тех, кто погиб за свободу. Пионер заботится о национальном благе. Пионер отважен. Пионер всегда в хорошем настроении».

Письмо Бинту Макало заканчивается словами: «Всегда готов! Всегда вперед и никогда назад!»

…Живет в нашем Советском Союзе милая девочка Оксана Костюченко. Долгое время девочка была больна и прикована к постели. Потом она смогла передвигаться. Но только на костылях. И вот эта девочка узнает о греческом патриоте, борце за свободу Манолисе Глезосе, которому грозит смерть. Ей очень захотелось его спасти. И она стала собирать подписи людей, которые требовали освобождения Глезоса. На костылях больная девочка обошла сотни квартир и собрала тысячи подписей. Она отправила их в Афины — греческому правительству. Об Оксане Костюченко, ее прекрасном отзывчивом сердце узнали ребята всей земли. Они пишут Оксане письма.

Их адрес краток: «Город Братск, защитнице Манолиса Глезоса — Оксане Костюченко». Одна алжирская патриотка написала Оксане: «Думать о других — ваш характер. Заботиться о других — ваш характер. Жить для других — ваш характер».

…Однажды среди пассажиров парижского метро и на улицах города появились необыкновенные пришельцы. Были среди них и украинцы в расшитых рубахах, и кубинцы в широких шляпах, и вьетнамцы в шелковых куртках. Это были не настоящие украинцы, вьетнамцы, кубинцы, а французские ребятишки, которые устроили праздник — карнавал дружбы народов. Пионеров во Франции называют «отважные».

У отважных есть песня. Там есть такие слова:

В немецком городе Веймаре, где все дышит стариной и поэзией, я и натолкнулась на этих веселых, беспокойных мальчишек.

Я приметила их, когда, отчаявшись найти нужную улицу, уставшая, присела на крыльце какого-то дома.

Они подошли. Все очень разные и в то же время похожие. Сказали свои имена: Герт, Карл, Йохем.

— Не подумайте, что мы любопытны и следим за вами. Но в нашем городе любой приезжий на виду. И когда вы стали поспешно переходить с одной улицы на другую, мы решили, что вы не просто гуляете, а заблудились…

На другое утро я снова увидела их. Они стояли у подъезда гостиницы и приветствовали меня как старую знакомую.

Герт сказал, показывая на маленький ромбик у отворота куртки:

— Мы из отряда Вильгельма Телля. Скажите своим друзьям, если они увидят мальчика или девочку с таким значком, пусть смело обращаются к ним за любой помощью.

Мальчиков и девочек с ромбиками встречали мы все три дня, пока жили в Веймаре. Они ходили за нами поодиночке и группками. Их бесхитростное милое внимание, их наивное опасение, что мы можем заблудиться, трогали до слез.

Перед отъездом мы позвали ребят из отряда Вильгельма Телля к себе. Герт рассказывал об отряде и о том, почему они его так назвали.

— Вильгельм Телль был очень добрый и справедливый. Он всегда был с теми, кто в нем нуждался.

От слов Герта веяло горячей верой в то, что Вильгельм Телль жил, боролся, дышал. Поэтому никто из нас и слова не проронил, что Вильгельм Телль никогда не жил, это — литературный герой знаменитой драмы Шиллера.

Более того, нам захотелось рассказать о нашем гайдаровском Тимуре. О том, что тысячи советских девчонок и мальчишек с гордостью носят имя тимуровец. Нам захотелось подарить этим ребятам книгу «Тимур и его команда». Мы запросили наше посольство. Книга пришла в Веймар, когда мы уже были в Дрездене. Об этом известил нас письмом сам Герт. На листке бумаги он нарисовал мужественного воина с луком и мальчишку в современном костюмчике.

Так, видимо, Герт побратал Вильгельма Телля и Тимура.

Ее зовут Патриция. Но ребятам непонятно это имя, и они зовут ее Пепа. Она появилась в нашем доме недавно. Отец ее русский, мать — итальянка. Во время войны отца Пепы фашисты вывезли в Германию, затем он попал в Италию. Недавно эта семья приехала в Советский Союз.

Пепа еще очень плохо говорит по-русски. Может, поэтому она мало разговаривает с ребятами и держится в стороне.

Она появляется во дворе с маленькой коляской, в которой чинно сидят разноцветные, глазастые куклы. Она позволяет их трогать и пеленать, но девочки замечают, как взгляд ее в это время становится беспокойным и тревожным. Дедушка Петров, сосед Пепы по квартире, так; объясняет ребятам:

— У нее было капиталистическое детство. Подождите, пообвыкнет и будет так же голосить, как вы, неугомонные.

Однажды я очень удивилась. Я увидела в руках одной девочки, Тани Федосеевой, куклу с голубым капроновым бантом в рыжих волосах. Раньше эта кукла всегда сидела в центре Пепиной коляски.

Позднее мне рассказали вот какой случай.

Была страшная гроза. Она налетела внезапно. В этот час Таня Федосеева была очень далеко от дома. Впрочем, ливень ее не пугал: на ней были надеты теплая фуфайка и плащ. И она шла, весело напевая. И то, что не ходили трамваи, на которых за двадцать минут можно примчаться домой, даже радовало ее.

И вдруг под тополем Таня увидела маленькую девочку в легком платье.

— Пепа? — удивилась Таня. — Почему ты здесь? Заблудилась?

У Пепы дрожали губы, и уж не разобрать было: то ли дождь, то ли слезы текли по ее лицу. Таня накрыла ее плащом. Пепа дрожала всем телом. Таня сняла с себя фуфайку и укутала Пепу.

А трамвай все не шел, и улица была пустынной. Наконец на дороге показался какой-то грузовик. Таня остановила его и усадила Пепу. Самой ей сесть было некуда: в кабине, кроме Пепы, теснилось еще трое малышей. И шофер, как бы извиняясь перед Таней, сказал:

— Уже час ребят развожу. Ливень-то какой… Транспорт не ходит.

Домой Таня добралась перед самым маминым приходом. Сырое насквозь платье, туфли она спрятала на вешалке. К вечеру у нее поднялся сильный жар. Мама уложила ее в постель, поставила к ногам горчичники, напоила чаем с малиной. Таня бредила. Сквозь жар и что-то похожее на сон Таня услышала стук в дверь, потом увидела огромный букет цветов у своей кровати и смуглое лицо Пепиной мамы.

А Танина мама, бледная и встревоженная, повторяла:

— Иначе Таня поступить не могла…

И Пепина мама, хоть и плохо знала по-русски, все поняла, потому что она крепко поцеловала Таню в горячий, влажный лоб.

А затем наступил день, солнечный и светлый, когда Таня после болезни вышла на улицу. Первой, кого она увидела, была Пепа. Девочка радостно лепетала, мешая русские и итальянские слова.

Она протянула Тане куклу, самую любимую, самую красивую, с голубым бантом в рыжих волосах.

Это был обыкновенный пятый класс. Он ничем не выделялся в школе. Он не был пятым «а» и даже пятым «б», а был пятым «д».

О пятом «д» говорили:

— Так, середнячки.

Но однажды… На большой перемене Сережа Трифонов достал из портфеля завернутый в газету завтрак. Кусая булку, просматривал газету. Он часто таким образом знакомился с тем, что делается в мире. И вот ему попалась на глаза одна маленькая заметочка, набранная мелким шрифтом. Она потрясла его. Он прочитал раз, другой. Потом перочинным ножичком вырезал заметку и послал по партам.

К концу уроков весь класс прочитал ее. В заметке говорилось, что один американский священник покупает детей у родителей, которым трудно живется. Недавно он купил девочку по имени Анна-Мария из одного западногерманского города. Мать Анны-Марии в отчаянии, но возвратить дочь не может, потому что семья бедствует.

Обычно на последнем уроке пятиклассники начинали скрипеть партами, шушукаться, складывать книжки минут за десять до конца урока.

Сегодня они сидели безмолвные и притихшие. Удивленная учительница, когда прозвенел звонок, недоумевая, вышла из класса.

Еще некоторое время ребята сидели молча.

Потом Сережа стал за учительский стол.

— Мы ее выкупим.

— А где возьмем деньги? — загалдели все.

— Будем собирать металлический лом, — сказал Сережа. — Бумагу.

— Пузырьки, — подсказал кто-то.

— Медицинскую ромашку…

— Целебные ягоды…

Ребята разложили тетрадки и стали считать, сколько можно выручить денег, если они обойдут все дворы, закоулки и пустят в дело все ржавые кровати и кастрюли, склянки и пузырьки, выщиплют все загородные луга и поляны с целебной травой. Навыка в таком подсчете ни у кого не было, ребята волновались, ссорились, но упорно считали.

Потом кто-то грустно произнес:

— Но мы ведь не знаем, сколько он запросит за Анну-Марию…

Сережа сообразил:

— Нужно создать денежный резерв.

— Как?

— Нам дают деньги на завтраки… Так вот — мы откажемся от завтраков.

И класс прогудел:

— Откажемся!

— Откажемся от театра и цирка, — продолжал Сережа.

Немного помолчали, но потом класс опять прогудел:

— Откажемся!

— Откажемся от мороженого…

На этот раз молчали долго. А сластена Наташка часто-часто моргала глазами.

Но когда все потом закричали «Откажемся!», она тоже закивала головой.

…Темно на улице. Погасли огни в школе, и только на втором этаже, в пятом «д» светились окна.