13 черных кошек и другие истории

Белка

Это была не настоящая белка, что живет в тайге и питается орехами, а собачка — белая, с черными крапинками, которую мы назвали Белкой. Наш шофер Валентин купил ее в деревне за пятьдесят копеек и принес в лагерь. Она тогда была трехмесячным щенком и бойко гонялась за воробьями, что слетались к нашему кострищу, чтобы подбирать разные крошки и крупинки.

Шофер Валентин из консервной банки сделал для нее кормушку, а Светлана сходила в деревню за молоком. В углу палатки мы сделали для Белки из старого ватника уютное гнездо, чтобы ей было тепло и мягко, чтобы ветром не продувало.

После ужина мы забрались на ночлег в спальные мешки и погасили свечку.

Настала тишина. Вдруг слышу: кто-то ползает около меня и мешок теребит. Пошарил в темноте — под руку попала Белка. Не понравилось ей, должно быть, одиночество, и она пошла бродить по палатке.

Я притянул собачку к изголовью. Она ловко забралась в мешок и оказалась у меня в ногах. Пусть, думаю, спит в мешке. Маленькая — не помешает. От нее даже теплее ногам стало.

Ночь прошла спокойно. Утром, позабыв, что у меня в ногах «квартирантка», я нечаянно ее побеспокоил, а может быть, и ногой придавил. А она как цапнет меня за ногу! Зубы-то у нее материнские, острые, как иголки. Не помню, как я из мешка вылез. Обиделся даже на Белку, вытащил ее и хотел в наказание на улицу выкинуть, а она, недолго думая, схватила меня за палец. До крови прокусила. Я и выпустил ее из рук. Она шмыгнула за ящик с продуктами и затаилась.

Мы успели позавтракать, а Белка все еще сидела за ящиком.

— С голоду умрет, — забеспокоилась о ней Светлана.

— А пусть не кусается, — сказал я.

— Вы ее не обижайте, — ответила Светлана и подошла к ящику. — Помогите лучше ящик отодвинуть.

Общими силами мы отодвинули от стенки палатки тяжелый ящик. — И что же? Белка, свернувшись клубочком, крепко спала и не проснулась даже, когда мы ящик отодвинули. Светлана взяла ее на руки и вынесла из палатки к кормушке.

Белка понюхала молоко, есть не стала, а на кормушку залаяла.

— Ты вымыла кормушку? — спросил шофер Валентин.

— Нет, — ответила Светлана. — А зачем ее мыть?

— Из немытой посуды никакая хорошая собака есть не будет, — объяснил Валентин. — Да и молоко ей надо свежее. Вчерашнее-то прокисло.

Первый маршрут

Весна затянулась, но мы не стали ждать, когда просохнет земля, и решили пробираться на юг.

Целый день у нас заняла погрузка продуктов, горючего, инструментов, палатки и всего необходимого для далекого путешествия в Саянскую тайгу.

Верх кузова грузовой машины мы обтянули брезентом, чтобы не попадала пыль и чтобы нас не мочило дождем.

Вот шофер завел мотор, и мы уселись по местам. С песнями выехали из деревни и стали пробираться по трудной весенней дороге. Все ямы грязью затянуло. Шофер правил наугад. Машина тряслась и подпрыгивала.

Всем было весело. Невесело было только Белке. Она сидела на коленях у Светланы и тревожно вертелась.

В одном месте так сильно тряхнуло, что Светлана привскочила и ударилась головой о крышу. Белка выпала у нее из рук и мигом вскарабкалась на мешки, которые лежали у самого борта.

— Белку держите! — испуганно крикнула Светлана и застучала в кабину шофера, чтобы он машину остановил. Собака оказалась на самом краю. Еще толчок и… Я на лету поймал ее за задние лапы.

Освободив плетеную корзинку от разной мелочи, мы водворили туда неспокойную собачонку.

Часов пять тряслись мы по отвратительной дороге. У иного шишка на голове, иной язык прикусил. Я до крови разбил себе плечо о стойку. У всех головы разболелись. Пытались песни петь, но не пелось. А о маленькой пассажирке мы и совсем забыли. Светлана вспомнила о ней наконец и спросила:

— Что с Белочкой? Поглядите, товарищи.

Володя Борзунов, самый длинноногий из нас, встал, согнувшись дугой, заглянул в корзинку и отвернулся.

— Что молчишь? Подай сюда корзину, — тревожно сказала Светлана.

Володя молча исполнил ее просьбу. Светлана погладила неподвижно лежащую в корзинке собачку и обеими руками стала стучать в кабину.

— Опять остановка, — проворчал шофер Валентин. — Посредине подъема остановили. Что случилось?

— Белочка умерла! — со слезами на глазах ответила ему Светлана.

Шофер вылез из кабины, натянул на лоб фуражку и проговорил:

— Ну и выбрось ее из корзины на дорогу.

— Как выбрось? — запротестовала Светлана. — Закопать надо.

— Давайте лопату, — согласился шофер, зная, что от Светланы не отвяжешься, если она что задумала.

Кто-то подал Валентину лопату.

Светлана осторожно спустилась с корзиной на грязную дорогу. Вынула из корзинки собачку и бережно уложила ее на траву на обочине дороги.

Всем жаль было, что так мало попутешествовала с нами наша Белка. Шофер Валентин начал рыть ямку. Вдруг Белка пошевелила лапками.

— Да она живая! — крикнула Светлана.

Белка встала, фыркнула, да как бросится в придорожные кусты!

— Ну вот! — проговорил недовольный шофер. — Навела Светлана панику. Ничего не сделается с твоей Белкой.

— Почему с моей? — возразила Светлана. — Почему не с нашей? Ведь сам ее принес из деревни, а сейчас отказываешься…

Я полез в кустарник. Белка стояла у куста колючего боярышника и передними лапами теребила землю.

Белка показывает зубы

Мы продвигались к тайге медленно. Частенько приходилось чинить разрушенные весенним паводком мосты, исправлять дорогу.

Постепенно Белка освоилась с положением путешественницы и уже не пыталась выскакивать из машины, как это было в первый день. Росла она у нас прямо на глазах, вытянулась, но похудела сильно, хотя наедалась досыта. Худела она от жадного любопытства и бесконечной беготни на привалах. Все ей хотелось узнать, все было очень интересно.

Выпрыгнет из травы кузнечик и полетит, мелькая красными подкрыльями, — Белка за ним. Кузнечик опустится в траву, Белка — раз лапой! Кузнечик поднимается и дальше летит. Собака до тех пор за ним гоняется, пока не поймает.

Заметив эту Белкину склонность, я стал дрессировать ее на ловле кузнечиков. Прижмет она лапкой кузнечика к земле, я дам ей сахару кусочек. У меня были свои соображения на этот счет. Я знал, что в тайге на кузнечиков хариусы клюют хорошо. Я и решил готовить себе помощницу по ловле живой насадки. У собаки глаза острее, чем у меня.

Когда отряд останавливался около поселков, Белка затевала игры с кошками и собаками, с гусями и ягнятами, пыталась даже с коровами играть, но у нее обычно ничего путного не выходило. Кошки ее царапали, собаки кусали, гуси клевали, ягнят защищала матка, а коровы просто с недоумением поглядывали на нее, махали хвостами и отходили в сторону. Отвяжись, дескать, глупая.

Светлана страшно боялась, чтобы не обидели ее любимицу. Когда уходила из лагеря, наказывала, чтобы без призора никуда не отпускать собаку. Валентин же поступал как раз наоборот. Старался стравливать Белку с домашней скотиной.

— Злее будет, — объяснял он. — Нам сторож нужен, а не комнатная игрушка.

В отсутствие Светланы Валентин занимался дрессировкой.

— Белочка! Иди ко мне, позанимаемся, — ласково подзывал он к себе собаку, а та, не чувствуя подвоха, доверчиво подходила к рукам. Валентин дергал ее за хвост, перевертывал через голову. Белка сначала визжала от боли, а потом начинала бросаться на своего «учителя», лаяла, рычала. Валентин, делая вид, что боится ее, убегал, а Белка за ним. Иногда он доводил ее до того, что самому приходилось спасаться в кабине машины.

В одной деревне, где нам пришлось пробыть с неделю, — шофер машину чинил, — ребятишки, да и взрослые, в свободное время развлекались с козлом. У козла один рог был сломан в драке. Вся шерсть залеплена репьями и разными колючками.

Ребята махали у него перед мордой палками и дразнили:

— Васька! Васька! Табаку надо?

Козел, пригнув голову к земле, гонялся за обидчиками. Они горохом рассыпались от него во все стороны, залезали на плетни, заскакивали во дворы.

Белка спокойно лежала у палатки и наблюдала за игрой. Один мальчишка, не успевший улизнуть от козла, побежал в нашу сторону. Рассерженный козел так саданул его своим единственным рогом, что мальчик кубарем подкатился к Белке и заревел. Белка молнией бросилась на козла. Только репьи полетели.

С той поры козел Васька стал далеко обходить нашу палатку.

Белкина хитрость

Отряд ехал дальше. Березовые колки уже оделись в яркие зеленые покровы. Прилетные птицы сидели на гнездах. Дорогу перебегали суслики. Хотя по утрам было еще холодновато, но ожили тучи комарья и мошкары.

С утра до вечера мы тряслись в машине, а вечерами останавливались на околицах редких поселков или прямо в степи у речек и ставили палатку.

Наш лагерь осаждали собаки, свиньи, козы. Их привлекали корочки хлеба, кости и прочее, что оставалось от ужина, и, конечно, Белка, которая готова была играть со всеми, кто ее не обижал. По ночам она забиралась спать в палатку. И палкой ее на улицу не вытуришь. Никак мы не могли приучить ее сторожить наш сон. Может быть, потому, что хозяев у Белки было много и каждый учил ее по-своему.

Если вечером Валентин выпроваживал Белку из палатки, она ласкалась к Светлане, а та жалела ее. На улице, дескать, холодно — простынет, заболеет, комары заедят.

Хотя с трудом, но мы уговорили Светлану, чтобы она меньше жалела непокорную собачонку. Но и из этого ничего не получилось. Выставишь ее на ночь на полянку, застегнешь палатку на все крючки, так что комар не проберется, а утром, глядишь, Белка преспокойно спит у кого — нибудь в изголовье. Долго не могли понять мы, как собака по ночам в палатку забирается. И только случай раскрыл нам Белкин секрет.

Стояли мы однажды на окраине большой деревни. Целый день у палатки толпились любопытные. Им было очень интересно, как это мы, обыкновенные люди и на цыган не похожие, спим в палатке, в каких-то мешках, на костре еду варим, даже пельмени стряпаем, блины жарим!

Белка любила ребят, и она им нравилась. Целыми днями она носилась с ребятами по полянке. Поймает, бывало, какого-нибудь карапуза за рубашонку, тот заревет с перепугу, а Белка довольна, и ребятам весело.

Но не всегда эти игры были безобидными. Иногда, не желая того, ребята обижали Белку. Однажды рогаток наделали — резинки им дал наш же шофер Валентин — и давай в Белку гальками стрелять. Вначале она все это принимала за шутку и с веселым лаем бегала от своих преследователей, но когда получила первый удар галькой по спине, обиделась, юркнула в палатку и забилась под брезент к задней стенке, где находится окно.

Самый маленький, но отчаянный стрелок подобрался сначала к окошку и открыл стрельбу крупными гальками прямо в помещение палатки, наугад, чтобы выгнать собаку из-под укрытия. Зазвенели кастрюли и кружки.

— Ой! Посуду перебьет! — крикнула Светлана и побежала за палатку, чтобы отогнать озорника. В этот момент Белка просунула морду из-под брезентовой стенки, схватила мальчика за штанишки, а шофер Валентин приподнял полу палатки и втащил его в палатку.

Дали ему в наказание два-три шлепка, и он как стрела помчался по улице деревни и рогатку потерял.

— Хитрая! — проговорил шофер Валентин. — В дверь не пускают, так она под стенкой себе лазейку сделала, как кролик. И нас перехитрила и того стрелка.

Собака в банке

Белка никогда не лезла к столу, когда мы обедали. Она знала по горькому опыту, как опасно раньше времени подходить к обедающим. Ей за такие дела доставалось от шофера Валентина.

Мы ели, а нос собаки щекотали приятные-приятные запахи. Но близок локоть, да не укусишь. Белка издали глядела на нас и облизывалась.

Закончив обед, мы прибирали и мыли посуду. И только после этого Светлана наливала в Белкину кормушку еду и подзывала собаку.

Однажды, не дождавшись очереди, Белка нашла жестяную банку из-под свиной тушенки и принялась вылизывать жирные остатки. Банка высокая, а самое вкусное на дне, и Белка засунула туда всю голову до ушей. Все вылизала и стала освобождаться от банки. Но не тут-то было! Крепко-накрепко вцепились жестяные заусеницы в голову собаки и держали ее как в тисках. Она пятилась, каталась по траве, ползала. Банка позванивала, Белка жалобно пищала, но писк ее слышался глухо, как из опрокинутого ведра.

Нам вначале было смешно, а затем стало жаль собаку. Видим, что без посторонней помощи ей не освободиться. Тогда шофер Валентин отогнул плоскогубцами колючие края банки, и Белка очутилась на свободе.

С той поры пустые консервные банки стали для Белки страшным пугалом.

Кузнечики

Все реже и реже встречались населенные места, и, наконец, мы въехали в тайгу. На западной стороне в знойной дымке вырисовывалась горная гряда — Солгонский кряж.

Дорога, если можно назвать дорогой заброшенную тропу, по которой мы ехали, потянулась среди холмов, заросших лиственным лесом. С этого времени в течение трех месяцев мы не видели ни одного хвойного дерева, ни единой нашей северной уральской елочки, ни единой сосенки.

Тайга на отрогах Саянских гор не похожа на дремучие леса севера. Кто бывал в уральской тайге, тот знает, что там «ель, сосна да мох седой», да пихтарники покрывают древние горные увалы. Малейшее дуновение ветра — и хвойная тайга живет. Шумят раскидистые кроны деревьев, поет темно-зеленая тайга. В сосновых борах всегда красноватый полумрак. Под ногами трещит валежник. На низких местах заросли подлеска — чахлых кустарников, кривоствольных черемух, свилеватых березок. Лохматые кочки покрыты клюквой. На высоких местах брусника, в ельниках черника и голубика.

В Саянской тайге далеко не так. Горы похожи на Уральские, но покрыты исключительно лиственным лесом. Стоят столетние березы, прямые и стройные, с белоснежными стволами. Над головой сплошной светло-зеленый шалаш — солнышка не видно. Изредка встречаются лиственницы — великаны в четыре обхвата. Стоят они как сказочные богатыри, леса охраняют.

Даже сильный ветер не в силах оживить безмолвие лиственного леса. Если в сосняке он шумит в мириадах мелких хвоинок-иголок, то в листьях берез только мягко шелестит.

В лиственных лесах нет подлеска. Деревья старые, высокие и мелкие, молодые переплетаются листвой снизу доверху, сливаются в труднопроходимые заросли. Трава здесь высокая, дикие медвежьи дудки толщиной в запястье, папоротники выше человеческого роста с большими ажурными листьями. И везде цветы: крупные, яркие, но без запаха.

По берегам речек, на горелых местах, густые малинники, смородинники. Встречаются холмы, обросшие багульником. Если ночевать среди багульника, можно отравиться его ядовитым испарением.

Лиственные деревья, такие, как береза, в воде почти не гниют, а на воздухе быстро превращаются в труху. Лежит, например, толстый ствол упавшей через речку березы, кажется, что он совсем цел. Попробуйте наступить на него — сразу провалитесь. У него цела только берестяная оболочка — кора, а нутро трухлявое.

Саянские горы хранят в своих недрах неисчислимые богатства. Здесь есть все: и нефть, и уголь, и драгоценные камни, и металлы. На разведку полезных ископаемых и был направлен наш отряд.

У геологов началась полевая практика, а для нас с Белкой — охрана лагеря и рыболовный сезон. В горных холодных речках водится много хариусов. Эта вкусная жирная рыба была большим подспорьем в нашем питании.

В первый же день по приезде в тайгу мы с Белкой наловили кузнечиков и отправились на поиски рыбы. Набрели в тайге на светлый ручеек и пошли вниз по течению, в надежде дойти до его впадения в какую-либо реку или в озеро. По пути попался небольшой омуток шириной метра в два, глубиной по колено. Омут кишел рыбой, крупные хариусы при нашем появлении бросались из стороны в сторону, но ручей был слишком мал и выхода для рыбы не было.

Я торопливо размотал леску, насадил на крючок кузнечика. Насадка не успела и воды коснуться, как ее жадно схватил крупный хариус. Следующий был еще крупнее — не меньше килограмма весом. Леска оборвалась, рыба шлепнулась в воду, а Белка прыгнула за ней. Затем выскочила из холодного как лед омута и стала носиться по берегу, чтобы согреться.

Я обудил весь омуток. Попало семнадцать хариусов и все большие. В лагерь их нес — руку оттянуло.

Вечером ели замечательную уху и Белку не забыли.

Пополнив запас кузнечиков, я решил лечь спать пораньше, чтобы не проспать утренний клев. К изголовью спального мешка я на ночь ставил корзину с необходимыми вещами. Таким образом, у меня под рукой всегда были стеариновые свечи, спички, бинты, нож, табак, обрезки резины и береста для растопки, нитки, шнур, одним словом, все, что может понадобиться.

Развернув спальный мешок, я подвинул поближе корзинку и начал уже раздеваться, как меня зачем-то вызвали из палатки. Когда я возвратился, то корзинка оказалась опрокинутой, вещи валялись на раскрытом мешке и около него, а из своего угла лукаво выглядывала проказница Белка.

Я быстренько все привел в порядок и влез в мешок. Усталость за день взяла свое — я быстро уснул и увидел сон: сижу будто в крапиве, а она меня больно жалит. Пытался кричать, а голоса нет. С большим усилием проснулся, весь в поту. В первую минуту не понял даже, что уже не сплю, так как наяву по мне бегали какие-то букашки.

Зажег свечку и вылез из мешка. Огляделся. Само собой, что в палатке никакой крапивы не было и не могло быть. Задул свечу и снова улегся. Только стал забываться, как по всему телу поползли мурашки, а в плечо как будто иголка вонзилась. Оборвав три застежки, я пулей вылетел из мешка. Проснулся Валентин.

— Чего вам не спится? — проворчал он. — Что потеряли?

— Бегает кто-то, — отвечаю я.

— Где бегает?

— В мешке у меня.

— Померещилось. В палатке тараканов нет.

— Хуже, — говорю. — Кто-то до крови укусил.

— У вас плохие нервы. Гасите свет.

Устроился я поверх мешка, но такая же история: задумаешься, вот-вот уснешь, вдруг кто-то защекочет, и сна как не бывало.

Пытался спать на спине, вниз лицом, вертелся с боку на бок — и все зря. По телу продолжали ползать какие-то надоедливые козявки.

Вышел из палатки и забрался в кузов машины, где под старым брезентом и доспал ночь.

Проснулся от утреннего холодка и вошел в палатку. У моего мешка сидела Белка и ловила… кузнечиков.

Припомнил, что накануне мы с Белкой наловили их полную коробочку. Кузнечики шуршали в коробочке и привлекли к себе любопытную собачонку. Разыгравшись, она уронила корзинку, где лежала коробочка, распустив кузнечиков по спальному мешку. А они не только прыгают и бегают, но и кусаются, крепкими стригущими челюстями травинки перекусывают, — что им стоит человеческую кожу прокусить.

Белка научилась плавать

У Белки завелись блохи.

— Надо мыть! — предложил шофер Валентин.

— У нас таза нет, — заявила Светлана. — В чем ее мыть-то?

— А ты бы с собой мраморную ванну захватила, — пошутил Валентин и посоветовал: — Выкупай в реке.

Светлана приготовила мыло, мочалку, кликнула Белку и подтащила ее к реке. Собака, почувствовав под лапами воду, заартачилась, стала биться, визжать, кусаться. Она вспомнила, как «обожглась» ледяной водой в речке в первый день выхода на рыбную ловлю. Вырвалась от Светланы и побежала. Но ее перехватил Валентин, а от него не вырвешься.

Валентин забрел в реку по колено и отпустил Белку. Та быстро-быстро зашевелила лапами и поплыла к берегу. Светлана встретила ее, намылила, смыла мыльную пену и отпустила.

Вместо того, чтобы обсушиться на солнышке, Белка давай валяться в грязи. Досыта навалявшись, влетела в палатку на спальные мешки. С трудом ее поймали, и снова пришлось мыть.

— Что с ней делать? — недоумевала Светлана. — Отпустишь, а она опять выпачкается.

— Держи на руках, пока не высохнет, — пошутил Валентин.

Наконец нашли выход из положения — засадили собаку в пустой кузов машины и закрыли сверху брезентом…

И началась ежедневная возня. Купались мы каждое утро. Белка не отставала. Она обычно первой с разбегу плюхалась в воду, а затем без разбору — трава ли под ногами или земля — каталась на берегу. Мы уже не рады были, что научили ее плавать.

Однажды, когда мы купались, Белка чуть не утопила меня. Во время переезда на новое место мы так запылились, что решили остановиться у реки и выкупаться. Разделись — ив воду. Белка тоже с нами.

Переплыв реку, мы отдохнули немного на песочке и поплыли обратно.

Белка бегала где-то в кустах и, увидев нас на середине реки, кинулась вдогонку. Течение было быстрое. Я старательно выгребал к своему берегу. Белка догнала и забралась мне на спину. Я нырнул, она отстала. Но как только мои плечи снова оказались над водой, она снова залезла на меня, причем не на плечи, а на голову.

Нырять было рискованно. Я мог бы утопить собаку. Хорошо, что скоро добрались до мелкого места, и я пошел бродом.

Товарищи шутили и смеялись, а мне было не до смеха. Собачонка острыми когтями у меня всю шею исцарапала.

Молодые бородачи

У молодых геологов есть дурная привычка — отращивать во время летних экспедиций длинные бороды. Смешно бывает глядеть на таких «лесных братьев», когда они съезжаются в город после полевого сезона. Иному и двадцати пяти лет нет, а у него торчит клочьями борода.

Один оправдывается тем, что борода — это признак «мужской красы», другой считает ее признаком солидности, третий утверждает, что так принято, что это традиция.

Очень плохая традиция! Просто лень бриться в тайге. Надо воду кипятить, мыло разводить, бритву править, зеркало иметь и прочее. Да и в тайге, дескать, кто видит небритого?

Некоторые в нашем отряде тоже было решили не стричься и не бриться до осени и вскоре обросли, как древние таежные пни.

Я и сам поддался этой «моде». Сперва брился ежедневно, потом через день, через неделю, в конце концов даже бритвенные принадлежности растерял.

Один лишь шофер Валентин не забывал о своем туалете. Каждый день по утрам он уютно устраивался в своей кабине у походного зеркала и брился. Валентин проходил военную службу во флоте и привык; к чистоте, подтянутости. Носил флотский бушлат, фуражку с белыми кантами, чистил ботинки и даже в походных. условиях ухитрялся гладить брюки.

Зло ворчала на бородачей Светлана, а Валентина в пример ставила.

— Эх, вы! А еще геологи! — говорила она. — Посмотрите на Валентина. Он не студент, не геолог, а культурней вас в тысячу раз.

— Что понимает шофер в геологии? — отшучивались бородачи. — В тайге без бороды и геолог не геолог.

— Вы дикари! — возмущалась Светлана. — Валентин лучше вас всех.

— Брось, Света! Он бреется, чтобы тебе понравиться…

Эти шутливые намеки или что другое, но что-то повлияло на Валентина, и он изменил своей хорошей привычке — стал бриться раз в неделю. У него на подбородке, как и у всех, защетинилась колючая борода.

Раз вечером, лежа в спальном мешке, Валентин разыгрался с Белкой. Он закрылся с головой в мешке и кричал по-петушиному, Белка прыгала над ним, лаяла. Он протягивал руку, чтобы поймать ее и втащить в мешок. Белка отскакивала и не давалась. Изловчившись, он все-таки сцапал собаку за переднюю лапу и притянул к себе. Она лизнула его в щеку, наткнулась на колючую бороду и как ошпаренная вылетела из палатки.

С того вечера Белка не подходила ни к одному из бородачей, ничего не брала из их рук, злобно на них рычала. А мы почти все были с бородами!

Светлана радовалась, что в борьбе за культуру в отряде она неожиданно нашла себе настойчивого товарища.

Валентин первым не выдержал их натиска и снова стал аккуратно бриться. Его примеру последовали и остальные. Отряд помолодел. Белка по-прежнему стала ласковой со всеми.

Случай на рыбной ловле

В тайге мы диких зверей не боялись. Даже медведя. При встречах, в малинниках с мишкой — такие встречи не были редкостью — он всегда первым улепетывал от нас. В вершинах деревьев хоронилась рысь. Это очень опасная, злобная лесная кошка, но мы ее редко видели, а если не видишь, не замечаешь врага, то и страха нет. Только осторожность не забывай.

Мы любовались красавицей Саянских гор — дикой козочкой. Удивительно, как она бегает почти по отвесным скалам! Резвится на таких кручах, которые доступны разве только ей да горному орлу.

Встречались нам и олени маралы. При встрече с человеком этот благородный олень как молния пересекает дорогу и без шума скрывается в лесу. Непонятно, как он не путается в лиственных зарослях своими ветвистыми рогами.

В тайге много гадюк. Идешь, бывало, по болоту, устанешь и вот заметишь высокое сухое местечко, решишь отдохнуть, но сразу нельзя садиться ни на сушину, ни на камень — гадюки тоже любят такие сухие места, чтобы на солнышке греться. Несмотря на жаркие летние дни, мы носили грубые кожаные ботинки. Даже на привале у костра. остерегались ходить босиком. Вдруг потревожишь гадюку, а она и укусит. В условиях тайги, за тысячу километров от больницы, это могло кончиться смертью.

В одной из горных речек мы с Белкой по обыкновению удили рыбу.

По каменистому дну катилась бойкая лесная речка, в прозрачной воде заманчиво играли хариусы.

Когда я вытаскивал крупную рыбину, Белка на нее никакого внимания не обращала, зная, что такая добыча не для нее. Когда же попадал маленький, она на лету пыталась его схватить. Я снимал рыбешку и отдавал ей. Белка иногда так умильно смотрела мне в глаза… что я невольно закидывал леску ближе к берегу, чтобы выудить мелочь.

Стал накрапывать дождик. Я забросил удочку в последний раз. На Белкино счастье, попал маленький харюсок. Белка рванулась было к нему, но вдруг зарычала. По камню, почти рядом со мной, ползла большая гадюка. Белка бросилась на нее и стала бить по голове передними лапами. Гадюка вытянулась. Я пинком ноги сбросил ее в воду.

По дороге домой я половину рыбы скормил своей спасительнице.

Змея в мешке

По утрам, после подъема, каждый из нас свертывал в трубку свой спальный мешок и складывал его в чехол. А шофер Валентин иногда ленился это делать.

— Я в маршруты не хожу, — оправдывался он. — Вечером опять надо мешок развертывать.

Мешки в чехлах мы складывали поленницей в угол. Дежурный выметал березовым веником мусор, в палатке становилось просторно и чисто. Только неубранная постель Валентина портила вид нашего жилья.

— Даже маленькие ребята заправляют свои постели, — возмущалась Светлана, — а ты не хочешь, такой большой дядя. Свою машину чистишь, моешь, костюм чистишь, а живешь в палатке как плохой квартирант.

Валентин не слушал Светлану. Может быть, насмешек боялся. Будут говорить, что он делает это, чтобы Светлане понравиться.

Однажды мы оставили его с Белкой охранять лагерь, а сами ушли в горы рыть шурфы. Вечером при возвращении еще издали услышали неистовый лай собаки.

— Она, товарищи, нам сигналы подает, — сказала Светлана, — чтобы не заплутались.

Действительно, здесь возможно заблудиться даже рядом с палаткой. Со всех сторон обнимала нас тенистая, почти непроходимая тайга. Березняк был настолько густ, что мы с большим трудом продирались между белоснежными стволами, ноги обвивали кацие-то ползучие растения.

Шли гуськом. Передовой мял траву при помощи кайла, задние сверялись с компасом. Через каждые пятьдесят шагов передовые менялись, так как долго идти впереди одному никаких сил не хватало.

Мы вышли к речке и спустились к ее руслу.

В походах по тайге мы часто использовали для пути речные русла*. Хотя и ноги мокрые, и вода холодная, но шагать по воде все-таки легче, чем тащиться по буйным зарослям. Да и очень интересно брести водой. Идешь передовым, а у тебя из-под ног выскакивают серебристые хариусы.

Белка обычно чуть не за километр нас встречала, когда мы возвращались из тайги, а на этот раз и палатку увидели, а собаки нет.

«Что-то случилось, — подумал я. — Не медведица ли в гости пожаловала?»

Подошли вплотную. Собака лает в палатке, а шофер Валентин в кабине сидит.

— От кого в кабине прячешься? — спросили Валентина.

Он осторожно приоткрыл дверцу и предупредил:

— А вы не храбритесь. Белка взбесилась.

— Не может быть!

— На спальный мешок накинулась. Хорошо, что не на меня… Успел спрятаться. Укусит, знаешь ли… А в тайге докторов нету…

Светлана подбежала к палатке.

— Белочка! Ты взаправду с ума сошла, собачка?

Рассмешила нас Светлана. Такая большая, а говорит как маленькая. Забыв осторожность, я тоже подошел к палатке^ — Белка стояла над спальным мешком Валентина и злобно лаяла.

У меня мелькнула догадка. Схватил я за углы спальный мешок и выволок из палатки.

Из мешка выползла гадюка.

Подружки

Маршрут был тяжелым. Лазая по камням, мы сбили коленки. Как огнем жгли кровавые мозоли на ногах. Лица наши были исхлестаны колючим боярышником.

Поднявшись на последнюю гору перед лагерем, мы далеко на берегу петляющей речки увидели нашу палатку. Около нее вился дымок, он манил нас на отдых. Но все так устали, что перед последним переходом решили сделать привал. Сбросили с плеч рюкзаки с образцами, раскупорили последнюю банку консервов, открыли термос.

Подкрепившись едой, я прилег на край обрыва и взглянул вниз, в узкую речную долинку, где виднелись каменные обнажения. Я увидел стадо диких коз. Белка заметила их раньше меня и уже мчалась прямо к стаду. Я с интересом стал наблюдать, что же будет дальше.

Козы, почуяв неизвестного им зверя, ринулись наутек и скрылись, затерялись среди скал. Но одна козочка не успела убежать. Она встала в оборонительную позу, пригнувши голову к земле, совсем как домашняя коза, когда та защищается от собаки.

Белка, вместо нападения, упала перед козой на спину и стала махать лапами. Коза легонько боднула Белку и побежала. Белка за ней. И началась веселая безобидная игра двух зверьков — дикой козочки и сибирской дворняги.

Вот козочка вскочила на камень. Белка, не умея лазать по скалам, подбежала к подножию и залаяла. Коза мотнула красивой головой и спрыгнула к своей подружке. Они вбежали в березник, и их не стало видно.

Мы пришли в лагерь без Белки — так она к нам и не возвратилась. Появилась в палатке ночью, усталая, мокрая, по-видимому, издалека бежала по росистой траве.

В полночь меня разбудил подозрительный шорох за палаткой. Слышалось какое-то странное бормотанье. К тому же в тайге плакала, как ребенок, какая-то неизвестная мне птица. Я зажег свечку. В углу проснулась Белка. Она повела ушами и выбежала из палатки. Послышалась беготня, возня. Затем все стихло.

Уснуть я больше не мог. Когда сквозь полотно палатки стало пробиваться солнце, я заметил две тени, которые носились за палаткой. Я пригляделся к силуэтам и увидел, что впереди бегала Белка, а за ней — дикая коза. Что было всего интереснее, так это то, что коза держала в зубах деревянную поварешку, случайно оставленную нами после ужина за палаткой.

Проснулась Светлана.

— Ой! Кто-то с поварешкой бегает. Утащит в тайгу.

Я вышел из палатки. Коза с поварешкой юркнула в кусты, и Белка за ней убежала, но вскоре на мой зов вернулась и поварешку принесла.

— Молодец, Белка! — похвалил я ее. — Давай сюда поварешку!

Белка вильнула игриво хвостом и снова убежала в тайгу.

Домой вернулась она к обеду и без поварешки.

— Подружке подарила, — сказал шофер Валентин.

В дебрях тайги

Добравшись по звериной тропе до одной из порожистых речек, мы на пригорке поставили палатку.

За рекой высилась крутая, в березовых зарослях, гора, за ней, еще выше, — другая, а дальше — горные гряды, одна величественнее другой. Горные вершины, покрытые вечными снегами, поднимались выше облаков.

Нам предстояло, оставив лагерь под охраной двух-трех человек, отправиться дальше километров за сто на один из далеких горных кряжей.

Одни предлагали взять с собой собаку, другие были против.

— Она в маршруте только мешать будет, — протестовала Светлана. — Для нее продукты придется нести. Она в первый же день так измучается, что на руках потащите… А на медведицу напоретесь?

Белка обязательно с медвежатами затеет игру, как в прошлый раз с диким козленком.

— Ну и что?

— Белка будет играть, а медведица медвежат защищать. Лагерь тоже надо охранять. Представьте, что к палатке подкрадется зверь. Без собаки его и не услышишь. А Белка обязательно голос подаст.

После короткого спора Белку оставили при лагере. Остались мы со Светланой и Володей, который накануне сбил ноги и в дальний поход идти не мог.

Проводив товарищей, мы занялись хозяйством. На случай дождя вокруг палатки выкопали канавки, натаскали сухих дров, перемыли посуду, выхлопали пыль из спальных мешков. Володя Борзунов затосковал.

— Зря они не взяли меня с собой, — сказал он. — У меня ноги совсем не болят.

— У тебя не ноги, а настоящие ходули, — смеясь, заявила Светлана. — Длинные, и с чего им болеть?

— Я и говорю, что не болят. Смозолил маленько.

— Меньше бы бегал по тайге, — сказала Светлана. — А то за тобой не угонишься. Теперь дома посидишь.

— Ладно. Посижу дома, а завтра не удержите. Хоть на ближнюю высотку, да схожу обязательно…

Володя — длинный, русоволосый, самый молодой в отряде. На его мальчишеском лице едва пробивался пушок. Светлана была ему по плечо и когда разговаривала, то глядела на него снизу вверх.

Ночью было душно. Где-то совсем рядом выл зверь. Мы всю ночь не гасили свечку и по очереди дежурили.

Утро выдалось хмурым. Парило. Чувствовалось приближение грозы.

После завтрака Володя возобновил свой вчерашний разговор.

— Не могу я без дела сидеть. Недалеко бы куда-нибудь сходить, а то, ей-богу, стыдно.

— Правильно, пожалуй, — неожиданно поддержала его Светлана. — Сходим вон на ту гору. Там, наверное, есть интересные отложения. К обеду дома будем.

Володя со Светланой налегке отправились в маршрут.

С непонятной настойчивостью с ними рвалась бежать Белка. Пришлось мне держать ее, пока геологи не скрылись в тайге.

К обеду я нажарил консервов с рисом, вскипятил кофе. Но нам с Белкой пришлось обедать вдвоем. Наши товарищи не пришли к обеду.

Вечером разразилась гроза. Молния сверкала беспрестанно. Раскаты грома сливались в один сплошной грохот. Дождь лил такими потоками, что казалось — вода вытеснит воздух и дышать будет нечем.

Ураганный ветер трепал палатку, она ходила ходуном, крыша ее трещала и прогибалась. Белка лежала у меня в ногах и дрожала. В палатку вбежал бурундук и полез в ящик с продуктами, а она даже не взглянула на зверька. Вдруг угол палатки резко опустился мне на голову. Свечка потухла. По спине захлестала вода.

С пучком веревки и с топором я выбрался из-под мокрого тяжелого брезента и заметил вырванный из земли кол с угловой веревкой-растяжкой.

Исправив повреждения, я зажег в палатке свечку. Пришлось подмоченные продукты перетаскивать на сухое место. Я устал, прилег на чей-то мешок; и уснул как убитый… Известно всем, как хорошо спится во время грозы. Не знаю, сколько времени я спал. Меня растормошила собака.

— Чего тебе, Белка?

Собака схватила меня зубами за штаны и потянула из палатки.

По крыше все еще барабанил дождь, но ветра не было. Гремело где-то далеко. Гроза была на исходе. Я выглянул в ночную темень. Белка бросилась в кусты и призывно залаяла.

«Наконец-то, — обрадовался я, — идут мои геологи домой», — и шагнул вслед за собакой. Она забегала вперед, возвращалась, снова тянула дальше в мокрую тайгу. И дотянула до большой лиственницы. Под укрытием густых ветвей лежал человек. Это был наш шофер Валентин, который напросился сходить с геологами в маршрут вместо Володи.

— Что с тобой?

— Разбился… Домой шел… гроза застала. Не мог дойти до лагеря.

В палатке при свете свечи я увидел, что все лицо у Валентина залито кровью. Левый глаз заплыл.

Уснуть он по-настоящему не мог. Засыпал, кричал во сне и просыпался. А я до рассвета и глаз не сомкнул.

Солнце взошло на ясном безоблачном небе. Я развел костер и приготовил завтрак. Выполз на свет и Валентин. Первый его вопрос насмешил меня.

— Как по-твоему, — спросил он, — неужели у меня на лице останутся шрамы?

— Чудак! — ответил я. — Берегись, чтобы у тебя столбняка не было, а шрамы — ерунда. Да Белку поблагодари. Если бы не она, мог бы погибнуть.

У Валентина оказалась разбитой щека, выбит зуб, повреждена коленная чашечка, на спине ссадина.

— Они, как козы, карабкаются по горам, — рассказывал о геологах Валентин. — Поднялись один за другим на скалу, а я тоже за ними полез. И свалился. Сперва не больно было, а потом… сам знаешь. Хотели провожатого дать — отказался. Не мог же я сорвать поход. Как добрался до лиственницы, уже не помню.

— А где Светлана с Вовкой? — спросил он немного погодя.

Что я мог ему ответить?

— Не знаю, — сказал я. — Ушли на ближнюю гору. Гроза, вероятно, застала. Скоро должны прийти.

— Плохо, — проговорил Валентин.

— Не маленькие, — сказал я. — Найдут днем домой дорогу. Они все-таки геологи.

— Это камешек в мой огород, — обиделся шофер. — Согласен, что я плохой скалолаз. А через речку как они перейдут? Слышишь, как шумит?

Я вышел на берег. Небольшая светлая речушка превратилась в грозный поток. По ней, как щепки, неслись вырванные с корнем деревья. Мутные валы бились о прибрежные камни, вздымая целые фонтаны брызг.

После тревожной ночи потянулся тревожный день. Мы сидели на берегу, кричали, заставляли лаять Белку. В нескольких местах развели дымные костры, но Володя со Светланой как сквозь землю провалились.

Вечером вода в речке несколько спала. Я попытался перебраться на ту сторону вплавь, но не мог доплыть и до середины потока. Меня снесло за километр от места. Из воды выбрался в синяках и ссадинах.

Настала вторая бессонная ночь. Мы с Валентином до утра жгли костры и прислушивались.

На свету Белке удалось переплыть поток. Я махнул ей рукой и крикнул:

— Белка! Ищи! Там! Светлана!..

Собака скрылась в зарослях.

И второй день прошел в тревоге. Ведь геологи отправились в маршрут без продуктов, а ягодами не много напитаешься.

На закате солнца я набил рюкзак продуктами, взял медикаменты, термос с горячим кофе, компас, длинную веревку и вышел на берег.

— Ты что задумал? — тревожно спросил Валентин.

— Искать товарищей. Ждать их сил больше нет.

К концу веревки я привязал камень и бросил через речку. Камень несколько раз обернулся вокруг прибрежной березки. Я потянул — крепко держится. Тот конец, что был у меня в руках, я закрепил на своем берегу. При помощи такого малонадежного приспособления мне удалось перебраться на ту сторону.

Я шел по тайге. Было тихо и тепло. Березовые леса купались, как в золоте, в свете вечерней зари. Кругом посвистывали рябчики.

Пока светло, я решил дойти до той высотки, куда направились Володя со Светланой, и уже оттуда начать поиски. Чтобы самому не заблудиться, через каждые десять шагов пришлось делать на деревьях затесы, примечать выходы пород, деревья с разбитыми молнией вершинами.

Вскоре я отыскал свежий шурф, остатки размытого дождем кострища. Развел свой костер. Вскипятил чай. Поужинав, прилег у тлеющих углей и стал прислушиваться к таежным шумам.

Вот где-то треснула ветка — значит, проходит сторожкий зверь. Что-то сорвалось в вершине кедра и с шуршанием летит вниз. Поднимаю голову, и меня по лбу больно ударяет кедровая шишка. Значит, какой-то грызун лакомится кедровыми орехами. А может быть, вверху гуляет рысь? Я с опаской поглядел в вышину и подбросил в костер сухие ветки.

Клонило ко сну. Задремал немного. Вдруг послышался лай собаки. Померещилось, может быть? Нет! Лай повторился резче и ближе. Мокрая и грязная — только глаза сверкают, кубарем подкатилась ко мне Белка.

Мигом я собрал свои пожитки, раскидал костер, погасил головешки и пошел за своим четвероногим проводником. Вначале Белка повела меня обратно по той же дороге, по которой я уже шел, и только недалеко от речки свернула в сторону.

Днем трудно ходить по тайге, а в ночное время и подавно. Хотя светила луна, но тусклые лучи ее не пробивали плотную листву деревьев. Я натыкался на бурелом, падал в ямы, но спешил за собакой.

Деревья несколько поредели, под лунным светом блеснула вода. Белка привела меня на берег знакомой речки километрах в пяти выше нашего лагеря.

Почти у самой воды, прислонившись к упавшему дереву, сидели Светлана и Володя.

Первой к ним подбежала Белка и лизнула в лицо Светлану. Я с радостью заметил, что они живы, но крепко спят. Стал тормошить. Первой очнулась Светлана и обняла собаку. Проснулся Володя. Хотел встать на ноги, но не смог. Снова свалился на траву и захрапел.

Я быстренько развел костер, распотрошил рюкзак, подогрел кофе. Светлана выпила несколько глотков и снова уснула в обнимку с Белкой.

Утром хотя с большим трудом, но мы благополучно дотянулись до лагеря.

После крепкого отдыха геологи рассказали, что с ними произошло в тайге.

На высотке, куда намечен был их маршрут, они задержались до вечера, и тут их застала гроза… Идти в лагерь было невозможно. Схоронялись под навесом скалы и переночевали. Утром, нагрузив тяжелыми образцами рюкзак, направились домой. Впереди шагал Володя. Он изредка вынимал из футляра компас, клал его на блокнот и сверялся с азимутом. Шли по прямой линии целый день, но ни речки, ни лагеря найти не могли. Пришлось вторую ночь проводить в тайге. Питались смородиной. Сварили грибной суп без соли. Утром пошли дальше. И тогда Володя случайно обнаружил в блокноте бритвенные лезвия, которые отводили стрелку компаса. Из-за этого геологи сделали крюк не менее чем в пятьдесят километров. Ориентиры были потеряны, и теперь даже с верными показаниями компаса было трудно найти дорогу к лагерю.

В тот день в тайге их нашла Белка и вывела на берег речки, но переправиться через нее у геологов уже не было сил. Так, без костра, уставшие и голодные, они забылись в тяжелом сне.

Белка в капкане

В конце лета мы спустились с гор и вышли из тайги в Хакасские степи. Здесь встретилось нам много неожиданностей.

Тайга избаловала нас сухим березовым топливом, где можно было, не вставая с места, разжечь костер, а в степи нет леса, нет и дров. В первый же вечер мы оказались в затруднительном положении — надо ужин варить, а кругом ни единого кустика, одна трава. Недалеко от лагеря я увидел какие-то заросли и отправился туда с Белкой в надежде что-нибудь набрать для костра.

Подошли ближе. Растет незнакомая мне не то трава, не то особый сорт конопли выше человеческого роста. Белка забежала в заросль, с визгом выскочила обратно и завертелась на одном месте. На вершинах растений, как у конопли, были крупные семена. Я решил попробовать на вкус, что это такое. Осторожно сорвал до десятка зернышец и положил в рот. Как вцепятся эти зерна мне в язык! Оказалось, что это не конопля, а дикая сибирская крапива, жгучая как огонь. У меня три дня болел распухший язык.

Набрав сухих, прошлогодних стеблей крапивы, развели мы костерок и все-таки ужин сварили.

В Саянах мы всегда разбивали лагерь на берегах речек. Там их множество. А здесь пришлось примоститься рядом с лужей, покрытой зеленью.

В тайге горизонты были сжаты березником, а здесь неоглядные степные просторы. Я обратил внимание на то, что склоны редких и небольших холмов окрашены в малиновый цвет.

— Это ягоды, — объяснила Светлана.

— Не может быть! — усомнился я.

— Говорю вам, что ягоды! Я ведь сибирячка. Хорошо знаю. Белка, побежим за ягодами! — позвала она собаку, и они вперегонки побежали к ближнему красному холмику.

Было любопытно, что это за ягодная россыпь, и мы все пошли за Светланой.

Я глазам своим не верил! Весь холм был сплошь покрыт крупными кистями костяники.

На обратном пути к палатке мы неожиданно наткнулись на небольшое озеро, скрытое от глаз в траве. Было слышно, как в воде играет рыба.

Вечером мы с Белкой отправились на рыбную ловлю.

Берега озера оказались болотистыми. Я все озеро обошел, но никак не мог подобраться к воде, чтобы закинуть леску, пытался пройти через болотину бродом, но через два-три шага так засосало ноги, что я с трудом освободился от тины. Дальше пробираться было рискованно.

Я сел недалеко от озера на травку, а Белка пустилась шнырять в камышах.

«Близок локоть, да не укусишь! — с огорчением думал я. — Надо делать «выхода», а из чего сделаешь, когда деревьев нет?» Вдруг послышался жалобный вой Белки. Подал голос:

— Белка! Назад!

Собака еще жалобней завыла. Затем в камышах послышались возня, ворчанье, приглушенный лай.

«Со зверем борется», — подумал я и поспешил собаке на выручку.

Через просвет в камыше увидел я у самой воды сырую кочку, на ней деревянный обрубок, а рядом Белку. Она билась и визжала. Задняя лапа ее была захвачена стальным капканом.

До кочки метра полтора, а добраться невозможно — мешала зыбучая трясина. Я смерил глубину удилищем и дна не достал.

Что же делать? Если немедленно не освободить собаку, она лапы лишится, а то и совсем погибнет у меня на глазах. Но чтобы забраться на кочку, надо иметь жердь, кол, а где это взять?

«Палатка! — вспомнил я. — Она ведь на кольях стоит, большая, колья длинные». Я побежал к лагерю. Бросил удилище, корзинку, снял ватник.

Скорей, скорей! Вот и палатка. Когда отвязывал от заднего кола веревку, у меня дрожали руки, перед глазами стояла несчастная Белка. Я перерезал веревку ножом и выдернул кол. Палатка опустилась.

Не обращая внимания на угрожающие крики шофера Валентина, отдыхавшего в палатке, я освободил и передний кол. Побежал к озеру.

Обессиленная собака глядела на меня тусклым взглядом и уже не скулила. Я быстро перебросил колья на кочку, перебрался к Белке, освободил ее из капкана и бережно понес на сухое место. Прибежал Валентин.

— Что за шутки! Зачем палатку уронил?

— Белка в капкан попала! — объяснил я Валентину.

Всяк кулик на своем болоте велик

На границе Хакасской автономной области есть большое озеро Белое. По нему плавают камышовые острова. На них гнездятся и выводят птенцов тысячи разных птиц. Нежно крякая, плавают утки, низко над водой со свистом носятся сизые селезни, с характерным курлыканьем перелетают через озеро журавли, кричат кулики, гуси, чайки, гагары и другие водоплавающие, которым нет числа.

Крупная рыба прячется от птичьего гама на двадцатиметровую глубину. На удочку с берега ловится мелочь: чебак, окуньки. Последние берут только на земляного червя, а доставать его около озера очень трудно, так как прожорливые птицы уничтожают всех жучков и червячков.

Железной лопатой я «перепахал» десятки кочек на болоте и нашел только до пятка красных червей.

Нас с Белкой утро застало на озере. Я удил рыбу, а она бегала по берегу, отгоняя от него плавающих чирков. Увидит стайку у прибрежной травы, со всех ног туда несется. Утки отплывают, Белка бросается в воду — и за ними, а они — в камыши. Сконфуженная охотница вылезает на берег, отряхивается — во все стороны брызги летят. Замечает другую стайку — и сломя голову за ними!

Я поймал окунька и переменил насадку. Поднялось горячее солнце и стало бить прямо в лицо. Чтобы не испортились червяки, я жестяную банку с ними спрятал за себя, в тень, и продолжал наблюдать за поплавком. Вот он дрогнул и медленно пошел в сторону. Левой рукой я взял удилище, а правой, не оборачиваясь, стал доставать из банки червяка. Вдруг кто-то как стукнет по руке! Да так больно, что я с криком отдернул ее от банки, а из левой удилище отпустил. Клюнувшая рыба — должно быть, была крупная — оттащила удилище от берега и потянула в камыши.

Я быстро повернулся, чтобы узнать, кто же так больно дерется. Над банкой стояла и шипела длинноносая птица. Я поднял банку, а в ней ни одного червяка. Вместо того, чтобы улететь, разбойный кулик повел на меня атаку. К месту боя прибежала собака.

Кулик грозно встретил нового врага. Он устрашающе распушил перья и цапнул собаку между глаз. Та с перепугу сунулась мне под ноги, а кулик убежал в болото.

Вдали от берега, как поплавок, маячил кончик удилища. Я хотел сплавать за ним, да не успел — рыба утащила его в камыши. Я с горечью проговорил:

— Эх, Белка, Белка! Окунь у нас удилище спер, кулик червей сожрал, перепугал нас с тобой до полусмерти, побил. Плохими мы с тобой стали рыбаками.

Воры

Мы никогда не прятали ни молотки, ни топоры, ни посуду. Спокойно оставляли на ночь котлы. На веревках сушились белье, ватники. Когда же выбрались к населенным местам, беспечно относиться к имуществу стало уже нельзя. В одной из деревень потерялся топор, у шофера стащили никелированную мыльницу, которой он очень дорожил, у меня пропала с веревки выстиранная майка.

Приехали мы в поселок, на станцию Кемчуг. Молодежь разошлась кто куда. У палатки остался я с Белкой.

Вечером ко мне заглянул один из местных старичков. Поздоровался и говорит:

— Надо бы от входа-то подальше переложить шурум-бурум.

— Почему?

— Кто его знает. У нас пришлый народ.

— Со мной собака.

— Вижу. Хорошая собачка. Да долго ли ее стукнуть…

Старик таких ужасов наговорил, что мне даже жутко стало.

Перед тем как ложиться спать, я все более ценное перенес в глубь палатки.

Не спалось. Казалось, что кто-то бродит около палатки. Вставать и выходить не хотелось — моросил мелкий дождь.

Забеспокоилась Белка. Вдруг слышу:

— Не вытащить. Давай ножик. Перережем. — И угол палатки опустился мне на голову.

Я поднял стенку, собака нырнула в отверстие, и раздался крик. Я выбежал из палатки. Белка вцепилась в ногу молодого парня, а он орал от боли.

На шум прибежал народ из ближних домов. Парня связали.

— Отпустите! — умолял связанный. — Это не я, а Гришка придумал.

— Какой Гришка?

— Ас железной дороги убежал который. Мы только попугать хотели, побаловаться. Как собака выскочила, сам-то Гришка скрылся, а меня оставил.

— Побаловаться, значит, захотели?

— Ага! С вечерки шли. Выпили маленечко. Гришка и говорит: «Уроним палатку? Поглядим, как мужик перепугается». Развяжите… пошутили.

Хороши бы мы были с Белкой, если бы проспали такую шутцу!

На следующий день мы сняли палатку и погрузились на машину, чтобы оставить негостеприимный поселок.

Проводить нас вышел знакомый старичок.

— Если бы не я, — сказал он, — не видать бы вам кое-какого добра… Вчера я слышал мельком, что ребята что-то придумывают, и пришел предупредить, чтобы вы были начеку… А собачка у вас хорошая! Молодая, видать, а верткая. Такую собачку обухом не пришибешь.

Последний маршрут

Настала осень. Листья деревьев и желтая трава по ночам стали покрываться колючим инеем.

Мы спешно выбирались на тракт, чтобы по нему доехать до города. Машина с трудом поползла по избитым проселочным дорогам. Постоянно мы застревали в непролазной грязи. Продвигались вперед не больше двадцати километров в сутки и донельзя измучились.

Проехав по тракту с сотню километров на восток, мы остановились отдохнуть у околицы небольшого поселка. Поставили палатку и легли спать.

Проснулись в полдень. Вылезать из теплых спальных мешков не хотелось — на улице было холодно. Иней в тот день уже не растаял, а лежал на земле сплошным белым налетом.

Вставать все-таки пришлось. Запалили большой артельный костер. Согрелись и пообедали.

— А Белка где? — спохватилась Светлана. — Сбежала, что ли?

— Лежит в палатке, — ответил шофер Валентин. — Звал, не выходит. Должно быть, крепко укачало за дорогу.

Светлана накрошила в кормушку хлеба, залила супом, позвала:

— Белка! Обедать!

Из палатки, потягиваясь, вышла собака, понюхала еду и ушла обратно на свое место.

— Попробуй дать ей сахар или колбасу, — посоветовал Валентин. — Увидишь, не откажется. Забаловали мы собачонку.

Белка отказалась и от колбасы и от сахара. Стало ясно, что собака наша заболела.

Через день собрались ехать дальше. Для больной на дне кузова устроили мягкую постель, уложили собаку и закрыли ватником.

Шофер нажал на стартер. Мотор не заводился.

— Володя, слезай! Ручку крутить.

Вначале Володя, а потом и все по очереди крутили ручку, но машина не подавала признаков жизни.

— Дело дрянь, — сказал Валентин. Он открыл капот, потом полез под машину. Что-то там покрутил, затем вылез. Надвинул на лоб фуражку и пробурчал:

— Конец. Наша старушка угробилась окончательно.

Пришлось разгружаться и снова ставить палатку.

Шофер ушел на тракт, чтобы на попутной машине доехать до города и пригнать за нами другую машину. Начался наш многодневный вынужденный отдых.

В полдень показалось солнце и немного потеплело. Белка выползла из палатки, отыскала высокое местечко и улеглась. К лагерю подошел какой-то черноволосый человек в замасленном пиджаке. Белка даже не повернулась в его сторону.

— Я здешний кузнец, — сказал незнакомец. — Увидел дымок за поселком и решил заглянуть ради интереса.

Через несколько минут мы уже сидели с ним около Белки и мирно беседовали. Он обратил внимание на собаку. Спросил:

— Почему такая тоскливая? Болеет, что ли?

Я подтвердил его предположение.

— Как лечите? — спросил кузнец.

— Никак не лечим, — ответил я. — Не знаем, как лечить. Она никогда в тайге не хворала. Выехали из тайги поближе к деревням — и раскисла собака.

Кузнец без опаски присел перед Белкой на корточки, пощупал нос, открыл пасть, провел ладонью по спине. Белка, ц удивлению моему, совершенно спокойно отнеслась к бесцеремонному осмотру, как будто понимала, что делается это для ее же пользы.

— Что у ней? нетерпеливо спросил я.

— Чума.

— Это опасно?

— Нет. Только собаке нужен покой, уход, тепло чтобы было. А у вас… какой же может быть уход? К ветеринару надо везти собачку. У вас своя машина. Поезжайте в район к ветеринару.

— Да машина у нас испортилась. Ждем другую.

— Куда отсюда поедете?

— Сперва все вместе в город, а затем в разные стороны. Кто в Томск, кто на Урал…

— Не выдержит собака дороги… Ладно, что-нибудь придумаем. Кузнец простился и ушел.

Мы больше недели ждали Валентина с новой машиной. Белка не поправлялась.

Кузнец за это время приходил несколько раз. Приносил для Белки какие-то порошки. Раза два приводил с собой своих ребятишек: мальчика восьми лет и пятилетнюю девочку. Девочка угощала Белку сахаром, та отказывалась.

Когда приехал шофер, Белка, к нашей радости, первой встретила его и в этот день поела немного.

Мы снимали палатку, сослужившую нам последнюю службу, а Белка вдруг исчезла из лагеря. Пришлось искать. Я нашел ее на берегу колхозного пруда. Она лежала, поджав лапы, и глядела в воду. Я вернулся к свернутому лагерю, подобрал уже брошенное мною удилище, нашел банку с червями и прибежал на пруд. Белка в прежнем положении лежала на берегу.

Я выудил несколько ельчиков и скормил Белке. На руках унес ее от пруда. Это была наша с ней последняя рыбная ловля.

У машины с заведенным мотором ожидали нас товарищи по путешествию. Среди них стоял кузнец и что-то горячо доказывал.

— Вы послушайте только, что он предлагает! — набросилась на меня Светлана.

— Что предлагает?

— Чтобы Белку мы у него оставили.

— Я не в первый раз об этом говорю, — спокойно промолвил кузнец. — Вы будете трястись на машине несколько суток, в распутицу. Дороги у нас не ахти какие. Собака ослаблена болезнью. Не выдержит. Погибнет. Я старый охотник. Всю жизнь держал собак и знаю, что говорю. Если не желаете, чтобы ваша собака погибла, оставьте у меня. Я ее выхожу. Если на будущее лето кто из вас заедет в наши края, пусть снова берет Белку в тайгу.

Мы вынуждены были согласиться с предложением кузнеца.

Сели в машину, кузнец устроился в кабине с шофером, и мы въехали в поселок. Остановились у дома кузнеца. Из ограды выбежали ребята.

— Папа! Где же Белочка? — спросил мальчик.

— Где собачка Белочка? — повторила сестренка.

— Здесь, — ответил отец, вылезая из кабины.

Мы прощались с Белкой, с нашей самоотверженной спутницей, с нашим четвероногим другом. Жаль было расставаться с нею…

Светлана из рук в руки передала Белку кузнецу.

Заморосил мелкий дождик с крупой. Машина медленно пошла по тракту.

Не хотелось говорить. Мы долго глядели, как на обочине дороги. стоят мальчик и девочка. Перед ними — наша Белка.