13 черных кошек и другие истории

Библиотека

Из дверей медресе (религиозной мусульманской школы) Муса вышел чинно. Он медленно прошел по улице, но как только свернул за угол, сразу закинул за плечо холщовую сумку с тетрадками, сдвинул тюбетейку на затылок и побежал.

Через два квартала Муса остановился и задумался. Чем же заняться? Идти домой, в тесный и душный подвал, не хотелось.

И мальчик зашагал, поминутно оглядываясь по сторонам. Ничего интересного вокруг на улице не было. Вывески давным-давно прочитаны.

Муса остановился перед большой стеклянной витриной, где была выставлена сверкающая на солнце горка сахара. На нее Муса смотрел сколько раз и даже спорил с сестрой Зейнаб, можно ли съесть столько сахара в один день. Муса считал, что вполне возможно.

Но стоять у витрины жарко и бесполезно: сколько на сахар ни смотри — во рту сладко не станет.

Куда бы пойти? В мясной лавке, в будке сапожника, у квасного киоска он бывал не раз.

А вот что это за серый дом с вывеской над входом? На ней крупными буквами написано «Библиотека». Здесь Муса никогда не бывал.

Мальчик потопал ногами, сбивая с ботинок пыль, и шагнул в прохладный подъезд. Темный коридор привел Мусу к высокой белой двери. Она была приоткрыта, и мальчик заглянул.

Какая большая комната! И какая чудная: совсем без стен. Вместо стен — книги. С черными, коричневыми, синими корешками, они стоят плотным строем, лежат на полу, теснятся на столе. Сколько их? Пожалуй, и за неделю не сосчитаешь.

Муса навалился на дверь, и она, скрипнув, широко открылась. Мальчик влетел в комнату и остановился перед столом, заваленным книгами.

За столом сидел человек в синей тужурке, в очках, с густой бородой. Он поднял голову и кольнул Мусу острым взглядом.

— Чем обязан за удовольствие видеть вас, молодой человек?

— Я… я просто зашел… посмотреть.

— Сюда не заходят просто. — Бородатый человек скривил рот в улыбке. — Вы, верно, интересуетесь литературой? Может быть, вы даже библиофил?

— Что? — не понял Муса.

— Библиофил — значит любитель книг. Итак, что вас больше всего интересует? Классическая литература или современная? Проза или поэзия?

— Дяденька, — пробормотал Муса, ошеломленный потоком непонятных слов, — можно мне посмотреть хоть одну книжечку?

— Покажи руки!

Мальчик послушно положил руки на стол ладошками вверх. Бородатый ударил по ним тяжелой книгой. Муса вскрикнул и бросился к двери.

— Прочь отсюда! Ишь, тоже, выискался книголюб! Лезут всякие грязнолапые.

…Муса бежал до самого дома. Запыхавшийся, спустился он в подвал.

Мать укоризненно спросила:

— Где ты пропадал? Зейнаб давно уже вернулась.

Муса не ответил, забился в угол и молчал до тех пор, пока не лег в постель спать.

— Мама, купи мне книг.

— Не до них нам, сынок. Спи.

— Вот еще выдумал! — проворчал отец. — Книг накупить, библиотеку устроить, а на обед вместо супа книги подавать…

Муса увидел сон. Будто он снова пришел в библиотеку. Книги толстые и тонкие, в разноцветных переплетах соскочили с полок и окружили его. Они раскрывали страницы, шелестели ими, а потом стали плясать под веселые звуки гармоники-тальянки с колокольчиками.

На другой день Муса вернулся из школы раньше обычного, выгрузил из сумки и карманов на стол целую кучу бумажек. Здесь были цветные обертки от чайных плиток, серые бумажные обрезки, тетрадные листочки. Вооружившись иголкой и ниткой, мальчик принялся сшивать листки.

— Что ты делаешь? — спросила Зейнаб.

— Дрова рублю.

— Не шути! Я серьезно спрашиваю.

— А ты разве не видишь, что я делаю?

— Вижу. Сшиваешь. А зачем?

— Узнаешь потом.

Когда была готова первая тетрадка, Муса развернул ее и начал что-то писать. Он трудился старательно, высунув язык. Поздно вечером мальчик поставил тетрадку на полку.

Утром, когда брат еще спал, любопытная Зейнаб открыла тетрадку и стала читать. В тетрадке неровным и крупным почерком Мусы была написана сказка о веселом бедняке, который перехитрил двух богачей. Ее когда-то давно рассказывала мать.

— Зачем ты переписал сказку, Муса? — спросила Зейнаб.

— Как зачем? Это книга. Я напишу ее, и у меня будет целая библиотека.

— Но ведь сказку ты не сам придумал. Разве так делают книги?

— Конечно, не так, — подумав, ответил Муса. — Но это первая книга. Потом я буду придумывать сам.

— Только правду пиши.

Шли дни. Вечерами Мусу нельзя было выманить на улицу. Он, как прикованный, сидел за столом над своими самодельными тетрадками и писал.

Через неделю Зейнаб увидела на полке еще две маленькие книжечки и прочитала их. В первой рассказывалось о школе, о товарищах по классу, во второй — о том, что Муса видел на улице. Все это было известно Зейнаб — и мясная лавка, и сапожник, и сахарная горка в витрине, но, написанное на бумаге, все это казалось необычным.

— Ну как? — спросил Муса. — Все тут правда?

— Да, — ответила Зейнаб. — Пиши еще.

— Нет, больше не буду. Знаешь, напиши лучше сама.

— Я? — изумилась сестра. — Ты умеешь, ты и сочиняй.

— Так не годится, Зейнаб, все я да я. Скажут, какой Муса хвастун, вся библиотека из его книг. Напиши что-нибудь и ты.

— Сказала, не буду! Отстань.

Однако Муса не отставал. Несколько дней он просил сестру написать книгу. Зейнаб не поддавалась ни на какие уговоры. Не помогло даже обещание отдать ей воскресную порцию сахара.

Как-то Муса поймал сестру во дворе и сказал:

— Ладно, не можешь, не пиши. Сделаем по-другому. Ты мне расскажешь о чем-нибудь. Хорошо?

— Ну и что?

— Я это запишу в книжку, а имя на ней твое поставлю. Идет?

— И сахар отдашь?

— Возьми, не жалко.

— Ладно. Только что же тебе рассказать? Вот как я куклу на улице нашла?

— Давай.

Вскоре на полке появилась еще одна тоненькая тетрадка в цветной обложке, на которой крупными буквами было написано: «Зейнаб».

— Теперь у меня своя библиотека, — гордо сказал Муса. — Пусть все приходят читать. Пусть берут книги, мне не жалко.

…Так вышли в свет первые книжки Мусы Джалиля, будущего замечательного советского поэта.

За отрядом

Качался седой ковыль. В окно стучал кривыми лапами старый карагач.

В этот глухой предрассветный час по грязной улице села зачмокали копыта. У домика Залиловых остановился конь, и с него тяжело спрыгнул всадник. Он провел кнутом по бычьему пузырю, которым было затянуто окно, и приглушенно сказал:

— Эй, партийный секретарь, выходи!

Коренастый, широкий в кости Ибрагим легко вскочил и вышел. В комнату ворвался ветер. Муса спустил с нар босые ноги, пробрался к дверям и заглянул в щель. В лунном свете блестел мокрый круп коня. Лицо всадника закрывали ветци карагача. Муса уловил обрывок фразы:

— Идут… у балки…

Ага, догадаться нетрудно. Снова кулацкая банда рыщет по степи поджигает и грабит села, убивает коммунистов.

Всхрапнул конь. Послышался удаляющийся топот. Мальчик юркнул на нары, закрыл глаза.

Ранним утром на площади собрались вооруженные жители села — бойцы самообороны. Они ждали отряд из Шарлыка, о котором сообщил Ибрагиму вчерашний всадник.

Люди поеживались на пронзительном ветру, дымили пахучим самосадом. Муса волчком крутился вокруг бойцов. Одному принес уголек из печки — дал прикурить, другому поправил ремень, третьему просто улыбнулся.

Мальчик незаметно пробрался к стенке дома, где стояли винтовки, и схватил одну из них. Поправив на вихрастой голове старый картуз, он скомандовал себе:

— Раз! — винтовка взлетела вверх. — Два, три! — и винтовка оказалась у плеча. Ствол холодил щеку. — Раз, два, три! — винтовка замерла у ноги, звякнув затыльником о землю.

— Ишь ты, ловко! — заговорили вокруг. — Сразу видно — старый служака.

У мальчика разгорелись щеки, он все быстрее и быстрее проделывал ружейные приемы. Он так увлекся, что не заметил, как сзади подошел Ибрагим и взял у него винтовку.

— Раз, два… — прокричал Муса, нелепо взмахнув пустыми руками.

— Три, — заключил Ибрагим под общий хохот бойцов.

— Послушай, Ибрагим, — сказал Муса, когда утих смех, — я тебе серьезно говорю: возьми меня в отряд! На собрании «Красной звезды» мы решили: если нападут, идти с отрядом.

— И я тебе серьезно отвечаю, — строго произнес Ибрагим, — взять не могу.

— Но почему? Разве я не умею обращаться с оружием?

— Умеешь. Но маловат ты.

— Ну-у, Ибрагим-абый, ведь я всего на четыре года моложе тебя!

— Всё! — отрезал брат.

Муса ушел домой, даже не оставшись посмотреть, как встречают односельчане отряд.

Эх, коротка память у Ибрагима! Как быстро забывает он некоторые важные вещи! Разве «Красная звезда» не помогала партийной ячейке? Стоило Ибрагиму сказать — ребята всё делали. А разве сам Муса плохой помощниц? Пусть Ибрагим вспомнит тот летний день, когда на село налетела кулацкая банда!

Тогда Ибрагим лежал на нарах, желтый от лихорадки. Бандиты уже приближались к Мустафино. К Залиловым прибежали два члена партийной ячейки. Они подняли Ибрагима на руки и понесли.

— Постойте, — сказал он у порога. — Муса, спрячь вот это так, чтобы никто не видел. — Ибрагим вынул из-за пазухи узелок.

— Наган? — радостно спросил Муса.

Брат что-то невнятно прошептал. Товарищи унесли его и укрыли в лозняке.

Прижимая узелок к груди, Муса умчался в дальний угол двора. За ним прибежала и сестра Зейнаб. Они спрятали таинственный узелок.

— А что в нем? — спросила Зейнаб.

— Ясно, наган, — ответил Муса.

— Я пощупала: и вовсе там не наган, а бумаги.

— Пусть бумаги, но зато очень важные!

Когда красные конники прогнали бандитов, Ибрагим вернулся домой и тотчас спросил:

— Муса, что я тебе давал, цело?

Мальчик убежал и вернулся с узелком. Тогда старший брат обнял — младшего и сказал:

— Молодец!

Так и сказал, а теперь все позабыл. Вспоминая об этом, Муса задумчиво глянул в окно. Отряд уходил из села.

Мустафино осталось позади. Отряд шел навстречу ветру. Надо было спешить, чтобы вовремя попасть в назначенное место. Верстах в двадцати пяти от села, там, где равнину пересекают глубокие балки, к утру предстояло занять боевой рубеж. Туда же должны прийти и другие отряды самообороны. Бандитам готовилась засада.

Дорога расползлась бурой жижей. Вязли ноги. Бойцы тяжело дышали. В середине пути отряд настигли сизо-черные тучи. Распластавшись на полнеба, они грянули холодным дождем. К исходу дня командир разрешил сделать привал. Разводить костры он запретил. Бойцы жевали липкий хлеб. На холме выставили часового.

Тучи промчались. Небо сделалось пепельно-серым. Короткий отдых подходил к концу.

Послышался простуженный голос часового:

— Эй, командир, по дороге кто-то бежит!

— Кто?

— Вроде малец какой-то.

Ибрагим вместе с командиром и несколькими бойцами вышел на дорогу. Действительно, к ним катилась маленькая фигурка, путаясь в длинном пиджаке.

Человек был все ближе, и бойцы увидели круглое смугловато-красное лицо. Старый картуз сползал с вихрастой головы. На ногах — лепешки грязи.

— Муса! — ахнул Ибрагим. — Что стряслось дома?

— Ничего.

— Так зачем ты сюда? Я же сказал: сиди дома!

Муса, прищурив глаз, улыбнулся:

— Я и сидел дома… А потом пошел…

— Что ж ты раньше-то не догнал? — засмеялись бойцы. — Ноги коротки?

— Давно бы мог догнать, да не хотел. От деревни было близко, назад отослали бы, — деловито объяснил мальчик.

— Ну, погоди, — без злости сказал Ибрагим, — вернемся домой, будет тебе.

Отряд снова двинулся навстречу ветру. В хвосте колонны в ногу с бойцами шагал Муса.

На рассвете чуткую степную тишину разбудили выстрелы. После первого залпа несколько бандитов упало с коней, остальные рассыпались по степи и открыли беспорядочный огонь.

Бойцы залегли на крутом берегу балки, откуда было видно далеко окрест. Вскоре кулацкая банда стала отвечать дружными залпами. Бой затянулся.

О Мусе забыли. Первые выстрелы заставили его плотно прижаться к мокрой глине. Сразу перехватило дыхание. Но никто не смотрел в сторону мальчика, никто не заметил его страха. Оправившись от испуга, Муса уже спокойнее стал наблюдать за боем.

— Эй, — прокричал ему в самое ухо рослый рыжеволосый боец. — Уползай отсюда!

Мальчик подался немного назад, спустился по пологому откосу, но и отсюда была хорошо видна вся цепь отряда, растянувшегося вдоль балки. Над головой тонко пели пули: вжи… вжи… Их пчелиный рой становился все гуще, но Муса не обращал на это внимания. Его захватила картина боя.

Вдруг рыжеволосый боец громко и натужно крякнул и приник; к земле. Винтовка уткнулась в грязь.

— Дядя! — крикнул Муса. — Дяденька!

Боец не отвечал. Работая локтями, Муса подполз к нему. На плече рыжеволосого расплывалось темно-бурое пятно. Лежавший слева пожилой боец крикнул:

— Чего смотришь? Оттащи и перевязывай.

Муса что есть силы вцепился в облепленный грязью сапог, но раненый не сдвинулся с места. Мальчик обхватил его вокруг пояса — руки не сходились, и Муса уцепился за шинель. Напружинив мускулы до боли, он потянул грузное тело бойца под откос.

Рыжеволосый застонал, с трудом пошевелил губами:

— Ранили меня, браток…

Мальчик выпростал его руку из рукава и перевязал обрывками рубахи.

— Вот и спасибо, малец, — сказал раненый. — Пошукай у меня в кармане, там кисет с табаком.

Муса свернул толстую самокрутку и вставил ее в губы бойца.

— Ловкий ты, татарчонок, — ласково произнес боец, — справный… А винтовка моя где?

— Тут она, рядом.

— Вот незадача! Стрелять не могу, патроны даром пропадают… Собери-ка их да отнеси брату.

Чувствуя на груди холодок металла, Муса пополз вдоль цепи. Ему уже не казалось, что пули летят сплошным роем. И когда одна цокнула рядом о камень, мальчик только вздрогнул и пополз быстрее.

Взглянув на брата через плечо, Ибрагим спросил:

— Зачем сюда?

— Патроны принес.

— Давай, давай, — обрадовался Ибрагим, — а остальные на левый фланг неси. Быстро!

На левом фланге Мусе обрадовались, да еще попросили воды.

Мальчик схватил поданную ему фляжку и спустился к глубокой рытвине, наполненной дождевой водой.

До самого конца боя Муса не сидел на месте: носил патроны, помогал раненым.

В полдень, когда багряное солнце прорвалось сквозь облака, бой затих. Остатки банды убрались прочь.

На обратном пути бойцы смеялись и шутили. Ветер дул в спину, подгоняя отряд. Муса не отставал от Ибрагима, а тот иногда оборачивался, улыбался, но у самого села пригрозил:

— Дома поговорим…

Но Муса не обиделся, поправил на плече винтовку, переданную ему раненым, и ответил:

— Конечно, поговорим, Ибрагим-абый.

Он немного жалел об одном: в Мустафино отряд придет затемно и никто из «Красной звезды» не увидит, как Муса шагает в строю с настоящей винтовкой за плечами.