1632

Глава 37

Название местечка Брейтенфельд стало известно в Грантвилле в конце сентября. Город отметил его празднеством, продолжавшимся целых два дня.

Тот факт, что католики, составляющие теперь более половины населения, в полной мере участвовали в праздничных мероприятиях подчеркивал то, насколько мало религиозные мотивы были в центре всей этой заварухи. Простолюдины Германии, по большому счету, как правило, мало обращали внимание на христианскую конфессию своих соседей. Это было дело аристократии и князей, и, прежде всего, династии Габсбургов, которая и подняла на щит эту проблему в Священной Римской империи. И хотя каждый из дворян утверждал, что их ведет исключительно благочестие, в действительности речь шла о власти и привилегиях, поставленных на карту. Огромные армии наемников, разорявшие Центральную Европу, были готовы вербовать в свои ряды как католиков, так и протестантов – и плевать на их официальное вероисповедание. Многие из так называемых "католических" наемников, потерпевших поражение от американцев и привлеченных затем в их новое общество, на деле оказались лютеранами или кальвинистами…

Итак, все праздновали. Даже надменный Симпсон и его окружение, на этот раз воздержались от своих обычных наскоков и протестов. Даже тупому быку было понятно, что шведский король своей великой победой при Брейтенфельде снял большую часть военных проблем для всей Тюрингии.

Большую часть, но не все. Уже не существовало официальной имперской армии, угрожающей провинции. Но сокрушенная армия Тилли, разбежавшись, оставила на ее территории множество маленьких и больших отрядов. Один из них, под командой самозванного "капитана", решил искать убежище на зиму к югу от Гарца.

Эта армия оборванцев насчитывала почти тысячу мужчин, в сопровождении в два раза большего количества обитателей обоза. Они мирно прошли в южную Тюрингию, в отчаянных поисках еды и укрытия от наступающей зимы. До них дошли слухи, что эта местность в значительной степени меньше пострадала от войны. Они хотели верить этим слухам.

Также они узнали, что где-то там скрывается группа колдунов. Но этим слухам они не верили. Проклятое колдовство было делом старух, накладывающих вредоносные заклинания на своих соседей, а не могучих колдунов, сокрушающих целые армии.

О том, как они глубоко заблуждаются, наемники узнали в тридцати милях от Грантвилля, на небольшом перекрестке недалеко от Йены.

Йена была университетским городком, известным всей Германии, как центр учености. Ученая коллегия Йены была основана в 1558 году протестантским реформатором Меланхтоном. Население города составляло несколько тысяч, но, в отличие от Баденбурга город не был укреплен и по сути не имел никакой защиты. Когда прибыли известия о приближающейся армии наемников, горожане впали в панику.

Нотабли совещались, обсуждали, спорили и ссорились. Что делать? Традиционным средством в таких случаях, было заплатить столько, сколько требуют вымогатели. Но не было никакой гарантии, что эта мера защитит город от такого недисциплинированного и малоуправляемого войска. Так или иначе, вопрос оставался спорным. Казна Йены уже и так была разорена Тилли.

Сопротивляться? Но чем?

Безшабашные студенты университета, собравшись на улицах, бесстрашно размахивали дубинами и требовали, чтобы их вели в бой. Нотабли воздержались от насмешек, так как студенты обычно начинали буйствовать, если над ними посмеяться. Но всерьез их не приняли. Несколько сотен студентов, вооруженных дубинками, против тысяч профессиональных солдат, вооруженных пиками и аркебузами?

Как говорится, не смешите мои тапочки.

И тут вдруг пришло неожиданное предложение помощи. Из таинственного нового города на юго-западе, называющегося Гратвиллем. Из города колдунов, как говорили некоторые. Из логова чар и волшебства. Нобили тихой сапой проконсультировались у ведущих профессоров университета. Теологов, экспертов по дьяволу и его козням. Богословы, конечно, тоже вели диспуты, спорили и ссорились. Но недолго. Божественная воля становится предельно ясной, когда альтернативой является разрушение города. Господь явно благоволит. Предложение о помощи было принято.

Три дня спустя, военный контингент из Грантвилля прошел через город, чтобы преградить путь надвигающимся наемникам. Горожане успокоились, когда вождь этих сил заявил, что они вовсе не намерены оккупировать Йену. Еще больше они обрадовались, когда командиры "американцев" (таким странным именем они себя называли) подтвердили, что им не нужна ни разовая плата, ни дань вообще. Как они заявили в своем предложении – только торговля и коммерция. О, да еще и обмен знаниями с преподавателями университета и студентами и использование его знаменитой типографии.

Что может быть в этом опасного?

Половина города, в том числе все студенты, явились посмотреть на марш американцев. Они выстроились вдоль дороге, ведущей в Лейпциг, периодически разражаясь дикими приветственными воплями. Восторгов не уменьшил и относительно небольшой размер американской армии. В нее входило лишь четыреста человек, но они шли в строгом порядке и, казалось, были полны уверенности в себе. Так же, как почти двести сопровождавших их шотландских кавалеристов.

Наблюдавших за ними бюргеров и их жен проходящая армия все же насторожила. Ну да, дисциплинированная и не агрессивная! Но их оружие и снаряжение…

Только студентов не пугало громадное транспортное средство, возглавлявшее процессию. Наоборот, невероятный вид этой штуковины их просто заворожил. И как только наиболее смелые из них узнали ее название, дальнейшее движение вызывало только новые приветственные крики:

БТР! БТР! БТР!

Пожилые были менее восторженны. В устах некоторых матерей семейств слышно было слово "дьявол", передававшееся из уст в уста. Тем не менее, нобили были рады принять разъяснения студентов. Даже они слышали о Леонардо да Винчи, хотя никогда и не видели его эскизов.

Винтовки, как ни странно, вызывали всеобщее недоумение. Грузовик-угольщик, превратившийся в бронетранспортер был слишком непривычен для горожан, но многие из них были хорошо знакомы с огнестрельным оружием. И вид американских аркебуз вызывал у них холодок в спине, со стороны, конечно не заметный. В хищной красоте этого оружия было что то от змеи или рептилии.

Много комментариев пришлось на камуфляж и мотоциклы. Курьеры и разведчики – это очевидно, хотя зрителей и озадачивали небольшие черные ящики, в которые мотоциклисты что-то говорили. Наиболее проницательные из студентов заметили подобное устройство и в руке американского командующего, ехавшего в другом автомобиле. Вопросы задавались проходящим американским солдатам на запинающемся английском. Как только выяснилось, что многие из этих солдат на самом деле германцы, дополнительные замечательные аббревиатуры добавились к приветствиям:

Четыре на четыре! Четыре на четыре!

СиБи! СиБи! СиБи!

Присев на корточки в задней части бронированного пикапа, Майк усмехнулся. Фрэнк, оперативный командующий маленькой армии, находился спереди. Как только Фрэнк перестал говорить по радио, Майк наклонился и прошептал ему сквозь небольшое окно в задней части кабины.

– Ну, видишь? – спросил он. – Что я тебе говорил?

– Ладно, ладно, – проворчал Франк. – Кончай мне плешь проедать!

Довольный, Майк откинулся на спинку стула. Но его усмешка не исчезла. Он переадресовал ее другим шести пассажирам в задней части грузовика.

– "Фамильярность порождает презрение", – передразнил он. – Да дай чему-нибудь название, и оно перестает быть таинственным и дьявольским. Именно так! Вот почему я и сказал Генриху и его парням, чтобы они не стеснялись в упоминании названий, если кто-нибудь спросит.

Внутри кузова, закрытого сваренными четвертьдюймовыми пластинами, было достаточно темно и мрачно. Но света, проходящего через амбразуры, хватало, чтобы Майк мог видеть лица своих товарищей. Они откликнулись на его веселую улыбку своими улыбками, немножко нервными, правда, кроме одной.

Спокойная, или, скажем лучше, беззаботная улыбка, была на самом деле довольно озорной. Глаза Майка блестели азартом и радостью.

– Слышишь, Фрэнк? – спросил ухмыляющийся Майк, – "Фамильярность порождает презрение!"

Фрэнк повернул голову и сердито посмотрел через заднее окно. Сначала уставился на беззаботную улыбку, потом обозрел все остальное.

– А я тебе говорю, что девчонкам тут делать нечего! – отрезал он.

– Девчонкам? – фыркнула Гейл Мейсон. – Мне тридцать два, старый пердун. Я помню, ты точно так же говорил мне это в первый же день, как я пришла на шахту! Не десять ли лет назад это было, а?

Фрэнк смотрел на Гейл, а она на него. Гейл была достаточно привлекательной женщиной, хоть и коренастой и мускулистой. Лицо у нее было слишком обыкновенным, чтобы считаться красивым, но никто никогда не сказал бы, что она уродина. Тем не менее, хоть у нее и не было собачьих брылей, при взгляде на нее справедливо вспоминался драчливый бульдог.

– А я, в свою очередь, говорю, что это старым пердунам нечего делать на поле боя!

– Эй, Гейл – буркнул Майк. – Ты бы как-нибудь помягче!

Фрэнк перевел взгляд с лица Гейл и сосредоточился на других женщинах в грузовике.

– Гейл – та вобще безнадежна, – прорычал он. – Понятно, что она делает это мне назло. Но вы-то, девчата, поразумнее должны быть!

Молодые женщины в грузовике спрятали свои нервные улыбки, выставив взамен упорно сжатые челюсти. За исключением Гейл, все они находились или в позднем подростковом возрасте или где то сразу после двадцати лет. Младшая из них, Джулия Симс, казалась воплощением облагороженной версией Гейл.

– Тебе понадобилась прорва времени, чтобы, наконец, состряпать этот довод, дядя Фрэнк! – отрезала она. – Мы уже прошли через все это – и все давно решено.

И, усмехнувшись, зло добавила: – Ты просто злишься, потому что я лучший стрелок, чем ты, и ты это точно знаешь!

И буркнула в конце: – Надоело мне быть чирлидером!

– Здесь кругом смерть, детка, – немедленно отозвался Фрэнк.

– Ты же не возражал, когда отправил моего парня на передовую!

Фрэнк был так же упрям, как и его племянница.

– Это совсем другое дело. Он все же мужик, хоть и парень. И я скажу тебе кое-что еще, юная леди. Если твой тупой гребаный приятель еще раз нарушит порядок, из-за беспокойства о тебе, то я ему устрою настоящую преисподнюю! И это еще одна из причин, по которым я против!

– Чип-то? – спросила Джулия. – Ха! Я уже сказала ему, что будет, если он так еще раз сделает. Он не раз прежде охотился со мной, так что он в курсе. Я его прибью, прежде чем он хоть шаг сделает!

Наблюдая за этой перепалкой, улыбка Майка постепенно увядала.

Невзирая на получаемое развлечение при виде нервной дерготни старого друга, Майка глубоко волновал сам предмет разговора. Он подумал, что у него, видимо, еще сохранились остатки традиционного мужского шовинизма, не до конца выбитые из него его пылкой сестрой. Так как он все еще признает справедливость, пусть и нечетко выраженных, доводов Фрэнка. Чисто природный факт, что, по большому счету, женщины не так физически подходят для армии, как мужчины.

По большому счету…

Майк вспомнил фразу из пьесы, которую видел две недели назад. Шекспировский (ой ли?) "Гамлет" в постановке класса средней школы в битком набитом зале, а затем и транслированный по телевидению. (Они все же оставили привычное имя автора, против чего Бальтазар не возражал. Он даже нашел добрые слова об увиденном им на премьере).

По большому счету…

Ага, есть из-за чего нервничать… Что происходит с конкретикой, когда она упрятана внутри этого опасного "по большому счету"? Воистину, обобщение – скользкий путь.

Майк изучал женщин на полу пикапа, удерживаясь рукой от тряски при движении вниз по грунтовой дороге. Джулия Симс, при всей своей красоте, имела телосложение не менее атлетическое, чем любой из мальчиков, которых она подбадривала. Майк не сомневался ни на минуту, что она была в гораздо более лучшей физической форме, чем девяносто пять процентов мужчин в американско-немецкой армии. Конечно, не столь физически сильная, как многие из них. Но… Он посмотрел на винтовку в ее руках. По всеобщему признанию, Джулия Симс была лучшим стрелком в Грантвилле. Во всех 17 округах штата Мэриен, если точнее. Может быть, даже и во всей стране. Как-то состоялся даже разговор со спонсорами насчет ее выступления в биатлоне на зимних Олимпийских играх… Разговор был достаточно убедительным, чтобы Джулия начала заниматься лыжным бегом, причем подошла она к этому с присущей ей энергией. И она была убеждена, что если что ее и подведет, так это только лыжи, как нечто новое для нее. Только не стрельба!

Глаза Майка встретились с Гейл. Взгляд, которым они обменялись был теплым и дружественным. Когда Гейл начала работать в шахте несколько лет назад, она столкнулась с домогательствами со стороны некоторых шахтеров. Не слишком уж явного, и, конечно, никакого физического насилия, но вполне достаточного, чтобы заставить ее обороняться. Обороняться, для человека с темпераментом Гейл Мейсон, значило, по сути, нападать. Затем, когда Майк вернулся в Западную Вирджинию, получив бывшую работу своего отца, всякие домогательства закончились в течение недели. И они стали хорошими друзьями.

Взгляд перешел на женщину, сидящую рядом с Гейл, и озабоченность в нем выросла.

– Расслабься, братишка, – сказала Рита. – Мы будем держаться подальше от неприятностей. Я обещаю.

Майк печально улыбнулся. Эти обещания, будь они неладны! Он-то знал свою сестру слишком хорошо.

Впереди Фрэнк продолжал ворчать.

– Черт бы побрал эту Мелиссу Мэйли, – доносилось его бурчание. – Тупая безголовая либерально-феминистская безмозглая дура, – и так далее…

Подпрыгивая в полутьме кузова, Майк и его сестра обменялись ухмылками. Понятное дело, ответственность за весь этот всплеск эмоций несла Мелисса. Симпсон, так тот вообще, казалось, тратит половину своего времени, проклиная ее имя направо и налево. В своей неустанной политической борьбе он давно уже провозгласил Мелиссу Мэйли Вельзевулом под рукой Сатаны-Майка.

Но, по правде говоря, Мелисса была тут и вовсе не при чем. Пожилая школьная учительница сама была удивлена не меньше прочих, когда Рита, Гейл и Джулия Симс потребовали включить их в состав вооруженных сил Грантвилля… В хриплой дискуссии, разразившейся в чрезвычайном комитетете, Мелисса долго колебалась, что было на нее не похоже. С одной стороны, ее феминизм склонял ее поддержать женщин. С другой…

В сущности, Мелисса Мэйли была в душе пацифисткой. Ну, наполовину пацифисткой, если можно так сказать. Бостонский интеллектуал, она родилась и выросла в несколько своеобразной атмосфере. Мысли о вооруженной борьбее никогда всерьез не посещали ее. Даже в те дни, когда она в качестве радикальной студентки колледжа была гораздо больше вовлечена в акции гражданского неповиновения.

Нет, Симпсон, конечно, может обвинять Мелиссу во всем, что ему заблагорассудится. В этом, как и во многих другом, богатый человек из большого города просто не понимал образа мыслей "нищего белого отребья", среди которого он вдруг оказался. Они казались ему какими-то наивными. На самом деле, поколения бедности и тяжелые времена породили трезвый практицизм и готовность принять реальность, какой бы она ни была.

Так что поступок женщин и все, что из него следовало, не казалось таким уж странным. Многие из женщин Грантвилля уже служили в армии США – из тех же побуждений, свойственных "синим воротничкам", которые заставили их братьев и кузенов выступить добровольцами. Наша армия слишком мала? Ну так навербуем женщин!.. А визгу-то, визгу!

По большому счету…

Прекрасно. Значит, они должны пройти те же физические тесты.

По большому счету, женщины-добровольцы не могли пройти строгие испытания у Фрэнка. И Майк отринул все просьбы облегчить тесты. Зайти так далеко он еще не был готов.

По большому счету…

Ага, есть из-за чего нервничать… Потому что немало женщин все же умудрились пройти придирчивый контроль Фрэнка, а некоторые из них – так и с песнями и с развевающимися знаменами. Если быть точнее – то шестеро из них. Вот эти шестеро теперь и ехали в пикапе с официальным главнокомандующим. Майк решил, что он должен быть вместе с ними, в их первом испытании, в реальном бою.

– Просто держитесь подальше от неприятностей, – сказал Майк, достаточно громко, чтобы быть услышанным всеми в задней части грузовика. – Сделайте нам всем одолжение, ладно? Держитесь подальше от неприятностей.

Гейл и Джулия усмехнулись. Остальные три девушки широко улыбались. Рита казалось, проигнорировала его слова полностью. Она смотрела в одну из амбразур.

– Держитесь подальше от неприятностей, – язвительно передразнила она. – Джеффф только что привез Гретхен. Вот за кого нужно беспокоиться.

Она отвернулась, одарив брата яркой улыбкой.

– Почему это, – спросила она, – мужики гадят в штаны при мысли о женщине на поле боя, но без проблем отправляют Мату Хари в львиное логово?

Майк рассмеялся.

– Мата Хари? О чем ты? Гретхен не полезет в драку, ей достаточно состроить глазки дипломатам и генералам.

Сестра смотрела на него в упор.

– Вот уж нет. Это у нас безопасно, по сравнению с тем, что вы хотите, чтобы она сделала.

Майк отвел взгляд. К его облегчению, ему на помощь пришла Гейл.

– Рита, дай бедному братику передышку, – сказала она, усмехаясь. – Не он ли нас поддержал, протолкнув сюда?

Ответа его сестры не было слышно. Но Майк так или иначе не услышал бы его. Он увидел Гретхен, все еще целующую своего молодого мужа, стоя радом с мотоциклом Джефффа. Он чуть не засмеялся, увидев шок на лицах немецких бюргеров и их женщин на обочине дороги.

На публике! Просто возмутительно!

– Вы еще мало видели, – прошептал он. – Нотабли Германии, мужчины и женщины – трепещите. Гретхен уже здесь!

Глава 38

С неохотой, Джеффф выпустил ее из объятий.

– Будь осторожна, – тихо сказал он, ещё раз крепко её обнимая.

– Это ты мне? – спросила она наполовину в шутку, наполовину всерьёз. – Но ведь это ты итёшь ф бой. Не я!

Но Джеффф не успокаивался.

– И всё же…

Гретхен обхватила его голову, прижала к себе, быстро и крепко поцеловала. Затем она отступила назад, погладив его по пухлой щеке.

– Иди, муж. И вернись ко мне целым.

Джеффф вздохнул. Когда его жене это было нужно, она проявляла просто железную волю. И он точно знал, что сейчас как раз такой случай. Но все еще не понимал, почему Гретхен так быстро, и с таким энтузиазмом, приняла предложение Майка и Мелиссы. Он не спросил её об этом тогда, не собирался спрашивать и сейчас.

Так что он довольствовался быстрым взглядом на её корсаж и блузку. Эти предметы одежды были пошиты немного большего размера. Благодаря этому, а также впечатляющему бюсту Гретхен, девятимиллиметровый автоматический пистолет, покоящийся в плечевой кобуре, был почти незаметен.

Гретхен рассмеялась.

– Не пялься так на мой титьки! – воскликнула она, встряхнув головой и погрозив пальцем. – Какой бесстыдник!

Затем очень нежно повторила: – Не фолнуйся, муж. Иди.

Минуту спустя, Джеффф, взревев мотором, умчался прочь. Поставив мотоцикл на заднее колесо, он промчался мимо кучки молодых людей стоявших у дороги. Местных гопников, крутых парней, как они про себя думали.

Те были потрясены – и не только акробатическим номером на мотоцикле, а и свирепой гримасой на лице крупного человека, на нём восседавшего. Плюс странным, но явно смертоносным оружием, висевшим у него за спиной. Джеффф был бы сильно удивлён, и удивлён приятно, узнав, какое впечатление он произвел на этих головорезов. Те увидели совсем не застенчивого молодого человека, одетого в кожу. А натурального убийцу. Из-за того, что он носил очки, он казался всем ещё более опасным. Без сомнения, для того, чтобы лучше видеть свои жертвы.

Один из молодых гопников был не настолько впечатлен, как другие. Когда рёв двигателя стих, он взглянул на женщину, стоявшую у дороги и смотревшую вслед.

– Хороша, – задумчиво сказал он. – Очень.

Забудь, Макс, – прошипел один из его дружков.

Макс косо посмотрел на него.

– С чего это, Йозеф? Кто узнает? Да её мужик, может, сдохнет раньше, чем день закончится.

Друзья Макса, собрались вокруг, сбившись поближе.

– А я говорю, забудь, – повторил Иозеф, крепко пробив ладонью ему в плечо. Этот жест вовсе не был игривым, ни боже мой. – Он-то может и не доживёт. Даже если так, то как насчёт других?

Макс решил отступиться. К тому же женщина уже исчезла в толпе. И ему очень не понравилось, как Йозеф схватился за свой нож.

– Да я лишь пошутил, – пробормотал он. Но дал сам себе обещание решить этот вопрос. В одиночку.

Часом позже, мотоциклы уже замерли на гребне невысокого холма, а Джеффф и Ларри Уайлд разглядывали в бинокли приближающихся наёмников.

Точнее, заметил их Джеффф. Ларри был слишком занят, любуясь пейзажем.

– Господи, какое чудесное место, – бормотал восхищённо он. И на мгновение оторвал глаза от своего бинокля, чтобы охватить взглядом всю панораму долины Саале. Саале была маленькой рекой, берущая начало в холмах Тюрингского леса. В своем течении к северу речка протекала по долине, которой дала свое название, по пути пересекая Йену. Долина была ограничена холмами из красного песчаника и известняка, наполовину покрытых виноградниками. Эта древняя страна вин была столь же прелестна, сколь обычно и бывают подобные места.

– Забудь про вино, – проворчал Джеффф. – Надвигаются проблемы.

Вздрогнув, Ларри устремил свой взгляд в ту сторону, куда был направлен бинокль его друга. Даже невооружённым взглядом Ларри мог видеть облака пыли.

– Сколько их? – спросил он.

Все ещё прижимая бинокль к глазам, Джеффф пожал плечами.

– Трудно сказать. Это не организованный военный отряд, а скорее толпа. Если там и есть какой-либо порядок, отсюда не видно.

Теперь и Ларри присмотрелся в бинокль.

– Кавалерии не слишком много, – прокомментировал он. – Майк будет рад это слышать.

– Не думаю, что она вообще там есть, буркнул Джеффф. – Всего лишь две дюжины парней, которым удалось украсть лошадей, и даже толком не умеющих держаться в седле. Спорим, они называют себя "офицерами"? Шотландцы пройдут сквозь них, как бензопила.

После ещё нескольких секунд наблюдения, Ларри усмехнулся.

– Уверен, что ты прав, друг мой. Точно прав.

Джеффф опустил бинокль и потянулся к рации. Мгновением позже он уже давал Фрэнку Джексону азимут на их гребень. Он и Ларри уже решили, что позиция здесь была наилучшей для контроля этой части долины. А точнее, дороги на Йену, проходившей у подножия холма. Они надеялись, что ветеран Фрэнк согласится с ними. В их сердцах тлел огонек тщеславия. Юные геймеры от набирания абстрактных очков в играх переходили к конкретным умениям.

И Фрэнк действительно согласился. И засыпал их, можно сказать, похвалами, если скупые высказывания Фрэнка вообще могли кого-то "засыпать". Но Фрэнк был из тех людей, кто цедят в час по чайной ложке, поэтому Джеффф и Ларри были более чем довольны.

Следующие несколько минут у американцев заняла подготовка позиции. Майк скрытно расположил БТР и кавалерию Маккея чуть в стороне, за изгибом дороги. Те потребуются для преследования и захвата разбитого противника. Генрих и его германский контингент был размещён поперёк самой дороги. В качестве основного заслона для подходящих наёмников.

Новые германские рекруты составили около половины пехоты Майка. Пока что они сами формировали свои отряды под началом заново избранных командиров. Генрих отвечал за общее командование.

Вначале Майк хотел сразу создать объединенную армии, а не отдельные германские подразделения. Но полученный на практике опыт подсказывал, что этот процесс имеет все шансы затянуться. Проблемой вовсе не являлась несовместимость людей или возможность каких-либо конфликтов. Американские и германские солдаты взаимодействовали весьма недурно, как например в случае недавней примечательной стычки в известном кабаке. Тогда несколько германцев и американцев вошли в Клуб "250" и как следует проучили местную публику, наглядно показав доморощенным грантвильским расистам, кто есть кто, и что к чему.

Нет, проблема была чисто военная и очень простая.

Германцы не могли стрелять по-человечески.

Драпануть – это да. Или держать позицию, подобно львам – конечно.

А вот, прицелиться? Поразить цель? Никаких шансов.

Нажать на спусковой крючок? Должно быть вы шутите! Аркебузы не имеют спускового крючка. Только тяжёлый рычаг, который было нужно рывком прижать рукой – после того, как закроешь глаза, чтоб защитить их от вспышки пороха перед носом на полке у запального отверстия.

Генрих и его люди были ветеранами, и их привычки глубоко укоренились. За исключением горстки молодёжи, никто из германцев не был в состоянии приспособиться к винтовкам нового времени. Попытки обучить их попросту приводили лишь к огромному разочарованию с обеих сторон.

Наконец, Майк нашёл выход из положения.

– Оставь их в покое, – сказал он Фрэнку. – Лучше вооружи их охотничьими ружьями, но с пулевыми патронами. Мы используем их для ближнего боя.

Германцы были в экстазе. Они кинулись к ружьям, как медведи на мёд. Дробовики были куда точнее аркебуз, даже после того, как дульные сужения (чоки и получоки) были рассверлены для получения чисто цилиндрических стволов, уверенно переваривающих нормальные пули, а не только дробовые заряды. Однако, в любом случае, германцы не забивали себе голову точностью стрельбы. Они выжили до сих пор только потому, что каждый из них отдельно и все они вместе взятые придерживались Наипервейшего Принципа Мушкетного Боя:

Темп стрельбы. Для германцев это было как завет Моисея.

Темп стрельбы. Победа в бою приходит к тем, кто держит позицию, и чаще палит. Проще некуда.

А нововведенные американцами штыки стали сахарной глазурью на торте. Никому теперь – ни аркебузиру, ни пикенеру – не надо было больше беспокоиться о взаимодействии друг с другом. Каждый из них стал теперь "два в одном".

Помповые ружья с приделанными штыками стали последним аргументом, сделавшим Генриха и его людей верными сторонниками новой власти. Их восторженность чудесными девайсами была столь велика, что даже примирила немцев с невероятными американскими чудачествами. Такими как…

Немецкие солдаты были достаточно осторожны, чтобы откровенно не пялиться на Гейл, пока она и ещё две другие женщины прошли по рядам, выдавая дополнительные пачки с патронами. Также не было заметно, что они хоть как-то выделили Риту, и уж точно без нескромного внимания, пока она готовила свою позицию с радиостанцией. Генрих и его люди при всей своей неотёсанности, довольно давно выучили Наипервейший Принцип Наёмной Армии: Не гадить в окружении крутых парней. Столь возвышенный статус пока что имели все американцы в целом, и каждый американец в отдельности.

Не считая того, что брат Риты был их главнокомандующим. Но что было ещё более важно, важнее некуда – это то, что её муж стоял в их собственных рядах. В центре, в передней линии, как и подобает человеку, выказывающему абсолютную уверенность в своих новых товарищах. Этому человеку, ни один из них, даже самых крупных и самых сильных ветеранов, никогда не рискнул бы бросить вызов. Хоть он ко всему был ещё и добродушным – правда, правда. Не найти более компанейского человека!

И это очень хорошо, учитывая, какой он здоровый – словно гигантский морж, такому поднять лошадь – пара пустяков. Так, по крайней мере, думали его германские товарищи. Когда он сам объяснил, что не вполне дотягивает до стандартов "профессионального футболиста", он собственноручно убил, совершенно того не желая, какие-либо шансы, что американский футбол станет популярным спортом в новом сообществе. В этой новой вселенной, Том Симпсон, а не легендарный Абнер Даблдей, был виноват в поразительной популярности бейсбола. Бейсбол – вот разумный вид спорта, подходящий для людей умеренных габаритов.

Но у Тома Симпсона имелись теперь на счету и другие заслуги. Главное – он не просто заворожил немцев дробовиками, а по-настоящему сплотил германских солдат с американской армией.

Том Симпсон, в первые месяцы после Огненого Кольца, стал чем-то вроде отбившейся от стада овцы. Его преданность политике Майка полностью отдалила его от собственных родителей. Тем не менее создавалось впечатление, что ему совсем нет места и в окружении Майка.

Не то, чтобы Майк совсем не делал Симпсону предложений. Но Том упорно их отклонял. Он наелся кумовством и непотизмом до конца оставшейся жизни. Когда-то Том переживал по поводу своего дилетантизма в бизнесе. Хотя, по правде говоря, знал, что не имеет таких организаторских способностей, как его отец. Но он все же, возможно, благодаря происхождению, имел инстинкты настоящего предпринимателя преодолевать проблемы. Инстинкты, которые были совершенно необходимы в этом незрелом и бурном новом мире, зарождающимся в южной Тюрингии.

Он добровольцем вступил в армию, как только Майк бросил клич. Но и там тоже не нашёл подходящего места. При всех своих размерах и впечатляющих мускулах, Том для всех оставался богатеньким мальчиком из города. Среди своих однополчан, деревенских мальчишек, он тут же прославился как самый худший стрелок из всех, когда-либо встречавшихся. Том был довольно популярной фигурой, поэтому шутки над ним никогда не были злыми, и всё-таки они задевали его за живое.

Наконец, скорее от отчаяния, чем ещё от чего-либо, Том добровольцем присоединился к формирующемуся немецкому отряду. И там, к своему огромному удивлению, он обрёл пристанище, которое давно искал.

Том обладал хваткой в изучении иностранных языков – и вовсе даже не в классе, а среди людей. И что было более важно, гораздо-гораздо важнее, он обнаружил, что имел нужный характер для работы в отряде. Ему нравились немецкие солдаты, а он нравился им. Он был добродушен, невозмутим, дружелюбен и бесстрашен.

По правде говоря, его бесстрашие ещё нужно было проверять в бою, под обстрелом. Но в отряде Генриха не было человека, который бы сомневался в исходе испытания. Страх кроется в голове, а не в пуле или в пике. И поначалу нашлось много людей, пытавшихся запугать Тома в первые недели.

Габариты, чёрт бы их подрал! Габариты – это ещё не всё. Стойкость – это то, что внутри мозгов. В общем, в первые недели после того, как Том вступил в их ряды, самые крутые ветераны Генриха попробовали на прочность его характер.

Ха.

Тому ни разу не пришлось даже поднять руку. Он привык к свирепым запугиваниям на футбольных полях лучших университетов страны. На острие. И был там очень хорош. Его тело не вполне соответствовало стандартам профессионального американского футбола, но сознание подходило идеально.

К моменту начала битвы при Йене, всё уже утряслось. Крутой Том, двужильный Томас, стоял по центру в передней линии, к которой был приписан. Его товарищи, казалось, черпали у него силу и храбрость, глядя на его возвышающуюся там фигуру.

Потому, что именно это, в конце концов, и дает победу в сражениях. Не огонь ружей и не точность стрельбы. А стойкость и храбрость.

Так что, нет нужды говорить, что никто даже не пытался заглядываться на его жену. Но как только женщин увели, настойчиво выгнав наверх, за гребень холма, некоторые дали выход своим настоящим чувствам.

Американцы – идиоты, – бормотал Фердинанд, один из заместителей Генриха. – Вот увидишь, эти глупые сучки начнут визжать как только раздастся первый залп.

Фердинанд мрачно смотрел вверх по склону. Он знал, что большая часть американских солдат расположилась за гребнем.

– И тогда эти безмозглые американцы бросят собственное оружие и потратят всё свое время в попытках успокоить этих баб.

Он перевёл свой взгляд на дорогу. Где-то в полумиле отсюда, Фердинанд мог различить первых вражеских всадников, уже попавших в поле его зрения.

– Вот увидишь, – кисло заключил он, – всё сражение заканчивать будем мы.

Он погладил полированное ложе дробовика в своих руках, находя утешение лишь в его удивительной скорострельности.

Генрих, изучая этих всадников, водил кончиком языка по своим зубам.

– Может быть, – буркнул он. И, опустив бинокль, взглянул вверх, на склон. Там он почти сразу заметил Фрэнка. Две женщины, девочки по сути, стояли рядом с ним. Одну из них Генрих знал – это была родная племянница Фрэнка. За последние несколько месяцев он стал очень дружен с Фрэнком, и Генрих очень хорошо понимал, что опасения Фрэнка совпадают с его собственными. По другую руку от него…

Я признаю, чёртова девчонка умеет стрелять, – сказал ему однажды Фрэнк. Правда, неохотно. Но, учитывая представление Фрэнка о "стрельбе", Генрих понял, какое большое одобрение содержится в этом скупом признании.

Он посмотрел вдаль.

– Может быть, – повторил он. Лёгкая усмешка пробежал по его лицу. – А может быть и нет.

В этот самый момент Джеффф и Ларри возносили собственные восхваления Майку и Фрэнку. Их похвалы вовсе даже не были тихими или скромными. Двое молодых людей только сейчас поняли, зачем Майк разместил большую часть американских бойцов на обратном склоне холма, чуть ниже гребня. Там они оставались в засаде, пока не придет их время.

– Ну, ты даешь, Майк! – воскликнул Ларри.

Майк ткнул пальцем в сторону Фрэнка.

– Ему скажи, а не мне. Это он профи. Я всего лишь следовал его советам.

Поток лести был перенацелен на Джексона.

– Это прямо, как Веллингтон при Саламанке[4], – торжественно продекламировал Джеффф.

– И при Ла-Хайе-Сант[5], – с умным видом поддержал Ларри.

Фрэнк нахмурился.

– Это просто чертов здравый смысл – вот что это такое. Я научился этому трюку у сержанта в Наме. Думаю, тот перенял его у армии Северного Вьетнама. А кто такой, к дьяволу, этот ваш Веллингтон?

Джеффф и Ларри на какое-то мгновение вытаращились на него. Затем, слабым голосом, Джеффф произнёс: – Он тот парень, в честь которого назвали твои любимые резиновые сапоги[6].

Фрэнк был поражён.

– О! – сказал он. – Так это его сапоги. Хороший мужик! Кем бы он ни был.

В этот момент, Гретхен нанесла первый удар по другому врагу. Куда менее явному, но, по ее мнению, куда более опасному.

– Ну хорошо, – сказала Матильда, одна из женщин в хижине. Её голос звучал неуверенно и робко. Она бросила взгляд на четырёх других женщин, которые ютились на убогих лежаках вдоль стен. Две из них были родными сёстрами Матильды, а две другие – двоюродными. Обе её кузины и одна из сестер баюкали детей.

Неуверенность и страх Матильды отчетливо отразились на её лице.

– Я не прошу вас сильно рисковать, – тут же сказала Гретхен. – Ничего такого, чересчур страшного для вас, делать не нужно. Я думаю, утром вы обнаружите, что всё намного проще. После победы в битве, высокопоставленные и могущественные отцы города не смогут так рьяно, как раньше, обвинять кого-либо в колдовстве.

Женщины в хижине, не отрываясь, смотрели на неё. Они были очень испуганы, Гретхен прекрасно это видела. Женщины были напуганы и напряжены с того самого момента, как Гретхен подошла к Матильде и одной из её кузин. Эти две молодые женщины стояли в толпе, наблюдающей за проходящей американской армией. Гретхен выделила их из толпы через минуту после столь впечатляющего отбытия Джефффа. Она руководствовалась скорее инстинктом, чем своим собственным трудным опытом. Да и она хорошо знала, как распознать отчаявшихся женщин, и что более важно – женщин, ещё сохранивших внутренний стержень.

Да, испуганные, да, взвинченные. Но Гретхен знала – её выбор был точен. Женщины всё ещё слушали, как она говорила, без протестов и каких либо попыток выгнать её прочь из этого жалкого жилища в худших трущобах Йены.

Матильда и её обширная семья были частью огромной массы бедных женщин, которых война загнала в тяжёлое положение. Все они были беженцами из Пфальца, нашедшими убежище в Йене. Все взрослые мужчины семьи были убиты либо пропали, кроме калеки – дяди Матильды. Сейчас он мирно спал в соседней лачуге.

Матильда и её привлекательные двоюродные сёстры содержали большую семью, зарабатывая проституцией. Йена хорошо подходила для такого занятия, при столь большой численности молодых студентов, большинство из которых были из немецкой знати и процветающих бюргеров. Но если Йена и стала для них убежищем, один момент был очень рискованным. Женщин такого рода занятия терпели до поры до времени, пока они знали своё место. В течение почти столетия, как началась безумная охота на ведьм, несчастные существа, такие как они, становились первыми, кого обвиняли в колдовстве. Обвинение было практически невозможно опровергнуть, даже если местная знать соглашалась выслушать слова в защиту невиновности, чего она чаще всего делать не желала.

– Поверьте мне, – заявила Гретхен. – После сегодняшнего, знать станет куда менее самоуверенной.

– Ты точно знаешь? – спросила у неё одна из сестёр. Её голос при всей неуверенности сохранял след надежды.

Ответом ей стало только движение глаз Гретхен. Но этого оказалось достаточно. Несмотря на все их страхи, женщины в лачуге были просто покорены ею. Хотя чувствовали, что она такая, же как они. Но женщина казалась такой… такой…

Надёжной. Уверенной. Уравновешенной.

Сильной. Они никогда ранее не видели такую женщину. Ни разу. Только не среди себе подобных…

– Хорошо, – снова сказала Матильда. На этот раз слова звучали твёрже. – Мы будем делать то, что ты скажешь, Гретхен. И начнём здесь, у нас. Есть ещё кое-кто, кому мы можем сказать. – Матильда глянула на своих родственниц. – Аннелора, я думаю. И Мария.

Одна из сестёр кивнула. Двоюродная сестра Матильды Инга, тоже проститутка, улыбнулась. Она заговорила быстро и горячо, как будто прорвало плотину.

– Студентов будет легко привлечь. По крайней мере, я знаю сразу трёх! Иоахим, Фриц и Курт, особенно Иоахим. Он вообще замечательный, и всегда любит поговорить со мной после всего. Он много думает о политике, я знаю. Хотя и не могу повторить половину из того, что он произносит. Надеюсь, он не обнищает так быстро, что не сможет приходить почаще.

Матильда несколько грубо засмеялась.

– Он и так приходит достаточно часто, девочка! И только тупая шлюха может позволить своему клиенту задолжать ей деньги!

Инга вспыхнула.

– Он мне нравится, – упрямо произнесла она. – Что такого, если он не может всегда платить вовремя? Он никогда не обманывал меня. И всегда отдаёт, что задолжал – всякий раз, когда родители высылают ему деньги.

Матильда не стала нажимать дальше. На самом деле, ей и самой нравился Иоахим. Но упоминание его имени затронуло ещё одно обговаривавшееся дело.

Для студентов будет легко сделать что нужно, как ты это называла?

– Комитеты Переписки, – сказала Гретхен.

– Да. Для них это легко. Но для нас? Инга здесь единственная, кто может написать своё имя.

Гретхен осмотрела женщин сидящих в комнате.

– Вы все неграмотные?

Пять голов кивнули в ответ.

Гретхен распрямилась. Поскольку она заняла единственный в лачуге стул, то практически возвышалась над остальными. Её рост, формы и поза, казалось, превратили Гретхен в подобие Весты, богини домашнего очага.

– Значит, вот что мы начнём менять в первую очередь.

Её глаза остановились на самой юной женщине. На девочке, в самом деле. Её звали Гертруда, и это была самая юная сестра Матильды. При обычных обстоятельствах, она стала бы проституткой ещё до наступления следующего своего дня рождения.

Но обстоятельства изменились. Семья была взята под защиту богиней домашнего очага, и та огласила своё первое распоряжение.

– Гертруда сопроводит меня обратно в Грантвилль. Мы поместим её в школу.

Никто не возразил. Первый Комитет Переписки по-прежнему был испуган, неуверен, и только нащупывал ясность и понимание. Но их робкие пальцы уже смогли ощутить первое прикосновение надежды. И, кроме того, женщины этого сорта не станут спорить с богиней. Даже если богиня говорит на их языке. Уж точно, не с такой богиней.

Матильда прокашлялась.

– Ты скажешь студентам, а потом мы…

Она порылась в памяти, вспоминая непривычный термин: – организуем встречу?

Гретхен улыбнулась.

– Я? Вздор! Ладно, по крайней мере, не одна я. – Она фыркнула. – Глупые мальчишки. Они будут думать только о том, какая я голая, и ни о чём больше…

Тихий смех наполнил хижину. Гретхен улыбнулась снова, еще шире, но более прохладно. – Нет, нет. Я, конечно, пойду. Но с собой приведу мужа. Лучше так. Он умный. Без его подсказок, мне не стать убедительной при всём желании. Студенты поймут его лучше.

Глаза Инги широко распахнулись.

– Я видела его, когда он привез тебя в город. О! – Она хихикнула. – Как они его испугаются.

В этот момент на душе у Гретхен потеплело. Она обязательно расскажет Джефффу про это высказывание. Ему будет приятно, даже очень. Ей нравилось делать приятное своему мужу, даже если дело касалось мужской глупости.

Но внешне она этого не показала. Её глаза были холодными и суровыми.

– Да, у нас получится. Зер гут.

Глава 39

Майк опустился на землю рядом с Джулией Симс. Племянница Фрэнка, скрестив ноги сидела у маленького деревца на гребне холма в нескольких ярдах от вершины. Что это было за дерево, Майк не знал. Какая то разновидность вяза, как ему показалось. Осень еще не окрасила листву в свои тона. Джулия прислонила ствол винтовки к плечу, поставив приклад между колен. Винтовка была Ремингтон модели 700, стрелявшая пулями 308 калибра с прицелом ART-2. Ствол, конечно, был калибром побольше, чем в XXI веке использовали в биатлоне, однако именно это ружье Джулия предпочитала брать на охоту. Отец купил ей его три года назад.

За ней сидела Карен Тайлер, помогавшая ей вести наблюдение. Карен привстала на колени. С ее шеи свешивался бинокль, однако изучала она приближающихся наемников в прицел M49. Сей дорогой оптический прибор был пожертвован Фрэнком Джексоном на алтарь биатлонистских амбиций Джулии, заодно с ее лыжами. Несмотря на ворчание Фрэнка Майк знал, что тот обожал свою племянницу не меньше, чем любого из своих сыновей.

– Ты все еще уверена, насчет этого вот? – спросил Майк. Он говорил очень тихо. Так, чтобы только Джулия могла его слышать.

Губы Джулии зашевелились, но взгляд она с пейзажа под гребнем не сводила.

– Что? Ты собираешься читать мне лекции?

Майк сдержанно помотал головой.

– Посмотри на меня, Джулия.

При всей мягкости его тона слова звучали как команда. Джулия повернула лицо к нему. Как всегда, Майк был поражен соответствием ее внешности классическому образу "провинциальной американской девушки". Персиковая кожа, пушистые каштановые волосы, голубые глаза, открытое лицо, вздернутый нос. Никто, разве что влюбленный в нее, не назвал был Джулию Симс красавицей. Просто симпатичная девушка.

Майк кивнул на Карен, изучавшую в бинокль окружающую местность, как ее учил Джеймс Николс.

– Используйте бинокль для осмотра местности и определения координат цели.

Он мог видеть маленький ноутбук на ее коленях, в который Карен небрежно вносила координаты цели и направление ветра. Страница с данными целей была полна. На второй странице было всего два слова – ветра нет.

– Джулии, это не стрельба по мишеням. И не охота на оленей. Это работа снайпера. Прошедшие несколько недель Джеймс тренировал вас так же, как его тренировали в морской пехоте, когда он записался в школу снайперов.

Джулия ничего не ответила. Ее лицо выражения не изменило.

– Ты когда-нибудь задумывалась, почему он не закончил обучение? – мягко спросил Майк.

Никакой реакции. Майк вздохнул.

– Он сказал мне, и, готов поспорить, сказал тебе. Он считал, что быть крутым парнем и хорошим стрелком достаточно, чтобы стать снайпером. Но это оказалось не так. Он уверен, что ты это поняла. И ты можешь бросить это дело в любой момент, без всяких последствий.

Никакой реакции.

– Когда он, наконец, понял это, то сразу завязал. У него не тот характер. И я знаю, что я тоже не смог бы. Один выстрел, один труп – а ты ведь убиваешь людей, а не животных. Людей, лица которых ты можешь видеть.

Наконец, хоть какое-то выражение проступило на юном, почти ангельском личике Джулии. Но Майк не мог понять, что же именно оно выражает. Сарказм? Да нет, скорее черный юмор.

– А дядя Фрэнк не рассказывал тебе историю, – спросила она, – о том, как я впервые отправилась на охоту? И как я ревела, когда подстрелила своего первого оленя?

Майк кивнул. Лицо Джулии почти перекосилось.

– Знаешь почему? Олень был так красив! И он не сделал мне ничего дурного.

Джулия повернула голову к наблюдательнице – девчонке не старше ее самой. Еще одной недавней выпускнице средней школы. Потоньше Джулии, но в остальном похожей на нее, как две горошины из одного стручка.

– Эй, Карен, тебе эти парни кажутся симпатичными?

Карен переместила жвачку в угол рта:

– Не-а. Похотливые уродливые ублюдки. Хочешь – глянь сама. Похожи скорее на диких псов, чем на маленьких симпатичных оленей.

Джулия оскалилась. Такое дикое выражение на лице подростка – парня или девчонки – свидетельствовало о многом.

– Вот-вот. Эй, Карен, как ты думаешь, что они с нами сделают, если мы попадем к ним в руки?

Карен вернулась к пережевыванию своей жвачки. Ее слова прозвучали невнятно.

– Даже думать об этом не хочу! Но одну вещь я тебе скажу. Вряд ли они попытаются добром умаслить нас на заднем сиденье тачки.

Улыбка исчезла с лица Джулии; Но ее тень все еще проглядывала в ее глазах. Она пристально посмотрела на Майка.

– Вот и вся проблема с участием мужиков в бою, – величаво сказала она. – Вы, ребята, слишком эмоционально на все реагируете!

Майк усмехнулся:

– Ладно, Джулия, хватит. Я просто проверял тебя.

– Да все в порядке, Майк. Я тоже тебя люблю. Ты только скажи, и я начну отстрел этих ублюдков.

Майк слегка покачал головой. Жест был довольно-таки печальным. Он поднялся на ноги.

– На какой они сейчас дистанции, Карен? Где то шестьсот ярдов?

– Почти так, – последовал ответ. – Передовые всадники чуть ближе. Перекресток где-то в пятистах пятидесяти ярдах, а они уже почти там.

– Вы с поправками определились?

Обе девушки кивнули.

– Ладно. Я хочу обождать немного. Не хотелось бы их спугнуть до того, как шотландцы их обойдут. Желательно, чтобы эти вояки сдались, а не удрали и напали на другой город.

Майк повернул голову и посмотрел на Маккея. Тот стоял где то в пятнадцати ярдах, рядом с Фрэнком Джексоном. Майк попросил шотландского командира остаться с ним в качестве советника, и Маккей с готовностью согласился. На самом деле, даже с большей радостью, чем Майк ожидал. Майк приписывал эту готовность Маккея остаться – в его помощнике, Ленноксе… Но теперь, видя, как шотландец глядел на Джулию, он понял, что у Маккей был собственный резон.

Майк сдержал улыбку. Он заметил, как Маккей, немного ранее, старался не пялиться на Джулию в ее костюме чирлидерши. Шотландец старался выглядеть невозмутимым, невзирая на голые ноги и атлетические формы Джулии. Майк нашел забавным, что при виде Джулии в мешковатом охотничьем костюме, Маккей проявлял свое джентльменское воспитание гораздо невнятнее. Шотландец теперь выглядел совершенно очарованным девушкой. Майк откашлялся:

– Послушай-ка, Алекс?

Вздрогнув, Маккей вскинул взгляд от Джулии:

– Да?

Майк указал на все еще далекую толпу наемников.

– Как близко они должны подойти? Чтобы Леннокс мог окружить их, прежде чем они смогут кинуться в бегство?

Маккей, при всей своей молодости, был опытным кавалерийским офицером. Ему понадобилось не более нескольких секунд, чтобы оценить текущую обстановку.

– Четыреста ярдов, – последовал уверенный ответ. – После того, как все они пройдут перекресток… Это будет самое то.

Майк повернулся к Карен и Джулии. Карен кивнула. Джулия же совсем не обращала на него внимания. Она в это время как-то странно смотрела на Маккея. Затем, быстро отвернулась и вскинула свою винтовку. На ее щеках вроде как появился легкий румянец.

Майк вернулся к вершине хребта, где стояли Фрэнк и Маккей. Фрэнк изучал наемников, внизу на равнине, через собственный бинокль. Когда Майк приблизился к ним, Фрэнк заметил небрежно, как будто комментируя погоду: – У нее есть парень, ты знаешь?

Цвет лица Маккея никак не изменился.

Майк улыбнулся. Что-то раньше Фрэнк о нем не часто вспоминал. Джексон не отнимал бинокля от глаз.

– Сопля дешевая, по моему мнению. Думает, что раз был капитаном футбольной команды средней школы, то и в будущем будет большой шишкой. А на самом деле, скорее всего, будет следующее тридцать лет заворачивать гамбургеры. Фрэнк оторвался от окуляров. Его лицо было совершенно невыразительным.

– Скорее бы увидеть, как она заинтересуется стоящим мужиком, а не очередным смазливым королем бала на встрече выпускников.

Тишина. Глаза Маккей были прикованы к наемникам, как будто он никогда не видел вражеских солдат раньше. Его губы были плотно сжаты.

Фрэнк взглянул на него.

– Тебя беспокоят зубы? Почему бы тебе не посетить городского стоматолога? Это будет больно, конечно, ведь у него не очень-то хорошо с наркозом. Но я уверен, что он сможет исправить их.

Лицо Маккея потемнело. Майк знал, что зубы шотландца заставляли того нервничать в присутствии американок. Для этого времени и возраста зубы Алекса были в неплохом состоянии. Но по американским меркам, они были чем-то вроде бельма на глазу.

Озабоченный Маккей перешел на диалект своей юности:

– Посещали мысли о том, – пробормотал он. – А боль и в голову не брал.

Последнее утверждение было несомненным. Майк не сомневался в этом ни на мгновение. Мужчины этого времени, вроде Маккея, в восприятии боли были гораздо дальше от стандартов американцев, чем в вопросах состояния зубов. Для такого человека, как Маккей "анестезия" означала полбутылки вина, чтобы снизить "удовольствие" от ее получения.

Майк видел, как за губами Маккея его язык прошелся по зубам.

– Мучение не боль. Мучение счет. Я не знать, позволять ли мой карман.

Фрэнк слабо фыркнул, вернее даже засопел.

– Черт, да не беспокойся ты об этом, Алекс. С твоим кредитом все будет нормально.

– Кредит? – Глаза Маккея расширились. – Кредит? Я не знать такой!

– Зато я знаю, – заявил Франк. – Мой шурин, Генри Симс – дипломированный стоматолог. – Джексон кивнул в сторону снайперши. – Отец Джулии, так уж вышло. И он думает о маленьком старом гавнюке Чипе не лучше моего. Вот так-то.

Бинокль вернулся к глазам.

– Так почему бы тебе не сходить с ним повидаться?

– Хорошая мысль, – согласился Майк. Он дружески похлопал Маккея по плечу. – Да что там, превосходная.

Когда Гретхен уже собралась уходить, в хижину ворвался мальчик. Она узнала в нем одного из двух младших братьев Матильды.

– Там снаружи Макс Юнгерс! – яростно прошипел мальчик. Он присел. Его лицо выражало явное опасение и беспокойство. Гретхен видела, с каким трудом он себя сдерживал.

Ее взгляд обратился к Матильде. Лицо Матильды было омрачилось.

– Вот дерьмо, а я-то уже думала, что он решил оставить нас в покое!

– Кто такой Макс Юнгерс? – спокойно спросила Гретхен.

Вопрос прозвучал во внезапно возникшей тишине.

– Местный крутой парень. Хулиган. Урка. Вор-карманник. Набивается в сутенеры.

– Как всегда, – пробормотала она. – Он к вам уже приставал?

Женщины кивнули. Младший брат Матильды смотрел на нее с широко распахнутыми глазами.

– Я полагаю… – пропищал он. Затем, прочистив горло: – Я думаю, что он здесь не для этого. – Мальчик колебался, как будто смущенный. – Я думаю, что он…

Гретхен внезапно хихикнула. В этом звуке было столько же юмора, сколько его можно обнаружить в лезвии бритвы.

– Он здесь из-за меня?

Мальчик кивнул. Жест был быстрым и испуганным.

Гретхен встала с кресла.

– Ну, вот что. Пойду-ка я потолкую с ним. Раз он проделал такой путь, чтобы повидаться со мной.

И тут же вышла из лачуги. Женщин смотрел ей вслед, раскрыв рты. Еще пару мгновений они сидели на корточках, прежде чем осознали, что происходит. Маленькой толпой они бросились к дверям посмотреть на дальнейшее.

Точно, Макс Юнгерс. Он, похоже, прятался в углу. Теперь же, увидев Гретхен, спускающуюся вниз по узкой улочке, он улыбнулся и зашагал к ней по булыжникам мостовой. Его рука небрежно лежала на рукояти кортика, засунутого в ножны у пояса.

– Вот дерьмо! – воскликнула Матильда. – Теперь не избежать неприятностей!

Ее двоюродная сестра Инга печально кивнула.

– Очень плохо. Мне так понравилась Гретхен.

Матильда насмешливо посмотрела на нее.

– Ты свихнулась? Неужели еще ничего не поняла?

– Четыреста ярдов! – подала голос Карен. Прежде, чем прозвучало последнее слово "Ремингтон" Джулии выстрелил. Менее чем через секунду, самый пышно разукрашенный наемник, очевидно считавший себя командиром, был выбит из седла. Джулия использовала свои спортивные боеприпасы. Пуля "бот-тейл", с цилиндро-конической хвостовой частью, в 173 грана[7], как кулаком прошибла круглую дырку в грудной части кирасы и вынесла через заднюю пластину добрый кусок его сердца.

Джулия не считалась особенно высокой среди американских девушек – всего пять с половиной футов, но весила она сто сорок фунтов. Стройность ее несколько коренастой фигуры была целиком обусловлена рельефной мускулатурой. Она выдержала отдачу без проблем. И быстрым, отработанным движением, вставила следующий патрон в патронник.

– Координаты цели шесть! – продолжала Карен. – Триста пятьдесят ярдов! Шляпа с зеленым пером.

Джулия стояла, полностью расслабившись. На этом расстоянии она не волновалась по поводу меткости. Ей понадобилось не более трех секунд, чтобы поймать следующую цель в прицел.

Бах! Голова под шляпой с зелеными перьями разлетелась брызгами крови и мозга. Всадник боком выпал из седла.

– Да ё…, – вскрикнула Джулия. – Смазала!

Глаза Маккея превратились в блюдца. Майк и сам был удивлен и даже, можно сказать, потрясен.

– Она целилась в то, что Джеймс называет "треугольник снайпера", – показав глазами на грудь, пояснил он. А этот выстрел пошел немного выше.

Карен:

– Координаты три. Опять триста пятьдесят. Большая старая потрепанная шляпа!

Бах! Кавалериста выбило из седла на круп коня. Красное пятно появилось на ткани его камзола, чуть выше пряжки пояса. Сзади него гораздо более сильный поток крови лился по хвосту его коня.

– Дерьмо! – взвизгнула Джулия. Она вставила еще один патрон в патронник. Жест был сердитым и выдавал явное расстройство. Ее дядя поспешил к ней. В отдалении, Майк мог видеть кавалериста, схватившегося за живот. Ноги бесполезно болтались, даже не пытаясь удержать того на лошади. Майк понял, что его позвоночник был перебит. Секундой позже, всадник сверзился с лошади, рухнув на землю мешком.

– Пять колец на шесть часов, – сказал Майк тихо. – Теперь немного ушла вниз. Он взглянул на Маккея. Шотландец с широко раскрытыми глазами пялился на Джулию.

Фрэнк сейчас уже был рядом с ней. Карен стала было называть еще одну цель, но Фрэнк отмахнулся от нее рукой. Положив руку на плечо Джулии, Фрэнк, что-то быстро говорил на ухо племяннице.

Майк еле-еле слышал слова.

– Успокойся, детка. Это просто охотничья лихорадка, вот и все. Ублюдков ты завалила.

– С направлением у тебя нормально, дело только в вертикали. Это легко поправить. Просто успокой дыхание, вот и все.

Джулия расслабилась и глубоко вздохнула. Еще и еще. Она благодарно улыбнулась дяде… Фрэнк тоже кратко улыбнулся в ответ и тут же яростно нахмурился:

– И не дай Бог, услышу еще раз такие выражения, молодая леди!

Он погрозил пальцем.

– Кто это учит? – парировала Джулия. – Известный матершинник Фрэнк? Ха!

Весело, теперь уже с улыбкой до ушей, Джули посмотрела на Карен.

– Давай!

Карен работала четко.

– Координата один! Четыреста ярдов! Толстяк!

Бах! Грузный командир лишился фунта мяса прямо напротив сердца. Выстрел был безукоризненным.

И дальше в том же духе. Бах! Бах! Вповалку. Вповалку.

Пока Джулия давала отдохнуть плечу, Фрэнк перезарядил для нее. Она вернулась к делу через считанные секунды.

Бах! Бах! Бах! Бах!

– Оу, так и есть, она настоящая Королева Сердец, – прошептал Маккей.

Когда Гретхен была уже в пятнадцати ярдах от Юнгерса, она остановилась. Он тоже, весело кося на нее взглядом. Он демонстративно снял руку с эфеса кортика и встал, уперев руки в бока.

– Ну, девчушка – мне кажется…

– Ты ведь видел моего мужа? – перебила его Гретхен. Юнгерс замолчал. Какое-то мгновение его лицо оставалось неподвижным. Затем, так же быстро, хитрый взгляд вернулся. И стал даже более насмешливым.

– Такой большой и толстый? Не волнуйся о нем.

– Действительно, чего это я, – согласилась Гретхен. Она кивнула и улыбнулась. Улыбка была очень тонкой. Как лезвие бритвы.

– Он-то точно попытался бы договориться с тобой. Вот почему я его так люблю.

Гретхен полезла в лиф и достала девятимиллиметровый пистолет. Движение было легким и плавным. Таким же движением она взвела затвор. Затем слегка присела и приготовилась стрелять, взяв пистолет двумя руками. Гретхен провела много часов на полигоне в течении последних недель, обучаясь у Дэна Фроста. Глаза Юнгерса расширились. Но он и не подумал достать кортик. Он так и не понял, что из себя представляет пистолет, пока не раздался первый выстрел. Который и разнес его мозжечок вместе с зубами, так что мысль его была очень краткой.

Гретхен подошла на четыре шага к лежавшему на улице телу и еще раз выстрелила. Эта пуля попала в сердце. В этом не было никакой нужды, но Дэн учил ее контрольному выстрелу в туловище.

– Никакой стрельбы в голову, если они без брони, – снова и снова повторял он.

Гретхен чувствовала себя немного виноватой. Но она просто не смогла сопротивляться желанию стереть эту хитрую ухмылку.

К этому моменту наемники превратились в беспорядочно орущую и размахивающую руками толпу. Их пики, как иголки дикобраза, ощетинились во всех направлениях. Десятки аркебуз палили наугад, выбивая окружающий кустарник.

– Будь я проклят, – прошептал Майк. – Они даже не понимают, что именно их убивает!

– На такой дистанции? – задохнулся Маккей. – Они и помыслить о таком не могут.

Командир шотланцев резко затряс головой. Он, наконец, смог оторвать взгляд от Джулии и посмотреть вниз по склону сзади него. Далеко внизу, обернувшись, Леннокс смотрел в его сторону в ожидании команды.

Алекс стащил шляпу и помахал ей. Леннокс пришпорил коня и пустил вскачь, ревом выкрикивая команды. В течении тридцати секунд шотландская кавалерия обогнула восточную оконечность небольшой гряды, стремясь окружить наемников у перекрестка.

За эти тридцать секунд Джулия вырвала дополнительно еще три сердца. Потом последовала пауза. Наемники, наконец-то, осознали, что целью были только командиры кавалерии. Все, кто еще был в седлах, тут же выскочили из них. Большинство людей с надетыми пышными головными уборами отбросили их прочь, как клубок змей.

Майк слышал, как Карен бормочет:

– Придется бить их наугад. Хорошо. Координата три. Цель произвольная…

– Отбой! – крикнул Майк. – Джулия, отбой! Этого достаточно!

Он поднял бинокль. Наемников и их обозников окружили и согнали в грубо очерченный круг. Бойня с дальней дистанции, устроенная Джулией, совершенно их перепугала. Они решили, что подверглись обстрелу соседей-стрелков и приготовились стрелять в любом направлении, как только враг будет замечен.

К тому времени, как они увидели кавалерию шотландцев, огибающую хребет, было уже слишком поздно, чтобы даже думать о бегстве. Большинство из них были пешими, а кавалеристы так больше и не решились подняться снова в седло.

Майк повернулся. Гейл стояла рядом, подавая ему рацию.

– Хорошо, – сказал он в микрофон, – БТР выдвигаться наверх. Помните, ребята, я хочу их сдачи, а не уничтожения. Так что начните с громкоговорителей.

Внизу с ревом ожил двигатель БТР. Услышав знакомый звук позади, Генрих и его люди немедленно очистили путь вниз посреди дороги. Через несколько секунд БТР двинулся через проход. Один из германцев в микрофон уже выкрикивал условия капитуляции.

– Вы окружены. Сложите оружие. Все безоружные получат крышу над головой. Ваши женщины и имущество останутся неприкосновенны. Сложите оружие. Вам будут предложены новые условия вербовки. Хорошая оплата, пища и кров. Только для безоружных. Сложите оружие, Вам дадут крышу над головой. Еще и еще, снова и снова. К тому времени, как БТР достиг наемников в сотне ярдов от хребта, многие из них уже начали бросать пики и огнестрельное оружие. На севере, шотландцы закончили окружение и пустились рысью вперед. Теперь, уже торопливо, все наемники начали разоружаться.

– Сочетание старого и нового, – размышлял Майк. Смена воюющей стороны была обычной практикой в это время для сдавшихся солдат… Даже подкрепленная таким волшебством, как БТР и винтовки, которые могут безошибочно бить за четверть мили.

– Старое и новое.

Он повернулся к Маккею, но увидел, что мыслями шотландец был где-то в другом месте.

– Господь наш на небесах, – шептал Алекс. – Я бывал где-то… Скажем, шесть сражений. И никогда не убивал стольких людей. Даже если сложить всех вместе взятых, за всю мою жизнь.

Майк проследил за его взглядом. Джулия стояла, опершись спиной о дерево. Рядом с прислоненной винтовкой. Она смотрела на врагов, скрестив руки на груди. Ее лицо было бледным, как полотно. Фрэнк положил руку ей на плечо и слегка сжал. Джулия оторвала одну руку от груди, положив ее поверх дядиной. И все это молча.

– Что, молодой человек, сможешь справиться с такой? – тихо спросил Майк.

Маккей не отводил взгляда. Его язык, как недавно, прокатился по зубам, за сжатыми губами.

– Так где, говоришь, этот стоматолог со своей работой? – спросил он.

– Я приведу тебя туда сам. – Майк улыбнулся. – А по пути, не стану забивать тебе и себе голову разговорами о достоинствах ее бойфренда, как Фрэнк или Генри.

– Не избежать неприятностей, – пробормотала Матильда. Она уже стояла рядом с Гретхен, в десяти футах от тела Юнгерса. Матильда дернула Гретхен за рукав.

– Пошли, он всего лишь грязь. Если нас здесь не будет, когда придет стража, они ничего не заподозрят. Обычное уличное убийство.

Гретхен повернула голову. Ее глаза немного расширились.

– О, но я-то как раз хочу, чтобы они знали, – был ее ответ. И она отказывалась двигаться с места несмотря на все просьбы Матильды.

– А может быть, и нет, – заключил Генрих. Он улыбнулся Фердинанду. – Что теперь скажешь, мудрец? В твоей жизни был когда-нибудь настолько легкий бой?

Генрих развел руками и посмотрел вниз, осматривая себя: – Смотри-ка! Даже не пылинки. Не говоря уже о крови и кишках.

Фердинанд пристально смотрел на него. Минуту или две. Затем он поднял голову и посмотрел на девушку, которая стояла у небольшого дерева на вершине холма. Он глубоко вздохнул.

– Ах… Ничего не могу сказать, кроме "Ах!"

Он потер бок. Даже под плотной тканью, Фердинанд чувствовал ребристую ткань старых рубцов. Это сделала пика много лет назад, где-то в Чехии.

Вдруг он стащил шлем с головы и высоко его поднял.

– Джу-ли-я! – вскричал он. – Пусть слышит нас Джу-ли-я!

Приветствие было поддержано сразу всеми мужчинами в германском контингенте. Почти двести шлемов были высоко подняты, многие на штыках.

– Джу-ли-я! Джу-ли-я! Джу-ли-я!

Стражники, из которых состояли силы правопорядка Йены, вились вокруг Гретхен, как пескари возле акулы. Начальник стражи семенил сбоку от нее, стараясь успеть за ее широкими шагами. Он протестующее размахивал руками.

– Должно быть расследование! – воскликнул он. – Расследование!

– Непременно! – громыхнула Гретхен. – Мой муж тоже будет на этом настаивать!

Она улыбнулась низенькому толстенькому начальнику.

– Вы возможно помните его? Такой крупный мужчина на мотоцикле? С дробовиком?

Начальник его и в самом деле видел. И как бы там ни было, он догадался о смысле странных терминов "мотоцикл" и "дробовик".

– Коротенькое расследование, – пробормотал он. – Чисто формальное.

– Вот уж нет! – опять громыхнула Гретхен. – Мой муж будет настаивать на противоположном!

Она опять улыбнулась:

– И конечно же, я должна выполнять его любые повеления.

Наконец-то, на лице Джулии проступили эмоции. Она слегка покраснела от смущения, услышав несущееся снизу восхваления с густым германским акцентом. Затем покраснела вконец. Американские солдаты уже поднимались на хребет, тоже скандируя:

– Джу-ли-я! Джу-ли-я!

Фрэнку удалось одновременно и вздохнуть и улыбнуться.

– Ну что, племянница? Что ты чувствуешь, когда приветствуют тебя, а не ты возглавляешь приветствия?

– Отлично себя чувствую, – немедленно последовал ответ. Теперь Джулия просто улыбалась. Но после того, как она увидела одно лицо, среди поднимавшихся по склону, улыбка исчезла.

– Ох, черт возьми, – проворчала она. – Этого я и боялась. Чип снова дуется.

Фрэнк посмотрел в ту сторону.

– В этом деле он хорош. Я давно заметил.

Джулия бросила на него подозрительный взгляд:

– Ты что, критикуешь моего парня, дядя Фрэнк?

– Я? Упаси меня Боже! У меня слишком много здравого смысла, чтобы указывать барышням, с каким мужчиной ей следует водиться.

Подозрительность сменилась озорной быстрой ухмылкой.

– Да в задницу божьи указания.

Джулия вздохнула.

– Черт, я начинаю думать, что ничего не понимаю. Возможно, я слишком мало знаю Чипа. Да он и слишком молод для меня. Совсем еще незрелый. Как ты считаешь, а, дядя Фрэнк?

– Не мне об этом говорить, – был ответ. – Не мне.

– Упаси Бог, – согласилась Джулия. – Упаси Бог.

Когда муж Гретхен вернулся в Йену, во главе торжествующей американской армии, на своем мотоцикле вместе со своими друзьями, он вовсе не требовал полного расследования обстоятельств смерти Макса Юнгерса от рук своей жены.

Вовсе нет. Он всего лишь потребовал, чтобы виноватая часть Йены была превращена в руины. И предлагал сделать это сам, насколько мог интерпретировать его рычание начальник стражи. И его друзья, по-видимому, поддерживали его в этом.

Так же заявили американцы ехавшие в этих удивительных БТР. Так же заявили и американцы, марширующие вместе с тысячами захваченных пленных и их обозниками.

Так же заявили и шотландские кавалеристы – с тем лишь единственным дополнением, что лучше будет выглядеть вся Йена в виде груды камней и обугленных бревен.

Ни у начальника стражи, ни у нотаблей города, поспешно собравшихся к этому моменту, не было трудностей при понимании слов шотландцев. Акцент шотландцев был тяжел, но в целом, их знание германского языка было превосходным. И даже небольшое непонимание, возможное возникнуть, было немедленно устранено германским контингентом американской армии, добавившим свои веселые рекомендации. Большинство из которых были связаны со столь ужасными подробностями, что только закаленные в грабежах наемники могли произнести такое вслух.

К счастью, Danke Gott – благодаря богу! Командир американцев был менее кровожадным и вспыльчивым человеком. Слегка.

– Плохо, – бормотал Майк сердито. – Очень плохо! – Он посмотрел на толпу испуганных нотаблей. – Одна из наших женщин подверглась насильственному приставанию за всего лишь несколько часов пребывания в этом городе? И всего лишь при посещении старых друзей и дальних родственников?

Он прорычал.

– Очень плохо! – Затем, явно сдерживая ярость: – Но, без сомнения, сам город не несет тут ответственности.

Генрих перевел. Небольшое море голов, кивая, радостно встретили последнюю фразу. Майк добавил сквозь зубы, буркнув Генриху: – Переводить точно!

Затем, нотаблям: – Этот негодяй, по имени Юнгерс – у него есть друзья? Сообщники?

Нотабли торопливо предложили жертвенных ягнят. Были названы имена. Упомянуты лица.

Таверна особо сомнительной репутации была подробно описана, включая ее точное местонахождение, Озвучены предложения помощи в ее локализации, точно изображен путь, по которому и прогрохотал затем БТР по узким улицам в сопровождении около сотни американских солдат. Огромный, и до зубов вооруженный муж, остался, в окружении нескольких сотен одинаково свирепого вида друзей и товарищей. К счастью отцов города, он, оказался занят утешением своей робкой, дрожащей и ужасно расстроенной жены. Так, по крайней мере, нотабли истолковали пожатие плеч и вздымающуюся грудь молодой красивой женщины. А широкая улыбка мужа, конечно, была не больше, чем попыткой успокоить нервы жены.

К тому времени, как БТР достиг пункта назначения, таверна уже давно опустела. Там не осталось даже ее владельца.

Что ж, те сделали мудрый выбор. Американцы в БТР продемонстрировали прекрасное действие огневой мощи. Большая толпа граждан Йены, наблюдавшая за всем происходившим, была впечатлена. И пополнила свое военное образование. Гнусная репутация таверны был заслуженной. Так что невероятно быстрый ружейный огонь, которые выбил все окна и покрыл выбинами мягкий камень стен, был встречен бурными одобрительными возгласами. Мина "клеймор", выпущенная с лобовой брони БТР и разнесшая тяжелую деревянную дверь в щепки, вообще вызвала бурные овации. А самодельные гранаты, заброшенные внутрь и превратившие таверну в груду обломков из дерева и стекла приветствовались радостным визгом, а некоторые, так даже и танцами на улице.

Когда все было кончено, ко всем вернулось хорошее настроение. Как к нотаблям, так и к американцам. Поэтому неудивительно, что верхушка города и сильные мира сего быстро приняли новое предложение Майка. Такие необходимые дополнения к торговле и коммерции! Возможными, да что там, решенными, стали обмен знаниями и объединения типографий – и, конечно же, теперь, когда они призадумались об этом, возможно стало близкое объединение усилий для защиты всех граждан против разрушительного действия предстоящей зимы. В голову американского лидера пришла высказанная им мысль, что, может быть, Йена сможет принять и помощь в патрулировании улиц и удержании хулиганских элементов под контролем.

Чудесато! Wunderbar!

Когда они собрались уезжать из города, один из, теперь уже подобострастных, йенских нотаблей набрался смелости задать Майку вопрос. Генрих перевел.

Майк посмотрел на флаг, на БТРе. Это была модификация американского флага. Тринадцать красно-белых полос. Но голубое поле в углу содержало только одну звезду. Слишком маленькую, для всего расположенного в верхнем левом углу пространства.

– Мы называем себя Соединенные Штаты, – пояснил он. Нотабль обменялся парой слов с Генрихом, убедившись, что и тот не понял множественного числа. После чего опять задал вопрос.

– О, есть только одно государство. На данный момент. – Майк указал на одну звезду. – Это Грантвилль, и его окрестности.

Он улыбнулся нотаблю:

– Мы ожидаем, что добавятся и другие. Я думаю, Баденбург с округой присоединятся к нам в ближайшее время. Во всяком случае, надеюсь на это!

Он опять указал на флаг.

– Тогда будет две звезды.

И снова с сияющей улыбкой:

– Понятно и логично, правда ведь?

Он оставил нотабля глазеющим на флаг и медленно удалился прочь.

Глава 40

Когда они прибыли обратно в Грантвилль, городок гудел от слухов. Так же, как Баденбург и окрестности.

Только что тут проследовала огромная армия. Шведы Густава Адольфа, промчавшиеся, словно ветер.

– Он прошел прямо через Тюрингию, – объяснила Майклу и Алексу Ребекка. Она ждала их около школы, где вот-вот должно было начаться заседание чрезвычайной комиссии. – И без боя захватил Эрфурт 2-го октября. Этот город является владением Майнцского курфюрста, вообще-то.

– Похоже, больше не является, – размышлял Майк вслух. Он взволнованно нахмурился. – Меня тревожит, что нас вот так вот могут поймать врасплох, как сейчас. Сильно тревожит. Тут я дал маху. Большая часть нашей армии была вне города. И если бы…

Маккей прервал его.

– А что ты еще мог сделать, Майкл? С наемниками, надвигающимися на Йену, нужно было разобраться. Поступить иначе мы не могли.

Шотландец укоризненно покачал головой.

– Такова война, парень. Ты думаешь, что можешь предвидеть все? Предусмотреть все возможные опасности? Ха! Ты будешь считаться величайшим полководцем, если окажешься прав хотя бы в половине случаев.

Алекс смотрел на юг. Его собственное лицо не выражало ни капли беспокойства и самоосуждения, проявившихся на лице Майка. Наоборот, полная противоположность.

– Король, как всегда, поймал всех врасплох, – сказал он восхищенно. – Маневрировать так быстро противоречит всем прежним обычаям. Особенно, после большой победы. Большинство армий провело бы месяцы, почивая на лаврах.

Майк, однако, все еще хмурился. Маккей какое-то время смотрел на него, прежде чем мягко добавить: – Ты должен осознать один непреложный факт, Майкл Стирнс.

Взгляд Майка переместился на него. Маккей продолжал.

– У вас просто нет достаточного количества людей, Майк. Вот он, тот непреложный факт. По крайней мере, так будет ещё долгое время. Вы можете, конечно, победить войско намного большее вашего – в любом сражении, к которому вы заранее подготовитесь. Но…

Его рука описала дугу. Широкий жест обозначал не просто холмы поблизости, но как бы всю область. Неровная, холмистая, в большой степени лесистая Тюрингия.

– Вы не сможете предпринять меры против всех неожиданностей. Особенно, против неприятеля, который может быстро передвигаться. Я говорил тебе это и прежде, но я повторюсь. Даже не думай, что эти медленные и неуклюжие терции – это все, с чем вы когда-либо столкнетесь. Или что все ваши враги аккуратно выстроятся в линию, превратившись в мишени для ваших винтовок. Я бы точно не стал. Финны не стали бы. Хорваты не стали бы.

Майк вздохнул.

– Я знаю, Алекс. – Он глубоко и протяжно вздохнул. – Мы слишком склонны считать, что с нашим современным оружием мы можем уделать кого угодно. Или, по меньшей мере, с новым, которое мы могли бы спроектировать и производить, если бы мы посвятили этому достаточно много сил и ресурсов. Но ты прав. Такая дорога ведет в дурдом.

Он слабо улыбнулся.

– Впрочем, это так или иначе не сработало бы. Нам было бы неплохо не забывать о месте под названием Литтл Биг Хорн. Не говоря уж про Вьетнам. Крутые железки могут помочь только до определенной степени.

Лицо Маккея не отразило никаких эмоций. Эти названия для него ничего не значили. Но Ребекка кивнула. Она буквально пожирала книги по американской истории в течение последних нескольких месяцев.

Расслабленность исчезла с лица Майка вместе с улыбкой. Оно построжало.

– И, даже если бы это действительно сработало…

– То стало бы еще хуже, – заявила Ребекка, заканчивая его мысль.

– Да, – сказал Майк твердо. – Выигрывая сражения, мы проиграем войну. Этому миру не нужны ещё одни конкистадоры. Я хочу принести сюда Америку – мою Америку – а не некую англоговорящую версию Пруссии.

Лицо Маккея выразило непонимание.

– Пруссия? Пруссаки вовсе не…

Майк хмыкнул.

– В данное время, Алекс, нет. Сегодня и в этом мире – это самые жалкие из германцев. Но вы только подождите несколько сотен лет. – Уныние в его лице усугубилось. – Если мы не преуспеем – вы достаточно скоро увидите всю Германию под каблуком прусского сапога.

– И это еще не самое плохое, – прошептала Ребекка. Ее отец так и не набрался мужества закончить чтение книги Морриса Рота о Холокосте. Она смогла.

Майк встряхнул головой, как лошадь стряхивает мух.

– Только через мой труп, – пробормотал он. – Нам необходимо политическое решение.

Он кинул проницательный взгляд на Маккея.

– Полагаю, в ближайшее время ты будешь отчитываться перед Густавом Адольфом?

Офицер шотландцев кивнул.

– Да. Правда, когда точно, не знаю. Не вижу смысла метаться по окрестностям в поисках места, где королю вздумается разбить лагерь. Но вскоре, да.

– Замолви за нас доброе словечко, Алекс, если не сложно. Я бы предпочел избежать неприятностей ещё и со шведами.

Макей улыбнулся.

– Сделаю, – ответил он твердо. – Самое доброе слово, какое только смогу. – Его губы шевельнулись, как будто язык пробежал по зубам. – У меня просто нет выбора, – усмехнулся он. – У вас есть единственный известный мне стоматолог.

Эд Пьяцца показался в дверях.

– Сейчас начнется заседание, – заявил он.

Маккей отвернулся. Хотя он часто присутствовал на этих заседаниях, сегодня он туда не пойдет. Американцы, как он понимал, приближались к моменту истины. Как и любая семья, они нуждались сейчас в уединении.

– Всего вам доброго, – сказал он.

– О чем это он? – спросила Ребекка, когда она и Майк шли по коридору в зал заседаний комитета. – У Алекса что, какие-то проблемы с зубами?

Она поморщилась. Собственные зубы Ребекки были в прекрасном состоянии, по меркам ее времени. Но она все же провела несколько часов в этой стоматологической камере пыток. К счастью, она озаботилась этим вопросом почти сразу – ещё до того, как были исчерпаны запасы лекарств для анестезии.

– Бедняга, – посочувствовала она.

Майк рассмеялся.

– Бедняга, как бы не так! У него нет проблем с зубами, Бекки, кроме разве что чисто косметических. Все проблемы с его сердцем.

Испугавшись, она взглянула на него. Майк широко ухмылялся.

– О, да. Шотландец поражен в сердце. Я-то знаю. – Он обнял её за талию и привлек ее к себе. – Мне знакомы эти симптомы.

Ребекка потратила не более двух секунд, чтобы правильно понять ответ. Она обвила рукой талию Майка и ухмыльнулась вслед за ним.

– Бедняга, – согласилась она. – Знаешь, я немного удивлена. Я думала, что он сдаст назад, когда начнет думать о чем-то еще, кроме тех великолепных колен.

Майк покачал головой.

– Только не Алекс. Он весьма основательный мужик.

– Так ты думаешь…

– Кто знает? Ее дядя весьма высокого мнения о нем. И, кажется, даже ее отец. Но не дай Бог, если вдруг девушка прислушается к гласу мудрости и зрелости.

Ребекка фыркнула.

– Какая женщина в здравом уме будет к этому прислушиватся? – Она лукаво улыбнулась. – Этот вопрос требует женского хитроумия.

Они подошли к дверям и разомкнули объятия. Ребекка остановилась перед входом.

– Я потолкую с дамой, о которой идёт речь, – объявила она.

Майк посмотрел на нее скептически.

– И что ты ей скажешь? Сама будешь выступать в роли гласа мудрости и зрелости?

– Чепуха, – ответила она. Ее пальцы рассеянно играли с обрамляющими её лицо локонами. – Я ничего не сказала о мудрости. Только о хитроумии.

Она устремилась в дверь. И добавила через плечо: – Ты не поймешь, Майкл, ты недостаточно много читал поэзию.

– Точнее, вовсе не читал, – пробурчал ее жених. Таким образом, совершенно того не желая, подтверждая её мнение.

Войдя в комнату, Майк придвинул стул и занял место во главе стола. Оглянувшись, он увидел, что весь комитет был уже в сборе, кроме Фрэнка Джексона.

– Фрэнк будет попозже, – пояснил он остальным. – Как и Гретхен Хиггинс. Они занимаются новыми пленными. – Он повернулся к Ребекке, которая заняла свое обычное место рядом с Мелиссой. – Я хотел бы начать заседание с доклада о передвижении шведов.

Ребекка сложила руки на столе, как всегда, когда она делала отчет, и начала:

– Густав Адольф оставил гарнизон в Эрфурте – после того, как очистил городскую казну от имеющихся там денег – и устремился прямо на юг. Он прошел через Арнштадт седьмого. Вчера. Однако, и там не остановился. По сообщениям местных охотников, он гонит своее войско с максимальной интенсивностью. К настоящему времени они должны быть к югу от Тюрингенвальда.

Лицо Ребекки исказилось от волнения.

– Шведы очистили всю центральную часть провинции от запасов провианта. Причем платили за это, точно. Не грабили. – Она жестко расссмеялась. – За исключением золота архиепископа в Эрфурте, разумеется, которое они собственно и использовали, чтобы заплатить за провиант.

Вилли Рэй Хадсон фыркнул.

– Просто великолепно! Получается, что все в центральной Тюрингии сейчас с полными карманами денег и пустыми закромами. Кроме нас и Баденбурга. Мы, по-видимому, слишком далеко к востоку для шведских интендантов, чтобы они могли успеть добраться до нас за это время.

А зима уже на носу… – пробормотал Нат Дэвис.

Майк поднял руку.

– Об этом позже. В первую очередь, я хочу получить информацию о политической ситуации. Кого Густав поставил во главе Тюрингии?

– Ну, большинство этих земель официально принадлежит братьям Саксен-Веймар, – проговорила Ребекка. – Но Бернард, согласно последним сообщениям, остался со шведской армией. – Опять тот же жесткий смех. – Похоже, он зарабатывает себе что-то вроде репутации профессионального военного, и считает, что это занятие интереснее, чем забота о тех, кем он якобы правит.

– Какой сюрприз, – издевательски прокомментировал Андервуд. – Чертовы дворяне!

Майк улыбнулся.

– Эй, Квентин – а по мне, так все нормально. Чем меньше дворян болтается в окрестности, тем лучше, насколько я понимаю.

Ребекка откашлялась.

– С другой стороны, Вильгельм – старший брат – остался тут. Он разбил свою штаб-квартиру в Веймаре. Но, по слухам, задерживаться здесь не собирается. Предполагается, что он наберет одиннадцать тысяч новобранцев. Фельдмаршал Банер должен навербовать такое же количество в Эрфурте. Вместе с теми силам, что уже есть у Банера, по мнению шведов, этого должно быть достаточно, чтобы выступить против Паппенхайма, в то время, как сам король продолжает преследовать Тилли на юге. Паппенхайм, по-видимому, сейчас действует независимо.

Майк не давил на Ребекку требованиями раскрыть источники ее информации. Ему это было не нужно. Ее отец и дядя были опытными шпионами – и к настоящему моменту они создали разведсеть по всей центральной Германии. На самом деле, их сеть покрывала ещё более обширную территорию. Действуя через евреев, разбросанных по всей Европе, два брата располагали информаторами, проникшими в значительную часть всей Священной Римской империи.

Он постучал пальцами по столу.

– Действительно, всё выглядит так, будто Вильгельм вскоре тоже покинет эти места.

Ребекка кивнула. Легкое постукивание пальцев Майка превратилось в решительную барабанную дробь.

– Итак. Из всего этого вырисовывается следующий расклад.

Его глаза медленно сканировали комнату, в то время как он сжал кулак и начал разгибать пальцы по одному.

– Первое. Война теперь двинулись на юг Тюрингии, на другую сторону Тюрингенвальда. Второе. Официальный "порядок" только-только был восстановлен в Тюрингии – и вот-вот снова исчезнет. Третье. Большинство дворян в окрестностях – по крайней мере, те из них, кто принимал активное участие в местной политической жизни – либо убрались отсюда, либо собираются это сделать. Католикам точно придется бежать, а протестанты ищут славы и известности в рядах шведской армии. Четвертое. Экономическое положение провинции станет просто отчаянным в течение ближайших нескольких недель. Пятое. С другой стороны, окрестности наводнены деньгами.

Он повернулся к Ребекке.

– Таково краткое описание ситуации, на мой взгляд.

Она опять кивнула.

Майк неожиданно хлопнул ладонью по столешнице. Громкий резкий звук подчеркнул его голос.

– Великолепно! Я не мог бы и пожелать ничего лучшего!

Все сидящие вокруг стола недоуменно воззрились на него. Майк весело засмеялся.

– Если бы вы только могли себя видеть сейчас! – заметил он. – Проблемы, одни проблемы – вот и всё, что вы видите.

Он сжал кулак и приподнял его.

– Сейчас самое подходящее время, – заявил он твердо. – Кот ушел – мышам раздолье. Война прошла по этим краям и ушла, как минимум, до следующей весны. Вероятнее, до лета следующего года. С этой минуты и до того момента – от шести до восьми месяцев – единственное, что будет иметь значение – кто может сохранить в живых население провинции. Живыми и, клянусь Богом, здоровыми!

Квентин Андервуд был первым, кто осознал идею Майка. Это было неудивительно. После многих столкновений между ними, произошедших на заседаниях комитета, Майк обнаружил, что бывший управляющий шахтой, как правило, осознавал экономические реалии быстрее кого бы то ни было другого. Более того, здравый смысл Квентина хранил его, в отличие от большинства американцев, от полетов фантазии по поводу американского военного превосходства. Прослужив молодым парнем на борту авианосца в Южно-Китайском море, он получил хороший урок, касающийся ограниченности технического превосходства. Технологический разрыв между самолетами, совершавшими налеты с борта авианосца, и людьми, которых они бомбили в лесу, не так уж существенно отличался от разрыва между американцами из Грантвилля и германцами семнадцатого века. Однажды, в другой вселенной, Квентин Андервуд видел, как машины потерпели поражение от людей. В этом новом мире, он намеревался быть на другой стороне этого уравнения.

– Ты прав! – воскликнул он возбужденно. – И время самое подходящее, с нашей точки зрения. И мы готовы.

Андервуд начал загибать свои собственные пальцы.

– Во-первых, мы полноценно запустили электростанцию. Уголь начал поступать на прошлой неделе.

Билл Портер кивнул.

– Во всяком случае, в количестве, достаточном на ближайшее время. Как только паровоз будет достроен, мы сможем получать столько угля, сколько требуется. Мы не должны ожидать особых проблем до следующего лета, когда критические части механизмов могут начать отказывать. А к тому времени наша новая электростанция должна быть готова к вводу в эксплуатацию.

Андервуд продолжал.

– Во-вторых, к нам поступает больше провианта, чем может понадобится нам самим. – Он сухо засмеялся. – Это что-то удивительное, как много маленьких ферм было спрятано во всех этих холмах и лесах. Каждая из которых, в настоящее время, стремится продавать свою продукцию, так как мы восстановили некоторую безопасность и стабильность в юго-восточной Тюрингии.

Вилли Рей фыркнул.

– Что в этом удивительного? Думаете, фермеры идиоты?

Квентин проигнорировал шутливое замечание.

– В-третьих, механические мастерские вкалывают на полную мощность. Три смены круглосуточно, семь дней в неделю.

Нэт Дэвид ухмыльнулся.

– Я хотел было начать найм немецких подмастерьев и чернорабочих. Обучение их всему, что должен знать современный станочник, заняло бы чертову уйму времени. Но теперь я нанимаю только людей с опытом работы по металлу, и их немало оказалось в этих краях. Так что моя самая большая проблема – нехватка металла.

Эд Пьяцца перехватил нить разговора.

– Потерпи ещё немного, Нэт, недолго осталось. Уриэль Абрабанель только что сказал мне, что у него есть по крайней мере четыре поставщика, готовых начать поставки сырья, как только мы сможем найти деньги для оплаты. – Он сухо рассмеялся. – В этот исторический период кредит не очень-то развит в Германии.

– Мы это исправим, – проворчал Андервуд. Он вопросительно взглянул на Майка.

Майк улыбнулся и лениво посмотрел на Ребекку. Она выпрямилась в кресле и тихо сказала:

– Таким образом, экономическая ситуация выглядит многообещающе. С учетом гарантированного электроснабжения и запущенных на полную мощность промышленных производств города, нашей единственной проблемой остается нехватка твердой валюты и первобытное состояние банковского и кредитного дела в Европе в это время. Что касается этого…

Она села очень прямо.

– Моя семья обсудила этот вопрос – весь наш семейный клан – и они пришли к решению. Мой дядя Уриэль останется в Баденбурге, так как он там хорошо устроился. Ну и, некоторые из моих родственников в ближайшее время появятся здесь, в том числе три моих кузена дальней степени родства. Их зовут Самуил, Моисей и Франциско. Отец Самуила – видный банкир в Италии. Отец Моисея – финансовый советник императора Фердинанда в Вене. А дед Франциско, Дон Иосиф Наси, был раньше…

Майк рассмеялся.

– Неофициальным, но полновластным министром иностранных дел Османской Империи! И он – племянник донны Грации Мендес, которая перевела свой бизнес – крупнейший банковский и ювелирный концерн Европы – из Португалии в Турцию после изгнания марранов. Вполне успешно, как я понимаю.

Все, кроме Ребекки, выпученными глазами уставились на Майка. Он пожал плечами.

– Я весьма прислушиваюсь к моему советнику по национальной безопасности, дамы и господа. Вот почему я провожу так много времени с ней.

Ребекка скромно сложила руки.

– Он ещё и хороший ученик. – Она улыбнулась. – Очень внимательный.

При виде последовавших смешков улыбка Ребекки заледенела.

– Когда испанцы изгнали евреев, большинство из них отправилось в Стамбул. Османы приветствовали их в своих владениях, тем более, что многие из новоприбывших евреев были экспертами в области науки и техники. В производстве огнестрельного оружия тоже, кроме всего прочего. Султан Баязид, по рассказам очевидцев, сказал: – И вы еще называете Фердинанда мудрым царем? Того, кто ведет к обнищанию своей страны и обогащает мою собственную?

– Это должно стать для понимающих уроком, – пробормотал Пьяцца.

Ребекка перевела на него взгляд.

– Но, как вы понимаете, есть условия…

Пиацца фыркнул.

– Надеюсь, понимаю! Гражданство, права, свободы, и так далее, и тому подобное.

– Больше, чем это, – проговорила Ребекка твердо. – Мы, евреи, должны иметь возможность вырваться из экономического гетто, в которое нас загнала Европа. Ростовщики могут богатеть, но живут они лишь по милости владык.

– Не проблема, – проворчал Андервуд. – На самом-то деле, если у кого-нибудь из ваших родственников найдется некий стартовый капитал, за который они получат акции и партнерство в бизнесе – если они хотят этого – то имейте в виду, что я, и Олли Рирдон, и Грег Феррара уже думали о…

Билл Портер встревоженно посмотрел на него.

– Квентин, в первую очередь нам нужен уголь.

– Расслабься! – отрезал Андервуд. – Сам я мало что из этого буду делать. У меня тоже есть родственники, знаете ли. Например, мой зять…

Тут его прервал Феррара.

– Я тоже буду мало что делать, кроме предоставления консультаций по технологическим вопросам. Но нам действительно нужно начинать строительство химического завода. Серная кислота почти такая же основа современной промышленности, как и сталь – на какой-то момент его лицо выразило глубочайшую скорбь – даже если большинство людей этого не понимают, и…

Майк постучал по столу пальцами, как учитель первого класса. Мелисса ухмылнулась.

– Обо всем этом позже! – сказал он. – Хватит!

Гомон затих.

– Боже, если мы позволим всем вам, шустрикам, начать работу над вашими любимыми проектами, мы никогда ничего не сможем завершить!

Его улыбка смягчила остроту слов. По правде говоря, Майк поддерживал большинство этих предложений. Но, в то же время, он свято веровал в старую мудрость: "Есть первоочередные дела, и самые первоочередные дела".

– Первоочередной и, на самом деле, ключевой момент, – сказал он решительно, – это решение политических вопросов. Я думаю, что сейчас самое подходящее время для созыва учредительного собрания, а затем для еще одних выборы. Эта наша "временная чрезвычайная комиссия" уже прожила отведенное ей время.

Комнату окутала тишина. Нэт Дэвис надул щеки.

– Готовы ли мы к этому? – спросил он неуверенно. – Я, честно говоря, не очень много времени об этом размышлял.

Мелисса фыркнула. Но саркастическое замечание, готовое сорваться с ее губ, было прервано Джеймсом Николсом.

– Мы готовы, Нэт. – Джеймс посмотрел на Мелиссу, Эда и Вилли Рея. – На самом деле, подкомитет закончил составление проекта еще на прошлой неделе. Всё это было приостановлено из-за кризиса в Йене. Но – да, мы готовы.

Хадсон кивнул. Пьяцца полез в портфель и начал вытаскивать подшитые вместе листы бумаги. Он вопросительно посмотрел на Майка.

– Раздай им, Эд. Пора.

Шум начался задолго до того, как кто-либо дочитал проект до конца. Майк не был удивлен – помяни чёрта, и он тут как тут – тем, что Андервуд возглавил атаку.

– Мне не нравится все это дерьмо! – сорвался Квентин. – Ни на грамм! Зачем вы тратите наше время на эту тупорылую хрень о пропорциональной избирательной системе? Почему бы, черт возьми, нам не…

Как всегда, Мелисса бросилась в драку – так же охотно, как Андервуд, и так же прямо.

– Шел бы ты знаешь куда! Пропорциональная избирательная система эффективнее, чем мажоритарная – в нижней палате, по крайней мере.

Майк вмешался до того, как обычный скандал между Мелиссой и Квентином получил шанс достичь термоядерных пропорций.

– Угомонитесь! Оба!

Угрюмое молчание воцарилось в комнате. Майк подавил вздох. Каждый по-своему, Квентин и Мелисса были бесценны, но иногда…

Он решил начать с Мелиссы, так как, хоть он в основном и соглашался с ней, это могло помочь целенаправленно обсудить предмет разногласий. Конкретно, а не вообще говоря.

– Вопрос о том, лучше ли пропорциональная избирательная система мажоритарной, для нас, по большому счету, несущественен. Это не конституция для тринадцати колоний, разбросанных на половине континента. Это конституция для одного, географически ограниченного поселения, примерно так же плотно набитого людьми, как Голландия. Или Калькутта. И мы не в той ситуации, в которой были отцы-основатели США в 1789 году. Мы пока еще в 1776 году. Наша революция только начинается.

Итак, это по поводу теорий и абстракций. Теперь пора перейти к реальной проблеме, которую поставил Андервуд.

– Квентин, вы позволяете сентиментам мешать практичности. Я, в значительной степени, реагировал так же, когда впервые услышал об этой идее. Но чем больше я думал о ней потом, тем больше она мне нравилась. Мы сейчас находимся в подвешенном состоянии. Люди постоянно перемещаются с одного места на другое. Вы знаете это так же хорошо, как и я. Как вы можете регистрировать кого-то голосовать в центре для беженцев? Когда, возможно, они будут через несколько недель жить где-то еще? Вот тогда-то и проявляется большое преимущество пропорциональной избирательной системы…

Не тут-то было. В эту самую минуту Нэт Дэвис и Грег Феррара вломились в разговор, выкрикивая доводы в пользу того того, что Майк назвал "сентиментами". Попытка Майка оставаться утонченным вашингтонским политиком продлилась около трех минут. После этого уже орали все, и он вместе с ними.

Все, кроме Ребекки, разумеется. Занятую ей позицию можно было бы назвать шекспировской. Или оксфордской. По крайней мере, такой вывод можно было сделать, интерпретируя её приглушенные ремарки:

Завтра, завтра и завтра. последний слог протокола. шум и ярость, не значащие ничего.

– Вы все выговорились? – спросила она примерно через полчаса. Неприветливость ее тона – что было неслыханно со стороны Ребекки – заставила всех замолчать на полуслове.

– Дети! – отрезала она. – Ссорящиеся из-за игрушек!

Она обвела взглядом комнату.

– Какая разница, в конце концов? У вас есть этот ваш Билль о правах – никто с этим не спорит. У вас есть критерии получения гражданства – и тут все согласны. У вас есть выборы и все другие атрибуты демократии – никто не хочет поспорить?

Тишина.

– Так о чем же тогда этот разговор? – И передразнила, немного нараспев: – Я думаю, мы должны регистрировать избирателей в поселении в целом. А я думаю, мы должны регистрировать их по месту жительства…

Она сделала глубокий вдох и вдруг выпалила:

– Вам не насрать?

Мертвая тишина. Ребекка никогда не использовала такие слова…

– Ха! Я же уже сказала, дети.

В этот момент дверь открылась, и в комнату вошел Фрэнк Джексон. За ним шла Гретхен.

Ребекка резко указала на вновь прибывших.

– Спросите еще их! – скомандовала она. – Ну, давайте же!

После того, как обсуждаемый вопрос был разъяснен новоприбывшим, Фрэнк заговорил первым.

– Мне по барабану, – сказал он, пожимая плечами. – Что в лоб, что по лбу. Так что я полагаю, раз уж Майк управляет нашим цирком – и в любом случае он может рассчитывать на мой голос – пусть решает сам.

Гретхен была ещё лаконичнее.

– Я согласный, что он сказал, – заявила она, указывая на Фрэнка.

Заявления Гретхен и Фрэнка, в сочетании с неожиданной грубостью Ребекки, сломали напряженность, царившую в комнате. Члены комиссии несколько мгновений смотрели друг на друга. Затем, все вместе, они вздохнули и расслабились.

Майк откашлялся.

– Послушайте, я не пытаюсь проповедовать абстрактные политические принципы. Я просто пытаюсь выстроить политическую систему, которая наилучшим образом работает в нашей текущей ситуации. Мы всегда можем провести еще один конституционный конвент позже, когда изменятся обстоятельства. Помните, что я сказал. Мы находимся в эквиваленте 1776, не 1789 года. Конституция, принятая нашими старыми Соединенными Штатами, родилась из многолетнего опыта и многолетних же обсуждений. После революции, а не в начале ее. Так что не надо гнать пургу, лучше остановиться и подумать. А сейчас я хочу обратить ваше внимание на то, что нам предстоит уже вскоре. Сегодня. Прямо сейчас.

Майк кивнул в сторону Гретхен. Подчиняясь негромким настояниям Фрэнка, молодая немка заняла место за столом.

– Я попросил Гретхен присоединиться сегодня к нам – и, между прочим, я намерен добиваться включения её в комиссию на постоянной основе – потому что хочу, чтобы мы, чуть позже по ходу заседания, заслушали её доклад. Насколько я могу судить, в долгосрочной перспективе то, что делает Гретхен, будет намного важнее любых побед, одержанных нами на поле битвы. Или того, будут ли избиратели голосовать по пропорциональной или мажоритарной системе.

Он чуть не рассмеялся, увидев, как выражение дискомфорта одновременно появилось на лицах Мелиссы и Квентина. Каждый по-своему, они были ошеломлены тем, как Майк и Ребекка переформулировали первоначальное предложение Мелиссы. Мелисса была расстроена, потому что практика, на поверку, оказалась гораздо грязнее, чем теория. И она уже поняла, что практика будет и много кровавее. Ее романтический идеализм о "подполье" был теперь в твердом хвате женщины, которая относилась к этому совершенно неромантически. Она просто-напросто была полна решимости победить и обладала железной волей.

Квентину, разумеется, идея Мелиссы не нравилась изначально. Силой обстоятельств он оказался среди ближайших помощников лидера революции – той задачи, которой он, по своим убеждениям, совершенно не сочувствовал. По происхождению и привычкам Квентин Андервуд был представителем истеблишмента.

Майк посмотрел на него. Квентин и Мелисса образовывали противоположные полюса комитета. Оба они часто были недовольны тем, как Майк пропихивал быстрые решения сквозь комиссию. Но поддержка Мелиссы, по крайней мере на данный момент, была чем-то гарантированным. Как минимум, потому, что у нее нет альтернативы Майку Стирнсу. Квентин, с другой стороны…

Андервуд вздохнул.

– О, черт. Ладно, Майк. Я смиряюсь с идеей пропорциональной избирательной системы, какой бы извращенной она мне не казалась.

Победа была победой лишь наполовину. Майк бросил внимательный взгляд на Андервуда.

– Этого недостаточно, Квентин. Меня такой ответ совершенно не устраивает. "Я смиряюсь" – это одно, а "я поддерживаю это предложение" – совсем другое. Мы уже приняли решение объявить о новых выборах делегатов на учредительное собрание, так как предыдущие "открытые выборы" на собрании через несколько дней после Огненного Кольца были слишком поспешными, и ситуация с тех пор поменялась слишком сильно. Вы обречены быть избранным одним из делегатов, Квентин. Но на какой платформе вы собираетесь выдвигаться? – Майк указал на проект конституции перед ним. – Основываясь на этом проекте? Или чьем-то еще?

Он не стал указывать, "чьём еще". В этом не было необходимости.

Андервуд ответил на пронзительный взгляд Майка своим таким же собственным. Все остальные, присутствовавшие в комнате, затаили дыхание. Вот она, поворотная точка, вдруг поняли они, а ведь никто, кроме Майка и, возможно, Ребекки, не предвидели такого поворота событий. В течение нескольких месяцев группа людей в этой комнате работала вместе, как одна команда. И вдруг…

Во вселенной, оставленной ими позади, Квентин Андервуд – способный, умный, упорный, энергичный, но жесткий и ограниченный менеджер – был бы естественным союзником Джона Симпсона. Истэблишмент. Принципиальный консерватор до мозга костей. Взбунтуется ли он сейчас?

– Кончай подкалывать, Майк, – проворчал Андервуд. – Разве я похож на идиота? Если бы Симпсон управлял этим цирком, мы бы все уже давно подохли.

Вдруг он хмыльнулся. Веселое выражение было редким гостем на лице Квентина.

– Скажи лучше. Вы уже придумали название?

Лицо Майка выразило непонимание. Ухмылка Квентина стала шире.

– Для нашей политической партии, тупица. Необходимо название партии, если ты собираешься предводительствовать свершающейся революцией. Пресловутая позиция "над схваткой", которую занимал Вашингтон – не для вас, молодой человек!

Лицо Майка оставалось растерянным.

– Беда с этими гениями, – усмехнулся Андервуд. – Вот и доверь что-то ра-ди-ка-лу из профсоюзов. – Хихиканье перешло в мягкий смех. – Тут нужны навыки профессионального менеджера. Я думаю, что мы должны назвать себя Партией Четвертого Июля.

– Движением Четвертого Июля, – немедленно нанесла ответный удар Мелисса.

И это, конечно, вызвало новый залп пререканий. Но, в данном случае, Ребекка не ограничивалась цитированием Шекспира себе под нос. Спор был резким, коротким и завершился сокрушительной победой. Всех против Мелиссы.

Название "Партия Четвертого Июля" было утверждено. Об этом было объявлено на следующее утро, вместе с декларацией о начале кампании по выборам в конституционное собрание.

Симпсон немедленно начал протестовать, несмотря на то, что многие недели выступал за немедленный созыв Учредительного Собрания.

– Чтобы обуздать военную диктатуру Стирнса, – как он часто выражался.

Неважно. Железная пята демократии опустилась на шею Грантвилля. Жертва этой тирании отреагировала так, как и можно было ожидать.

Политиканство! Уррряяя!

Глава 41

– Чудной народ эти американцы – заявил Леннокс. Щегольски отпил из кружки и таким же выверенным движением поставил её на стол. – Однако, не настолько все же тупые, чтобы продолжать варить ту жалкую бурду, которую они называли "пивом".

Сидящий напротив него человек – Моисей Абрабанель – не обратил на это наблюдение особого внимания. Он осматривал главный зал недавно открывшихся и набитых сверх всякой меры "Садов Тюрингии", а в его взгляде проглядывала мечтательность. Сидящий рядом с ним, его дальний родственник Самуил, занимался тем же. При всей их относительной молодости – им обоим не было и тридцати – они были опытными дипломатами и дельцами, привыкшими лавировать в коридорах власти Вены и Италии. Но в этот момент они, тем не менее, выглядели простой деревенщиной.

Улыбнувшись, Леннокс глянул влево. Бальтазар улыбнулся ему в ответ. Было ясно – два "уже тертых американских калача" наслаждались дискомфортом новичков. Моисей и Самуил приехали всего несколько дней назад, и до сих пор пребывали в оторопи.

Оторопь частично вызывало и поведение их собственного народа – небольшое количество евреев, обосновавшихся в Грантвилле за последние месяцы, акклиматизировались на всю катушку. В какой-то степени, этого и следовало ожидать – они были сефарды у которых, в отличии от восточноевропейских ашкенази, была давняя традиция космополитизма. Присказка "Когда в Риме…" возможно была придумана именно ими.

Тем не менее…

Трудно сказать, что именно пугало Самуила и Моисея больше всего. Возможно – то, как верующие евреи Грантвилля в открытую наблюдали за строительством своей новой синагоги. Храм перестраивался из заброшенного здания прямо в центре города. Возможно. Но…

Предшествующей ночью, Майкл Стирнс провёл несколько часов в гостиной Бальтазара, участвуя в живом и непринуждённом разговоре с двумя представителями Абрабанелей и самим Бальтазаром. Именно так, конечно, и должно было быть. Но и Ребекка провела с ними несколько часов – и участвовала на равных правах со всеми.

Этого уже было бы вполне достаточно. Но! Когда разговор в конце концов завершился, отец Ребекки удалился на ночь, уводя с собой своих родственников мужского пола. Ребекка, напротив, осталась там.

Без сопровождения? Возмутительно! Как её отец это позволяет? С гоем! Какой ужас!

Вспомнив выражения лиц своих родственников, Бальтазар быстренько приложился к своей кружке – скорее чтобы подавить смех, чем жажду. Он знал, что Моисей и Самуил были бы ещё больше поражены, если бы зашли в гостиную парой минут спустя и обнаружили бы Ребекку сидящей у Майкла на коленях и предающейся самой непристойной форме американского поведения. При всей своей космополитичности, Бальтазар и сам был поражён, когда случайно наткнулся на свою дочь занимающуюся этим. Он не стал вмешиваться, но решил серьёзно поговорить с Ребеккой на следующий день. Но она так решительно отстаивала свою правоту, что, учитывая обстоятельства, Бальтазар решил спустить дело на тормозах. Он даже подумал что есть в этом американском слове какая-то суровая красота. Как они там говорят – "обнимание"?

Но, в основном, дискомфорт Моисея и Самуэля был вызван самими американцами.

Первое и главное – манера американских женщин одеваться, достаточно ярко представленная в этот момент в "Садах Тюрингии".

Самуил пытался не пялиться на девушку стоявшую у барной стойки неподалёку. Та общалась с Ребеккой, и казалось, разговор нравится обеим. Учитывая её фигуру, бесстыдно выставленную напоказ в облегающей блузке и штанах, задача требовала от молодого человека чрезвычайного напряжения силы воли.

На помощь пришёл Леннокс:

– Эта не для тебя, парень – сказал он, упрекающее покачав головой. Самуил покраснел и отвёл взгляд.

– Она замужем? Обручена?

– Ни то ни другое, в сию минуту. – Последовала небольшая пауза, пока одна из официанток ставила на стол новый кувшин с пивом.

– Бесплатно, – сказала она по-английски с сильным акцентом. – За счет кандидата – и ушла, бороздя толпу. Женщина была полной и молодость её давно минула. Как и большинство официанток, её наняли за упорство и решимость в той же мере, что и за опыт – раньше она сама держала таверну, привыкла лавировать в шумной толпе и была рада делать это снова, зарабатывая больше, чем когда-либо мечтала.

– В сию минуту, – повторил Леннокс и быстро окинул взглядом девушку. – Но, похоже, скоро сменит свой статус, хотя до её бывшего это ещё не вполне дошло, так что ему пришлось дать некуртуазного пинка.

Он заметил как Ребекка, взглянув на дверь, легонько толкнула девушку локтём. Тонко улыбнувшись Леннокс обернулся к компании и вновь наполнил кружки.

– Но, зуб даю, скоро у неё будет новый… – боковым зрением он уловил движение в свою сторону. – Помяни дьявола…

Маккей отодвинул стул рядом с Самуилом и упал на него. Он выглядел измождённым.

– Пивка? – спросил Леннокс и подвинул ему кружку.

– Ага, – почти прошептал тот. – Пожалуйста!

Чувствовалось что говорить ему трудно. Рот его казался одеревеневшим, но не настолько, чтобы он был не способен осушить кружку в один присест. Он молча подвинул кружку за следующей порцией. Леннокс повиновался и добавка разделила участь предшественницы.

Маккей опустил кружку, легкая дрожь пробежала по его плечам.

– Этот человек никогда не будет страдать от от недостатка работы, – хмуро изрёк он. – Плохое тянется к плохому. Инквизиция оценила бы его талант.

Леннокс проворчал:

– Опять плохо, да? – И, увидев, как пожал в ответ плечами Маккей, покачал головой. – Уму не постижимо, на что только не идут люди. Думаешь, это того стоит, парень?

– Не мог бы ты найти ещё стул? – пробормотал Самуил Бальтазар. – Думается мне, юная леди собирается порадовать нас своим обществом.

Леннокс повернул голову. И точно, Джули Симс гарцевала к ним своей неподражаемой походкой. Заметив, что Ребекка удаляется сквозь толпу, он удивился – та была похожа на змею, ускользающую сквозь траву после укуса. Змея – искусительница Евы!

– Привет, Алекс! – поздоровалась Джули. Самуил поспешно поднялся и предложил ей свой стул, она с улыбкой приняла предложение, а Самуил отправился поискать себе ещё один.

Когда она посмотрела на Маккея, ее улыбка стала ещё шире.

– Папа сказал, что ты заходил его повидать, – сказал она без всякой преамбулы. – Так что дай глянуть.

После секундного раздумья, Маккей слегка приоткрыл рот, на что Джули решительно покачала головой.

– Да ладно, Алекс. Покажи как следует.

Он открыл рот пошире. Она продолжала мотать головой. Ещё шире. Она не переставала. Алекс вздохнул и раскрыл рот так, как будто зевал.

Джули привстала и принялась изучать зубы вблизи. В этом не было ничего легкомысленного – чего ещё ждать от дочери стоматолога.

– Выглядят хорошо, – сообщила она, усевшись обратно. Улыбка ужалась, а любопытство во взгляде сменилось чем-то более тёплым. – Наверное, было ужасно больно, – сказала она вежливо, хотя в её словах не чувствовалось ни капли соболезнования – скорее это было оценкой. Сопровождавший слова взгляд вполне мог принадлежать кому-то сильно старше восемнадцати лет.

– Здесь слишком людно, – неожиданно сообщила она. – Пойдём прогуляемся?

– Ага, – ответил Алекс. – Давай.

После того, как они ушли, Моисей неуверенно сказал:

– Она кажется слегка наглой.

Леннокс хмыкнул.

– У неё консультантов с советчиками больше чем у хренова императора Фердинанда. И не то чтобы она в них нуждалась. – Он пристально посмотрел на Моисея, в глазах мелькнул огонёк. – Ты бы тоже был наглым, парень, если бы мог снять человека с четырёхсот шагов одним выстрелом. – Он задумчиво сделал маленький глоток пива. – Так уж вышло, я недавно видел, как она это сделала. Примерно дюжину раз подряд.

Кроме того, был и ещё один повод для изумления. Хотя ни Моисей, ни Самуил не были близко знакомы с огнестрельным оружием – да и вообще в те времена мало кто из евреев был знаком, ведь законы большинства стран запрещали евреям ношение оружия – но они вполне были знакомы с владеющими этим оружием людьми. Моисей и Самуил были избраны для этого задания, за свой опыт ведения дел с наёмными армиями, ну и за владение английским. Им потребовалась пара дней на то, чтобы кардинально пересмотреть данную семьёй Абрабанелей оптимистичную оценку американской военной силы.

Пересмотреть – и повысить. Сильно повысить. Моисей и Самуил быстро осознали, что ударная мощь американцев, опирающаяся на эти удивительные моторные повозки, ограничена в радиусе действия. Но у них не вызывало сомнения: в пределах быстро расширяющейся вокруг Грантвилля дорожной сети, американцы могут сокрушить кого угодно, кроме уж крупнейших армий Европы.

Правда, считали Самуил и Моисей, американцы оставались уязвимыми к кавалерийским набегам. Ни имперские хорваты, ни финны шведского короля, не полезут напролом под огонь американцев. Но рейды – это другое дело. В общем, если семья Абрабанелей решит – тут подходит еще одно американское словечко – инвестировать в Грантвилль, их средства будут достаточно хорошо защищены.

– Смертоносные фэйри, – пробормотал Леннокс, и хотел что-то добавить, но его прервал выкрик со сцены, расположенной на другой стороне зала. Сцена предназначалась для музыкантов, но сейчас её занимали члены избирательного штаба, угощавшие на этом празднике.

Партия Четвёртого Июля начинала свою первую избирательную кампанию. Майк Стирнс вышел на сцену и подошёл к микрофону.

И это стало источником изумления вновь прибывших родственников. И снова, тёртые американские калачи, Леннокс и Бальтазар, обменялись понимающими взглядами.

Леннокс наполнил кружки.

– Подкрепитесь, ребята. Вы в жизни не видели, чтобы толпу так заводили речами.

Он уселся обратно на стул.

– Чудной они народ.

Глава 42

С первых же слов Майк сразу перешел к делу.

– В этой избирательной кампании только одна главная проблема. Забудьте всю эту лабуду о пропорциональных выборов. И почему это Симпсон так нервничает по поводу того, что он называет "принципом" выборов по месту жительства, кстати говоря? В старые времена, до Огненного Кольца, он, я уверен, ни разу не голосовал без помощи открепительного талона. С его-то бесконечными разъездами по всему миру, виллой в Испании и пентхаузом в Лондоне.

Собравшаяся в "Саду" толпа рассмеялась. Майк махнул рукой, как бы отгоняя муху.

– Да потому, что это все – ложные цели, отвлекающие ваше внимание. Единственное, что действительно заботит Симпсона – это то же самое, что заботит и меня. Избирательное право. – Он повторил тот же жест, как будто отметая в сторону шелуху. – О, конечно, есть и другие вопросы. Множество. Наша политика в отношении беженцев, наша экономическая политика, наша внешняя политика – да упомяните что угодно, и Симпсон и я окажемся на противоположных сторонах политического спектра. Но все это – на потом. Эти выборы – выборы делегатов конституционной конвенции. Конвенция не будет решать политические вопросы. Она должна будет установить что-то гораздо более простое, но и гораздо более основополагающее. Кто здесь будет за хозяина? Какая бы политическая линия не восторжествовала, любой партии или любого лидера – кто решает, в руках какого лидера или партии находится власть? Решает избирательное право, а значит, избирательное право – и есть власть. И это – наиглавнейший вопрос. Единственная проблема, которая должна быть решена этими выборами.

Майк отвернулся от микрофона и посмотрел на Ребекку, стоящую с края сцены. Та вышла вперед, держа в руке два документа, и передала их Майку.

Первый документ, который Майк поднял над головой, состоял из несколько страниц, скрепленных скрепкой.

– Это наш проект конституции. – Он кивнул в сторону группы, сидящей за соседним столиком. – Эд, Мелисса, Джеймс и Вилли Рэй написали черновик, а чрезвычайный комитет в целом одобрил его.

– И Андервуд тоже? – раздался выкрик от одного из столиков в дальнем конце зала.

Майк кивнул.

– Да. Квентин баллотируется в делегаты на платформе поддержки этого проекта.

В толпе послышалось слабое ворчание. На самом деле негромкое, и недолгое. Новость о приверженности Андервуда проекту, составленному комитетом, была весьма важной, и все это сознавали. В прежние, минувшие уже дни, как менеджер крупнейшей находящейся в эксплуатации шахты в окрестностях, Квентин был пресловутым "боссом города." Самым крупным боссом, на самом-то деле. В отличие от многих мелких бизнесменов города, Андервуд не был независимым собственником. Но его реальная власть и влияние были намного больше. Никто из владельцев малого бизнеса в Грантвилле не имел ничего хотя бы отдаленно схожего с фондом заработной платы шахты или покупательной способностью её управляющего.

Некоторые из членов СГА в таверне не были в восторге от такой новости. Они больше привыкли видеть Андервуда на противоположной стороне стола переговоров или линии пикетирования. Но среди них не было упертых глупцов, и все они привыкли мыслить тактически. За неимением гербовой – пишем на простой. Лучше местный менеджер, кровь от крови города и плоть от плоти, если так уж разобраться – чем приезжий олигарх, вонючий сукин сын.

Гарри Леффертс подвел итог: – Бьюсь об заклад, хрен Симпсона превратится в редьку, когда он услышит об этом.

Теснившиеся вокруг его столика люди разразились смехом.

– Впрочем, это оставляет ему старушек и торговцев подержанными автомобилями. – Смех усилился. – О, да, чуть не забыл. Я слышал, что члены общества трезвости тоже на сто процентов поддерживают его.

Смех перешел в хохот. Уровень потребления алкоголя в городе, никогда не бывший особо низким, после Огненного Кольца достиг эпических пропорций, обусловленных массовым притоком германских беженцев. Понятие "трезвость", для германцев семнадцатого века, означало "не пить пиво на завтрак".

Оставаясь на сцене, Майк продолжил. Он поднял другой документ, который дала ему Ребекка. Это была очень толстая пачка бумаги.

– А это поправки, требуемые Симпсоном и его бандой. – Выражение его лица источало сарказм. – Если можно, конечно, использовать слово "поправки" для обозначения чего-то в четыре раза более длинного, чем то, что они якобы поправляют. Их делегаты баллотируются на этой платформе, потому что это уже, в целом, совсем другая конституция. Вы хотите знать, что там такое? Действительно хотите? Это конституция оголтелого расизма, вот что она такое.

Он начал листать распечатку, зачитывая часть поправок.

– …Абсолютное знание английского языка, удостоверенное специально назначенной языковой инспекцией, включая удовлетворительную грамотность, установленную проверкой в той же инспекции. – Майк пробежал глазами по листку и усмехнулся. – А вот вообще прелесть: Претенденты на право голоса должны продемонстрировать глубокое знание американской истории, удовлетворяющее…

Он швырнул листы на пол, как если бы боялся испачкаться.

– Уверен, что и я не мог бы пройти эти тесты, по крайней мере, не с теми "инспекциями", которые имеет в виду Симпсон. Те будут ничем иным, как сборищем расистов, только и всего. – Он усмехнулся. – Не исключаю, что они могли бы завалить даже Ребекку.

– Вот как? – вопросил Леффертс громко. Молодой шахтер встал – вернее, поднялся на ноги, изрядно шатаясь. – Ну так позовите Симпсона на ток-шоу Бекки! Давайте нам полюбоватся, как она начистит этому проклятому хитрожопнику его гребаный чайник!

Таверна разразилась смехом и аплодисментами. В течение последних нескольких недель проводимый три раза в неделю круглый стол Ребекки был самым популярным из всех ТВ-шоу. Безоговорочно.

– Она предлагала! – послышался женский голос. Толпа вытянула шеи. Дженис Эмблер встала из-за стола сбоку от сцены. – Она предлагала восемь раз – повторила менеджер телекомпании. – И каждый раз Симпсон трусливо отклонял её предложение.

Стоя у самого края сцены, Ребекка опустила было голову в смущении. Затем, услышав громкое "ура", снова и снова прокатывавшееся по таверне, она заставила себя поднять голову. Она постепенно училась не прикрываться маской скромности и смирения всякий раз, когда кто-то публично отмечал её выдающийся интеллект. Но она все еще не привыкла к таким похвалам, даже спустя столько месяцев. Так что она была не в состоянии контролировать появившийся на щеках румянец. К счастью, с ее смуглой кожей, мало кто заметил, как покраснело её лицо.

Леннокс-то углядел, конечно, впрочем, как и родственники Ребекки. Ее отец удовлетворенно отхлебнул пива. Леннокс хмыкнул.

– Я уже говорил, что они все того? Публично хвалить мозги женщины! – Он тоже отхлебнул добрую порцию пива. – Это все плохо кончится, попомните мои слова.

Майк продолжал говорить, но слова Леннокса заглушили эту речь за его столом.

– Дальше можете не слушать, приятели. Это будет всего лишь болтовня о великой традиции западновирджинцев, как они отделились от гнусной толпы аристократов-сепаратистов, когда владеющие рабами сволочи пытались пытались подорвать волю честных и трудолюбивых граждан Америки…

Для сидящих за столом еврейских дипломатов его резюме имело не больше смысла, чем, собственно, и сама речь Майка. Но, если они и не поняли детали, то не могли не осознать суть.

– Этот человек серьезно относится к тому, о чем говорит, – пробормотал Моисей. Его глаза так и шныряли по огромной комнате, сканируя людей, набившихся в каждый уголок. Несмотря на смешанный состав толпы в таверне, Моисей мог легко отличить германцев от американцев, а тех и других – от шотландцев. Ещё одна группа была ему непонятна. Та группа мужчин за одним из столов, что очень неумело изображала непринужденность.

– Меннониты, – шепнул ему Бальтазар. – Несколько сотен этих протестанских пацифистов прибыло всего две недели назад. Американцы дали им участок неиспользующейся земли в холмах. А это их старейшины.

– Все смертельно серьезно, – заявил Леннокс. Он вытер пивную пену с усов. Жест, несомненно, означал удовлетворение. – Этот мужик тоже весьма того, приятели, но не вздумайте ошибиться по его поводу. Он настоящий истинный фэйри, не от мира сего.

– Сможет он победить в этом противостоянии? – спросил Самуил.

Леннокс ответил ему холодным взглядом.

– Вы что-ли не слышали меня? Я же сказал – фэйри.

В тот же момент, хоть и немного другим путем, Андервуд и Генри Дрисон пришли к аналогичному выводу.

Покидая заседание Коммерческой Палаты, Андервуд заметил: – Все прошло лучше, чем я мог бы ожидать.

Дрисон улыбнулся.

– В отличии от меня, Квентин.

Бывший и нынешний менеджер шахты скептически посмотрел на него.

– Я знаю эту публику, Генри. Они консервативны, как динозавры. Черт, да на их фоне даже я выгляжу радикалом с горящими глазами.

Мэр города покачал головой.

– Некорректное сравнение, Квентин. Динозавры вымерли, а как раз этого та публика делать не собирается.

Они вышли на улицу и остановились на минуту, чтобы застегнуть куртки на все застежки. Наступивший ноябрь оказался прохладнее, чем они привыкли.

Дрисон окинул взором видимую часть улицы от начала до конца.

– Гляньте только, Квентин. Вы не замечаете ничего необычного?

– Вижу, конечно! На улице полно народу. Значит, бизнес у нас на подъеме.

Андервуд взглянул на ряд старых двух- и трехэтажных зданий, обрамляющих обе стороны того, что сходило за "главную улицу" такого городка, как Грантвиль.

– Я помню, когда половина этих зданий еще была не занята, – размышлял он вслух. И тут же нахмурился. – Вместе с тем, здесь стало и не так спокойно. Дэн и его заместители действительно теперь не на шутку отрабатывают свое содержание. Он сказал мне на днях, что начинает понимать, что именно чувствовали Эрп и Бат Мастерсон, стараясь поддерживать порядок в охваченных экономическим бумом городках Дикого Запада.

Но взгляд Дрисона был устремлен в другую сторону. Он наблюдал за группой детей, катящейся по улице. Улицы Грантвилля снова стали пешеходными аллеями, лишь нечасто проходящие автобусы покушались на этот статус.

– Я подумал о детях, – сказал он тихо. – Это всегда разбивало мне сердце, Квентин. Все эти годы, в этом городе, где я родился, вырос, и который я так люблю. В котором планирую умереть. Видеть, как множество молодых людей уезжает – то есть уезжали – по всем Аппалаччам.

Пожилой мэр глубоко вдохнул. Холодный осенний воздух, казалось, взбодрил его.

– К черту это сотрясение воздуха Симпсоном. Тоже мне, плач Кассандры. – Дрисон кивнул в сторону здания, из которого они только что вышли. – Понятное дело, они нервничают. Дьявольски нервничают. Но они поддержат нас. Бизнес на подъеме, пусть в основе и сырьевой пока. И в город прибывают дети. В огромном количестве.

Еще двое, шедших по другой улице, также находили бодрящей осеннюю прохладу. Или, может быть, такой эффект на них оказывало общество друг друга.

– Это будет нелегко, Алекс, – сказала Джулия. Она остановилась на углу и повернулась к нему. Ее руки были засунуты в карманы куртки, которую она надела, как только они покинули трактир. Выражение лица Джулии было непреклонным, как у девушки, которая пытается выглядеть взрослой женщиной. – Мне не нужен еще один ревнивый, постоянно нервничающий кавалер.

Веснушчатое лицом шотландца исказила сухая усмешка.

– Я надеюсь, ты позволишь мне нарушать это правило время от времени?

Принимая хихиканье Джулии за утвердительный знак, улыбка стала гораздо менее сухой.

– Я не мальчик, Джули, несмотря на внешнюю молодость. Я видел гораздо больше разорения и смерти в своей жизни, чем хотел бы. Думаю, такое дает человеку – мне, по крайней мере – реалистический взгляд на жизнь.

Улыбка исчезла, сменившись, в свою очередь, весьма строгим выражением.

– В свою очередь, ты должна понимать, что я присягнул служить королю Швеции. Неважно, что вы там наслушались о наемниках – я отношусь к этой присяге серьезно. Так что…

Джулия вытащила правую руку из кармана и приложила ладошку к его губам.

Хватит болтовни. Я все понимаю. Тебе не нужна постоянно нервничающая жена. Ты будешь часто уезжать от меня, а, однажды, можешь и не вернуться.

Он взял ее руку в свою и поцеловал кончики пальцев. Затем мягко отвел их в сторону.

– Уезжать неохотно. И да, моя профессия достаточно рискована, бессмысленно было бы это отрицать…

Они снова зашагали, теперь идя рука об руку. Джулия, как всегда, слегка подпрыгивала на ходу. Сегодня, возможно, более, чем обычно.

– Я надеюсь, ты позволишь мне нарушать это правило время от времени? – спросила она.

Ее первое же нарушение этих правил произошло менее чем через две минуты.

– Завтра??? – воскликнула она.

Маккей покачал головой. В его глазах читались сожаление, извинение и упрямство.

– Я должен, Джули. Я был в Йене, когда король проезжал через Тюрингию, так что не смог подать рапорт. Но больше оттягивать не могу. Густав-Адольф разбил штаб-квартиру в Вюрцбурге. Но я не знаю, как долго он будет там. Он очень быстро маневрирует, пока имперцы все еще не очнулись. Так что я должен буду исчезнуть…

– Завтра! – взвыла она.

Если орава детей, через некоторое время выплеснувшаяся из-за угла и промчавшаяся мимо них, и подумала, что есть нечто странное при виде двух людей, обнимающихся на виду у всех, они не подали виду. В последние дни они видели много подобных парочек.

Глава 43

Ноябрь был месяцем ураганов.

Первый такой был воспринят, скорее, как небольшая помеха. Никто в Грантвилле и окрестностях более не беспокоился о выживании зимой. Даже с учетом притока новых военнопленных – быстро ставших иммигрантами – после битвы при Йене, там было более чем достаточно пищи и жилья.

"Жильё", конечно, довольно часто было убогим. Район, прилегающий к электростанции, стал чем-то вроде отдельного самостоятельного городка. Отработанный пар электростанции был готовым источником тепла для беспорядочного скопления спешно возведенных срубов, так тесно примыкающих друг к другу, что вместе они были чем-то вроде версии "проекта" для малоимущих, адаптированной к условиям семнадцатого века. Но, при всей своей примитивности, это жилье без проблем приютит и обогреет своих обитателей во время зимы. И убожество жилищных условий превратилось в еще один стимул – не то, чтобы германцы того времени в этом нуждались – быстро искать работу, которая может предоставить необходимые средства, чтобы перебраться в лучшее жилье.

Проблемой, собственно говоря, была именно нехватка жилья, а не недостаток прилично оплачиваемых рабочих мест. Грантвилль превратился в классический бум-таун, город, переживающий резкий экономический рост. К настоящему моменту угольная шахта работала на полную мощность, благодаря ордам вооруженных кирками и лопатами шахтеров вместо отсутствующего современного технического оборудование. То же самое творилось и на других промышленных предприятиях, особенно в механических цехах. Даже школьные мастерские превратились в производственные мощности и учащиеся, большинство которых в настоящее время составляла германская молодежь, вследствие этого только быстрее изучали новые для них специальности.

Новые предприятия и отрасли возникали, как грибы. Большинство из них были вполне себе традиционного характера. Строительство, конечно же, занимало почетное место. Но у "Садов Тюрингии" вскоре появились конкуренты, и немало, хотя это все еще была самая большая таверна в городе.

Провиант, в конце концов, оказался гораздо меньшей проблемой, чем опасались Майк и его сподвижники. В дополнение к зерну, закупленному в течение осени, неожиданно объявились два новых источника провизии.

Во-первых, торговля. Совершенно загадочным образом – как это обычно и бывает – слухи, расходясь среди простолюдинов, но вместе с тем оставаясь вне внимания правящей элиты, распространились по всей Германии. Типа, есть такое место…

Рынок сбыта продуктов питания, текстиля, металла, полезных ископаемых. В общем, практически всего. Оплата в твердой валюте, золоте и серебре, если продавец того пожелает. Или, если он был поумнее, в обмен на чудесные новые товары. Металлические изделия невероятного качества, странная шелковистая одежда; и, прежде всего, невероятные игрушки и куклы, и штучки из какого-то неизвестного вещества, называемого "пластик". Предметы роскоши! Аптеки и лавчонки Грантвилля, как ни странно, оказались крупнейшим торговым активом города. В немногие недели они избавились от половины игрушек и разных полубесполезных предметов обихода, загромождавших их полки в течение долгих месяцев.

Некоторые из германских торговцев – опять же, те, кто поумнее – перенесли штаб-квартиры своих операций в Грантвилль. И достаточно скоро обнаружили, что инвестиции в производство еще более выгодны, чем торговля. Первым был Георг Кляйншмидт, купец, который привез первую партию гвоздей и костылей для деревянного строительства. Видя огромное количество деревянных конструкций, сооружающихся в городе, он без раздумий отказался от торговли и вложил всю немалую прибыль от последних операций в строительство заводика по производству гвоздей. Его партнером был Кит Трамбл, американский торговец автомобилями. Американец, сознавая, что бизнес, которым он занимался раньше, малоперспективен в новых реалиях, предоставил офисные и складские помещения в качестве первоначального взноса в новую компанию. В то время, как другие его коллеги-автодилеры стонали, жаловались и сбегались, как стадо, на митинги Симпсона и компании. Трамбл же приветствовал новую реальность в хорошем настроении. Хотя производство гвоздей и было более грязной и трудной работой, чем его старый бизнес, но, по крайней мере, у него не было больше необходимости пудрить мозги и торговаться со своими клиентами. Каждое утро у дверей его конторы стояла очередь из покупателей.

Другой источник пищи принес чистую и незамутненную радость западновирджинским обывателям. Осень была сезоном охоты на оленей. А уж в Тюрингии семнадцатого века…

Лицензия? А что это такое?

Ограничения? Нет. За исключением, конечно, строгого запрещения охоты на землях, принадлежащих аристократии, которые включают в себя большую часть леса…

Так и нахер гребаную аристократию. Если им это не нравится, пускай попробуют арестовать нас.

Тюрингенвальд изобиловал дичью. И олени были совершенно непривычны к винтовкам, которые могли поражать цель на нескольких сотнях ярдах.

Только Джулия Симс добыла дичи достаточно, чтобы прокормить сотни людей. Но этот подвиг – по крайней мере, в ее глазах – затмили достижения ее нового бойфренда. На следующий день после того, как Алекс вернулся из Вюрцбурга, Джули взяла его на охоту. Она вооружилась своим излюбленным Ремингтоном-308, но Алекс удовлетворился двустволкой, заряженной пулями.

Джулия издевались над его выбором оружия. Но Маккею было наплевать. У него не было шансов, так или иначе, сравняться с ней в точности стрельбы. И, по правде говоря, олени мало его волновали. Маккей, в отличие от Джулии, был прилично знаком с лесами своего времени. Он носил ружье на тот случай…

Когда кабан выломился из чащи, Джулия не ударилась в бегство. Но она потратила недопустимо много времени, пытаясь прицелиться из дальнобойной винтовки. В общем, неважно. Маккей абсолютно невозмутимо завалил зверюгу на пяти ярдах. Бах, бах. Это было круто. Джулия не переставала говорить об этом в течение недели.

Ее хвастовство спровоцировало первую дуэль в современной истории Грантвилля. Ее бывший бойфренд, Чип, до сих пор дувшийся и лелеявший свои сердечные раны – по правде говоря, главным образом, свою уязвленную гордость, так как в нем было столько же романтических чувств, сколько в жабе – в общем, он окончательно обиделся.

Подогретый излишним количеством пива, употребленного за один вечер, Чип посмел бросить вызов Маккею прямо в "Садах Тюрингии". Шотландец – джентльмен, даже если и был незаконнорожденным – естественно, принял вызов. Он, наверное, поступил бы так же, даже если бы не употребил больше, чем следовала, фирменного напитка, подававшегося в таверне.

Неразбериха началась сразу же. Чип, футболист взращенный на американской диете двадцатого века, был гораздо крупнее, чем небольшой шотландец. Итак, смело бросаясь в бой, он могучим ударом кулака снес Маккея с ног.

Даже не потрудившись осведомиться у оскорбленной стороны о выборе оружия!

Маккей, возмущенный нецивилизованным поведением американца, сразу сделал свой выбор оружия. Он вскочил с пола (ударить в лицо? человека, который только что был у дантиста?), выхватил саблю и начал гонять Чипа по залу.

Прогресс был медленным, как для преследователя, так и для преследоваемого. Чип, разумеется, бросился в толпу, как если бы он был находился на поле для игры в американский футбол. Это потребовало немалых усилий, поскольку толпа быстро росла по мере того, как слухи распространялись на окрестных улицах. Драка! Драка!

Маккей, к счастью, не использовал саблю для того, чтобы расчистить себе путь. Неизменно вежливый, несмотря на опьянение и снедающую его страсть к смертоубийству, он просил заядлых зрителей отойти в сторону. Когда это наконец-то случилось, примерно через две минуты, он загнал Чипа в угол зала, отведенный под бильярдные столы.

Чип, конечно, теперь тоже был вооружен. Он бросился на Маккея, размахивая бильярдным кием. Увы, он быстро обнаружил, что кий – поистине жалкое оружие против вооруженного саблей опытного кавалериста, даже сражающегося, стоя на твердой земле. Кий в считанные секунды превратился в охапку лучины.

Казалось, конец близок.

К счастью, в происходящее вмешался один из подручных Дэна Фроста. К сожалению, этим подручным оказался Фред Джордан, который, как выяснилось, впитал, пожалуй, слишком много взглядов на жизнь, характерных для его шотландских друзей (и не меньше немецкого пива, так как он был в тот момент вне службы). Он громогласно объявил сделанный Маккеем выбор оружия законным и легитимным и приказал продолжать поединок. С той оговоркой, конечно, что Чипу тоже должна быть предоставлена сабля.

Неразбериха все росла. Чип не имел сабли. Десяток шотландских кавалеристов тут же предложил ему свои собственные во временное пользованище. Неразбериха свирепствовала уже зимним штормом, усиливаемая издаваемыми Чипом криками возмущения и негодования. Как выяснилось, юный храбрец ещё и не умел пользоваться саблей.

Маккей, как истинный джентльмен, сразу изменил выбор оружия в пользу пистолетов. Подсыпая соль на рану, он предложил, что выступит с колесцовым пистолетом против любого современного пистолета по выбору Чипа. На любой дистанции, избранной американцем.

К этому моменту участники начали постепенно трезветь. К этому моменту Алекс был уже в холодной ярости. А Чип нет. Юный Чип, с опозданием, понял, что бахвальство бывшего капитана футбольной команды средней школы не могло сравниться с обдуманным намерением профессионального солдата.

Колесцовый пистоль против современного пистолета? На любой дистанции? Принимая во внимание характер участников, исход был бы предрешен.

– Он хочет меня убить! – завопил Чип.

В огромной толпе, заполнявшей заведение к этому моменту, тут и там раздались недоброжелательные комментарии. Многие из них – сыпя соль на раны оскорбленного самолюбия – исходили от американцев, находившихся в толпе. "Скатертью дорожка" был особенно популярен. Наряду с "не можешь – не выдрючивайся" и "семь раз отмерь".

К моменту появления Дэна Фроста, в толпе принимали ставки в пользу шотландца. Но Дэн немедленно прекратил все это. Городские законы, пояснил он, запрещают дуэли.

Макей, будучи неизменно законопослушным человеком, сразу же предложил перенести поединок в лес, за пределы городской черты. Ставки в ещё большей степени склонялись в его пользу.

Но тут появился Майкл и внес поправку в закон. Запрет дуэлей, и точка. На всей американской территории.

– Как скажете, мой господин, – был ответ Маккея. Сухо поклонившись, он вышел вон, так и не взглянув на своего бывшего противника.

Противник, со своей стороны, провел следующие несколько дней в попытках добыть честь (если не славу) из своего участия в этой истории. Безуспешно. Даже его ближайшие друзья по футбольной команде не поддержали его.

– Хорош херню пороть, – сказал Кенни Уошоу, бывший нападающий школьной команды. – И, заодно, повзрослей уж, наконец. Иначе быть тебе говночерпием до конца твоих дней.

– Сколько уж их у тебя осталось, – добавил бывший защитник по имени Стив Эрли. И немилосердно добавил: – А осталось их совсем немного, если ты продолжишь наезжать на парней, которые носят сабли и проводят часы в зубоврачебном кресле без обезболивания. И неважно, какой у них рост и телосложение.

Симпсон, тот, конечно, постарался создать проблему из "дуэли". Ещё один пример беззакония, спровоцированного режимом Стирнса!

Но попытка провалилась. В конце концов, никто не пострадал, если исключить синяк под глазом Маккея. И, опять-таки, Симпсон недооценил свою аудиторию. Местный обыватель имел свое понятие о справедливости – юмористическое, но вместе с тем мрачное – и их симпатии явно склонялись на сторону того забияки, который показал местному хулигану, кто есть кто и что к чему.

Кроме того, этот скандальчик померк перед новостью о прибытии представителя клана Абрабанелей из экзотического и далекого Стамбула. Половина города вышла на улицы, чтобы приветствовать его. Ну, американская половина.

Некоторые из них, конечно, присутствовали там в качестве официальных лиц. Но большей части толпы, вообще говоря, были до лампочки высокие вопросы финансов и внешней политики. Один, и только однин вопрос, занимал их умы.

Запасы кофе в супермаркетах Грантвилля были исчерпаны еще две недели назад. К ужасу американцев выяснилось, что здесь и сейчас кофе был почти неизвестен. По сути, он мог быть приобретен только в одном месте.

Турция.

Так, несколько растерянный дон Франсиско Наси обнаружил, что первым, чем ему пришлось заняться по приезде, стали переговоры об организации торговли кофе.

Не то, чтобы его это сильно сбило с толку. Франциско был моложе других недавно прибывших в Грантвилль представителей семейства Абрабанель. Ему только что исполнилось двадцать шесть. Однако вскоре стало ясно, что он в полной мере унаследовал таланты не только своего деда, но и прославленного матриарха семьи, доньи Грасии Мендес, создательницы состояния этой ветви Абрабанелей.

В течение недели после его прибытия, в ходе почти непрерывных переговоров с Майком и комитетом, Франсиско твердой рукой направлял делегацию представителей семейства Абрабанелей. Возможно, из-за того, что он был воспитан в мусульманской Турции, Франциско гораздо меньше, чем Моисей или Самуилм опешил от несомненно диковинного характера американцев и их нового общества.

– Кого это волнует? – вопросил он. Худощавый симпатичный молодой человек изучал лица других евреев, собравшихся в гостиной Ротов. Сами Роты отсутствовали. Они решили, что вежливость требует дать Абрабанелям возможность обсудить семейные дела в узком кругу.

Какое-то мгновение Франциско смотрел на Ребекку. Можно даже сказать, что в его взгляде мелькнула слабая тень. Даже в далеком Стамбуле прослышали о красоте и интеллекте дочери доктора Бальтазара. Кроме всего прочего, семья ещё и предписала Франциско найти себе в этом путешествии невесту.

Но, если эта тень и была на самом деле, она мгновенно исчезла. Несмотря на свою молодость, Франциско был уже опытным дипломатом и подающим надежды политиком, а не влюбленным пастушком. Он никогда испытывал проблем с тем, чтобы посмотреть правде в глаза. И сидящий в нем хладнокровный ученик Макиавелли видел и другую сторону вопроса. Американцы скоро будут связаны с ними кровными узами, в дополнение к торговым и дипломатическим контактам. Франциско верил в узы крови так же непоколебимо, как он верил в восход солнца. В конце концов, они столетиями поддерживали его семью на плаву.

– Посмотрите в лицо реальности, – сурово сказал он. – Где еще, после династии Альморавидов в Сефараде, нам делали такое предложение?

Он потянулся к своей чашке и отхлебнул драгоценный кофе, который он привез с собой.

И после паузы: – Нигде. Даже в Османской Империи. Как вы знаете, наши дела во владениях Оттоманов идут хорошо. Очень хорошо. Но даже там мы до сих пор живем только по милости султана. – Он щелкнул пальцами. – Новый же султан…

Он оставил предложение незаконченным. Продолжать не было необходимости.

– Есть же время и для смелости, – заявил он. – Сейчас и наступило такое время.

Он обратился к Моисею, который оказался самым нерешительным из всех представителей разных ветвей семьи. Это было неудивительно. Его ветвь семья жила в логове Габсбургского зверя.

– Вы можете оставаться в тени, – заявил Франциско. – Американцы, в любом случае, не пытаются получить товары из католических областей. Только кредит – который вы легко можете предоставить и втайне от всех.

– Они настаивают на абсурдно низком проценте по кредиту, – проворчал Моисей.

Ребекка начала было говорить, но ее отец заставил её замолчать быстрым касанием ее руки и предостерегающим взглядом. Позволь Франциско самому разобраться с этим. Ты не беспристрастна в этом вопросе, и все это понимают.

Франциско допил кофе и пожал плечами.

– Ну и что? Примите их предложение, раз такое дело. Инвестируйте. Я и сам намерен сделать это. Мы достаточно долго были только ростовщиками.

Моисей и Самуил обменялись нерешительными взглядами.

– Это все… так не принято, – пожаловался Самуил.

– Да, так не принято, – ответил Франциско. И резко: – Принято, когда евреи одалживают деньги владыкам или выступают в роли откупщиков налогов или арендаторов для аристократов-христиан. А затем, когда князья покончили с их войнами или крестьяне восстали – евреев делают козлами отпущения.

Он поставил чашку на стол с такой силой, что чуть не разбил блюдце.

– Хватит, скажу я вам! Я располагаю полной поддержкой турецких Абрабанелей. – Он был достаточно вежлив, чтобы не добавить "могущественнейшей и богатейшей ветви семьи". – Независимо от вашего решения, я свое уже принял. Конечно, мы предпримем все необходимые меры предосторожности. Нет смысла публично дразнить христианских правителей. Но мы предоставим американцам поддержку, о которой они просят. Твердая валюта, кредиты, торговля, инвестиции.

Франциско сделал паузу, и принял собственное окончательное решение.

– Более того. Мы начнем иммигрировать сюда. Я сам останусь здесь.

Это заявление заставило всех замереть. Франциско был восходящей звездой на небосводе Абрабанелей. Если бы он остался в Стамбуле, ему была бы гарантирована жизнь, полная власти, роскоши и великолепия.

Возможно, он читал их мысли. Он улыбнулся.

– До очередного султана…

Улыбка исчезла, сменившись настолько суровым выражением, что оно казалось совершенно неуместным на его молодом лице. Его взгляд опять обратился на Ребекку.

– Есть ещё одно условие, – заявил он сухо.

Ребекка вдохнула так резко, что почти зашипела. Она прекрасно знала о матримониальной цели визита Франциско в Тюрингию. Не нужно было быть гением, чтобы догадаться об этом, даже если бы ее отец не был уведомлен заранее.

Она вдруг поняла, что отчаянно борется сама с собой, пытаясь не дать испытываемому ею гневу отразиться на лице. Она была шокирована пониманием того, насколько сильно она усвоили американский взгляд на вещи. Если этот человек думает, что он может потребовать…

Франциско, как будто читая ее мысли, покачал головой.

– Когда должен быть заключен твой брак с Майклом Стирнсом? – спросил он.

Вопрос застал Ребекку врасплох.

– Я… мы… – забормотала она. Затем, спокойно: – Мы еще не выбрали дату.

– Ну так выберите – приказал Франциско. – Это и есть мое условие.

Ребекка уставилась на него. Это был один из немногих случаев в ее жизни, когда она не могла произнести ни слова.

Строгое выражение лица Франциско смягчилось.

– Прошу тебя, Ребекка. Сделай это сейчас. Для всех нас. – Он развел руками, как бы объясняя очевидное. – Я верю лишь в кровные узы.

Моисей и Самуил, в полной соответствии со своей природной осторожностью, усиленной воспитанием, так и не приняли решения в этот вечер. Но всем было очевидно, что заявление Франциско как бы закрыло вопрос.

Встреча закончилась вскоре после этого. Ребекке пришлось уйти. Ее дискуссионное телешоу опять было в эфире этим вечером. Франциско проводил её к дверям и и предложил сопровождать ее в школу.

Ребекка колебалась. У нее не было ни малейшего желания обидеть Франциско. Или оскорбить его самолюбие. Так что какое-то мгновение она бормотала объяснения, что её обычно всегда провожает Майкл…

И снова Франциско проявил свой талант чтеца мыслей.

– Он производит впечатление великолепного образчика человеческой породы, – сказал он мягко. – Мы, турецкие сефарды, знаешь ли, вполне привыкли к межконфессиональным бракам.

Улыбка Ребекки потеряла застенчивую нерешительность.

– Спасибо, Франциско. Можешь верить, можешь не верить, но если бы обстоятельства сложились бы по-другому, я была бы более чем счастлива стать твоей женой. Я думаю, что ты не менее великолепный образчик человеческой породы.

Он кивнул, со всем апломбом придворного, воспитанного в обычаях султанского двора.

– Я благодарю вас за ваши слова, Ребекка Абрабанель.

Ребекка отбросила в сторону сомнения.

– Но у меня есть кузина в Амстердаме. Она очень красива, очень умна, и ее зовут…

Франциско поднял руку.

– Пожалуйста! Дайте мне хоть день-другой погоревать.

Усмешка убрала остроту из его фразы. Потом задумчивое выражение вернулось на его лицо.

– Кроме того, – размышлял он вслух, – на данный момент было бы правильнее отложить все эти вопросы в сторону. Я приехал сюда, чтобы остаться здесь навсегда. Возможно, мне следует подумать о том, не будет ли более рациональным последовать вашему собственному примеру. Узы крови.

Колебания? К черту!

– Так даже лучше! – воскликнула Ребекка. – У меня есть знакомая школьная учительница, Джина Мастроянни, из очень хорошей семьи, как американцы оценивают такие вещи. Она стала моей доброй подругой, она еще красивее, чем моя кузина, да и умнее, если честно говорить, и…

Франциско к этому моменту хохотал во весь голос.

– Отвяжись! – скомандовал он. – Позже!

Ребекка послушно зацокала вниз по ступенькам. Но, к тому времени она достигла нижней ступени, её настиг новый приступ энтузиазма. Она обернулась.

– Не пропусти шоу сегодня вечером, Франциско! Там будет обсуждаться прекрасная возможность инвестировать! Непременно посмотри!

– Как ей это удается? – привычно ворчал Пьяцца. Как обычно, он участвовал в круглом столе, проходившем в прямом эфире в студии звукозаписи.

Сидя рядом с ним, Майк усмехнулся.

– А что? – прошептал он. – Думаешь, телевизионные боссы, которых мы оставили в старом мире – не говоря уж о спонсорах – офигели бы от такого шоу? Сочли бы его неподходящим для широкой аудитории?

Пьяцца насмешливо фыркнул. Он начал было отвечать, но тут же замолк. Шоу начиналось.

– Приветствуем вас на сегодняшней дискуссии за круглым столом, – начала Ребекка. Она практически подпрыгивала на стуле от восторга. – Сегодняшнее вечернее шоу, я думаю, будет просто великолепным!

Она представила участников, быстро указывая на них пальцем.

– Большинство из вас, конечно, уже знает многократного участника нашей программы, Грега Феррару. Рядом с ним Олли Рирдон, владелец одной из металлообрабатывающих мастерских Грантвилля. А рядом с ним Джерри Трэйнер. Джерри – зять Квентина Андервуда и учился в университете по специальности "химическое машиностроение" до того, как Огненное кольцо, э-э, прервало его образование.

Раздался смех аудитории.

– Но он успел достаточно много изучить, я уверена! – сказала Ребекка твердо. Затем, моментально перейдя на немецкий, повторила то же самое вступление. Когда она снова заговорила по-английски, ее энтузиазм, казалось, усилился ещё более.

– Сегодня вечером мы собрались здесь, чтобы обсудить их предложение по строительству химического завода, и они объяснят важность этого предприятия для нашего будущего. – И, по-щенячьи подпрыгивая от возбуждения: – Особенно, серной кислоты! Разве это не великолепно?

– Как ей это удается? – в который раз вопросил Пиацца. – Скучнее темы быть не может – бьюсь об заклад! – а она, как магнитом, держит всю эту чертову аудиторию у чертовых телевизоров.

И, действительно, так и произошло. По крайней мере, если говорить о германоязычной части аудитории. Некоторые американцы заскучали и отвернулись от телевизоров. Но ни один из германцев.

Через полчаса после начала шоу, наблюдая Грега Феррару, рисующего на доске диаграммы, поясняющие решающее значение серной кислоты в практически всех промышленных химических процессах, немецкий фермер повернулся к человеку, сидящему рядом с ним в "Садах Тюрингии". Взгляд его соседа по столу, немецкого шахтера, был прикован к одному из подвешенных на специальных кронштейнах телевизоров, разбросанных по всему огромному залу.

– Это опасно, – отметил фермер.

Шахтер фыркнул.

– Опаснее угольной шахты? Да ещё и с учетом такой заработной платы, как они говорят? – Он опустошил кувшин в свою кружку и огляделся в поисках официантки. – Кроме того…

И увидел женщину, которую искал.

– Гезина, bitte!! – Он помахал пустым кувшином. – Und телефон!

Не прошло и минуты, как Гезина появилась с кувшином свежего пива в одной руке и беспроводным телефоном в другой. Шахтер подхватил второй так же привычно, как и первый. К настоящему моменту он уже был "американским старожилом". Телефоны были просты в обращении.

Когда начались ответы на звонки телезрителей, шахтер был первым, прорвавшимся через диспетчеров. Сидя в студии, Ребекка внимательно выслушала его вопрос, разносившийся через громкоговорители. Так как большая часть вопроса была по-немецки, она перевела.

– Он хочет знать, предлагаете ли вы сотрудникам возможность покупки акций?

– О, конечно, – немедленного отреагировал Олли Рирдон. – Последнее время вы не найдете себе работников, если не будете предлагать возможность приобретения акций. – Владелец мастерской заметил Майка в аудитории и усмехнулся. – И мы даже не собираемся пытаться удержать СГА от организации профсоюза на заводе. Нам не нужно войн ещё и по этому вопросу.

Аудитория разразилась хохотом.

– И опять ей это удалось, – пробормотал Пьяцца. Но он тоже смеялся.

Вечером того же дня Майк ни в малейшей степени не обрадовался услышанному.

– Ребекка, ты никому не должна позволять говорить, что тебе делать, – прорычал он. Сидя на кресле напротив нее, он начал сжимать кулаки. – И уж, конечно, не об этом.

Сидя на диване, Ребекка покачала головой.

– Меня не это волнует, Майкл. Меня волнуешь ты. Что ты чувствуешь – ты сам?

Он отвел взгляд. Несколько мгновений взгляд скользил по интерьеру гостиной дома его семьи. После окончания шоу, по просьбе Ребекки, они пришли сюда, а не в дом Ротов. Мать Майка, его сестра и зять уже легли спать. Как и германская семья, которая жила в комнате, когда-то бывшей спальней Майка. Не нуждаясь в обширном помещении, Майк поселился в маленькой комнате, где когда-то его мать хранила шитьё.

– Ты сам, что ты чувствуешь, – настаивала она.

Полусжатые кулаки расслабились.

– О, черт, – прошептал он. – Я бы не ждал и дня.

Она улыбнулась.

– Хорошо. Тогда будем считать, что это решено. Мы поженимся как можно скорее. – И, наполовину с нетерпением, наполовину с робостью: – Завтра?

Он все еще хмурился. Ребекка легкомысленно отмахнулась.

– Прошло достаточно времени! – Она чуть не захихикала. – Даже для меня! – Потом, серьезно: – И Франциско прав, Майкл. На мне тоже лежит ответственность за свою семью. Они будут многим рисковать. Я знаю, вам зачастую трудно это понять. Но мы выжили, в том числе и потому, что мы можем быть прагматичными и хладнокровными, когда это необходимо.

Термин "хладнокровными" очень плохо сочетался с теплотой ее голоса.

– Завтра, – прошептала она.

Майк тяжко и глубоко вдохнул, с трудом удерживаясь от того, чтобы снова сжать кулаки. Он ограничился тем, что крепко сжал подлокотники.

– Нет, – сказал он решительно. – Только после выборов. Конституционная Конвенция вот-вот должна голосовать, и мы хотим победить с разгромным счетом. Я призову к немедленным выборам по новому закону. Плюс, скажем, месяц для предвыборной агитации. Нет, шесть недель будет лучше. После этого мы сможем пожениться.

– Почему? – потребовала Ребекка. Она скользнула вперед к краю дивана, ее поза выражала мольбу. – Почему так долго?

Выражение лица Майка, несмотря на отчетливо видимую любовь, было каменным.

– Потому, дорогая, что я наконец-то увижу тебя избранной под твоим собственным именем. До того, как ты примешь мое.

Ребекка судорожно искала логику в его словах. Когда она поняла, что он имел в виду, она разрыдалась.

Майк пересел на диван, сжимая её в объятиях.

– Не так уж и долго, – прошептал он. – Всего шесть недель. В крайнем случае, два месяца.

Но Ребекка уже вытирала слезы. Она повернулась к нему лицом и прижалась губами к его полуоткрытым губам.

– Я люблю тебя, – прошептала она. – И мы не будем ждать два месяца. В этом, ждать не будем.

Она встала и протянула ему руку.

– Я никогда не видела твою спальню. Покажи мне её.

Глава 44

Сплошные метели.

В эту зиму рождалась новая нация. Через три дня собрание ратифицирует новую конституцию, оставив проект без изменений семьюдесятью восемью процентами голосов. С тем же ударом молотка, которым он закрывал собрание, Майк объявит новые выборы. Сезон выборов будет длиться до декабря, но он будет больше напоминать триумфальное шествие, чем конкуренцию. С избирательным правом, распространенным на большинство германского населения Грантвилля, такой итог был предрешен. После грязных способов, которыми он вел компанию против новой конституции, Симпсон оттолкнул от себя всех немцев, кроме, разве что, круглых идиотов. А теперь он потерял и большинство своих американских сторонников. Ощущая направление потока событий, они склонились перед неизбежностью.

Решение Майка отвести на избирательную кампанию неделю оказалось мудрым. Итого был неизбежен и предрешен с первого дня. Но Майк понимал разницу между победой на выборах и дальнейшим выстраиванием политической структуры.

Неделя проведения избирательной компании позволила Майку и его сторонникам пустить серьезные корни в процессе становления новой нации.

Процесс оказался сложным и противоречивым, как и все в реальном мире.

Партия Четвертого Июля превратилась в нечто большее, чем просто в политическую коалицию. За неделю у различных фракций была возможность определиться и вычистить ряды. Что, с точки зрения Майка было только к лучшему. Единство – отличное слово, но только не тогда, когда оно является синонимом скрытой диктатуры. То, что разные политические фракции будут в и новых Соединенных Штатах, как они были в оставшихся в другой Вселенной, было столь же очевидным, как восход Солнца. Лучше иметь их на свету, перед глазами, где публика сможет оценить их программы, чем прячущимися в тени.

Его собственная позиция была отстраненной и казалась со стороны несколько некрасивой.

Майк теперь пользовался личной преданностью, особенно со стороны "новых американцев", которые позволили бы ему протолкнуть в жизнь любое его решение, если бы он так захотел. В чем бы другом ни спорили признанные лидеры левой и правой фракций Партии Четвертого Июля Мелисса Мэйли и Квентин Андервуд – но оба они не раз во всеуслышание жаловались на "бонапартизм". Но даже Мелисса с Квентином не использовали этот термин серьезно. Никто не знал, что Майка действительно беспокоит возможность "картечного залпа пушек на паперти св. Роха" (Наполеон с помощью картечи из пушек, установленных на паперти церкви св. Роха, подавил народное возмущение в Париже). Так же, как и Джордж Вашингтон до него, Майк пытался как можно дальше держаться от фракционной борьбы. И как возможный президент он смирился с тем, что подчиненные будут над ним насмешничать.

Один раз за кампанию, ему пришлось серьезно столкнуться с собственными сторонниками. СГА, Союз горняков Америки, как и всегда, оставалась стержнем поддержки Майка. В начале компании, профсоюз единогласно проголосовал за то, чтобы профсоюзные нормы закон распространил на все предприятия, использующие труд больше чем десяти рабочих, а таких было достаточно много и, видимо, в будущем станет еще больше.

Майк изначально был склонен согласиться, но Ребекка убедила его не делать этого.

– Большинство наших сограждан сейчас это германцы, – утверждала она, – а они не понимают, что такое "профсоюз". Они думают, что это что-то вроде гильдии. А гильдия – это совсем, совсем другое дело. Это очень деспотично.

Она была права, и Майкл быстро уловил ее логику. Он и сам заметил, хотя это было не просто, что поддержка СГА исходила от старых, уже состоявшихся немцев-мастеров. Молодые ребята, не говоря уж о молодых девушках, были откровенно враждебны к профсоюзу.

Он попытался изложить свои соображения на собрании СГА.

– Ребята, наши новички считают это способом установить господство мастеров-ремесленников над учениками. Вот почему так мало молодых стучится к нам в дверь. Они хотят оставаться снаружи. Они не разделяют такой точки зрения.

Никакого смысла. Фрэнк поддержал его. Также, к его удивлению, поступили Гарри Леффертс и большинство младших шахтеров. Но это и не должно было его удивлять. В отличие от шахтеров среднего возраста, составлявших большинство в СГА, Гарри и другие молодые шахтеры обзавелись множеством друзей среди молодых немецких шахтеров и поняли их точку зрения. Но местный профсоюз был непреклонен и отказ Майка поддержать их предложение привел к значительному напряжению в их отношениях.

Напряжение продолжалось несколько месяцев, пока дальнейшие события не доказали правоты Майка. Достаточно скоро высокомерие некоторых из новых "капитанов индустрии" спровоцировало быстрое изменение отношения к профсоюзам среди молодых немцев. СГА "со всею фурией" вернулась с сумасшедшей энергией к организации новых предприятий, на сей раз с полной поддержкой Майка. Что, конечно же, привело его к столкновению с Андервудом и его фракцией.

Так все и вертелось. Таков вихрь, переносящий новые нации на следующий исторический этап. Выковывание народов не проводится в пробирке. Это происходит в реальном мире, выносящем реальных людей на политическую арену впервые вместе с накопленным веками багажом. Вихри, хаос, грязь.

Так все и вертелось. Майка это не смущало. Ни в малейшей мере. Корзина со щенками тоже не отличается чистотой. Просто есть естественный способ сообщить – я жив и здоров.

Новая политическая структура была еще сыроватой. Наполовину сформировавшееся существо с огромными ушами, огромными лапами и с очень маленьким количеством настоящей плоти. Новая конституция устанавливала две палаты – Сенат и Палату Представителей. Как и в настоящем Сенате в верхней палате были представлены интересы штата в целом, независимо от численности его населения. Единственным отличием было то, что был всего один сенатор от штата вместо двух. Но "верхняя палата" являлась больше фикцией, чем реалией. "Соединенные штаты" все еще состояли только из одного штата – Грантвилля. Так что на этих выборах было всего одно вакантное место в Сенате, хотя, в дальнейшем, все надеялись на его расширение. Если ничего не случится, была почти полная уверенность, что Баденбург добавит еще одну звезду на флаг. И студенты в Йене, при явной, хоть и молчаливой поддержке городской бедноты, уже устраивали демонстрации на улицах. Студенты даже распевали имя своего будущего сенатора: Джеффф Хиггинс. Тот факт, что технически Джеффф находился не в Йене, при частоте его с Гретхен визитов сюда, волновал их в последнюю очередь.

Но в этом не было необходимости. Собрание решило, что ценз оседлости в столь небольшой и плотно заселенной местности как Грантвилль и южная Тюрингия будет в настоящий момент абсурдом. Так что выборы для всех мест были проведены "в целом".

Майк прошел в президенты с восемьюдесятью семью процентами голосов. За исключением Ребекки, все члены чрезвычайного комитета были избраны с аналогичным перевесом. К своему удивлению и огорчению Мелисса получила голосов больше, чем многие-другие.

– Так много при моей репутации бунтаря, – слышно было ее бормотание. Ее утешало только то, что Квентин получил на полпроцента больше. Так что можно было сказать, что она все же проиграла. А Ребекка? Конкуренции практически не было. Симпсон и его последователи даже не пытались выступать против нее. Она единогласно была избрана единственным сенатором Соединенных Штатов.

Но той ночью, несколькими неделями раньше, Майк был подхвачен совсем другим вихрем. За месяцы постоянно возрастающей физической близости они с Ребеккой довольно хорошо изучили тела друг друга. Так что открытий и поводов для удивления, кроме как от собственно сексуальной близости для них было немного. Которая даже для девственницы Ребекки не составляла особой тайны и не вызывала страха. Но их первая ночь в одной постели все равно была ураганной. Вихрем, по меньшей мере. Начавшись, как торнадо, может быть через час она подуспокоилась во что то типа ровного пассата.

Когда рассвет прокрался через занавеси в его окно, Майк подумал, что в конце концов его дед был прав.

– Ожидание, – пробормотал он, – Господи, как же это было здорово!

Он прижал к себе обнаженное тело Ребекки, наслаждаясь ощущением.

– Хмм? – сонно пробормотала она. Никто из них так и не заснул. Ее глаза были полузакрыты, Ребекка поцеловала его. Упиваясь ощущением, не столько потому, что оно было удивительным для нее, сколько от того, что это теперь на всю жизнь.

– Что ты сказал?

– Ожидание, – счастливо повторил Майк.

Глаза Ребекки открылись во всю ширину.

– Что за чушь? – воскликнула она. – Ты вообще ничего не предвидел!

Она приподнялась на локте, улыбаясь ему сверху вниз.

– Было так забавно наблюдать, как ты бешено роешься в своем комоде!

Ответная улыбка Майка была чуть смущенной.

– Так ведь, – оправдываясь: – Я же не ожидал, ты меня не предупредила. Я думал, что тут всякое старье постелено.

– Тоже мне чудеса, воскликнула она, игриво похлопав себя по груди, – я видела такое постельное белье, оно выглядит достаточно нелепо, даже когда новое.

Майк застенчиво пожал плечами.

– Я просто пытался уберечь тебя от…

Она заставила замолчать его страстным поцелуем. Они совсем не чувствовали усталости. Из одного сразу последовало и другое.

В любом случае это не имеет значения, – прошептала она чуть позже. – Если даже… – Счастливый смешок. – Через два месяца еще ничего не будет видно. А если и будет, то я уверена, что буду не первой такой невестой в Грантвилле. Переваливающейся по проходу церкви в распоротом свадебном платье.

Она рассмеялась счастливым смехом:

– Деревенские парни! Нет у вас никакого воспитания…