1632

Глава 49

Кардинал Ришелье положил письмо на садовую скамейку. И присев рядом, несколько минут ненавидяще смотрел на него.

Со времени своего назначения главой Королевского Совета 13 августа 1624 года, кардинал проводил последовательную внешнюю политику. Оффициально, он, разумеется, выражал полную поддержку Контрреформации и наступлению на протестантизм. Это было необходимо, дабы сохранить поддержку католических фанатиков, как возглавляемых капуцином отцом Жозефом, так и тех что состояли в тайной организации – Обществе Святых Таинств. Но это лишь служило прикрытием для истинной цели Ришелье – усилить Францию. Что, означало – первое и главное – ослабить Габбсбургов, осбоенно испанскую ветвь семьи, правящую величайшей военной державой в Европе.

Всё пропало…

Не поднимая головы он спросил стоящего рядом человека

– Этьенн, это правда?

Этьенн Сервьен кивнул. Он являлся одним из интендантов кардинала – специальных агентов, которые поддерживали железное правление Ришелье во Франции. Официально, они являлись не более чем мелкими чиновниками, назначаемыми непосредственно короной. В действительности же, они были тайной армией доверенных лиц Ришелье – шпионами и не только. Сервьен только что вернулся с длительного задания – сначала Вена, затем Брюссель, а по дороге…

– Да, правда, – сказал он. – Я провел в Тюрингии неделю, монсеньор. Большую часть – в Грантвилле. Это всё – правда.

– Колдовство?

Сервьен пожал плечами.

– Если хотите знать мое мнение – то нет. По крайней мере, в мелочах. Я разговаривал со многими жителями-немцами, и никто из них не верит, что американское мастерство есть нечто большее чем просто великолепная механика. Некоторые из моих собеседников даже сами начали его осваивать. Что касается случившегося в целом – кто знает? Они называют это "Кольцо Огня", но похоже никто не понимает, что это было на самом деле. Общепринятое объяснение – божественное вмешательство.

Кардинал сместил взгляд на цветочную клумбу. Чудеса – чудеса. На краткий миг он задумался об очередном чуде Господнем.

Но не надолго. Ришелье мало во что верил, кроме Франции и её славы. Установление французского господства было делом его жизни, и его верования были привязаны к этой задаче. А всё что кроме…

– Чудо Господне, я и сам так считаю, – подумал кардинал.

– Колдовство! – решительно заявил он. – Явное и неприкрытое колдовство. Длань Сатаны простерлась над Тюрингией.

– Как скажете, монсеньор, – поклонился Сервьен.

Ришелье постучал пальцами по письму, его искушало желание смять бумагу в кулаке, но кардинал был не тем человеком чтобы игнорировать реальность, какой бы ненавистной она ни была.

– Хорошо, – сказал он, встал на ноги и оправил мантию. – Мы примем испанское предложение.

"Требование", – с сожалением подумал он.

– Доставьте серебро Бернарду Саксен-Веймарскому, Этьенн, и убедитесь, что он понял условия своей новой службы.

Лицо Сервьена исказила гримаса.

– Он горячая голова, монсеньор, и вообще неуправляем.

Ришелье нетерпеливо взмахнул рукой.

– Мы можем разобраться с недисциплинированностью Саксен-Веймарского позже. Сейчас мне нужно, чтобы он просто убрал свои войска в сторону, дабы испанцы могли совершить марш в Тюрингию. Это будет довольно просто сделать, даже учитывая наличие Окстенштерна неподалеку. В Германии сейчас такой хаос, что Бернард сможет найти сотню различных обоснований своим действиям.

Кардинал медленно двинулся по саду. Сервьен шел рядом с ним.

– Они никак не смогут скрыть свои терции, – заметил интендант. – Только не на протяжении всего марша из Испанских Нидерландов.

Ришелье пожал плечами.

– Это дела не меняет. Судя по донесениям, я полагаю, испанцев все равно разгромят. Пожалуй, будет даже лучше если их движение будет обнаружено – это отвлечет внимание от настоящего удара.

Сервиен распахнул глаза.

– Валленштейн тоже согласился?

– Да, я получил письмо три дня назад. Он вскоре завязнет в драке со шведами. Скорее всего – в Нюрнберге. Осада займет несколько месяцев – времени более чем достаточно, дабы задействовать его хорватскую конницу для этой цели.

Гримаса вернулась на лицо интенданта.

– Монсеньор, я видел эти их сооружения. В частности, объект, который они называют "силовая станция", построен подобно замку. Кавалерийское подразделение никак не сможет повредить такие сооружения. Лишь незначительно – и совершенно точно – не в набеге.

Ришелье бледно улыбнулся.

– Меня это не заботит. – И покачав головой добавил: – Ты слишком беспокоишься о военных машинах и фортификации. А это мелочи. Деньги, Этьенн – вот что существенно. Я могу спокойно смотреть на шведского короля, вооруженного новым причудливым оружием. Я даже могу стерпеть богатую новую республику – маленькую республику – в центральной Германии. В конце концов, мы ухитряемся сосуществовать с голландцами. Дайте срок, и если они останутся маленькими, я думаю, что мы вскоре проглотим их.

Прежде чем продолжить, он сделал несколько шагов.

– А вот чего я снести не могу, так это шведов, господствующих в центральной Европе, с прочным финансовым фундаментом. Нищие шведы никогда не будут опасны. Неприятными – будут, а опасными – нет. Богатые шведы – богатые из-за связи с этими странными Соединенными Штатами – это совсем другое дело. Лучше могущественные Габбсбурги, чем это. Как бы то ни было – Габбсбурги никогда не славились единством.

Он внезапно остановился и уставился на безобидный розовый куст.

– Я не могу достать Абрабанелей в Турции. И даже, как тебе известно – в Вене.

Сервьен кивнул, это было частью его задания – убедить Фердинанда Второго выгнать своих придворных евреев и казнить Абрабанелей, в частности. В этом, интендант не преуспел.

Тем не менее, в словах Ришелье не было упрека Сервьену. Он и не ожидал, что император Габбсбург, разгонит своих придворных евреев посреди войны – и уж явно не по подсказке своих французских противников.

Кардинал продолжил.

– Я, возможно, могу уничтожить итальянскую ветвь. Трудно сказать, особенно имея дело с венецианцами. Но, в любом случае, те не так важны. Ключевой момент – уничтожить их в Тюрингии.

Интендант опять попытался что-то сказать – еще одно возражение, судя по выражению его лица – но кардинал жестом остановил его.

– Да-да, – я знаю, что хорваты не смогут убить их всех за то время что у них будет. Это не важно. Зато они так разорят это место, что те Абрабанели, которые выживут, вскоре перенесут свои дела подальше. – Он поджал губы. – Это же евреи, ты понимаешь.

Сервьен кивнул.

– Половина жадных немцев тоже уедет. По меньшей мере половина. – Он опять поджал губы. – Торговцы. Фабриканты. Крысы в горящем амбаре.

– Да, – Ришелье наклонился и понюхал розы. – Точно.

– Но нам потом ещё придется разбираться и с испанцами, – пробормотал Сервьен. – Мы же сами пустим их в Германию.

– Умоляю, Этьенн! – кардинал продолжал нюхать розы. – Дай мне хоть минутку насладиться Божьим творением, прежде чем ты испортишь мне остаток дня.

Через несколько недель, в укрепленном лагере рядом с Нюрнбергом, Валленштейн смял письмо.

– Идиот. – прошептал он и бросил письмо в огонь. Ревущее пламя в огромном камине – Валленштейн, как обычно, занял крупнейший особняк в округе – мгновенно поглотило бумагу.

Высшие командиры имперской армии держались от камина подальше, насколько могли, чтобы еще оставаться в пределах досягаемости голоса Валленштейна. Они считали, что растопленный жарким июльским вечером камин угнетающ, даже абсурден. Но Валленштейн настаивал на огне вне зависимости от времени года.

Идиот! – повторил Валленштейн, сложил руки за спиной и посмотрел на офицеров. Затем он, явно пародируя голос сказал: – Убейте всех евреев в городе!

Пикколомини рассмеялся.

– Ха! Легко сказать – кардиналу-то. Этот придурок считает – мы с кем имеем дело? С безоружными обывателями в застенках инквизиции?

Рядом с ним усмехнулся генерал Шпарре.

– А как, во имя Господа Нашего, он думает хорваты будут их искать? – поинтересовался он. – Особенно в этом нелепом месте! Читать уличные указатели? Эти невежественные ублюдки грамоте-то не обучены.

– Да даже если бы и обучены были, – пробормотал генерал Галлас и повел массивными плечами, будто отгоняя назойливых насекомых. – Ришелье, серьезно думает, что вы можете хорватской коннице приказать убивать выборочно? – Он хмыкнул. – Они, может быть, пощадят собак, а может, и не пощадят. В конце концов, евреи – не собаки, спросите у любого хорвата.

Зал наполнился грубым хохотом. Огромные портреты на стенах, посредственные во всем, кроме размеров и дорогих рам, смотрели вниз неодобрительно. Наверное, это неодобрение, было странным. Блеклый род мелких баронов, который предоставил – вынужденно – своё родовое гнездо Валленштейну, мог похвастать лишь немногим, кроме неотесанности. Но такие люди, когда позируют для провинциального художника, практически всегда хмурятся. Возможно – в попытке выглядеть значительнее, или просто пытаясь совладать с ноющим мочевым пузырем.

Валленштейн подошел к столу в центе зала. Стол сильно выбивался из интерьера комнаты – это был большой, массивный кухонный стол, который приволокли в зал солдаты в тот день, когда Валленштейн завладел особняком. Вычурные и хрупкие стулья и диваны, привезенные из Вены, находились зале и раньше. Теперь они стали еще более хрупкими, хоть и менее роскошными – пребывание офицеров Валленштейна, задевавших их шпорами и проливавшими на них вино, не прошло для них даром.

А вот стол обладал достаточным запасом прочности, и спокойно сносил закинутые на него ноги в кавалерийских сапогах, бутылки с вином, а также огромную карту, занимавшую большую его часть.

Достигнув стола, Валленштейн оперся на него руками и склонился над картой. Офицеры собрались вокруг него. Где-то через минуту Валленштейн длинным костлявым пальцем указал точку на карте.

– Здесь! И лишь демонстрация.

Это будет задачей Пикколомини. Итальянский генерал наклонился и глянул на указанную местность.

– Ну если только демонстрация, пожалуй. А что-то большее…

Валленштейн кивнул.

– Умоляю. Я же не кардинал, и не думаю, что война просто может быть измерена монетой. Он может плевать на свидетелей, а я нет. Любая армия, которая пойдет в открытую на американцев, сломается как гнилая соломинка. И это мнение исходит от ветеранов Тилли, а не от кучки вонючих монахов и попов. – Он продолжил изучать карту. – Я не рассчитываю, что вы и впрямь возьмете Зуль. Это только отвлекающий маневр, чтобы оттянуть часть их сил.

Генералы вокруг стола расслабились. Не последней причиной, по которой Валленштейн стал крупнейшим деятелем в имперской армии было то, что его люди были ему преданы – по крайней мере за то, что он не требовал от наемников невозможного. Все офицеры лично слышали донесения. Непробиваемые стальные повозки, не имеющие лошадей, которых можно было бы убить, невероятная скорострельность, винтовки, безошибочно разящие на треть мили, даже какая-то пушка, извергающая целый ливень пуль.

– Просто демонстрация, – повторил Валленштейн и бросил короткий взгляд на Пикколомини. – Убедительная демонстрация, вы понимаете? Будет подозрительно, если они не вступят в соприкосновение. Должны быть умеренные потери.

Пикколомини пожал плечами.

– Я могу разменять пару сотен. Использую этих швабских мудаков, все равно от них ничего кроме геморроя, с тех пор как они здесь появились. Будет лучше если они сдохнут.

Валленштейн кивнул. Держа правый указательный палец на Зуле, он сдвинул второй на запад по карте, и остановил его на точке подписанной "Айзенах".

– Испанцы должны ухитриться взять Айзенах. Если они не преуспеют – пусть отходят в замок Вартбург.

Генерал Галлас шмыгнул носом.

– До сих пор поверить не могу, что американцы не разместили гарнизон там. Пусть и старый, но Вартбург до сих пор мощнейший замок в Тюрингии. Идиоты.

Валленштей покачал головой.

– Я не разделяю вашего мнения. Боюсь, что если Соединенные Штаты не разместили там гарнизон – в таком очевидном месте! – то этому есть причина. И я считаю глупым предполагать, что причиной является простая некомпетентность.

– Возможно, недостача войск, – задумался Пикколомини. – Все шпионы, которых мы туда посылали, сообщают, что они содержат только небольшую постоянную армию. – Он тоже втянул воздух. – Торговцы и банкиры – и спаси Господи, фабриканты. Вот они кто – и не более. Мне неважно, какое у них там оружие – они не думают как солдаты.

Валленштейн выпрямился во весь рост. Он был высоким, хоть и очень худым, К сорока пяти он слегка облысел ("вдовий пик"). Длинный, торчащий нос соседствовал с высокими скулами и обрамлялся тонкими усами и козлиной бородой. Рот, чья нижняя губа была изрядно мясистой и выступающей, вызывал слухи о том что его владелец – внебрачный сын кого-то из Габбсбургов. Вобщем, довольно неприглядное лицо, холодное и невыразительное. В сочетании с фигурой оно делело его довольно похожим, на общепринятое изображение Мефистофеля.

– Я тоже не думаю, как солдат, – сказал он и осмотрел своими темными глазами офицеров вокруг себя. – И поэтому вы работаете на меня, а не я на вас.

Офицеры не отреагировали на это резкое замечание. Частично, от того, что это была правда, но в основном – потому, что одергивать Валленштейна было себе дороже. Богемский генерал – хотя термин "военный подрядчик" подошел бы лучше – мог стерпеть дискуссию, спор, даже ссору, но с офицерами не уважавшими его главенство он был скор на расправу. И в том что касалось "скорой расправы", Валленштейн тоже не думал, как солдат – его душа была душой убийцы, а не дуэлянта.

– Неважно, – властно заявил он, – какой бы там ни была причина – некомпетентность, нехватка людей, или, как я подозреваю, то, что американцы знают что-то, чего мы не знаем – пусть это выясняют испанцы, а не мы.

Его офицеры кивнули в унисон. Этот коллективный жест вобрал в себя всё: удовлетворение наемников, собравшихся получить свои деньги, и пусть умирают другие.

Валленштейн снова склонился над столом и снова широко развел указательные пальцы.

– Испанцы, крупными силами, идут на Айзенах. Пикколомини, вы проводите убедительную демонстрацию на Зуль. Этого будет достаточно, чтобы оттянуть всё значительное сопротивление. И тогда…

Он отвел пальцы и хлопнул по карте ребром правой ладони.

– Хорваты – прямо через чащу леса. Охотники, которых мы наняли, заверили меня, что там есть хорошая тропа, идущая через ненаселенную местность. Хорваты выйдут на расстояние удара даже раньше, чем их обнаружат. И им не сможет преградить путь никто, кроме городских констеблей.

Он наклонился над столом, вытащил карту поменьше и положил ее поверх большой.

– Вот, – сказал он, указывая. И кивнул Галласу, которому подчинялась хорватская легкая кавалерия. – Убедитесь, что хорваты поняли. Главный удар должен прийтись сюда.

Галлас посмотрел на указанное место на карте. Это была очень хорошая, детальная карта городка – теперь уже небольшого города – называвшегося Грантвилль. Ее составили на основании дюжин шпионских докладов за последние несколько недель.

Галлас слегка нахмурился.

– Не сам город?

Валленштейн кивнул.

– Нет. О, разумеется – убедитесь чтобы порядочного размера конный отряд погромил и город – так хорошо, как только сможет. – Он коротко кашлянул. – Если они сумеют зарубить пару евреев – тем лучше. Но главный удар должен прийтись сюда.

Он подался назад и снова встал прямо.

– Кардинал Ришелье может нести чушь о деньгах, банкирах и еврейских финансовых чудотворцах. Но сердце Соединенных Штатов находится там. Я пришел к этому выводу на основании всех докладов. Именно там – это новое змеиное гнездо и именно там оно производит своих отпрысков.

Он снова наклонился и повторно указал своим дьявольским пальцем.

– Здесь. Сжечь всё дотла. Всех убить, всех зарезать. Даже собак если они там есть.

Когда раздался его собственный хохот, он был таким же грубым, как и смех его офицеров.

– Кто их знает? А вдруг это замаскированные евреи?

Глава 50

– Мне это не нравится, – проворчал Густав Адольф негромко. Он слегка помахал в воздухе письмом, которое сжимал в своих толстых пальцах. – Абсолютно не нравится.

Он поднял глаза и впился глазами в Торстенссона.

– Леннарт, ты можешь придумать хотя бы одно правдоподобное объяснение, почему Бернард начал такой маневр? Так далеко на юг?

Молодой генерал артиллерии хотел было начать какое-то саркастическое замечание типа "он хотел полюбоваться своим отражением в Женевском озере", но сдержался. Он чувствовал, что король был здорово обеспокоен. Леннарт кивнул в сторону письма в руке Густава.

– А у Акселя есть какие-то идеи по этому поводу?

Густав покачал головой.

– Нет, но он беспокоится, это очевидно.

Стоя на стенах земляного укрепления, которое шведы построили там, где речка Редниц втекает в Нюрнберг, Торстенссон повернулся и вгляделся на северо-запад. Король скопировал его движение. Оба мужчины напряженно пытались представить себе рельеф Рейнланда. О чем только думал Бернард Саксен-Веймар? У него не было никаких логических оснований для того, чтобы отвести войска так далеко на юг, до самого Кельна.

Их взгляды скользнули по огромному комплексу укреплений, окружавших город, но и король, и его генерал не остановились на этом зрелище. В большинстве своем там были грубо сооруженные земляные укрепления, и большинство из них были новыми. Как и тот редут, на валу которого они стояли – всё это было наспех построено за последний месяц.

Как только он вошел 3 июля в город, Густав мобилизовал жителей Нюрнберга на земляные работы для постройки этих укреплений. Горожане совершенно не жаловались на такое принуждение. Нюрнберг был в союзе с королем Швеции, и они были почти в экстазе от вида того, что король выполняет свое обещание: Нюрнберг не станет ещё одним Магдебургом.

Густав Адольф появился здесь в самый последний момент. Огромная армия, которую Валленштейн собрал в Богемии, была уже на подходе к городу. Насчитывающая примерно шестьдесят тысяч человек, его армия была крупнейшим войском, когда-либо выводимым в поле в ходе этой долгой и жестокой войны. Баварские войска Тилли, в настоящее время находившиеся под прямым командованием курфюрста Максимилиана, шедшие на соединение с Валленштейном, насчитывали ещё примерно двадцать тысяч человек. И Паппенхайм, Черные Кирасиры которого провели весну и раннее лето в Вестфалии, как сообщалось, тоже шел на соединение с ними. Маршрут Паппенхайма был неясен, но шведы предполагали, что он воспользуется уходом Густава в Нюрнберг для того, чтобы совершить марш по Франконии. Если это так, Нюрнбергу угрожали с трех сторон: Валленштейн с северо-востока, Максимилиан с юга, Паппенхайм с запада. Армия в сто тысяч человек вот-вот должна была подступить к Нюрнбергу, готовя ему участь, постигшую Магдебург.

В то время как горожане, под руководством шведского инженера Ханса Олафа, отчаянно строили укрепления, Густав снова вывел свою армию в поле. В течение нескольких дней шведы маневрировали вокруг приближавшегося противника, замедляя его продвижение и выигрывая время для Нюрнберга. Но 10 июля баварские и имперские войска, наконец, объединились в Ноймаркте.

Хоть у него и было вчетверо меньше сил, Густав продолжал посылать Валленштейну вызовы на бой в открытом поле. Валленштейн отказывался. Богемский военный подрядчик предпочитал более верные, пусть и более медленные, методы осадной войны. Неуклонно, уверенно, неизбежно, как подступающий ледник, его огромная армия заняла позиции, угрожающие городу. Но, к тому времени лихорадочная программа строительства укреплений привела к появлению новой оборонительной линии вокруг Нюрнберга, заменявшей старые внутренние стены города. Полоса обороны, сооруженная инженерами Густава, была спешно возведенной, но хорошо спроектированной. Она была слишком велика для того, чтобы даже Валленштейн мог окружить ее целиком.

Таким образом, богемец был вынужден "осадить" Нюрнберг, воздвигая то, что можно было бы назвать "контркрепостью". Остаток июля люди Валленштейна провели, сооружая гигантский укрепленный лагерь в нескольких километрах к юго-западу от города. Используя реку Биберт в качестве главного источника воды для армии, Валленштейн соорудил полевые укрепления протяженностью не менее дюжины миль. Ключевым пунктом укреплений Валленштейна был лесистый холм на севере, прямо напротив шведских позиций. Это холм назывался Бургшталь. Он возвышался над рекой Редниц, протекающей вдоль его восточноого склона, приблизительно на двести пятьдесят футов. По сути, Редниц служил рвом для лесистого холма, увенчанного развалинами древнего замка, называвшегося Альте Весте. Валленштейн превратил Альте Весте и весь Бургшталь в крепость. Палисады и рвы росли на холме, как грибы, а расположенные на склонах тяжелые орудия, могли стрелять в прямой видимости.

Потом наступила пауза. Раз за разом Густав совершал вылазки из Нюрнберга, бросая тем самым Валленштейну вызов на открый бой. Валленштейн не принимал вызов.

– Хватит сражений, – сказал он своим генералам. – Я покажу им, что есть и другие методы ведения войны.

Метод хладнокровного, безжалостного, как никакой другой представитель своего времени, Валленштейна был прост. Через короткое время после начала осады голод и болезни начнут бить по обеим армиям. Люди начнут умирать тысячами, а затем десятками тысяч. А у него было гораздо больше людей, чем у короля Швеции.

– Измена, – прошептал Густав. – Это может быть только измена.

Торстенссон нахмурился. Он терпеть не мог младшего герцога Саксен-Веймар, это правда. Но – измена?

– Я не вижу… – молодой генерал колебался. – Боюсь, что я не вижу логики в таком поступке, Ваше Величество. – Он указал на запад. – Это правда, что Бернард оставил дверь открытой для испанцев, если они захотят в неё войти. Но даже если в этом и была его цель, какой в этом смысл? Нижний Пфальц до сих пор заблокирован. Чтобы испанская армии могла угрожать нам, они должны…

Он запнулся, замолчал, его глаза расширились.

Король кивнул.

– Пройти по Тюрингии, – заключил он мрачно. – Что, конечно, было бы невероятно окольным путем для того, чтобы угрожать Нюрнбергу. Но что, если они и не намерены идти так далеко? Что делать, Леннарт, если их цель состоит не в походе через Тюрингию, а просто в том, чтобы напасть на именно на нее?"

Торстенссон повернул голову. Теперь он смотрел на север, а не на запад.

– Такое вполне допустимо, – размышлял он вслух. – Это, по крайней мере, делает маневр Бернарда понятным, если предположить, что он действительно совершает предательство. – Торстенссон прищурился. – Но, даже если это так, какой в этом смысл?

Плечи артиллерийского генерал дернулись. Жест выражал больше раздражение, чем недоумение.

– Я никогда не видел американцев на поле боя. Но, судя по всем полученным нами докладам и по личному отчету Маккея, который я слышал собственными ушами, они могут вдребезги разнести любую армию, наступающую на них в лоб. Особенно эти неуклюжие испанские терции.

Король фыркнул.

– Так, да. Но спроси себя, Леннарт – кто-нибудь сообщил испанцам об этом?

Теперь глаза Торстенссона были широко открыты. Как и весь высший шведский генералитет, Торстенссон был посвящен в сложные и извилистые дипломатические маневры, которыми был вынуждены заниматься их король в течение последних двух лет.

– Ришелье, – пробормотал он.

Густав кивнул.

– С большой долей вероятности. У Ришелье достаточно денег и влияния, чтобы предложить Бернарду эксклюзивную цену за предательство. Эльзас, возможно – в замену его драгоценной Тюрингии. Или Лотарингию. Дальше пара слов испанцам – которые в течении многих лет пытались найти любой предлог для того, чтобы вторгнуться в германские земли – и готово. Открытая дорога для испанской армии из Габсбургских Нидерландов для того, чтобы нанести удар по Тюрингии.

– Но Ришелье пытался не допустить появление испанцев в Германии с того самого момента, как занял свой пост, – запротестовал Торстенсон. Протест, однако, был слабым и неуверенным. Сообразительный артиллерийский генерал уже раскручивал логическую цепочку. Он начал, поглаживая бороду, размышлять вслух: – Враждебность по отношению к Испании была краеугольным камнем его внешней политики, это правда. Но теперь, когда ваши позиции в Центральной Европе стало настолько сильны, он не может не думать о противовесе.

– Совершенно верно. А спроси-ка себя, почему моя позиция стала настолько сильна? – Густав пренебрежительно махнул рукой. – Причина не в моей армии. Ришелье – делец и финансист, а не солдат. По его же словам, миром правит золото.

Торстенссон ещё энергичнее начал дергать себя за бороду.

– Да. Да. Тюрингия – ключ и к этому. Пока американцы прочно удерживают её, у нас есть надежная база снабжения и гарантированный источник денежных средств. Это сделало нас полностью независимым от любых иностранных спонсоров. – Он поджал губы. – По правде говоря, я должен был бы сказать "сделает". Для того, чтобы всё устоялось, понадобится несколько месяцев. Но Ришелье – это человек, привыкший думать на перспективу в гораздо большей степени, чем большинство живущих на этом свете.

Он опустил руку и посмотрел прямо на своего короля.

– Но я все еще не понимаю, чего же надеется достигнуть Ришелье. Если не предполагать, что он просто хочет увидеть испанскую армию избитой и окровавленной.

Густав невесело ухмыльнулся.

– Он наверняка не расстроится из-за этого. – Король пожал плечами. – Я и сам не понимаю логики происходящего, Леннарт. Но я что-то ощущаю. Какую-то возню.

Он замолк на несколько секунд. Затем, не спеша, хулиганистая улыбка начала расползаться по его лицу. Его голубые глаза, казалось, танцевали и искрились.

– Решено! – воскликнул король. Он упер руки в бока и, улыбаясь, сказал Торстенссону: – Я считаю, что мы должны отправить в Тюрингию небольшую экспедицию, чтобы разобраться во всём этом. И я знаю человека, который должен будет возглавить ее!

Торстенссон нахмурился.

– И кто же? Один из ваших шотландских полковников? Или, возможно… – смысл хитрого блеска глаз короля, наконец-то дошел до сознания генерала. Глаза Торстенссона почти выскочили из орбит. – Не хотите же вы сказать…

– Хочу! Именно он! – весело воскликнул король. – Капитан Гарс! – Он хлопнул в ладоши. – Он будет в восторге от такой перспективы, могу тебя в этом уверить. Капитану Гарсу ничуть не меньше, чем мне, надоела эта несчастная осада. И есть достаточно времени для того, чтобы он сходил в разведку и вернулся, прежде чем случится что-нибудь важное.

Король повернул голову и посмотрел на видневшийся вдали Бургшталь.

– Ты знаешь не хуже меня, Леннарт, что Валленштейн не намерен вызывать меня на открытый бой. Это паук намерен просто сидеть там ещё несколько месяцев, если понадобится, пока люди умирают вокруг него. Он ценит людей не больше, чем пьяный матрос – гроши. – И ещё раз хлопнул в ладоши. – Да! Вполне достаточно времени для того, чтобы капитан Гарс выполнил свою задачу и вернулся. Более, чем достаточно.

К этому моменту Торстенссон уже свирепо хмурился.

– Ваше Величество, – запротестовал он, – но вы ведь уже многие годы не использовали капитана Гарса для чего-либо подобного!

Король ответил еще более хмурым и свирепым взглядом.

И что? – потребовал он. – Ты смеешь утверждать, что не уверен в этом человеке?

Торстенссон, оправдываясь, залепетал: – Ну… нет. Конечно же нет!

Веселое настроение короля вернулось.

– Ну, значит, решено! – и он добродушно похлопал Торстенссона по плечу. – Значит, это будет капитан Гарс.

Приняв решение, Густав мгновенно перешел на другую тему. Он повернулся к своему телохранителю, Андерсу Юнссону.

– Ты слышал?

Юнссон солидно кивнул. Король продолжал: – Обеспечь капитану Гарсу отряд кавалеристов, Андерс. Наш добрый капитан неравнодушен к Вестготам, как все знают. И проверь, чтобы у него было достаточно и финнов и несколько саамов.

Густав весело ухмыльнулся.

– И я думаю, что приставлю и тебя к капитану, Андерс. – Он потыкал толстым пальцем в сторону Нюрнберга. – Там для меня явно не будет никакой опасности, в самом центре этих великолепных укреплений. Не так ли?

Юнссон солидно покачал головой.

– Вот и отлично, – сказал король. Он быстрым шагом направился к лестнице, ведущей вниз с вала. Казалось, он почти подпрыгивает от радости. И через плечо: – Капитан Гарс будет в восторге!

Когда он ушел, Юнссон и Торстенсон посмотрели друг на друга.

– Капитан Гарс, – пробормотал Юнссон. – Чудеса.

Лицо Торстенссона выражало смесь беспокойства и удивления от создавшейся ситуации.

– Присмотри там за ним, Андерс, ладно?

Ответ был предельно флегматичен.

– За этим сумасшедшим? Невозможно.

Глава 51

– Что, чёрт побери, они делают, Генрих? – потребовал ответа Том Симпсон. Величественно возвышаясь над всеми, капитан американцев смотрел поверх вала, возведённого поперёк дороги, ведущей к южной стороне города Зуль. Спешно выстроенные полевые укрепления были расположены у северного края большого луга. Луг был около двух сотен ярдов в длину, и чуть меньше в ширину. Маленький ручей бежал посреди луга, пересекая дорогу.

Его командир пожал плечами. Бинокль висел на шее Генриха, но он им не воспользовался. Приближающиеся наёмники уже выходили на луг, причём, на самое открытое место.

Том поднял бинокль и осмотрел луг. Через несколько секунд он поднял окуляры выше и начал медленно изучать лес, покрывавший холмы поодаль.

– Мне это не нравится, – проворчал он.

Генрих, рядом с ним, улыбнулся. Если он и имел какие-то критические соображения насчёт своего молодого и неопытного офицера, то они, вобщем, относились к тому, что Том настаивал на поисках сложностей там, где их не было. И куда чаще, чем наоборот.

– Слишком много футбола, – пробормотал он.

Том опустил бинокль и посмотрел на него с подозрением.

– Ты это о чем?

Хитрая улыбка Генрих стала шире.

– Это значит, мой друг, что ты все еще продолжаешь думать, будто ты на игровом поле. Вместе с врагами, которые прикрываются затейливыми правилами игры.

За исключением английских фраз "игровое поле" и "правила игры", Генрих произнёс последние две фразы по-немецки. На этой смеси языков английские спортивные термины звучали особенно нелепо, на что, собственно, Генрих и рассчитывал.

Том фыркнул.

– Да что ты знаешь о правилах игры? Каждый раз, когда я пытался растолковать вам про футбол, вы либо погружались в сон, либо в очередную кружку пива.

Как и Генрих, сейчас Том говорил по-немецки. Его владение языком улучшалось быстрее, чем у любого взрослого американца в Грантвилле. Это не значит, что Том уже говорил свободно – пока ещё не совсем – но он уже был способен поддержать любой разговор.

– Это потому, что игра слишком сложная, – возразил Генрих. Его руки изобразили зигзаг туда-сюда. – Этот бежит в ту сторону, тот бежит в эту сторону. – Он покрутил указательным пальцем. – Другой бегает кругами, запутывая противника – ха! Удивительно, как вы не падаете от головокружения.

Том усмехнулся: – Это не моя проблема. Я никуда не бегаю, кроме как прямо вперёд – прямиком в парня передо мной.

– Великолепно! – усмехнулся Генрих. Он хлопнул Тома по плечу левой рукой, одновременно показывая на луг правой. – Тогда у тебя не будет никаких трудностей с этим. Они сейчас подойдут прямо к нам – хорошие солдаты! – и мы их раскатаем. Что тут сложного?

Улыбка Тома исчезла, сменившись хмурым взглядом. – Чёрт возьми, Генрих это же не имеет смысла. Они уже должны знать…

Генрих перебил его.

– Нет, не знают! Том, послушай меня. У тебя нет опыта с наёмными войсками. Те люди, – он мотнул головой в сторону луга, – скорее всего, не имели связи с Тилли. А если и имели, то проигнорируют всё, что им сообщили тупые баварцы.

Он видел, что слова не убедили Тома. Генрих усмехнулся. Кивнув, он указал на лес за лугом.

– Что? Ты думаешь, в том лесу прячется кавалерия? Собирается довести до конца свой хитрый манёвр? И ожидает лишь подходящего момента для внезапной атаки?

Том заколебался. Генрих улыбнулся.

– Двойной обратный финт? Так вы это называете в футболе?

– Ладно, – проворчал американец. – Возможно, ты прав. – Он снова поднял голову над бруствером и мягко сказал: – Скоро мы всё узнаем. Они начали пересекать ручей.

Генрих лениво поднял свою голову и всмотрелся в порядки врага.

– Швабы, я думаю. Жалкие, невежественные ублюдки.

Губы Тома дрогнули.

– Все они?

– Каждый урождённый шваб, – пришёл твёрдый ответ. – Затем губы Генриха шевельнулись. Возможно, тоже дрогнули. – Я из Верхнего Пфальца, ты знаешь.

– Как будто ты не рассказал мне это уже достаточно много раз. Забавно, однако, – тяжёлые брови Тома нахмурились. – Я тут недавно говорил с вестфальцем, и он клянётся, что каждый из Пфальца, и Верхнего и Нижнего, причем в один голос утверждают это – все урождённые…

– Вестфальцы! – фыркнул Генрих, – ты не должен верить словам этих людей. Для начала, они все скотоложцы – любители позабавиться с козами. Короче, все ублюдки.

Том хотел было сказать в ответ какую-нибудь колкость, но промолчал. За всей расслабленной небрежностью позы и манер собеседника, Том осознал неожиданный прищур его глаз. Пока они трепались, немецкий ветеран ни разу не оторвал взгляд от врага. Том позавидовал его расслабленному самообладанию. Сам Том, лично, чувствовал себя натянутым, как барабан.

– Семьдесят ярдов, – пробормотал Генрих. – Хорошо. Он поднёс к губам висевший на шее свисток. Но прежде, чем дунуть в него, он подарил Тому хитрую улыбку.

– Как ты там говорил? Ах, да – мяч в игру.

Раздался свисток. Мгновением спустя три сотни американских солдат привстали из-за бруствера и начали поливать швабов свинцом.

Пять минут спустя стрельба прекратилась. Генрих покрутил головой. Его хитрая улыбка вернулась к нему.

– Как ты там говорид? Ах, да, разгромный счёт, кажется.

Том ничего не ответил. Он оценил шутку, но не мог всерьёз разделить его веселье. В отличие от Генриха, Том не был ветераном дюжины сражений. Он не сводил сосредоточенного взгляда с отступающих и спотыкающихся вражеских солдат, чтобы не смотреть на трупы, раскиданные по невинному лугу. Или на прелестный ручей, внезапно ставший красным.

– Зачем они вот так? – прошептал он. Его глаза оценивали лес вдали. – Взяли бы кавалерию, попытались бы ударить с фланга или что-нибудь еще.

На что прозвучал ответ.

– Швабы, чего ты ожидал?

На самом деле, в том лесу всадники были. Но это не была кавалерия Валленштейна. Это были лопари на службе короля Швеции. Густав Адольф полагал, и вполне искренне, что саамы – лучшие разведчики в Европе.

И, возможно, он был совершенно прав.

Финн, командовавший разведотрядом саамов, осадил коня.

– Как интересно. Пошли, капитан Гарс захочет узнать подробности.

Капитан Гарс поднялся над седлом, встав на стременах. Он задрал голову кверху, пытаясь еще услышать звуки оружейной стрельбы, недавно доносившиеся с севера. Но теперь там было тихо. Пальба, которую он слышал, продолжалась не больше нескольких минут.

– Сколько? – спросил он сердито.

Разведчик-финн помахал рукой туда-сюда.

– Швабы, может тысячи две.

– А с другой стороны?

Он пожал плечами.

– Несколько сотен, не более. Трудно сказать точнее. Они ведут бой как настоящие охотники.

Последняя фраза, которую финн почти пролаял со своим сельским акцентом, была полна одобрения. Разведчик, подобно большинству финнов и всем лопарям, полагал, что цивилизованный метод ведения войны – палить из ружей, стоя во весь рост, почти глаза в глаза – был одним из верных признаков того, что цивилизация не столь хорошая штука, как кажется, и зря ее превозносят.

Он закончил с усмешкой: – Умные люди, эти американцы. Кем бы они не были.

Капитан Гарс хмыкнул: – Значит, всё кончено?

Финн фыркнул: – Это была кровавая баня. Если бы швабы не были так тупы, они бы драпанули уже через минуту.

– Нет ли шанса, что они захватили Зуль?

Единственным ответом разведчика стала презрительная усмешка.

Капитан Гарс кивнул: – Не наша проблема. Но все же…

Он скрутил своё огромное тело в седле и посмотрел на маленькую группу разведчиков-лопарей, сидящих на своих лошадях в нескольких футах от него.

– Пара тысяч, говоришь?

Как и финн-разведчик, капитан говорил по-фински. Всего несколько лопарей знали какой-либо ещё язык, кроме собственного.

Головной разведчик-лопарь поморщился: – Примерно, капитан. Они следовали по узкой тропе. Всю землю изрыли, должно быть две тысячи. Может больше.

– И ты уверен, что это хорваты?

Лопарь снова поморщился: – Предполагаем. Но кто ещё? Хорошие всадники.

Капитан Гарс посмотрел вдаль, глядя немного правее от севера. Тюрингский лес был в этом направлении весьма густым. В основном необитаемым, по оценкам лопарей. По такой местности хорошая лёгкая конница может двигаться совершенно незаметно столь долго, сколь у неё имеется с собой провианта. Лопари обнаружили след, менее, чем в двух милях впереди. Если их оценки были точны – а капитан Гарс тоже полагал лопарей лучшими разведчиками Европы – большая часть кавалерии держалась отдельно от армии, марширующей на Зуль, и двигалась по лесу к востоку от дороги.

Хорваты были хорошей лёгкой кавалерией. Лучшей в императорской армии. Капитан Гарс решил, что лопари правы. Кто ещё это мог быть?

Капитан не был знаком конкретно с этой частью Тюрингенвельда. Но даже с учётом неровности рельефа, кавалерия такой численности могла преодолеть перевал невысоких гор за два дня. Не более, чем за три. По прямой, отсюда до сердца юго-восточной Тюрингии – не более сорока миль.

Или, возможно, до Заальфельда, если хорваты свернули бы дальше к востоку. Но капитан не думал, что их целью был Заальфельд. К нему можно добраться куда легче с противоположной стороны, следуя за рекой Заале. Учитывая, что войско короля Швеции было сосредоточено в Нюрнберге, ничто не мешало Валленшейну направить армию на Заальфельд напрямую.

Была только одна логическая причина отправить большие кавалерийские силы таким маршрутом.

– Они планируют внезапную атаку на Грантвилль, – решил он. – Это крупный рейд основных сил конницы. Не победить, а просто уничтожить.

Сидя на коне рядом с капитаном, Андерс Юнссон вздохнул. Он уже пришёл к такому же выводу. И, что хуже всего, уже знал, что капитан Гарс решит предпринять.

– Мы следуем за ними.

Слова, казалось были высечены из гранита.

Андерс попробовал аппелировать к логике.

– Две тысячи, сказали лопари. А нас всего четыре сотни.

– Мы следуем за ними, – повторил капитан. Он свирепо посмотрел на Юнссона. Ты, конечно же, не собираешься со мной спорить?

Андерс ничего не ответил. Нет, разумеется.

Капитан Гарс пришпорил коня.

– И двигаемся быстро! Враг уже опережает нас на полдня пути.

Глава 52

Майкл решил в первую очередь разобраться с полевой артиллерией. Его уверенность в себе как в полевом командире выросла настолько, что он не стал советоваться с Фрэнком. Испанцы, как это было принято в семнадцатом веке, выдвинули артиллерию на позицию перед строем пехоты. Гладкоствольным пушкам, стреляющим круглыми ядрами, была необходима бесприпятственная линия огня для того, чтобы показать свою эффективность на поле битвы. Если перед ними стояла масса пехоты, это было невозможно. Майкл понимал логику данного решения, но все-таки находил такой принцип каким-то нелепым.

– К разговору о неприкрытых позициях… – пробормотал он, опуская бинокль.

– Какие будут приказы, шеф? – спросила его радиооператор.

Майкл усмехнулся.

– Никак не привыкну к этому выражению из твоих уст, Гейл.

Он протянул руку и взял микрофон.

– Гарри, это Майкл. Выдвигайте БТРы. Двигайтесь по дороге номер 4, а затем поворачивайте на юг, на 26-ю. Испанцы установили свои полевые орудия к востоку от дороги. Вы сможете врезаться прямо между артиллерией и пехотой.

Голос Гарри Леффертса, потрескивая, донесся из радио.

– Как насчет кавалерии?

– Мы позаботимся о ней позже. Фрэнк достаточно легко сможет удерживать свои позиции, даже если не будет использовать M-60. У нас есть шанс разобраться с их артиллерией прямо сейчас.

Ответ Леффертса, как и весь диалог, был, как это ни печально, весьма далек от стандартов военного протокола радиообмена.

– Понял. Сделаем, шеф.

Из отдаленной рощи, находящейся к северо-западу от этого участка стен Айзенаха, до Майкла донеслись звуки заводящихся двигателей БТРов.

На его лицо вернулась усмешка.

– И я чертовски уверен, что никогда не привыкну к этому обращению, исходящему из уст Гарри.

Гейл усмехнулась не менее широко.

– Почему бы и нет? Разве ты у нас не настоящий подающий надежды На-пу-ле-вон?

– Отвали, – фыркнул Майкл. – Я стану военным гением не раньше, чем рак на горе свистнет. – И отдал ей микрофон радио: – Свяжись с Фрэнком и сообщи ему об изменении планов. Я хочу поговорить с Алексом.

Гейл кивнула. Майкл отвернулся от стены редута и поспешил к лестнице, ведущей вниз с насыпи. К тому времени, как он, перепрыгивая через две широкие каменные ступени зараз, спустился во двор, где ждала конница, Маккей и Леннокс уже рысили к нему навстречу.

После того, как Майкл объяснил новую ситуацию, Алекс скривился. Леннокс нахмурился. Майкл с трудом удерживался от смеха. На лицах шотландцев отражалась смесь удивления и раздражения.

Лицо Леннокса, в основном, выражало раздражение.

– Ох, эти мягкосердечные американцы, – проворчал он. – Мы бы сделали лучше.

– Хватит, – скомандовал Маккей. – Здесь командует генерал Стирнс.

Леннокс смолк, но было достаточно очевидно, что он не был доволен. Майкл решил объясниться.

– Я понимаю, что у нас было бы больше шансов разгромить всю армию, если бы я подождал. Но наша первая обязанность состоит в обеспечении безопасности Айзенаха. Без этих пушек у испанцев вообще нет шансов пробить его стены.

Леннокс воздержался от очевидного возражения. У них в любом случае нет шансов. Алекс подергал свою бороду.

– Полагаю, ты хочешь, чтобы мы погнали ублюдков после того, как БТРы разорвут артиллерию в клочья?

Майк кивнул. Алекс стал ещё более энергично дергать бородку.

– И ты по-прежнему намерен…?

– Да! – ответ Майкла был мгновенным и недвусмысленным. – Гоните их к Вартбургу, Алекс. И не подвергайте своих людей большей опасности, чем нужно. Я хочу, чтобы наши потери были как можно меньше.

Выражение на лице молодого шотландского офицера достаточно ясно говорило, что он не испытывал восторга по поводу планов Майкла. Но он воздержался от спора. Александр Маккей определенно не считал Майкла Стирнса "военным гением", но он непоколебимо верил в субординацию и принцип единоначалия.

Мгновением спустя Маккей и Леннокс начали отдавать приказы кавалеристам. Через несколько секунд район сосредоточения конников бурлил лихорадочной активностью, как пчелиный улей в разгар летнего дня. Утрамбованная земля становилось ещё тверже под копытами тысяч топчущихся лошадиных ног.

Айзенахские ополченцы, охранявшие ворота, были тут единственными пехотинцами. Но они могли привести в движение механизм ворот, будучи под защитой каменных стен караульни. Майкл же был на открытом месте. Он прыгнул обратно к лестнице и побежал вверх, опять перепрыгивая через две ступеньки за раз. Он ни в малейшей степени не испытывал желания оставаться, будучи пешим, на площадке, где тысяча всадников выстраивала своих скакунов для атаки. Стук. Плюх. Ой, я извиняюсь. Сэр, я очень сожалею по поводу происшедшего.

Как только он вернулся на стену редута, Гейл снова протянула ему радио. Он искоса посмотрел на неё.

– Проблемы?

– Нет, – ответила Гейл. – Если не считать того, что Фрэнк приказал мне передать тебе, что ты мягкосердечный слабак.

Майкл улыбнулся. Он снова поднес бинокль к глазам.

– Да, я знаю, – пробормотал он. – Это грязная работа, но кто-то же должен ее делать.

Улыбка Майкла исчезала по мере того, как он изучал испанские терции за стенами Айзенаха. Вся армия включала шесть терций, примерно двенадцать тысяч человек, по его оценкам, плюс примерно две тысячи кирасир, расположенных на флангах строя. Это не являлось такой уж огромной армией, по меркам того времени, но это все же были достаточно значительные силы. Достаточно большие для того, чтобы обратить сельскохозяйственные земли, через которые они прошли, в бесплодные пустоши. Майкл мог видеть горящие фермы за их спинами. К счастью, сельские жители давно уже укрылись в стенах Айзенаха. Но разрушения были, тем не менее, достаточно сильными.

Испанская пехота была в примерно пятистах ярдах. Командир испанцев остановил свою пехоту, чуть не доходя до дороги, в то время как артиллерия начала занимать позиции по другую её сторону, чуть ближе к стенам. Было совершенно очевидно что, он намеревался начать свою атаку на Айзенах с артобстрела.

Дорога шла с севера на юг, к западу от города. Теперь она официально называлась Федеральная дорога номер 26. Дорога номер 4, по которой сейчас вел десять БТРов Гарри, пересекала вторую примерно в двух милях к северу. Американцы, следуя своим традициям, настаивали на нумерации для основных дорог в новых Соединенных Штатах, которые теперь включали всю южную Тюрингию от Айзенаха до Геры. Немцы полагали этот обычай странным, но смирились с ним без лишних жалоб. По сравнению со всеми остальными американскими странностями, нумерация дорог была такой мелочью. К тому же, немцы обратили внимание, что все дороги, которые получили "официальный" статус, были улучшены и снабжены водоотводными канавами вдоль обочин. Многие из них даже получили гравийное покрытие. Так что местные фермеры были вполне удовлетворены нововведением, снижавшим нагрузку на повозки и тягловых животных.

– Мягкосердечный… – прошипел Майк, обращаясь к самому себе. – Нет, Фрэнк, не совсем так. Просто я знаю, куда ведет иная дорога.

Он опустил бинокль и повернул голову на северо-восток. Меньше, чем через три секунды, он увидел первый из БТРов Гарри, с грохотом выскочивший из-за невысокого холма, скрывавшего их приближение.

– Господи, как же меня тошнит от того, что сейчас произойдет, – пробормотал он.

Гейл недослышала его реплику.

– Что-то не так с БТРами?

– Нет, Гейл, – мягко ответил Майк. – Всё в порядке. Гарри порвет испанцев на части. – Он бросил на нее быстрый взгляд: – Именно это меня и беспокоит.

Гейл, в свою очередь, недоуменно фыркнула. Было очевидно, что она его не поняла.

– И вот эта твоя реакция – именно то, что волнует меня больше всего, – подумал Майк. Он опять поднес бинокль к глазам, сосредоточившись на молниеносной атаке Гарри. Дай им несколько лет, и слава Кортеса и Писарро может и поблекнуть. Настоящие чистокровные идальго, черт бы их подрал.

– Огонь! – заорал Леффертс, сидящий в бронированной кабине переднего БТРа. Эффект его слов, донесенных до других БТРов установленными на машинах Си-Би радиостанциями, был подобен извержению вулкана. Ружья, выглядывавшие из бойниц, прорезанных по обоим бортам бронированных грузовиков-углевозов, открыли огонь. Большинство из них было перезаряжавшимися вручную помповками или магазинками со скобой, но хватало и самозарядок. Их скорострельность, разумеется, не дотягивала до стандартов автоматического оружия, но она, тем не менее, потрясла до глубины души испанских пехотинцев, в изумлении глазевших на БТРы.

Американские солдаты, стрелявшие по находившейся справа от грузовиков испанской пехоте, просто старались стрелять настолько быстро, насколько это было в их силах. Не было смысла тратить время на прицеливание. Передние шеренги испанцев были меньше чем в тридцати ярдах от дороги. Практически каждая пуля, выпущенная с такого расстояния в толпу стоящих плечом к плечу людей, находила свою цель.

Стрелки, сидевшие по левому борту броневиков, должны были тратить какое-то время на прицеливание перед каждым выстрелом. Им было поручено перебить орудийные расчеты, а каждый канонир или ездовой был индивидуальной целью, а не частью плотно сбитой толпы. Но дистанция была столь же минимальна – даже еще меньше, если говорить о крупнокалиберных пушках – так что прицельный огонь не был такой уж сложной задачей.

Голос радиста с последнего БТРа колонны раздался из динамика Си-Би станции внутри машины, в которой находился Гарри.

– Мы внутри их строя, – проорала она.

Гарри немедленно отдал новый приказ: – Остановить колонну!

Все десять БТРов остановились. Все броневики сейчас находились "в зоне" – внутри боевых порядков испанской армии, давая возможность стрелкам бесприпятственно вести огонь по врагу. Они стояли на 26-й дороге по направлению на юг, отделяя испанскую пехоту от артиллерии. После того, как колонна остановилась, темп огня стрелков вырос, как и процент попаданий.

Результатом стала кровавая бойня. Несколько терций умудрились ответить залпами аркебуз, но это был отчаянный и безнадёжный акт отчаяния. Стальные бока броневиков были непроницаемы для сравнительно низкоскоростных свинцовых шариков, выпускаемыех аркебузами. С тем же успехом испанцы могли кидать куски гальки.

Шины были несколько более уязвимы, но лишь самую малость. В любом случае, только несколько выпущенных испанцами пуль попало в шины, и то абсолютно случайно. Испанцы никогда раньше не встречались с диковинными американскими машинами – большинство солдат до сих пор глазело на них в недоумении – и им даже в голову не приходило стрелять по шинам. А те пули, которые попали в них, не принесли никакого вреда. Ведь шины угольных грузовиков не были, мягко говоря, тонкостенными и легко рвущимися; и, опять-таки, круглые пули аркебуз семнадцатого века с трудом могли пробить толстенную резину.

Американцы потеряли одного человека. Случайная пуля залетела в амбразуру одного из броневиков и убила стрелка. Тот умер мгновенно – свинцовый шарик двухсантиметрового диаметра разнес его голову вдребезги.

С другой стороны, урон, нанесенный американскими солдатами противнику, был воистину ужасен. Не прошло и минуты с начала боя, как те из артиллеристов, кто остались целыми и невредимыми, уже улепетывали от своих орудий, надеясь спрятаться от несущих смерть повозок в близлежащем лесу. Сразу после этого американцы, сидевшие у бойниц на этой стороне БТРов, прекратили огонь. У них просто не осталось целей.

Однако бой продолжал бушевать с другой стороны броневиков. По самой своей природе испанские терции были столь плотными построениями, что стоявшие в первых рядах просто не могли никуда деться. Задние ряды плотно подпирали их. Кроме того, это были не простые наемники, это были испанские пикинеры и аркебузиры. Испанская пехота, по общепринятому мнению, была лучшей в Европе. Даже по стандартам своего жестокого времени эти люди были свирепыми храбрецами. "Удерживай позицию и не хнычь" было для них безусловным рефлексом.

Три терции даже умудрились атаковать. Спотыкаясь о трупы своих павших товарищей, испанцы ринулись к дороге со своими пятнадцатифутовыми пиками наперевес.

Разумеется, у атакующих не было шансов уничтожить БТРы. Для этого им нужны были бы гранаты, а испанские пехотинцы не были оснащены подобным оружием. Однако, у пикинеров был шанс заставить броневики замолчать, просто тыкая пиками в амбразуры в бортах и таким образом заставив американских стрелков прекратить огонь.

Однако они так и не смогли приблизиться достаточно близко к машинам, чтобы попытаться это сделать. Как только первые ряды атакующих достигли дороги, самодельные мины направленного поражения, прикрепленные перед боем к бортам американских грузовиков, были приведены в действие. Шквал шрапнели хлестнул по атакующим, сметая их с дороги. В одно мгновение сотни людей были убиты или ранены.

Шок, испытанный испанцами от нового оружия, был слишком велик даже для них. Выжившие в атаке повернули назад. К этому моменту пикинеры и аркебузиры в задних рядах тоже начали отступать, наконец-то позволив передним рядам сделать то же самое. В течении следующих двух минут отступление испанской пехоты под огнем американцев сделалось всеобщим и неудержимым.

К тому моменту, как конница Маккея вышла на вылазку из Айзенаха, отступление превратилось в бегство. Испанские кирасиры, не менее храбрые, чем пехотинцы, бросились в контратаку. Однако, это была отчаянная и безуспешная попытка. Как только испанская кавалерия показалась перед позициями его отряда, Фрэнк приказал открыть огонь. Его бойцы скрывались в окопах и за рогатками в сотне ярдов от стен Айзенаха. Они стреляли по всадникам, находившимся в открытом поле не далее двухсот ярдов от них. Ещё до того, как первые испанские кавалеристы сшиблись с атакующим отрядом Маккея, ряды испанцев изрядно поредели.

Маккей обрушился на них с силой и неумолимостью кузнечного молота. Хотя формально его отряд и был частью шведской королевской армии, в реальности они были кавалерийской частью армии Соединенных Штатов – и были соответственно снаряжены. Большинство всадников – к этому моменту в основном немцы, изрядно разбавившие первоначальное шотландское ядро полка – были вооружены американскими пистолетами или револьверами. Результат стычки с испанцами, вооруженными саблями и пистолями с колесцовыми замками, был предрешен. Испанские кирасиры были опрокинуты меньше чем через три минуты после начала стычки. Уцелевшие в бою бежали, подавленные небывалой огневой мощью, с которой им довелось столкнуться.

Маккей мог устремиться в погоню, что неминуемо привело бы к резне. Но он приказал своим людям остановиться. В глубине души он испытывал некие сомнения по поводу разработанного Майком плана битвы, но он был слишком дисциплинированным солдатом, чтобы нарушить приказ.

Через пятнадцать минут после того, как БТРы открыли огонь, битва у Айзенаха была окончена. Ошеломленные испанские пехотинцы и кавалеристы отступали в полном беспорядке. Пока Маккей и его люди загоняли их к видневшемуся вдали Вартбургу, выбравшиеся из БТРов стрелки захватили брошенные испанцами пушки. Ещё через пятнадцать минут ворота Айзенаха были широко открыты, и сотни окрестных фермеров, мобилизованных в городское ополчение, облепили орудийные лафеты, покатив трофеи в сторону города.

Тем временем командир испанского экспедиционного корпуса ухитрился привнести какое-то подобие дисциплины и порядка в ряды своих подчиненных. Ему не потребовалось много времени для того, чтобы сделать вполне очевидный в данной ситуации вывод. Они были наполовину разгромлены в сражении в открытом поле. Пора было искать убежища за стенами укреплений. Но где?

Где же ещё? Древний Вартбургский замок был в пределах прямой видимости, угнездившись на вершине холма к югу от них. Более того, испанцы уже осматривали его – ещё когда шли по направлению к Айзенаху. Посланный в разведку конный отряд обследовал замок и обнаружил, что он был покинут. Ещё тогда испанский генерал был поражен этой новостью. Безумны они, что ли – эти американцы – оставить без гарнизона сильнейшую крепость в округе? Но сейчас он был более, чем счастлив от того, что может использовать глупость врага.

Майк наблюдал в бинокль за отступлением испанцев до тех пор, пока не убедился, что те действительно спешат к Вартбургу. К тому моменту, когда он наконец-то опустил бинокль, Грег Сорбара и командиры его специального артиллерийского подразделения собрались вокруг Майка на стене редута.

– Ну что, мы в деле? – поинтересовался Сорбара.

Майк кивнул.

– К наступлению темноты они должны там окопаться. Мы начнем спецэффекты после полуночи. А с рассветом начнем обстрел бомбами.

Его слова вызвали недовольное фырканье трех молодых парней, уставившихся на него. Ларри Уайлд, Джимми Андерсен и Эдди Кантрелл, как было несложно заметить, не одобряли его решение.

В мире нет ничего страшнее гнева оскорбленного реконструктора.

– Нет, – сказал Майк. – Я не начну бомбардировку до наступления рассвета.

– Мы должны использовать преимущества, которые даст нам темнота, – протестующим тоном заявил Джимми. – Она усилит неразбериху.

Майк усилием воли стер оскал со своего лица. Но не смог удержать тяжелый вздох. Кто в этом мире кровожаднее невинных детей?

– Это именно то, чего я пытаюсь избежать, Джимми, – сказал он с напором. Он указал в сторону отступающей испанской армии, всё ещё держа в руке бинокль: – Вы, возможно, полагаете, что это просто оловянные солдатики, но я так не считаю. Они – тоже люди, черт возьми!

Трое юнцов поежились от нескрываемого гнева, прозвучавшего в голосе Майка. Тот решил довести свою мысль до конца: – Это и так будет кошмарное дело. По крайней мере, я хочу быть уверенным в том, что те из них, кто пожелает сдаться – будут иметь такую возможность. Я не хочу, чтобы они погибли просто потому, что в кромешной тьме не смогли найти дорогу из замка. Вы поняли?

Единственным ответом были угрюмые выражения их физиономий. Огорчение, смешанное с разочарованием.

– Пора идти, парни, – скомандовал Феррара. Троица юнцов с большим рвением устремилась прочь от форта.

Майк что-то пробормотал. Феррара повернулся ухом к нему.

– Что ты сказал?

Майк покачал головой.

– Не обращай внимания.

Феррара направился вслед за своими подчиненными. Майк смотрел на Вартбург. Мрачный замок, казалось, пялился в ответ своим собственным зловещим взглядом.

– Настоящие чистокровные идальго, – пробормотал он снова. – Нет уж, мы должны найти иной путь.

Глава 53

– Вы уверены? – пискнула Джулия. – Я имею в виду, вы, как бы, абсолютно уверены? – Следующую фразу она протараторила торопливой скороговоркой. – Я думала, это грипп или что-то в этом роде. Зараза сейчас свирепствует, вы же знаете. В тяжелой форме. Может быть, желудочный грипп, расстройство желудка, вот и все. Я отправилась бы в Айзенах, если бы Алекс не настаивал, чтобы я к вам сходила, а Майк поддержал его. Он не взял меня с собой.

Она смотрела на доктора, как бы говоря: Это все твоя вина!

Джеймсу Николсу удалось сохранить абсолютно каменное в своей невозмутимости выражение лица. Это было нелегко. Лицо молодой женщины, сидевшей на стуле в его кабинете, выражало целую гамму эмоций. Беспокойство, огорчение, понимание – смешанное с с возмущением и негодованием.

– Подразумевается, что эти штуки эффективны, – зарычала она.

Джеймс открыл рот. Джулия не дала ему вставить ни звука.

– Да, подразумевается!

Он снова попытался заговорить. И снова Джулия не дала ему вставить ни звука.

– Алекс меня убьёт, – простонала она. – Я обещала ему, что он может ни о чем не беспокоиться! – Она прижала руку ко рту и пробормотала: – Что же мне теперь делать?

Джеймс решил, что у него появился шанс вставить словечко.

– Джулия, нужно было использовать диафрагму только в сочетании с контрацептивами.

– Они кончились во всех магазинах и аптеках! – запротестовала она и властным тоном вопросила: – Что, по-вашему, я должна была делать?

Воздерживаться, пришел ему в голову очевидный, но легкомысленный ответ. И Джеймс подавил его. Вероятность того, что столь эмансипированная и брызжущая энергией девушка, как Джулия Симс, воздержится от секса с женихом до официальной даты свадьбы, была чуть ниже того, что рак из поговорки таки засвистит на лесистых холмах Тюрингенвальда. И Джеймс едва ли имел право критиковать её. Даже если не вспоминать события своей собственной бурной молодости, его нынешние отношения с Мелиссой не были ни платоническими, ни освященными узами Гименея.

С другой стороны, сухо возразил он самому себе, Мелиссе было пятьдесят семь лет. Для них обоих контрацепция была малоактуальным вопросом.

– О, Иисусе, он меня пришибет насмерть, – снова захныкала Джулия. Она прижимала обе руки ко рту, откуда периодически вырывались странные звуки, больше всего напоминающие полоскание горла.

Джеймс ухитрился придать своему лицу отеческую хмурость.

– Да почему? – Хрм, хрм. – Я думаю, это Алекс должен был бы беспокоиться. Твой отец – не говоря уже о Фрэнке! – явно не будут…

Джулия протестующе каркнула, продолжая прикрывать рот ладонями.

– Я что-то не совсем понял… – продолжал Джеймс.

Она отняла руки от губ и сложила их воронкой вокруг рта, как бы желая поведать ему страшную тайну.

– Это была моя идея, – прошипела она. Увидев выражение лица врача, Джули рассмеялась. Смех был, пожалуй, чуть истеричным. Ну, в крайнем случае, полуистеричным.

– Вы думаете, инициатором был Алекс? Ха! Этот вечно правильный сухарь? О, Боже! – Смех усиливался. Да, определенно полуистеричный. – Я потратила многие недели на то, чтобы уболтать его, взяла измором!

На мгновение ее взгляд стал мечтательным.

– Он такой классный парень, – прошептала она. – Это определенно было нечто лучшее, когда не приходится с самого начала отбиваться от потных лап.

Джулия упала в кресло.

– Он меня убьет.

Мрачная уверенность, звучащая в этой фразе, сделала бы честь и Кассандре.

Джеймс прочистил горло.

– У вас есть несколько вариантов. Первый – это аборт. И поспешно: – Я сам не делаю аборты, но вы можете обратиться к доктору Адамсу, да и доктор Абрабанель, если уж на то пошло, может вам помочь. На вашем сроке беременности – это несложная процедура.

Джули бросила на него острый взгляд.

– Если это так просто, почему вы не можете это сделать? – Потом, видя жесткое выражение на его лице, она захихикала. – Только не говорите мне… – Хихиканье, хихиканье… – Доктор, держу пари, что это была офигенная перепалка! Я имею в виду, когда вы сказали об этом Мелиссе.

Джеймс пожал плечами.

– И вовсе даже не перепалка. У нее есть свои принципы, у меня – свои.

Его собственный взгляд подернулся легкой мечтательностью.

– Мы очень хорошо ладим друг с другом, если принять во внимание все обстоятельства.

Внезапно Джулия покачала головой.

– Аборт в в любом случае не обсуждается. Я сама не одобряю их. А что насчет другого варианта?

– Это очевидно, не так ли? Выйти замуж.

Джулия снова ударилась в плач.

– Он убьет меня!

Она опять закрыла руками рот. Странные звуки продолжали вырываться оттуда.

Джеймс почесал в затылке.

– Я не понимаю. Если то, что я слышал, соответствует действительности, он пытается заставить тебя назначить дату свадьбы.

Закрывающие рот руки опять сложились ковшиком.

– Да, пытается! – прошипела она. Руки сомкнулись. Бормотание.

– Так в чем же проблема?

Джулия сделала глубокий вдох, втягивая воздух сквозь пальцы. Затем медленно выдохнула. Она отняла руки ото рта, положила их на колени, и, понурившись и сгорбив плечи, вздохнула достойно Кассандры. Опять меня не понимают…

– Вы не понимаете. Речь идёт о принципе. По вопросу времени…

Ее глаза сузились, пока она быстро вычисляла в уме.

– К тому времени, как мы сможем пожениться, а это не сможет случиться раньше, чем через месяц. Самое раннее, возможно, даже, в сентябре, потому что прямо сейчас он должен будеть поехать повидаться с королем Швеции. Как только он и Майк, наконец, вздрючат как следует этих испанских клоунов…

Расчеты, расчеты. Джеймс снова изо всех сил пытался сохранить серьезное выражение лица. Он не был уверен, что забавляло его больше: наглая уверенность Джулии, что испанцы будут, разумеется, побиты, или ее непринужденное упоминание о знакомстве её жениха с королями.

– Да, – заключила она. – Как я и думала. Мы сможем вступить в брак где-то в сентябре, самое раннее.

Она надула щеки и сложила руки кругом в добром футе от живота, пародируя беременную женщину.

– Ради Христа, Джулия! Вы же не всерьез, правда? Что, в начале второго триместра? Да совершенно ничего не будет заметно.

– Это будет через полгода! – отрезала она. – Так что ни у кого не будет никаких сомнений!

Джеймс пожал плечами.

– Ну и что? К тому моменту вы будете женаты. Так что, кого это будет волновать? Это не будет первое событие такого рода в…

– В это-то всё и дело! – Плач. – Вы же знаете, как чувствителен к этим делам Алекс – как раз по причине того, что он незаконнорожденный. Вы знаете, он мне тысячу раз говорил: – Ни один мой ребенок не родится ублюдком!

Даже будучи в отчаянии, она довольно удачно изобразила шотландский акцент Маккея.

К этому моменту логика Джулии совершенно ускользнула от Джеймса.

– Я не понимаю, – пробормотал он. – Если вы женаты в тот момент, когда родился ребенок, то он – или она – не считаются…

– Это же вопрос принципа! – причитала она. – Неужели вы не понимаете? А никто не может так зацикливаться на принципах, как проклятый шотландской кальвинист!

Она уже даже не сгорбилась в своем кресле. Она просто растеклась в нем, как желеобразная капля, состоящая из воплощенного отчаяния.

– Он убьет меня, – пискнула она. – Считайте, что я уже мертвая.

Последняя отчаянная попытка Джеймса сохранить на лице маску невозмутимого врачебного достоинства наконец-то рухнула. Он просто не мог сопротивляться соблазну.

– Ну тогда позаботься, чтобы он был в пятистах ядрах от тебя, когда ты ему будешь об этом рассказывать.

Тон последующих слов Джулии никто не назвал бы писком. Скорее, наоборот. Джеймс утешал себя мыслью, что он, как и полагалось обязанностью врача, вообще-то крепил дух своего пациента. Ну, по мере сил.

Вскоре после этого он пригласил Ребекку в ту же самую смотровую.

– Джулия, кажется, не в духе, – заметила она. – Что-то случилось?

Губы Джеймса дрогнули.

– Ничего серьезного.

Он помог ей устроиться в кресле.

– Уф! – вздохнула Ребекка. Она быстро улыбнулась врачу. – Спасибо. Я чувствую себя такой неловкой.

Она сверху вниз посмотрела на свой живота.

– Философски, я не одобряю этого, – произнесла она. – Это кажется таким глупым способом решения данной проблемы. К тому моменту, когда женщина наконец-то привыкает к своему новому состоянию, всё заканчивается. – Ее темные глаза потеплели: – Уже скоро.

Джеймс кивнул.

– От шести до восьми недель. Для первой беременности мы не можем уверенно говорить.

Ребекка подняла голову, улыбаясь.

– Мы не теряли времени, Майкл и я, не так ли? – Она замолчала, тихо смеясь. – Это будет такой скандал! Ребенок родится всего через семь месяцев после того как мы поженились.

Казалось, что эта мысль совершенно её не беспокоила. Ни в малейшей степени. Джеймс усмехнулся.

– Такое впечатление, что в последнее время происходит немало подобных событий.

Ребекка не понадобилось больше двух секунд, чтобы понять, что имел в виду доктор. И движением, имевшим сверхъестественное сходство с жестикуляцией Джулии, закрыла рот ладонью.

Она тихонько засмеялась. Забулькала.

– Бедный Алекс! – пробормотала она сквозь пальцы. И сложила ладони воронкой вокруг рта. – Джулия убьет его, – прошипела она.

Джеймс развел руками.

– О женщины! Я в принципе не могу понять вашу логику!

Он проковылял к своему собственном креслу и, тяжело рухнув в сиденье, уставился на Ребекку.

– Вас не затруднит объяснить логику ваших рассуждений?

Ребекка опустила руки на колени. Ее лоб наморщился.

– Разве это не очевидно? Джулия будет убеждена, что Алекс будет зол на нее. Я совершенно уверена, хоть и не в курсе деталей, имейте в виду, но я знаю Джулию – что это она убедила его не опасаться возможной беременности.

Пальцы Ребекки перебирали ее локоны, она размышляла.

– Да, несомненно, всё именно так и было. Алекс – слишком джентльмен, чтобы принуждать её к этому. Она была соблазнительницей, а не соблазненной. После этого…

Размышления, размышления.

– Конечно, это же очевидно. Она скажет Алексу, будучи уверена, что он выйдет из себя от этой новости. Вы же знаете Джулию! К тому моменту, когда она ему сообщит эту новость, она приведет себя в состояние ярости, потому что она будет убеждена, что Алекс будет зол на нее. Она будет подобна заряженному ружью с взведенным курком. Алекс, конечно, скажет что-то не то. В данной ситуации мы можем быть уверены в этом, так как все, что он скажет, будет неправильно, с точки зрения Джулии. И тогда…

Она сияла.

– Логика безупречна. Джули его убьет. Надеюсь, конечно, она ограничится словесным убийством. Потому что, опять же, надеюсь, она не станет сообщать ему эту новость с пятисот шагов.

Увидев выражение лица врача, Ребекка нахмурилась.

– Что-то случилось, Джеймс?

Николс покачал головой.

– Нет. Я просто рад, что вы на нашей стороне. – Он щелкнул пальцами. – Ну, натуральный Ришелье!

Гретхен наклонилась над кроватью и поцеловала Джефффа в лоб. Она чувствовала, что лоб под её губами просто пылал, но не была обеспокоена. Самое страшное было позади.

Джеффф открыл глаза. Улыбаясь, Гретхен села на кровать и склонила к нему голову. Ее губы раздвинулись.

Голова Джефффа дернулась в сторону.

– Не надо! – запротестовал он. – Ты рискуешь поймать…

– Ничего страшного, – прошептала она. Она взяла его лицо в свои сильные руки и повернула к себе. Последовавший за этим поцелуй был нежным. Но он был долгим, и ни в малейшей степени, не платоническим.

– Ничего, – прошептала она. – Ничего страшнее лихоратки. Я только што от токтор Николс. Он сказать мне, что у тебя есть ни один из симптомов чумы.

– И даже с учетом этого…

Джеффф пытался оттолкнуть ее. Он был слишком слаб, чтобы успешно решить эту задачу. Его жену нельзя было легко оттолкнуть.

– Грипп – это тоже достаточно плохо, Гретхен! У тебя нет иммунитета к нему, который есть у меня!

Она медленно поднялась и пожала плечами. Гретхен поняла медицинскую логику в словах мужа. Доктор Николс очень подробно ей объяснил. У людей ее времени не было иммунитета к штаммам заболеваний, принесенных теми, кто родился в будущем.

Она начала раздеваться. Гретхен поняла логику, но она не была с ней согласна. У нее были свой взгляд на такие вещи, который был гораздо более жестким и прагматичным. Намного более.

– Ну так, значит, лучше, если он у меня появится, – прошептала она. Обнаженная теперь, она скользнула под простыни и прижалась к мужу. Ее движения были нежными, осторожными. Но они были не более платоническими, чем предшествовавший поцелуй. С тех пор, как Джеффф подхватил грипп двумя днями ранее, она была вынуждена спать с детьми. Ее муж настаивал на этом. Теперь же она почти утонула в ощущении соприкосновения их тел.

Джеффф попытался возразить еще раз, слабо и нерешительно. Гретхен положила руку ему на рот.

– Молчи, – прошептала она. – Я подхватить эта болезнь рано или поздно, так или иначе. Почему бы не так?

Джеффф вздохнул и закрыл глаза. Его опасение за здоровье жены воевало с желанием близости с ней. Желание выиграло. Он обнял ее и привлек еще ближе.

– О, да, совсем забыть… – пробормотала Гретхен несколько минут спустя. – Я должна ещё кое-что сказать. Доктор Николс сказать мне, что я есть немножко беременна.

Глаза Джефффа выскочили из орбит.

– Ну что еще, муж? Ты снова беспокоиться? Такое бывает, знаешь ли. – Она прижалась к нему потеснее. – Я все быть в порядке, и ребенок тоже. И ещё одно – по крайней мере, это не будет скандал. Наш ребенок не родится в сомнительное время.

Она усмехнулась.

– В отличие от некоторых других, я подозреваю.

Капитан Гарс гнал своих людей ещё долго после захода солнца. Он смягчился не раньше того, как исчез последний проблеск света, и лес по-ночному почернел.

– Разбивайте бивуак, – прорычал он, слезая с коня. Его движения были скованными от одеревенения и усталости. Последние два дня были жестоким испытанием, принимая во внимание то, как настойчиво капитан подгонял погоню. И если его люди и думали, что погоня четырехсот кавалеристов за двумя тысячами выглядит несколько странно, то держали свои мысли при себе. Капитан Гарс был не из тех, кто прислушивается к голосу разума.

– Костры не разжигать, – приказал он. – Мы преследуем не кого-нибудь, а хорватов. Ешьте всухомятку.

Ни один из его солдат не жаловался. Капитан Гарс был, ко всему прочему, не из тех, кто выслушивает жалобы. И кроме того, он так же, как и они, ел всухомятку и спал на голой земле.

Когда его отряд расположился на ночлег, Андерс Юнссон подошел к нему. Капитан сидел на одеяле, глядя в пустоту.

– А завтра, капитан? Что тогда?

Капитан Гарс поднял голову.

– Завтра мы поднимемся до рассвета. Нельзя терять времени. Хорваты доберутся до Грантвилля к десяти утра, самое позднее.

Он остановился, раздумывая.

– К настоящему моменту я уверен, что разгадал вражеский план. Все части головоломки сложились воедино. Испанцы, пропущенные Саксен-Веймаром… Бессмысленное, казалось бы, нападение на Зуль… Всё это отвлекающие действия – диверсии, чтобы отвлечь внимание американской армии. Хорваты – вот главный элемент этого плана. Они ударят по городу, в котором остались только старики, женщины и дети. Их целью является сплошные убийства и разрушение.

Юнссон нахмурился.

– Но зачем?

Капитан пожал плечами.

– Спроси кого-нибудь другого. Но подобным образом рассуждают люди, подобные Валленштейну и Ришелье. Сам я скептически отношусь к таких рассуждениям. – Он слегка улыбнулся. – Но с другой стороны, чего ты ждешь от меня? Они вроде как нормальные. Я же сумасшедший. Это всем хорошо известно.

Глава 54

Ведьмачий шабаш на Вартбургском холме начался в полночь. Из динамиков, сгруппированных в пяти точках вокруг Вартбурга, вдруг загремела музыка. Лесистый холм в Тюрингии семнадцатого века потрясли звуки, соответствующие музыкальным вкусам намного более поздней эпохи.

Вкусу Гарри Леффертса, в данном случае. Каким-то образом – Майк так никогда и не разобрался, кто именно отдал приказ и каким образом это все произошло – Гарри назначил сам себя дискжокеем этой вечеринки.

Он начал, естественно, с Rolling Stones, бессмертной Sympathy for the Devil, и продолжил композициями Satisfaction и Street Fighting Man.

Пока все было в порядке. Споры по поводу музыкальных пристрастий начались позже. К глубокому отвращению молодежной части американской армии, Гарри, несмотря на свою собственную относительную молодость, оказался энтузиастом Классического Рока. После того, как отзвучали Rolling Stones, он продолжил программу композициями Creedence Clearwater Revival и Doors.

Потом…

– Просто не могу поверить, такое антикварное дерьмо, – прошипел Ларри Уайлд. Молодой "артиллерийский специалист" настраивал одну из катапульт, работая в свете, отбрасываемом подвесной электрической лампой. Грег Феррара руководил работой. Расчет катапульты, задачей которого было обслуживание импровизированного устройства после того, как оно будет окончательно собрано, стоял чуть в стороне, рядом с портативным генератором.

Голос Ларри был горек и полон страдания от происходящего предательства: "Боб Дилан?"

Наконец-то отзвучали последние аккорды Positively Fourth Street. Ларри испустил благодарный вздох, так же как и Эдди Кантрелл. Но третий член "специального артиллерийского подразделения" не разделял их умиротворенности.

– Дальше будет только хуже, – мрачно предсказал Джимми Андерсен.

И точно. В тот самый момент юго-запад Тюрингии сотрясся от звуков…

Ларри и Эдди заорали в унисон.

– Элвис Пресли? Вы что, совсем там охренели!?

Увы, Гарри оказался поклонником Короля, так что мучения специального артиллерийского подразделения были долгими. К тому времени, как первая катапульта была собрана и готова, их сотрясало благородное негодование оскорбленных в лучших чувствах рок-фанатиков.

Затем мучение превратилось в пытку. Гарри громко объявил через громкоговорители, что он принимает заявки на исполнение тех или иных композиций. Мгновенно, несмотря на все крики Грега Феррары о воинской дисциплине, трио исчезло в лесной темноте, единое в решимости вернуть разум и здравомыслие обратно в мир.

Никаких шансов у них не было. К тому моменту, как они достигли небольшой поляны, где Гарри основал импровизированную "музыкальную штаб-квартиру", на ней уже толпились другие солдаты, с нетерпением ожидавшие выполнения их заявок. Сержантами и старшинами американской армии, как и раньше, были в основном члены СГА, молодость которых была далеко позади – и Гарри весело склонился перед мудростью ветеранов.

Ларри и Эдди застонали. Джимми покачнулся и зашатался.

Риба Макинтайр?

Под звуки "The Heart Is a Lonely Hunter", эхом разносящихся над разрушенной войной Центральной Европой и добавлявших страдания в агонию этих несчастных мест, Ларри и его друзья отчаянно пытались заручиться поддержкой среди заполнявших поляну рядовых Армии Соединенных Штатов.

Безуспешно. Многие из солдат, конечно, были такими же американскими подростками, как они. Но, к августу 1632 года, ряды Армии Соединенных Штатов были, в основном, укомплектованы немцами, которые (и особенно это касалось молодежи), как оказалось, превратились во что-то вроде фанатов стиля кантри-вестерн. Риба Макинтайр их вполне устраивала, большое спасибо, мистер Дискжокей.

Феррара, наконец-то, ухитрился загнать своих подчиненных обратно на рабочие места. Они лихорадочно приступили к работе в поисках хоть какого-то средства от страданий, доставляемых им выбираемой Гарри музыкой, готовя к действию две другие катапульты. Но после того, как с этой задачей было покончено, молодежь не смогла более терпеть происходящее. Несмотря на все протестующие крики Феррары об "армейской дисциплине и субординации", они всей компанией направились в штаб экспедиционного корпуса, полные решимости высказать свои претензии высшему руководству.

И, опять же, их порыв разбился о каменные стены бюрократии.

– Извините, ребята, – сказал Майк. – Ничем не могу вам помочь. – Он взглянул на часы, поворачивая запястье таким образом, чтобы на них падал свет от висевшего на шесте у входа в палатку газового фонаря. – Примерно как я и ожидал. Около двух часов ночи. Увертюра окончена. Настало время основной части нашей программы.

Он покровительственно улыбнулся трем страдающим юнцам.

– Все, что вы слышали до этой минуты, – он махнул рукой, – была только разминка. Только теперь мы начинаем настоящую психологическую войну".

Они смотрели на него непонимающиме. Улыбка Майка стала ещё шире.

– Бекки подготовила программу, – пояснил он.

В тот момент ближайшие колонки разразились новыми, доселе неслыханными, звуками. Все трое подростков, стоявших перед ним, вздрогнули.

– Иисусе, – проскулил Джимми. – Что это?

Фрэнк Джексон, стоявший в нескольких футах от него, засмеялся.

– А вы думали, ваши музыкальные вкусы "супер-пупер-крутые"? – Фрэнк покачал головой. – Забудьте об этом, юнцы. Бекки примерно в десять раз умнее вас, и она могла выбирать из всего многообразия музыки за последние столетия.

Он наклонил голову, прислушиваясь.

– Ужасная штука, не правда ли?

Майк поджал губы.

– На самом деле, вполне приличная музыка. Если слушать её в подходящем настроении.

Фрэнк усмехнулся.

– Слова подкаблучника, Майк. Я точно так же притворяюсь, что вьетнамский соус Nuoc Mam не воняет тухлой рыбой.

Джексон покачал головой.

Надеюсь, что запланировано не так много музыки такого рода. Грубое нарушение правил ведения войны – вот что это такое.

Майк улыбнулся.

– Всего несколько минут. Даже Бекки была вынуждена признать, что даже небольшой отрывок Wozzeck Берга – это уж слишком.

Испанским солдатам, запершимся в Вартбурге, казалось, что жуткая какофония Wozzeck длилась очень долго. Солдаты, набившиеся в замок, были в ужасе. Уже два часа они подвергались этой невероятной аудиобомбардировке. Для солдат же, стоявших на крепостных валах, последние часы были еще хуже. Ослепительные лучи прожекторов, которые Феррара и и его юные "воины эпохи хайтека" наскоро собрали из подвернувшихся под руку частей, непрерывно метались по стенам замка, добавляя визуальные эффекты, утомлявшие глаза.

Как всегда в испанской армии, войска сопровождали должностные лица канцелярии Святой инквизиции. Десять священников, всё это время стоявших на валах рядом с солдатами, просто шипели от ярости.

Ярости и страха. Испанский филиал инквизиции, который подчинялся только королевской власти этой страны, был на порядок более закоренелым и безудержным, чем папская инквизиция. Но они отнюдь не были нерассуждающими головорезами. Испанская инквизиция разработала настолько сложные методы работы тайной полиции, что они не были превзойдены до времен русской имперской охранки в конце девятнадцатого века. По стандартам семнадцатого века, они считались непревзойденными практиками в области, которую позднее назовут "психологической войной".

И вот эти подмастерья только что встретили настоящего мастера в данной области. Точнее, мастерицу. На самом деле, обидно было, что они были не в силах осознать исторической иронии этого момента. Молодая женщина, дочь проклятого народа, который инквизиция преследовала на протяжении двух последних веков, была готова отплатить им сполна. Ее собственный интеллект, дополнявшийся музыкальной традицией всего западного мира более поздних времен, завершил процедуру промывания мозгов, начатую рок-н-роллом и кантри.

Отрывок из Wozzeck закончился. Когда следующее произведение загремело в ночи, инквизиторы издали небольшой вздох облегчения. По крайней мере, эта музыка – чем бы она ни была – была несколько более логичной.

Их облегчение длилась не более минуты. В "Ночи на Лысой горе" Мусоргского есть некая внутренняя логика, по правде говоря. Но эта логика была им недоступна. Как и логика скрипучих, зловещих аккордов пьесы "Быдло" из "Картинок с выставки" того же самого композитора.

Ребекка усиливала музыкальную атаку. За Мусоргским последовали короткие острые громоподобные звуки "В пещере горного короля" Грига. По мере роста популярности этой части "Пера Гюнта", на протяжении многих лет после его написания, сам Григ стал ненавидеть свое произведение. "Наихудшая разновидность норвежской напыщенности", называл он этот отрывок. Но в эту ночь дикий Скандинавский триумфализм произведения достаточно хорошо служил целям Ребекки.

Трепещите, господа тюремщики! Тролли и викинги у дверей!

Далее последовала российская вариация той же темы. Героические хоровые аккорды "Вставайте, люди русские, на страшный бой, на смертный бой" из прокофьевской музыки к "Александру Невскому" заполнили пространство. Немедленно за ними последовала боевая ярость "Ледового побоища". Испанцы, новое воплощение завоевателей-тевтонов, стоя на возвышавшихся над окрестностями валах замка, мысленно переживали те бедствия, которые в реальности обрушились на палачей Пскова несколькими веками ранее на льду Чудского озера.

Инквизиторы пытались развеять свой растущий ужас, гоня испанских солдат в бой. Визжа и ревя, они гнали дрожащих испанских аркебузиров на крепостную стену. Таща их за шею в некоторых случаях, и приказывая им стрелять по сатанинской музыке и адским огням.

Учитывая неточность их аркебуз, этот приказ был несколько туповат. Учитывая точность оружия в руках дьяволов в темноте, он был чистым безумием.

– Вынести их! – скомандовал Майк, изучая крепостные валы через бинокль. Прожектора были теперь направлены на священников и солдат, выстроившихся вдоль зубцов крепостной стены, ярко освещая их.

– В первую очередь выцеливайте инквизиторов!

"Александр Невский" закончился, на смену ему немедленно последовал финал прокофьевского фортепианного концерта номер 3. Дикий энтузиазм, звучавший в этой музыке, послужил фоном для буйного энтузиазма американских снайперов. Среди них не было Джулии Симс, это правда. Но если Джулия и была лучшим снайпером армии Соединенных Штатов, в ней было немало и других прекрасных стрелков. Через две минуты все испанские солдаты отступили от стен. Они оставили там около двадцати своих мертвых товарищей по оружию – и семь инквизиторов.

– Вот тупой народ, – проворчал Леннокс. Он, вместе с Маккеем, пытался укрыться от какофонии в палатке штаб-квартиры. Без большого успеха, учитывая, с какой громкостью Гарри транслировал музыку. – Хорошо, что я уже поспал. Щас бы точно не удалось.

Алекс пожал плечами.

– Всё лучше, чем рэп.

Леннокс фыркнул.

– Всё что угодно лучше, чем это дерьмо!

Новое произведение загремело из динамиков. Леннокс вздрогнул.

Майк, краем глаза уловив движение, повернул голову и улыбнулся.

– Это отрывок из чего-то там под названием "Весна священная", – пояснил он. – Бекке это очень нравится.

– Рад, что она не моя жена, – пробормотал Леннокс под нос. – Даже если деваха выглядит, как Клеопатра.

Маккей улыбнулся. Он вышел вперед, подойдя вместе с Майком ко входу в палатку.

– Мне вот интересно, – сказал он. – Ребекка была с вами, лунатиками, где-то год, не больше. – Алекс сделал жест подбородком в темноту за порогом палатки. – Так как же ей удалось узнать так много о вашей музыке?

Майк пожал плечами.

– А чтоб мне пусто было, если я понимаю. Ей отец помог, вроде. Бальтазар за это время стал фанатиком классической музыке. Он говорит, что тупорылые лютни надоели ему до тошноты.

Он колебался, разрываясь между гордостью и желанием не выглядеть влюбленным мужем. Но, так как он и гордился своей женой, и был влюбленным мужем, борьба была недолгой.

– Не знаю, Алекс. Как ей удается все это, наряду со всем этим ее чтением, и всем остальным? Просто не знаю. – Его грудь распирала гордость за неё. – Единственное, что я знаю наверняка, так это то, что Бекки – самый умный человек, которого я когда-либо встречал. Или когда-нибудь смогу встретить, как мне кажется.

Маккей кивнул.

– Это всё так. И тем не менее…

Он замер.

– А чтоэто?

Майк несколько мгновений вслушивался в звуки мощного сопрано Леонтайны Прайс. Затем рассмеялся.

– Неужели не нравится? Это называется Liebestod. Написано парнем по имени Вагнер.

Алекс поджал губы.

– Невероятный голос, с этим я согласен. – И поморщился. – Но её песня звучит так, как будто бедная женщина умирает.

– Она именно это и делает. – Майк повернул голову, глядя на зубцы над головой. – И весело: – И, позволь заметить, она сообщает об этом всему миру, ничуть не спеша, с самолюбованием.

Так продолжалось всю ночь. Подготовленная Ребеккой программа включала, после Liebestod, еще добрую дозу Вагнера. Если уж на то пошло, она ненавидела этого композитора, как за театральность его музыки, так и за его подлость и антисемитизм. Но она полагала, что эта музыка подходит к случаю. Так что воплощение Тевтонской напыщенности атаковало испанских солдат, запершихся в германском замке, поражая их уши не хуже чугунной кувалды. Там был и "Полет валькирий" и грандиозные оркестровые композиции из "Колец Нибелунгов": "Вход богов в Валгаллу", "Прощание Вотана", "Похоронный марш Зигфрида" и, последним ударом, "Самосожжение Богов".

Когда все это закончилось, Фрэнк Джексон вздохнул с облегчением.

– Хорошо, что они проиграли Вторую Мировую, – прорычал он. – Можешь ли ты представить, что тебя бы вечно заставляли слушать все это дерьмо?

Майк фыркнул.

Ты думаешь, что это – самое плохое из всего возможного? – Он взглянул на восточную сторону горизонта. Первый намек на рассвет появился в небе. – Попробуй как-нибудь послушать Парсифаля.

Он поднял бинокль к глазам и направил его в сторону крепости. Зубчатые стены по-прежнему утопали в темноте, кроме тех мест, куда падали лучи прожекторов. В поле его зрения не было ни одного испанского солдата.

– Бекки однажды заставила меня это прослушать от начала до конца. Все пять проклятых часов.

Джексон нахмурился.

– Зачем? Мне казалось, ты сказал, что она ненавидит Вагнера.

– Да, ненавидит. Она просто хотела доказать мне, что ее точка зрения имеет причины.

Музыка, разносящаяся из громкоговорителей, опять резко изменилась. Майк посмотрел на часы.

– Великолепный расчет по времени, – сказал он тихо. – То, что французы называют ""piece de resistance".

Фрэнк навострил ухо.

– Что это такое?

– Если верить Бекки, это музыкальное произведение передает суть войны, как ни одно другое, написанное до или после.

Майк вышел из палатки и направился на поляну за ней. Увидев стоящего там Феррару, он махнул рукой. Бывший преподаватель естественных дисциплин кивнул и обратился к своим юным подчиненным. Правильнее сказать, партнерам по криминальному мероприятию.

– Время начинать фейерверк, ребята.

Улыбаясь, Ларри, Эдди и Джимми устремились прочь. Каждый из них направлялся в сторону одной из катапульт – и ракетных установок, стоявших рядом с ними.

Майк не спеша побрел назад, останавливаясь на каждом шагу. Он слушал музыку. К тому времени, как он вернулся в палатку, лицо Фрэнка показалось ему напряженным.

В этом не было ничего удивительного. Восьмая Симфония Шостаковича, транслировавшаяся сейчас на полную громкость, громыхала ужасом разоренной войной России будущего – над разоренной войной землей сегодняшней Германии. Сталин хотел, чтобы это было триумфальное произведение, чтобы отпраздновать перелом в войне и грядующую победу над нацизмом. Но Шостакович, хотя и был советским патриотом, дал диктатору совсем другое – величайшую симфонию ХХ века. И если произведение в целом передавало дух 1943 года, это не касалось третьей части. Там был чистый, беспримесный вопль, и ничто иное. Ужас, страдания и горе, воплощенные в музыке.

Первые ракеты сорвались с направляющих и устремились по направлению к крепостной стене. Заряды взрывчатки в их боеголовках были предназначены не столько для уничтожения, сколько для демонстрации серьезности намерений. Вместо того, чтобы обрушить на замок дождь осколков, они окутали Вартбург огненными шарами. Пылающий огнем аккомпанемент к Восьмой Симфонии – визуальное обещание в дополнение к музыкальному. Это то, что ждет вас, солдаты Испании.

Наступил рассвет, крик третьей части сменился неожиданным молчанием. Последняя из ракет вспыхнула в небе.

Тишина. Тишина, наконец. Майк ждал, глядя на часы. Он и Ребекка договорились о пяти минутах спокойствия. "Усилить напряженность предвкушения", назвала она это.

Когда пять минут истекли, Майк отдал приказ, и катапульты выстрелили в первый раз. Установки, сочетавшие древний дизайн с современными материалами, из которых они были сооружены, метнул снаряды за стены Вартбурга.

Эти боеголовки, хотя они и содержали небольшой заряд взрывчатки, всё ещё были частью психологической кампании. Они разорвались над замком, осыпая листовками тысячи солдат, ютившихся внутри стен. Листовки были написаны на испанском и немецком языках, призывая солдат сдаться и обещая хорошее отношение к тем, кто это сделает.

Испаноязычные солдаты армии Соединенных Штатов повторяли через громкоговорители те же условия капитуляции.

Еда. Вода. Медицинская помощь. Гуманное обращение. Вербовка – с хорошей оплатой – тех, кто решит присоединиться к армии Соединенных Штатов.

Когда обстрел из катапульт закончился, голоса, звучавшие в громкоговорителях, опять сменила музыка. И эти отрывки выбрала Ребекка, но, на этот раз, она преследовала иную цель. Испанцам показали один вариант. Теперь настало время показать другой.

Спокойные аккорды "Утреннего настроения" из "Пера Гюнта" Грига заполнили рассвет. Для Майка, Фрэнка, Маккея и Леннокса, как и для всех американских солдат, окружающих замок, эта музыка звучала, как бальзам на раны. Они вполне могли представить себе ее влияние и на испанцев.

"Утреннее настроение" стихло. На его место пришла ещё более спокойная музыка, разливавшаяся по округе одновременно с дневным светом. Как символ мира и надежды, приходящих после ночи ужаса.

Фрэнк, казалось замер. Увидев лицо своего друга, Майк осторожно заметил: – Бекки считает, что это самое красивое музыкальное произведение из когда-либо написанных. Хотя она и признает, что это дело вкуса.

– У нее хороший вкус, – прошептал Фрэнк. – Эта музыка заставляет меня думать о птичке, парящей в небесах.

Майк кивнул. Когда Ральф Воан-Уильямс писал "The Lark Ascending" ("Взлетающий жаворонок"), его вдохновляли возлюбленные им английские сельские пейзажи. Но его музыка заполнила воздух над центральной Германии так же органично, как если бы она была частью этих мест.

– Так оно и есть, – сказал Майк тихо. – Так оно и есть.

Он повернул голову, глядя на восток. Там, под лучами восходящего солнца, менее чем за сто миль отсюда, его жена должна была быть сейчас на кухне. Ребекка была ранней пташкой. Майк знал, что она уже приготовила завтрак для любимого отца, хотя в последнее время она стала и медлительнее из-за беременности. Немецкая семья, которая когда-то жила в доме Майка, нашла себе новую квартиру, и Бальтазар переехал к ним. Он и мать Майка, которая была на инвалидности, отлично поладили, и Бальтазар хотел провести остаток своих дней, наблюдая, как растут его внуки.

– Так оно и есть, – повторил Майк. Его голос был очень мягок и полон любви.

"The Lark Ascending" закончился. Фрэнк прочистил горло. Этот звук был, скорее, вздохом сожаления, а не чем бы то ни было другим.

– Они не сдадутся, – сказал он. – Пока нет.

Майк резко покачал головой, прогоняя мысли о любви и спокойствии.

– Да, они ещё пока не готовы сдаться, – сказал он сурово. И повернулся к замку. – Но я не думаю, что подготовка потребует много усилий. Мы просто немножко добавим жару.

На самом-то деле, Майк ошибался. В этот день Ребекка поднялась намного раньше, чем обычно. Мелисса попросила ее прийти в школу пораньше, чтобы обсудить кое-какие вопросы ещё до начала занятий.

Итак, в тот самый момент, когда Майк приказал расчетам катапульт возобновить обстрел, Ребекка шла по шоссе 250. Она только что миновала границу города и наслаждалась уединением и спокойствием раннего утра.

Некоторым другим это утро совсем не несло наслаждения.

Когда Джеффф проснулся, он понял, что горячка прошла. Но он все еще паршиво себя чувствовал. Все тело ломило.

Гретхен вошла в спальню, неся миску каши. Она была уже одета. Как всегда, в свои излюбленные синие джинсы и кроссовки.

– Ешь, – скомандовала она, заглушая протест мужа. – Тебе нужна будет твоя сила сегодня. – Она улыбнулась. – Ты должен будешь сам заботиться о себе до вечера. Я обещать Дэн Фрост помочь ему учить новая партия новобранцев.

Улыбка Гретхен искривилась, став слегка насмешливой.

– Немецкие девушки! Всё ещё не верят, что женщина может справиться с пистолет.

Джеффф на самом деле, уже озадачивался вопросом, почему на Гретхен был одет ее лиф и жилет. Она обычно предпочитала простую блузку, особенно в теплую погоду. Он осмотрел ее угловатые плотные одежды, ища взглядом пистолет и не находя его. Беременность Гретхен все еще не сказывалась на размере ее живота. Но Джефф думал, что она определенно оказала влияние на размер её, и без того весьма внушительного, бюста.

Он был счастлив от этой мысли. Гретхен, веселясь, дала ему подзатыльник: – И нечего пялиться на мой сиськи! Какой скандал!

Четыреста вестготов, финнов и саамов этим утром тоже не были особенно счастливы. Капитан Гарс разбудил свою маленькую армию задолго до рассвета, и с тех пор безостановочно их гнал. Темп, который он задавал верховым, продирающимся сквозь незнакомый лес, колебался от безрассудства и до чистого безумия.

Но они не издали ни одного протестующего звука. В этом не было никакого смысла. Капитан Гарс был не из тех, кто прислушивается к голосу осторожности, и он обладал железной волей.

Сумасшедший. Это всем было хорошо известно.

Машина остановилась рядом с Ребеккой. Джеймс высунулся из окна.

– Подвезти?

Улыбаясь, Ребекка обернулась.

– Доброе утро, Джеймс, Мелисса.

Когда она заметила и Джулию Симс, сидящую на заднем сиденье, ее улыбка стала ещё шире. Не слишком широкой, надеялась она.

– Доброе утро, Джулия. – Ребекка покачала головой. – Нет, спасибо. Я наслаждаюсь прогулкой.

Джеймс кивнул. Он ожидал подобный ответ. Как один из двух городских врачей, которые умели управлять автомобилем, Джеймс был освобожден от запрета на эксплуатацию транспортных средств в личных целях. Он всегда возил Мелиссу в школу и часто оставался там на всё утро, осматривая нуждающихся в медпомощи учащихся. Довольно часто он обгонял Ребекку, идущую вдоль дороги, все время предлагал её подвезти, и все время слышал отказ. Ребекка любила ходить пешком.

– Тогда увидимся позже.

Когда машина удалилась и скрылась за поворотом дороги, улыбка Ребекка превратилась в широкую ухмылку. Теперь, когда Джулия уже не могла ее видеть, она даже не пыталась скрыть, как её развлекала ситуация.

Бедная девочка! Так безумно нервничать, когда в этом нет никакой необходимости.

Джули, знала она, провела ночь дома у Мелиссы. В тревоге по поводу своей неожиданной беременности, Джули пришла к Мелиссе за советом и утешением, говорила с ней до поздней ночи, так что Мелисса вынуждена была предложить ей остаться на ночь.

В общем доме Мелиссы и Джеймса, в настоящее время. Врач открыто переехал к ней несколько месяцев назад. Чопорная учительница больше даже не пыталась скрывать их связь. И если эта нескромность и шокировала еще более чопорных горожан – не говоря уже о ханжах – то ее влияние на других было прямо противоположным. За последние месяцы статус Мелиссы Мэйли среди ее учеников и бывших учеников – особенно женского пола – претерпел кардинальные изменения. Она стала чем-то вроде их приемной матери. Или, возможно, любимой тетушки. Расслабленная, уверенная, спокойная – одним словом, своя в той степени, в какой не была грымза-училка прошлого. Ее дом стал пристанищем и убежищем для таких, как Джулия.

Ребекка возобновила свой утренний променад, все еще улыбаясь. Джеймс однажды ворчал, что иногда он чувствует, что живет в интернате для непослушных девочонок. Но от Ребекки не укрылись тепло и ласка, таящиеся под ворчливостью его слов. Джулия, знала она, была его любимицей. Прошлой ночью она отнюдь не впервые спала на диване в их гостиной.

Ребекка продолжала медленную прогулку вдоль обочине дороги, полная хорошего настроения. Даже ее переваливающаяся походка радовала ее. Она, конечно, будет рада, когда после родов вернется её прежняя стройная фигура. Но для всего в этом мире есть место и время. Она с нетерпением ждала того момента, когда станет матерью.

Она вдыхала чистый воздух. Ей на память пришла строчка из одной из любимых её отцом пьес. Она в совершенстве соответствовала ее настроению. Настолько соответствовала, что Ребекка весело закричала в сторону окружавших её холмов:

– О дивный новый мир, в котором есть такие люди!

После того как он покончил с завтраком, Джеффф окончательно встал с постели. Он чувствовал себя уже чуть более энергично, чем раньше. Ему надоело лежать больным, и он хотел сделать хоть что-то. Все, что угодно.

Глядя из окна кухоньки их трейлера, он заметил кроссовый мотоцикл, припаркованный снаружи, и призадумался.

Решение пришло к нему через несколько секунд. Он не настолько глуп, чтобы пытаться ехать по пересеченной местности, учитывая, как плохо он себя до сих пор чувствовал. Но небольшая прогулка ему отнюдь не повредит. Он заметался по трейлеру, одеваясь соответствующим случаю образом, не забыв о кожаной куртке.

К тому времени, как он вышел из двери, он уже решил, что именно станет местом его порездки. До школы было всего пара миль – быстрая и неутомительная поездка по самой лучшей дороге в этом мире. Джефф подумал, что будет неплохо зайти к мисс Мэйли. Просто для того, чтобы поздороваться, прежде чем он вернется в свою чертову постель. Почему бы и нет? По словам Гретхен, доктор Николс сказал, что он больше не заразен.

Он уже оседлал мотоцикл, когда вспомнил про кое-что ещё. Какое-то мгновение, оскалившись, он решил, что оставит это дома. Будь прокляты правила и дисциплина!

Однако, привычка умирает тяжело. Мотоцикл официально был теперь собственностью армии Соединенных Штатов. А Джеффф был солдатом этой армии, даже если он и проводил большую часть времени, выполняя особые задания, связанные с взаимодействием Гретхен и ее неформального подполья. Но он, тем не менее, обязан носить оружие, тем более если использует армейское транспортное средство.

В вопросах соблюдения устава кашу маслом не испортишь. Кто-нибудь чересчур глазастый и говорливый мог заметить его промашку и нажаловаться. Джеффф поспешил обратно в трейлер, схватил дробовик и воткнул его в седельную кобуру мотоцикла. Мгновением спустя он уже с ревом уносился, наслаждаясь бьющим в лицо ветром.

На крутом склоне над дорогой номер 250, скрывшись в деревьях, четверка хорватских конников смотрела на дорогу внизу. Это был разведывательный разъезд приближающейся имперской кавалерии, отправленный вперед, чтобы изучить подходы к городу. В начале рекогносцировки их было полдюжины. Но теперь, когда расположение города и школы было изучено, двое вернулось к главным силам с отчетом. Остальные вот-вот собирались последовать за ними. Но тут они заметили движение на дороге и задержались, чтобы получше рассмотреть происходящее.

Один из всадников отвел взгляд от женщины и изучил видимый им участок дороги.

– Она там одна, – пробормотал он.

Другой кивнул. Жест был быстр и исполнен энтузиазма.

– Ко всему ещё и жидовская сука, если судить по внешнему виду. – Его рука ласкала эфес сабли. – Двойная развлекуха сразу, – жестоко усмехнулся он. – Мы сможем вспороть её огромное брюхо после того, как закончим с ней развлекаться.

Глава 55

– Поджигай, – скомандовал Феррара. Его слова были переданы по рации на три катапульты. Почти одновременно, три ёмкости были запущены в воздух. Приведённые в движение относительно мягким толчком катапульты – по крайней мере, мягким, если сравнивать с пушкой – ёмкости взлетели в небо, описывая полупетлю (по баллистической траектории). Эти катапульты были специально сконструированы с учётом такой возможности. Хрупкие ёмкости не смогут выдержать взрыва чёрного пороха, и никто не хотел оказаться поблизости, когда их содержимое расплескается.

Ракеты расчистили стены замка без особых проблем. Запальные фитили догорели как раз перед приземлением ёмкостей. Каждая их них содержала 5 галлонов самодельного напалма. Адский огонь обрушился на укрепления – и среди тысяч солдат поднялась паника.

Греческий огонь вспыхнул снова, и вспыхнул с удвоенной силой.

– Стрелять по готовности! – крикнул Феррара. Следующий залп лёг чуть менее ровно. Три разных команды катапульт имели и разный опыт обращения со своими механизмами, хотя разница в квалификации была и незначительной. Дьявольское пламя снова устремилось по зубчатым стенам замка. К этому моменту, на верхних укреплениях бушевал ад.

Человек, появившийся на стене, пылал подобно факелу. С такого расстояния невозможно было сказать, упал он со стены случайно, или же от невыносимой муки сам бросился вниз.

Глядя на это, Майк передернулся. Он мог уже слышать нарастающие крики испанских солдат, заживо сгорающих внутри крепости.

– Ну и скверное же дерьмо, – проворчал Фрэнк. – Попадалось мне так давно, что я почти забыл, как такое бывает.

Новый голос, мгновенно узнаваемый, раздался по радио. Хильда была единственной немкой, которая до сих пор завербовалась в американскую армию, и прошла недавний отбор Фрэнка. Её английский был хорош, кроме сильного акцента, и она была назначена служить радистом.

– Главные ворота открываются! Главные ворота открываются!

Майк поднял бинокль. Достаточно чётко он мог видеть, как тяжёлые створки поползли в стороны. Мгновением позже, размахивая пиками и аркебузами, сквозь них устремилась толпа испанских солдат.

Эти ворота были единственным входом в крепость, который мог пропустить большое количество людей. Поэтому, Фрэнк разместил М-60 так, чтобы прикрыть их. Пулемётчики не ждали приказов. Приказы были им без надобности. Инструкции Фрэнка были кристально ясны: "Если они выйдут с оружием, убейте их".

М-60 застрекотал. Плотная толпа солдат была срезана, словно косой. Та-та-та-та-та. Та-та-та-та-та.

Майк опустил бинокль и огляделся. Менее чем за минуту работы пулемёта, образовались небольшие холмы из тел. Ворота оказались почти блокированы трупами. Испанцы, кто уцелел, спотыкаясь, вернулись в крепость.

Он видел, как очередная ёмкость напалма взорвалась над зубцами стены. Сейчас крепость больше напоминала костёр. Сходство было скорее иллюзией, чем реальностью. Вартбург был сложен из камня, а не дерева, и нижние этажи крепости могли быть не затронуты пламенем.

Иллюзия все не кончалась. Даже каменные замки будут гореть, если уметь поджигать. Не сами стены, конечно. Но все замки так или иначе полны горючих материалов. Деревянные балки, мебель, гобелены, тряпки – при достаточном количестве напалма огненная буря съела бы внутренности замка за час. Ничто не смогло бы уцелеть. Более 10 тысяч человек, думая, что найдут убежище, взамен обнаружили ужасную, смертельную ловушку.

Майк открыл было рот, чтобы дать команду прекратить огонь. Но, взглянув на холодные глаза Фрэнка, тут же и закрыл.

Выбора не было. Испанская армия, укрывшаяся в Вартбурге, всё ещё значительно превосходила американские силы в численности. До их капитуляции, то есть выхода без оружия, Майк не мог себе позволить ослабить натиск. Так что, сжав зубы, он молчал.

Жечь, жечь, и жечь. Первые люди начали появляться из крепости, ковыляя через множество выходов, и даже спускаясь по стенам. Большинство из них были не вооружены. Те немногие, кто всё ещё держал оружие, бросили его достаточно быстро, услышав голоса, кричавшие по-испански. У них не осталось мыслей ни о чём, кроме как выжить. Что угодно, лишь бы избежать полного уничтожения в бушующем костре, в который превратился Вартбург.

Теперь безоружные испанцы десятками повалили из главных ворот, своим напором сметая кучи из трупов в стороны. А затем и сотнями.

– Дело сделано, – сказал Фрэнк. Майк кивнул и махнул Ферраре. В следующее мгновение, Феррара передал приказ дальше. Катапульты прекратили стрельбу.

Майк смотрел на горящий замок. Теперь не было никакой возможности остановить пожар. На следующий день Вартбург превратится в сплошные развалины.

Он пытался найти в этой ситуации хоть что-нибудь не очень грустное. Или, хотя бы, странное. – Ты знаешь, – сказал он задумчиво. – А ведь это был знаменитый исторический памятник – в том мире, откуда мы пришли. Заставляет ли это тебя чувствовать слегка виноватым, нет?

– Меня точно нет, – сказал Фрэнк. – Крепость, как крепость. Что эта, что другая. Всего лишь очередное разбойничье логово, по моему мнению. Грабители хвалятся зверствами своих прадедов-разбойников. Ну и скатертью им всем дорога.

Майк не знал, смеяться или рыдать. В конце концов, он засмеялся.

– Что я могу сказать? Ты прав по большому счету.

Когда Ребекка обнаружила всадников, вываливающихся из-за деревьев, у неё отвисла челюсть. Её сковал резкий страх. Часть её сознания парализовало, но оставшаяся часть без труда поняла, что вскоре может произойти. Ухмыляющиеся дикари гнали лошадей вниз по склону, даже не потрудившись обнажить свои сабли. Они оставят её в живых, на некоторое время.

Ребекка Абрабанель, годом ранее незамужняя девица из Сефардов, всё ещё стояла посреди дороги, окаменев от ужаса, когда хорваты добрались до неё. Беки Стирнс, в настоящее время беременная, уже несколько секунд рылась в своей большой сумке, шепча слова благодарности своему суровому мужу.

Майк настаивал, чтобы она училась обращаться с ружьём. Ребекка послушно пыталась. Пыталась – и терпела неудачу. По крайней мере, неудачу в том, что касалось меткости. Вне зависимости от прочих качеств, даже её муж, наконец, признал, что она не смогла бы попасть даже в широкую стену сарая.

Пусть так. И для сарайки бывает ружбайка. Гарри Леффертс был рад предоставить ей одно такое ружьишко. С аппалачской галантностью, в лучших традициях предков, горцев-разбойников, он назвал его "подарком для прелестной дамы".

Когда первый хорват оказался в десяти ярдах, Ребекка вытащила обрез из сумки. На пяти ярдах, она разрядила один из стволов.

С пяти ярдов, из обреза двенадцатого калибра, заряженного картечью.

И промазала. Совершенно. Даже не поцарапала его.

С другой стороны, его лошадь была мгновенно убита. Небольшие свинцовые шарики разорвали глотку этого здорового монстра, оставив широкую дыру. Ноги лошади подогнулись, выбросив всадника из седла.

Животное, такое большое, как лошадь, двигающееся столь же быстро, имеет слишком большую инерцию, чтобы её остановил выстрел какого-либо ручного оружия. Закричав от страха и злости, Ребекке удалось увернуться от падающей лошади. Но её неуклюжая, в нынешнем состоянии, фигура не смогла избежать столкновения со всадником. Тот навалился на её плечо, сбив её на мостовую.

Удар её ошеломил, но удержать ружьё ей удалось. Полулёжа на дороге, она помотала головой. Её длинные чёрные волосы рассыпались, свободно и небрежно. На мгновение, ею овладел резкий страх за своего будущего ребёнка.

Боль изгнала этот страх. Она почувствовала руку, схватившую её за волосы. В следующее мгновение, злым рывком её подняло на ноги.

И оторвало от земли. Хорват был сильным человеком, полным ярости. Он не совсем понимал, что произошло с его боевым товарищем, но он не имел сомнений, кто именно был тому причиной. И потащил Ребекку в седло.

– Грёбаная еврейская сука! – пронзительно закричал он.

Ребекка не поняла его язык. В том не было нужды. Она всё ещё держала дробовик.

Затем бешенство хорвата испарилось. Сменилось, но не страхом, а простым удивлением. Он взглянул на твёрдый предмет, упёршийся ему в пах. У него было мгновение распознать огнестрельное оружие непонятного рода, прежде чем Ребекка нажала на спусковой крючок, и отстрелила ему яйца. Вместе с половым членом, нижней частью его кишечного тракта, а также его мочевым пузырем и куском позвоночника.

Её волосы освободились, Ребекка рухнула обратно на мостовую. Она приземлилась прямо на задницу. Падение её ошеломило, но лишь слегка, а затем она была моментально оглушена ногами понесшейся лошади своей жертвы. Её глаза пока оставались открытыми, и она могла видеть. Но её сознание не могло обработать информацию.

Она увидела, что всадник с другой стороны был ослеплён, его лицо забрызгало кровью и ошмётками. Хорват судорожно схватился за лицо, пытаясь очистить с него кровавое мессиво. На мгновение, он вне игры.

Первый всадник – тот, чью лошадь убила Ребекка, только начал шевелиться и стонать. Значит тоже, на время, выпал из событий.

Оставшийся хорват, последний из четвёрки, оставался в игре. Он, правда, был занят, пытаясь удержать своего полуиспуганного коня под контролем. Но его животное было боевым конём, в значительной степени привычным к грохоту и вспышкам выстрелов. Хорват сумел сдержать его в узде. Затем, рыча на Ребекку, извлёк из седельной кобуры колесцовый пистолет. Он больше не думал насиловать эту еврейскую сучку. Он собирался её просто убить.

Ребекка всё ещё держала в руках дробовик, но оба его ствола уже были пусты. Она крутилась на бёдрах, отчаянно обшаривая мостовую. В её сумке были ещё патроны. Когда она увидела свою сумку на обочине дороги, её охватило отчаяние.

Слишком далеко. Она могла слышать цоканье копыт лошади хорвата, когда он направил коня к ней. Он уже был почти готов выстрелить. Отчаяние поблёкло до тихой печали. Я так радовалась своей жизни.

Её сознание заполнила апатия, теперь не осталось никакой надежды. Адреналин перегорел, и её сотрясала сильная дрожь. Она просто ждала, подобно оглушённому быку, грохота финального выстрела.

Она была так ошеломлена, что не замечала никаких других звуков, разносящихся над дорогой. Однако, их замечал хорват. Он больше не думал про Ребекку. Он просто смотрел на странную повозку, несущуюся к нему.

Ярость вырвалась на волю. Кому-то суждено быть убитым.

Теперь настал черёд застыть на месте остолбеневшему всаднику. Его страх породила вовсе не сама странная повозка, осёдланная вместо верховой лошади, а человек, восседавший на ней сверху. Хорват никогда не сталкивался с убийцами, носившими очки.

Это чтобы лучше тебя видеть…

Когда Джефф услышал первый выстрел, он был просто озадачен. Озадачен и слегка встревожен. Там прогремел дробовик. Двенадцатого калибра, судя по звуку выстрела.

– Какой идиот стреляет из ружья возле дороги? – удивился он. – С минуты на минуту здесь пройдут школьные автобусы!

Второй выстрел прозвучал, едва он преодолел изгиб дороги – и всё стало совершенно ясно. Женщину, лежавшую на дороге, он не узнал, как не определил и всадников. Точно не шотландцы, но кто же это такие, он не знал.

Да какая разница. Нерешительный мальчик, каким он был не так давно, практически растворился на первом же поле боя. Сменившись человеком, более не чуравшимся схваток. И, что может быть более важно, женатым на женщине, чья воля была подобна закалённой стали. Правда, женатым недавно. Но более чем достаточно, чтобы Гретхен успела наложить на него свой отпечаток. К чёрту милосердие.

Он мчался на финишную прямую. И видел одного всадника, выстрелившего в него из своего доисторического пистолета. Джефф понятия не имел, куда улетела пуля.

В последнюю секунду, он почти положил мотоцикл на бок, тормозя с заносом. Лошади испуганные странным визгом и зрелищем, заржали и понесли. Два человека, до сих пор восседавшие на них, оказались целиком поглощены проблемой удержаться в седле.

Почти не торопясь, Джефф спешился и извлёк ружьё. Магазин был полон, патроны снаряжены пулями. Он глянул на женщину, и мгновенно её узнал. Он протянул руку ладонью вниз, и будто похлопал по воздуху.

– Лежи, и не высовывайся, Бекки!

Человек на земле поднимался на ноги. Джефф решил сперва разобраться с ним. Он загнал патрон в патронник и поднёс ружьё к плечу одним привычным движением.

Клиц-клац – бум! Хорват вернулся на мостовую, умерев раньше, чем коснулся земли.

Два человека всё ещё сидящие верхом, вернули лошадей под контроль. Один, только что стрелявший в Джеффа, вытащил второй пистолет. Другой всадник уже держал свой пистолет в руке.

Джефф усмехнулся так же свирепо, как мог Гарри Леффертс.

– Это называется скорострельностью, выблядки!

Клиц-клац – бум! Клиц-клац – бум!

Два тела с глухим шлепком упали на асфальт. Лошади разбежались. Джефф кинул взгляд на Ребекку – убедиться, что она невредима. Та слабо улыбнулась, затем опустила голову. Джефф решил – пусть она пока полежит, пока он проконтролирует противника.

Он шагнул к телам, лежавшим на автотрассе. Один из них был точно мёртв. Пуля изорвала грудную клетку на куски. Другой…

Джефф не был вполне уверен. Милосердие к чёрту. Клиц-клац – бум!

Он повернулся и поспешил к Ребекке. К тому времени, когда он достиг ее, она начала подниматься. Затем рухнула на колени.

Теперь, сильно обеспокоенный, Джеффф приподнял ее голову. Тёмные глаза Ребекки казались сильно расширенными. И сильно потрясёнными. Он подумал, что она в шоке. Она что-то бормотала, но он не мог разобрать слов.

Джеффф колебался, не зная, что делать. Ей нужна медицинская помощь, это совершенно ясно. Ближайшее место было школой, не более полумили отсюда. И доктор Николс уже должен быть там. Он и Мелисса всегда появлялись рано утром. Но как ему доставить туда Ребекку? Было очевидно, что она не в состоянии идти.

На мгновение Джефф кинул медленный взгляд на мотоцикл. Затем тряхнул головой. При шоковом состоянии Ребекки это чистое безумие. Она точно свалится – так же верно, как то, что ружьё стреляет.

Опять же, она что-то бормотала. На этот раз он понял, что именно.

– Останови автобусы!

Она сказала "Останови автобусы"!

Нерешительность Джеффа исчезла. Ну конечно! Школьные автобусы должны появиться с минуты на минуту. Они будут переполнены, конечно. Так много детей в эти дни в городе. Но место непременно найдется.

Он наполовину помогал, наполовину тащил ее на себе на обочину дороги. Она мотала головой, всё ещё бормоча: – Остановить автобусы, остановить автобусы.

Тогда, укрыв её своей курткой – если вы представляете, что делать с людьми в шоковом состоянии, то поймёте – Джефф снова заколебался. Что ещё ему нужно сделать, кроме как дожидаться автобуса?

Его взгляд упал на тела, раскиданные по дороге.

– Дети не должны этого видеть, – прошептал он. Он быстро подошёл к своему мотоциклу и откатил его в сторону. Затем вытащил тела с мостовой и перекатил их вниз по дальнему склону в сторону ручья. Пусть и не полностью убрав из поля зрения, но настолько хорошо, насколько могло получиться за имеющееся время.

Когда он заканчивал с последним телом, то услышал шум подъезжающего первого автобуса. Он вскарабкался на берег и бросился на дорогу, размахивая руками. Однако его усилия были потрачены впустую. Автобус уже сам останавливался. И водитель заметил Ребекку на обочине дороги.

Джефф торопливо поднял Ребекку и наполовину повёл, наполовину понёс к автобусу. Водитель открыл дверь и крикнул детям отодвинуться назад и освободить место. Как только Джефф потащил Ребекку к автобусу, она вытянула руку и слабо попыталась остановить его: – Нет, нет, – шептала она. – Останови автобусы.

Джефф покачал головой. В его движении слились беспокойство и усмешка. – Да ты, похоже, не в себе! Я остановил автобус, Ребекка. И прямо сейчас на этот автобус я тебя посажу.

Всё-равно, она попыталась его остановить. Но Джефф не обратил на это внимания.

– Ей нужно срочно показаться врачу, сейчас!

Преодолев сопротивление Ребекки, он втащил её в автобус и усадил на место, освобождённое водителем.

– Доставьте её к доктору Николсу, немедленно, – приказал Джефф, игнорируя вопросительный лепет водителя. – Я позже всё объясню.

Он выскочил из автобуса, обернулся и энергично махнул рукой. Гони же, черт тебя подери!

Водитель повиновался. Дверь с шипением захлопнулась, и автобус пришёл в движение. Джефф быстро обогнал его на своём мотоцикле. К моменту, как он тронулся с места, дорогой из города подошла колонна автобусов. Он ехал впереди в сторону школьной стоянки, и слегка походило, будто он возглавляет парад.

Когда сотни школьников хлынули из автобусов, Джефф нырнул в вестибюль. Почти бегом он проделал свой путь по коридорам. Он был в клинике, менее чем через минуту, как припарковал мотоцикл.

Ребекка была уже здесь, размещена на диагностическом столе, и Николс стоял перед ней. Кожаная куртка Джеффа висела на ближайшем стуле. Потянув её к себе, Джефф услышал кого-то позади. Оглянувшись, он увидел, как Эд Пьяцца и Лен Траут проходят через дверь. Их лица были полны беспокойства. Траут сменил Пьяццу на посту директора школы несколько месяцев назад, взвалив на себя основные обязанности Эдда. Но, по его настоянию, Пьяцца сохранил за собой свой прежний кабинет.

Водитель, понял Джефф, должен был заметить тела. Не говоря уже про кровь и ошмётки по всей дороге. Он должен был зайти в кабинет директора и всё рассказать.

Но в этот момент, Джефф беспокоился только за Ребекку. Он повернулся обратно. И к своему удивлению, обнаружил, что Ребекка смотрит на него. Он удивился ещё больше, поняв, что она больше не выглядит ошеломлённой. Вместо этого, её глаза наполнились слезами.

– Ох, Джефф, – сказала она тихо, – почему ты не остановил автобусы?

Его лицо, должно быть, отобразило его недоумение. Ребекка печально покачала головой: – Я хотела отправить их обратно в город, где они были бы в безопасности.

У Джеффа начала отвисать челюсть. Ребекка дрожащей рукой смахнула слёзы. Затем расправила плечи.

– Забудем, – твёрдо сказала она. Её глаза сосредоточенно потемнели. Ни малейшего следа от недавнего потрясения. – Что было, то было.

Встревоженный железными нотками в её голосе, Николс выпрямился. Ребекка взглянула на него, потом на Пьяццу, затем на Траута.

Её взгляд вернулся к Джеффу. На мгновение её глаза смягчились. – Спасибо, что спас мою жизнь, Джеффри Хиггинс. Но сейчас мы должны позаботиться о жизни детей.

– О, Господи, – прошептал Джефф.

Ребекка кивнула: – Да. Они скоро будут здесь.

Капитан Гарс на мгновение отвлёкся от тропы, взглянув на небо. Это был очень короткий взгляд. Движение верхом по такой дороге требовало внимательности.

– Сейчас, – прорычал он. – Они сейчас начнут атаку. Он поднял голову, крича следующим за ним людям.

– Быстрее!

Глава 56

Глядя на то, как энергично Джулия двигает стулья в классе, Мелисса Мэйли не смогла удержаться от смеха.

Джулия подняла голову.

– Что тут смешного? – требовательно вопросила она. Потом, видя, как Мелисса смотрит на нее: – Вы смеетесь надо мной!

Мелисса поднесла пальцы к губам и вынудила себя замолчать.

– Нет, совсем нет, – пробормотала она.

– Да, надо мной!

Изучая обиженное выражение на лице Джулии, Мелисса пыталась придумать наилучшее объяснение. Такое, которое имело бы смысл для восемнадцатилетней девушки, которая окончила школу всего лишь несколько месяцев назад. Это было нелегко. Мелисса вообще не была уверена, что человек в возрасте до пятидесяти мог это понять. Но она решила попробовать.

– Меня просто рассмешило то, с какой охотой ты мне помогаешь. Когда я вспомнила, как тяжело было заставить тебя – или хоть кого-то из вас – сделать то же самое, когда вы ещё учились в школе.

К удивлению Мелиссы, Джулия поняла мгновенно. Лицо молодой женщины расплылось в улыбке.

– Ах, это. Всё не так уж сложно. Тогда вы были Мисс Мэйли. Сегодня вы… – Улыбка стала неожиданно застенчивой. – Теперь вы Мелисса.

Мелисса Мэйли попыталась заглушить внезапный всплеск материнской любви к этой девочке. Но безуспешно. Ее глаза наполнились слезами. В какую-то долю секунды Джулия оказалась на другой стороне комнаты и уже обнимала её.

– Такой вы мне гораздо больше нравитесь, – прошептала Джулия.

Мелисса, в свою очередь, тоже обняла ещё.

– Мне тоже, – сказала она тихо. – Мне тоже, Джулия.

Несколько секунд Мелисса млела в объятиях. У нее не было собственных детей, и никогда не будет. Но, с тех пор, как Джеймс Николс появился в ее жизни, она поняла, что в её характере происходят изменения, которых она раньше не могла себе даже представить. Ее взгляд на мир был, в основе своей, все тем же, но он стал несколько менее… хрупким, что ли. Прожив полжизни среди западновирджинцев, Мелисса Мэйли, наконец-то, признала их за своих.

Мелисса гладила волосы Джулии.

– Не волнуйся об Алексе, – прошептала она. – Я все время говорю…

Она замолчала. Напряглась. Полуразличимые звуки множества голосов, в которых явно слышался испуг, доносились из коридора за стеной классной комнаты.

Джулия тоже услышала их. Она выпрямилась и повернула голову.

– Что происходит?

Джеймс Николс ворвался в комнату. Он на ходу улыбнулся Мелиссе, но взгляд его был устремлен на Джулию.

– Ты умеешь обращаться с самозарядкой калибра 30–06? – требовательно вопросил он. – У нас есть их две, но это единственные винтовки во всей долбанной школе.

Мелисса ахнула. Джулия эхом вторила ей. Но если вздох Мелиссы был порожден шоком, в тоне Джулии звучало чистое возмущение.

– Это что, шутка? Я могу стрелять из всего, что стреляет!

Джеймс Николс был, от природы, улыбчивым человеком. Это была одна из причин того, что Мелисса полюбила его. Но она никогда не видела такой невероятной улыбки на его лице.

– Несчастные ублюдки, – засмеялся он. – Ну и хреновый же день они выбрали для того, чтобы заставить разнервничаться беременную женщину!

Стальные трубы, подддерживающие козырек над главным входом в школу, не были предназначены для того, чтобы выдержать серьезную нагрузку. Автобус снёс их, как будто это были воткнутые в землю зубочистки. К тому моменту, как Джефф нажатием на тормоз остановил автобус, навес уже рухнул на крышу автобуса.

Джефф не дал себе труда извлечь ключи из замка зажигания. Даже если они и попадут в автобус, хорваты не будут знать, как им управлять. Он выскочил наружу и бросил беглый взгляд на результаты своих трудов. Несколько секунд придирчивого осмотра подтвердили, что главный вход был почти полностью перекрыт.

Вполне прилично. Они заплатят чертовски дорогую цену, если попытаются атаковать через школьный автобус.

Автобус тихонько вздрогнул. Водитель следующего автобуса решил принять все возможные меры, чтобы между автобусами не было зазоров. Он намеренно уткнулся своим автобусом в заднюю часть того, который Джефф сейчас пристраивал напротив школьных дверей.

Мгновение спустя, автобус вздрогнул снова. Потом ещё раз. Водители третьего и четвертого автобусов сделали то же самое. Затем пятый водитель, и шестой.

Но Джефф не тратил времени, глазея на результаты. Он бросился в школу через главный вход и помчался в сторону кабинета директора. Ребекка расположила там свою штаб-квартиру, несмотря на сравнительно небольшие размеры помещения, для того, чтобы иметь возможность использовать систему внутренней трансляции и другие средства связи, имевшиеся в школьной канцелярии.

Когда он ворвался в офис, Ребекка говорила по телефону.

– Один момент, Дэн, – сказала она спокойно. Ребекка подняла голову, вопоросительно глядя на Джеффа.

– Мы готовы! – сказал Джефф.

Ребекка кивнула и продолжила разговор.

– Мы уже перекрыли главный вход в школу автобусами. И сделаем то же самое с задним входом. Учащиеся и преподаватели технического центра уже двигают станки для того, чтобы блокировать ими вход в здание изнутри. В результате незащищенным останется только застекленный переход между самой школой и техническим центром. У нас нет возможности его защитить, но мы постараемся что-нибудь придумать внутри.

Она замолчала, прислушиваясь к словам начальника полиции. Потом: – Нет, мы полностью эвакуируем большие аудитории и будем пытаться собрать так много учеников, как сможем, в классах на втором этаже, но там не хватит места для всех, поэтому мы оставим старшеклассников в спортзале…

Опять же, она замолчала на несколько секунд, а затем продолжила: – Не так много, Дэн. Две винтовки. Одиннадцать пистолетов и револьверов, принадлежащих учителям, и дробовик Джеффа и к нему…

Она вопросительно взглянула на него. Джефф быстро показал на пальцах.

– Он говорит, что у него осталось четырнадцать зарядов.

Она замолчала, прислушиваясь к чему-то, что говорил Дэн. Джефф услышал громкий голос Дэна, доносящийся из трубки, прижатой к её уху. Бур-бур-бур! Бур-бур-бур! Бур-бур-бур!

Ребекка пожала плечами.

– Да, я знаю. Жалкий арсенал. Глупейшая оплошность с нашей стороны. В будущем мы, конечно, это исправим. Но на данный момент у нас нет ничего, кроме… – Ее губы скривились, – обширного ассортимента кухонной утвари и бейсбольных бит.

Вдруг Джефф увидел, как Ребекка напряглась.

– Нет! Дэн – вы не можете! Они, безусловно, атакуют и город. Пока мы не знаем, где будет атака главных сил, было бы чистым безумием для вас пытаться организовать спасательную экспедицию. Это хорваты, Дэн. Лучшая легкая кавалерия в имперской армии. Они не будут аккуратненько выстраиваться для вас на манер терций. Если они увидят, что вы идете, они устроят засаду. Они задавят количеством любой караван автомобилей на дороге. И у вас нет БТР. Они все с армией в Айзенахе. Колесцовые пистоли – вполне подходящее оружие, чтобы перебить людей, запертых в автомобиле. А если вы попробуете вылезти наружу, вы будете изрублены и переколоты. До тех пор, пока мы за стенами – в школе и в городе – у нас есть шанс.

Бур-бур-бур-бур-бур-бур-бур-бур-бур-бур!

– Дэн, это глупо! Подумайте. Что хорошего в спасательной экспедиции, которая не сможет достичь места назначения? Вы все умрете ни за что. Вы, в первую очередь, должны разбить хорватов, атакующих город. Только затем имеет смысл отправить спасательную экспедицию.

Бур-бур-бур-бур-бур-бур-бур-бур-бур-бур!

Губы Ребекки сжались.

– Дэн – послушайте меня! Они приближаются – прямо сейчас. Давайте закругляться с нашей беседой – прямо сейчас. Позаботьтесь о городе! Мы будем сдерживать их здесь до тех пор, пока это будет возможно. Не делайте никаких попыток спасти нас, пока вы не победили хорватов в городе!

Движением столь же решительным, как и ее голос, она положила телефонную трубку на аппарат. Сразу же после этого она обратилась к Джеффу.

– Самое опасное место будет в спортзале. Мы не будем в состоянии достаточно долго удерживать хорватов от проникновения на первый этаж. Автобусы замедлят их и сделают массовую атаку невозможной, но…

Джефф кивнул.

– Первым делом они выбьют окна в столовой. Между автобусами и стеной достаточно места, чтобы человек мог пролезть. Как только они окажутся в столовой, прогнозировать развитие ситуации станет невозможно.

Он взглянул на большой вестибюль за школьной канцелярией. Дверь в столовую выходила прямо в него. Оттуда враг сможет добраться и до спортзала, и до собственно канцелярии. Для того, чтобы добраться до классов на втором этаже, они должны будут использовать лестничные клетки. Джефф слышал звон и грохот столов и шкафов, передвигаемых к выходам на лестничную клетку в попытке забаррикадироваться. Конечно, барикаду можно растащить, но на втором этаже будет достаточно пистолетов и револьверов – плюс две самозарядки в руках Джеймса и Джулии – чтобы сделать это весьма смертельно опасным делом для кавалеристов, пытающихся пробиться вверх по лестнице.

Но не было никакой возможности заблокировать вход в спортзал, помимо запирания тяжелых входных дверей. Двери и замки были прочными и надежными – это верно. Их невозможно просто разбить плечами или сапогами. Но хорваты разнесут их в достаточно короткое время. Слишком много материала вокруг для изготовления импровизированного тарана.

Джефф печально скривился. Он сам дал им в руки тараны, понял он, снеся колонны, поддерживающие навес у входа в школу. И отогнал эту мысль в сторону. Туман войны, называл это Клаузевиц. Неразбериха на поле боя, где действия иногда приводят к непреднамеренным последствиям.

– Сделаю, – заявил он твердо. И взвесил ружье. – Это самое лучшее оружие для спортзала, как только они прорвутся внутрь.

Он устремил на Ребекку строгий взглядом.

– Ты уходишь наверх. Прямо сейчас.

Она кивнула.

– Да. Я думала было остаться здесь, где у нас есть связь…

– Ни в коем случае, Ребекка! Как только они прорвутся, это место превратится в смертельную ловушку!

Эд и Лен Траут ворвались в канцелярию. Оба держали в руках пистолеты.

– Они идут! – закричал Пиацца. – С севера, переваливают через гряду. Один из ребят только что увидел их.

– Их там сотни, – проворчал Траут. – Более тысячи, наверное.

Эд двинулся вперед и взял Ребекку за руку.

– Пойдем. Вы уходите наверх, барышня – сию же секунду!

Не сопротивляясь, Ребекка позволила себе быть уведенной наверх. Ее глаза остановились на Джеффе. Мягкие, темные, горящие печалью и извинением. Она осудила его на смерть, и знала это.

Он весело улыбнулся в ответ. Во всяком случае, попытался.

– Расслабьтесь, Бекки! Все будет в порядке.

Он упер приклад ружья в бедро и попытался исполнить самую лучшую имитацию в стиле Клинта Иствуда из спагетти-вестернов, какую только мог. Хороший, плохой и злой – всё в одном лице. Плюс очки.

Глаза Ребекки наполнились слезами.

– Истинный, чистокровный идальго, – бросила она ему, как бы благословляя.

Как только они вышли из кабинета, Пьяцца осторожно передал Ребекку Лену Трауту.

– Отведите ее наверх, Лен. Я останусь с Джеффом и детьми в спортзале.

– Нет.

Эд был поражен. Он смотрел на высокую, лысеющую фигуру бывшего заместителя директора школы. Траут сверлил его ответным взглядом сверху вниз.

– Я директор этой школы в настоящее время, Эд, а не вы. – Он мотнул головой в сторону лестницы. – Наверх. Там вы нужнее Бекке и учителям.

Джефф показался в дверях канцелярии. Траут пошел в его сторону. Через плечо, железным тголосом: – Наверх, мистер Пьяцца!

Эд смотрел на него с полуоткрытым от удивления ртом. Ребекка положила руки ему на плечи, повернула его, и подтолкнула в сторону лестницы.

– Пойдем, Эдуард. – Ей удалось выдавить из себя улыбку. – Мы находимся в школе, вы же знаете. Мы не смеем ослушаться ее директора.

Рот Пьяццы был все еще открыт, когда Джефф и Лен Траут скрылись в дверях спортзала. Через минуту, услышав звук тяжелых засовов, скользящих на свое место, он сжал губы.

– Господи Иисусе, – прошептал он. – Я знал Лена Траута двадцать лет.

Эта фраза прозвучала эпитафией.

– Мы вам покажем теперь Матеван, ублюдки, – зарычал Дэн. – Во всех цветах и красках!

Он указал на мост через Буффало Крик. Мост был теперь перекрыт одним из школьных автобусов, служившим в городе в качестве общественного транспорта.

– Гони новобранцев туда, Гретхен. Ты остаешься с ними, слышишь? До тех пор, пока ты там, они не дрогнут.

Гретхен кивнула и начала выкрикивать приказы. Через несколько секунд, держа в руке пистолет, она направилась на мост во главе группы молодых немцев, проходящих подготовку для того, чтобы поступить в городскую полицию. Их было восемнадцать человек, включая четырех женщины. Все они были вооружены ружьями и револьверами, и, как Дэн и Гретхен, были одеты в бронежилеты.

Мост и перекресток трех дорог рядом с ним находились в центре Грантвилля. Перекресток образовывал нечто вроде небольшой площади. Со всех сторон его окружали здания в два-три этажа. Люди всё ещё торопились в эти здания из всех домов и жилых трейлеров на северном берегу Буффало Крик. В руках у многих мужчины и некоторых женщин были винтовки или другое огнестрельное оружие.

К счастью, предупреждение Ребекки пришло вовремя для того, чтобы эвакуировать районы города, находящиеся прямо на пути вероятной атаки хорватов. Это также позволило полиции организовать граждан в импровизированные отряды самообороны. Конечно, большинство мужчин и женщин призывного возраста находились с армией в Айзенахе или Зуле, но в городе всё ещё оставалось немало людей, которые могли держать в руках оружие, особенно, если стрелять из зданий. План Ребекки всё еще царапал душу Дэна Фроста, но он подчинился железной логике её предложения.

Начальник полиции повернулся к Фреду Джордану, одному из своих заместителей. Фред ответил ещё до того, как Дэн задал вопрос.

– Они все на месте, Дэн. – Джордан описал вытянутой рукой полукруг, указывая на здания, обрамляющие перекресток. – В каждом доме есть дружинники. Они организовывают других вооруженных людей. Самая большая проблема у нас – удержать чересчур горячие головы от немедленной экспедиции в школу.

Дэн кивнул. Он изучал перекресток в течение нескольких секунд.

– Сойдёт. Все, что нам нужно сейчас – это что-то, чтобы привлечь их внимание и заманить их в засаду.

Он уже зашагал к перекрестку, не успев закончить фразу. На мгновение, Фред прирос к месту. Потом, понимая, что задумал начальник городской полиции, он заторопился было за Дэном.

Услышав его шаги, Дэн обернулся.

– Убирайся отсюда, Фред, – сказал он тихо. – Займи позицию в одном из зданий. Для этого нам не нужны два человека.

Фред протестующе вскрикнул, но Дэн нетерпеливо отмахнулся.

– Делай, что я говорю, черт возьми! – Его лицо исказилось в кривой усмешке. – Если уж этот город решил сделать меня своим Уайаттом Эрпом, я могу, как минимум, наслаждаться этой ролью.

Лицо Майка, опустившего микрофон, посерело и приобрело пепельный оттенок.

– О, Боже. Нас провели. Нет, нас просто трахнули!

Фрэнк Джексон, Гарри Леффертс и Алекс Маккей собрались вокруг него. Фрэнк повернул голову и посмотрел на пленных испанцев, сгоняемых в импровизированный "лагерь военнопленных". Лагерь был просто открытым полем ниже вартбургского холма. Заключенные удерживались на месте не заборами, а неприкрытой угрозой, исходящей от наведенных на них ружей конвойной команды. Но даже ружья не контролировали их полностью. Западная сторона поля не была прикрыта. Но три заряженные катапульты стояли, готовые метнуть адский огонь в их гущу в случае каких-либо беспорядков.

– Все это? – аж задохнулся Фрэнк. Его голос прервлся. – Они прислали целую гребаную армию только для того, чтобы попытать счастья в беззащитном теперь Грантвилле?

Майк вздохнул.

– Да, Фрэнк. Именно это они и сделали. Это, плюс армия, которая пошла на Зуль. Просто отвлекающий маневр, вот и все.

Майк в душе проклинал себя за дурость и некомпетентность. Он взглянул на Макеея.

– И ведь нельзя даже сказать, что ты не пытался предупредить меня, – пробормотал он.

Шотландский полковник покачал головой.

– Ты и теперь не понимаешь, что происходит, Майк. Проблема заключается не в том, что вы сделали ошибку. – Он указал на испанцев. – Это – армия, без всяких шуток. Если бы вы не пришли сюда, чтобы их встретить, это вовсе не была бы отвлекающая операция. Они бы разграбили Айзенах и устремились дальше в Тюрингию. И если бы Генрих и Том не сделали то же самое на юге, Зуль бы сейчас тоже пылал.

И полусердито: – Что еще вы могли сделать?

Майк ничего не сказал. Маккей снова покачал головой.

– Ты должен посмотреть в глаза реальности. Вас просто-напросто слишком мало, Майк. Половина Европы – нет, две трети её – сейчас выстроились против вас.

Он мотнул головой в сторону пленных.

– Испанские вооруженные силы, пожалуй, самые мощные в мире. На суше, по крайней мере. Если они когда-нибудь откажутся от своей идеи-фикс с покорением Голландии, только Господь сможет спасти остальную Европу. – Указывая на юго-восток. – А теперь ещё и Валленштейн собрал огромную армию под Нюрнбергом. К настоящему моменту под его знаменами должно быть порядка ста тысяч человек – сила, равная всему населению Тюрингии.

Он пожал плечами.

– И даже если вы победите их всех, что дальше? Можете ли вы вторгнуться в Испанию и Австрию и сокрушить Габсбургов в их логове? А как насчет Ришелье и могущества Франции? Они тоже явно превратились в ваших врагов, тут нет никаких сомнений.

Он ждал. Майк молчал. Маккей перевел взгляд на Фрэнка и Гарри. Те тоже молчали.

– Если вы не уничтожить династию Габсбургов – и французских Бурбонов, и папство, и поляков, и русских, если уж на то пошло – они будут оставаться постоянной угрозой. А у вас, так или иначе, нет возможности это сделать. В скором времени закончатся боеприпасы для М-60. В течение года, даже с учетом вашего умения перезаряжать гильзы, вам начнет не хватать боеприпасов и для современных винтовок. Задолго до того, как Габсбурги начнут испытывать нехватку денег и солдат. А что потом? Как долго вы можете держать Европу в страхе, даже с вашей технологией? Державы, объединившиеся против вас, будут технологически прогрессировать, пока вы технологически регрессируете, и они неизмеримо крупнее, чем вы.

Тишина.

Майк вздохнул.

– Да, Алекс, я знаю. В последнее время я много думал об этом. – Ему удалось печальной улыбнуться. – Я и сейчас только об этом и думаю, на самом-то деле.

– Ну ладно, подумай об этом позже, – отрезал Фрэнк. – Сегодня мы должны разобраться с нашими делами грешными. Какие планы?

Вопрос Фрэнка прервал паралич Майка. Он смотрел на испанских пленных в течение нескольких секунд, после чего начал отдавать приказы:

– Отпустите их. Всех, за исключением офицеров и священников. Мы можем держать шишек в замке под Айзенахом несколько недель. Отгони остальных прямо на запад, миль на десять примерно, и отпусти их там. Скажите им, что мы убьем любого, кто вернется.

Джексон начал протестовать, но Майк жестом приказал ему замолчать.

– У нас нет времени возиться с ними, Фрэнк!

Алекс кивнул в знак согласия.

– Я могу оставить вам Леннокса и несколько сотен всадников – конвоировать толпу по бокам. Сам же, с остальными людьми, немедленно начинаю марш к Грантвиллю.

Он оставил невысказанным очевидное: Навряд ли, конница может вернуться вовремя, чтобы принести хоть какую-нибудь пользу.

Поддержка, оказанная Маккеем, укрепила решимость Майка.

– Именно так. Фрэнк, ты с пехотинцами останешься здесь, пока вы не будете уверены, что испанцы ушли навсегда. Гарри, собери БТРы и набей в них настолько много людей, как только возможно. Мы возвращаемся прямо сейчас.

Он взглянул на часы.

– Даже по такой дороге БТР сможет добраться до города за три-четыре часа. Так что погнали!

Он оставил невысказанным очевидное: Навряд ли, "через три или четыре часа" будет "вовремя".

Глава 57

Большинство жилых кварталов Грантвилля располагалось к югу от Буффало Крик. Хорваты приближались к городу с той же стороне речки. Но их командиры, желая сделать нападение внезапным, заставили отряд пересечь ее в нескольких милях ниже по течению и сделать круг, заходя на город с севера. Там, в малонаселенных холмах между городом, школой и электростанцией, имперская кавалерия могла двигаться незаметно.

Почти незаметно. Они столкнулись с небольшой группой лесорубов, занимающихся подрезкой сучьев на деревьях, находившихся слишком близко к линии электропередач. Хорватские конники были превосходными лесовиками, поэтому лесорубы были застигнуты врасплох. Трое мужчин, входивших в лесорубную бригаду, были убиты в течение нескольких секунд. Кавалеристы были готовы задержаться, чтобы позабавиться с единственной женщиной бригады, но подъехавший командир потребовал продолжать путь. Несмотря на свою честно заслуженную репутацию жестоких дикарей, хорваты не были недисциплинированный бандой грабителей. Единственным проявлением протеста, которое они себе позволили, было то, что они обезглавили пленницу.

Как только они приблизились к северной окраине Грантвилля, командир конного отряда, посланного против города – около трети экспедиционного корпуса – приказал атаковать. С гиканьем и криками семьсот хорватов полетели по улочкам пригорода, коля и рубя…

Трех собак, кошку, а также миссис Фланнери. Упрямая и вспыльчивая, ничуть не смягчившаяся за восемьдесят один год своей жизни, вдова отказалась эвакуироваться. Когда появились хорваты, она стояла во дворе своего дома, выкрикивая те же проклятия в их адрес, которые она обрушивала на своих соседей на протяжении последних десятилетий. Кавалерист, который зарубил её, колебался не меньше пяти секунд – таково было его удивление этим зрелищем.

На несколько минут атака хорватов замедлилась, пока рассыпавшиеся по улицам кавалеристы врывались в брошенные дома в поисках жертвы. Убивать всех, приказали им. Особенно евреев.

Уточнение, как и предсказывали офицеры Валленштейна, было бессмысленым. У хорватов были весьма смутные представления о том, как отличать евреев от неевреев, и они в любом случае не были теми солдатами, что приучены к подобным тонким различиям. Впрочем, Это их это волновало мало. Приказ был прост: Убейте всех.

Но они не могли найти никого, кого можно было бы убить.

– Снова пусто! – рявкнул полусотник, выводя своих людей из еще одного дома. Его полковник ждал на улице, сидя на коне. Пока десятник делал торопливый доклад, его люди баловались вандализмом. Но даже вандализм получался мелочным – разбитые окна и изрубленная саблями мебель – так как у кавалеристов был приказ не задерживаться.

Полковник свирепо зарычал.

– Их предупредили! – Он указал на центр города, высокие здания которого были хорошо видны не дальше двухсот ярдов. – Но они не могли далеко уйти. Собирайте людей!

На это потребовалось еще несколько минут. Оторвать солдат от их бесполезного вредительства в домах и собрать их на улице было не так легко. К тому времени, как хорваты собрались вместе, несколько домов уже загорелось. Но даже поджоги были мелкими. Кавалеристы готовились к молниеносному удару на беззащитное селение, к обычной бойне. Они взяли с собой мало средств для поджога, и у них не хватало времени, чтобы устроить серьёзные пожары.

– В атаку! – взревел командир. Приказ передали отдельным отрядам, собравшимся на соседних улицах. Семь сотен хорватов с грохотом понеслись к центру Грантвилля, и в их криках слышалась ярость и жажда убийства.

Полторы тысячи хорватов, окруживших школу, тоже орали, но в их воплях было больше разочарования, чем ярости. Спустившись к школе с цепи холмов, лежавших к северу, они не обнаружили легкодоступных входов в здание. Впрочем, они и не ожидали найти входы с этой стороны. Их разведчики уже сообщили, что слабые места школы были с южной стороны.

Обогнув на скаку школу, хорваты обнаружили автобусы, заблокировавшие главный вход. В какой-то момент они растерянным водоворотом закружились на площадке перед школой. Сотни лошадей грохотали копытами по незнакомому им асфальту. Не прошло и минуты, как вся здоровенная автостоянка к югу от школы заполнилась солдатами, глазевшими на причудливые желтые штуки, преграждающие им путь.

Офицеры собрались в кучу вокруг генерала, командовавшего всем экспедиционным корпусом. Зло поглаживая усы, генерал рассматривал неожиданную баррикаду.

– Там должны быть зазоры! – прорычал он. – Между этими…. штуками и зданием. Спешивайтесь и…

Джеймс ждал, пока офицеры собирались вместе. Они с Джули расположились у открытого окна класса на втором этаже школы, выходящего на юг.

– Я сниму этого придурка, что посредине, – сказал он, прицеливаясь из своей самозарядки. – Ты уделай тех…

Джули начала стрелять. Трах-трах-трах-трах. К тому моменту, когда Джеймс снял генерала – прекрасный выстрел, прямо в середину снайперского треугольника – четверо из его офицеров были уже мертвы.

Джули отбросила опустошенный магазин и ладонью загнала другой. Трах-трах. Еще двое. Трах. Ещё один.

Единственный выживший офицер пришпорил коня, пытаясь пустить его в галоп. Это ему не сильно помогло. Джулия не более секунды сопровождала его движение ствола.

Трах.

– Господи Иисусе, – прошептал Джеймс. Он повернул голову и посмотрел на девушку рядом с ним.

Та ответила взглядом исподлобья. Перезаряжая винтовку, она продекламировала нараспев, на манер речевки: – Ты можешь управиться с самозарядкой, Джууу-лиии-я?

Николс усмехнулся. Он протянул ей свою винтовку.

– Знаешь что, Джули. Почему бы нам не разделить обязанности? Ты будешь стрелять, а я перезаряжать.

– Хорошая идея! – прорычала она.

Капитан Гарс услышал первые выстрелы непосредственно перед тем, как он добрался до дороги. Это была широкая дорога, замощенная каким-то странным веществом. Совершенно плоская. Лучшая дорога, которую он когда-либо видел в своей жизни.

Он повернул голову к северо-западу, прислушиваясь. Андерс Юнссон подъехал и замер в седле рядом с ним.

– Недалеко, – констатировал Андерс. Капитан Гарс кивнул. Он опустил огромную руку на эфес своей кавалерийской сабли. Андерс вздохнул. Капитан, это было очевидно, очевидно, абсолютно не собирался пускать в дело свои колесцовые пистолеты. Сабля, как всегда.

Шведская конница выплеснулась на дорогу. Капитан Гарс выхватил саблю и высоко поднял ее.

– С нами Бог! – проревел он и пришпорил коня, бросая его в галоп.

Меньше, чем через минуту, четыреста конников вестготов, финнов и саамов с грохотом неслись по тому, что когда-то было – и по-прежнему именовалась – дорогой США 250. На запад, вслед за безумцем.

– С нами Бог!

– Хаака пелле! Руби их!

Хорваты ударили по центру Грантвилля, как бревно ударяет по пиле лесопилки.

Как только скакун вынес его на главную улицу городка, командир хорватов увидел фигуру одинокого человека на площади, на востоке от него. Человек стоял неподвижно, глядя на них. В одной руке он держал какой-то предмет – оружие, скорее всего – упираясь другой рукой в бедро. Казалось, что он носит что-то вроде униформы, поверх которой была одета необычного вида кираса, и странную шляпу, тоже неуловимо говорящую об официальном статусе владельца.

Командир не смог сдержать соблазна – наконец-то, обрушиться на открывшуюся цель, после разочарования последней четверти часа. Командир выхватил колесцовый пистолет и поднял его.

– Вперед!

В то время, как он несся во главе конной лавы, какая-то часть подсознания полковника отметила, что все входы в стоящие вдоль улицы дома были перекрыты с помощью различных подручных средств. Это зрелище резко подняло его настроение. Заблокированные двери означали, что люди прятались внутри. Как куры в курятнике, ожидая бойни.

Дэн взвесил пистолет в руке, глядя на приближающихся кавалеристов. В какой-то момент его снедал соблазн достать второй пистолет из кобуры и стрелять с обеих рук. Соблюсти, так сказать, историческую достоверность. Сид Хатфилд, по свидетельствам современников, так сражался в Матеване. С двумя револьверами наперевес, он отстреливал головорезов из детективного агентства Болдуин-Фелтс, нанятых хозяевами местной шахты.

Но он решительно задавил этот соблазн. Правда, семейная легенда гласила, что Сид Хатфилд, шериф, возглавлявший шахтеров в перестрелке с компанейскими ублюдками в Матеване, был его дальним родственником. Но Дэн скептически относился к этой сказке. Практически каждый его знакомый утверждал, что связан родственными узами с кланом Хатфилдов, западновирджинской половиной знаменитой вендетты Хатфилдов и Маккоев.

И, тем не менее, искушение было велико. Был или не был Сид Хатфилд его кровным родственником, он был, безусловно, примером для подражания потомкам. Будь то компанейские головорезы или хорваты – его город был под угрозой.

Но это было в старые времена, когда полицейские не были еще настоящими профессионалами. Так что Дэн отбросил любительские фантазии и поднял автоматический пистолет сорокового калибра, держа его образцово-правильным двуручным хватом. До первого ряда всадников было сорок ярдов.

Первые колесцовые пистолеты выпалили в его сторону. Дэн игнорировал выстрелы. Учитывая грубость и примитивность оружия, а также то, что они стреляли с несущихся во весь дух лошадей, хорваты могли попасть в него только по нелепой случайности.

Нажимая на курок, Дэн усилием воли отогнал другие мысли. Это было гораздо более трудная борьба. Он не любил жестокость по отношению к животным, а он так любил лошадей. И тем не менее…

Профессионализм превыше всего.

Он опустошил двенадцатизарядный магазин, методично отстреливая лошадей в первом ряду атакующих всадников. Большинство выпущенных им пуль попало в грудь или в горло атакующим скакунам, убив нескольких из них наповал. Даже те лошади, что были только ранены, спотыкались и падали – и всадники летели на замлю вместе с ними. Почти сразу после этого лошади из глубины строя, не пострадавшие от пуль, начали спотыкаться о наваленные на дороге тела. В течение полуминуты атака захлебнулась, как поток воды, ударивший в плотину.

Однако, задолго до того, как прошли эти тридцать секунд, улица превратилась в огненную ловушку. Как только ударил первый выстрел Дэна, помощники шерифа и ополченцы, засевшие на в верхних этажах зданий, открыли огонь. Они практически в упор палили по улице, заполненной плотной массой конницы. И тем не менее, находящиеся под влиянием возбуждения и страха ополченцы – как впрочем и помощники шерифа – практически ни разу не попали по избранным ими целям. Но это было несущественно. Пули практически не могли пролететь мимо хоть какой-то цели.

Кричащие от ярости и ужаса хорваты попытались открыть ответный огонь из своих колесцовых пистолетов. Но состязание было безусловно неравным. Мало того, что пистолеты с колесцовыми замками были неточными, так ещё и стрелки вели огонь с беспорядочно двигавшихся лошадей. Только по чистой случайности их пули попадали в верхние этажи домов, где скрывались защитники города. Среди горожан было только восемь пострадавших. Ни одного смертельного случая, и только два пулевых ранения. Остальные повреждения были нанесены осколками разбитых пулями стекол и выщербленными кусками кирпича. И одно идиотское сотрясение мозга: тяжелый портрет Элвиса, обтянутый бархатом, сбитый пулей со своего подвеса на стене, обрушился на приютившуюся на полу женщину.

Дэн планировал отступить, как только он отстреляет первый магазин из пистолета. Но теперь, видя, что атака захлебнулась, он остался на улице. Осторожно, почти нежно, он положил опустошенный пистолет на асфальт у своих ног. Затем достал второй пистолет из кобуры и опять начал стрелять.

Один из хорватских офицеров, находившихся в первых рядах, начал подниматься на ноги, тряся головой. Он всё ещё не оправился после падения с лошади. Но споткнулся и упал на колени. Затем поднял голову, глядя на человека в униформе, который только что – невероятно, потрясающе – в одиночку остановил кавалерийскую лаву.

Дэн проигнорировал бы его, если бы тот умудрился потерять свою шляпу. Но хорваты дорожили своими головными уборами – особенно офицеры – и шляпа прочно держалась на шнурке, затянутом под подбородком. Это была очень модная шляпа, украшенная пышными перьями. Шляпа, которую явно мог носить только командир. Даже пуля, попавшая ему в переносицу и снесшая полчерепа сзади, не смогла сбить шляпу.

Опять же, методично, держа пистолет уставным двуручным хватом, Дэн продолжил убивать спешившихся всадников, находившихся в первых рядах. Он намеревался сберечь несколько зарядов для того, чтобы прикрыть свое отступление. Но к тому времени, как настала очередь последних патронов в магазине, он увидел, что отступление стало бы излишним. Центр Грантвилля, как Матеван удесятиренного размера, стал смертельной ловушкой для высокомерных чужаков. Он уже видел, что хорваты начали отступление.

Точнее, ударились в бегство. В толпе всадников, галопом уносившихся на восток, не было ни дисциплины, ни порядка. Только пятьсот охваченных паникой конников, оставивших позади двести убитых и раненых, несущихся, сломя голову, по дороге, ведущей неизвестно куда. Лишь бы подальше отсюда.

Дэн услышал, как заводится двигатель автобуса, блокировавшего мост. Он обернулся.

– Дьявол, Гретхен, подожди меня!

Гретхен расставила немецких новобранцев у окон автобуса, наготове для того, чтобы прикрыть отступление Дэна, если необходимо. Потом, увидев, как развивается бой, она приказала водителю заводить автобус.

Водитель был пожилым человеком, сбитым с толку и напуганным ситуацией. Видя, что он бесполезен, Гретхен схватила его за шиворот и вышвырнула из автобуса. Затем, шаря глазами по толпе, которая собралась к югу от моста, она рявкнула: – Мне нужен кто-нибудь, кто может управлять этой штукой!"

Она повторила эти слова по-немецки.

– Я могу, я!

Гретхен узнала голос своего младшего брата, ещё когда он продирался через толпу. Ганс улыбался от уха до уха.

– Я могу управлять всем, что движется! – крикнул он с гордостью, несясь к ней.

Гретхен колебалась. Ее брат любил водить, и был очень хорош в этом деле. По крайней мере, если измерять успех способностью добраться от одного места до другого за минимальное количество времени. Но абсолютно безответственно относился к тому, что американские инструкторы вождения называли "контраварийным вождением". Его девиз за рулем был: "никто не может жить вечно, так почему бы, по крайней мере, не попасть туда, куда надо, как можно быстрее".

Ее нерешительность была недолгой. Каждая секунда имела значение, и она не могла представить никого, кто бы добрался на автобусе в школу быстрее ее братца.

– Ладно, зарычала она. – Но будь осторожен.

Сами слова звучали абсурдно.

Ганс запрыгнул в автобус и с нетерпением бросился к сиденью водителя.

– Куда? – спросил он, запуская двигатель.

Ощерившись, Гретхен изучала перекресток. Разработанный Дэном план – преследовать хорватов по той дороге, по которой они отступали – был явно нецелесообразным. Улица была настолько завалена телами людей и лошадей, что потребуется четверть часа – как минимум – чтобы расчистить проезд. Уже сейчас она видела, что автобусы, которым Дэн приказал ожидать в нескольких кварталах отсюда, прибывали на место происшествия, готовые к погрузке ополченцев, до сих пор находившихся в домах. Но до того, как будет расчищена дорога, ее автобус был единственным, который мог быть использован немедленно.

Она была готова приказать Гансу ехать по дороге, проходившей к югу от Буффало Крик, параллельно улице, по которой отступали хорваты, когда заметила Дэна, торопящегося к ним. Начальник полиции должен был ехать в одном из других автобусов, но он, очевидно, пришел к тому же выводу, что и Гретхен.

На какое-то мгновение Гретхен была готова ехать, не дожидаясь его – так велика была ее яростная решимость наказать захватчиков и защитить школу. Но ей удалось удержаться. Во-первых, Дэн Фрост был лучшим стрелком из пистолета в городе. С другой стороны, он до конца жизни не устанет ей пенять, если сейчас она не дождется его.

– Подожди, – сказала она. Те несколько секунд, которые понадобились Дэну, чтобы достичь автобуса, Гретхен торопливо объясняла свой новый план боя Гансу и новобранцам.

Как только Дэн попал на борт, Ганс закрыл дверь и рванул автобус прямо вперед. Дэн схватился за вертикальный поручень у двери, чтобы не упасть.

Увидев Ганса за рулем, начальник полиции прошипел: – Вот дерьмо!

– Он может водить всё, что угодно, – заявила Гретхен твердо.

Автобус, кренясь, поворачивал за угол. Гретхен отчаянно схватилась за верхний поручень.

– Всё, что движется, – повторила она. Но уже не так твердо.

Ганс пошел на штурм следующего поворота на манер атакующего кирасира. Заднее правое колесо автобуса выскочило на бордюр, сбросив половину новобранцев с сидений.

– Вот дерьмо! – повторил начальник полиции. Теперь он держался за вертикальный поручень обеими руками, Костяшки его пальцев побледнели от напряжения.

На следующем повороте – Буммм! – Ганс напрочь снёс дорожный знак.

– Ради всего святого, – молящим тоном повторяла Гретхен. – Gott mit uns!

Глава 58

Гарри Лефертс так отвлекался на новости, приходящие по рации, что почти потерял контроль над машиной. Дорога, по которой мчалась возглавляемая им колонна БТР, была весьма далека от современного шоссе. Передние колеса грузовика ударились в огромную выбоину и Гарри поспешно вступил в борьбу с внезапным заносом.

Майк затаил дыхание, но ничего не сказал. Убедившись, что Гарри удерживает контроль над автомобилем, он наклонился вперед и вернул микрофон в кронштейн.

– Так, в городе все нормально, – вздохнул он с некоторым, но не очень сильным облегчением. И даже оно почти мгновенно исчезло. По правде говоря, ситуация с самим городом не слишком волновала Майка. С учетом Дэна и его полиции, а также того факта, что жители города хорошо вооружены, он ожидал, что враг будет отбит достаточно легко. Грантвилль стал немецкой версией XVII века, переживающего бум такого же городка на Диком Западе.

Хорваты обнаружили, что братья Далтон (знаменитые грабители поездов и банков в последнем десятилетии XIX века, бывшие вдобавок юристами) или любые другие американские преступники, могли бы им сказать легче произнести слово "Город", чем его захватить.

Гарри высказал волновавшую Майка мысль:

– А что ты думаешь о школе?

Майк потер лицо.

– Не хочу об этом думать. У них не так много оружия. И даже, если они перекрыли подъезды, как нам сообщили, все равно им не удержать хорватов дольше нескольких минут.

Наступило молчание. На полпути между Айзенахом и Грантвиллем колонна БТР повернула на восток. Все мужчины и женщины в машинах, набитых битком, молчали. Говорить было не о чем. Судьба их детей была в чужих руках.

Орда хорватов толпилась вокруг парковки к югу от школы, как стадо разъяренных быков. Разъяренных и напуганных. Многих из них уже подстрелили, а остальные отчаянно пытались заставить своих лошадей оказаться подальше от этого проклятого окна.

Какое-то время они пытались вести ответный огонь. Но тщетно.

Дважды им удавалось, по чистой случайности, сосредоточенными пистолетными залпами подавлять огонь из школы. Но тот возобновлялся почти сразу. Магазин на четыре пули выстреливался так быстро, как Джеймс мог перезарядиться. И хотя в школе было всего лишь два ружья, боеприпасов было много.

Бах, бах, бах, бах. Бах, бах, бах, бах. Как неудержимая коса смерти, подрезающая людей с каждым взмахом, словно колосья. Некоторые из хорватов уже думали, что нарвались на демона.

Демона в образе девушки. Хорошенькой, что только усиливало ужас. Те из хорватов, кто были достаточно глупы, чтобы тратить время на изучение окна, умирали в течение нескольких секунд.

Продолжая перезаряжать винтовки одну за другой, Джеймс Николс ощущал почти восторг. Абстрактно, он осознавал, что видел. В конце концов, девушка занималась биатлоном. Акцент в этом виде спорта делался в стрельбе на дальние дистанции, а не на ближние. И особенно ценилось умение быстро переходить от цели к цели. Но врач знал, что происходит все же что-то особенное. Лицо Джулии Симс не выражало ничего, кроме сосредоточенности. Она была полностью занята делом. Натуральная машина убийства. С такого близкого расстояния, стреляя из винтовки практически не целясь, она ни разу не промахнулась. Ни разу. Для Джеймса Николса наблюдение за этим было почти религиозным. Ангел смерти материализовался и заявил, что каждый человек в пределах ста ярдов принадлежит ему по воле Божией. Коса взмахнула снова. Бах, бах, бах, бах. Неумолимый ангел продолжал свою жатву.

Выехав с проселочной дороги, автобус свернул на федеральное шоссе 250, как раз за последними драпающими хорватами. Они приближались к восточной границе города, школа была в двух милях от них.

Дэн разбил прикладом дробовика переднее окно на противоположной стороне от водителя.

– Поддай-ка! – скомандовал он. И поморщился.

– Аллооооооо! – закричал Ганс, вжимая педаль газа в пол. Автобус рванул вперед, быстро настигая хорватов.

– Помоги нам, Господи, – пробормотал начальник полиции. Он закрепился на автобусной лестнице и поднял ружье. Позади него Гретхен приготовила другое. За ее спиной, сидевшие на своих местах немецкие полицейские новобранцы держали свои ружья тоже наготове.

Секундой позже автобус вышел на дистанцию стрельбу и Дэн выстрелил. Еще один ангел смерти взмахнул косой.

Ганс вынужден был притормозить, объезжая и переезжая множество тел, заполнивших шоссе. Но потом он снова поднажал. Хорваты, в панике, теперь уже оставили шоссе и отчаянно пытались удрать от страшной машины за ними. Те, кто удрал по северной стороне дороги, оказались в безопасности.

Площадь была достаточно широкой, чтобы позволить им скрыться. Но те, кто гнал лошадей с южной набережной, оказались в смертельной ловушке. Буффало Крик протекал параллельно шоссе 250, не более, чем в тридцати метрах. Как только Ганс увидел, что дорога свободна от трупов, он снова газанул. Через минуту автобус ехал рядом с толпой имперских кавалеристов, скачущих по берегу ручья в поисках брода. К этому моменту Дэн и Гретхен разместили новобранцев в каждом окне с правой стороны автобуса. По команде Дэна они открыли огонь из своих дробовиков. Хорваты понукали лошадей скакать быстрее по предательской земле, даже не думая возобновить огонь из своих колесцовых пистолетов. Деваться было некуда.

Ганс снова притормозил. Автобус выкатился на проселок на тридцати милях в час, в то время как новобранцы посылали пули и картечь в хорватов, скакавших на спотыкающихся лошадях вдоль русла ручья. Дэн вспомнил виденную когда-то фотографию, изображавшую бизонов, убитых стрелявшими из поезда охотниками. Теперь же, в отчаянии, имперские кавалеристы загоняли коней в ручей и пытались пробиться через него в лесистые холмы на противоположном берегу. Но здесь не было брода. Правда, после "Огненного Кольца" уровень воды значительно упал, но поток все еще был больше похож на речку, чем на ручеек. Множество хорватов утонуло в своей попытке, а еще больше утонуло лошадей. Дэн позволил им удрать. Было совершенно ясно, что убивать этих врагов бессмысленно – те не думали ни о чем, кроме бегства. Он был гораздо больше обеспокоен школой, до которой оставалась еще миля.

– Поднажми! – скомандовал он.

Ганс поднажал. Дэн отвернулся, бормоча молитвы.

Множество хорватов, наконец, пробились в узкое пространство между автобусами и передней стеной здания. Они набились там, как сельди в бочке, но по крайней мере, здесь они были в безопасности от той невероятной винтовки в верхнем окне.

Было секундным делом, разбить все окна в кафе пистолетами и саблями. Через мгновение хорваты хлынули в здание школы.

Капитан Гарс возглавил атаку вверх по склону к школе. Андерс Юнссон скакал рядом. Он видел сотни хорватских кавалеристов, толпившихся в очевидной растерянности.

– Не слишком еще поздно, – заметил капитан. И улыбнулся Андерсу. – Здорово, правда ведь?

Затем, размахивая саблей:

– Вперед, вперед!

За ним гремели боевые кличи:

– С нами Бог! Руби их!

Некоторые из имперских всадников впустую потратили время на поиски в кухне. Но большинство из них высыпало из столовой в вестибюль. Оттуда во главе с унтер-офицером, они начали расходиться.

Некоторые из них сунулись по коридору, ведущему к техническому центру. Но там они сразу же столкнулись с препятствием. Другие пробили себе дорогу в застекленный переход между школой и техническим центром. Через несколько секунд они попытались выставить дверь в сам центр. Попытка не удалась. Дверь была просто заблокирована поставленным за ней запасным вилочным погрузчиком. Имперские кавалеристы, в бессильной ярости, били плечами в дверь. Раздался крик:

– Ищите таран!

Другие хорваты ринулись по лестницам, ведущим к классам на верхнем этаже. Они могли слышать вопли и крики испуганных детей наверху и знали, что их цель, наконец, в пределах досягаемости. Но наверху они натолкнулись на баррикады и мужчин, вооруженных пистолетами и револьверами. Разразился шквал выстрелов – жалкий треск, по сравнению с буханьем колесцовых пистолетов.

Один из учителей был ранен в руку. Эд Пьяцца, стрелявший с баррикады из своего пистолета, тоже был ранен. Тяжелая пуля колесцового пистолета пролетела между двух шкафов и срикошетила ему в грудь, разбив ребра, и проникнув в легкие. Через мгновение Мелисса уже стояла на коленях радом с ним, отчаянно пытаясь остановить кровотечение. Шэрон Николс поднесла аптечку первой помощи. Они вдвоем боролись за жизнь Эда, в то время как еще один учитель, подхватив пистолет, вступил в кровавый бой на верху лестницы.

Бой был короток. Огневые возможности и тут были неравны. Хорваты внутри лестничной клетки были абсолютно не защищены, а разница в скорости стрельбы была непреодолимой.

Колесцовые пистолеты перезаряжались даже дольше аркебуз, а у учителей были автоматические пистолеты и револьверы. Очень скоро хорваты отхлынули в вестибюль, где выместили свое недовольство на чем только возможно. Десятки хорватов ворвались в библиотеку и начали громить мебель, компьютеры и разбрасывать книги. Другие устроили такой же разгром в административном центре. Третьи в вестибюле набросились на огромные витрины, покрывающие западную стену. Разбивая стекла вместо вражеских черепов, рубя спортивные призы вместо вражеских шей, разрезая фотографии, вместо лиц врагов. Еще одни кавалеристы тем временем били сапогами и плечами в широкие двери на северо-востоке вестибюля, ведшие в спортзал. Они могли видеть сквозь щели между дверьми и знали, что их жертвы ждут их там. Но двери были слишком прочны, их было невозможно разбить.

Снова поднялся крик:

– Ищите таран!

Джулия заметила движущихся ей навстречу новых кавалеристов в то же время, как услышала их крики. Что то в этих боевых кличах показалось ей знакомым и отличающимся от визга хорватов. Но ее мысли были сосредоточены исключительно на стрельбе. У нее был уже вставлен новый магазин в винтовку. Джулия прицелилась, в огромного мужчину и хотела было уже нажать на спусковой крючок. И остановилась. Что-то не то. Она подняла голову и осмотрелась. Зрение у Джулии, как и следовало ожидать от снайпера было феноменальным. Значительно лучше многих.

– Иисусе Христе! – прошептала она. – Не могу поверить в эту херню!

Краем глаза она уловила движение. Группа хорватов, порядка десяти человек, тоже заметили новую угрозу и двинулись к ней навстречу.

Джули подняла винтовку. Бах, бах, бах, бах.

– Магазин! – крикнула она. Джеймс сунул ей новый в течении секунды. Ангел смерти закосил с новой силой.

Андерс отчаянно пытался опередить капитана Гарса, чтобы уберечь его от надвигающихся хорватов. Безуспешно. Капитан всегда ездил на лучших лошадях в Европе.

– Безумец! – вскричал Юнссон.

Капитан Гарс поднял саблю, готовясь к сшибке.

– Gott mit uns!

Перезаряжавшая оружие первая шеренга хорватов неожиданно была разметана по сторонам и вышиблена из седел, как куклы. Ни капитан ни Юнссон не поняли, что произошло. Они услышали звук, похожий на треск рвущейся ткани, но не поняли, что это ружейный огонь.

Не до того. Другие хорваты устремились на них. Капитан Гарс парировал саблей саблю в своем обычном стиле.

С силой и яростью, он отбил в сторону оружие своего противника, а затем отрубил руку имперского кавалериста по плечо. Рука упала в одну сторону, хорват вывалился из седла в другую. Теперь он быстро истечет кровью и уже не оправится от шока.

Андерс, как всегда, начал с колесцового пистолета. У него их было четыре, по одному в каждой руке и два в седельных кобурах.

Он использовал их в первые несколько секунд, отчаянно пытаясь защитить капитана Гарс от окружавших его хорватов. Покончив с пистолетами, Андерс бросил их и взялся за саблю. В яростном ближнем кавалерийском бою не было времени еще раз взвести замки на этом неуклюжем оружии. Капитан Гарс поразил еще одного хорвата, затем другого. Его мощные удары падали, как удары топора. Но уже его почти окружили.

Сильный звук, казалось, разорвал небо. И опять несколько хорватов были выбиты из седел. Андерс увидел извергающуюся кровь и вдруг понял, что они убиты выстрелом в спину. Откуда-то сверху. Его глаза забегали вверх-вниз и он сразу увидел окно. Окно и стоящую в нем фигуру.

У Андерса в отличие от капитана было хорошее зрение. Когда он понял, что именно он видит, он не удержался от богохульства.

– Иисусе Христе! – прошептал он. – Не могу поверить в эту херню!

Рядом с ним, во внезапной наступившей передышке, капитан Гарс жестко усмехнулся. Его глаза обежали сцену, воспринимая все, что было возможно. Учитывая его близорукость, это было немногое.

– Все идет хорошо, да? – требовательно спросил он.

На лице Андерса Юнссона заиграла широкая улыбка:

– Очень хорошо, капитан Гарс! Полагаю, на нашей стороне ангел.

Наверху Джулия снова крикнула: – Магазин!

В последующие годы вестготы будут с благоговением рассказывать о последнем натиске капитана Гарса на хорватов. Как титан он разбросал дикарей, словно игрушки. Более суеверные финны утверждали, что его сабля стала волшебным мечом, повергающим врагов задолго до того, как они оказывались в пределах досягаемости.

Лопари сохранили свои мнения при себе. Они были лишь номинально христианами, и пришли к выводу, что было бы неразумно в присутствии набожных лютеран говорить слишком свободно о своих племенных духах. Один из которых, ясное дело, ехал на плече капитана в тот кровавый день.

Только Андерс Юханссон и сам капитан поняли истину. Андерс, потому что видел ангела сам, благочестивый капитан, потому что увидел дело рук ангела.

– Gott mit uns! – снова заорал он, перезаряжая оружие. И действительно, Бог шел сегодня с ними. Убивая каждого хорвата, стоявшего на пути капитана. Своей могучей рукой защищая его.

Вестибюль был так плотно забит, что кавалеристам понадобилась целая минута чтобы развернуть полотно для поддержки тарана. Затем раздались проклятия, новые команды – и еще целая минута ушла на очистку места для импровизированного тарана.

И, наконец, таран начал работу. Бумм… бумм… двери начали поддаваться.

Когда автобус был уже в ста метрах от дороги, ведущей в школу, хорватская кавалерия хлынула вниз по склону.

Подальше от школы. Вроде как в панике.

Дэн наклонился вперед.

– Что, черт возьми, за дела?

Мгновением спустя, он выкрикивал новые приказы. Гретхен следила за тем, чтобы они были выполнены. Новобранцы-полицейские снова сидели в окнах, с ружьями и револьверами в руках. С яростными криками, свойственными непрофессионалам, они затеяли новую бойню.

Когда они подъехали к дороге, Ганс чуть не опрокинул автобус на повороте. Но он никогда не терял бодрости. "Алоооооо!!! – закричал он, направляя автобус прямо через орды имперской кавалерии, выливающиеся из школы. Он раздавил нескольких хорватов колесами и почти опрокинул автобус снова, переезжая труп лошади. Но попадавшие новобранцы за секунду вернулись к окнам, стреляя с обеих сторон, сея хаос и смерть. Гретхен, яростно взревев, распахнула заднее окно и открыла огонь из автоматической винтовки в хорватов, убегавших в направлении шоссе 250 и Буффало Крик. Она только дважды промахнулась. Доехав до стоянки в верхней части склона, Ганс ударил по тормозам. Ошеломленный, он смотрел на открывшуюся сцену.

Столь же ошеломленный, Дэн смотрел вместе с ним. На всей площади перед зданием школы шел кавалерийский бой. Шеренги хорватов вели отчаянную борьбу с группами других солдат. Сабля против сабли, пистолеты против пистолетов.

Начальник полиции понятия не имел, кто такие эти другие солдаты. Но ему было все равно. Он видел одно – это союзники и они выигрывают бой.

– Стреляйте в хорватов! – взревел он.

Его голос как будто послужил сигналом. Хорваты вокруг школы, как будто сразу сломались. Они по-прежнему значительно превосходили своих шведских и финских противников в численности, но это уже не имело значения. Сокрушительный удар капитана Гарса с тыла, наряду с их собственным разочарованием сломил их дух. Через минуту, потеряв сотни убитых и раненых, имперская кавалерия была полностью разгромлена. Многие другие погибли или были покалечены, свалившись с лошадей, опрометчиво направленных вниз по склону.

Недолгое время их бегство подгонял также и огонь из автобуса.

Возглавляемые Дэном и идущей за ним Гретхен, полицейские новобранцы выскочили из автобуса и бросились ко входу в школу. По звукам, было очевидно, что внутри еще есть враги.

Капитан Гарс и Андерс, со спешившимися вестготами и следующими за ними финнами, влетели в узкое пространство между линиями автобусов и стеной школы. В столовой еще оставались десятки хорватов, но ни один из них не смотрел на разбитые окна. Все они столпились у двери в вестибюль, с нетерпением ожидая возможности пострелять в спортивный зал. Под звуки раскалывающего двери тарана готовилась резня.

Внутри спортзала Джефф стоял один посреди помещения. Он покачал в руке ружье, глядя на большие двустворчатые двери. Они уже начали раскалываться, и он не думал, что они продержатся дольше нескольких секунд.

Лен Траут заканчивал перевод школьников на верхние ряды скамеек. Внизу оставался только один ряд скамеек вдоль северной стены зала, самой удаленной от двери. Учитель отвел наверх столько школьников, сколько могло поместиться на верхних рядах. Линия из старших мальчиков, стоявших на страже за нижней скамейкой, не смогла вооружиться ничем лучшим, чем бейсбольные биты.

– Все, что мы можем сделать, – пробормотал Траут. Он повернулся и зашагал к центру спортзала, заняв позицию рядом с Джеффом. Он взвел затвор автоматического пистолета и быстро проверил, снят ли тот с предохранителя.

– Все, что мы можем сделать, – повторил он.

Джефф молчал. Он не мог придумать никаких слов, которые бы не звучали мелодраматически и банально. Поэтому решил провести эти последние минуты своей жизни просто в мыслях о своей жене, надеясь, что их будущий ребенок будет наслаждаться миром столько, сколько возможно.

Замок и засовы на двери поддались, и та с треском распахнулась. Убийцы вливались в зал с криками, неся смерть и разрушение.

– С нами Бог!

Боевой клич капитана Гарса послужил сигналом к атаке. С капитаном и Андерсом впереди, вестготы и финны ворвались через окна в кафетерий.

Хорваты в нем были застаны врасплох. Капитан Гарс ринулся на них, как свирепый гризли на добычу, вместе с напавшими с другой стороны, ревущими в ярости солдатами. Капитан и Андерс быстро проложили путь к двери. Хорваты падали от ударов сабель прямо под ноги солдат капитана.

– С нами Бог! Руби их!

– Вот и все, Джули, – сказал Николс, подавая ей винтовку. – У тебя полный магазин, и больше боеприпасов нет.

Джулия прислонила отстрелявшую винтовку к стене, схватила другую, заряженную, и выскочила за дверь. Когда она уже оказалась в коридоре, то издала свой свирепый клич:

– Дорогу! Дорогу! К черту-дьяволу – дайте дорогу!

Она с бешеной скоростью проскочила через толпу школьников и учителей в коридоре, хорошо хоть она не использовала приклад, чтобы проложить себе путь, несмотря на последовавшие жалобы школьников, сбитых ее напором. Сто сорок фунтов чирлидерши создали отличную имитацию футбольного защитника, в два раза большего, чем она.

Джеймс последовал за ней. При всем своем беспокойстве, а он понимал, что чертова девчонка рвется в бой, он не мог сдержать улыбки. Но когда он приблизился к концу коридора, где Джулия отчаянно карабкалась через баррикаду на лестницу, то увидел бледное лицо Мелиссы и его улыбка исчезла.

Она увидела его в тот же момент.

– О, Иисусе, Джеймс, скорей. Эда подстрелили.

– Уберите с дороги эти долбанные автобусы! – ревел Дэн Фрост.

Когда он увидел Ганса, лезущего на водительское место блокирующего автобуса через разбитое окно, то выругался. Это был тот автобус, который Джеймс поставил прямо напротив главного входа в школу.

– Не тот, Ганс! Мешает другой!

Он направился к автобусу, указывая пальцем дальше по линии

– Сначала нужно сдвинуть те, другие!

У Ганса, однако, были свои представления о том, как ездят на автобусах. Его теория опиралась в основном на кинетическую энергию и быстрый рывок – не столько даже рывок, сколько прикидка дальнейшей стоимости ремонта. Через полминуты – и груды обломков – автобус отъехал. Вход в школу был открыт.

Хорваты посыпались из школы, отчаянно пытаясь избежать яростного натиска шведов, проникших через кафетерий. Но к моменту их появления Дэн и Гретхен уже выстроили полицейских новобранцев в новую линию, стоящую в стороне с заряженными дробовиками и преграждающую хорватам явный путь к свободе и безопасности.

По сути, это был расстрел. Из почти сотни имперских кавалеристов, которым удалось выбраться из здания школы, прежде чем их изрубили шведы и финны, меньше половины смогло удрать со стоянки.

Когда стрельба прекратилась, Дэн и Гретхен повели полицейских новобранцев к школе. По крайней мере попытались. Но не было никакой возможности пробиться через вестибюль, сквозь заполнявших его людей. То были вестготы капитана Гарса, сопровождавшие этого безумца.

Спускаясь по лестнице, Джулия столкнулась с четырьмя поднимающимися вверх хорватами. Те даже не смотрели на нее. Они отступали по лестнице, отчаянно стараясь защититься от вдвое их превосходящих численностью финнов.

Коса взмахнула. Бах-бах-бах-бах – и ее путь был ясно виден.

Финны в нижней части лестницы, в изумлении просто отошли в сторону. Было что-то смертельно безжалостное в том, как молодая женщина спустилась по лестнице, ступая по телам, поверженных ею людей. Несмотря на номинальное христианство, финны все еще сохраняли воспоминания о своих языческих традициях.

Ни один человек в здравом уме не будет стоять на пути Ловиатар, Богини Зла, Девы Боли.

Джефф искрошил передних хорватов в кровавые клочья. Скорострельность. На таком расстоянии – менее пятнадцати ярдов – дробовые заряды пробивали легкую броню имперских кавалеристов, словно папиросную бумагу.

Отчаянно, он начал перезаряжать ружье. Лен Траут встал перед ним с автоматическим пистолетом. И, опять же, хорваты, ворвавшиеся в спортзал, столкнулись с невероятным темпом стрельбы.

Не то, чтобы Лен был таким уж хорошим стрелком. При всей своей смелости, он мало сталкивался с оружием. Половина его выстрелов ушла мимо.

Пять хорватов упало вниз, правда, трое из них были только ранены. Но ранены прилично, чтобы упасть. Менее чем через секунду после того, как он выпустил последний патрон обоймы, удар сабли отправил Лена Траута на пол. Рана на голове была кровавой, но не смертельной. Но следующий сабельный удар почти снес голову целиком, застряв на полпути в шее.

Убийца Траута умер тут же. Он, и все солдаты рядом с ним. Перезаряженное ружье Джеффа бешено заговорило. Скорострельность. Бах-бах, снова и снова. Так быстро, а звучало, как гром.

И снова ружье замолчало, ибо патроны закончились. Джефф было сунулся в левый карман, набитый патронами, но перезарядиться уже не успевал, увидев прямо перед собой хорватские сабли.

Вырвавшийся вперед хорват высоко занес саблю. Джефф ринулся ему навстречу. Хорват был поражен тем, как быстро этот великан предстал перед ним, и тут же приклад ружья развалил его челюсть.

Сабля скользнула по правому плечу Джеффа, повалив его на пол спортзала. Мгновенно, вся его рука и бок окрасились кровью. Мышца была перерублена до костей. Только жесткая кожаная куртка ослабила удар, что спасло от отсечения руки целиком.

Полуошеломленный от шока, Джефф взглянул на человека, который полоснул его. Изумленный хорват снова поднял саблю.

Затем, к удивлению Джеффа, голова хорвата взорвалась. Развалилась пополам, как от сабли. Или от удара молота древнего бога. Хорват рухнул на колени. Поворотом запястья мощный меч освободился от черепа, отбросив жертву в сторону.

Джефф обнаружил, что смотрит на огромного ухмыляющегося человека. Еще какого огромного. Высокого, широкоплечего, сильного, как бык. Его бледно-голубые глаза, над мощным носом, сверкали, как ледник.

Капитан Гарс возглавил в атаку в спортзал, все еще выкрикивая свой боевой клич. Андерс, с тем же кличем, двигался сбоку. На полшага сзади двигалось множество вестготов и финнов. Стены, когда-то звеневшие от слоганов чирлидерш, теперь дрожали от ярости Норманнов. С нами Бог!

Сам капитан зарубил хорвата, собиравшегося убить лежавшего на полу молодого американца. Потом, возвышаясь над ним, как оберегающее божество, он проревел команды своим солдатам. Понадобилось меньше пятнадцати секунд, чтобы оттеснить хорватов к задней стене спортзала. Возглавляемые Андерсом вестготы заполняли площадку перед ярусами скамеек, защищая школьников. По команде капитана его финны бросились вперед на врага. В конце концов выжившие имперские кавалеристы, наверное около двух десятков, попытались сдаться. Но им выдвинули традиционные финские условия.

Хаака пелле! Руби их!

В это же самое время Джулия и Гретхен достигли выбитых дверей спортзала. Дэн Фрост был в нескольких шагах сзади. Гретхен, увидев Джеффа, сразу помчалась к нему. К этому моменту несколько школьников, обучавшихся оказанию первой помощи толпились вокруг него, снимая куртку и обрабатывая рану. Гретхен пробилась к нему и уложила его голову себе на колени, как в колыбель. Плача, чего она не делала уже многие годы.

– Все в порядке, – пробормотал ее муж. Он даже сумел изобразить бледную улыбку. – Все в порядке – честно, любимая! Всего лишь царапина!

Тут его глаза закрылись, и он потерял сознание.

Джулия стояла в дверном проеме, уставившись на капитана Гарса. Ее глаза были похожи на блюдца. Капитану тоже обрабатывали рану. Ничего серьезного, в основном поверхностные ранения. Но по настоянию Юнссона, капитан снял свой любимый, бычьей кожи, камзол и сорочку. Его торс был обнажен и выставлен напоказ. Очень бледная кожа с ковром светлых волос на груди. Мощные мускулы выпирали из под слоев жира.

– Видишь? – проворчал он. Капитан сжал мощные мышцы на боку, выставляя порез, идущий вдоль ребер. Порез был мелким, около трех дюймов длиной. Очевидно, что очень скоро эта рана превратится в мелкий шрам на торсе, на котором уже неоднократно оставались гораздо более серьезные шрамы. Капитан Гарс, казалось, совершенно не обращал внимания на кровь, покрывающую его бедро.

– Это ерунда, – настаивал он. Андерс раздраженно вздохнул и вручил ему шарф. Капитан прижал ткань к ране.

Краем глаза он уловил движение. Капитан Гарс повернул голову и искоса посмотрел на подходившего к нему человека. Когда фигура, наконец, оказалась перед ним он усмехнулся.

Джулия порывисто покрыла последние несколько шагов. А мгновением спустя, также не обращая внимания на кровь, она отчаянно обняла огромное тело капитана. Примерно так же, как бурундук мог бы обнять тигра.

Капитан сначала был, казалось, поражен. Потом лицо жестокого воина смягчилось. Спустя несколько секунд он ответил своим объятием. Сначала очень осторожно. Возможно, опасаясь сломать девушку в своих руках. Но потом, ощутив под руками мускулы и припомнив чистую силу ее духа, король обнял ее тепло и сильно.

– Фсе в порядок, – прошептал он на своем грубом и неуклюжем английском. – Я не плохой больно!

Джулия подняла голову от его груди. Выпрямив шею, она посмотрела на капитана.

– Вас могли убить! – крикнула она. – Вы что, сумасшедший?

– Да, – мрачно заявил Андерс, – капитан сумасшедший. Это всем хорошо известно.

Когда Ребекка через минуту вошла в спортзал, Джулия все еще прижималась к капитану. И все еще громко и недвусмысленно порицала его за безрассудство и глупость. Капитан Гарс сам, похоже, не знал, как выйти из ситуации. Видимо он не привык к тому, что его ругают. Но Андерс Юнссон и все вестготы ухмылялись от уха до уха. Наконец-то. Кто-то осмелился назвать сумасшедшего сумасшедшим.

Ребекка тихо рассмеялась. Стоявший рядом с ней Дэн Фрост недоуменно хмурился.

– Я не понимаю, – прошипел он. Разве Джулия знает этого парня? Говорят его зовут капитан Гарс?

Ребекка захлебнулась смехом.

– О да! Они встречались и раньше!

Она посмотрела на громадного мужчину в центре комнаты. Ее взгляд смягчился.

– Что за безумец, – прошептала она. Он много лет, со времен своей молодости этого не делал, если верить книжной истории.

Она снова рассмеялась.

Дэн отчаянно хмурился: – Я все же не понимаю!

– Капитан Гарс, – сказала Ребекка, – насколько мне известно, единственный король в истории, кто действительно поступал так не в легендах. Я имею в виду путешествия под чужим именем, изображая простого солдата. Книги утверждают, что он таким образом разведал половину Европы. Глаза шефа полиции расширились, челюсть отвалилась.

– О да, – усмехнулась Ребекка, – капитан Гарс. Король Швеции Густав Адольф.