1632

Глава 1

– Мне стыдно за моих родителей, Майк.

Том прекрасно видел на их лицах оскорбленное недоумение.

– Я надеялся…

Он замолчал и тихо вздохнул.

– Мне действительно очень жаль. Ты потратил столько денег на все это.

Майк Стирнс проследил за его взглядом. Мать и отец Тома Симпсона стояли возле дальней стены зала кафе, в пятидесяти футах от них. Напряженные позы, лица в смятении. Безумно дорогая одежда, казалась, отделяла их броней от всех остальных присутствующих. Они подчеркнуто держали чашки с пуншем лишь большим и указательным пальцем, как бы отстраняясь от окружающего их торжества.

Майк подавил улыбку. О да. Представители цивилизации среди каннибалов. Они возьмут протянутую им чашку крови, но будь я проклят, если они отхлебнут хоть глоток.

– Не волнуйся ты так, Том, – тихо сказал он. Майк отвел глаза от надменной пару у стены и оглядел толпу. Его взгляд наполнился удовлетворением.

Зал кафе был очень большим. Обычные серого и кремового цвета стены были обильно увешаны украшениями, что создавало атмосферу яркого праздника, хотя и не могло похвастаться хорошим вкусом. Большинство из пластиковых стульев кафетерия было перенесено к стенам, обеспечивая яркий оранжевый контраст с ними. Длинные столы у кухни ломились едой и напитками.

Там не было ни икры, ни шампанского. Но в основном толпа, набившаяся в зал вряд ли была знакома со вкусом – тьфу! – рыбьих яиц. А второе было запрещено правилами средней школы. Майк был спокоен. Он знал этот народец. Они будут уплетать эту недорогостоящую пищу, который были завалены столы, с удовольствием, даже под презрительными взглядами искушенных городских богатеев. Это было одинаково верно как для взрослых, так и тем более для орды детей, так и шнырявших повсюду.

Майк похлопал по плечу молодого человека, стоявшего рядом с ним. С таким же успехом он мог похлопать по массивной говяжьей туше. Том был центральным защитником футбольной команды Университета Западной Вирджинии и имел впечатляющую фигуру.

– Моя сестра вышла замуж за тебя, а не за твоих родителей.

Том нахмурился.

– Не имеет значения. Они могли бы по крайней мере… Почему они даже на моей свадьбе ведут себя так?

Майк посмотрел на него. Несмотря на внушительные габариты Тома, Майку не нужно было задирать голову вверх. Том был чуть более шести футов ростом – точно так же как и сам Майк, хоть и тяжелее его на добрую сотню фунтов.

Том опять уставился на своих родителей. Его собственное лицо стало таким же жестким, как и у них. Майк незаметно изучал своего нового зятя.

Свежеиспеченного зятя. Венчание состоялось двумя часами раньше, в маленькой церкви менее чем в миле от средней школы. Родители Тома были такими же вызывающе высокомерными как в церкви, так и сейчас. Их сын должен был венчаться по идеально строгой церемонии в большом епископальной соборе, но не этим задрипанным священником! И не в этой задрипанной лачуге!

Майк и его сестра отказались от суровой веры своих предков в пользу скромного агностицизма. Много лет назад, как сам Майк лично. Но ни один из них ни разу рассматривал возможность венчания Риты в другом месте. Пастор был другом их семьи, так же, как и его отец и дед перед тем. Простая кальвинистская церемония пришлась не по нраву отцу и матери зятя. Майк подавил смех. Стоило посмотреть на то, как напыщенным родителям Тома, так и хотелось отправить пастора прямо в адский огонь и серу.

Его юмор быстро улетучился. Майк чувствовал затаившуюся боль в глазах Тома. Старую боль, подумал он. Привычную, никогда не заканчивающуюся боль человека, отец которого практически никогда не одобрял его поступков с самого раннего возраста.

Том родился в одной из самых богатых семей Питтсбурга. Его мать была из семьи старых Восточных магнатов. Его отец, Джон Чандлер Симпсон, был главным исполнительным директором крупной нефтехимической корпорации. Джон Симпсон любил хвастаться, что

прошел весь свой путь из низов. Хвастовство было характерно для этого человека. Да, он проработал в общей сложности шесть месяцев в цеху в должности мастера, после того как уволился из офицерского корпуса военно-морского флота. Но все дело было в том, что владельцем компании был его отец, так что не приходилось удивляться его быстрой карьере. Поэтому и Джон Чандлер Симпсон в свою очередь ожидал, что его собственный сын традиционно последует по его стопам.

Но Том вовсе не собирался следовать согласно ожиданиям своей семьи. Ни тогда, когда он был мальчиком, ни сейчас, когда он повзрослел. Майк знал, что Джон Чандлер был в ярости, когда его сын предпочел Университет Западной Вирджинии элитному Карнеги-Меллон, особенно учитывая причину. Футбол? Да еще защитник! А уж когда он сам выбрал себе жену, его родителя были на грани апоплексического удара.

Глаза Майка оглядели зал и остановились на сестре в свадебном платье, которая, смеясь, что-то говорила молодой женщине рядом с ней. Его сестренка Рита весело шутила с одной их своих подружек.

Контраст между двумя девушками бросался в глаза. Подруга невесты, Шэрон, была весьма привлекательна, хотя и несколько полновата, с тяжелыми грудями. Кожа была слишком темной, даже для негритянки. Сестра Майка тоже была симпатичной девушкой, но очень тоненькой, почти на грани худобы. И ее лицо с очень бледной кожей, с веснушками, голубыми глазами и почти черными волосами – как и у брата – казалось, предало свои собственные этнические корни. Типичная дворняжка из Аппалачи. Дочь и сестра шахтеров. Отбросы белой расы. Ага. Вот мы кто такие.

В мыслях Майка не было никакого гнева. Только презрение к родителям Тома и жалость к самому Тому. Отец Майка получил среднее образование. Джек Стирнс работал в угольной шахте с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать лет, и всех его усилий хватило лишь скопить на скромный домик. Он надеялся, что сможет обеспечить своим детям образование в колледже. Но обвал в шахте привел к инвалидности и последовавшей скорой смерти, что поставило крест на этих планах.

Это был жестокий и неожиданный удар. В день, когда отец умер, Майк был похож на ошеломленного ударом по голове бычка. Годы спустя, он все еще чувствовал ноющую боль в сердце, там, где когда-то жил добрый великан – его отец.

– Это пройдет, Том, – тихо сказал он. – Просто не принимай близко к сердцу. Если для тебя это что-то значит, то твой новый родственник поддержит тебя во всем.

Том глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

– Ты прав. Что-то я совсем уж захандрил…

Он встряхнул головой, как будто очищая свой разум. И повернулся к Майку.

– Скажи мне откровенно, Майк. Я заканчиваю учебу через нескольких месяцев. И должен принять решение. Как ты думаешь, я достаточно хорош для профессионального бокса?

Ответ Майка был быстрым, и это был ответ специалиста.

– Нет. – Он с сожалением покачал головой. – Вот возьми пример с меня, дружище. Пожалуй, ты можешь достичь моего уровня. Почти достаточно хорошего. Достаточно хорошего, чтобы держаться какое-то время, надеясь на лучшее, но…

Том нахмурился, все еще надеясь.

– Но у тебя же получалось. Ну, почти всегда. Черт, ты же ушел непобежденным.

Майк усмехнулся.

– Конечно. Восемь профессиональных боев в тяжелом весе.

Он поднял руку и погладил шрам на левой брови. – В своем последнем бою я даже победил серебряного призера Олимпийских игр. Бой был очень длинным.

Он засмеялся грустным смехом.

– Слишком длинным! Я выиграл с минимальным перевесом по очкам. И этот молодой парнишка потребовал реванша. Вот тогда мне, наконец, хватило здравого смысла, чтобы уйти. Я тогда понял, что у любого человека есть свой предел.

Том все еще хмурился. И все еще надеялся. Майк притронулся к его внушительному бицепсу.

– Том, я до сих пор помню его лицо. Ты не продвинешься дальше, чем я. Нелегко осознавать, что побил этого, по-сути ребенка только потому, что ты немного более опытный, немного более мудрый, немного более удачливый.

Он поморщился, вспомнив молодого мексиканского боксера, чья скорость и мощность были почти ужасающими.

– Но это дитя достаточно скоро наберется опыта. И будет наголову лучше, чем когда-нибудь станешь ты. Так что я ушел, прежде чем мои мозги превратились в омлет. Ты должен сделать то же самое, пока у тебя еще есть здоровые колени.

Том снова глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух. Он хотел было сказать что-то еще, но движение в толпе привлекло его внимание. Его молодая жена приближалась к нему в сопровождении какой-то парочки.

Том вдруг засиял, как ребенок. Смотря на его светлую улыбку, Майк почувствовал, как на его собственном сердце потеплело.

Какая милая девочка выросла у его замотанных нищетой родителей.

Рита подкралась к ним со своей обычной термоядерной энергией. Она кинулась обнимать молодого мужа с напором, дико неуместным в школьном кафетерии – раскачиваясь на нем и обвив обеими ногами его бедра. И плевать на свадебное платье. Жадный, решительный и откровенный поцелуй сопровождался почти сексуальными объятиями. Затем, отскочив от мужа, она заключила в объятия Майка, на этот раз без сексуального подтекста, но так же энергично.

Похулиганив таким образом, Рита обернулась и помахала рукой, подзывая двух человек, отставших от нее. Со стороны это напоминало жест императрицы, подзывающий лакеев.

Подошедшая Шэрон широко улыбалась. Мужчина рядом с ней лишь обозначил намек на улыбку. Это был чернокожий человек где-то в возрасте пятидесяти лет, одетый в очень дорогой костюм. Консервативная, явно от хорошего портного одежда, подходила человеку как нельзя более кстати, но как-то не сочеталась с улыбкой на лице. Какая-то вызывающая улыбка, подумал Майк. Он подозревал, что, судя по его уверенности в себе, тело под костюмом было гораздо более спортивным, чем можно было бы предположить на первый взгляд.

– Майк, это отец Шэрон. Я хочу познакомить вас.

Она повернулась назад, решительно вытянула отца подруги на первый план, и энергично зажестикулировала, представляя их друг другу.

– Мой брат Майк Стирнс. Доктор Джеймс Николс. Будь очень вежлив, брат. Ведь он хирург. Вероятно, у него где-то в карманах спрятано четыре или пять скальпелей.

И уже через мгновение она тащила за собой Тома и Шэрон в сторону кучки людей, оживленно болтавших о чем-то в углу зала. Майк и доктор Николс остались одни.

Майк смотрел на незнакомца, не зная, как начать разговор. И решил начать с легкой пошлости.

– Моему новому зятю придется нелегко в течение предстоящей долгой ночи, – сказал он сухо. – Насколько я знаю свою сестру.

Улыбка врача расширилась. Намек был прозрачней некуда.

– Подозреваю, ты прав, – протянул он. – Она всегда так энергична?

Майк качнул головой и нежно сказал.

– С тех пор, как была еще малышкой.

Пробив лед, Майк взял паузу, чтобы изучить человека рядом с ним более внимательно. Через несколько секунд, он решил, что его первое впечатление было правильным. Отец Шэрон, казалось, весь состоял из противоречий. Его кожа была очень темной, почти антрацитово черной. Волосы были пепельно-серыми, с необычной, очень короткой стрижкой. Черты его лица казались на вид тупыми и грубыми – такой тип лица ассоциировался больше с грузчиком, чем с врачом. Тем не менее, он носил элегантную одежду весьма непринужденно, а два кольца на пальцах хоть и были просты на вид, но демонстрировали хороший вкус их владельца. Одно из них было обычным обручальным кольцом, другое, похожее по стилю, сидело на мизинце. Его дикция была дикцией культурного человека, но акцент проглядывал из городских окраин. Он, очевидно, закрепился в нем, когда Джеймс Николс еще не стал большим человеком. Рост примерно пять футов восемь дюймов, фигура не особенно коренастая. Тем не менее, он, казалось, источает физическую мощь. Беглый взгляд на руки врача подтвердил догадку Майка. Слабые шрамы на этих не таких уж крупных кистях, явно не от работы по медицинской профессии.

Николс изучал Майка не менее тщательно. С ироничным огоньком в глазах. Майк понял, что он не прочь поближе познакомиться с этим человеком, и решил закинуть удочку.

– Итак, док. Какой выбор дал тебе судья? Между армией и флотом, я имею в виду.

Николс хмыкнул. Его глаза блеснули.

– Да какой там! Он сказал прямо: "Морская пехота плачет по тебе, Николс".

Майк покачал головой.

– А мне этот несчастный ублюдок позволил выбрать. Так как я не был идиотом, я выбрал армию. У меня не было никакого желания попасть на острова Пэррис.

Николс улыбнулся.

– Ну… Тебя, видно, обвиняли просто в драке. Хотя для одной драки это многовато.

Широкая улыбка Майка подсказала ему ответ. Улыбка Николса стала печальной.

– Они не смогли доказать мою виновность, так как я запасся алиби, но у властей были какие-то свои источники подозрений. Так что судья был тверд, как камень. Морская пехота, Николс. Я уже устал от тебя. Или это, или шесть лет принудительных работ на Юге.

Врач пожал плечами.

– Я признаю, что судья, возможно, спас мою жизнь.

Выражение его лица сменилось притворным возмущением. Акцент сгустился.

– Но как можно говорить о каком-то вооруженном ограблении, когда бедный парнишка бросает пистолет по пути в винном магазине и его хватают только через пять кварталов. Черт, кто знает? Может быть, он просто искал его законного владельца. Откуда мог знать этот бедный ангелочек, что тот пистолет связан с ограблением?

Майк расхохотался. Когда его глаза снова встретились с глазами Николса, они молчаливо обменялись между собой теплом и взаимопониманием. Они как-то сразу понравились друг другу.

Майк посмотрел на своих новых родственников. Он не был удивлен, увидев, что его буйная веселость подверглась взгляду их осуждающих глаз. Он встретил их суровую хмурость с улыбкой, чья нарочитая вежливость едва прикрывала явную издевку.

Да, верно, эй вы, богатеи, смотрите не обкакайтесь с испуга. Прямо перед вашими глазами находятся два гопника. Как можно так близко находиться от бывших арестантов. О Боже!

Голос Николса ворвался в тихий обмен мыслями Майка с четой Симпсонов.

– Так ты, брат, известная личность, – пробормотал доктор.

Вздрогнув, глаза Майка оставили Симпсонов.

– Эй, я не знал, что я знаменитость, – запротестовал он.

Николс пожал плечами, улыбаясь.

– Это зависит от круга общения, как я себе представляю. Из того, что я могу сказать, слушая разговоры за последние пару дней, чуть ли не каждая из подруг по колледжу твоей сестры сохнет по тебе. Ты очень романтичная фигура, знаешь ли.

Опять же, Майк был поражен. И, опять же, это, должно быть, было написано на его лице.

– Ой, да ладно, Майк! – фыркнул Николс. – Тебе нет еще и сорока, а выглядишь и того моложе. Высокий, красивый… ну, достаточно красивый. Но более того, о тебе уже сложили такую романтически-гламурную историю…

– Гламурную? – поперхнулся Майк. – Ты случайно не шизоид?

Николс едва сдержался от смеха.

– Ох, щас упаду. Но тебе меня не провести.

Он взмахнул руками и указал на себя.

– Вот скажи, что ты видишь перед собой? Весьма процветающего на вид черномазого за пятьдесят, не так ли?

Его темные глаза сверкнули юмором и пониманием.

– А что еще?

Майк посмотрел на него.

– Ну, твое прошлое. Очевидно, ты не всегда был таким респектабельным врачом.

– Конечно, не был! И не думаю, что, когда я был в твоем возрасте, я прямо таки мечтал о медицине.

Широкая улыбка Николса стала вдруг нежно задумчивой.

– Ты прямо как из классических романов, Майк. Из доброй старой сказки, которая всегда пробуждает чувства. Безрассудный и лихой парень, этакая черная овца в семье, которая покидает город после конфликта с законом. Авантюрист по натуре. Солдат, грузчик, водитель грузовика, профессиональный боксер. Разнорабочий на нефтепромыслах, скрывающий свои три года образования в колледже.

Его улыбка вдруг исчезла полностью.

– А потом, когда твой отец стал калекой, ты вернулся, чтобы взять в свои руки заботу о семье. И работал с таким же упорством, с каким раньше чуть не пугал их до смерти. Вполне респектабельный сейчас. Тебя даже избрали главой профсоюза местных шахтеров пару лет назад.

Майк фыркнул. – Я вижу, Рита рассказывала вам много сказок. – Он начал искать глазами сестру, готовясь выплеснуть на нее свое недовольство, когда его взгляд упал на Симпсонов. Те все еще стояли, хмуро уставившись на него, так что он выплеснул раздражение на них.

– Вот, видите этих? – спросил он. – Кажется, мои новые родственники не чувствуют во мне никакого романтического ореола. Я респектабельный? Ха!

Взгляд Николса переместился за взглядом Майка.

– Ну… "Респектабельный" по меркам округа Аппалачи. Я конечно же не думаю, что мистер как его там "Голубая кровь" будет рад, что брат молодой жены его сына является горняком, активным членом профсоюза, чертовым выскочкой из низов. Это вряд ли.

Симпсоны по-прежнему выражали недовольство своими взглядами. Ответная улыбка Майка была вызывающей. Чисто дикой, даже хищной усмешкой. Наглой и неуступчивой.

Николс часто вспоминал этот хищный оскал в ближайшие годы. И благодарил бога за встречу с этим парнем.

Пришло Огненное кольцо, и они вступили в новый и очень жестокий мир.

Глава 2

Вспышка была ослепительной. На мгновение комната, казалось, заполнилась ярчайшим солнечным светом. За окнами грянул гром.

Майк инстинктивно пригнулся. Реакция Джеймса Николса была более профессиональной. – Ложись! – вскрикнул он, бросившись на пол и закрыв голову руками. Его, казалось, совершенно не волновал возможный ущерб его дорогостоящему костюму.

Полуошеломленный, Майк смотрел на зеркальные стекла окон зала кафетерия. Остаточные блики в глазах еще мелькали перед ним, как после невиданно гигантской молнии, ударившей где-то рядом со школой. Но никакого видимого ущерба не наблюдалось. Стекла в окнах были целыми. Ни один из множества легковых и грузовых автомобилей на стоянке, вроде тоже не был поврежден. И люди на стоянке, кудахчающие как стая кур, казалось, не пострадали.

Мужчины на стоянке были в основном шахтерами из местных, собравшиеся со всей округи на свадьбу его сестры. Отчасти это было демонстрацией того, что СГА – Союз горняков Америки – никогда не упускал случая, чтобы выставить напоказ свою солидарность. Один за всех и все за одного. Майк подумал, что почти каждый член местного профсоюза прибыл на свадьбу, и все со своими семьями.

Вид перепуганных мужчин на стоянке чуть не заставил Майка захохотать, несмотря на внезапный шок от этих невероятных – зарниц? Что, черт возьми, происходит?

Мужчины собрались кучкой позади нескольких пикапов, почти не скрывая тот факт, что они там тайком выпивали, что являлось грубым нарушением твердой политики Высшей средней школы против алкогольных напитков в любом месте на ее территории.

Движение в двери привлекло внимание Майка.

Эд Пьяцца направлялся к нему, нахмурившись, как разгневанный Юпитер. В первое мгновение Майк подумал, что директор колледжа собрался читать ему нотации о неприличном поведении угольщиков на стоянке. Он подавил еще один приступ смеха.

Да нет, конечно, просто ему тоже интересно, что случилось. Ожидая, пока Эд доберется до него, Майк чувствовал теплоту и уважение к этому человеку. Он подумал, как хорошо было бы, если бы тот возглавлял школу, когда он учился. Возможно, он не попал бы в большие неприятности. Добродушный Эд.

– Я знаю, что твои собираются выпить на стоянке, Майк, – за день до этого сказал ему Пьяцца. И вздохнул. – Трезвые горняки на свадьбе? Ладно уж. Только держи их от меня подальше, чтобы они не размахивали бутылками у меня под носом. В противном случае я буду чувствовать себя полным идиотом, идя к ним, чтобы качать права.

Эд уже был рядом. – Что случилось? – Директор посмотрел на потолок. – И свет погас.

Майк даже не заметил этого, пока Эд не упомянул об освещении. Было еще совсем светло, и стекло-пакетные зеркальные окна, выстроившиеся вдоль всей стены зала, делали люминесцентное освещение в комнате почти излишним.

"Я не знаю, Эд." Майк поставил на стол рядом чашку безалкогольного пунша; он не считал, что может нарушать правила сам.

Доктор Николс начал подниматься с пола. Майк подал ему руку.

– О господи, я чувствую себя глупо, – пробормотал доктор, отряхивая одежду. К счастью для его наряда, пол кафе был чистым и натерт воском до блеска. – На мгновение я подумал, что опять вернулся во Вьетнам, в Кхе Сань. – И тоже задал напрашивающийся вопрос. – Что это было?

Большой переполненный зал наполнился приглушенным шумом: все спрашивали то же самое. Но никакой паники не было. Что бы это ни было, ничего явно катастрофического, казалось, не произошло.

– Давайте выйдем наружу, – сказал Майк, направляясь к двери кафетерия. – Может быть, там узнаем.

Он оглядел комнату, высматривая свою сестру, и заметил Риту почти сразу, вцепившуюся в руку Тома. Она казалась немного встревоженной, но очевидно целой и невредимой.

К тому времени, как Майк подошел к двери, Фрэнк Джексон продрался к нему через толпу. Увидев коренастую фигуру секретаря-казначея профсоюза, а за ним еще пять шахтеров из местных, Майк почувствовал прилив гордости. СГА. Союз горняков Америки. Солидарность навсегда.

Встретив глаза Фрэнка, Майк пожал плечами и покачал головой.

– Я не знаю, что случилось. Давайте выйдем на улицу и проверим все вокруг.

Через несколько секунд небольшая группа мужчин прошла через вход в школу и направилась к стоянке. Увидев Майка, десятки местных членов профсоюза начали продвигаться в его сторону. Большинству из них даже хватило соображения, чтобы оставить свои напитки в транспортных средствах.

Первая тревога Майка была о самой школе. Его глаза бегали вверх и вниз по длинному ряду зданий, ища какие-либо признаки повреждений. Но ни одно из зданий, выкрашенных в бежевые и белые цвета, казалось, вообще не пострадало.

– Все выглядит нормально, – пробормотал Эд с глубоким облегчением. Относительно новый комплекс средней школы, выстроенный немногим больше двух десятилетий назад, в основном используя добровольный труд – был гордостью и радостью местного населения. Поэтому обеспокоенность директора была понятной.

Майк посмотрел на запад, в сторону Грантвилля. Сам город, в двух милях отсюда, был скрыт за холмами, придававшими северу Западной Вирджинии очаровательную природную самобытность. Но Майк и там не мог обнаружить каких-либо очевидных признаков разрушений.

Его глаза передвинулись на юг. Средняя школа была построена на пологом склоне к северу от ручья Буффало-Крик. В нижней части этого склона, недалеко от края стоянки, федеральное шоссе номер 250 шло параллельно речке. Холмы на другой стороне небольшой долины были крутыми, покрытыми деревьями и необитаемыми, за исключением небольшой горстки трейлеров.

Ничего. Его глаза стали исследовать дальнюю часть шоссе по направлению к большому городу Фэрмонту в пятнадцати милях к востоку.

Стоп. Что-то вроде дыма…

Он указал на холмы к юго-востоку от школы.

– Что-то горит. Вон там.

Все взглянули в направлении, куда указывал его палец.

– Точно, – пробормотал Фрэнк. – Что ж, Эд. Давай вызывать пожарную бригаду. Секретарь-казначей профсоюза и директор школы пошли к двойным дверям, ведущим в школу. Увидев человека, выходящего через эти двери, они остановились.

– Эй, Дэн! – Франк указал на тонкие столбы дыма, тянущиеся вдали. – Смотри, пожалуй нужно организовать добровольцев. Похоже, там беда!

Начальник полиции Грантвилля потратил не более двух секунд, глядя на дым. Затем он поспешил к своей машине, чтобы воспользоваться рацией.

Рация по какой-то причине не работала. Ничего, кроме пустого эфирного шума. Чертыхаясь себе под нос, Дэн оглядел собравшихся.

– Позвони по телефону, Эд! – крикнул он. – Рация не работает.

– Телефоны тоже молчат! – ответил тот. – Надо послать туда кого-нибудь в машине!

Директор поспешил обратно к школе. – И прихватите с собой дока Адамса! – крикнул начальник полиции ему вслед. – Возможно, потребуется медицинская помощь!

Пьяцца махнул рукой в подтверждение.

К этому времени Майк, Фрэнк и несколько других шахтеров уже начали заводить свои автомобили. Дэн Фрост вовсе не был удивлен тем, что они собрались сопровождать его, чтобы самим увидеть, в чем проблема. По правде говоря, он считал это само собой разумеющимся.

Дэну когда-то предлагали должность в полиции в крупном городе, со значительно большим окладом. Он думал не более трех секунд, прежде чем отказаться. Дэн Фрост не раз видел работу полиции в больших городах. Он предпочел остаться в своем маленьком городке, где, слава богу, он мог быть просто полицейским, а не частью оккупационной армии.

Как Дэн забрался в свой чероки и завел двигатель, то быстро и тщательно проверил салон автомобиля. Дробовик был на своем месте, запас патронов для пистолета лежал в бардачке. Довольный, что все было на месте, он высунулся из окна. Автомобиль Майка Стирнса уже стоял рядом. Дэн был удивлен, увидев чернокожего на пассажирском сиденье.

– Это доктор Николс, он хирург, – объяснил Майк громким голосом. – Он вызвался ехать с нами. – Майк показал большим пальцем через плечо. – А его дочь Шэрон поедет с Фрэнком. Оказывается, у нее есть фельдшерская подготовка.

Дэн кивнул. Мгновение спустя он уже вел чероки вниз по асфальтовой дороге, ведущей к шоссе номер 250. Три пикапа и фургон с восемью шахтерами вместе с Джеймсом и Шэрон Николс следовали за ним. За ними, в зеркало заднего вида, Дэн мог видеть толпу людей, хлынувших из средней школы. Сцена из комедии. Дурноголосо вопящие куры, носящиеся туда-сюда в воскресенье, вот лучшее описание этой свадьбы.

После того, как он достиг шоссе, Дэн повернул налево. Шоссе 250 было прекрасной двухполосной магистралью. Даже на ее изгибах между холмов и впадин легко можно было на многих участках удерживать скорость пятьдесят миль в час. Но Дэн ехал медленнее, чем обычно. Он все еще прикидывал, что вообще происходит. Это вспышка была действительно просто невероятной. В какое-то мгновение вначале Фрост был уверен, что началась ядерная война.

Все вокруг казалось нормальным, насколько он мог видеть. Сейчас он ехал рядом с Буффало-Крик. С другой стороны ручья, у подножия холмов, параллельно дороге шли железнодорожные пути. Он увидел два жилых трейлера, удобно расположившихся далеко в лесу. Они были старые, выцветшие, ветхие, но целые и невредимые.

За следующим поворотом Дэн резко ударил по тормозам. Шоссе оборвалась, и упиралось в сверкающую стену, примерно в шесть футов высотой. Маленький автомобиль впереди занесло вбок, в стену, завалив грязью верх капота. Дэн мог видеть лицо женщины, смотрящей на него сквозь боковое окно со стороны водителя. С широко выпученными глазами.

– Это Дженни Линч, – пробормотал он. Он посмотрел на стену, преградившую дорогу. – Что, черт возьми, происходит?

Дэн вышел из чероки. Позади он слышал тормозящие авто шахтеров и звук открывающихся дверей. Дойдя до машины, он постучал в окно. Медленно-медленно, Дженни приподняла голову.

– С вами все в порядке? – Моложавая пухленькая женщина нерешительно кивнула.

– В-в-вроде… Вроде так, Дэн.

Она потянулась дрожащей рукой к своему лицу. – Я кого-нибудь сбила, убила? Я не знаю, что случилось… – Затем слова посыпались, как горох. – Была какая-то вспышка, взрыв, я не знаю… Потом эта стена передо мной, откуда она взялось? Я ударила по тормозам, машину занесло… Я… Я не знаю, что произошло. Я не знаю, что случилось.

Дэн похлопал ее по плечу. – Расслабьтесь, Дженни. Вы никому не навредили. Я думаю, вы просто немного в шоке. – Он вспомнил о Николсе. – У нас есть врач. Успокойтесь и держите себя в руках…

Он начал поворачиваться, но Николс был уже здесь. Врач аккуратно отодвинул плечо Дэна в сторону и быстро осмотрел Дженни.

– Не думаю, что что-то серьезное, – сказал он. – Выводим ее из автомобиля.

Он открыл дверь. Через несколько секунд он и Дэн помогли Дженни выбраться. Кроме того, что она пошатывалась и была бледна, женщина казалась в порядке.

– Эй, Дэн, не подойдешь сюда на секунду? – позвал Майк. Президент союза горняков сидел на корточках у странной стены и ковырялся в ней карманным ножом. Начальник полиции подошел к нему.

– Эта штуковина просто грязь, – заявил Майк. – Ничего кроме старой доброй грязи.

Он еще поковырялся в стене. Как только целостность стены была нарушена, блестящая поверхность исчезла, превратившись в обычную почву. – Единственной причиной, по которой поверхность этой стены выглядит блестящей, является э-э-э… – Майк попытался подобрать подходящие слова. – Это как если бы эта грязь было отрезана идеальной бритвой.

Он снова ткнул в стену. – Видите? Как только вы немного рушите поверхность, то нет ничего, кроме грязи. Что, кто, черт возьми мог бы сделать это? И откуда это взялось?

Майк посмотрел по сторонам. "Стена" продолжалась с обеих сторон дороги. Это выглядело, как будто два совершенно разные пейзажа вдруг уткнулись друг в друга. Он мог видеть чуть в стороне на юге типичный холм Западной Вирджинии, с одной стороны перпендикулярно обрезанный. И с такой же блестящей поверхностью среза, как у стены через дорогу, за исключением мест, где отпадали куски почвы.

Дэн пожал плечами. Он начал было что-то говорить, когда вдруг услышал внезапный крик. Пораженный, он встал и посмотрел на стену. Через секунду там промелькнуло чье-то тело и врезалось прямо в него.

От удара Дэн растянулся на асфальте. Молодая девушка, понял он. Одетый в какие-то лохмотья подросток сидел на нем сверху, по-прежнему крича. Затем девушка отскочила от него и помчалась вниз по направлению к ручью. Не переставая кричать.

Полуошеломленный, Дэн начал подниматься. Майк уже был рядом с ним, протягивая руку. Дэн схватился за нее и вернулся на ноги.

Все происходило слишком быстро. Он только начал поворачиваться, глядя на девушку, когда увидел две новые фигуры в верхней части стены.

Мужчины. Вооруженные.

Развернувшийся к ним Майк наполовину загораживал обзор Дэну. Дэн оттолкнул его и потянулся за пистолетом. Один из мужчин, а за ним и другой, начали поднимать свои винтовки. Винтовки ли? Что за странно выглядящее оружие?

Пистолет Дэна покинул кобуру. Шаг вперед. – Стой! – крикнул он. – Бросай оружие!

Первая винтовка выстрелила со странным гулом. Дэн услышал рикошет пули от мостовой. Он мельком увидел Майка, бросившегося вниз. Дэн поднял пистолет заученным двуручным захватом, когда пуля второй винтовки врезалась ему в левое плечо, сбивая его в сторону.

Мысли застыли. Дэн никогда не стрелял из оружия в реальной ситуации. Но он был инструктором в полиции по тактике ведения боя и провел бесчисленные часы на полигоне отрабатывая различные упражнения. Его руки сами знали, что нужно делать. Используя свою правую руку, он навел пистолет обратно на цель.

Где-то краем ума он отметил, что человек был одет в какую-то броню. И шлем. Дэн стрелял профессионально. Расстояние было не более тридцати футов. Он выпалил. И еще раз. Пуля сорокового калибра практически разорвала шею человека. Тот плюхнулся назад и исчез из поля зрения.

Дэн перевел прицел пистолета левее. Другой человек все еще стоял на стене, делая что-то со своим оружием. Он тоже был в доспехах. Но без шлема. Дэн выстрелил. И еще раз. И еще. Три выстрела, менее чем за две секунды. Голова, поглотившая все эти пули, просто взорвалась. Человек рухнул на колени, опустив оружие. Секундой позже, как человек, так и его оружие заскользили вниз по стене. Огнестрельное оружие приземлилось на тротуар с грохотом. Тело приземлилось с глухим стуком.

Дэн почувствовал, что силы оставили его. Он ощущал, что его рука – и все его тело были пропитаны кровью. Майк подхватил его и бережно опустил на землю.

Он терял сознание прямо на глазах. Шок, понял он. Я потерял много крови. Смутно, он узнал лицо чернокожего врача, нависшего над ним. Все перед ним расплывалось.

Было то, что он должен был сделать. Срочно. О да.

– Майк, – прошептал он. – Я заклинаю тебя. Ты и твои ребята. Узнайте, из какого ада вылезли эти ублюдки. И загоните их туда обратно. Просто сделай то, что ты должен…

И замолчал.

– Как он? – спросил Майк.

Николс покачал головой. Доктор вытащил платок и пытался остановить кровь из раны. Ткань мгновенно пропиталась.

– Я думал, это просто рана, – пробормотал он. – Но Иисус… Из чего и чем эти ублюдки стреляли в него? Дробь, пуля? Эта хрень фактически вырвала ему плечо. Шэрон, сюда! Быстрей!

Когда его дочь поспешила к Николсу, он увидел, что она несла с собой аптечку первой помощи. Должно быть, взяла у Фрэнка Джексона в машине. Врач заметил, что другой шахтер тоже несет аптечку из своего автомобиля. Дай бог здоровья этим деревенским парням, пришла мимолетная мысль.

Когда Николс и его дочь начали обрабатывать рану Дэна Фроста, один из других шахтеров подобрал оружие нападавшего. Это был Кен Хоббс. Еще в начале шестидесятых, он, как и многие другие в округе, стал энтузиастом по изучению древнего оружия на черном порохе.

– Ты только посмотри на эту штуку, Майк! – сказал он, держа в руках огнестрельное оружие. – Будь я проклят, это же на хрен, фитильное ружье!

Заметив Шэрон, помогающую отцу, Хоббс покраснел. – Извините, мэм. Сорвалось.

Шэрон даже не взглянула на него. Она была слишком занята, помогая отцу. Глаза Дэна были закрыты. Его лицо было бледным, как простыня.

Майк отвернулся. Хоббс подошел к нему, протягивая захваченное оружие. Его лицо недоуменно сморщилось. – Клянусь, Майк. Точно фитильное. Такое же, как на фотографиях в одной из книг в моей библиотеке.

Подошел еще один шахтер, Хэнк Джонс. – Ты это, поосторожней хватай его. – пробормотал он. – Знаешь ли. Там отпечатки пальцев.

Хоббс хотел было подпустить крепкое выражение. Потом, вспомнив о Шэрон, ограничился простым шипением. – Ты что, Хэнк? Хочешь арестовать преступника? – Он указал на труп, лежащий у подножия земляной стены. – Если ты еще не заметил, то Дэн уже напрочь оторвал ему голову.

Другой шахтер взобрался наверх и изучал второй труп. Он заржал. – То же самое и здесь! Две пули, обе в шею.

Дэррилу Маккарти не было еще и двадцати. Он напрочь игнорировал эти старомодные угрызения совести Хоббса насчет сквернословия перед женщиной. По крайней мере не в такой ситуации. – Единственное, что держит голову этого мудака на его теле, – объявил он громко, – это три тонюсенькие полоски мяса.

Маккарти встал. Стоя на краю стены, он уставился на лежащего без сознания Дэна Фроста. Его взгляд был полон уважения.

– Обе пули попали ублюдку прямо в горло. Снес эту гребаную шея к чертям.

Все шахтеры уже собрались вместе. И все они с глубоким уважением смотрели на Фроста.

– Напомните мне в следующий раз, чтобы я не огрызался на него, когда он опять скажет, что мне уже достаточно пить, – пробормотал Фрэнк Джексон. – Давно слышал, что он просто дьявол в стрельбе.

Майк выпрямился, вспомнив девушку. Его глаза обратились к ручью внизу, куда она побежала.

– Да она уже в полумиле отсюда сейчас, – сказал Хэнк. Он показал на юго-восток. – Я видел, как она перебралась на другую сторону. Ручей сейчас мелкий. Она скрылась где-то в зарослях.

Лицо Хэнка исказилось в свирепой гримасе. – Все платье на ее спине были изорвано, Майк. – Он посмотрел на труп, лежащий на асфальте. – Я думаю, что эти парни пытались изнасиловать ее.

Глаза Майка обратились к трупу. Затем он посмотрел на стену. И на увеличивающиеся столбы дыма за ней.

– Что-то плохое происходит здесь, ребята, – сказал он. – Не знаю, что именно. Но плохое. Он указал на труп. – Я не думаю, что он один такой здесь.

Фрэнк подошел к трупу и наклонился над ним. – Только посмотрите на эту странную броню. Как ты думаешь, Майк? Это какой-то чокнувшийся ролевик или что-то еще?

Майк пожал плечами. – У меня нет никаких идей, Фрэнк. Но если мы видели двоих, нет никаких причин, что их не может быть и больше.

Он указал на Дэна. Доктору Николсу вроде удалось остановить кровотечение. – Вы слышали начальника полиции, ребята. Он просил нашей помощи, и сказал нам, чтобы мы сделали то, что должны.

Шахтеры кивнули и подошли ближе.

– Так что хватайте ваше оружие, парни. Я знаю, черт возьми, что у всех у вас спрятано кое-что в ваших колымагах. Мы собираемся на охоту.

Когда мужчины начали двигаться в сторону своих пикапов, Майк уточнил. – Кроме тебя, Кен. Ты должен доставить Дэна обратно в школу. Там есть медпункт.

Видя, как пожилой Хоббс хочет возразить, Майк коротко обрезал. – И не спорь со мной! Ты уже не в том возрасте, черт побери. И только у тебя здесь фургон.

Он ткнул пальцем в грудь Фроста. – По-твоему, лучше везти его в пикапе?

Смутившись, Хоббс кивнул. – Хорошо, только достану свое оружие. Возьмите его себе, парни.

Майк услышал, как Николс негромко что-то сказал своей дочери. И встал.

– Шэрон в данном случае вполне может заменить меня, – сказал он. – Это просто рана. Большая, но не такая уж страшная. Она повезет его в клинику.

Майк поднял бровь. Николс улыбнулся.

– Я иду с тобой. – Он кивнул в сторону стены. – Как ты только что сказал, здесь происходит что-то плохое. Я подозреваю, что могу пригодиться вам по дороге.

Майк заколебался. Затем, пристальнее вглядевшись в эту улыбку на грубом шероховатом лице, он кивнул.

– Хорошо, пойдешь со мной, док. – Он посмотрел на Фроста. – Может, заберешь кобуру у него? Тебе самому тоже не помешает оружие.

Пока Николс занимался этой задачей, Майк подошел к своему пикапу. Делом нескольких секунд было вытащить свой пистолет из тайника позади сиденья. И коробку с патронами. Он взвесил в руке крупнокалиберный Магнум 357. Это был Смит Вессон, модель 28, в жесткой кобуре. К счастью, Майк был в брюках на ремне вместо подтяжек. Он прикрепил кобуру к ремню и сунул патроны в глубокие карманы взятого напрокат смокинга.

Затем он подошел к чероки Дэна и достал дробовик. Там же он обнаружил две коробки с боеприпасами. В одной из них были патроны сорокового калибра. В другой патроны к дробовику с картечью. Такие же были и в магазине дробовика. Он вытащил с полдюжины патронов с картечью и засунул их в карманы брюк. Коробку с патронами сорокового калибра он держал в руке. С ружьем, револьвером и всеми этими боеприпасами он чувствовал себя нагруженным ишаком.

Да плевать. Лучше быть хорошо вооруженным ишаком, чем голым жеребцом.

Шэрон и Хоббс уже укладывали Дэна в задней части фургона. Оправившаяся от шока Дженни Линч помогала им. Через минуту фургон развернулся и отправился обратно в школу.

Члены профсоюза Майка собрались вокруг него. Все они были вооружены. Большинство из них пистолетами, кроме Фрэнка со своим любимым винчестером с боковым затвором и Гарри Леффертса.

"Ради Христа, Гарри, – простонал Майк, – никогда не попадайся с этим Дэну.

Гарри улыбнулся. Он был ровесником Дэррила, и они, еще с детства, были лучшими друзьями.

– А что плохого в обрезе? – спросил он. Он мотнул головой, как бы указывая на всех остальных. – Разве, блин, хоть одно из этих зарегистрировано? Чего бояться еще одного такого же, тем более среди друзей?

Смешок прокатился по всей группе людей. Майк сделал гримасу. – Твой обрез годится только для выстрела в упор. И не забывайте, что эти парни были одеты в доспехи.

Он повернулся к врачу и передал ему коробку патронов сорокового калибра, которую он нашел в бардачке машины Дэна. Николс отложил в сторону аптечку, которую он нес. Майк не был особенно удивлен, когда увидел как быстро и профессионально Николс перезарядил автоматический пистолет.

– Хорошо обучали вас, морских пехотинцев, – пробурчал он.

Николс хмыкнул. – В задницу морских пехотинцев. Я знал, что делать с этим, прежде чем мне исполнилось двенадцать. – Он поднял пистолет. – Я прошел школу "Блэкстоун Рейнджерс". Я вырос по соседству с шестьдесят третьей и Коттедж-Гроув.

Внезапно чернокожий доктор изобразил злобный оскал в сторону белых мужчин, собравшихся вокруг него. – Джентльмены, – сказал он, – на вашей стороне морская пехота. Не говоря уж о худшем из гетто Чикаго. Пошли разберемся с этими гавнюками.

Шахтеры заулыбались. – Мы рады, что вы с нами, док, – торжественно сказал Фрэнк.

Майк повернулся и шагнул к стене. – Как ты там сказал. Пошли разберемся…

Глава 3

Майк использовал полузасыпанный автомобиль Дженни в качестве ступеньки, чтобы подняться наверх. Когда он поставил ногу на край обрыва, тот сразу рухнул, еще больше заваливая автомобиль. Майк неловко растянулся, чертыхаясь под нос, и прополз вперед.

Встав, он оглядел свой смокинг. Учитывая то, что он уже валялся на тротуаре, когда началась стрельба, его элегантный наряд выглядел скорее грязным, чем немного испачканным.

Компании, сдавшей мне его напрокат, не посчастливилось со мной, подумал он печально. Но кто ж знал…

Майк протянул руку, помогая подняться следующему.

– Поосторожней, – предупредил он. – Эта стена выглядит плотной из-за своего блеска, но на самом деле это лишь рыхлая земля.

После того, как Фрэнк поднялся наверх, он в свою очередь повернулся, чтобы помочь другим. Майк использовал это время, чтобы изучить окрестности.

Совсем незнакомая местность. То, что он увидел, подтвердило его подозрения.

Н-да, компания по аренде смокингов не самая большая моя проблема.

"Стена" вовсе не была стеной. Она была просто краем равнины, простирающейся вдаль. Открывшийся пейзаж просто поражал. Такой открытый горизонт вряд ли можно встретить на севере Западной Вирджинии. Франк вслух озвучил его мысли.

– Майк, что происходит? Даже чертово солнце находится в неправильном месте. – Он указал на юг. – Оно должно быть там.

Интересно, а там ли теперь юг, подумал Майк. Скорее можно предположить, что мы сейчас стоим лицом к северу, а не к востоку, как должно быть.

Он отложил проблему со сторонами света в сторону. Позже. Есть более неотложные проблемы. Гораздо более насущие.

Равнина была сильно залесена, но не настолько, чтобы Майк не мог увидеть одну-две-три фермы, разбросанные между открытыми полями. Одна из ферм была не более чем в ста метрах от них.

Достаточно близко, чтобы разглядеть некоторые детали…

– О, Иисус, – прошипел Фрэнк.

Две фермы вдали полыхали огнем. Стоящее ближе строение не горело. Дом был большим и каким-то нелепым. В отличие от деревянно-каркасных загородных домов, с которыми был знаком Майк, этот был сложен из грубо обработанного камня. Обтесанного явно вручную, насколько Майк мог видеть. Если бы не то, что дом был обитаем – что безошибочно было видно по суетящимся там людям – Майк мог бы поклясться, что он смотрит на что-то из средневековья.

Он потратил на изучение увиденного не более нескольких секунд. То, что происходило во дворе доме, не имело к сельскохозяйственным работам никакого отношения.

Его зубы сжались. Он чувствовал, что Фрэнк, стоя рядом с ним, уже кипел от возмущения. Майк огляделся. Все его шахтеры теперь уже были на равнине и смотрели на происходящее.

– Ну что, ребята, – сказал он тихо. – Я насчитал шесть этих ублюдков. Может быть, есть еще и внутри. Трое из них насилуют бедную женщину во дворе. Трое других…

Он изменился в лице. – Черт, не могу поверить. Они прибили к двери парня и пытают его.

Медленно и пытаясь как можно тише, Фрэнк дослал патрон в винтовку. Несмотря на то, что он был мирным человеком, он был готов поубивать ублюдков. – Какой план? – спросил он.

Майк выдавил сквозь сжатые челюсти. – Я, конечно, не полицейский, хотя мы и получили кой-какие права там внизу. И у нас не было времени рыться в чероки Дэна, ища наручники.

Он опять посмотрел на открывшуюся сцену изнасилования и пыток. – Так что к черту все эти зачитывания этим ребятам их прав. Просто пойдем и убьем их.

– Для меня звучит так просто прекрасно, – прорычал Дэррил. – У меня нет проблем с высшей мерой наказания. Никогда не было.

– У меня тоже, – проворчал один из других шахтеров. Тони Эддаччи был мускулистым парнем, недавно разменявшим тридцатник. Как и многие шахтеры в округе, Тони был итальянского происхождения, что подчеркивал смуглый цвет его лица. – Какие тут могут быть сомнения.

Тони, как и Майк, держал в руке пистолет. Он протянул левую руку и быстро снял галстук. Потом сердито сунул его в карман. Остальные шахтеры сделали то же самое с их собственными галстуками. Но пиджаки никто снимать не стал. Все они были одеты в белые рубашки, и все они были опытными охотниками. Их пиджаки, серые, коричневые и темно-синие, сейчас выступали в роли камуфляжа. В свою очередь, сняв галстук-бабочку, Майк еще расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Впервые в своей жизни они вышли на "охоту" в шикарных воскресных костюмах, да еще в туфлях вместо сапог.

Майк повел их в направлении дома через небольшую рощу деревьев. Березы, отметила часть его сознания. Это тоже было странным. Большая часть его ума просто кричала, чтобы эти стройные деревья были погуще. К счастью, преступники на ферме были слишком заняты своими гнусным делом и не обращали никакого внимания на местность вокруг них.

Шахтеры незаметно подобрались на тридцать ярдов от дома. Теперь они, скрытые деревьями, сгруппировались, присев на корточках, на самом краю двора фермы. Женщину насиловали почти рядом. Глаза Майка уклонялись в сторону, но его уши по-прежнему слышали ее стоны.

И грубый смех людей, насиловавших ее. Один из них, мужчина, прижавший руки женщины к земле, рявкнул что-то язвительное человеку, лежавшему на женщине. Насильник проворчал что-то ответ.

Майк не мог понять слова, но они явно звучали по-немецки. Он служил в Германии в течение года, когда его забрали в армию. Но он помнил лишь какие-то отдельные слова, ein bier, bitte.

– Эти парни иностранцы, – пробормотал Дэррил. Лицо молодого человека было переполнено гневом. – Что они себе позволяют, приперлись, понимаешь, сюда и..?

Майк коротким резким жестом заткнул его. Он вернулся к изучению преступников.

Все они носили ту же своеобразную броню и странные шлемы, хотя мужчины, насиловавшие женщину, сняли их. Отброшенные доспехи лежали на земле неподалеку. Мужчины, пытавшие фермера, были в своих доспехах и шлемах, но они сложили свое огнестрельное оружие у стены фермы. Издали, эти "винтовки" выглядели так же, как то оружие у двух убитых начальником полиции.

Шлемы и броня напомнили Майку картинку, на которой он видел испанских конкистадоров. Шлемы напоминали металлические горшки с фланцем, сужающиеся спереди и сзади. Такая броня, насколько он помнил, называлась панцирем. Стальные пластины на груди и спине, привязанные кожаными полосками. Кроме огнестрельного оружия в старинном стиле, у них были мечи? Мечи?

Он посмотрел на трех мужчин, терзающих женщину. У них мечей не было, но теперь, когда Майк знал, что искать, он сразу увидел это. Отстегнутые ножны с ними лежали на земле возле огнестрельного оружия. Майк ни разу в своей жизни не задумывался о практической технике изнасилования, но он мог понять, почему с мечами это неудобно. Эти люди, он вдруг понял совершенно ясно, не впервые занимались подобными преступлениями. Об этом свидетельствовала их расслабленность и небрежность.

Вы все покойники. Пришла окончательная мысль.

Он повернул голову и прошептал на ухо Фрэнку. – Только у тебя есть винтовка. Можешь пристрелить этих ублюдков у двери? Не забывай, что они в броне. Стрелять надо не в тело.

Майк и Фрэнк уставились на трех мужчин, измывающихся над фермером. Массивная дверь дома была широко открыта и прижата к стене. Запястья фермера были приколоты к двери ножами. Человек прямо перед ним ковырял своим ножом бедро фермера, в то время как двое других кричали на него. Они допрашивают его, понял Майк. И без пользы. Фермер кричал от боли, не обращая внимания на вопросы.

– С сорока-то ярдов? – фыркнул Фрэнк. – Даже не беспокойся. Тридцатый калибр в задницу и все дела.

Майк кивнул. Он повернулся в другую сторону и махнул рукой Гарри Леффертсу. Гарри тихо подкрался к нему.

Майк нахмурился, глядя на обрез двустволки в руках Гарри. – Не глупи. Ты можешь задеть невинных людей вместе с этими бандитами.

Он вручил Гарри дробовик, взятый из чероки. – Лучше из этого. Там картечь. Полный магазин, я уже проверил. Когда Фрэнк начнет стрелять по этим парням у двери, поддержи его. Он будет целиться ниже пояса, из-за брони. Окончательно прикончим их, когда они свалятся.

Гарри кивнул. Он сунул обрез под соседний куст и взял дробовик. Отдав из кармана дополнительные патроны для дробовика, Майк оглядел остальных своих товарищей. Все они, как и он сам, были вооружены только пистолетами и револьверами.

Он решил, что не было никакого смысла в разработке детального плана сражения. Кроме того, он не мог больше слышать эти вопли.

– Просто поддержите меня, ребята, – прошептал он. И для Фрэнка: Не начинай стрелять раньше меня.

Секундой позже, Майк поднялся на ноги, вышел из-за деревьев и зашагал к насильникам. Он держал револьвер в правой руке. Его шаги были быстрыми, но тихими. Майк не боксировал профессионально уже несколько лет, но старая подготовка и опыт никуда не делись. Уверенный, собранный, не теряющий хладнокровия; это просто еще один бой. Какая-то далекая часть его разума шептала ему, как глупо он выглядит, идя к грабителям и насильникам в смокинге, но он проигнорировал насмешки разума.

Первым, кто заметил его, был человек, сидящий на корточках в трех футах от женщины. Тот ничего не делал, а просто наблюдал за сценой изнасилования. Когда движение Майка привлекло его внимание, он повернул голову. Его глаза расширились. Он был не дальше, чем в тридцати футах и сидел боком к нему.

Майк остановился. Он слегка присел, автоматически прикинул траекторию до цели и навел револьвер. Опять же частью своего разума он отметил мгновенную реакцию человека, которого он собирался убить, и был впечатлен. Нет, явно не новичок. Человек уже поднимался с криком предупреждения.

Так, фирменная хватка двумя руками, взвести курок. Спокойно, спокойно. Держать равновесие. Теперь плавно пальцем…

Как всегда, магнум выпалил с ревом и подкинул вверх сжатые руки Майка. Он ясно видел, как пуля врезалась человеку в плечо и мгновенно сбила его на землю. Человек был еще жив, но опасности уже не представлял.

Майк услышал сухой треск винчестера Фрэнка и пальбу Гарри. Шум выстрелов не отвлекал его, он отсек его от себя так же легко, как блокировал рев толпы, когда был на ринге. Небольшой поворот корпуса, и прямо перед ним человек, держащий руки женщины. Майк увидел широко открытый рот на размытом лице. Человек все еще стоял на коленях, затем отпустил руки женщины и передвинулся на пятки.

Просто еще один бой. Еще один удар… Курок… Аккуратно целимся. Держим равновесие…

Магнум 357 опять взревел. Выстрел ударил человека в грудь, откинув его, как если бы он был сбит грузовиком. Майк знал, что тот был мертв, прежде чем он упал на землю.

Один оставшийся запутался в своих приспущенных штанах.

Насильник что-то кричал. Майк не мог понять ни слова. Ничего не было понятно, кроме его страха. Человек соскочил с женщины. Он попытался встать и снова запутался в штанах.

Но теперь он был уже в стороне от женщины. Майк поднял револьвер, готовый убить его, но остановился, когда увидел, что там уже был доктор Николс. Хирургически расчетливо, с близкого расстояния, тот наклонился и выстрелил человеку в затылок. Раз, потом второй.

Так, и этот готов. Майк отвернулся и взглянул на дом. Он помнил, как слышал несколько выстрелов из винтовки Фрэнка.

Все трое, бывшие у двери, лежали на земле. Один неподвижно. Он, подогнув колени, валялся у стены фермерского дома. Его ягодицы были все в крови. Майк был уверен, что это был первый, подстреленный Фрэнком. Хотя иногда он и поддразнивал Фрэнка насчет глупого пристрастия к затворному оружию, тот был превосходным стрелком и одним из самых надежных мужчин, которых Майк когда-либо встречал. Получая лицензию на отстрел оленя каждый сезон, он, как правило, использовал ее в первый же день. Фрэнк выстрелил этому ублюдку в нижний отдел позвоночника, чуть ниже панциря. Что, конечно, моментально парализовало все тело. Видимо, он был уже мертвым или умирающим.

Двое других корчились на земле, крича и хватаясь за ноги. Это продолжалось недолго. Гарри уже спешил туда своей спортивной походкой. Молодой шахтер резко остановился, не доходя несколько метров. Он передернул цевье, направил ружье и выстрелил. Видно было, что Гарри был вне себя от ярости, но самообладания он не потерял. Он попал в шею, единственное незащищенное место между шлемом и доспехами. В результате человек был почти обезглавлен. Картечь отбросила шлем к стене фермы, разорвав ремень.

Гарри развернулся. Передернул цевье, прицелился, выстрелил. Еще один крик оборвался. Кругом трупы. Кровь и мозги повсюду. Второй шлем отлетел, хлопая ремнем. На всякий случай – и не из за милосердия – Гарри продолжил. Он шагнул вперед и выстрелил в парализованного человека, скорчившегося у стены фермы. Расстояние было не более трех футов. На этот раз шлем остался на голове, но сама голова вместе со шлемом отлетела в сторону. Кровь хлынула из шеи, забрызгивая грубые камни.

Майк увидел движение где-то в темноте фермы. Он отскочил.

– Гарри, прочь! Стрельба из дома!

Предупреждение Майка, вероятно, спасло Гарри жизнь. Молодой шахтер отшатнулся в сторону, когда из дома раздался выстрел. Пуля зацепила его краем и сбила с ног. Лежа на земле, Леффертс схватился за бок, громко матерясь. Но в звуке его голоса было больше удивления и возмущения, чем чего либо еще. Майк был уверен, что рана была неопасной.

– Прикрой меня, Фрэнк! – закричал он, начиная подкрадываться к краю двери. Он услышал, как винчестер Фрэнка снова начал стрелять. Сам он выстрелов не видел, но знал, что Фрэнк будет стрелять через открытый вход, чтобы отогнать того, кто был внутри. Краем глаза он увидел Джеймса Николса и Тони Эддаччи, нацеливших пистолеты и стрелявших по маленьким окнам фермы. Он слышал, как от деревянных ставен летели щепки.

Добравшись до двери, Майк прижался к стене фермы. Он стоял на противоположной стороне двери от фермера. Мужчина, весь пропитанный кровью, потерял сознание и обвис. Весьма упитанный для своих средних лет, обвиснув, он порвал себе вены. Кровь брызнула во все стороны.

О боже, он сейчас истечет кровью до смерти. Решение Майка было мгновенным. Он проскочил через дверной проем, подвергая себя риску стрельбы изнутри дом. Но никто не стрелял. Двумя быстрыми мощными рывками он вытащил ножи. Как можно осторожнее Майк опустил его на землю.

Это было все, что он мог сделать для него в данный момент. Майк заколебался на секунду или две. Интерьер усадьбы был так плохо освещен, что было невозможно увидеть что-либо внутри. Осторожность и его армейская подготовка призывали его подождать, пока его товарищи не предпримут что-нибудь для его поддержки. С другой стороны, весь этот странный огнестрельный антиквариат. Очевидно, однозарядный. Держу пари, что сукин сын не успел перезарядиться.

И снова решение было быстрым и неотложным. Майк нырнул в дверь и перекатился через плечо.

Хорошее решение, но не совсем удачное. Его враг не успел перезарядиться. Но к сожалению, Майк, перекатившись по полу, уперся прямо в него.

В первое мгновение оба опешили. Потом Майк почувствовал, что на него навалились сверху. Черт, и пистолет при столкновении выбило из руки. В отчаянии, он ухватил его за ноги, пытаясь сбросить со своей спины.

Бесполезно. Человек, кем бы он ни был, ухватил Майка, как профессиональный борец. Майк зарычал и ударил локтем назад.

Черт! Он забыл про панцирь. Его левый локоть заныл от удара. Но, по крайней мере, он освободился от захвата.

Майк никогда раньше в своей жизни не участвовал в перестрелке. У него была подготовка и инстинкты боксера, а не стрелка. Он даже и не подумал искать свой пистолет. Он просто развернулся и провел правый боковой в подбородок своего врага.

Восемь профессиональных боев. Первые семь были выиграны нокаутом, но ни один из них не позже, чем в четвертом раунде. Майк вышел из игры, потому что понял, что у него не хватает выносливости. Но никто никогда не говорил, что у него не поставлен удар.

Бандит, кем бы он ни был, пролетел через всю комнату и ударился о тяжелый стол. Его челюсть отвисла. Голова висела, откинувшись в сторону.

Его очевидная беспомощность не послужила дальнейшему милосердию. Как и то, что человек был гораздо меньше Майка. И это не было боксом по правилам маркиза Куинсбери. Майк подскочил вперед и правой рукой пробил в живот ниже панциря. И еще раз. Любой судья тут же дисквалифицировал бы Майка. Его следующий удар был левым крюком, который раздробил челюсть человеку, буквально подняв его на ноги. Майк был очень сильным человеком, и, в отличие от многих, он умел драться. Удары были словно нанесены кувалдой. Майк хотел было врезать еще справа в лицо бандита, но усилием воли ему удалось остановиться.

О боже, Стирнс – достаточно! Ты победил.

Он заставил себя сделать шаг назад, как будто отгоняя невидимого рефери. Этот внутренний голос привел его мысли в некоторую ясность. Майк был потрясен, осознав сколько страха и ярости кипело в нем. Он чувствовал себя сосудом с чистым адреналином.

Его противник рухнул на пол бесформенной кучей. Майк опустил руки и с трудом разжал кулаки. Руки сильно болели. Он уже успел забыть свои ощущения после проведения кулачного боя с подавляющим преимуществом.

Его тут же пробрала дрожь, как запоздалая реакция после схватки. Перестрелка сильно отразилась на нем. Ибо хотя он и был в юности кем-то вроде хулигана, но никогда никого не убивал раньше.

Чья-то рука упала на его плечо, разворачивая его. Он увидел прямо перед собой лицо доктора Николса. – Ты в порядке?

Майк кивнул. Со слабой улыбкой он показал доктору свои руки. Три костяшки были разбиты в кровь. – Насколько я знаю, док, это все, что со мной не в порядке.

Николс взял его за руки и осмотрел их, разминая суставы. – Переломов вроде нет, – пробормотал он. Врач бросил быстрый взгляд на вырубившегося бандита на грязном полу дома. – Обладая таким ударом, молодой человек, нужно действовать в перчатках. Этот ублюдок выглядит так, как будто его исколотили дубиной.

На мгновение Майк испытал легкое головокружение. Он видел, как другие шахтеры начали обыскивать дом. Но врагов в доме больше не нашлось. Пульсирование крови в ушах заглушало их слова, но по тону было понятно, что опасности больше нет.

Он глубоко, почти судорожно вздохнул. Затем, встряхнув головой, избавился от головокружения. Николс отпустил его руки.

– Спасибо, док, – тихо сказал он.

Лицо Николса озарилось внезапной улыбкой. – Пожалуйста, называй меня Джеймсом! Мы уже достаточно близко знакомы.

Врач развернулся к выходу. – А теперь надо заняться ранеными. Думаю, сегодня я уже не раз нарушил клятву Гиппократа. – И пробормотал: О боже, Николс, "Главное, не навреди".

С чувством вины Майк вспомнил о Гарри Леффертсе. И о фермере, и о женщине, которая, видимо, была его женой. Он хотел было пойти за Николсом, готовый оказать тому помощь. Но остановился и повернулся, ища взглядом Фрэнка.

Джексон стоял у большого камина, внимательно рассматривая интерьер помещения. Большая часть фермы, казалось, состояла из одной комнаты, хотя Майк заметил узкую лестницу, ведущую на верхний этаж. Через крошечные окна в дом попадало очень мало света. Но Майк мог видеть, что все вокруг было просто перевернуто. Бандиты, очевидно, наряду с другими преступлениями, не гнушались и грабежами. Теперь, когда он увидел этот беспорядок, Майк понял, что фермера подвергали пыткам с целью выявления каких-либо спрятанных сокровищ, которыми он мог обладать.

Судя по обстановке, вряд ли их было много. При всех его размерах и тщательности строительства, дом выглядел беднее любой фермы, которую когда-либо видел Майк. Не было никакого намека на освещение. То же самое он мог сказать и о сантехнике. В окнах не было стекол. Даже пол был просто утрамбованной землей.

Он встретился глазами с Фрэнком. – Я сам осмотрю тут все, Майк. Тони уже проверяет, что там наверху. Иди, помоги врачу.

Выйдя наружу, Майк обнаружил, что Николс занимается фермером. Врач, по-видимому, израсходовав все бинты из аптечки, уже снял свой пиджак и рубашку, которую рвал на полосы. Теперь он был голый до пояса. Будучи почти в конце среднего возраста, Николс имел тело с жилистой мускулатурой, на котором не было почти никакого жира. Черное жесткое туловище, покрытое тонкой пленкой пота, блестело на солнце.

Майк огляделся. Дэррил занимался Гарри Леффертсом. Леффертс также был без рубашки, обнажив рану на боку. Та казалась весьма впечатляющей – все его бедро и тазобедренный сустав были в крови, как и ребра – но Майк не думал, что там было действительно что-то серьезное. Рана уже была перевязана целым рулоном бинта. Майк подумал, что хотя повязка и пропиталась кровью, но само кровотечение было остановлено.

– Там не такая уж серьезная рана, – услышал он голос Николса. Майк обернулся. Доктор смотрел на него. – Я первым делом занялся Гарри. Вряд ли ему удастся похвастаться шрамом перед своими внуками, пуля только скользнула вдоль одного ребра. Насколько я могу судить, внутреннего кровотечения нет.

Голова Николса резко повернулась в сторону женщины. Она перевернулась на бок, закрыв руками лицо. Ее колени были прижаты к груди, в позе эмбриона. Она тихо и беспрерывно рыдала. Ее изорванное платье было опущено вниз, закрывая ноги. Там же сверху, укрывая ее, лежало и два пиджака. Шахтеры, которые укрыли ее ими – Дон Ричардс и Ларри Масаниелло – сидели на корточках рядом. Их лица выражали растерянность и сочувствие. Помимо того, что они сделали, они, очевидно, не имели ни малейшего представления, чем еще они могут ей помочь.

– С ней будет все в порядке, – пробормотал Николс. Его лицо напряглось. – Насколько это, конечно, возможно после группового изнасилования. Он посмотрел вниз, на фермера. – В отличии от этого парня. Крупные артерии не пострадали, но он потерял огромное количество крови.

Майк присел на корточки рядом с врачом. – Чем я могу помочь, Джеймс?

Он видел, что Николс перевязал уже все раны фермера. Но кровь все равно проступала через ткань. Врач рвал еще полосы из остатков своей рубашки, готовя новые повязки.

– Дай мне свой смокинг, для начала. И надо посмотреть, есть ли какие-либо одеяла внутри. Нужно все, что поможет сохранить его в тепле. Он в шоке.

Майк снял смокинг и протянул его доктору, который укрыл им фермера. Затем Николс сказал: Необходима машина скорой помощи, чтобы отправить этого бедолагу в больницу. А так, я сделал все, что смог здесь без медикаментов и оборудования.

Врач поднял голову и медленно оглядел окрестности. – Но почему-то у меня плохое предчувствие, что машину скорой помощи и больницу будет трудно найти.

Его глаза встретились с глазами Майка. – Где мы, черт возьми, находимся? – Он сумел выдавить улыбку. – Только не говори мне, пожалуйста, что это наша любимая Западная Вирджиния. Моя дочь давно подталкивала меня переехать сюда и открыть здесь свою практику. – Он моргнул. – Прямо душераздирающая сцена из фильма-триллера "Избавление". Там все происходило в такой же глуши, насколько я помню. А ведь мы только в полутора часах езды от Питтсбурга.

Майк следом за врачом окинул своим взором окрестности. И тихо сказал: Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что мы сейчас далеко не в Западной Вирджинии, доктор Ватсон.

Николс хмыкнул.

– Абсолютно ничего похожего, Джеймс – ни пейзаж, ни деревья, ни люди, ни…

Он ткнул большим пальцем через плечо, указывая на дом, который стоял позади них.

– Там нет ничего, привычного нам по Западной Вирджинии, скажу я тебе. При всей своей бедности, сам дом вовсе не шаткая лачуга. У нас такой большой, хорошо сложенный и старинный дом был бы объявлен историческим памятником еще пятьдесят лет тому назад.

Он наклонился и схватил одно из ружей головорезов, по-прежнему стоявшему у стены. После быстрого осмотра он протянул его Николсу.

– Видел что-нибудь подобное? – Врач покачал головой. – И я, – размышлял Майк. – Кен Хоббс говорит, что оно с фитильным запалом. А он знает, что говорит. Всю свою жизнь он увлекался старинным оружием. Такого оружия, как это, не делают, должно быть, уже двести лет. По крайней мере. Даже во времена Американской революции, уже были кремневые ружья.

Он посмотрел на оружие с уважением. – Ты только посмотри на эту вещь, впечатляет, не правда ли? Должно быть, по меньшей мере, 75 калибра.

Он хотел что-то добавить еще, но был прерван Фрэнком, вышедшем из двери.

– Такие дела, – сказал он. Джексон казался, как всегда, невозмутимым. Отчасти это было связано просто с его личностью, но в основном с тем, что секретарь-казначей профсоюза был одним из тех, кто, кроме Николса, имел реальный боевой опыт.

Майк посмотрел на других, кого он мог видеть. Все они, кроме Джексона и Николса, теперь, когда бой был закончен, начали проявлять эмоции. Леффертс лежал на спине, прижимая повязку на боку, и смотрел в небо. Молодой шахтер, который был так убийственно беспощаден к врагам в разгар боя, теперь выглядел ошеломленным бычком. Его глаза были широко открыты и казались свободными от какой-либо мысли. Опустившись на колени рядом с ним, Дэррил понурил голову и опустил плечи. Он сжимал колени ладонями так сильно, что костяшки пальцев побелели. Чуть в стороне, возле жертвы изнасилования, Дон Ричардс и Ларри Масаниелло уже не сидели на корточках. Они оба сидели, вытянув ноги вперед, упершись в них руками. Их оружие лежало на земле. Оба тяжело дышали. Ричардс тихо ругался, а Масаниелло, который был набожным католиком, бормотал молитву.

Майк выдохнул почти со свистом. – Похоже, большинство в небольшом шоке, Джеймс. Кроме тебя и Фрэнка.

Доктор издал смешок. – У нас все еще впереди. На сегодняшнюю ночь кошмары мне обеспечены. Подозреваю, и Фрэнку тоже.

Джексон, прислонившись к дверному косяку, покачал головой. – Не сегодня. Может, завтрашней ночью. Но послезавтра точно будет очень плохо. Я прямо уже вижу, как я дрожу. – Он мрачно осмотрел сцену перед собой. – О боже, это было хуже, чем перестрелка, которую я видел в Японии.

И потерся плечами о дверной косяк. – Но, по крайней мере, стрельба закончилась. – Он уставился на Майка, который все еще сидел на корточках рядом с врачом. – А как ты? – спросил он. И добавил, прежде чем тот ответил, – И не вешай мне лапшу на уши, Майк. У тебя по лицу все видно.

Майк невесело усмехнулся. – Я и не собирался. Правду, говоришь? Я чувствую себя, как будто меня сбил грузовик. А я пытаюсь выяснить, почему я все еще жив.

Перед ним возник мигающий образ самого себя, идущего вперед, к скотному двору, как машина для убийства, холодный как лед. Бах! Бах! Как просто. Один убит, еще один…

Он посмотрел на труп первого человека, которого он застрелил. В плечо. Не нужно быть врачом, чтобы понять, что человек был мертв, мертв, мертв. Пуля из магнума должна была разорвать сердце на куски.

Ну вот зачем ты сразу купил такого монстра. Мощное останавливающее воздействие, как гласила его реклама. О боже!

Он сжал губы, пытаясь понять, что именно он чувствовал.

Голос Фрэнка прорвался как через вату в ушах.

– Эй! – сказал его друг. – Не думай об этом сегодня, Майк. Поверь мне. Пусть пройдет какое-то время.

– Чистая правда, – подтвердил Николс. Врач поднялся на ноги. Это движение напомнило Майку, что нужно посмотреть в доме насчет одеял.

– Извини, – пробормотал он, встал и направился к двери фермы. – Фрэнк, ты там не заметил что-нибудь вроде одеял, пока вы там…

Вдруг сверху раздался крик. Это был голос Тони Эддаччи. Тони, высунувшись из небольшого окна верхнего этажа, показывал пальцем куда-то вдаль.

– У нас большие проблемы! – воскликнул он. Майк посмотрел в ту сторону, куда указывал Тони. Там виднелся небольшой отрезок грунтовой дороге, начинающийся от двора и огибающий рощу. С земли, Майк ничего больше не видел из за деревьев.

Судя по всему, Эддаччи видел дальше. – Там… А-а-а, черт, Майк, я клянусь, что это правда, там дилижанс едет сюда в сопровождении четырех всадников. Они не более чем в четверти мили. Будут здесь в любую минуту.

Его голос еще более взволновался и усилился. – А за ними около двадцати человек пешком! И с преогромными копьями! Я не шучу – там копья, о боже.

Склонившись над подоконником, Тони посмотрел на мертвых головорезов, лежащих на скотном дворе. – Выглядят, как эти ублюдки. Особенно те, что на лошадях.

Майк смотрел в сторону, указанную Тони. Грунтовая дорога была проще некуда. Две накатанных борозды. Деревья, перекрывающие обзор, были всего в двадцати ярдах. Теперь Майк уже мог слышать стук копыт.

Через несколько секунд четыре всадника показались в поле зрения. Эти люди были в шлемах и кирасах, с мечами в ножнах на поясе. Майк мог видеть что-то вроде очень больших пистолетов, закрепленных на седлах.

Ехавший впереди всадник заметил его и что-то закричал. Все четыре конника натянули поводья и остановились. Мгновением спустя за ними выехало странное транспортное средство, запряженное шестеркой лошадей. Кучер отчаянно тянул поводья, в результате чего еле успел остановить повозку, прежде чем она врезалась в застывших всадников. Все же она развернулась боком поперек дороги. Одно из колес съехало в борозду, повозка опасно перекосилась.

Тони назвал повозку "дилижанс", но это не было похоже на дилижанс, который Майк видел в кино. Это было транспортное средство с элегантной деревянной мебелью и всякими декоративными атрибутами, больше напоминавшее небольшой крытый фургон.

Тот же всадник опять крикнул что-то. Как и прежде, слова были непонятными, но Майк был уже почти уверен, что язык был немецкий. По крайней мере, если память его не подводила.

В воцарившемся молчании всадники смотрели на американцев. Двое шахтеров рядом с лежавшей женщиной поднялись на ноги и держали пистолеты наготове. Как и Дэррил. За ним последовал и Тони. Николс привстал наполовину на корточках, взяв в руки пистолет полицейского. Даже Хэнк, все еще лежа на земле, прижимая одной рукой повязку на ребрах, другой рукой беспорядочно нащупывал на земле свой пистолет. Бывший шахтер Чак Ролс был внутри фермы. Майк слышал его шепот за дверью: Я держу их на прицеле, Майк. Дай только сигнал.

Майк вытянул руки. – Спокойно всем! Даже не думайте стрелять без повода!

Он видел, как четыре всадника медленно потянулись за пистолетами у седел. Майк вспомнил, с беспокойством и опозданием, что его собственное оружие лежит где-то в фермерском доме.

В этот момент отъехал занавес на боковой части экипажа. Прямо на Майка глядело лицо. Это было лицо молодой женщины, выглядевшей очень расстроенной. С вершины ее головы свисало несколько прядей длинных черных волос. Ее глаза были карими, лицо смугловато, как это часто бывает у испанок. Майк вдруг улыбнулся. Весело, и как ни в чем ни бывало. Какая-то странная веселость. А может, и нет. Интуиция иногда работает, даже если логика и разум сбежали напрочь.

– Полегче, ребята! Я думаю, что у нас тут скорее "Девичьи страдания", чем что-нибудь другое. Осталось выяснить, с какой стороны безопаснее откусить кусок пирога.

Фрэнк усмехнулся. – Ты всегда был романтиком. И дураком при виде прелестного личика.

Майк пожал плечами. Все еще улыбаясь, он начал медленно двигаться к повозке. Он держал руки широко разведенными – так, чтобы всадники могли видеть, что он был безоружен.

– Ты назвал это лицо "прелестным"? – прокомментировал он через плечо. – Ты просто выбиваешь меня из образа, Фрэнк. Я-то уж думал, что мы были на съемках фильма "Избавление". – И с усмешкой: А может, это был фильм "Техасская резня бензопилой"? Сейчас, только уточню в Интернете…

Лицо женщины было все ближе. – Вот. Сейчас мы находимся в фильме "Клеопатра", – сказал Майк. Слова прозвучали гораздо более нежнее, чем он намеревался. И с удивлением понял, что он почти не шутил.

Глава 4

Повозка вдруг накренилась и бросила Ребекку прямо на ее отца. Бальтазар Абрабанель зашипел от боли.

– Осторожней, дочка! – проворчал он. Он еще крепче прижал руку к своей груди. Седобородое лицо Бальтазара было бледным и изможденным. Его дыхание стало прерывистым и учащенным.

Ребекка взглянула на него с тревогой. Ее собственное сердце забилось со страхом, граничащим с паникой. Что-то было не так с ее отцом. Его сердце…

Снаружи донесся звук кричащего что-то голоса. Ребекка узнала его. Голос принадлежал командиру небольшого отряда ландскнехтов, которых ее отец нанял в Амстердаме, чтобы сопроводить их в Баденбург. Но голос германца звучал с таким сильным акцентом, что она не разбирала самих слов. Судя по интонации, однако, человек был поражен чем-то.

Снова крик. На этот раз она поняла.

– Эй вы, назовитесь!

Бальтазар тихо застонал. Затем, с видимым усилием, сказал:

– Посмотри, что происходит, Ребекка.

Ребекка застыла в нерешительности. Состояние отца было просто ужасным. Но по долгой привычке, она сразу повиновалась.

Она завозилась с пояском, который удерживал занавес закрытым. Из-за поспешной возни накатило раздражение. Фургон был с окном только с одной стороны. Ребекка предпочла бы постоянно открытый занавес, чтобы наслаждаться ветерком. Но ее отец настаивал на постоянно закрытом от внешнего вида занавесе.

– Это путешествие будет достаточно опасным, дитя мое, – сказал он ей, – нам ни к чему мужские взгляды. Ты только посмотри на себя.

Это заявление сопровождалось странной улыбкой. Нежность и отчасти, гордость. Но было что-то еще…

Когда она, наконец, догадалась, что это за "что-то еще", Ребекка была поражена и даже ошеломлена. Потрясение пришло от понимания возможного насилия, которого опасался ее отец. Разве есть люди, которые на самом деле делают такие вещи? Ошеломление – от осознания того, что даже ее отец считал ее прекрасной. Другие говорили ей об этом, но… само ощущение этого все еще казалось ей странным. Она сама никогда не видела ничего в зеркале, кроме молодой испанской еврейки-сефардки. Оливковая кожа, длинные черные волосы, нос, два темных глаза, рот, подбородок. Да, черты лица очень правильные и симметричные. Пожалуй даже, в высшей степени. И иногда она думала, что ее губы могли быть привлекательными. Полные, насыщенные. Но прекрасная? Что это значит?

Наконец-то занавес уступил, не прошло и нескольких секунд, которые показались ей целой вечностью. Она откинула занавеску и высунула голову в окно.

На мгновение она даже не поняла, что видят ее глаза. Ее ум до сих пор витал вокруг бедственного положения своего отца. Его сердце…!

Потом она вдруг все увидела. Ахнула и отпрянула назад. Ее охватил новый ужас, наложившийся на старый. Частично страх был вызван зрелищем мертвых тел, разбросанных повсюду. Или так ей показалось с первого взгляда. Ребекка никогда не видел сцен насилия раньше. Ничего, кроме незначительных выходок хулиганов, а власти в Амстердаме строго наказывали даже за это. А тут кровь повсюду! И даже – вон голова лежит отдельно. А эта женщина – что с ней? Неужели ее…? О Боже!

Но это все простые, понятные страхи. Волна настоящего ужаса прошла вниз по ее спине при виде человека, стоящего прямо перед ней. Идущего к ней. Вот уже осталось тридцать футов.

Ребекка парализованно смотрела на идущего человека. Как мышь, увидевшая змею.

Идальго! Здесь? Не дай нам Бог!

– Что там, дитя мое? – потребовал ее отец. Затем прямо зашипел: – Да что происходит?

Она почувствовала, как он подался вперед, встав позади нее.

Она разрывалась между страхом перед идальго и страхом за своего отца. И тогда – да когда все это, наконец, кончится? – наступил еще один ужас. Она услышала, как командир ландскнехтов, нанятых ее отцом, закричал снова.

– Сматываемся! – услышала она его панический вопль. – Уходим! За это нам не платили!

Ребекка услышала удаляющийся стук копыт. Мгновением спустя она почувствовала, как повозка пошатнулась, и поняла, что возчик спрыгнул тоже. Она услышала, как он ломится по кустам вдоль дороги, напрягая все свои силы.

Они бросили нас!

Она отшатнулась от окна фургона, глядя широко раскрытыми глазами на отца. Ее губы попытались что-то сказать. Но добрый и мудрый человек, который являлся ей опорой всю свою жизнь, ничем не мог помочь ей теперь. Бальтазар Абрабанель был еще жив. Но его глаза были закрыты, а зубы крепко сжаты. Теперь уже двумя руками он держался за сердце. Затем соскользнул с подушки сиденья на пол кареты. Раздался слабый стон. Похоже, агония.

Теперь ужас буквально захлестнул ее. Ребекка бросилась на колени, обнимая отца. Она отчаянно пыталась хоть как-то утешить его, помочь ему, но не знала, как и чем. Она смотрела на тяжелые сундуки, сложенные на скамейке сиденья напротив нее. Книги ее отца. Его перевод медицинских трудов Галена был в одном из этих сундуков. Но для нее это было практически бесполезным. Тридцать семь томов Галена. Все они были написаны на арабском, который Ребекка могла читать с трудом.

Тут она услышала голос. Испугавшись, она повернула голову.

Идальго стоял у фургона, засунув голову в окно. Этот человек был настолько высок, что ему пришлось наклониться немного, чтобы сделать это.

Опять тот же голос. Что-то знакомое. Она почти все понимала. Но это было невозможно. Идальго не мог говорить так. На этот раз она разобрала почти все. По крайней мере, большинство слов. Его акцент был очень странным, в отличие от того, что она когда-либо слышала на этом языке.

Английский? Он говорит по-английски? Но идальго не говорят по-английски. Это ниже их достоинства. Язык пиратов и торговцев.

Она смотрела на него теперь со странной смесью любопытства и страха. Настоящий идальго, до кончика ногтей. Высокий, сильный, стройный, красивый. Он излучал глубокую уверенность в себе, которой мог обладать только испанский дворянин. Даже его одежда похожа: белая шелковая рубашка, темные брюки… Правда, сапоги какие-то странные. Но вот он широко улыбнулся, и сомнения исчезли. У кого еще могут быть такие идеальные зубы?

Потом он снова заговорил. Те же самые слова, которые он повторил уже в четвертый раз. – Простите, мэм, вам нужна помощь?

Ребекке Абрабанель всегда было интересно в последующие годы, почему она тогда сказала правду. Вернее, еле вымолвила… пролепетала. Она часами вспоминала этот момент, сидя в одиночестве и размышляя. И удивлялась…

Может быть, сказалось долгое преследование ее народа с древнейших времен. Даже после той жестокости Святой Инквизиции и безжалостности, с которой дворяне-идальго насильственно изгоняли их из Испании и Португалии, евреи-сефарды никогда не могли забыть залитую солнцем землю древней Иберии, куда они пришли когда-то, и которую полюбили. Много веков помогая строить и укреплять ее, убедившись, что евреи, наконец, нашли место, где их приняли и приютили. Пока христианская королевская семья и знать не решили иначе, и они снова были изгнаны и обречены на скитания. Тем не менее, они сохранили свой язык, имели свою поэзию и лелеяли самобытную культуру. Евреи-ашкенази могли ютиться в своих гетто в Центральной и Восточной Европе, отгородившись от окружающего мира. Но не сефарды. Почти полтора века прошло с момента их изгнания из страны, но они по-прежнему называли себя сефардами, а высшей похвалой среди них все еще было назвать человека идальго.

Таким образом, с годами она пришла к мысли, что тот ее ответ был ответом ребенка, который таил надежду, что все эти легенды не были ложью, в конце концов. Что где-то там, в мире, действительно существует благородство, а не только жестокость и предательство, прикрывающиеся вежливостью и традициями.

Но было и нечто большее. Что уж скрывать. Это был инстинкт женщины.

Оценивающий мужчину. Красивый, да, но не совсем соответствующий образу идальго. Даже в тот момент ужаса и растерянности, она сохранила достаточно остроты ума, чтобы почувствовать разницу. Это не была хищная красота идальго. Просто красивый мужчина – почти деревенщина – пришел к ней с этим грубоватым носом и открытой улыбкой. И его глаза были такими чистыми и голубыми… И в отличие от брутальных идальго, в них не было ничего, кроме дружелюбия и участия.

Ребекка Абрабанель раздумывала над всем этим на протяжении многих последующих лет. И постоянно возвращалась к этому моменту. Очень часто. Это было какое-то душевное баловство. Но ни один другой момент в ее жизни, когда она окидывала ее мысленным взором, никогда не приводил в такой трепет ее сердце.

– Да-а, пожалуйста! Мой отец…

Она на мгновение опустила голову, закрыв глаза. Слезы начали просачиваться через веки. И тихо продолжила: – Он очень болен. Я думаю, что-то с сердцем…

Она открыла глаза и подняла голову. Лицо человека сквозь слезы выглядело размытым.

– Мы беженцы, – прошептала она. – И не просто беженцы… – ее дыхание прервалось. – Мы мараны.

Она почувствовала его замешательство и недоумение. Конечно. Он же англичанин.

– Тайные евреи, – пояснила она. К ее удивлению, у нее вырвался нервный смешок. – Но дело даже не в этом. Мой отец… – она прижала ладонь к губам, как бы опасаясь подслушивания, – он философ. Врач по профессии, но он учился многим знаниям. В основном учение Маймонида, но также караимское толкование Талмуда. И мусульманские труды Аверроэса…

Она поняла, что лепечет что-то ненужное. Разве ему это интересно? Ее губы сжались.

– В общем, он был изгнан из Амстердама за ересь. Мы направлялись в Баденбург, где живет мой дядя. Он сказал, что может предоставить нам жилье.

Она на мгновение запнулась, вспомнив о серебре, спрятанном в сундуках среди книг. Страх снова охватил ее.

Человек заговорил. Но не с ней. Он повернул голову и крикнул: – Джеймс, иди сюда, похоже, тут очень больной человек.

И снова повернулся к ней. Его улыбка сейчас была сочувствующей, а не веселой, как раньше. Но даже сквозь слезы Ребекка чувствовала в нем достоинство и уверенность.

– Что-то еще, мэм? – спросил он. Его лицо напряглось. – К нам тут двигаются люди. Мужчины с оружием в руках. Кто они?

Ребекка ахнула. Она совсем забыла о группе наемников, с которыми они столкнулись незадолго перед тем.

– Это люди Тилли! – воскликнула она. – Мы не думали, что они так далеко от Магдебурга. Мы встретились с ними в двух милях отсюда по дороге. Мы надеялись избежать повторной встречи, но…

– Кто такой этот Тилли? – потребовал незнакомец. Улыбка полностью исчезла. Его лицо напряглось и стало злым. Но гнев, очевидно, не был направлен на нее.

Ребекка вытерла слезы. Кто такой Тилли? Как может кто-нибудь не знать предводителя католической лиги, графа Тилли? После того, что произошло в Магдебурге?

Человек, казалось, почувствовал ее смятение.

– Ладно, неважно, – отрезал он. Издалека раздался крик. Ребекка не могла разобрать слов, но она поняла, что они были на английском языке. Предупреждение о чем-то, подумала она.

Следующие слова человека были быстрыми и требовательными: – Мне нужно знать только одно – эти люди опасны для вас?

Ребекка растерянно посмотрела на него. Он что, шутит? Но честное выражение его лица ее успокоило.

– Да, – ответила она. – Они убийцы и грабители. Лучше сами убейте моего отца. И меня… Она замолчала. Ее глаза обратились к тому месту, где на земле лежала женщина. Ее там уже не было. Она поднялась на ноги и медленно шла к ферме. Двое из мужчин идальго поддерживали ее.

Она услышала рычание в голосе идальго.

– Что ж, хорошо. Более чем достаточно.

Она вздрогнула от неподдельной ярости в его голосе.

Через секунду дверь экипажа открылась. Чернокожий человек, голый до пояса, поднимался в карету. В одной руке он держал маленькую красную коробку, украшенную белым крестом. Несмотря на свое удивление, Ребекка не выразила никакого протеста, когда черный человек мягко отодвинул ее от своего отца и начал осматривать его.

Экспертиза была быстрой и профессиональной. Мужчина открыл коробку и достал из нее флакон. Ребекка, сама дочь врача, безошибочно узнала в нем также врача. Она почувствовала огромное чувство облегчения. Благодарение богу, тот оказался мавром! Ее отец превозносил арабскую медицину. Христианских врачей он считал профанами.

Мавр обратился к идальго. Идальго после этого выкрикнул нескольких команд – Ребекка, озабоченная состоянием своего отца, не уловила их смысл. Потом снова повернулся к повозке.

Мавр говорил быстро и отрывисто. Его акцент отличался от акцента идальго, и он использовал очень странные слова. Ребекка немногое смогла разобрать из его английского языка.

– У него коронарная недостаточность (при чем здесь коронация? – какая-то бессмыслица). Состояние тяжелое, я думаю. Нужна госпитализация (какой еще постоялый двор?) Как можно скорее. Если не успеть вовремя (дальше опять бессмысленная фраза – какой-то перебор и сгусток грязи, при чем здесь вообще грязь?), шансы невелики. Сердце не выдержит.

Ребекка ахнула.

– Значит, он умрет?

Черный врач посмотрел на нее. Его темные глаза были заботливыми, но мрачными.

– Может, мэм, – тихо сказал он. – Но может, и справится. (Может, справится? То есть выживет, предположила она. Какая странная идиома). Пока слишком рано говорить.

Раздался еще один возглас от одного из мужчин идальго. Ребекка подумала, что со стороны фермы. На этот раз она поняла слова.

– Идут! Пойдешь в укрытие, Майк? (Какое-то бессмысленное имя для идальго, подумала она, Майкх).

Идальго посмотрел на дорогу. Теперь Ребекка сама могла слышать звуки приближающихся шагов и крики людей. Германцы. Люди Тилли. Стая волков, заметивших добычу.

Идальго покачал головой и крикнул в ответ.

– Нет! А вы все остаетесь в доме! Как только подойдут, начинайте стрелять. Я поведу огонь от повозки!

Он быстро сунул голову в карету и протянул руку к врачу.

– Джеймс, дай мне свой пистолет. У меня нет времени, искать свой собственный.

Мавр потянулся назад и вытащил что-то из задней части брюк. Ребекка посмотрела на него с удивлением. Разве это пистолет? Такой маленький! Совсем не похож на те огромные, что были у ландскнехтов.

Но она отбросила свои сомнения, увидев, как нетерпеливо, идальго схватил эту вещь. Хотя Ребекка очень мало знала об огнестрельном оружии, она была поражена изощренным мастерством изготовления этого оружия.

Теперь идальго зашагал прочь. Не прошло и пяти секунд, как он занял позицию за несколько ярдов от повозки. Он остановился и обернулся. Затем осмотрел пистолет, делая что-то с ним – что именно Ребекка не могла разобрать. Затем, расправив плечи и расставив пошире ноги, стал ждать.

Ребекка, затаив дыхание, наблюдала из окна фургона за происходящим. Ее глаза мелькали туда и обратно, от фермы к идальго. Даже неопытная в таких делах Ребекка сразу поняла, что именно делает идальго. Он отвлекал на себя внимание головорезов Тилли от повозки. А его люди в доме будут иметь прекрасную картину для обстрела.

Наемники, двигающиеся к ферме, были с другой стороны фургона. Ребекка могла слышать, но не видела их. Все, что она могла видеть, это идальго, наискосок от нее.

Поэтому последовавшего сражения она также не видела. Ее глаза были устремлены только на стоявшего на месте высокого мужчину в трепыхавшейся белой рубашке и черных брюках. Возможно и не знатного рода, и в смешных сапогах. Но Ребекку это не волновало. Великий Самуил ибн Нагрела, еврейский поэт и визирь Гранады, победивший в битве при Алфуэнте, не стал бы стесняться такой обуви. Так, по крайней мере, думала молодая девушка, увлекавшаяся легендами сефардов.

Просто невероятная уверенность в себе. Ребекка вспомнила строки из поэмы ибн Нагрелы, посвященные битве при Алфуэнте.

Идальго выстрелил первым. Он не сделал никакого предупреждения, не вступал в бессмысленные переговоры и не угрожал. Он просто присел чуть-чуть и вытянул пистолет в обеих руках. Мгновением спустя вздрогнувшая Ребекка услышала пистолетный выстрел, и битва разразилась.

Она была короткой, суматошной и невероятно жестокой. Даже Ребекка, наивное дитя в таких вопросах, знала, что оружие просто не может стрелять так быстро, буквально градом пуль, которые вырывались из пистолета идальго и оружия его людей. Она не могла видеть кровавую бойню, которую сотворили эти пули в небольшой толпе наемников, но у нее не было никаких трудностей в истолковании криков боли и удивления.

Великая литература оградила ее душу от очередных ужасов. В тот день мужество поступало к ней как непосредственно от самого идальго, так и от поэзии битвы при Алфуэнте.

Она затаила дыхание. Не все выстрелы принадлежали идальго и его людям. Она узнала более глубокий рев пищалей наемников. Она боялась увидеть, что вот-вот белая рубашка идальго окрасится кровью.

И вот она увидела, как какой-то невидимый ветер рванул левый рукав идальго, оставив в нем сквозную дыру. Она зашипела, как кошка. Но крови не было. Не было. Не было.

Вдруг, как тоже шок своего рода – битва закончилась. Тишина, затем топот и вопли убегающих. Ребекка глубоко вздохнула, потом еще и еще. Внимательные глаза врача. Всего лишь беглый взгляд, и мавр повернулся к ее отцу. Легкая улыбка прошла по его лицу. Ребекка, осознавая значение этой улыбки, покраснела от смущения. Но не сильно. Просто пожилой человек, любующийся фигурой молодой женщины. Никакой угрозы для нее в этой улыбке не было.

Отпрянув от окна, Ребекка рухнула на мягкое сиденье кареты. Она заплакала, закрыв лицо руками.

Через некоторое время, не прошло и трех секунд, она снова услышала скрип отворяющейся двери кареты. Она почувствовала, как в фургон зашел он, идальго. Осторожно, он опустился на сиденье рядом с ней и обнял ее за плечо. Не удивляясь неуместности своих действия, она склонилась к его плечу и уткнулась лицом в его грудь.

Мягкий шелк, твердые мышцы. Никакой крови.

– Спасибо, – прошептала она.

Он ничего не сказал. В этом не было никакой необходимости. Впервые с тех пор, как весь этот ужас начался в тот день, Ребекка почувствовала, что все ее напряжение и страх покинули ее. Впервые за многие годы, возможно.

Странно, что именно это пришло ей в голову. Отринув ужасы в надежных руках незнакомого человека, она могла думать только о той, залитой солнцем и наполненной великолепной поэзией земле, которую она никогда в жизни не видела. Вытирая слезы об его шелковую рубашку, она вспомнила оду Авраама ибн Эзры к своему плащу:

Глава 5

Идальго не оставался в фургоне надолго. Не больше двух минут. Ребекка не была точно уверена. Несколько из его людей подошли к экипажу. Состоялся быстрый обмен словами. Ребекка не могла понять многое из разговора, отчасти из-за акцента и отчасти потому, что они использовали незнакомые ей термины. И это было странным. Ребекка родилась и выросла в Лондоне. Она думала, что была знакомы с любыми нюансами английского языка.

Но она поняла суть их обсуждении. И в этом тоже было что-то странное. Идальго и его люди, казалось, были озадачены своим местонахождением. Они также были в очевидном замешательстве по поводу своих дальнейших действий.

Странно, очень странно. Страх снова начал закрадываться в сердце Ребекки. Идальго был человеком, которого все они явно уважали и обращались к нему за распоряжениями, но они не обращались к нему, как к дворянину. Это означало, что, несмотря на его галантность, он, видимо, был предводителем наемников. Пожалуй, внебрачный сын какого-нибудь мелкого барона одной из провинций Англии. Это могло бы объяснить и акцент.

Ребекка съежилась на своем сиденье. Наемники были изрядными мерзавцами, это знали все. Преступники без рода и племени. Особенно здесь, в Священной Римской империи, погрузившейся в пламя войны.

Ее глаза с мольбой обратились к отцу. Но на поддержку с его стороны можно было не рассчитывать. Ее отец боролся за свою жизнь. Мавританский врач держал его за руку и давал ему время от времени маленькие таблетки из флакона, взятого из его коробки. Ребекка даже и не думала возражать против такого лечение. Черный доктор излучал ауру компетентности и уверенности.

Идальго вернулся к экипажу. Ребекка робко повернула к нему голову.

Невозмутимое лицо. В глазах явно светилось дружелюбие. И еще кое-что, она сглотнула. Она знала значение таких взглядов. Она видела их и раньше, в Амстердаме, от некоторых из наиболее уверенных в себе молодых мужчин в еврейском квартале. Восхищение; оценка. Желание, даже завуалированное под вежливость.

Но через некоторое время она решила, что там не было никаких следов похоти. По крайней мере, ей так показалось. И с которой Ребекка была на самом деле знакома лишь по романтическим версиям, которые она находила в некоторых книгах отца. В романах, которые она прятала среди толстых томов теологии в библиотеке своего дома в Амстердаме – так, чтобы ее отец не заметил ее неблаговидного интереса.

Она ощутила прилив боли, вспоминая библиотеку. Она любила эту комнату. Любила за ее тишину и покой. За хорошие книги, которыми были заполнены все стены. Ее отец, по-сути, жил только прошлым, и как правило, презирал нынешние времена. Но для одного современного изобретения у ее отца не было ничего, кроме похвалы: книгопечатания.

– Только за одно это, – имел он обыкновение говорить, – Бог простит германцев за их многие преступления.

И вот теперь они в германских землях. Скитаясь по дорогам войны, в поисках убежища перед лицом надвигающейся бури. Или так, по крайней мере, они надеялись. Она никогда не увидит эту библиотеку снова, и на мгновение Ребекка Абрабанель снова ощутила боль потери. Ее детство ушло вместе с ней, и ее девичество тоже. Ей было двадцать три года. Хотела она того или нет, но обязанности взрослой женщины упали на ее плечи.

Она распрямила плечи и собрала всю свою решимость и мужество. Это движение отразилось в глазах идальго. Восхищение, скрывающееся в этих синих бездонных глазах, вырвалось наружу. Ребекка не знала, затаиться или улыбнуться в ответ.

Она сама не поняла, как улыбка появилась на ее лице. Вопреки строгому воспитанию, что само по себе было странно.

Идальго заговорил. Какими-то рублеными фразами, полными своеобразных сокращений и идиом. Автоматически, Ребекка переводила его слова на свой официальный английский язык.

– С вашего позволения, сударыня, нам придется воспользоваться вашим фургоном. У нас есть раненые, которых нужно отвезти для надлежащего лечения.

– И побыстрей, – пробормотал мавр, по-прежнему сидящий на корточках на полу рядом с ее отцом. – Я уже запичкал его аспирином.

Из последнего Ребекка не поняла ни слова.

Глаза идальго переместились на сундуки и ящики, наваленные у дальней стенки фургона. – Нужно убрать их, чтобы освободить место.

Ребекка побледнела и вскрикнула. Книги ее отца! И серебро, спрятанное внутри!

Она посмотрела на идальго. Она думала, что он вспыхнет от гнева, увидев ее страх. Но если он и был, то исчез в одно мгновение.

Большая рука идальго сжалась на дверце кареты. Правая рука, отметила она машинально. Одна из костяшек была разбита, с запекшейся кровью. Травма от боя?

Она сразу же вернулась к его лицу. Идальго отвернулся на мгновение, оглядывая местность. Его челюсти крепко сжались. Затем, с легким вздохом, он снова повернулся к ней.

– Послушайте меня, леди. – Пауза. – Вас как зовут?

– Ребекка… – Она заколебалась. – Абрабанель.

И затаила дыхание. Из всех великих семей сефарадов, имя Абрабанель было самым известным. Ведь они вели свое происхождение от библейского царя Давида.

Но это имя, по-видимому, ничего не значило для идальго. Он просто кивнул и сказал: – Рад познакомиться с вами! Меня зовут Майк Стирнс.

Майк? Ой. Снова эти странные сокращения. Значит, Майкл.

Идальго сверкнул улыбкой. Улыбка исчезла так же быстро, как и появилась. Его лицо стало суровым и торжественным.

– Послушайте меня, Ребекка Абрабанель. Я не знаю, что это за место, где мы сейчас находимся. Но это меня не волнует. – И отчаянно: – Нет, черт возьми, конечно, волнует немного… Насколько мне известно, мы все еще в Западной Вирджинии.

Ум Ребекки нащупал что-то в названии. Западной… что?

Идальго не заметил ее смущения. Его глаза оставили ее на минуту. Он снова начал осматривать местность вокруг них. Его взгляд был суровым. Даже жестоким.

Он сказал, почти рыча: – Вы – и ваш отец – находитесь под защитой народа Западной Вирджинии.

Его глаза обратились к своим людям, собравшимся рядом. Они наблюдали за ним, внимательно слушая его. Зубы идальго сжались.

– И кроме того, – сказал он, – вы находитесь под защитой Союза горняков Америки.

Ребекка увидела, как люди идальго расправили свои плечи, наполнившись гордостью и мужеством. Их гладкое, изящное на вид оружие, сверкало на солнце.

– Точно, черт возьми! – рявкнул один из молодых мужчин. Он обвел ястребиным взором окружающую их сельскую местность.

Ребекку радовала их реакция, но ее замешательство оказалось сильнее. Америка? Ее челюсть чуть не отвисла. Так ведь в Америке почти ничего нет английского. Правда, их маленькая бедная колония вроде называется Вирджиния, если она правильно помнила. Но говорить от имени всей Америки…

Надежда угасала на глазах. Значит, испанцы. Сефарды были и там. После того, как голландцы захватили Бразилию восемь лет назад, и Америка стала их убежищем. Отец говорил, что в Ресифи есть даже синагога.

Ребекка смотрела на идальго. Он что, на самом деле идальго? Она была полностью растеряна. Ее ум пытался нащупать хоть какую-то логику.

Ее замешательство, должно быть, было очевидным. Идальго – Майкл, буду думать о нем как о Майкле – хмыкнул.

– Ребекка, кажется, мы с вами оба в недоумении.

Легкий юмор тут же пропал. Суровость вернулась на его лицо. Майкл наклонился вперед, положив обе руки по бокам открытого окна фургона.

– Где мы, Ребекка? Как называется это место?

Ее глаза уперлись в его плечи. Она не могла полностью охватить их взором – так они были широки.

– Я не уверена точно, – ответила она. – Думаю, мы в Тюрингии. Отец сказал, что мы уже почти достигли нашей цели.

Брови Майкла нахмурились.

– Тюрингия? Это где?

Ребекка поняла.

– О, конечно. Это название не очень хорошо известно. Одна из самых маленьких провинций Священной Римской империи.

Его брови вздернулись.

– Германия, – добавила она.

Его глаза расширились, почти вылезли из орбит.

– Германия? – Казалось, он аж задохнулся: – Германия?

Майкл повернул голову, взглянув на окружающий пейзаж.

– Ребекка, я был в Германии. Там ничего подобного… – Он заколебался. – О, я полагаю, что сельская местность немного похожа. Может быть, за исключением…" – Он нахмурился, указывая пальцем на трупы, до сих пор лежащие в скотном дворе. – Но таких вот мужчин в Германии нет.

Майкл внезапно рассмеялся.

– Бог мой, да полицаи в минуту устроили бы на них облаву! Немцы любят законность и порядок. – И еще раз рявкнул, смеясь. – Alles in ordnung!

Теперь уже брови Ребекки поползли вверх. "Alles in ordnung?" Что он говорит? Немцы являются наиболее непокорными и недисциплинированными людьми в Европе. Все это знают. Это было верно еще до войны. А уж сейчас тем более…

Она вздрогнула, вспомнив Магдебург. Это ужас произошел менее недели назад. Тридцать тысяч человек было убито. Некоторые говорили, что сорок тысяч. Все население города, за исключением молодых женщин, оставленных на потеху армии Тилли.

Голубые глаза Майкла вдруг потемнели с подозрением. Нет, это было не подозрение. Предположение…

– Черт, да неужели..? – Он покачал головой, бормоча что-то. – Позже, – поняла она его слова. – Разберемся с этим позже, Майк. Сейчас не до того…

Раздался крик. За ним сразу несколько. Майкл оттолкнулся от повозки, глядя в сторону леса. Ребекка наклонилась вперед, вытянув шею.

Из леса вышло много людей. На мгновение, Ребекка в который раз была парализована страхом. Но увидев странную одежду и оружие, она расслабилась. Еще мужчины Майкла. Еще больше этих – американцев?

Затем Ребекка впервые увидела их женщин, мелькающих среди деревья, их лица были полны беспокойства и заботы. Как ребенок, она залилась слезами.

Майкл. И женщины. Мы спасены. Мы в безопасности.

Для Ребекки, тот день – и следующий, и следующий, и следующий, прошли как в тумане. Она потерялась в наступивших легендах, и вовсе даже не сефардских, о которых она раньше мечтала. Все, что она вспоминала потом, было отрывочным и смутным.

Невероятные транспортные средства, управляемые каким-то ревом изнутри. Этот рев, поняла она достаточно скоро, был какой-то техникой. Она была больше очарована скоростью транспортных средств – а еще больше мягкостью их передвижения. Путешествие на такой скорости должно было сопровождаться такой тряской, что транспорт должен был разлететься на куски. Секрет частично содержался в невероятном совершенстве самой дороги. И еще. Когда она вылезла из автомобиля перед огромным бело-бежевым зданием, любопытство преодолело ее озабоченность за отца. Она наклонилась, чтобы рассмотреть колеса автомобиля. Они были странными. Маленькие, почти приземистые, толстые – чуть мягкие на вид. Она ткнула в черное вещество пальцем. Не такие уж и мягкие, как она думала!

– Что это? – спросила она идальго.

Он склонился над ней, улыбаясь.

– Резина. Мы называем это "шины".

Она ткнула снова, сильнее.

– Они наполнены чем-то. Воздухом?

Улыбка осталось, как была. Но глаза идальго, казалось, стали ярче.

– Да, – ответил он. – Именно так. Воздух, он закачен в них под высоким давлением.

Она кивнула и снова посмотрела на шины.

– Это очень хитро. Воздух действует как подушка.

Она посмотрела на него снизу вверх.

– Нет?

Никакого ответа она не услышала. Просто пара ярко-голубых глаз, пристально глядящих на нее. Расширившихся, как если бы он был удивлен чем-то.

Чем? – подумала она.

Затем ее провели в комнату, затерянную где-то в лабиринте этого огромного здания. Само здание было школой, поняла она. Она никогда не слышала о такой большой школе.

Оборудование было не просто странным, оно поражало воображение. Ребекка поняла, что присутствующие здесь люди были мастерами-механиками – и мастерами в гораздо большей степени, чем даже известные мастера Амстердама.

Но у нее не было времени размышлять. Комната заполнилась людьми, срочно начавшими передвигать мебель и оборудование в сторону, чтобы организовать временный госпиталь. Тяжелораненым фермером и его женой занимались несколько женщин. Доктор бережно уложил ее отца на стол, покрытый белой тканью, и уже снимал с него одежду. Он быстро обменялся словами с какой-то женщиной. Ребекка не могла уследить за разговором. Слишком много слов были ей неизвестны. Но она поняла смысл, увидев как покачала головой женщина. Врач явно был не уверен в исходе. Она увидела, что его черное лицо помрачнело.

Отчаяние охватило ее. Она почувствовала руку идальго на своем плече. Не задумываясь, она снова уткнулась головой ему в грудь. Слезы начали заполнять ее глаза.

Врач увидел ее лицо и подошел к ней, качая головой.

– Я думаю, что он выживет, мисс э-э-э…

– Абрабанель, – сказал идальго.

Ребекка на мгновение почувствовала удивление, что он запомнил ее слова.

Врач кивнул.

– Да. Я думаю, что ваш отец будет жить. Но… – Он запнулся, делая неуверенные жесты руками. Как будто нащупывая что-то. – У нас нет нужных лекарств, которые я бы хотел.

И опять. Что за странные термины: "сгусток перебора", "наркотик"?

Мавр вздохнул.

– Он потерял часть своей сердечной мышцы, но я уже послал людей в город, чтобы они привезли…

Она узнала греческое слово бета; явно не букву; и еще какое-то вещество он назвал нитро… – при чем здесь селитра?

– Это поможет.

Надежда вновь зажглась в ее сердце.

– Он будет жить?

– Я думаю, что так. Но он будет беспомощен в течение некоторого времени. Несколько дней, возможно недель. И ему нужно быть очень осторожным в дальнейшем и не волноваться.

– Что я могу сделать? – прошептала Ребекка.

– В данный момент, ничего.

Мавр отвернулся и пошел к фермеру. Мгновением спустя он уже работал в окружении помощников. Она увидела, что он собирается зашить раны человеку, и была глубоко впечатлена его очевидным мастерством и уверенностью в себе. Она почувствовала, что ее тревога начинает затихать. Все, что можно сделать для ее отца, будет сделано.

Комната была теперь вся заполнена людьми. Ребекка поняла, что ее ведут к двери. Через секунду, не сопротивляясь, она позволила идальго вывести ее из комнаты. Дальше, вниз по длинному коридору, они прошли в другую комнату, в библиотеку.

Она была потрясена количеством книг. Много молодых людей собрались в библиотеке, возбужденно переговариваясь. Большинство из них были молодыми женщинами – девочками, по-сути. Ребекка был поражена, увидев так много проституток в библиотеке – ведь такую нескромную одежду не разрешали носить даже в пресловутом районе Амстердама с его публичными домами,

Она взглянула на идальго. Странно. Он, казалось, даже не замечал девочек.

Значит, это не проститутки, тут же поняла Ребекка. Этот неприличный показ своих голых ног – просто их обычай.

Она обдумывала этот вопрос, когда идальго мягко усадил ее на диван.

– Я вернусь через минуту, – сказал он. – Сначала я должен переговорить, для того, чтобы устроить вас и вашего отца. У нас телефон снова заработал.

Он вышел на несколько минут. Ребекка обдумывала странный термин, который он употребил. Она узнала греческий префикс "теле". Длительный разговор? – подумала она. Нет, скорее всего разговор на расстоянии.

В основном Ребекка провела время, пытаясь успокоить свои нервы. Это было нелегко – все эти молодые люди постоянно глядели на нее. Они не были невежами, просто любопытными детьми, но Ребекка почувствовала облегчение, когда идальго вернулся. Он сел рядом с ней.

– Это все кажется очень странным, – сказал он.

Ребекка кивнула.

– А вы кто?

Подыскивая слова, запинаясь, идальго начал объяснять. Они проговорили, по крайней мере, около двух часов. Ребекка настолько была погружена в разговор, что даже забыла о беспокойстве за отца.

В конце концов, Ребекка прояснила для себя даже больше, чем хотела. Она, казалось, приняла новую реальность гораздо лучше, чем идальго. Она была удивлена этим, видя очевидный интеллект этого человека. Но в конце концов она поняла, в чем тут дело. Просто он не имел ее подготовки в логике и философии.

– Итак, вы видите, – объяснила она, – в этом нет ничего невозможного. Вовсе нет. Природа времени всегда был загадкой. Я думаю, что Аверроэс был прав. – Она чуть-чуть покраснела. – Ну, вернее, так считает мой отец, но я с ним согласна.

Она резко остановилась. Идальго больше не слушал ее. Ну, не совсем так. Он слушал ее, но не ее слова. Улыбаясь глазами даже больше, чем губами.

Эти голубые глаза просто бросали ее в дрожь.

– Продолжайте говорить, – прошептал он. – Пожалуйста.

С глубоким румянцем на щеках, она замолчала.

Мавританский врач спас ее. Он вошел в библиотеку и подошел к ним.

– Состояние вашего отца стабильно, мисс Абрабанель, – сказал он. – Лучше всего сейчас уложить его в постель и окружить заботой. – Врач печально улыбнулся. – И подальше от этого сумасшедшего дома.

Он вопросительно взглянул на идальго. Майкл кивнул.

– Я уже переговорил с городом. – Он бросил на Ребекку взгляд, в котором сочетались забота с – сожалением? – При этих обстоятельствах, я подумал…

Он прервал фразу. В библиотеку вошла пожилая пара. Они заметили идальго и подошли. Их лица так и лучились участием.

Майкл поднялся и представил их.

– Мисс Абрабанель, это Моррис и Джудит Рот. Они согласились предоставить жилье для вас и вашего отца.

Остальная часть дня слилась для нее в сплошное белое пятно. Ее отца перенесли в большой автомобиль по форме больше похожий коробку. Слова "Спасательная служба округа Мэриен" были написаны на обеих его сторонах. За ними последовал идальго в своем собственном автомобиле. Мужчины идальго уже загрузили все имущество Абрабанелей в заднюю часть автомобиля. Через очень короткое время – так быстро! так гладко! – они остановились перед большим двухэтажным домом. Ее отца перенесли вверх по лестнице на носилках в дом, затем опять вверх по лестнице в спальню, и устроили в удобной постели. Ребекка и он пошептались в течение нескольких минут. Ничего больше, кроме слов любви. Затем он заснул.

Идальго постоял немного рядом с ней. Он пробормотал что-то об опасности, нуждающейся в наблюдении. Потом быстро и ободряюще сжал ее плечо и вышел. Его отъезд оставил внутри нее чувство какой-то пустоты.

Она была в смятении. Ее ум бродил где-то далеко-далеко. Миссис Рот повела ее вниз, в гостиную и устроила на мягком диване.

– Я принесу тебе чай, – сказала она.

– Ну что, Джудит, – сказал ее муж. – Оставляю тебя здесь, с мисс Абрабанель.

Глаза Ребекки бродили по комнате. Они на мгновение задержались на книжном шкафу. Подольше на странных лампах, светящихся удивительно ровным светом.

Все вокруг казалось расплывчатом. Ее глаза перешли к камину. На каминную полку.

И замерли там.

На вершине каминной полки на видном месте расположился символ иудаизма – семисвечник-менора.

Она кивнула головой в ту сторону, глядя на Джудит Рот. Опять повернулась к меноре.

– Вы евреи? – вскрикнула она.

Дневные ужасы – страхи всей жизни – вспыхнули в одно мгновение. Слезы затопили глаза. Ее грудь и плечи затряслись. Мгновением спустя Джудит Рот уже сидела рядом с ней, прижимая ее к себе, как ребенка.

Ребекка рыдала не переставая. Она отчаянно пыталась взять себя в руки, чтобы смочь задать только один вопрос, который казался ей самым важным во всей вселенной. Задыхаясь, пытаясь вымолвить слова, ответ на которые сулил или страх или надежду.

Наконец, ей это удалось.

– Он знает? – выдохнула она.

Миссис Рот нахмурилась. Вопрос, очевидно, ничего не прояснил для нее.

Ребекка схватилась за горло и практически задушила рыдания.

– Он. Идальго.

Та все еще хмурилась и не понимала. Надежда смела страх, как солнце разрушает туман.

– Майкл. Он знает?

Ее глаза были устремлены на менору. Взгляд миссис Рот последовал за ней. Ее собственные глаза расширились.

– Вы имеете в виду Майка? – Пожилая женщина смотрела на Ребекку с удивлением. – Ну, конечно, он знает. Он знает нас всю свою жизнь. Именно поэтому он и попросил нас приютить вас, когда позвонил. Он сказал, что он думает – не понимаю, почему – он просто сказал, что у него предчувствие, что будет лучше, если вас приютит еврейская семья…

Дальше Ребекка не слушала. Она зарыдала снова, еще яростнее, чем когда-либо. Все ужасы улетучились. Затем зародилась робкая надежда. Она стала лелеять ее. Баюкать, как ребенка, окружая его сказками и легендами. Про верных и благородных идальго.

Утром синие глаза снова появились в доме. Синие, как безоблачное небо в яркий солнечный день. В последующие годы Ребекка не помнила ничего об этих двух днях. Просто синева и солнечный свет.

Солнечный свет навсегда. Пронизывающий землю без всяких теней.

Глава 6

Густав II Адольф, король Швеции, несомненно, имел сходство со своими благородными предками. Его кожа была бледной и лишь слегка румяной. Коротко подстриженные волосы, брови, подкрученные усы и козлиная бородка были светлыми. Глаза были голубыми, слегка выпуклыми и светились живым умом. Черты его лица, на котором доминировал длинный, костлявый, мощный нос, были весьма красивы, несмотря на некоторую припухлость. Он был очень большого роста. Больше шести футов в высоту. Крупное мускулистое тело имело склонность к полноте. Каждой своей черточкой он воплощал образ Северных королей. Этому способствовали природные данные и соответствующее воспитание.

Лавина чувств бушевала в нем сейчас, когда он шагал взад-вперед по своему шатру – штаб-квартире, разбитой на восточном берегу реки Хафель. Белое, как мел, лицо от нахлынувшего ужаса. Глаза, закрытые от горя. Толстые губы, дрожащие от стыда. И то, что могучие руки короля Швеции в два удара сломали стул и швырнули его остатки на пол, свидетельствовало о его негодовании и ярости.

– Дьявол бы забрал курфюрста Саксонского Иоганна Георга в свой вечный адский огонь!

Королевские помощники, все, кроме Акселя Оксеншерна, отодвинулись от своего монарха. Характер Густава Адольфа был им давно известен. Но не его гнева они боялись. Гнев Густава всегда был недолгим, и король уже давно научился более-менее удерживать свой неистовый характер под контролем. Раздражительные упреки – это худшее, что он, как правило, себе позволял. И вдобавок, отвязаться на невинной мебели. Это событие – это монументальное событие – обещало стать настоящей Сицилийской резней для предметов окружающей обстановки.

Густав схватил еще один стул и переломил его об колено. Остатки крепкого деревянного каркаса свисали в его огромных руках, как хрупкие ветки.

И не ярости боялись эти ветераны военных походов. И уж, конечно, не отлетающих обломков стульев. Аксель Оксеншерн, ближайший друг и советник короля, давно взял в привычку обставлять палатку Густава дешевой обычной мебелью. Уже не в первый раз, с тех пор, как они прибыли в Германию, шведские офицеры видели, как их монарх превращает стулья в зубочистки.

– И, Боже, пусть черт отправит курфюрста Бранденбургского Георга Вильяма в ад вместе с ним!

То, что их пугало – это было кощунство, происходящее на их глазах. Благочестие и набожность их короля были так же знамениты, как и его вспыльчивый характер. Первое в большей степени. Значительно большей. Только непосредственные подчиненные Густава когда-либо испытывали на себе язвительность его языка. И только те из его солдат, которые были осуждены за убийства мирных жителей, изнасилования или кражи, ощущали последствия его гнева под топором палача. В то время как многие из церковных гимнов, которые народ Швеции пел в своих церквях по воскресеньям, были переведены на шведский язык их собственным королем. И считались, по всенародному мнению, лучшими из всех гимнов.

Куски стульев полетели через открытый полог шатра. Двое солдат, стоящих на страже по обе стороны от входа, переглянулись и бочком-бочком, отодвинулись на несколько футов подальше друг от друга. Обычно они улыбались при привычном виде сломанной мебели, вылетавшей из штаб-квартиры короля. Но сейчас они словно окаменели от доносившегося богохульства.

Король Швеции схватил еще один стул, поднял его над головой, обрушил на пол и выпнул наружу тяжелыми сапогами.

– К черту всех князей и дворян Германии! Этих свиней из Содома из Гоморры!

Богохульство было просто шокирующим. Страшным, по правде говоря. Никто из приближенных не мог вспомнить их монарха таким сквернословящим. Даже в худших его высказываниях. Это было ярким свидетельством того, насколько разгневан был Густав, услышав весть о Магдебурге.

Король Швеции стоял посреди шатра, его огромные кулаки сжались, он был похож на обезумевшего быка. Горящие глаза, сверкающие как сапфиры, упали на фигуры трех молодых людей, стоявших в нескольких шагах от него. Невысокого роста, стройные, они были одеты в дорогую одежду. Их руки сжимали навершия мечей. Лица были бледными.

Какое-то время Густав Адольф смотрел на них. Бык, бросающий вызов телятам. Но этот момент был краток. Король Швеции глубоко и медленно вдохнул и выдохнул. Его могучие плечи поникли.

– Примите мои извинения, Вильгельм и Бернард, – пробормотал он. – И ты, Вильям. Я, конечно, не имел в виду вас среди этого чертового племени.

Король ругался на шведском языке, но теперь он говорил по-немецки. Густав свободно говорил на этом языке, как и на многих других, но его характерный акцент выдавал свое прибалтийское происхождение.

Герцоги Саксен-Веймарские и ландграф Гессен-Кассельский сухо кивнули. Их напряженность ослабла. Причем, очень быстро. При всей своей аристократической знатности, они были более чем готовы сразу принять извинения Густава. Эти три дворянина были немецкими властителями, которые словом и делом доказали свою преданность протестантскому движению. Кроме того, в значительной степени их привязанность к Густаву была связана с простым и понятным юношеским преклонением перед героем. Итальянцы уже начали добавлять к титулу Густава II Адольфа словосочетание "il re d" oro" – золотой король. Вильгельм и Бернард Саксен-Веймарские и Вильям Гессен-Кассельский полностью одобряли подобную постановку вопроса. Насколько понимали эти молодые люди, Густав-Адольф – широко известный и за пределами своей страны – был единственным европейским монархом, достойным этого имени.

Таким образом, они с огромным с облегчением приняли его извинения. Их расслабленность передалась и всем остальным. Вспышка гнева у Густава, даже такая, как сегодня, как всегда длилась недолго.

Король Швеции выдавил улыбку. Он окинул взором внутреннюю часть большого шатра. Осталось только два целых кресла.

– Распорядись занести еще несколько стульев, Аксель, – пробормотал он. – Я, кажется, превзошел себя сегодня. Начнем военный совет.

Аксель Оксеншерн улыбнулся в ответ королю. Он повернул голову и кивнул офицеру, прижавшемуся к стене шатра. Молодой швед выскочил наружу со скоростью газели.

Густав надул щеки. Его глаза пробежались по комнате, как бы оценивая способности всех двенадцати мужчин, собравшихся в ней. Что, на самом деле, он и делал.

Это была быстрая и точная оценка. Интуитивно точная. Ни один из этих людей не был бы сейчас здесь, в шатре, если бы король не возлагал на них большие надежды.

– Что ж, хорошо, господа, давайте работать.

Взгляд Густава немедленно устремился к Вильгельму и Бернарду.

– Теперь войска империи двинутся на Саксен-Веймар. Это факт. Вы двое, и Вильям, единственные мои надежные союзники в Германии. Император Фердинанд не простит вам этого.

Вильгельм, старший из двух герцогов Саксен-Веймарских, поморщился.

– Я боюсь, что вы правы, Ваше Величество. – Тень надежды мелькнула по его лицу. – Хотя услуги Тилли оплачивает Максимилиан Баварский, а не и император, так что возможно…

Вильям Гессен-Кассельский фыркнул. Густав махнул рукой.

– Отбросьте эту надежду, Вильгельм. И вы, Бернард. Максимилиан даже более жаден, чем сам император. Он уже потребовал Пфальц за поддержку династии Габсбургов и католичества. И он, конечно, захочет добавить к нему Тюрингию и Гессен. По крайней мере, хоть что-то из их земель. Император вряд ли сможет отказать ему. Поскольку Фердинанд отказался от услуг Валленштейна, в его распоряжении основной силой останется только армия Тилли.

Вильгельм вздохнул.

– Я не смогу остановить Тилли, – сказал он, морщась. – Он так и будет опустошать Тюрингию и захватывать каждый из ее городов. Веймар, Айзенах и Гот, в первую очередь. Эрфурт, возможно, откупится от него.

Лицо дворянина было настолько измождено, что трудно было признать в нем молодого еще человека.

– Население пострадает очень сильно.

Густав стиснул руки за спиной и расправил плечи. Его лицо было суровым.

– Я ничем помочь вам не могу. Прошу прощения и горько сожалею, но это сущая правда.

Слова падали в тишине, как свинец. С гневом. И со стыдом.

– Я не буду давать обещаний, которые не смогу сдержать. Особенно сейчас. После Магдебурга. У меня просто не хватит сил для защиты Тюрингии от Тилли. На его стороне даже география. Он ближе, и может использовать горы Гарц для защиты своих флангов.

Бернард кивнул.

– Мы знаем это, Ваше Величество. – Он выпрямился, сжимая рукоять меча. – Мой брат является моим наследником, и он должен оставаться здесь, с вами. Но я вернусь в Веймар, и буду делать все, что смогу. Я установлю с вами курьерскую связь, как только доберусь, но…

– Нет.

Недоумевающие глаза Бернарда переместились на Акселя Оксеншерна. Шведский канцлер развел руками, извиняясь.

– Простите мою резкость, ради бога. Но это очень плохая идея.

Аксель поднял руку, предвосхищая бурную реакцию протеста герцога.

– Погодите, пожалуйста, Бернард! Я, конечно, восхищаюсь вашим мужеством. Тем более что мужество среди немецких аристократов более редкий товар, чем золото.

Шведские офицеры разразились грубым, язвительным смехом.

Аксель продолжил: – Это был с вашей стороны очень романтический жест, Бернард. Но вместе с тем, это откровенная глупость. В Тюрингии вас не ждет ничего, кроме гибели или плена. У вас совсем немного собственных сил, и… – Аксель выразительно посмотрел на молодого дворянина. – И у вас нет никакого военного опыта.

Он чуть не добавил, "вы еще девственник, по правде говоря", но удержался.

Лицо Бернарда Саксен-Веймарского окаменело. Его глаза умоляюще уставились на Густава Адольфа.

Густав глубоко вздохнул. Затем, шагнув вперед и положил свою огромную руку на тонкое плечо Саксен-Веймара.

– Он прав, Бернард. – Лицо короля озарилось внезапной веселой улыбкой. – Оставайтесь лучше здесь. Со мной. Я был бы рад добавить вас в ряды моих соратников, вместе с Вильгельмом. Я уверен в вашей полезности для нас, – Густав проигнорировал едва скрываемый скептицизм на лицах шведским офицеров, – и вдобавок ко всему, я полагаю, что мог бы научить вас кое-чему в искусстве войны.

Последняя часть фразы сделала свое дело, как и ожидал Густав. Саксен-Веймар, еще подростком восхищавшийся воинской доблестью короля, вновь превратился в несовершеннолетнего смущенного юношу.

Взгляд Бернарда переместился на других мужчин. Все – заслуженные ветераны. Мужчины, которые доказали свою доблесть. Глядя на них, молодой человек засомневался в своих возможностях. Его взгляд скользнул по шатру и остановился на молодом шведском офицере. Это было Леннарт Торстенссон, блестящий командир шведской артиллерии.

Торстенссон усмехнулся.

– Не бойся, Бернард. Пусть имперцы сейчас смеются над вами. Достаточно скоро, не пройдет и года – им уже будет не до смеха.

Смех, охвативший присутствующих, на этот раз не был ни зол, ни едок. Просто дикий и безудержный смех. Так воют северные волки, услышав, что олени усомнились в их храбрости.

Ободрения Торстенссона и сопровождающего его веселого смеха было достаточно. Кивок Саксен-Веймара превратился в глубокий поклон королю.

– Моя честь к вашим услугам, Ваше Величество.

Густав хлопнул в ладоши.

– Отлично! А теперь…

Он повернулся к одному из своих кавалерийских военачальников, Юханну Банеру.

– Тот небольшой гарнизон по-прежнему находится в Баденбурге, верно?

Банер склонил голову.

– Вы имеете в виду шотландцев? Отряд кавалерии под командованием Маккея?

– Да, их. Александр Маккей, насколько я помню. Многообещающий молодой офицер.

Оксеншерн, рассудительный, как и всегда, воздержался от комментариев по поводу этого последнего замечания. Хотя ему и не терпелось сказать что-то вроде: – Вы пообщались с ним меньше часа, Густав. На основании чего вы называете его "перспективным молодым офицером"?

Но он оставил эти слова только в своем уме. Король, он был уверен, и сам не питал никаких иллюзий. Он просто отчаянно хотел внушить хоть какую-то уверенность и хорошее настроение в этот день мрака и ужаса. Кроме того, в отличие от Банера, Аксель знал о реальной миссии Маккея.

Густав продолжал: – Так вот, следует отправить курьера к Маккею с приказом остаться в Тюрингии. Я не ожидаю, конечно, что он сможет удержать Баденбург при серьезном нападении. Просто пусть отступит в леса Тюрингии. Я хочу, чтобы он сообщал нам обо всех передвижениях Тилли. – И кинул на Оксеншерна быстрый взгляд. – Перед отправкой – курьера ко мне. Я дам ему более подробные инструкции.

Банер кивнул. Король обратился к ландграфу Гессен-Кассельскому.

– Вильям, я не могу предоставить вам никакой конкретной помощи сейчас. Но ваша ситуация и не столь отчаянна. Во-первых, Тилли будет и дальше углубляться в Тюрингию, а не в Гессен. И…

Гессен-Кассель фыркнул.

– И Тилли движется не так быстро, как пуля. Великий и могучий Генерал Улитка.

Густав улыбнулся, но улыбка исчезла очень быстро.

– Не стоит недооценивать этого человека, Вильям, – сказал он, мягко и серьезно. – Он может, и улитка, но помните: Иоганн Церклас, граф Тилли, был профессиональным солдатом всю свою жизнь, и большую часть этого времени в качестве командующего войсками. Сейчас ему уже более семидесяти лет, и он до сих пор не проигрывал крупных сражений.

Лицо короля стало напыщенным.

– В конце-концов, он, пожалуй, самый великий из всех полководцев со времен Гонсало де Кордова.

– Магдебургский мясник, – прорычал Торстенссон.

Густав взглянул на офицера-артиллериста. Когда он заговорил, его голос был печальным. – Да, Леннарт, пожалуй, именно так Тилли и будет известен потомкам. А все остальное будет забыто. – Король расправил плечи. – Заметьте, я не говорю, что это несправедливо. Полководец полностью несет ответственность за поведение своих войск. Но все донесения из Магдебурга говорят о том, что Тилли пытался сдерживать своих солдат. Хотя, конечно, не было никаких оснований предавать город огню.

Торстенссон, привыкший к тому, что с монархом Швеции Густавом не возбраняется спорить, не отступал.

– Ну и что? – спросил он. – Тилли предводитель этой армию. Он же не подал в отставку после всего этого. Его армия – это армия подонков. Он не может оправдываться тем, что его черти вырвались на свободу. – Гнев молодого артиллериста сменился восхищением. – А ваша армия, Ваше Величество, совсем другое дело. Она никогда не опозорит свое знамя. Ни при каких обстоятельствах.

Густав улыбнулся, затем нахмурился. И покачал головой.

– Я полководец старой школы, Леннарт, – ответил он мягко. – И все еще уверен в некоторых ее достоинствах. Как бы там ни было.

Затем добавил, криво улыбаясь: – Но я полагаю, что уже начал воспитывать полководцев новой школы. По крайней мере, я надеюсь, что так.

Несколько офицеров усмехнулись. Шведский канцлер был невозмутим.

– Ну, да, – пробормотал Оксеншерна. – Новое поколение. Но Валленштейн делает то же самое, друг мой Густав. Не забывайте об этом. Скоро вы возьмете верх над Тилли с его старым наследием. И останетесь лицом к лицу с Валленштейном. Как и вы, он презирает старые методы. И, как и вы – он до сих не признает каких-либо авторитетов в искусстве войны.

Упоминание о Валленштейне заставило смолкнуть все разговоры. Великий полководец Богемии удалился в свои поместья после того, как император послал его в отставку по требованию дворянства Австрии. Католические властители Священной Римской империи презирали этого человека за его низкое происхождение и опасались его богатства и влияния. Но Валленштейн в любой момент мог вновь быть призван в войска.

Лицо Густава слегка покраснело, но голос его был спокоен.

– Вы ошибаетесь, друг мой Аксель. Для меня всегда был только один авторитет, как в вопросах война, так и мира. Его имя Иисус Христос. – Глубокая вера этого заявления не ставилась под сомнение ни одним из присутствующих. – А Валленштейн? Только он сам знает, кто для него авторитет.

Торстенссон посмотрел вниз, себе под ноги. – Я догадываюсь, кто… – пробормотал он тихо. Офицеры, стоявшие по обе стороны от него, усмехнулись.

Густав повернулся к ландграфу Гессен-Кассельскому.

– Вильям, ваши войска гораздо сильнее, чем у Саксен-Веймаров, и у вас есть несколько месяцев, чтобы подготовиться к обороне. Так что я думаю, что вы сможете еще нагнать на Тилли страха.

У входа в шатер стало шумно. Группа солдат притащила новые стулья.

Король взглянул на них, улыбаясь.

– Вообще-то, я думаю, что они уже не нужны. Вряд ли у нас есть еще что-то серьезное для обсуждений. Не сегодня, по крайней мере.

Густав посмотрел мимо входящих солдат вдаль, на равнины центральной Германии. Его зубы сжались.

– В данный момент, Вильям, лучшую помощь, которую я могу вам оказать, это вставить стальные шипы в задницы некоторым протестантским правителям. А начнем мы с принца Бранденбургского.

– Стальную занозу в задницу? – переспросил Торстенссон. – Георгу Вильяму? – Он усмехнулся. – Не может быть!

Улыбка Густава проявилась на губах сквозь все еще стиснутые зубы.

– Ничего, – прорычал он. – Он мой двоюродный брат, в конце концов. Он все поймет правильно. Особенно после того, как дать ему простой выбор. Сталь под лопатку – или сталь в задницу.

Все в шатре так и покатились со смеху. Тонкая улыбка Густава переросла в оскал акулы. Он повернул голову к Торстенссону.

– Готовься к походу, Леннарт. Я хочу увидеть свои пушки, нацеленные на Берлин, как можно скорее.

Офицеры в палатке восприняли это как сигнал, чтобы разойтись. Гессен-Кассельский и братья Саксен-Веймарские на минуту задержались. Во-первых, чтобы просто пожать руку королю. Во-вторых, чтобы уточнить свои конкретные действия теперь. Густав отправил их сопровождать Торстенссона.

Вскоре в шатре остался только Оксеншерн. Густав подождал, пока все не ушли, прежде чем заговорить.

– От Маккея никаких известий?

Оксеншерн покачал головой. Король нахмурился.

– Мне нужны голландские деньги, Аксель. В настоящее время наши финансы почти полностью зависят от французов. От кардинала Ришелье. – Его хмурое лицо стало кислым. – Я верю этому двуликому паписту столько же, сколько бы я верил сатане.

Аксель пожал плечами. Он попытался выдавить обнадеживающую улыбку. Но без успеха, несмотря на свое мастерство дипломата.

– Франция в лице Ришелье имеет свои собственные веские причины, чтобы поддерживать нас, Густав. Они, конечно, католики, но их намного больше беспокоят династические амбиции Габсбургов, чем восстановление власти Папы в северной Германии.

Король не был успокоен этими словами.

– Я знаю это! – рявкнул он. – И что? Единственное, что Ришелье хочет – так это долгой, затяжной и разрушительной войны в Священной Римской империи. И пусть половина немцев умрет при этом – да пусть хоть все сдохнут! Ришелье не хочет нашей победы, Аксель – совсем нет! Он просто хочет, чтобы мы постоянно теребили австрийских Габсбургов. И испанских Габсбургов, если уж на то пошло. – Он сурово нахмурился. – Чтобы шведское пушечное мясо работало на французского казначея, который выдает средства скупо, как скряга.

Он ударил тяжелым кулаком в ладонь.

– Мне нужно больше денег. Я не могу получить их от Ришелье, и мы уже опустошили шведскую казну. Остается только Голландия. Голландцы богаты, и у них есть свои собственные причины ненавидеть Габсбургов.

Худое и аристократическое лицо Оксеншерна закаменело.

– Голландия – республика, – пробормотал он кисло.

Король посмотрел на своего друга и усмехнулся.

– Ох, Аксель! Ты истинный дворянин!

Оксеншерн немного напрягся под этой насмешкой. Оксенштерны были одним из самых знатных семейств шведского дворянства, и Аксель, при всей своей гибкости ума, был заядлым сторонником аристократических принципов. Как ни странно, единственный человек в Швеции, который стоял над ним в соответствии с этими же принципами, был значительно более скептически настроен к ним. Густав II Адольф, король Швеции, провел годы в борьбе с польской аристократией, прежде чем скрестил мечи со своими немецкими коллегами. Этот опыт заставил его набраться глубокого презрения к так называемому "дворянству". Поляки были неплохи в бою, но совершенно по-скотски относились к своим крепостным. Немцы, за некоторыми исключениями, не обладали и той толикой польских достоинств. Большинство из них, во время этой долгой войны, отсиживались с удобствами в своих дворцах и замках, а реальные боевые действия вели наемники. Чьи услуги оплачивались, естественно, за счет налогов, которые вымогались у обедневшего, охваченного болезнями, полуголодного крестьянства.

Но не было никакого смысла возобновлять этот старый спор с Акселем. У Густава и без этого сейчас хватало проблем.

– Если от Маккея нет сообщений, это означает, видимо, что голландские курьеры еще не добрались до него, – сказал он. – Что там могло случиться?

Аксель фыркнул.

– Случиться? С курьерами много чего случалось по всей Германии за тринадцать лет войны.

Густав нетерпеливо покачал головой.

– Голландцы должны были отправить еврея, – заметил он. – С охранной грамотой. И Фердинанд, в свою очередь, издал указы, касающиеся обращения с евреями в Священной Римской империи. Он не хочет отпугивать их, его интересуют их деньги.

Оксеншерн пожал плечами.

– Тем не менее могло случиться что угодно. Люди Тилли разбойничают там по всей территории. Они не находятся на императорской службе. Не прямо, по крайней мере. Разве эти наемники вспомнят об указах Фердинанда, если их банда поймает курьера и захочет его пограбить? И еще меньше их волнуют голландские охранные грамоты.

Король нахмурился, но спорить не стал. Он знал, что Аксель, скорее всего, прав. Германия представляла собой сейчас сплошной шабаш ведьм. Любое преступление было не только возможно, но уже происходило бесчисленное количество раз.

Густав вздохнул. Он переплел толстые пальцы обеих рук, вывернул их и щелкнул суставами.

– Я иногда боюсь, Аксель. Я тревожусь.

Он повернул голову, голубые глаза встретились с карими.

– Я молюсь милосердному Богу. Почему он допускает такое бедствие, как эта война? Я боюсь, что мы совершили ужасные грехи, чтобы понести такое наказание. И когда я смотрю на все эти царства и княжества, я даже думаю, что могу назвать этот грех. Гордыня, Аксель. Безмерное, безудержное высокомерие. Чистое торжество плоти, а не духа.

Оксеншерн не пытался ответить. По правде говоря, и не хотел. Аксель Оксеншерн, канцлер Швеции, был на одиннадцать лет старше своего короля. Старше, а часто он думал, что и мудрее. И мудрость давно привела этого человека к определенным и окончательным выводам.

Первый из этих выводов заключался в том, что Густав II Адольф, вполне возможно, был самым великим монархом, из всех, правящих когда-либо в Скандинавии.

Другой заключался в том, что у этого монарха была поистине великая душа.

И где канцлер мог бы поспорить с королем, человек не будет спорить с такой душой. Оксеншерн просто склонил голову.

– Ваши слова не нуждаются в ответе, господин мой, – были его единственные слова.

Густав признал его верность кивком.

– А теперь, друг мой, – сказал он мягко, – Мне нужно побыть одному какое-то время. Выражение властности исчезло с его лица. Его место заменила боль.

– Это была не твоя вина, Густав, – прошептал Оксеншерн. – Там не было ничего, что ты мог бы сделать.

Но король не слушал. Он был глух ко всем доводам разума и любым аргументам сейчас.

Тем не менее, Аксель попробовал: – Вы ничего не обещали народу Магдебурга, они поддержали нас добровольно, Густав. Во всем виноваты наши так называемые "союзники". Георг Вильям Бранденбург, который не стал поддерживать вас, и Иоганн Георг!.. Саксонцы преградили нам путь. Что вы могли сделать..?

Он замолчал. Безнадежно. Король и воин на некоторое время оградился от людской реальности и ушел в свой внутренний мир.

Огромная, мощная фигура, стоящая в центре шатра, казалось, сейчас разорвется напополам. Через мгновение Густав Адольф уже стоял на коленях, опустив голову и сложив руки в молитве. Его пальцы были белыми, руки дрожали.

Канцлер вздохнул и отвернулся. Король Швеции на время исчез для всех. На много часов, знал Аксель. Эти многие часы он проведет в молитве за души убитых в Магдебурге. Оксеншерн не сомневался, что если бы его друг Густав знал имена десятков тысяч людей, убитых в этом демоническом месте, он бы помянул каждое из них, и за каждого молил бы Господа. Вспоминая все те обращения, которые они посылали к нему, прося о помощи. Помощи, которой он не был в состоянии оказать им вовремя.

Эти многие часы молитвы и покаяния покажутся ему вечностью.

Выйдя из шатра, Оксеншерн обвел взором расстилающиеся перед ним равнины центральной Европы. Миллионы уже погибли на этих равнинах за самую ужасную войну в веках, начавшуюся тринадцать лет назад. Миллионы, по всей вероятности, еще погибнут на этих же равнинах до ее конца. Всадники Апокалипсиса вырвались на свободу и ликовали.

Печаль была и в его собственных глазах, но не такая глубокая. Канцлер не претендовал на величие души своего короля. Он просто осознавал это, и отдавал взамен ему всю свою непоколебимую преданность.

Так что его взгляд был суровым и твердым. С холодной и сухой уверенностью в будущем, а не с теплым и влажным знанием прошлого. Лучше, чем любой из ныне живущих, Аксель Оксеншерн понимал эту душу, стоящую сейчас на коленях в молитве. Это понимание и было главным в его чувствах и в его планах.

Головорезы Германии обойдутся без его проклятий. В этом нет необходимости. Скоро нечто большее – намного большее – принесет им что-то гораздо худшее, чем просто проклятия.

Новое поколение пришло в мир, владыки Германии.

Трепещите. Трепещите!

Глава 7

Школа при строительстве была рассчитана на 1500 человек. Оглядываясь вокруг, Майк оценил количество собравшихся, как в два раза большее. Присутствовало почти все население округа Грантвилль, за исключением горстки людей, обслуживающих электростанцию, и около двух десятков шахтеров Майка.

Катаклизм, который все уже привыкли называть Огненным Кольцом, произошел три дня назад. С тех пор Союз горняков стал, волей-неволей, во главе сил обороны района. Просто не было никакого другого органа вооруженных и хорошо организованных людей, способных патрулировать район. Полиция Грантвилля состояла из пяти офицеров, в том числе ее руководителя. Даже если бы Дэн Фрост не был ранен, она не смогла бы справиться с проблемой общей защиты района. Полиции Грантвилля хватало только на поддержание порядка в самом городе.

В принципе, не было никаких серьезных проблем с самими горожанами, за исключением первоначального ажиотажного спроса на товары и продукты, который мэр города быстро и решительно укротил, закрыв все магазины. Департамент полиции патрулировал город, чтобы убедиться, что указ мэра выполняется, но оппозиции, как таковой, не было. Почти все признавали, что решение мэра было разумным.

Реальной проблемой, которая развивалась очень быстро, был приток беженцев с окраинных районов Грантвилля. Оказалось, что вся сельская местность подверглась разорению бандами наемных солдат. До сих пор ни один из этих солдат не появился поблизости от города, но мужчины Майка внимательно наблюдали за любым признаком беды.

Майк стоял в спортивном зале, рядом с одним из ярусов сидений возле входа. Фрэнк Джексон, вместе с небольшой группой других шахтеров, держался неподалеку. Сразу справа от него, на крайнем месте нижнего яруса, сидела Ребекка Абрабанель. Беженка-еврейка все еще не могла прийти в себя при виде странных людей и необычной обстановки вокруг нее.

Но Ребекку в общем, больше беспокоило состояния здоровья отца, чем все остальное. Большинство других беженцев по-прежнему скрывались в лесах, окружающих город, и не реагировали на любые попытки уговорить их выйти из укрытия. Но Майк, кроме того, подозревал, что психологическая устойчивость девушки была от природы. Да и интеллект Ребекки автоматически защищал ее от ошеломления перед высокими технологиями и беспомощной растерянности. Он усмехнулся, со стыдом, вспоминая их разговор в библиотеке. Он не понимал почти ни слова, когда она погрузилась в философские дебри. Сейчас он уже не удивлялся этому. Майк решил, что ему самому не помешало бы такое философское спокойствие.

Тем не менее, Ребекка вряд ли полностью осознавала все происходившее. Майк смотрел, как в десятый раз за несколько минут, Ребекка одергивала свою длинную складчатую юбку, поправляла лиф, касалась платка, который укрывал ее волосы. Он находил весьма забавным, что при всех необычных обстоятельствах, она так беспокоится о своей внешности.

Сидящая рядом с Ребеккой седая шестидесятилетняя женщина взяла ее за руку и ободряюще сжала. Ребекка ответила быстрой нервной улыбкой.

Веселое настроение Майка исчезло. Он понимал страхи Ребекки относительно ее иудейского происхождения и именно поэтому попросил Морриса и Джудит Рот принять Ребекку и ее отца в своем доме. Единственная еврейская пара в городе с готовностью согласилась. Бальтазар Абрабанель до сих пор находился в постели. Сердечный приступ прошел, но и Джеймс Николс, и Джеффф Адамс, грантвилльский врач, оба твердили, что ему нужен длительный постельный режим. Бальтазар, по-сути, выжил чудом.

На следующий день, когда Майк ненадолго заглянул к ним, Ребекка выглядела спокойной и почти расслабленной. Но Джудит сказал ему по секрету, что девушка разразилась бурными слезами, когда увидела менору, стоящую на каминной полке. Она провела последующие полчаса, рыдая на диване в объятиях Джудит, как беспомощный котенок.

Майк снова взглянул на Ребекку. Женщина внимательно слушала то, что говорил мэр города. Он с облегчением увидел, что выражение ее лица было спокойным. Слегка любопытным. Она слушала с интересом. Но без следа паники.

Майк пробежался взглядом по морю лиц в школе. Право же, она держится намного лучше, чем половина людей здесь.

Полезли мысли, не поддающиеся контролю. Суровый характер и гордость Майка заставляли его избегать очевидной истины. Его чувств к этой девушке, ее месту в его жизни. В голове возник образ безудержно мчащихся коней, вырвавшихся из разрушенного загона.

Только этого тебе и не хватало, Стирнс. Как будто у тебя не было достаточно неприятностей! Но несущиеся кони так же мало обращали внимания на его уговоры, как если бы это были полевые мыши. С первого момента, как он увидел ее, экзотическая красота Ребекки притянула его магнитом. Некоторые мужчины, возможно, нашли бы недостатки в ее темных глазах и раскритиковали бы ее полные губы.

Майк вздохнул. Но не я. С трудом он заставил себя отвести взгляд и сосредоточиться на заключительных словах мэра.

– Так что вот, ребята, – говорил Генри Дрисон. Мэр кивнул в сторону небольшой группы людей, сидящих на стульях возле трибуны. – Вы слышали, что Эд Пьяцца и его учителя сказали нам. Каким-то образом, никто не знает, каким – мы все перенеслись куда-то в Германию и почти на четыреста лет назад. И вернуться невозможно.

На одном из нижних ярусов поднялся мужчина.

– Вы уверены в этом, Генри? Я имею в виду, насчет возвращения? Может быть то, что случилось, повторится. В другую сторону.

Мэр взглядом дал слово одному из учителей, сидящих рядом с директором. Грег Феррара встал и пошел к микрофону. Школьный учитель естественных наук был высоким стройным мужчиной в возрасте между тридцатью и сорока годами. Спокойные манеры и четкая дикция сопровождались явной уверенностью в себе.

Грег покачал головой, прежде чем достиг трибуны и взял микрофон.

– Я не думаю, что у нас есть такой шанс. Как говорится, проще отыскать снег в аду. – Он схватился за края трибуны и наклонился вперед, как бы подчеркивая дальнейшие слова. – Что бы ни случилось, это почти наверняка было какой-то природной катастрофой. Если вы спросите меня, то нам невероятно повезло, что мы вообще выжили. Никто серьезно не пострадал, и повреждение имущества было минимальным.

Грег посмотрел на лампы дневного света на потолке спортзала. По его лицу скользнула улыбка.

– Мы даже запустили электростанцию, так что у нас есть все удобства в домах. На какое-то время, по крайней мере. – Улыбка исчезла. – Но мы, по-сути, в положении пары трейлеров, унесенных торнадо. Как вы думаете, какие шансы, что другой торнадо перенесет нас обратно и поставит на то же место? – Грег сделал глубокий вдох. – И лично мне такой "заманчивый" шанс не нужен. Будем надеяться, что его и не будет. Еще одно Огненное Кольцо, очевидно, уничтожит нас полностью.

Толпа, заполнившая школу, молчала. Грег сделал еще один глубокий вдох, и закончил простыми энергичными словами.

– Давайте смотреть правде в глаза, ребята. Мы здесь навсегда.

Мгновением спустя он вернулся на свое место. Мэр снова подошел к микрофону.

– Ну, вот так-то, народ. А сейчас двигаемся дальше. Наши планы на будущее. Городской совет проводил свои заседания практически беспрерывно в течение последних трех дней, и теперь у нас есть предложения, которые мы хотим вынести на ваше рассмотрение. – Он сакцентировал паузу, как учитель перед этим. – Мы должны проголосовать за них. Потому что они далеко за пределами полномочий Совета. Таким образом, каждый зарегистрированный избиратель здесь…

Мэр запнулся.

– Ну, я думаю, здесь все зарегистрированы так или иначе.

Кислое выражение его лица вызвало рябь смеха, пробежавшую по залу. Ибо уже много лет все в Грантвилле знали, что Генри Дрисон то и дело увещевал людей регистрироваться для голосования.

Мэр продолжил.

– Надо определиться со структурой власти. Мы не можем в нынешних условиях сохранять старую, то есть мэр и городской совет. Так что мы хотим предложить вам выбрать чрезвычайный комитет для составления планов для будущего учредительного собрания. Этот же комитет должен принимать и осуществлять решения в промежуточный период. И мы должны избрать кого-то на должность председателя комитета. Он – или она – вправе выносить неотлагательные самостоятельные решения, не требующие согласований.

Кто-то в толпе выкрикнул имя мэра. Дрисон яростно покачал головой.

– Только не я! Горсовет уже предлагал эту идею, и я отказался. Мне уже шестьдесят шесть лет, земляки. И я просто обычный мэр маленького городка, вот и все. – Пожилой мужчина на трибуне выпрямился. – Вроде был довольно неплох на этой должности, если мне позволено говорить за себя, и был бы рад остаться на ней. Но я не тот человек, способный справиться со всем этим…

Он махнул рукой. Жест вроде не был ни вялым, ни безнадежным. Но он, тем не менее, передал ощущение надвигающейся катастрофы.

Движение на краю толпы привлекло внимание Майка. Джон Симпсон, свежеиспеченный свекр его сестры, сделал шаг по направлению к микрофону. Хорошо одетый мужчина взялся за дело с той же уверенностью, с которой он выступал на многочисленных собраниях акционеров. Он не стал отодвигать мэра в сторону, он заставил его уступить ему микрофон своей внушительной властностью.

– Я согласен с мэром Дрисоном, – напористо сказал он. – Мы находимся в чрезвычайной ситуации. И это требует сильного, чрезвычайного управления.

Другой, менее уверенный в себе, человек, замялся бы, прежде чем продолжить. Но не Джон Чандлер Симпсон.

– Я предлагаю себя в качестве председателя комитета по чрезвычайным обстоятельствам. Я понимаю, что я не очень хорошо известен большинству из присутствующих. Но уверяю вас, что я имею лучшую квалификацию для этого, чем кто-либо здесь. Поэтому у меня нет другого выбора, кроме как выдвинуть себя на эту должность. Я был главным исполнительным директор крупной корпорации уже много лет. А до этого я был офицером морского флота Соединенных Штатов. Служил в Пентагоне.

Рядом с ним, Майк услышал, как Фрэнк Джексон пробормотал: – Ну и дела, какой самоотверженной жест.

Майк подавил смешок. Да, прямо как Наполеон, добровольно занявший трон. Для блага народа, конечно.

Он быстро оглядел лица в толпе. Майк видел у некоторых признаки недовольства решительной готовностью незнакомца взять на себя командование. Но не у многих. По правде говоря, решительность Симпсона, очевидно, попала в струю ожидания людей. Люди, плавающие в воде после кораблекрушения, не станут задавать вопросы, откуда шлюпка. Или сомневаться в компетентности ее капитана, до тех пор, пока человек, кажется, знает, что он делает, и имеет громкий командный голос.

Он перенес свое внимание на Симпсона.

– Первое и главное – это перекрыть город, – говорил Симпсон. – Наши ресурсы сильно ограничены. Очень сильно. Необходимо урезать их распределение. Вплоть до каждой косточки. И их, конечно, не хватит для беженцев, которые кажется, наводнили уже весь округ.

Майк увидел, как Симпсон бросил быстрый взгляд в сторону его и маленькой группы шахтеров. Лицо Симпсона выражало очевидное неодобрение. За последние три дня Майк и его шахтеры не предприняли никаких усилий, чтобы прогнать небольшую армию беженцев, которые заполнили окрестные леса. После того, как он убеждался, что новая группа не была вооружена, Майк пытался уговорить их выйти из укрытия. До сих пор безуспешно, кроме одной семьи, которая укрылась в одной из методистских церквей на краю города.

– Я еще раз повторяю, – продолжал дальше Симпсон, – Мы должны закрыть границу. Кроме всего прочего, это огромная опасность эпидемии.

Симпсон уставил обвиняющий перст на южную стену гимназии. Плакаты, висящие там и с гордостью ведающие всем о победах школы в футбольных чемпионатах штата в 1980, 1981, и в l997-х годах, казалось, стали объектом его обличения.

– Эти народы… – Он сделал паузу. Паузу, подчеркивающую презрительный тон употребленного им слова "народы". – Эти существа, они носители чумы. Они лишат нас всего, накинувшись как саранча. Еще вопрос, умрем ли мы все от голода или от болезней. Так что…

Майк вдруг ощутил, что идет к трибуне. Он чувствовал легкое головокружение, какое он всегда испытывал, выходя на ринг. Старая же привычка заставила его игнорировать это ощущение, изгнать его, приводя разум в норму.

Он был переполнен чисто нервной энергией. И гневом, понял он. Так, это тоже отодвинуть в сторону. Еще не хватало потерять себя. Усилием воли он взял себя в руки, несмотря на кипящую ярость. Последние несколько фраз Симпсона прошлись кровоточащими царапинами по его душе.

Значит, так, да? Первое, что мы сделаем, увеличим расценки адвокатов. А затем повесим весь бедный белый мусор.

Когда он приблизился к трибуне, то увидел Джеймса Николса, стоящего рядом с дочерью. О, да. И негров вслед за ними. Образ прекрасного лица всплыл перед ним. И всех жидов на костер, конечно.

Он подошел к трибуне. И заставил Симпсона отойти от микрофона собственным эквивалентом напористой самоуверенности. И если аура Майка была не столь властная, сколь пропитанная чистым доминированием, тем лучше.

– Я тоже согласен с предложением городского совета, – так же напористо сказал он. Затем, более твердо: – Но я категорически не согласен с духом выступления последнего оратора. Майк кинул на Симпсона взгляд, задерживаясь на нем достаточно долго, чтобы привлечь внимание общественности.

– Мы и делить-то еще ничего не начали, а этот парень уже говорит об урезании.

Школа взорвалась внезапным бурным всплеском смеха. Хотя шутка Майка вызвала не только смех, но и возмущение предыдущими высказываниями. Толпа ​​в своем большинстве состояла из людей, принадлежащих рабочему классу, которые имели свое мнение об "урезании и сокращении". Мнение, которое, в отличие от самих этих терминов, не нуждалось в уточнении.

Майк воспользовался моментом и продолжил дальше.

– Худшее, что мы могли бы сделать сейчас, это попытаться занять круговую оборону. Это невозможно, в любом случае. К тому же из многих людей, скрывающихся в лесу вокруг нас, как минимум половина – это женщины и дети.

Он стиснул зубы, выдавливая следующие слова.

– Если вы ожидаете, что шахтеры начнут резню безоружных гражданских лиц, вам чертовски крепко надо подумать еще раз.

Он услышал голос Дэррила где-то в толпе.

– Врежь им как следует, Майк! – Затем, рядом с ним, голос Гарри Леффертса: – И застрели исполнительного генерального директора!

Новая волна смеха пронеслась по залу. На этот раз в смехе было больше злости. Само слово "исполнительный генеральный директор", для них соперничало в популярности и уважении с Князем Тьмы. Четыре Всадника Апокалипсиса в одном лице, одетом в костюм от братьев Брукс с приказом на увольнение в руке.

Извините. Но в ковчеге нет места для вас. Ничего личного. Вы просто бесполезны в современном прекрасном мире глобальной экономики.

Майк ощутил настроение зала и продолжил дальше.

– Все его идеи переворачивают действительность с ног на голову и обратно на задницу. Закрыть город? А что потом?

Он обвел руками ​​круг.

– Вы все слышали, что сказал Грег ранее. По его оценкам, этот катаклизм – Огненное Кольцо – выдернул площадь около шести, может быть, семь миль в диаметре вместе с нами. Вы знаете, что в основном это сельская местность. Как мы говорим, холмы. Сколько еды, вы думаете, мы можем здесь вырастить? Достаточно для трех тысяч человек?

Он замолчал на мгновение, позволяя людям осознать этот вопрос. Симпсон начал было сердито говорить что-то, протянув руку к микрофону. Майк просто положил большую руку на грудь этому человеку и оттолкнул его назад. Симпсон споткнулся, больше от шока, чем от самого толчка.

– Даже и не думай получить этот микрофон от меня, большая шишка, – прорычал Майк. Он не собирался доносить эти слова до зала, но микрофон сделал свое дело. Раздался еще один взрыв смеха. Последующим аплодисментам мог бы позавидовать сам Слэм Данк, знаменитый и любимый игрок средней школы.

Следующие слова Майка были сказаны тихо, но твердо.

– Ребята, как здесь уже говорилось, мы должны смотреть правде в глаза. Мы здесь, и мы здесь навсегда. – Он помолчал. – Навсегда, – повторил он, – Мы не можем мыслить категориями завтра, или послезавтра. Или даже в следующем году. Мы должны думать категориями десятилетий. И даже веков.

Симпсон будто подавился чем-то. Майк проигнорировал его. Едем дальше. Вперед.

– Мы не можем делать вид, что тех людей там не существует. Мы не можем прогнать их, и, даже если бы могли, мы не сможем прогнать тех, что есть там еще дальше.

Он указал пальцем на Мелиссу Мэйли, учителя истории средней школы.

– Вы слышали, что миссис Мэйли говорила нам ранее. Мы прямо в центре одной из самых страшных войн в истории. Тридцатилетней войны, как она называется у нас. По ее словам сейчас не прошло и половины этой войны. К тому времени, как эта война закончится, Германия будет наполовину разрушена. Четвертая часть ее населения – а мы сейчас в самой середине страны – погибнет. Гигантские армии наемников бродят сейчас по сельской местности. Грабя все и убивая всех. Мы видели это своими глазами. Пострадал начальник нашей полиции. Он лежит в своей постели практически без половины плеча.

Он посмотрел с трибуны на Леффертса. Молодого шахтера легко можно было заметить по его бинтам.

– Если бы у Гарри было чуточку поменьше энергии, он бы тоже лежал в постели.

Смех снова прокатился по залу. Леффертс был популярным молодым человеком, и славился главным образом своей неуемной энергией. Майк повернулся и указал на Ребекку.

– Эта девушка и ее отец были на грани гибели. Ограбления, изнасилования и убийства – это обыденное явление для армий, рыскающих по этой местности. Может, вы мне не верите? – спросил он. Он сердито указал на дверь, ведущую из зала. – Спросите еле живых местного фермера и его жену. Они всего в тридцати ярдах отсюда, во временном госпитале, который нам пришлось развернуть здесь. Идите, спросите их!

Симпсон все еще что-то бормотал. Майк повернулся к нему, рыча.

– Мне кажется, это клоун думает, что мы можем отогнать эти войска, подув на них воздухом изо рта.

И снова взрыв смеха. Большая часть собравшихся было сейчас с ним, Майк чувствовал это. Как обычно, все болеют за хозяев поля…

– Конечно, мы можем бороться с ними какое-то время. У нас есть современное оружие, а уж оружейных маньяков вокруг видимо-невидимо… – и новый взрыв смеха. – У нас есть оборудование и материалы для обеспечения боеприпасами в течение нескольких месяцев. И что? Пусть их хватит на несколько сотен человек. Разве этого достаточно для длительного сдерживания орд, бродящих вокруг?

Затем он указал на Билла Портера, управляющего электростанцией.

– Вы слышали, что Билл нам докладывал. Запасов угля хватит на работу электростанции в течение шести месяцев. А потом… – Он пожал плечами. – Без электроэнергии мы потеряем большую часть своих технологий. Это означает, что мы должны возобновить разработку заброшенной угольной шахты. С минимумом квалифицированной силы, и при отсутствии половины оборудования. Это в свою очередь означает, что мы должны на скорую руку сделать запасные части и изготовить механизмы.

Майк оглядел толпу. Увидев того, кого искал, он указал на него.

– Эй, Нат! Каков запас в вашем складе? Стали, я имею в виду.

Владелец крупнейшего в городе механического цеха неуверенно поднялся на ноги.

– Не такой уж большой, Майк, – ответил он, – Мы работаем в основном по заказам, вы же знаете. Обычно материал поставляет клиент. – Нат Дэвис оглянулся, ища двух других владельцев механических мастерских. – Лучше бы спросить у Олли и Дэйва. Что-то я не вижу их здесь. Но я сомневаюсь, что они в лучшем положении, чем я. У меня есть станки и люди, умеющие на них работать, но если не будет металла…

Он пожал плечами. Раздался голос с другой стороны спортивного зала. Это был Олли Рирдон, один из тех, кого высматривал Дэвис.

– Он прав, Майк! У меня с этим не лучше, чем у Ната. Хотя, конечно, в городе можно найти очень много металлолома.

Майк покачал головой.

– Не так уж и много. – Он усмехнулся. – И большинство из него находится в виде брошенных автомобилей на свалке или чьем-нибудь заднем дворе. Их нужно переплавлять. – Он заговорил медленно, как бы выделяя каждое слово. – И это опять означает, что мы должны построить соответствующий завод. Чем? И кто будет делать работу?

Он сделал паузу, стремясь, чтобы опять все осознали его слова. Симпсон вскинул руки и сердито пошел обратно на свое место. Майк подождал, пока Симпсон усядется, прежде чем продолжить говорить.

Он подавил усмешку. Черт возьми, тот уже в нокауте! Майк махнул рукой в ​​сторону Симпсона.

– Как я уже сказал, я не согласен со всем, что тут бормотал этот господин. Я же говорю, что мы должны все делать наоборот. К дьяволу урезания и сокращения. Давайте строить, черт возьми!

Он снова обвел руками по кругу.

– Мы должны расширяться наружу. Самый большой актив, который мы получили, это все те тысячи голодающих и испуганных людей там. Сельская местность заполнена ими. Приведите их сюда. Накормите их, приютите их, а потом дайте им работу. Большинство из них являются фермерами. Они знают, как вырастить урожай, если им не будут мешать все эти отряды грабителей.

Его следующие слова были сплошным рычанием.

– А уж об этом Союз горняков позаботится!

Хор приветственных возгласов вырвался, в основном, из горл нескольких сотен шахтеров в спортивном зале.

Он подвел итог.

– Итак, мы будем защищать их. Они же смогут накормить нас. И те из них, у кого есть какие-либо навыки или желающие приобрести их, могут помочь нам и в других отраслях деятельности, во всем, что необходимо сделать.

Он откинулся от микрофона, выпрямляя спину.

– Вот что я думаю, в двух словах. Давайте действовать. Вспомните, как мы построили Америку. И бросьте все это нытье. "Ах, я бедный, как я устал".

Симпсон со злостью выкрикнул со стороны.

– Здесь уже не Америка, ты, идиот!

Майк опять ощутил приступ ярости. И опять усилием воли подавил ее, вернее смог управлять ею. На этот раз это произошло как бы само собой. Он повернулся к Симпсону. Когда он заговорил, он не кричал. Он просто позволил микрофону доносить его слова в любой уголок школы.

– Так будет Америка, ты, безвольный осел. Будет. – Затем, обращаясь уже к толпе: – По словам Мелиссы Мэйли, мы сейчас живем в мире, где правят бал короли и дворяне. И они превратили всю Центральную Европу – где сейчас и наш дом, наш и наших детей – в бушующий огненный ад. Мы окружены Огненным Кольцом. Ну, так мне и раньше доводилось бороться с лесными пожарами. Как и многим другим в этом зале. И самый лучший способ борьбы с пожарами – это пустить встречный пал. Вот мое простое предложение. Я говорю: мы начинаем Американскую революцию на сто пятьдесят лет раньше срока!

Перед Майком, на расстоянии не более трех шагах от трибуны, буквально все поднялись на ноги и аплодировали. И не только кричали и хлопали, но и топали ногами. Он чуть не рассмеялся, увидев выражение испуга на лице Эда Пьяццы. Директор явно был обеспокоен тем, что стенды, висящие по стенам, могут обрушиться, но его волнение было безмолвным.

На такое Майк даже и не надеялся. Хотя в глубине души и ожидал. Он знал, что эти люди, черт побери, намного лучше, чем какая-то высокомерная большая шишка вроде Джона Симпсона.

А вот то, чего он, конечно, не ожидал и на что не надеялся – прозвучало сразу после этого. Он услышал голос Мелиссы Мэйли за спиной, взявшей микрофон. Мелиссе было далеко за пятьдесят, и говорила она с самоуверенностью женщины, которая преподавала всю свою сознательную жизнь.

– Мэр Дрисон, я хотела бы выдвинуть Майкла Стирнса на пост председателя комитета по чрезвычайным обстоятельствам.

Майк остановился как вкопанный и обернулся, его челюсть отвисла. Аплодисменты толпы усилились. Сквозь шум он услышал, как Эд Пьяцца поддержал учительницу.

Тут же за спиной – и ты, Брут? – раздался зычный голос Фрэнка Джексона: – Предлагаю выдвижение кандидатур на пост председателя прекратить.

Заявление Фрэнка вызвало еще больше аплодисментов. Голова Майка закружилась, как волчок. Такого он просто не ожидал.

– Выдвижение кандидатур закрыто! – объявил мэр твердо. – Приступаем к голосованию.

Майк ошеломленно уставился на него. Дрисон улыбался, как чертенок.

– Поскольку выборы проходят на безальтернативной основе, я думаю, проблем с голосованием не будет.

Он вытащил молоток из-под полки под и ударил по столешнице трибуны.

– Кто за?

Лес рук вскинулся на фоне непрекращающихся оглушительных приветственных возгласов. Как в тумане, Майк обнаружил, что смотрит на Джона Симпсона и его жену. Ему сразу полегчало, когда он увидел, что они были злы, как разъяренные мастиффы.

Ну, слава Богу. По крайней мере, не единогласно.

Спустя несколько мгновений Майк оказался опять у трибуны, где его встретили улыбающиеся Мелисса Мэйли и Эд Пьяцца. А Генри Дрисон торжественно вручил ему молоток. Не успел он опомниться, как стал председательствующим на заседании города.

Эта задача сама по себе не представляла особой трудности. Майк был председателем на многих собраниях Союза горняков. Шахтеры славились своей особой интерпретацией "Справочника Г. Роберта по парламентской процедуре", который они дополнили своими, порой весьма неожиданными формами.

Нет, проблема была лишь в том, что он пока не осознал реальности его новой должности. Но почти сразу он перестал беспокоиться о том, что нужно делать, а просто сосредоточился на выборе тех, с кем он собирался делать что-то.

– Так не пойдет, народ, – напористо сказал он. – Вы уже назвали сотню человек для комитета, и я не сомневаюсь, что половина из них будет избрана. Я не возражаю против этого, но все равно мне нужен работоспособный комитет, реально способный помочь. Пятьдесят человек не нужны для этого. Мне нужно э-э-э…

Мелисса Мэйли пришла ему на помощь: – Вам нужен кабинет министров.

Он бросил на нее укоризненный взгляд, но она ответила ему веселой улыбкой.

– Да, Мелисса. Ну, хорошо. Пусть будет кабинет.

Он решил не спорить в данный момент. Помни, Майк – это просто временный комитет.

Майк оглядел толпу.

– Я готов создать э-э-э, кабинет – из людей, избранных в комиссию. – Затем решительно и отчаянно: – Но есть некоторые люди, которых я сам хотел бы видеть там.

Громкий мужской голос пришел из зала: – Кто именно, Майк? Черт, просто называй их, а мы сразу будем голосовать!

Майк решил полностью соблюсти процедуру и поставить это предложение на голосование. И одобрительный рев толпы утвердил его в этом.

– Кто за это предложение? Большинство "за".

В спортивном зале в первый раз стало тихо. Глаза Майка оглядели толпу.

Первое имя он назвал автоматически, почти не задумываясь.

– Фрэнк Джексон.

Несколько десятков шахтеров одобрительно засвистели.

– Эд Пьяцца.

Сотни людей зааплодировали, многие из них были подростки из школы. Майк почувствовал своеобразный юмор момента. Не слишком многие директора школ в этом мире заслужили бы такие ​​аплодисменты. Большинство из них не получили бы ничего, кроме негодующих восклицаний.

Его взгляд упал на учителей, сидящих рядом с трибуной. Лицо Майка озарилось озорной улыбкой.

– Мелисса Мэйли.

Лицо пожилой учительницы истории застыло от удивления. Ах, какой сладкий реванш.

– И Грег Феррара.

Молодой преподаватель естественных наук просто кивнул в знак согласия.

– Генри Дрисон.

Мэр начал было протестовать.

– Успокойтесь, Генри! На этот раз вам не удастся откосить!

Смех пронесся по залу.

– И Дэн Фрост, конечно, когда он поправится.

Майка задумался. Так, хорошо. Нужны еще производственники. Начнем с электростанции. Это ключ ко всему.

– Билл Портер.

Лицо управляющего электростанцией стало озабоченно нахмуренным, но он не выразил протеста. Механические мастерские. Очень важно. Я бы предпочел работать с Олли, но его предприятие уж слишком маленькое.

– Нат Дэвис.

Еще нужен фермер. Лучшим вариантом, замеченным здесь Майком, был невысокий пожилой мужчина. Пожалуй, то, что нужно.

– Вилли Рэй Хадсон.

Его глаза двинулись дальше, сканируя море лиц. Майк был полностью расслаблен сейчас. Он привык принимать решения на ногах, под взглядом общественности.

Черт, как же он забыл. Стержень группы, которая будет уничтожать заразу еще в зародыше. В основном за городом… Наконец, он заметил лицо, которое искал. Что в общем, было не трудно, уж слишком это лицо выделялось в толпе.

– Доктор Джеймс Николс.

Хорошо. Кто еще? Как и все профсоюзные деятели, Майк был не чужд политиканства. Было бы ошибкой, если бы его кабинет оказался слишком уж единодушным и соглашательским. Мне нужен оппонент. Для приличия.

Его взгляд упал на Джона Симпсона, все еще зло глядящего на него. Взгляд скользнул по нему без остановки. Такого добра не надо. Бесконечные стычки тоже ни к чему.

Когда глаза Майка дошли до упитанного, средних лет мужчины, сидевшего не слишком далеко от Симпсона, ему пришлось сдержаться, чтобы не хихикнуть. Идеально подходит!

– И Квентин Андервуд, – объявил он громко. Это имя заставило зал мгновенно замолчать. На какое-то время воцарилась полная тишина. Минуту спустя Дэррил громко воскликнул: – Бу!

И еще через секунду Гарри Леффертс завопил еще громче: – Измена, я говорю измена! Господин председатель не боится заполучить процедуру импичмента на свою жалкую задницу?

Это произвело бурю смеха, которая продолжалась, по крайней мере минуту. На протяжении всего этого времени вновь избранный председатель комитета по чрезвычайным обстоятельствам обменивался непростыми взглядами, завершившимися взаимным поклоном признания, с управляющим угольной шахтой, в которой он раньше работал простым шахтером.

Майк был удовлетворен. Конечно, этот сукин сын упрям и непробиваем. Но никто никогда не говорил, что он был глуп, либо не знал, как добиться своей цели.

Голос Генри Дрисона пришел из-за его спины.

– Кто-нибудь еще, Майк?

Майк хотел было покачать головой, когда новая мысль промелькнула в его голове. Есть еще люди из этого времени. Тысячи и тысячи из них.

Он повернул голову и уставился в угол спортзала. Затем, указывая пальцем, он назвал последнего из членов своего кабинета.

– И Ребекка Абрабанель.

До заката своих дней Майк утверждал, что это было вызвано не более чем логикой и разумом. Но атаковали его сразу же. Не успело городское собрание разбиться на группы расходящихся людей, как к нему подкрался Фрэнк Джексон.

– Я знал это, – проворчал его старший друг. – Я знал, что все эти громкие слова об Американской революции были просто дымовой завесой. Признайся, Майк. Ты просто спланировал все это, чтобы произвести впечатление на девушку.

С показным большим достоинством Майк проигнорировал насмешку. Со значительно меньшим чувством уверенности – и даже с опаской – он смотрел на девушку, о которой шла речь. Она глядела на него, все еще сжимая руку Джудит Рот. Рот Ребекки был полуоткрыт, на лице выражение ошеломления и удивления. Но было что-то еще, чем просто удивление в ее глазах, подумал он. Или, может быть, он просто надеялся.

– Ох, да ладно тебе! – одернул он себя. Но слова прозвучали как-то неубедительно.

Глава 8

Майк и его "кабинет" провели свою первое заседание через час, в классе Мелиссы Мэйли. Майк неожиданно для себя вдруг начал что-то мямлить. Пытаясь подбирать слова и путаясь в них.

– Ради Бога, молодой человек! – отрезала Мелисса. – Не стесняйтесь и говорите своими словами. Если вы хотите меня, как единственную женщину в комнате, не считая Ребекки, попросить быть секретарем комитета – говорите прямо. Для этого не нужно петь по нотам.

Майк посмотрел на нее с опаской. Мелисса Мэйли была высокой стройной женщиной. Ее волосы были подстрижены очень коротко, и их цвет соответствовал консервативному серому пиджаку и длинному платью, в которые она была одета. Ее карие глаза пронизывали насквозь, как он их еще помнил по давно минувшим дням, когда он, запинаясь, излагал заученный урок. Она на сто процентов выглядела учительницей. И это не было позой. Мелисса Мэйли была известна остротой языка среди учителей и требованием жесткой дисциплины среди школьников.

Она была также известна в Грантвилле, как наиболее беззастенчивый и безжалостный либерал. Безответственно радикальный, по мнению многих. Будучи студентом колледжа, она была участником движения за гражданские права. Арестовывалась два раза. В штате Миссисипи и в штате Алабама. Затем, уже молодой школьной учительницей, она выступала против войны во Вьетнаме. И опять два ареста. В Сан-Франциско и в Вашингтоне, округ Колумбия. Первый арест стоил ей ее первой преподавательской работы. Второй арест лишил следующей. Родившаяся и воспитанная в аристократической семье Бостона, она нашла себе должность преподавателя только в маленьком городке в Западной Вирджинии, потому что никто не хотел нанимать ее в крупных городах. В первый же год в недавно основанной средней школе она уговорила нескольких школьниц присоединиться к ней в походе на Вашингтон с требованием закона о равных правах. Разразившийся скандал ушел вверх, требуя ее увольнения. Она чудом удержалась на своей работе, но продолжала ходить по тонкому льду.

Мелисса не бросила отстаивать свои принципы. В следующем году ее снова арестовали. На это раз она была осуждена за участие в одном из пикетов Американского союза горняков во время крупной общенациональной забастовки в 1977-78 годах. Когда ее выпустили, шахтеры организовали в ее честь домашнюю вечеринку в школьном кафетерии. Половина учащихся появилась там вместе со своими родителями. Несмотря на строгий запрет, Мелисса даже смогла присоединиться к некоторым из шахтеров на стоянке, чтобы выпить с ними.

Мелисса Мэйли, обрела, наконец, свой дом. Но дух ее по-прежнему был несгибаем, а язык острым.

– Видите ли, Мелисса, – пробормотал Майк, – Я, конечно, понимаю, что это наглость с моей стороны. Но мы должны вести точный протокол заседаний, и…

Мелисса расплылась в улыбке. Это выражение не часто видели на ее лице. Во всяком случае, Майк такого не помнил. Но это было как солнце, отразившееся в глыбе льда.

– О, не волнуйтесь так, – сказала она. – Конечно, как же без подробных протоколов. – И снова улыбка. – Мы же с вами отцы-основатели. И матери-основательницы. Это не дело – вообще не иметь точных записей для потомков. Я знаю – я же учитель истории. Историки будущего будут вечно проклинать нас…

Улыбка исчезла. Прищурившиеся глаза Мелиссы обвели всех собравшихся в комнате. Выражение ее лица ясно давало понять, какого мнения она о важности протоколов.

Когда ее глаза достигли Ребекки, Мелисса резко нахмурилась. Молодая еврейская беженка, нервно сложив руки на коленях, сидела на самом краешке сиденья. Отодвинувшись на несколько футов от председательского места.

Мелисса встала и повелительно указала пальцем на место рядом с ее собственным стулом. – Девочка, – заявила она, – передвинь свой стул сюда. Немедленно.

Если у Ребекки и были какие-либо трудности с бостонским акцентом Мелиссы, все еще ярко выраженным после всех этих лет, она не никак не выказала этого. Поспешно, как и тысячи школьниц до нее, она выполнила команду.

Мелисса ободрительно улыбнулась ей.

– Послушная девочка. Запомни: Вместе мы сила, порознь падем.

Мелисса оглядела мужчин.

– А теперь, не сделать ли вам что-нибудь полезное? – Она указала на ряд длинных столов у задней стенке. – Расставьте их вместе в центре комнаты. Это будет длинный стол для заседаний. Затем уберите эти дурацкие стулья в сторону и принесите удобные кресла. Эд вам покажет, где их взять. Продолжим после этого. Можете также покомпактнее расставить остальную мебель.

Она отвернулась и быстро зашагала к шкафу.

– А я, тем временем, продемонстрирую вам чудеса современной техники. – И через плечо, с усмешкой: – Нашли стенографистку. Ха!

Следующие несколько минут были заполнены бурной деятельностью. Когда заседание возобновилось, большой и дорогой на вид магнитофон занимал видное место в центре "стола для заседаний".

Мелисса включила его, продиктовала дату и время, и повернулась к Майку.

– Прошу, господин председатель.

Майк откашлялся.

– Ладно. Я хотел бы начать с вопроса об этом так называемом "учредительном собрании". Это, конечно, важно, и в долгосрочной перспективе даже более чем важно. Но у нас сейчас есть слишком много неотложных дел, чтобы тратить на это время комитета.

Уголком глаза, он заметил, как нахмурилась Мелисса, и торопливо продолжил: – Так что я хочу предложить создать небольшой подкомитет, работающий над этим. А когда они придут с определенными предложениями, мы сможем их обсудить. До тех пор остальные сосредоточатся на не терпящих отлагательства вопросах.

– По мне, так звучит хорошо, – сказал Нат Дэвис, – Сам я не знаю, с чего начать, так или иначе. Но не с этой проблемы. Кого вы предлагаете в подкомитет?

Первые два имени Майк назвал мгновенно. Мелисса и Эд. Она учитель истории, а Эд специалист по гражданским делам. – Пауза. – Но двоих маловато.

Присутствующие переглянулись. Мелисса прервала тишину.

– Вилли Рэй. Он сталкивался с представителями государственной службы чуть ли не с каменного века. Его практический опыт нам пригодится, хоть он и не профессиональный политик, впрочем, как и все остальные.

Все улыбнулись, кроме Хадсона, который засмеялся в открытую.

– И доктор Николс должен принять участие.

Глаза Николса расширились.

– Почему я? – спросил он. – Я ничего не знаю о конституционном праве.

Он склонил голову. Жест был наполовину насмешливым, наполовину подозрительным.

– Если это потому что только я…

– Разумеется, это только потому, что вы единственный чернокожий человек в этой комнате! – отрезала Мелисса. Ее глаза посмотрели с вызовом на Николса, а затем и на других мужчин. – Нужно набираться опыта – всем нам! Я не предлагаю доктора в качестве какого-то символа. Просто это хорошая и простая причина для взгляда со стороны тех, чей исторический опыт отличается от нашего. А знает ли он какой-либо закон или нет, неважно. Я подозреваю, что доктор Николс не будет столь же самодовольным, как все остальные и проявит вековую мудрость своего народа.

Майк не был уверен, что он согласен со всеми доводами Мелиссы. В целом, да. Но он понял, что будет чувствовать себя немного более уверенным, зная, что Николс примет участие в формировании их новой конституции.

– Я не возражаю. Джеймс? Ты как?

Николс пожал плечами.

– Конечно, почему бы и нет? – И усмехнувшись, сказал: – Не только ж кишки резать, в конце концов.

Когда смех утих, Майк перешел к конкретным вопросам. Он начал с управляющего электростанцией.

– Билл, как я понимаю, энергия – это ключ ко всему. Пока у нас есть электричество, мы будем иметь гигантское преимущество над всеми остальными в этом нашем новом мире. Начиная от современных станков и до компьютеров. Но насколько долго? И что мы можем сделать, чтобы сохранить подачу электроэнергии?

Портер пригладил редкие волосы.

– Я не знаю, сколько здесь кто-нибудь знает об электростанциях. Правда, конструкция парогенераторов практически не изменилась за долгое время. Это, по-сути, довольно простые машины. Пока мы обеспечены водой и углем, мы можем продолжать работать, пока не закончится наш небольшой запас необходимых запасных частей. Это, вероятно, произойдет где-то через полтора-два года. После этого мы остановимся навсегда.

Он покачал головой. Грустно и как бы подсмеиваясь над собой.

– Накопленных запасов угля хватит на шесть месяцев. Вода не проблема вообще. Мы стали брать ее из реки Мононгахела. Огненное Кольцо, конечно, отрезало трубы – но, слепая удача! – там оказалась еще одна река, и почти на том же месте. Не такая большая, но нам хватает.

– Поясните по запасным частям, – сказал Фрэнк, – Мы не можем сами сделать их? У нас есть три механических мастерских в городе.

Портер покачал головой.

– Не в этом проблема, Фрэнк. Я уже пробовал! Фактически в городе четыре таких предприятия. У нас самих на станции есть механический цех. – Он посмотрел в зал. – И теперь припоминаю, что и в школе есть технический учебный центр с неплохим оборудованием.

Пьяцца кивнул. Портер повернулся к Дэвису, владельцу мехмастерской.

– Объясните им лучше вы, Нат.

Нат Дэвис был довольно полным пожилым человеком. Когда он надул щеки, то удивительно стал похож на лягушку. Майк чуть не рассмеялся.

– Дело не в этом, ребята. Билл прав. – Он пожал плечами. – Да, конечно, я мог бы сделать многое. Валы, например. Но некоторые вещи – такие как шестеренки, подшипники и сальники – это высокотехнологичная работа. Обычным механическим мастерским такая работа не по зубам. Вне зависимости от времени. У нас просто нет необходимых для этого станков, оборудования, инструментов.

Все молчали.

– Полтора года, – пробормотал Эд, – В лучшем случае два.

Его хмурый взгляд излучал беспокойство и раздражение. Майк наклонился вперед, постукивая пальцем по столу.

– Я не думаю, что ситуация так уж плоха. Помните, нам вовсе не нужно, чтобы электростанция работала на полную мощность. С большой нагрузкой на оборудование. Просто в легком режиме.

Портер вскинулся, снова проводя пальцами по волосам. И взъерошил волосы.

– Вы правы, Майк! – воскликнул он. И хмыкнул, недовольный собой: – Даже раньше наша станция была в состоянии обеспечить электроэнергией весь округ Мэриен, а это более пятидесяти тысяч человек, в том числе все предприятия в Фэйрмонте. А уж Грантвиллю хватит энергии на все при самой минимальной нагрузке станции.

Он прямо трясся от волнения.

– Черт возьми, Майк! Мы сможем продлить срок службы оборудования на год или два и провести реконструкцию.

Увидев несколько недоуменных лиц, Портер пояснил.

– Помните, я говорил. Принципы конструкции нашей электростанции чуть ли не древние. Мы можем переделать ее на новую. – И засмеялся сам над собой. – То есть я хотел сказать на старую. Забудем о высокоскоростных турбинах и подшипниках. Для наших относительно скромных целей, вполне хватит что-то типа старого доброго паровоза.

Он посмотрел на Ната.

– Ведь мы можем изготовить что-то подобное, насколько я себе представляю?

Прежде чем Дэвис смог ответить, Вилли Рэй Хадсон весело рассмеялся.

– Нет, вы только представляете? Билл, я знаю, по крайней мере, четырех мужчин в этом городе, которые самостоятельно построили паровые двигатели в качестве хобби. – Улыбка старого фермера растянулась от уха до уха. – Для фестиваля-конкурса "Нефть и Газ", ну, вы знаете. – Он пожал плечами. – Конечно, они не такие большие, какие нужно нам. Но эти люди знакомы со всеми деталями и принципами процесса.

Хадсон ударил по столу рукой.

– А это уже совсем другая вещь! Не забывайте, что вся эта область началась с природного газа и нефти, прежде чем начали работать угольные шахты. – Фермер указал на пол под ногами. – И мы по-прежнему сидит на этом богатстве. Природный газ, в основном. Я могу переоборудовать свою ферму, получая газ из моей собственной земле. Все свои автомобили и тракторы переделать для работы на природном газе, а не бензине. Не платя газовой компании ни цента за это. Вот вам и еще один источник энергии здесь у нас!

Фрэнк тоже проникся энтузиазмом фермера.

– Вы правы. Теперь я уже начинаю думать о снабжении теплом всего города от такого газоснабжения. Даже школы. Да, Эд?

Директор кивнул, но на его лице возникло беспокойство.

– Да, но… Он посмотрел вниз, на пол. – А он все еще там?

Впервые заговорил Грег Феррара.

– Уверен, что да, Эд. – На лице учителя естественных наук было легкое сомнение. – Конечно, я не уверен на сто процентов. Но я изучил все, что мог по Огненному Кольцу. Насколько я могу судить, оно вырезало ровный круг. Прямо через все. Земля, деревья, даже железнодорожные линии и силовые кабели обрезаны как бритвой.

Все уставились на пол.

– Я не могу себе представить, что эта, так сказать, вырезка – просто кожура поверхности планеты. Гораздо более вероятно, что Огненное Кольцо перенесло полушарие местности. Ну, сферу, на самом деле, но верхняя половина – это просто атмосфера.

Феррара сделал паузу, изучая плитки пола, как если бы ответ можно было найти там.

– Я точно не уверен, но буду удивлен, если мы не обнаружим, что у нас под нашими ногами тот же радиус на глубину, что и на местности. Три мили вниз, а в центре и поболее. Это больше, чем глубина залегания любых доступных газовых и нефтяных образований, до которых мы сможем дотянуться, или угольных пластов.

– Мы узнаем это достаточно скоро, – сказал Майк решительно. – Квентин, мы должны осмотреть заброшенную угольную шахту и запустить ее работу. Через шесть месяцев запасы угля на электростанции закончатся. К тому времени нам надо наладить поставку нового угля.

Бывший управляющий шахты испуганно посмотрел вверх.

– Но это собственность… – Он замолчал и хмыкнул. – Да и дьявол с ними. Они и раньше мне никогда не нравились. А теперь я думаю, что они уж точно не будут вопить о правах собственности.

Ухмылка Квентина была поддержана и другими. Заброшенная угольная шахта была расположена менее чем в двух милях от города. Она была практически новой. Крупнейший угольный концерн в Соединенных Штатах построил ее, запустил в работу на несколько месяцев, а затем закрыл. Компания утверждала, что это из-за "неблагоприятных рыночных условий." Все в городе, в том числе и Квентин, который работал на конкурентов шахты, были уверены, что шахта была построена в качестве способа увернуться от налогов.

Фрэнк улыбнулся.

– Знаете что, Квентин. Пожалуй, я возьмусь за это дело. Я принесу ножницы, а вы принесете ножовку. Мы перережем ленточку и все сразу заработает.

– Нет-нет, Фрэнк. – Слова Майка были сказаны тихо, но решительно. – Пусть шахтой займется Кен Хоббс. Этот ветеран застал еще времена добычи угля лопатой. Что нам, скорее всего, и придется делать. Я очень сомневаюсь, что эта компания очковтирателей оставила там какие-нибудь горные машины. Или вообще хоть какое-то оборудование.

Он остановил начавшего было протестовать Фрэнка.

– Ты нужен мне здесь, Фрэнк, а не закопавшимся в сотнях ярдов под землей. Мы быстро должны создать реальную маленькую армию. Я рассчитываю на тебя, на твой опыт. Ты настоящий ветеран настоящей войны, в отличие от меня.

Фрэнк уставился на него. Потом посмотрел на Квентина Андервуда, перевел взгляд на Джеймса Николса, затем на Эда Пьяццу. Это все были ветераны войны во Вьетнаме.

– Черт побери, – проворчал он, – Что ты можешь об этом знать? Бойню во Вьетнаме называть настоящей войной…

Другие ветераны усмехнулись. Квентин посмотрел на Майка.

– А как насчет меня? – спросил он. – Вы также будете настаивать, чтобы я надел военную форму?

Майк покачал головой.

– Не обижайтесь, Квентин, но вы ведь не вылазили с авианосца. А мне нужны люди с боевым опытом на суше. Джеймс был в морской пехоте, но он один из наших всго двух врачей. Эд…

Невысокий и коренастый директор рассмеялся.

– От меня тоже мало пользы! Проторчал всю службу в тылу, мать его…

Он замолчал, оборвав вульгарный термин и с опаской взглянув на Мелиссу. Она с улыбкой погрозила пальцем.

– Из боевых действий могу лишь упомянуть схватку в центре Сайгона под градом камней между полицией и спекулянтами. Мне далеко до такого боевого ветерана, как Фрэнк.

Джексон сделал кислое лицо.

– Я служил в одиннадцатой бронедивизии, Майк. И что-то я не заметил никаких танков, припаркованных вокруг города.

Глаза Николса расширились.

– Вы служили в "Черной Кавалерии"? – спросил он, – Ничего себе.

Фрэнк оценил комплимент врача кратким кивком.

– Там были и морские пехотинцы. Кстати, в каком подразделении были вы? – Он покачал головой. – Впрочем, не сейчас. Поговорим позже.

Майк сказал: – Конечно, у меня есть небольшой опыт тактики пехоты, но вряд ли его можно применить в местных условиях. – Он фыркнул. – Например, как действовать при авианалетах. Так что все же с наибольшим опытом у нас ты, Фрэнк. Не считать же за боевой опыт драки в барах, когда я служил.

Он просмотрел на другие лица. Когда он снова заговорил, его голос был серьезен.

– Создание нашей армии – это самое важное для нас сейчас. Без нее мы просто еще один город, созревший для грабежа. Мне нужен каждый боевой ветеран. К счастью, таковыми являются большинство шахтеров среднего возраста. Но, извини, Фрэнк – сразу ты их не получишь. Я хочу использовать их в качестве наставников для молодых шахтеров, и вообще всей молодежи городе, которая не будет занята в других, абсолютно необходимых вещах.

Он сделал глубокий вдох.

– Нужно призвать добровольцев. – Еще один глубокий вдох. – Я надеюсь, что через месяц ими станут все мальчики, нынешние выпускники школы.

Комната взорвалась протестами Эда Пьяццы и Мелиссы Мэйли. Эд буквально плевался возмущенными фразами о бедных детях. Мелисса не стала кричать, понимая, что это бессмысленно. Она просто резко проехалась по словам Майка. Слово "милитарист" не прозвучало, но дух ее высказываний был близок к этому.

На протяжении этой двойной атаки Майк молчаливо страдал. Когда протесты начали стихать, он открыл рот, чтобы заговорить.

Грег Феррара опередил его.

– Не глупи, Мелисса. И ты тоже, Эд. Я полностью согласен с Майком. Большинство шахтеров уже в годах, вы же знаете это, как и любой другой. За последнее десятилетие шахты почти не набирали на работу новичков. – И с горечью: – Да черт побери, по крайней мере половина шахтеров нашего округа в возрасте Фрэнка – им уже далеко за сорок. Вы что, хотите чтобы всех нас защищали одни старики?

Эд и Мелисса смотрели на своего коллегу с открытыми ртами. Их мысли были очевидными: еще один предатель, еще один Бенедикт Арнольд.

Видя их осуждающие взгляды, учитель естественных наук печально улыбнулся.

– Ну извините. Но факты есть факты. История нас учит, что когда страна начинает борьбу за свое существование, все зависит от ее молодежи. И у нас не получится по-другому.

Он повернулся к Майку.

– Я хорошо знаю этих ребят, Майк. Каждый из них пойдет добровольцем. Даже отсталые дети, занимающиеся по специальной образовательной программе.

Он махнул рукой, останавливая новую бурю протеста Мелиссы.

– Да успокойся ты! Никто не собирается призывать в армию кого-то вроде Джо Кинни.

Майк подтверждающе кивнул. Джо Кинни был восемнадцатилетним юношей с тихим характером. Но он имел умственное развитие пятилетнего ребенка, без перспектив улучшения.

Грег кивнул в сторону Николса.

– Доктор Николс и доктор Адамс могут отсеивать мальчиков, которые просто не подходят для этого. Но большинство из них – может и будет служить. Как это было во время Второй мировой войны.

Он расправил стройные плечи.

– И некоторые из учителей-мужчин должны добровольно повести их. Так же, как было в гражданскую войну. Давайте начнем с меня. Я уверен, что и Джерри Калафано вызовется добровольцем, и Клифф Прист, и Джош Бентон.

Полуосознанно, директор школы кивнул в знак согласия. Прист и Бентон были двумя молодыми тренерами школы. Калафано являлся учителем математики в возрасте ближе к тридцати. Он и Феррара были близкими друзьями, а также увлеченно сражались друг с другом в шахматы.

Мелисса опять попыталась возразить, но уже неуверенно и запинаясь в словах. В конце концов, она резко сникла и тяжело вздохнула.

– О, господи, – прошептала она, – О, Боже.

Ее глаза внезапно наполнились слезами. В этом крике души уже не было никакого политического подтекста. Просто горе женщины, которая поставила на ноги поколение детей, а теперь должна увидеть их, идущих в жерло войны. В эту бездну! Как и многие поколения до них.

Майк дал минуту уважительного молчания, сочувствуя ее горю. Затем, расправив свои плечи, он продолжил.

– Спасибо, Грег. Я ценю ваше предложение и принимаю его. Это просто здорово, если некоторые из учителей добровольно пойдут вместе с детьми. Это огромная помощь.

Он вспомнил кое-что еще. Феррара, он знал, организовал кружок любителей ракетной техники с некоторыми учащимися, интересующимися научными исследованиями. Возможно, это получится как-то использовать.

Затем он посмотрел на Вилли Рэя.

– Вилли, я хочу, чтобы вы вместе с другими фермерами составили план производства продуктов питания. Проверили все наши ресурсы и выяснили, что вам необходимо для этого…

Он замолчал. Хадсон начал кивать еще перед тем, как Майк закончил первое предложение. Старик был прирожденным организатором. Майк знал, что тот справится с его поручением.

Заговорил Квентин: – Фрэнк поговорит с Кеном Хоббсом и некоторыми другими опытными шахтерами. Мы также можем попросить вернуться к работе некоторых пенсионеров. Осмотрим эту заброшенную шахту и определимся с необходимыми работами по ее пуску. Транспортировка угля тоже будет проблемой. Есть железнодорожные пути почти на всем протяжении от рудника до электростанции, но, насколько я знаю, в округе нет ни одного локомотива. Возможно, придется возить грузовиками.

Вмешался Дрисон: – Это поднимает проблему поставок бензина Нам нужно провести инвентаризацию, сколько топлива у нас есть вообще. Подземные резервуары газа, бензина, дизельного топлива и прочего на заправочных станциях и в других местах, где оно может оказаться… И сколько топлива в автомобилях.

Он сделал паузу, поджав губы.

– И вот что еще. Сразу надо запретить людям использовать автотранспорт в личных целях. У нас просто нет другого выхода. При нашем положении все топливо является жизненно важным военно-стратегическим ресурсом.

Квентин кивнул.

– Абсолютно верно! – Он посмотрел на Вилли Рэя. – Насколько трудно перевести технику на природный газ?

Не успел Хадсон ответить, как вмешался Эд: – Да! Мы могли бы переделать несколько школьных автобусов. Обеспечить город транспортом. – И добавил извиняющимся тоном: – Многим старикам будет трудно добираться до продуктовых магазинов.

Его острый ум, казалось, жил своей собственной жизнью, метаясь от одной темы к другой. – И это поднимает вопрос о торговле вообще. Мы не можем долго держать магазины закрытыми. Что делать с нормированием еды? Что делать с деньгами? Я не уверен, что доллары теперь вообще нужны…

И завертелось, и понеслось…

Дрисон тут же предложил использовать только аккредитивы городского банка – он на 85 % находится в собственности города, помните? – как новые средства финансового посредничества. Квентин согласился. Мелисса резко заговорила что-то о защите бедных жителей города. Квентин огрызнулся. Мол, сначала надо попробовать. Нат Дэвис вмешался с вопросом поддержки городских предпринимателей. Не заочных владельцев собственности, конечно. Черт с ними. Национализировать, да и все. Но я-то, мол, всю жизнь тут работал…. Эд и Дрисон сразу заверили его, что такой механизм может быть создан. Имущественные права будут соблюдаться, если требования общего блага не потребуют иного… и так далее, и тому подобное…

Майк откинулся в кресле, вздохнув почти с облегчением. Он выбрал эту команду под влиянием момента, в большей степени руководствуясь инстинктом, чем сознательно. И теперь он был рад видеть, что его инстинкты оказались так же хороши в этой области, как они были хороши и в гораздо более простой обстановке на ринге.

Совещание закончилось только через три часа. Многое еще предстояло сделать, уточнить, распланировать, но по крайней мере они договорились на первоначальное разделение труда.

Общее руководство политической и военной ситуацией: Майк Стирнс.

Начальник штаба армии: Фрэнк Джексон.

Координатор на всех этапах планирования и секретарь-заместитель руководителя: Эд Пьяцца. На заместителя директора школы, Лена Траута, временно были возложены старые обязанности Эда.

Ответственная за разработку предложений новой конституции для новой нации… Ну, что-то в этом роде: Мелисса Мэйли.

Непосредственный глава самого города, нормирование, финансы и т. д.: мэр Генри Дрисон, кто же еще?

Медико-санитарная служба: Джеймс Николс, с некоторой помощью Грега Феррары, когда Грег не будет слишком занят, будучи неофициальным "министром комплекса вооружений." (В настоящее время никакого комплекса пока еще, конечно, не было).

Энергетика: Билл Портер и Квентин Андервуд.

Сельское хозяйство: Вилли Рэй Хадсон.

Ребекка молчала на протяжении всего совещания. Беженка просто внимательно слушала. Было очевидно, что большая часть обсуждений прошла полностью мимо ее сознания. Но один раз, когда Майк начал было объяснять ей незнакомое понятие, она просто покачала головой и твердым, почти незаметным движением руки, призвала его продолжать. Ребекка прекрасно понимала приоритеты. Объяснения позже. Прямо сейчас, нужно выжить.

Майк был потрясен этим жестом рукой. Впечатляюще. Обаяние и экзотическая красота. Прекрасная, замечательная женщина. Ну и, конечно, явный интеллект. Но, как и многие мужчины, родившиеся и выросшие в бедности, Майк даже больше ценил в ней осторожную и трезвую практичность. Он чувствовал, что его влечение к ней растет все больше. Были ли чувства взаимными, он не имел ни малейшего представления. Но именно тогда он принял решение, что выяснит это.

Ребекка Абрабанель не сказала ни слова до самого конца заседания. А затем, мягко прокашлявшись, она спросила: – Я не понимаю, что точно вы хотите, чтобы делала я?

Ее английский имел отличительный акцент, странную смесь германской жесткости и чего-то испанского, но ее знание языка было совершенным и грамматически точным.

Майк растерялся, пытаясь объяснить. Он выпалил причудливый мысль, первую, пришедшую ему в голову:

– В принципе, мисс Абрабанель, вы мне нужны, чтобы быть моим советником по национальной безопасности.

Ребекка нахмурилась.

– Я поняла слова. Взятые по отдельности, я имею в виду. Но я не поняла смысла фразы. Она слегка наклонила голову.

– Можете ли вы объяснить понятнее, что я должна делать?

Мелисса Мэйли фыркнула.

– Все просто, мисс Абрабанель. Просто делайте то же самое, что делает каждый советник по национальной безопасности, сколько я себя помню. – Она указала пальцем на Майка. – Всякий раз, когда он спросит вас, что делать с любой проблемой, просто скажите ему: Бомбите их.

Ответ окончательно запутал Ребекку. Еще больше ее смутил шумный смех, который заполнил комнату. Когда смех утих, Майк встал и протянул руку.

– Могу ли я проводить вас домой, мисс Абрабанель? Я попытаюсь объяснить по дороге.

Улыбаясь, Ребекка кивнула и поднялась. К тому времени, как они прошли через дверь и спустились на три ступеньки вниз к широкому коридору школы, рука Ребекки была уже заправлена ​​под руку Майка.

Фрэнк бочком стал к двери и выглянул. Затем, посмеиваясь, он повернулся и сказал Мелиссе: – В этой вашей новой конституции, я бы предложил вам крепко проработать вопрос о разделении властей. Нам не нужен еще один скандал в высших эшелонах власти, прямо после ее выхода.

Мелисса выгнула брови.

– О чем вы говорите, Фрэнк Джексон? Я вообще не вижу проблемы в том, что глава государства провожает домой своего советника по вопросам национальной безопасности. Она нахмурилась.

– Лучше всего, конечно, если бы это были люди разного цвета кожи: черной и белой. Но советником по национальной безопасности в любом случае должна быть женщина.

Грег Феррара скривил губы.

– Да-да, слабый пол, так сказать. Как Екатерина Великая или Медичи. Или… как же ее звали? Вы-то знаете. Английская королева, которая отправляла на костер всех подряд…

Мелисса небрежно отмахнулась рукой.

– Это уже детали, молодой человек. Мелкие детали! Не всегда все получается идеально. Но по крайней мере у нас есть капелька здравого смысла.

Она нахмурилась.

– И вообще я не представляю себе мисс Абрабанель, настаивающую на бомбардировках.

Еще угрюмее.

– Хотя идея неплохая. Мы могли бы начать с половины дворцов в Европе.

Еще более нахмурившись.

– Впрочем, беру свои слова обратно. Давайте начнем с девяноста процентов – да, начнем наш прогресс именно с этого.

Глава 9

Когда Ребекка и ее спутник подошли к удивительному автомобилю, стоявшему на ровном пространстве, которое они называли школьной стоянкой, она смотрела, как он полез в карман за ключами. И как будто вдруг вспомнив что-то, застыл на месте.

Ребекка услышала его бормотание. Что-то похожее на прерванное проклятие, пожалуй. Она заметила, что здешние мужчины избегают использования нецензурных терминов в женской компании. Чем выгоднее отличались от лондонцев ее детства и от мужчин, которые попадались ей на улицах Амстердама. Но она также заметила, как легко они позволяли себе богохульствовать. Это сочетание казалось ей странным.

Странно, ну и что? – спросила она себя. Немного пугает, конечно. Но, по большей части, решила Ребекка, эти рядовые богохульства даже придавали ей уверенности. Мужчины, которые, казалось, не боятся ни гнева Божьего, ни, что более вероятно – гнева своих богобоязненных соседей – представали в ее глазах людьми, которые и сами не будут преследовать других за их собственные убеждения. По крайней мере, Ребекка на это надеялась. И даже начинала верить.

Майкл заговорил с ней. Казалось, будто он извинялся.

– Мне очень жаль, но нам придется пройтись пешком. Мы только что утвердили решение об ограничении использования бензина в личных целях, если вы помните.

Она улыбнулась.

– Да, помню. Ну так что? Здесь недалеко. Ходьба полезна для здоровья.

Ребекка чуть не рассмеялась, увидев как он удивился ее ответу. Такие смешные, эти американцы. Они, казалось, приравнивали такую обычную вещь, как ходьба, к подвигам Геракла. Тем не менее, они были вполне здоровыми, на ее взгляд даже более, чем любой другой народ, который она знала. Они казались физически крепкими, хотя ей на глаза и попадались еще более тучные фигуры, чем голландские бюргеры.

В общем, в среднем довольно полные. В Майкле, человеке, стоящим рядом с ней, не было жира вообще. Так же, как в легендарных идальго. За последние три дня, беседуя с четой Рот, Ребекка пришла к пониманию, что Майкл, по-сути, не был идальго. Как оказалось, их здесь не было вообще. Среди своих многих других особенностей, американцы имели прямо таки свирепую приверженность тому, что они называли "демократией". Они напомнили ей старых анабаптистов в Мюнстере, правда, без их причудливых излишеств.

И пусть не идальго. Но Ребекка знала, что она всегда будет думать о нем как о таковом. Осознание этого заставило ее сердце затрепыхаться. Легкий страх перемешивался с неопределенностью. Но она больше не будет скрывать своих чувств от остальных.

Она увидела, что Майкл опять отвел локоть в тонком приглашении ее руки. Так же, как он сделал, к ее удивлению, в коридоре школы. Тогда ее ответ был робким. Теперь она сразу взяла его под руку, и они пошли из школы.

Незачем больше скрываться от остальных. Внутренний голос вопил: Ребекка, остановись, ты следуешь велениям сердца, а не разума! Ты же понимаешь риски и опасности, связанные с тем, что он не еврей, глупая девчонка!..

Не желая прислушиваться к нему, Ребекка торопливо подняла новую тему.

– Этот "бензин", о котором вы так обеспокоены. Я говорила с мистером Феррарой на эту тему. Буквально несколько минут, во время одного из перерывов в заседании. Если я правильно поняла его, то я думаю, что это просто очищенная нефть. Дистиллированная, возможно. Я права?

Она ожидала, что он снова будет поражен. Это было нормальной реакцией, которую Ребекка производила на пожилых мужчин – и на мужчин вообще – когда она задавала один из своих многочисленных вопросов о мире природы. Вместо этого, к ее удивлению, выражение, которое появилось на его лице, больше всего напоминало гордость.

– Совершенно верно, – ответил Майкл. – Только этот процесс дистилляции является довольно сложным, вы понимаете? – Он нахмурился. – Настолько, что я боюсь, не смогу объяснить. По крайней мере, в деталях. Но да, так и получают бензин. Именно этим способом.

– И вы затем сжигаете его внутри "мотора"? Я правильно говорю это слово? – Увидев его кивок, она добавила: – И это источник той силы, которая управляет этими безлошадными фургонами.

Он снова кивнул. И, опять это странное выражение на лице. В сочетании с широкой улыбкой.

Да. Это точно гордость. Почему, интересно?

Расстояние от школы до дома, принадлежащего семье Рот, где сейчас жила Ребекка, составляло около трех миль. Их неторопливая прогулка заняла почти час времени. Большую его часть Ребекка потратила, задавая вопросы. Майкл отвечал ей, конечно. Но его ответы были, как правило, краткими. Зато он был хорошим слушателем, и Ребекка часто успевала задать новый вопрос, толком не выслушав ответ на предыдущий.

К тому времени, как они добрались до дома семьи Рот, выражение гордости уже прочно поселилось на лице Майкла. Как и его улыбка.

Но Ребекка больше не удивлялась ее причине. Она знала. И это знание было как волнующим, так и тревожным.

В дверях, стоя на крыльце, она постучала. Затем повернулась к Майклу. Он стоял очень близко от нее.

Это безумие! Безумие, Ребекка – ты слышишь?

Она опустила глаза, глядя на его грудь. Он был одет сегодня в льняную рубашку хорошего покроя, окрашенную в голубовато-серые тона. Но она знала, что всегда у нее перед глазами будет возникать грудь, затянутая в белый шелк, залитая солнечным светом. Редко в своей жизни Ребекка Абрабанель была так растеряна и не находила слов.

Майкл прошептал: – Ребекка…

Она подняла глаза. Он по-прежнему улыбался. Не так широко теперь. Улыбка, казалось, светилась пониманием, подумала она.

– Как трудно, – сказал он. – Для нас обоих, я думаю. – Он усмехнулся. – Для меня так просто адски! – И снова усмехнулся. – Ужин и кино кажутся бессмысленными в этом случае.

Она не поняла точный смысл этого предложения, но она поняла логику. Примерно. Она почувствовала, что ее щеки краснеют, но желание опять опустить глаза прошло. Она даже улыбнулась сама.

Майкл развел руки в театральном жесте, выражающем смесь сожаления и терпения. Ребекка был просто ослеплена обаянием, исходившем от него. Естественность, чувство юмора.

– Время, – сказал он. – Да, я думаю, что нам нужно некоторое время.

Ребекка кивнула, яростно пытаясь сдержать порыв страсти. Безнадежно. Дурочка! Перед ней вдруг предстало изображение кролика, принюхивающегося к самой сочной капусте в мире. Этот образ, в сочетании с ее нервозностью, заставил ее взорваться внезапным смехом.

Увидев вопросительное выражение на лице Майкла, она положила руку ему на грудь.

– Пожалуйста, не обижайтесь, – прошептала она. – Это я смеюсь над собой, а не над вами.

Ее веселье исчезло. Глядя в его глаза теперь, Ребекка пыталась подобрать слова. Так трудно говорить эти слова, в этом мире насилия и хаоса. Слишком сложно.

Время, да. Я пока не готова.

– Не сердитесь на меня, – сказала она. Мягко, умоляюще: – Пожалуйста.

Майкл улыбнулся и положил руку на ее щеку. Она автоматически сильнее прижалась щекой к его руке. Она даже не пыталась сдерживать себя.

– Почему я должен сердиться? – спросил он. И этот такой простой вопрос, казалось, ослепил ее, как солнечный свет. Его рука была очень теплой.

Он отошел от нее.

– Время, – сказал он, все еще улыбаясь. Опять очень широко. И повторил весело – почти весело.

– Время, да.

Ребекка смотрела вслед его уходящей фигуре. Когда Майкл спустился с крыльца, Ребекка внезапно окликнула его по имени.

Он повернулся и посмотрел на нее.

Слова вылетели из нее, наконец-то. Некоторые из них, по крайней мере.

– Я думаю, что вы самый замечательный человек в мире, Майкл. Я правда, так думаю.

Мгновение спустя она снова стучалась в дверь. Почти отчаянно. Она не оглядывалась, боясь того, что увидит. Или, просто боялась своей реакции на то, что могла бы увидеть. Улыбающееся лицо было бы для нее самым страшным в мире. Том мире, который она знала.

Дверь открылась, и она оказалась в безопасности. За пределами солнечного света.

На некоторое время.

Время, да.

Время – да!

Глава 10

Александр Маккей был шотландцем, и родился и вырос в традициях кальвинизма. Даже не будучи, по правде говоря, фанатиком веры своих предков, он не потерял укоренившихся в нем привычек своего воспитания. Поэтому, глядя на свежую груду трупов, он не богохульствовал. Но не стеснялся в использовании других крепких выражений, помимо упоминаний имени Господнего всуе. Сидя в седле своего великолепного боевого коня, молодой дворянин материл как пейзаж Тюрингии в целом, так и протестантских наемников, в частности. "Сыновья шлюх и трусливые шакалы" – было, пожалуй, самым мягким выражением.

Второе по старшинству лицо в его команде, полулысый усатый ветеран сорока годов, терпеливо ждал, пока командир кавалерии не выскажется. Дождавшись и сплюнув на землю, Эндрю Леннокс просто пожал плечами и сказал: – Ну а чего ты хотел, парень. Большинство из этой баденбургской стражи, – слово "стражи" прозвучало с отчетливой насмешкой – по сути, дезертиры из бывшей армии Мансфельда. Худшие солдаты в мире у покойника Мансфельда.

– Тогда почему власти города наняли этих ублюдков? – горячо воскликнул Маккей. Его глаза, до сих пор изучавшие картину бойни, упали на труп маленького мальчика, где-то шести лет. Тело ребенка было обуглено разрушенной крышей сгоревшего дом, в котором он провел свою короткую жизнь, но не так сильно, чтобы Маккей не мог видеть его внутренностей, простирающихся по грязи скотного двора. Конец его кишечника был прибит к земле кухонным ножом в нескольких метрах от самого тела. Типичный вид пыток, которыми забавлялись некоторые из наемников Тилли.

Несмотря на то, что Маккей уже стал привыкать к таким сценам после года нахождения в Германии, он был рад, что тела женщин фермы остались в самом доме. Трупы обгорели до скелетов в этом пекле, так что не было никакого способа определить, каким именно образом их убивали. Маккей и не хотел знать. В возрасте двадцати двух лет, он уже повидал столько жестокости и зверств, которых хватило бы ему на всю жизнь. Несмотря на то, что он был шотландцем, которых трудно обвинить в мягкотелости.

Леннокс не потрудился ответить на вопрос Маккея. Вопрос был чисто риторическим. Маккей может, и был молод, но далеко не глуп. Командир кавалерии знал, как и любой другой, почему власти Баденбурга "согласились" нанять небольшую армию наемников Эрнста Хоффмана. У них был небольшой выбор. Или город разграбят весь сразу, или позволить им грабить его понемногу. Как и многие другие города в разоренной войной Германии, Баденбург избрал второй вариант. Теперь, спустя несколько лет, большинство его горожан пожалели о своем выборе. Головорезы Хоффмана утверждали, что они "протестанты", но это не помогло протестантскому Баденбургу. За редкими исключениями, такое происходило повсюду. Хоффман и его головорезы уже не могли считать себя "солдатами", в любом смысле этого слова. Они были просто бандой вымогателей. Преступниками, и ничем другим.

Гнев Маккея исчез, уступив место душевной усталости, которая, по праву и разуму, могла иметь место только у гораздо более пожилого человека. Когда стало ясно, что Хоффман не имел никакого желания выйти из-за укрытия стен Баденбурга, чтобы остановить бесчинства наемников Тилли, Маккей привел сюда своих собственных солдат, чтобы, насколько он был в силах, защитить фермеров в этом районе.

Это был, по всей правде, бессмысленный жест. Маккей и его шотландские кавалеристы, бывшие на службе короля Швеции, прибыли в Баденбург менее чем три месяца назад. Густав Адольф разместил их там в качестве части плана его обширных усилий для контроля за прибалтийскими губерниями Германии. Но король не обладал достаточными силами. Протестантские князья, обещавшие ему такую ​​обильную помощь по его прибытии в Германию, за немногими исключениями, проявили скупость в предоставлении войск, требуя за это золото. Так, Маккею, придали не более нескольких сотен человек для выполнения его задачи. Его главная задача – контролировать всю провинцию – была, таким образом, чистым абсурдом.

Память об еще одном задании вывела его из мрачного настроения. Он повернулся к Ленноксу.

– О курьере по-прежнему ничего не известно?

Леннокс покачал головой.

– Никаких следов. Но может, все не так уж и плохо. – Ветеран подкрутил свои витиеватые усы, что обычно делал при изложении каких-то своих мыслей. – Ты же видишь, что эти ублюдки Тилли совершенно не заботятся о сокрытии следов своих преступлений. Мы не нашли никаких остатков разграбленных карет. Так что возможно, курьер просто скрывается где-то там. – Леннокс указал на залесенные холмы в нескольких милях к югу. – Уверен, что сейчас там прячутся тысячи людей.

Маккей посмотрел на Тюрингвальд – так назывался этот лес – и вдруг нахмурился.

– Очень странно, – сказал он. И указал на холмы. – Что-то я не припоминаю такого вида. Этот рельеф. Он выглядит по-другому.

Леннокс прищурился, потом пожал плечами.

– Извини, парень. Мои глаза уже не те, что были раньше. Не могу разглядеть, что там тебе не по нраву.

Маккей поджал губы, пытаясь сообразить, как бы поточнее описать эту необычную часть пейзажа. Увидев движение вдали, он отбросил эти мысли в сторону. Один из его солдат несся вскачь по направлению к ним.

– Что-то случилось! – воскликнул он. Как всегда, перспектива немедленных действий всколыхнула его. Александр Маккей был незаконнорожденным сыном мелкого шотландского дворянина. И тем самым был предназначен – и даже обречен – по мнению большинства, к жизни в нужде и опасностях. Но даже будь он обеспеченным, Маккей в душе оставался авантюристом.

– Вперед! – скомандовал он, пришпорив коня, чтобы встретить надвигающегося всадника. Мгновением спустя, Леннокс последовал за ним. Усы ветерана вздернулись, показывая его улыбку. Ленноксу нравилась непосредственность и энергия Маккея. Как правило, бывший фермер относился к знати с таким же энтузиазмом, как и к навозу. И даже хуже. По крайней мере, навоз не отдает приказы. Но Маккей никогда не проявлял дворянского высокомерия, и не отдавал глупых приказов. А его безудержная энергия была безвредной и, по-своему, совершенно очаровательной. Даже для таких скептиков, как Эндрю Леннокс.

К тому времени как Леннокс поравнялся с Маккеем, тот уже выслушивал разведчика. Всадник, развернувшись в седле и указывая назад, в направлении, из которого он прибыл, говорил: – Вам лучше взглянуть самому, сэр. Там что-то очень странное. Все это место.

Маккей нахмурился. Он смотрел на далекий дом, на который указывал разведчик. Само по себе то, что дом не сожгли, было уже достаточно странно. Наемники Тилли обычно сжигали все, не задумываясь.

– И никаких тел, говоришь?

Разведчик кивнул и пожал плечами.

– Тел нет, сэр. Но всюду следы крови и свеженасыпанная большая могила.

Маккей вскинул голову, нахмурившись еще больше.

– Могила?

Леннокс фыркнул.

– С каких это пор люди Тилли стали хоронить свои жертвы? – спросил он.

Разведчик опять пожал плечами.

– Не знаю, в чем тут дело. Но там точно могила. И не на одно тело. И даже надгробие есть. – Лицо разведчика было недоумевающим. – Ну, я почти уверен, что это надгробие. Без креста. С непонятной надписью.

Маккей не стал уточнять у разведчика о надписи. Многие из солдат в кавалерийском отряде Маккея хорошо умели и читать и писать, благодаря привычке изучать Библию. Но ужасающий акцент разведчика был верным признаком безграмотного горца. Тем более не знавшего немецкого языка. Благодаря своему образованию, Маккей был единственным шотландцем здесь, который мог читать по-немецки, а также говорить на нем.

– Что ж, давай-ка взглянем."

И Маккей опять пришпорил коня. Разведчик скакал впереди. Леннокс последовал за ними, убедившись, что остальных кавалеристов прикрывают с флангов стрелки. Леннокс сейчас не ожидал столкнуться с кем-нибудь из людей Тилли. Судя по тому, что они видели, те ушли от Баденбурга несколько дней назад, и явно были бандой мародеров, а не дисциплинированным отрядом. Но на войне надо быть готовым ко всему, ведь ставки были очень высоки.

К тому времени как он, наконец, догнал Маккея, они уже заехали в скотный двор. Дом хоть и был целым, но Ленноксу достаточно было только одного взгляда на дверь и внешние стены, чтобы понять, что здесь была резня. И приличная, судя по пятнам крови. Большим пятнам, сейчас уже почерневшим. Даже мух было мало. Он также заметил старые пятна крови на грунтовой дороге возле дома.

– Четыре дня назад, – сказал он. Маккей машинально кивнул. Он был слишком занят, разглядывая свежую насыпь в центре двора. И большое "надгробие" посредине насыпи.

Братская могила, точно. Но "надгробие" не было надгробием вообще. Это был печатный лист, прикрепленный к деревянному щиту.

Глаза Маккея вылезли из орбит. Он указал пальцем на надпись и повернулся к Ленноксу.

– Что вообще это…?

Леннокс пожал плечами. Затем, медленно и осторожно, он осмотрел близлежащий лес. Он не хотел бы встретиться сейчас с кем-нибудь из тех, кто написал эти слова. Тем более, что у него не было никаких сомнений в том, кто именно похоронен под этой землей. Он бы догадался об этом и без надписи.

Не заметив никаких признаков жизни или движения, он перевел свои глаза обратно к надписи и прочитал еще раз.

Простые слова. Непонятные слова. Смертельные слова.

Маккей пробежался пальцами по короткой бородке.

– Кто такой этот СГА? – Его лицо выражало замешательство. – Звучит вроде как по-польски. Есть какой-нибудь польский барон где-то в этом районе?

– Нет, насколько я знаю, – ответил Леннокс. – И не могу сказать, чтобы я когда-либо слышал о таком имени раньше. Он прочел вслух.

– СГА. – И крякнул. – Этот человек явно не страдает застенчивостью.

Остальные кавалеристы уже собрались рядом с ними. Маккей указал на земляную насыпь. – Посмотрите, есть ли какие-либо лопаты поблизости. Я хочу, как бы там ни было увидеть, кто там зарыт.

Некоторые из мужчин вздрогнули, но ни один из них не произнес ни слова протеста. Маккей был, как правило, спокойным и справедливым командиром, но когда он отдавал прямой приказ, он предполагал, что тот будет выполняться.

Инструменты для копки солдаты нашли достаточно быстро. И много труда не понадобилось. Кем бы он ни был, этот СГА, он, по-видимому, не чувствовал каких-либо обязательств, чтобы похоронить тела глубоко.

Они нашли более дюжины трупов, прежде чем Маккей приказал им остановиться. Тела были в приличной степени разложения, конечно, но причины смерти были достаточно очевидны.

Леннокс выпрямился и отошел подальше от запаха, как и все остальные.

– Да их здесь полно. Этот парень, СГА, явно не из тех, кто ограничивается пустым хвастовством.

Маккей все еще пристально всматривался в трупы.

– Это самые странные огнестрельные ранения, которые я когда-либо видел, – сказал он. Он указал на рану в груди одного из трупов. – Эта, размером с мой палец! – Затем тоном, не терпящим никаких возражений: – Переверните его!

Солдат рядом с трупом поморщился, но повиновался. Когда тело было перевернуто, обнажая спину, у солдат, стоящих вокруг неглубокой могилы, раздались возгласы удивления. Один из них даже впал в богохульство.

– О Боже в своих небесных чертогах, – прошептал солдат, – с этой стороны рана выглядит как от трехфунтового ядра.

Маккей выпрямился, качая головой.

– Никогда не видел ничего подобного. А ты, Эндрю?

Но Леннокс не дал никакого ответа. В этот момент он тихо проклинал себя. Он настолько увлекся раскопками, что забыл контролировать лес.

Когда он заговорил, его голос был негромким. Это был почти полушепот, который ветеран не часто использовал на поле боя. Но каждый человек поблизости слышал его очень ясно.

– Не двигайтесь. И не хватайтесь за оружие. В лесу люди.

Маккей медленно повернул голову. Он не замечал пока никакого движения. Затем появился человек – нет, два, три мужчины. Вышедших из-за деревьев. Они были одеты в удивительно странные одежды. При всем своем замешательстве, Маккей краем ума оценил, как хорошо эта одежда была окрашена, чтобы сделать людей почти невидимыми среди деревьев. Причудливая смесь серых, зеленых и коричневых тонов просто сливалась с листвой.

Все трое держали в руках странного вида оружие. Что-то типа пищалей, каких Маккей ни разу никогда не видел.

Леннокс ответил на невысказанный вопрос.

– Я никогда не видел ни такого оружия, как у этих парней, ни таких костюмов. – И с долей восхищения: – Умные, черти.

Ему даже удалось пошутить.

– Так вот они, какие, поляки, Александр? Видимо, мы скоро встретимся с СГА. Я надеюсь, что у нас с ним не возникнет недоразумений.

Он видел, как люди, почти одновременно, сделали что-то с задними частями своего оружия. Их быстрые движения рук сопровождались слабыми металлическими щелчками. Леннокс не имел ни малейшего представления, что точно они сделали. Но он не имел сомнений в том, что это странное оружие в настоящее время заряжено и готово к стрельбе. Пищали, которые делали входное отверстие размером с палец, а выходное отверстие, как у пушки.

– Я действительно надеюсь, что у нас не возникнет недопонимания.

Лицо Маккея было кислым.

– Я не говорю ни слова по-польски, Леннокс.

Ветеран вздохнул.

– Именно этого я и боялся.

Как оказалось, польский язык не понадобился. Странные люди в странных костюмах со странным оружием, как оказалось, говорят на наиболее знакомом им всем языке. Английском!

Ну. Вроде того.

– Худший акцент, который я когда-либо слышал, – жаловался Леннокс. Но жалоба не была искренней. Скорее наоборот, особенно когда еще с десяток чужаков вышли из леса и присоединились к разговору. Все они были вооружены, и все они явно были готовы убивать. И у большинства из них – Боже, благослови мою душу! – оказались шотландские предки. Через несколько минут Эндрю Леннокс уже знал, что доживет, по крайней мере, до следующего дня. Встреча между шотландскими кавалеристами и американцами, как они называли себя, превращалась во что-то напоминающее воссоединение семьи.

А через несколько часов он уже начал задумываться о другом. Не о том, будет ли он жить, а о том, что еще удивительного принесет этот день. Много чего, подумал он.

Молодая женщина, еврейка-сефардка, нашла здесь свои легенды. То же сейчас происходило и с человеком из Шотландии. И если его горским легендам не хватало утонченной поэзии сефардов, то у них были свои изюминки. Фэйри из волшебного мира пришли и в его мир. Некоторой суровой, смутной, языческой частью своей кальвинистской души Эндрю Леннокс наслаждался этим. Удовольствие не столько от того, что фэйри существуют, сколько от того, что они вовсе не были такими страшными, как говорилось в древних сказках.

Глава 11

– … большие технические проблемы, – говорил Пьяцца. – Есть затруднения с переводом дизельных моторов на природный газ, а у нас этого чертового дизельного топлива с самого начала было мало. Можно запустить дизельные двигатели на растительном масле, конечно. – Он усмехнулся с сожалением. – Но не так уж много растительного масла осталось в супермаркетах, и до следующего года мы не можем его производить в большом количестве. Таким образом, в настоящее время…

Майк практически не слушал. Он уже имел предварительную беседу с Эдом и знал суть предложений, которые прозвучат относительно надлежащего использования дизельного оборудования города.

Ничего нового. Коробку передач упростить, оборудование упростить. Использовать современные технологии, пока они еще есть, чтобы построить производственную базу уровня девятнадцатого века. Что, тем не менее, позволит нам оказаться впереди всех, здесь, в семнадцатом веке. Паровые двигатели… Паровозы на железных дорогах вновь возвращаются в мир.

Майк слегка улыбнулся. Или "возвращаются" неточное слово? Может быть, нужно сказать "появляются в этом мире".

Он видел, что Ребекка смотрит на него, и его улыбка стала еще шире. Она ответила застенчивой улыбкой, но почти сразу отвернулась. Ее внимание вернулось к докладчику. Чем-то заинтересовавшись в его словах, судя по всему. Руки Ребекки были сложены перед ней на большом "столе переговоров" в центре комнаты. Как обычно, она сидела на краешке стула.

Майк посчитал ее улыбку за значительный прогресс. Это в первый раз Ребекка так посмотрела на него с момента их вечернего разговора на крыльце. Было ясно, как день, что она была на грани эмоционального краха в странном мире новых ощущений и обычаев, так контрастирующих с ее собственными традициями, о которых Майк мог только догадываться. В его привычном мире романтические связи между евреями и неевреями были так широко распространены, что никто не акцентировался на этом. Но семнадцатый век во многом казался другой планетой.

Вспоминая свой разговор с Моррисом Ротом, двумя днями ранее, Майк почувствовал, что его челюсти сжимаются. Моррис и Джудит проводили многие часы в разговорах с Ребеккой, с тех пор, как она и ее отец переехали к ним в дом. Часть этих разговоров происходила в комнате Бальтазара, где они собирались у его постели. Сам Бальтазар был слишком слаб и больше слушал, но из немногих его слов было понятно, что много путешествовавший отец Ребекки полностью разделяет ее взгляды на окружающий мир. Она не была – определенно нет – какой-то невежественной деревенской девушкой, чьи представления о мире наполнены бессмысленными страхами и суевериями.

– Они боятся инквизиции, Майк, больше, чем чего-либо еще, – сказал ему Моррис. – Агенты инквизиции – в основном, иезуиты и доминиканцы – есть при всех католических армиях. Кажется, еще два года назад император Фердинанд издал указ, нечто вроде под названием "Указ о реституции". В соответствии с этим указом, все имущество, которое протестанты получили от католической церкви во времена Реформации, должно быть возвращено обратно. И император настаивал на насильственном возврате самих протестантов назад в католицизм. Инквизиция там рьяно выполняет этот указ.

Майк был озадачен.

– Пусть так. Но я все равно не понимаю их опасений. Я всегда думал, что инквизиция борется с ересью. Но Ребекка и Бальтазар не еретики, Моррис. Они не христиане с самого начала.

Моррис уставился на него на мгновение, и закрыл лицо рукой.

– Я совсем забыл, – пробормотал он. – Мы, евреи, настолько срослись с нашей историей, что иногда считаем, что и все остальные знают ее так же, как и мы.

Он опустил руку, и перед Майком предстало лицо, выражающее вековую скорбь его народа.

– Управление инквизиции было создано в 1478 году специально для целей преследования евреев, Майк. Испанцы хотели заставить всех евреев перейти в их веру. Начиная еще с 1391 года, доминиканские монахи начали устраивать погромы в еврейских кварталах. Им предоставляли выбор: умереть или креститься. Многие евреи были вынуждены выбрать крещение. Конверсос, так их тогда называли. Испанская монархия, с благословения Папы Римского, натравила инквизицию на выслеживание тех, кто в глубокой тайне соблюдал обряды иудаизма. Эти людей называли мараны…. Тайные евреи.

Майк вспомнил недавние события. Ребекка использовала это слово в фургоне, рассказывая о себе, когда он в первый раз встретил ее.

– А дальше…?"

Моррис отвел взгляд.

– Пытки. Аутодафе. На них они собирали всех христиан в городе, чтобы те смотрели на это, в комплексе с проповедями, торжествами и шествиями. Всех еретиков выводили из тюрем. В основном, тайных евреев наряду с тайными мусульманами – тех называли мориски – и тех, кто просто попадал под подозрение.

Рот покачал головой.

– Это был настоящий кошмар, Майк. А еще, христиане в ту эпоху – то есть уже в нашу эпоху – прости меня Боже, обычно были весьма нечистоплотными, потому что было опасно уделять слишком много внимания чистоте и личной гигиене. А вдруг? Вас могли заподозрить, что вы тайный еврей или мусульманин. Лучше оставаться для государства в показной христианской грязи. И когда приходит болезнь, обвинить в ней ведьм или евреев.

Он снова провел рукой по лицу.

– Церемония аутодафе кончалась тем, что еретиков сжигали заживо на костре. – И добавил с сарказмом: – Правда, на костер не все попадали "живыми", многие погибали еще в застенках Церкви. Тогда те трупы тоже сжигались на кострах инквизиции, потому что она могла после этого на законных основаниях наследовать их имущество.

Видя, что Майк опешил, Моррис хмыкнул жестко.

– Ах да, я забыл упомянуть вот что. Тогда были своеобразные представления о правовой беспристрастности. Инквизиция в основном финансировалась за счет изъятого имущества осужденных. Таким образом, вы можете себе представить, сколько выносилось вердиктов "невиновен". Имущество попавших в застенки инквизиции никогда не передавалось по наследству. Прошло не так уж много времени, как святые отцы стали богатыми.

Вспомнив этот разговор, и чувство гнева, охватившее его тогда, Майк заставил себя вернуться к текущим делам. Мы увидим, кто кого сожжет в нашей новой эпохе. Пьяцца как раз собирался перейти к обсуждению проблемы беженцев, когда Майк прервал его.

– Простите, Эд, но я хочу кое-что выяснить, прежде чем мы двинемся дальше. – Он повернулся к Феррара. – Кто лучший химик в городе, Грег? Вы?

Учитель естественных наук пожал плечами.

– Это зависит, от того, что вы хотите, Майк. В чем-то я. В чем-то другие…

– Мне нужен такой кто знает, как сделать напалм.

Рот Феррара закрылся. Открылся. Снова закрылся.

– Не мучайте его, – сказал Мелисса. – Существуют, по крайней мере, три самодельных рецепта, которые я знаю.

Все, включая Майка, уставились на Мелиссу. Под их взглядами, седая учительница пожала плечами.

– Нет, сама я никогда не делала этого, знаете ли. – И поморщилась. – Не очень-то одобряла такую тактику, даже тогда. Но один из моих приятелей по колледжу был анархистом. И постоянно занимался подобными штучками. Он заявлял, что революции без этого не обойтись.

Всеобщие ошарашенные лица. Джеймс Николс расхохотался.

– Приятно знать, что я не единственный здесь был настолько бездарен в молодости! – Он посмотрел на Мелиссу с уважением. – Вы, белые дети, были чертовски амбициозны в свое время. Я никогда в прошлом даже не задумывался насчет коктейля Молотова.

Мелисса нахмурилась.

– Зачем вам это? – спросила она. – Надеюсь, вы не хотите…

– Хорошо-хорошо! – воскликнул Майк. – Хватит, уже! – Он усмехнулся. – О Боже, я и не ожидал, что наше совещание перерастет во встречу радикалов шестидесятых годов.

Лицо Ребекки становилось все более недоумевающим. Очевидно, что разговор вновь был для нее непонятным.

– Простите, – тихо сказала она. – Что такое напалм?

Глаза Майка зафиксировались на ней.

– Это то, чем мы будем приветствовать инквизицию при встрече. Инквизиторов и их головорезов. – Он мрачно улыбнулся. – Можете считать это портативным адским огнем.

– О. – Ее темные глаза округлились. А потом вспыхнули. – О.

В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, Дэррил Маккарти ворвался в комнату. Молодой шахтер с ружьем в руках ах подпрыгивал, как резиновый мяч.

– У нас в гостях шотландцы, Майк! Солдаты! – Он увидел Ребекку и остановился. – Они говорят, что они ищут вас, мисс Абрабанель. Ну, вашего отца, на самом деле.

Майк поднялся на ноги так резко, что его кресло опрокинулось. Его правая рука рефлекторно сжалась в кулак.

– Зачем? – спросил он.

Дэррил уставился на него, озадаченный очевидным гневом в этом коротком вопросе. Но Ребекка тут же вмешалась.

– Майкл, пожалуйста. – Она тепло улыбнулась ему и покачала головой. – Это не то, что вы думаете. Я полагаю, они… – Она повернулась к Дэррилу. – Эти люди на службе короля Швеции?

Дэррил кивнул. – Они что-то говорили об этом, мэм. И называли имя – Густав.

Челюсть Мелиссы отвисла.

– Густав? – Учитель истории поднялась на ноги почти так же внезапно, как только что Майк. – Вы говорите о Густаве Адольфе?

Дэррил теперь совершенно запутался.

– А это кто?

Он в недоумении вскинул руки. Винтовка взлетела вместе с ними. Фрэнк рыкнул на него. Дэррил понял, что он делает что-то не то, и виновато опустил оружие. Он дважды проверил предохранитель, чтобы убедиться в безопасности. Затем виноватым тоном сказал: – Я не знаю. Все, что я знаю, это то, что целая куча всадников – два десятка, по крайней мере – появилась на той ферме, где мы воевали с этими бандитами.

Он хотел еще что-то сказать, но осекся.

– О, черт, почему вы меня спрашиваете? Они же здесь, на стоянке.

Теперь настала очередь Фрэнка вскочить на ноги.

– Вы пропустили их прямо сюда? – гневно спросил он.

Лицо Дэррила в этот момент чуть не заставило Майка расхохотаться. Шахтер выглядел, как десятилетний мальчик, незаслуженно обиженный придирками взрослых.

– Да ради Христа, они же шотландцы! Практически родственники. Конечно, мы пустили их.

Майк направился к двери.

– Пошли, Фрэнк. Посмотрим на родственников.

Весь чрезвычайный комитет толпой повалил за ними. Фрэнк замыкал шествие. Когда он проходил мимо Дэррила, он хмуро отметил: – Твой тоже родственник, дядя Джейк, умер в тюрьме, отбывая наказание за убийство, не так ли?

Юноша вспылил.

– Только второй степени, – запротестовал он. – Он был бы на условно-досрочном в течение года, если бы не получил нож в бок.

– Родственники, – пробормотал Фрэнк. – Замечательно.

Они все были там. Шотландцы, по-видимому, прибыли в походном порядке, по три в ряд, и оставались в таком же положении. Двадцать шесть кавалеристов – и два человека во главе колонны – прежнему сидели верхом на своих лошадях. Лошади были пугливыми и нервно топали копытами по мостовой. Но не только они нервничали, всадники тоже с опаской смотрели на холм позади средней школы.

Точнее, глядя на экскаватор и бульдозер. Большие конструкции строительного оборудования лежали в стороне, двигатели ревели, очищая площадку для запланированного лагеря беженцев. Одного из лагерей. Главный центр беженцев намечалось построить в двух милях отсюда, рядом с электростанцией, где лагерь можно было обеспечить ​​паровым отоплением, взятым в качестве побочного продукта работы электростанции. Лагерь на холме выше средней школе планировалось обогревать от собственного источника природного газа школы, с дополнительным преимуществом в виде того, что его обитатели смогут воспользоваться школьной столовой.

Как только он увидел прибывших, Майк уже не сомневался, что шотландцы были солдатами. Правда, их одежда не была единообразной. Но Ребекка уже объясняла, что солдаты в эти времена редко носили униформу. Как правило, на поле боя они распознавали друг друга по полосками цветной ткани, используемых в качестве банданы, или повязанных вокруг руки или даже по каким-нибудь веточкам с листьями в лентах на шляпе.

Все остальное в них практически так и кричало: солдаты. Ни один из мужчин не был одет в доспехи, как таковые. Но их многослойные мундиры и кожаные сапоги были достаточно толстыми, чтобы защитить от порезов меча и даже, за исключением близкого расстояния, от тяжелых, но низкоскоростных пуль из огнестрельного оружия семнадцатого века. Сапоги были хорошей выделки и доходили до середины бедра. Интересные мундиры – безрукавные жилеты с юбками, которые закрывали бедра, достигая чуть ниже вершины сапог. Некоторые из солдат носили что-то вроде шлемов, но большинство из них, казалось, вполне были удовлетворены своими широкополыми кожаными шляпами. Все мужчины были вооружены мечами в перевязях, и все они имели по крайней мере два огромных колесцовых пистолета, закрепленных в седельных кобурах. У одного из них, подметил Майк, их было целых четыре.

Все они выглядели суровыми и опасными. Это было особенно верно в отношении одного из двух мужчин ва главе колонны. Человек средних лет, грузный, он носил поистине великолепные усы. Его лицо было совершенно бесстрастным. Он тоже смотрел на строительную технику, но без следа страха и трепета, который был настолько очевиден у других мужчин.

Увидев Майка и его товарищей, выходящих из школы, шотландец оторвал взгляд от строительных работ и пробормотал что-то. Его спутник во главе колонны, молодой человек, одетый несколько изящнее, повернул голову. Увидев его лицо в анфас, Майк понял, что человек был очень молод. Чуть больше двадцати лет, прикинул он. Невысокого роста, даже по меркам этого времени, о чем Майк уже знал. На несколько дюймов короче, чем средний американец. Его глаза были зелеными, волосы были рыжими, включая усы и редкую козлиную бородку. Курносое бледное лицо для совсем уж идеальной картины было пышно усыпано веснушками. Вылитый Том Сойер. Или, по крайней мере, подумал Майк, так Том Сойер должно выглядеть повзрослевшим.

Без всякой видимой причины, этот вид как-то успокоил Майка. Никакой логики в его реакции, конечно, не было. Независимо от всего, Майк почувствовал некоторую теплоту к молодому шотландцу.

Мелисса озвучила его мысли.

– О, господи, – усмехнулась она, – мне так и хочется заставить его заняться покраской моего забора.

Шутка заставила Майка улыбнуться, и уже с дружественным и веселым выражением лица он зашагал в направлении всадников. Видимо, это было правильным. Он увидел, как чувство настороженности покидает двух шотландцев во главе колонны, а затем, минуту спустя, ослабление напряженности пробежало по всей линии всадников.

Когда он приблизился к молодому шотландцу, офицеру, как предполагал Майк, человек рядом с ним, по всем признакам ветеран-унтер, указывая на строительную технику, требовательно спросил: – Что это все такое?

А зеленые глаза молодого офицера утыкались то в строительную технику, то в пикап Дэррила. Майк не сомневался, что Дэррил на своем пикапе указывал им путь сюда, и знал, что его грузовик произвел такую ​​же реакцию на этих шотландцев, какую современные автомобили произвели на Абрабанель. Прошло уже несколько дней, как Ребекка оказалась в Грантвилле, но она все еще, как правило, так же неверяще смотрела на каждое транспортное средство.

Майк был впечатлен очевидной способностью молодого шотландца объединить в сознании строительную технику с пикапом.

– Да, – объяснил он громко, – они в основном то же самое. Только конструкция и двигатели разные. Это все просто машины, которые питаются за счет сжигания нефти в двигателях.

Глаза офицера сверкнули.

– Значит, никакого колдовства.

Это было утверждение, а не вопрос. Майк увидел, как его плечи облегченно опустились.

– Я надеялся, что увижу чудеса, – добавил рыжий юноша. – И увидел их. У вас, я заметил, прекрасное оружие. И искусный в ремеслах народ. Такого я не видел нигде в мире.

Его лицо покраснело немного, подчеркнув веснушки. Достаточно заметно. Очевидно, офицер понял, как нелепо для его возраста звучит это заявление.

Ветеран рядом с ним, желая, по-видимому, поддержать реноме своего молодого командира, сразу поддержал его: – Хорошо сказано, парень. Я тоже не видел ничего подобного…

Услышав этот обмен мнениями между двумя шотландцами, Майк невольно улыбнулся. Это было, вероятно, не совсем дипломатично, но он ничего не мог с собой поделать. Шотландцы… Их английский язык был вполне понятен, несмотря на густой акцент, характерные окончания и частое использование архаичных слов. Да и что в этом удивительного? Хотя не было ничего, что современные американцы считают типичным "шотландским акцентом". Вместо этого речь кавалеристов напомнила Майку современный ему бэк-кантри в глуши Аппалачей.

Так тогда они ему тоже "родственники", как и Дэррилу, клянусь Богом!

– Почему бы вам всем не спешиться, – сказал Майк. Фраза была сформулирована как вопрос, но была произнесена, как команда. Он указал на тонкие стальные колонны, поддерживающие защитный тент у входа в школу.

– Вы можете привязать лошадей там.

Шотландцы заколебались. Майк махнул рукой.

– Давайте-давайте. Я полагаю, что вы все проголодались. Мы можем накормить вас в… – кафе, решил он, вероятно, бессмысленное слово в этом времени и месте – в обеденном зале, – заключил он.

Упоминание о еде сделало свое дело. Через минуту все шотландские кавалеристы спешились, привязали коней и направились вслед за Майком в школу. К тому времени в большом коридоре, который служил школе в качестве вестибюля, собралась толпа. Старшеклассники и их учителя решили возобновить занятия, но кроме них было и много горожан. Школа, волей-неволей, стала общественным центром Грантвилля в условиях наступившего кризиса. Это был, безусловно, крупнейший и наиболее оснащенный объект в этом районе.

Коридор, ведущий в классы, был забит школьниками. Юноши в форме для занятий баскетболом и девушки из группы поддержки, столпились на другой стороне прихожей. Глава чирлидеров, Джули Симс, что-то им объясняла. Она сжимала помпоны, широко улыбаясь, и подпрыгивая от возбуждения. Со своим красивым личиком, спортивной стройной фигурой, с ножками голыми от середины бедер до лодыжек, она была иллюстрацией учебника для лиц, достигших брачного возраста.

Большинство шотландских солдат изумленно вытаращились на Джули и ее команду, а некоторые и на старших девочек в коридоре. Современная американская женская одежда, по их меркам, очевидно, граничила с распутством. Незадолго до этого Ребекка говорила Майку, что даже проститутки в этом времени не выставляют столько голой плоти на публике.

Один из солдат что-то прошептал товарищу. Майк не совсем понял слова, но он не мог не заметить непристойный тон. Он пытался решить, как справиться с этой неожиданной небольшой проблемой, когда усатый ветеран решил ее за него. Решительно и властно, как всегда, он повернул голову и прошипел солдатам несколько слов. Майк поймал последнюю фразу: – … ваши колбасы перемолют на фарш, понятно?

Его солдаты вздрогнули и отвели свои взгляды в сторону от девушек.

Майк улыбнулся. Видимо, они не сомневались, что в случае чего могут подвергнуться такой жуткой перспективе.

Молодой офицер был одним из тех, что не отводил глаз от Джули. Он, должно быть, поймал на слух те же слова, потому что он вдруг отвернулся и посмотрел на Майка с долей опаски. Он, казалось, был на грани срыва, лепеча какие-то извинения.

Майк сдержал улыбку на его лице.

– Я понимаю, что некоторые из наших э-э-э, правил поведения должны казаться немного странными для вас. – Он кивнул в сторону девушек из группы поддержки. – Мы не так сильно беспокоимся о внешности. Мы придерживаемся внутренней сути морали.

Последние слова были сказаны немного мрачно. Улыбка Майка исчезла. Несколько дней назад Майк принял принципиальное решение. И теперь из-за этого он застрял на месте.

Но если суеверным вшивым господам, попам и прочим ублюдкам не нравятся наши обычаи, пускай подавятся до смерти. Не отступать, не сдаваться. Это американская земля!

Эта озорная мысль заставила его снова улыбнуться. В течение трех лет в колледже Майк и сам с удовольствием изучал историю. В отличие от Мелиссы, с ее широкими интересами, внимание Майка было узко ориентировано на американскую революцию и первые десятилетия республики. Отцы-основатели, особенно Джордж Вашингтон, занимали важное место в его личном списке героев.

Он взял молодого шотландского офицера за руку и повел его к кафе. Рядом с ним он казался великаном. Следующие слова Майка были произнесены достаточно громко для всех.

– Могу сказать, что у нас есть определенные фундаментальные политические принципы. Один из них провозгласил наш первый исторический лидер, когда наша молодая республика была атакована бандитами.

Кафе было уже всего в нескольких шагах. Майк остановился у входа, выпустил руку молодого офицера и повернулся ко всей толпе шотландских солдат и собравшихся здесь американцев.

– Миллионы для обороны, но ни цента на дань!

Американцы в коридоре залились бурными аплодисментами. Джули Симс сразу же начала импровизировать с ее помпонами.

– Врежем Д!

Ее команда чирлидеров и баскетболисты засмеялись и начали с ревом: – Обороны, обороны!

Через мгновение вся толпа присоединилась к скандированию.

Шотландские солдаты вздрогнули немного от буйного веселья. Все, кроме офицера и его помощника-ветерана.

Унтер-офицер, взглянув вокруг, посмотрел затем на Майка. Он, казалось, в полной степени оценил его шестидюймовое преимущество в росте.

– Я вижу и гордость и похвальбу. А есть ли у вас, чем обеспечить их?

Майка, улыбаясь, не замедлил с ответом.

– Хотите проверить?

Медленно, унтер-офицер выдавил ответную улыбку. Кривые зубы сверкнули под роскошными усами.

– Нет. Судя по вашему тону, проверять не стоит. Я лучше предпочту э-э, дружбу и взаимопонимание.

Майк кивнул. И обратился к офицеру:

– А вы?

Но офицер почти полностью пропустил их разговор. В течение всего этого времени его внимание было целиком приковано к Джули Симс. Частично, конечно, его внимание было связано с красотой девушки и стройностью ее фигуры. Но в основном он был поражен ее неистовой энергией и атлетизмом. Он никогда не видел девушки с такой раскрепощенностью.

Но частью отвлеченного на нее сознания он уловил суть вопроса. Настолько, что рожденный и воспитанный в духе кальвинизма, он даже впал в богохульство.

– Кто вы такие, во имя Бога?

За обедом, Майк попытался объяснить. Насчет этого он уже принял решение несколько дней назад. Правда, вся правда и ничего, кроме правды. Не прикрываться суеверными сказками, и не пытаться обходить острые углы. Лучшее – это просто рассказать все, что он мог, хотя американцы и сами знали не так уж много.

Разговор длился несколько часов. Задолго до его окончания, по инициативе Эда Пьяццы, шахтеры доставили в кафетерий всех религиозных лидеров Грантвилля. Не пешком – на автомобилях – этот вопрос квалифицировался, как важный и стратегический.

Городские проповедники и священники начали прибывать постепенно и сразу включались в обсуждение. Майк заметил медленное ослабление возникшей было вновь напряженности в шотландцах. Да, христиане, но какие-то необычные. В большинстве даже протестанты. Странно, как умудряются жить вместе – католики, евреи, мавры и свободомыслящие люди – без ссоры. И даже в согласии…

Многие из шотландских солдат, воочию уже познакомившись с псами войны и резней религиозной розни, и сделавшие свои собственные немудреные выводы, согласно кивали. Весьма разумно устроенная жизнь, когда уже почти сам дошел до этого.

(И, о эти милые энергичные девушки!)

И никакого колдовства. Причем тут колдовство вообще?..

Просто мастера механики и хорошие ремесленники. И что? Шотландцы всегда таких уважали. Колдовство – это град вне сезона, загадочные болезни и скисшее молоко прямо из-под коровы. А здешнее молоко было настолько чистым и вкусным – все равно что пить нектар. А что у этого народа с болезнями? Поголовное здоровье. Даже пожилая женщина-учитель выглядит на диво здоровой.

(И, о эти милые энергичные девушки!)

Тогда, значит, Божья воля. А не проделки сатаны. Господь-вседержитель счел нужным призвать этих людей сюда. Разве это не ясно само по себе? Ясно как день, даже для простых солдат!

(И, о эти милые энергичные девушки!)

Глава 12

Когда Ребекка привела шотландского офицера в дом семьи Рот, она была очень удивлена, увидев отца, сидящим в одном из кресел в главном салоне. У них это называлось "гостиная". Странное название, весьма характерное для американцев, подумала Ребекка. При всех их сказочных возможностях, они во многом были наиболее практичным народом, который она когда-либо встречала. Более даже, чем твердолобые купцы из Амстердама.

Она с облегчением увидела, что он сидит уверенно, впервые с момента его сердечного приступа. В данный момент Бальтазар Абрабанель оживленно беседовал с обоими американскими врачами, Джеймсом Николсом и Джефффри Адамсом. Моррис и Джудит Рот присутствовали тоже.

– Ребекка! – воскликнул он весело, повернув голову к своей дочери. – У меня самые чудесные новости. – Бальтазар указал на врачей. – У них есть просто…

Он замолчал, увидев офицера, который стоял позади Ребекки. Его лицо, только что так оживленное, замерло в маске. Ничего враждебного в выражении. Просто лицо опытного дипломата.

Губы Ребекки задергались. Дипломата? Лучше сказать – опытного шпиона.

Она знала историю своего отца. Ветвь Абрабанелей, к которой он принадлежал, жила в Лондоне уже более ста лет, со времен изгнания сефардов из Испании. Их существование там было юридически незаконным – евреям было официально запрещено появляться на острове еще веком раньше. Но английские власти не предпринимали никаких попыток для обеспечения соблюдения этого запрета до тех пор, пока евреи сохраняли свои сообщества небольшими и разрозненными. Кроме того, английские монархи и высокая знать предпочитали еврейских врачей всем другим.

С восшествием на престол королевы Елизаветы, в 1558 году, как говорят христиане – anno Domini – от рождества Христова, положение евреев стало более прочным. Личный врач Елизаветы, доктор Родриго Лопес, был сефардом. Королева стала советоваться с ним в какой-то степени и по политическим вопросам, а также привлекать к шпионажу под видом медицинских консультаций другим монархам, особенно в связи с опасностями, исходившими от Филиппа II в Испании. Доктор Лопес, выступая в качестве ее посредника, привлек несколько членов семьи Абрабанель на службу английской короне, как шпионов. Абрабанели, одно из великих семейств разобщенных сефардов, вполне могли следить за деяниями испанцев.

Дед Ребекки, Аарон так и служил вплоть до своей смерти, и передал мантию своим двум сыновьям, Бальтазару и Уриэлю. Ребекка, по воспоминаниям раннего детства, знала, что ее отец часто встречался в лондонской гавани с португальскими моряками и торговцами, многие из которых были маранами.

После смерти Елизаветы и коронации Якова I, политический климат, к сожалению, изменился. Король Яков был неравнодушен к испанцам и часто шел у них на поводу. Он даже казнил сэра Уолтера Рэли, чтобы успокоить испанцев, хотя официально тот был обвинен в измене. Евреям больше не были рады при английском дворе, даже как врачам, и давление на сефардские общины усилилось. В 1609 году Яков снова приказал выслать их.

Но несколько еврейских семей остались, семья Ребекки среди них. В их защиту выступила часть британской власти, и, прежде всего, пуритане. Пуритане, растущая сила в английском обществе, были гораздо более благосклонны к евреям, чем официальная церковь. Многие из их ученых были глубоко заинтересованы в изучении текстов на иврите, как части их усилий по "очищению" христианства.

Шотландский офицер вошел в комнату и произнес свои первые слова. Как только Бальтазар услышал этот безошибочно узнаваемый акцент, его напряженное лицо смягчилось. В течение нескольких секунд Ребекка увидела, как обычное добродушие отца и его остроумие вернулись к нему.

Она также почувствовала всю прелесть этого северного варианта английского языка. Не сам по себе акцент, а то, что лежало глубоко под ним. Дважды, когда ей было двенадцать лет, и еще раз, когда ей было четырнадцать, Ребекка сопровождала своего отца и дядю в Кембридж, который был очагом пуританства. И дважды она знакомилась с еврейскими врачами-изгнанниками, которым на иврите и по-гречески было предложено уточнить некоторые темные места в библейских текстах.

– Я передаю вам приветствие от Густава Адольфа, Бальтазар Абрабанель.

И опять этот акцент напомнил Ребекке тех простых и искренних ученых-пуритан, с уважением встречавших их. Семья Абрабанелей все-таки была вынуждена покинуть Англию вскоре после этого. Уриэль, любитель приключений, решил искать счастья в Германии. Ее отец, обремененный болезненной женой и дочерью-подростком, выбрал Амстердам. Там, среди голландских родственников пуритан, они и нашли убежище.

Бальтазар Абрабанель кивнул.

– Прошу передать мое глубочайшее уважение Его Величеству, э-э-э?..

– Маккей, сэр. Александр Маккей, капитан Зеленого Полка короля Швеции, к вашим услугам.

Кальвинисты были твердыми и непреклонными – а их холодное чувство юмора было недоступно сефардам – но они имели уважение к людям Библии, не всегда разделяемое католиками и даже лютеранами. Бог дал людям Авраама свое место в мире. Куда ведет их воля Его?

За спиной Ребекка почувствовала, как в комнату вошел Майкл. Он подошел и встал сзади. Совсем рядом. Чуть ближе, чем допускали приличия.

Ребекка обнаружила, что ее губы изгибаются в улыбке, и усилием воли заставила ее исчезнуть со своего лица.

Соблюдение этических норм. Но чьих, собственно говоря? Не американцев же! Они, кажется, вообще не обращают на это внимание. Самым бесстыдный народ, который я когда-либо встречала. Она вспомнила заботу и лечение, которые получили они с отцом. А может, не стоит так зацикливаться на этике?

Майкл стоял очень близко. Она чувствовала почти непреодолимое желание прислониться к нему. Затем, увидев направленные на нее глаза ее отца, она выпрямилась.

Глаза были все понимающими. Ребекка пыталась сдерживать свои эмоции в ежедневных беседах с отцом. Особенно осторожна она была, во всяком случае, так она думала, при упоминании Майкла и его дел, стараясь не допустить особой теплоты в голосе.

Внутренне она вздохнула. Нет сомнений в том, что ее ухищрения были напрасны. Бальтазар Абрабанель был проницательным человеком, как никто другой. Она никогда не была в состоянии скрыть что-либо от своего отца. По правде говоря, она никогда и не пыталась раньше.

Предстоит строгое отеческое внушение, подумала она мрачно. Очень строгое.

Глаза Бальтазара покинули ее и вновь сосредоточились на шотландском офицере. Маккей был усажен в мягкое кресло суетящейся Джудит Рот и ожидал продолжения разговора.

Шотландец быстро оглядел комнату. Было совершенно ясно, что присутствие американцев заставляло его осторожничать.

– Вы можете говорить совершенно свободно, капитан Маккей, – сказал Бальтазар. – Наши хозяева хорошо осведомлены о ценностях, которые я вез с собой.

Он пристально посмотрел на Майкла. Ребекка с облегчением увидела, что в глазах отца не было и следа гнева. Просто благодарность и уважение.

– В самом деле, если бы не они, особенно Майкл, серебро бы оказалось в руках этих монстров Тилли.

Он наклонился вперед и вытянул руки. Растопыренные пальцы были унизаны драгоценными кольцами.

– А это бы оторвали вместе с пальцами. – И резко: – А уж что бы стало с моей дочерью… –

Бальтазар кивнул в сторону потолка. – Сундук с деньгами для вашего короля наверху, в моей спальне. Там все, вплоть до каждого гульдена. У меня есть и расписка, конечно.

Маккей махнул рукой. Как бы и не сомневаясь.

– В этом нет необходимости, Бальтазар Абрабанель. Ваша честность не вызывает сомнений.

Как ни странно, в реакции Ребекки при этом жесте, было больше гнева, чем гордости. Конечно, вы доверяете евреям с вашими деньгами. А потом, когда настроение меняется, вы обвиняете нас в грязных преступлениях, потому что мы получаем прибыль без обмана. В отличие от ваших собственных банкиров. Христиане!

Но ее гнев был кратковременным. По правде говоря, в данном случае и необоснованным. Различные ветви кальвинистской веры отнюдь не были свободными от нетерпимости по отношению к евреям. Но у них были свои твердые убеждения в ценности упорного труда и бережливости, они уважали грамотность и были склонны рассматривать людей, которые нажили богатство, больше с восхищением, чем с завистью.

В конце концов, не кальвинисты же заставили нас покинуть еврейский квартал Амстердама. Мой отец был изгнан ортодоксальными раввинами, а не христианскими проповедниками. Она собрала все усилия, чтобы сосредоточиться на данном моменте. Отцу могут понадобиться ее советы и мнения. Особенно сейчас, в этих глубоких и неизведанных водах.

Она увидела, как Маккей смотрит на Майкла. В его взгляде было уважение с примесью замешательства.

– Почему? – вдруг выпалил шотландец.

– Почему что? – переспросил Майкл. Но вопрос был явно риторическим. Американец положил руки на плечи Ребекки, осторожно обошел ее и вышел в центр комнаты. Там он встал прямо, положил руки на бедра и посмотрел вниз, на Маккея. Взгляд был почти пронизывающим.

– Почему мы не насильники и воры?

Маккей опустил голову и затряс ею.

– Я не это имел в виду.

Шотландец провел пальцами по густым рыжим волосам, его лицо напряженно нахмурилось. Было видно, что он пытается подобрать правильные слова.

Отец Ребекки нашел слова за него.

– Это просто их образ жизни, капитан Маккей.

Бальтазар посмотрел на американцев в комнате. Его взгляд на мгновение задержался на чернокожем враче.

– Вместе с тем нельзя назвать американцев и ягнятами. – Он улыбнулся. – Кое-кто из них, как я тут узнал, даже совершил вооруженное ограбление. Пытался, во всяком случае. Джеймс Николс усмехнулся.

И снова глаза Бальтазара пробежались по американцам. На этот раз они остановились на Майкле.

– И другие тоже не ангелы. Драки, например. Пьянство, хулиганство. Неуважение к государственной власти.

Теперь усмехнулся Майкл. Ребекка не понимала почему, но она ощущала, как напряжение уходит из комнаты – и у нее, и у других.

Улыбка Бальтазара было довольно теплой, когда он повернулся к Маккею.

– Но они также те люди, которые дорожат своими законами и принципами. Как вы уже, наверное, поняли, они не питают уважения к титулам и знатности. Из того, что моя дочь говорила мне, они являются самыми заядлыми республиканцами со времен древних греков.

Бальтазар развел руками, как бы демонстрируя очевидность.

– Вот почему, я думаю, их инстинктивной реакцией было защитить нас, вместе с нашими ценностями. Они увидели, что нарушается закон. Их закон, а не короны.

Еврейский врач кинул на Майкла еще один взгляд, указывая на него пальцем.

– Спросите его, Маккей, спросите его снова, но не "почему". Просто спросите: вы хоть на мгновение задумались, прежде чем начали действовать?

Маккей посмотрел на Майкла. Американец усталым жестом снял руки с бедер. Но в его больших сжавшихся кулаках усталости не было.

– Я не знаю, что за мир вы, здешние люди, создали здесь, капитан Маккей, – прорычал Майкл, – Но мы не будем его частью. Никогда, вы меня понимаете? Там, где хватит наших сил, закон будет выполняться. Наш закон.

– И как далеко вы собираетесь распространять его? – спросил Маккей.

Ответ Майкла был мгновенным.

– Насколько сможем.

Маккей откинулся на спинку кресла.

– Позвольте, несколько вопросов. Вот первый.

Он указал на револьвер на бедре Майкла.

– Ваше оружие действительно так хорошо, как думаем мы с Ленноксом?

Майкл взглянул на свое оружие.

– Из винтовки я могу попасть в дюймовый круг на двести ярдов. На триста ярдов чуть с меньшей точностью. И я у нас я не лучший стрелок, стрелял не часто.

Он посмотрел в окно, как будто изучая город.

– Кроме того, есть многое другое, что мы можем сделать.

Майкл перенес свои глаза обратно на Маккея. Синие и холодные.

– Ваш следующий вопрос, – потребовал он.

Маккей мотнул головой, указывая на потолок, намекая на вышерасположенную комнату.

– Там наверху, целое состояние, Майкл. Оно принадлежит королю Швеции, но он уполномочил меня распоряжаться им, как я посчитаю нужным. Встанете ли вы за плату под знамена короля?

– Нет. – Густо синие и ледяные глаза. – Мы не наемники. Мы будем бороться под нашими собственными знаменами, и никакими другими.

Маккей погладил бороду, размышляя.

– Не могли бы вы принять участие в нашем альянсе, тогда? – И торопливо: – Это не обязательно должно быть что-то очень формальное, вы понимаете, просто соглашение между джентльменами. Теперь у меня есть средства, и я мог бы покрыть расходы…

Молодой шотландец вскочил и подошел к окну. Он сжал свои кулаки на мгновение. И в его зеленых глазах появился тот же блеск, что и у Майкла.

– Думайте о нас, что хотите, американец. Но я лично получаю удовольствие не больше, чем вы, в том, что фермеров и их детей убивают, а женщины подвергаются мерзкому насилию.

Его правый кулак разжался, и палец обвиняюще указал через окно на север.

– Звери Тилли все больше наполняют Тюрингию. Они будут захватывать крупные города в ближайшее время, а затем грабить сельскую местность, как саранча. Я не могу остановить их с моими несколькими сотнями кавалеристов. Но…

Его глаза остановились на револьвере Майкла. Внезапно Майкл громко хлопнул в ладоши.

– А, так вы про такой альянс! – воскликнул он. Майкл улыбался от уха до уха. Выражение добродушия на его лице после недавней свирепости, было как яркое солнце.

– Конечно, Александр Маккей. Такой альянс мы принимаем.

Менее чем через минуту Майкл вышел на улицу, где десятки его шахтеров дружелюбно болтали с шотландскими кавалеристами. Маккей шел рядом с ним. Вокруг собралась большая толпа, в основном школьники, который последовали за шотландцами в город.

Ребекка, наблюдая через окно, увидела, как губы Майкла шевелятся. Она не слышала слов, но знала, что он обращался к шахтерам. Мгновением спустя, толпа на улице бурно ликовала и хлопала в ладоши. Джули Симс и ее группа поддержки вновь начали этот странный небольшой танец. И вновь школьники ответили ревом распева.

Два-четыре-шесть-восемь!

За кого хвалу возносим?

За шотландцев! За шотландцев!

Пение было достаточно громким, чтобы быть услышанным через окно. Даже более чем громким. Какое странное это их пение, подумала Ребекка, хотя она и не могла отрицать его хриплого очарования.

Когда чирлидеры начал заводить толпу другим распевом, она была полностью озадачена.

Нахмурившись, она повернулась к Джеймсу Николсу. Доктор, стоя на ногах и глядя в окно, хлопал в ладоши в такт пению и бормотал одни и те же странные и бессмысленные слова себе под нос.

– Пожалуйста, – попросила она, – объясните мне. Что это значит, точно? – Ее губы неуверенно выдавили незнакомые слова. – На Висконсин! На Висконсин!

Врач усмехнулся.

– Это означает, юная леди, что эта кучка самодовольных хулиганов готовится к уроку истории. В преддверии, так сказать.

Он повернулся к ней, все еще улыбаясь.

– Позвольте мне познакомить вас с еще одним незнакомым американским выражением. Белые зубы, сияющие на черном лице, напомнили Ребекке какой-то из геральдических щитов.

– Мы называем это Д – День.

Глава 13

В последующие часы дом семьи Рот стал центром бурной деятельности. Майкл и Александр Маккей, вместе с Эндрю Ленноксом и Фрэнком Джексоном, провели весь день за большим столом в кухне, планируя предстоящую кампанию. Американские шахтеры и шотландские солдаты часами ожидали распоряжений. Время от времени им отдавали команды на патрулирование. Шотландцы тут же отправлялись их выполнять, но многие из американских шахтеров задерживались, яростно отстаивая свои собственные предложения и мнения.

Джули Симс появилась, подпрыгивая, на кухне, чтобы поздороваться с ее дядей Фрэнком и воспользоваться тем самым для удовлетворения свого неуемного любопытства. Маккей немедленно потерял сосредоточенность на военных делах. Полностью. Хотя Джули и сменила наряд чирлидера на блузку и синие джинсы, но стройная фигура и энергия, переполнявшая ее, никуда не делись.

Затем, увидев ухмылку, затаившуюся в глазах Леннокса, Маккей покраснел и старался не пялиться на девушку. Но у него это плохо получалось, пока Фрэнк не прогнал Джули с кухни.

Маккей размышлял о крайней неупорядоченности в структуре американской команды – если ее вообще можно было так назвать – что казалось ему, военному человеку, чрезвычайно странным. Но в этих американцев все было чрезвычайно странным, если вдуматься. Тем не менее, не было никаких сомнений, что Майкл и Фрэнк имели право принимать окончательные решения. Таким образом, через некоторое время, два шотландских профессиональных солдата просто расслабились и, как говорится, поплыли по течению.

Остальные в доме собрались в гостиной вокруг Бальтазара и Ребекки. Два врача и Моррис Рот. Джудит изредка подключалась к их разговорам, но в основном она была занята обеспечением воинов едой и питьем. Ребекка предложила помочь ей в этих хлопотах, но Джудит не позволила.

– Мелисса может зайти к нам в любой момент, – пояснила она и улыбнулась. – Я и так получу от нее нагоняй за то, что кормлю мужчин. А уж если она увидит, что это делаете вы, советник по национальной безопасности, – она вообще перестанет разговаривать со мной. Зная Мелиссу, я, думаю, она, вероятно, начнет пикетировать мой дом.

Непонимающий взгляд Ребекки вызвал у Джудит приступ смеха.

– Вы никогда не слышали об эмансипированных женщинах, насколько я понимаю?

Джули Симс стояла рядом и прислушивалась к их разговору. Джудит улыбнулась ей и сказала: – Почему бы тебе не объяснить ей это?

– Запросто! За кусок пирога!

Джудит пошла на кухню. Улыбаясь, Джули начала растолковывать Ребекке основные принципы женской эмансипации. И если версия восемнадцатилетней девочки в ее изложении вызвала бы у схоластов эмансипации обморок, то уж на энтузиазм презентации они пожаловаться бы не могли. К тому времени, как Джули закончила, взгляд непонимания исчез с лица Ребекки. Ее лица покраснело, и она была на грани шока.

– Ты, должно быть, шутишь.

– Вовсе нет! – был ответ Джули. Через секунду ее глаза зацепили кого-то на улице за окном, и Джули пулей выскочила из дома. Ребекка на слабеющих ногах села на диван и стала прислушиваться к разговору между врачами.

Но ее ум был в другом месте. Освобождение женщин? Абсурд! Но тут, уловив тему обсуждения, все посторонние мысли выскочили у нее из головы.

Она не верила своим ушам и снова была на грани шока.

Ее отец улыбнулся ей.

– Да, дочь. Это то, о чем я собирался сказать тебе сегодня, когда ты только вошла. Так что ты думаешь об этом предложении?

Она была в растерянности. Они что это, серьезно? Но взгляд на двух американских врачей дал ей понять, что так и есть.

Это неслыханно! Медицинское партнерство между иноверцами и евреями?

Старший врач, которого Ребекка сначала принимала за мавра, откашлялся.

– Вы же понимаете, доктор Бальтазар, что пока вы не можете рассчитывать на полноценную оплату труда врача – максимум одна треть, то – что врачи-практиканты получают, работая на должностях младшего медицинского персонала…

Николс замялся. Он явно пытался быть дипломатичным.

– Какое-то время, конечно, не вечно же…

Бальтазар поднял руку.

– О чем вы говорите, доктор Николс!

Отец Ребекки наклонился и взял книгу, лежащую на столе рядом с диваном.

– Доктор Адамс был так любезен передать мне это вчера. Одну из его многочисленных книг по медицине, учебник, по которому, как он сказал, он сам учился, будучи студентом.

Бальтазар прижал тяжелый том к коленям, почти лаская его пальцами.

– Боюсь, во многом будет трудно разобраться. Так много новых слов, не говоря уж о новых концепциях – но я тщательно изучу каждую страницу.

Ребекка посмотрела на обложку книги. Название как-то скользнуло в ее памяти. Что-то о вступительных принципах медицины. Вместо этого ее глаза зафиксировались на именах авторов.

Джордж Уайт, доктор медицинских наук; Гарольд О'Брайен, доктор медицинских наук; Авраам Коэн, доктор медицинских наук…

Коэн? Ее глаза уперлись в Морриса Рота. Американский еврей, казалось, понял вопрос в ее взгляде. Так, по крайней мере, она расшифровала его улыбку и кивок головой. Да…

Ее отец говорил: – Я прекрасно понимаю, что мне придется учить все заново.

Доктор Адамс покачал головой.

– Это не так, Бальтазар. Даже в области теории. Ваши представления о миазмах, как о причинах заболеваний, не так уж далеки от истины. И ваши практические знания во многом превышают наши собственные. – Он пожал плечами. – Я действительно думаю, что это мы будем учиться у вас лекарствам, доступным в этом времени и месте.

Николс хмыкнул.

– А я так считаю это просто необходимым! Просто один пример – наш запас антибиотиков уже подходит к концу, и вряд ли фармацевтические компании нам его пополнят. – Его лицо стало озабоченным. – И что тогда? Глаз тритона? Крылья летучей мыши, измельченные с кориандром?

Бальтазар рассмеялся.

– Не утрируйте настолько! Я всегда считал, что Каноны Медицины великого Авиценны упоминают о средствах почти для каждого недуга. Многие из них действительно работают.

Николс и Адамс глядели на него скептически. Доктор Абрабанель развел руками.

– Конечно же, сначала нужно изучить текст самому, прежде чем применять что-либо. – И неуверенно: – Вы читаете по-арабски?

Увидев выражение лиц двух американских врачей, Бальтазар пожал плечами.

– Ну, не имеют значения. К счастью, большая часть Канонов доступна в греческом переводе.

Николс и Адамс посмотрели друг на друга. Адамс закашлялся. Николс смотрел, как тот чуть не задыхается, не в силах остановиться.

– Доктор Абрабанель, – спросил, откашлявшись, Адамс, – можете сказать точно, на скольких языках вы можете читать?

– Свободно? – отец Ребекки зашевелил пальцами. – Не больше, чем на восьми, боюсь. Возможно, и девяти, в зависимости от того, что можно считать "владением языка". Иврит, арабский и греческий, конечно, как основные языки медицины. Испанский и португальский являются родными для моей семьи. И английский сейчас, естественно. Я провел большую часть своей жизни на острове. Немецкий, французский. – Он опять зашевелил пальцами. – Мой голландский уже тоже стал довольно неплохим, я думаю. Но было бы хвастовством сказать, что владею им свободно…

Он сделал паузу, раздумывая и поглаживая пальцами ухоженную седую бороду.

– Что еще? Я могу понимать русский и польский, с нетехническими вопросами. Итальянский и латинский, то же самое. Я плотно занимался латынью в свое время, но был вынужден прервать учебу из-за политической конъюнктуры, так что пришлось учить шведский язык. – Он нахмурился. – Это по-своему очаровательный язык, но мне было жаль тратить на него время. Нет пока книг по-шведски, которые недоступны на других языках. Мертворожденных. – Он вздохнул. – Но я чувствовал, что это было бы разумно, учитывая ту роль, которую меня попросили играть…

Он внезапно замолчал и наклонился вперед. Его лицо стало озабоченным.

– Доктор Николс? Вам плохо?

– Нет-нет, – выдохнул Николс, слабо махнув рукой. – Я просто… – И снова закашлялся.

– О, Боже, – прошептал Адамс. – Всемогущий…

Ребекка откинулась на спинку дивана. Ей удавалось – успешно, она думала – скрывать чувство гордости и удовлетворения на своем лице. Подобно тому, как она любовалась и восхищалась этими американцами, она не могла теперь, в свою очередь, отказать себе в удовольствии увидеть их – на этот раз! – ошарашенных и потерявших свое обычное самодовольство.

Хотя, возможно, ее попытки были не такими уж и успешными, как она думала, Мелисса Мэйли, как раз вошедшая в этот момент, взглянула на нее и спросила: – Чему это вы так радуетесь?

Ребекка улыбнулась. Скромно, как ей показалось. То есть хотела так, по крайней мере.

– О, оказывается, мой отец более опытный лингвист, чем ваши врачи. В других вопросах он, конечно, не так сведущ, как они.

– Ну конечно! – фыркнула Мелисса. – Американцы вообще неотесанные болваны, когда дело доходит до языков.

Учительница уперла руки в бок и смерила Николса и Адамса своим знаменитым взглядом, которым приводила в дрожь тысячи школьников на протяжении многих лет.

– Ну что? – спросила она. – Неужели вы, обормоты, на самом деле думали, что умнее этих людей?

А когда Джудит выскочила из кухни с тарелкой еды в руках, Мелисса перевела взгляд на нее.

– А это еще что? Двести лет прогресса пошли насмарку?

Следом взгляд остановился на Ребекке.

– Нам нужно поговорить, юная леди. Немедленно.

Ответ был неизбежен и очевиден: – Да, мэм.

Глава 14

Ближе к вечеру в гостиной уже было тихо и спокойно. В доме остались только Бальтазар, Мелисса, и сами хозяева. Даже Ребекки не было. Майкл настоял на том, чтобы она тоже приняла участие в обсуждении планов сформировавшейся группой, которая стала настолько большой, что ей пришлось переместиться в школу.

Ее отец в данном случае был рад ее отсутствию. Это позволило ему свободно поднять деликатную тему в компании других евреев. Ну, и Мелиссы, конечно. Но Бальтазар уже оценил ее натуру.

– Моя дочь, кажется, увлеклась этим Майклом Стирнсом, – сказал он. Его тон был дружелюбным и мягким, приглашающим начать разговор.

Моррис и Джудит взглянули друг на друга.

– Это достойный молодой человек, – сказала Джудит нерешительно.

– Бред собачий, – отрезал ее муж. Он обратился к сефардскому врачу тоном, в котором извинения сочетались с воинственностью.

– Простите меня за резкость, доктор Абрабанель. Но я не собираюсь танцевать вокруг да около. Майк Стирнс по сути наиболее близок к тому понятию в этом мире, которое можно охарактеризовать одним словом, черт побери, он настоящий принц, и этим все сказано. И неважно, какой он крови.

Моррис наклонился вперед, упираясь локтями в колени.

– Вы читали книгу, которую я дал вам? О холокосте?

Бальтазар вздрогнул, и замахал руками, как бы отгоняя бесов.

– Сколько успел. Не так уж много.

Моррис сделал глубокий вдох.

– Мир, из которого мы пришли, был далеко не раем, доктор Абрабанель. Ни для евреев, ни для кого-либо еще. Бесов в этом мире было в избытке, были и те, кто имел дело с ними.

Он поднялся и подошел к камину. Рядом с менорой стояла простая рамка с небольшой черно-белой фотографией. Моррис взял ее и принес к отцу Ребекки.

Он указал на одного из мужчин на изображении. Это был человек небольшого роста, истощенный до степени скелета, одетый в полосатую робу.

– Это мой отец. Место, где была сделана фотография, называется Бухенвальд. Это не очень далеко отсюда теперь.

Он указал на другого человека на фотографии. Рослый, здорового вида, несмотря на очевидную усталость, в грязной военной форме.

– А это Том Стирнс. Дед Майкла. Он был сержантом в американском воинском подразделении, которое освободило Бухенвальд от нацистов.

Он отнес фотографию обратно на каминную полку.

– Большинство людей не знают об этом, но Западная Вирджиния – в процентном выражении, конечно, не в абсолютных цифрах – давала больше солдат для Америки, чем любой другой штат в стране, в каждой крупной войне, в которой мы участвовали в двадцатом веке.

Он повернулся к Абрабанелю.

– Вот почему мой отец переехал сюда, когда он эмигрировал в Соединенные Штаты после войны. Он был единственным евреем в Грантвилле, когда он впервые приехал сюда. И пригласил его жить здесь Том Стирнс. Многие другие уехали в Израиль, но мой отец хотел жить рядом с человеком, который освободил его из Бухенвальда. По его представлениям, это было самое безопасное место в мире…

Моррис пристально посмотрел на отца Ребекки.

– Вы понимаете, что я пытаюсь сказать, Бальтазар Абрабанель?

– О, да, – прошептал врач. – У нас, у сефардов, такое было только мечтой.

Он закрыл глаза, читая по памяти:

Моррис кивнул. И повернулся боком, указывая в окно.

– Мой отец похоронен на городском кладбище. Недалеко от Тома Стирнса, и недалеко от отца Майкла, Джека.

Его глаза вернулись к старому врачу.

– И это все, что я хотел сказать, доктор Абрабанель.

Проницательные глаза Бальтазара обратились к Мелиссе.

– А вы?

Мелисса усмехнулась.

– Я бы не стала называть Майкла Стирнса "принцем"!

Затем, склонив голову набок, она поджала губы.

– Ну… может быть. В том смысле, в котором мы упоминаем принца Уэльского Хала, этого озорника.

Бальтазар был поражен.

– Принц из пьесы "Генрих IV"? – спросил он. – Вы знакомы с ней?

Теперь настала очередь Мелиссы удивиться.

– Конечно! Но откуда вы…

Ее челюсть отвисла.

– Я видел ее, откуда же еще? – ответил Бальтазар. – В театре "Глобус" в Лондоне. Я никогда не пропускал ни одной из пьес этого автора. Всегда бывал на премьерах.

Он встал и начал прохаживаться.

– Я и сам подумал о чем-то таком. Только не о "Генрихе IV", а о "Венецианском купце".

Он остановился, улыбнувшись реакции аудитории. Выражение на лицах Морриса и Джудит Рот теперь перекинулось и на Мелиссу. Разинутые рты, выпученные глаза.

– Самый замечательный драматург в мире, на мой взгляд.

Он покачал головой.

– Я боюсь, что вы все, кажется, не уловили суть моего вопроса о Майкле. Меня в этом совершенно не волнуют вопросы веры.

Бальтазар фыркнул, одновременно весело и раздраженно.

– Ха! Я философ и врач, а не ростовщик. Что вы там себе думаете? Неужели вы ожидаете, что я начну заламывать руки от перспективы того, что моя дочь может влюбиться в иноверца?

Внезапно он сцепил руки и начал заламывать их в театральном отчаянии. С той же театральной выспренностью он начал покачивать головой.

– О дочь моя! Мои дукаты!

Мелисса залилась смехом. Бальтазар улыбнулся ей. Моррис и Джудит просто ошарашено смотрели на них.

Бальтазар опустил руки и вернулся на свое место.

– Нет-нет, мои друзья. Я уверяю вас, что мое беспокойство было вполне житейским. – На мгновение его доброе лицо стало суровым, почти горьким. – Я не испытываю никакой любви к ортодоксальному еврейству, как и оно ко мне. Я был изгнан потому, что утверждал, что нельзя оторвать Аверроэса от ислама, так же как и Маймонида от иудаизма.

Он вздохнул и опустил голову.

– Так оно и есть. Я нашел здесь дом, как мне кажется. И моя дочь тоже. Просто мне хочется, чтобы она было счастлива. В этом и заключался мой вопрос.

– Он принц, – сказала Мелисса тихо. – Во всех смыслах, Бальтазар. Такие люди редко бывают в нашем непростом мире.

– Хотелось бы надеяться, – пробормотал доктор Абрабанель. Он снова усмехнулся. – Для Ребекки это будет нелегко, конечно. Я боюсь, что слишком рьяно ограждал ее от реальной жизни. Ее голова полна поэзии.

– Мы это исправим, – прорычала Мелисса. – Первым делом.

Джудит Рот, наконец, удалось заговорить.

– Я не могу в это поверить. Вы на самом деле… – Она с трудом выпихнула следующие слова. – Вы на самом деле видели Шекспира? В лицо?

Бальтазар поднял голову, нахмурившись.

– Шекспир? Билл Шекспир? Да, конечно. Нельзя не столкнуться с этим человеком в "Глобусе". Он там постоянно крутится. Все подсчитывает количество зрителей. Встречался, по крайней мере, дважды.

Полуошеломленый, Моррис подошел к книжному шкафу у стены. Он вытянул оттуда толстый фолиант и принес его Бальтазару.

– Мы говорим об одном и том же Шекспира, не так ли? О величайшем английском литераторе?

Еще более нахмурясь, Бальтазар взял книгу и открыл ее. Когда он увидел титульную страницу, а затем оглавление, он чуть не задохнулся.

– Но Шекспир не писал эти пьесы! – воскликнул он. – И покачал головой. – По крайней мере, большинство из них. Редкие пьесы, да и то в соавторстве… Маленькие фарсы вроде "Бесплодных усилий любви". Но великие пьесы? Гамлет? Отелло? Король Лир?

Увидев лица своих собеседников, он расхохотался.

– Ох, мои дорогие! Да всем известно, кто на самом деле написал эти пьесы… – Он сделал глубокий вдох, готовясь к декламации: – Мой покровитель, лорд Эдвард, 17-й граф Оксфордский, и седьмой по степени знатности от английской короны.

Бальтазар фыркнул.

– Некоторые люди, заметьте, будут настаивать, что настоящим автором был сэр Фрэнсис Бэкон, но это было просто уловкой, маскировкой. Театр – слишком несолидное занятие для графа Оксфордского. Поэтому часто использовали и имя Шекспира.

Он посмотрел на книгу.

– Судя по всему, эта придумка стала историческим фактом. Вот они – тщеславие и мирская слава!

В его глазах появился блеск удовлетворения.

– Но, возможно, это просто справедливость. Эдвард был в каком-то смысле далеко не лучшим из людей. Я уж знаю – я был его врачом…

Он очнулся от задумчивости.

– Я упомянул о справедливости. Граф должен был мне деньги, но отказался оплачивать счета.

Доктор Абрабанель погладил собрание сочинений Уильяма Шекспира, как человек, ласкающий сокровища.

– Я чувствуя себя отомщенным историей. Это принесло мне гораздо большее удовлетворение, чем дали бы те жалкие фунты…