1632

Глава 15

Ганс Рихтер был разбужен пинком под зад. Пинок был резким, грубым, жестоким.

– Вставай, парень, – услышал он голос Людвига, его хозяина. – Сейчас же. Есть работа.

Смех, который последовал за этим, был откровенно издевательским.

– Сегодня тебе предстоит первая настоящая драка, цыпленочек.

Спросонок Ганс услышал удаляющийся топот Людвига. Как всегда, шаги этого великана казались тяжелыми, словно свинцовыми. Будто тролль, направляющийся в свою пещеру.

Застонав, Ганс перевернулся на грязном полу. Его голова раскалывалась от боли. Первые несколько минут, с плотно закрытыми глазами, он подавлял желание проблеваться. Борьба была ожесточенной, но не потому, что он заботился об удержании пищи в животе, а потому, что он не хотел насмешек Людвига. Если бы Ганс был один, он бы с удовольствием вытравил остатки своей еды, хотя это и была его первая еда за последние два дня.

Правда, большую часть содержимого желудка составляло вино. Дешевое плохое вино, какое можно найти в доме любого крестьянина. Все наемники, во главе с Людвигом, настаивали на том, чтобы он выпил свою долю.

Я напился, подумал он. Я выпил даже больше своей доли, и сделал это специально. Они аж ухахатывались, как быстро я напился. Но этого я и хотел. Они сами дали мне повод.

Память о предыдущей ночи обрушилась на него. Ганс открыл глаза. И обнаружил, что пялится на труп в трех футах о него. Фермер. Незрячие глаза человека уткнулись в потолок. Грубая одежда была в запекшейся крови на всем протяжении его живота. Труп облепили мухи.

Ганса снова затошнило. И опять он отчаянно преодолел рвоту. Его зачислили в отряд наемников буквально накануне, и его репутация висела на волоске. Если бы солдаты решили, что он слабак, они бы отправили его обратно в обоз, этот лагерный омут всякого сброда. Без оружия. Опять.

Только не это. Он теперь единственная опора для оставшихся в живых родственников. Людвиг оградил его старшую сестру Гретхен от домогательств других солдат, взяв ее себе в наложницы. И Аннализу, которой только-только исполнилось четырнадцать, они так и раздевают глазами. Как сестра наемника, она будет иметь определенный статус. Как и его бабушка. Если Ганс потеряет свое место в отряде, Аннализа станет солдатской шлюхой прежде, чем она увидит очередной день рождения. А его бабушка умрет где-нибудь в поле, брошенная и одинокая.

Ганс решил, что его желудок достаточно окреп. Он встал и побрел, пошатываясь, к двери. Его глаза избегали смотреть на два трупа в углу дома. Это были старухи. Мать фермера и его тетя, наверное. Старухи не представляли никакого интереса для солдат. Ганс вспомнил, как мимоходом, Людвиг и другой наемник убили их, как будто это была пара кур.

Он также не сводил глаз от единственной кровати в доме. Эта кровать интенсивно использовалась его соратниками предыдущей ночью. Ганс как можно быстрее накачался вином, чтобы избежать своего участия в этом непотребстве. Людвиг и его солдаты непременно стали бы настаивать на этом. Пьянство было единственным приемлемым оправданием.

Сейчас кровать была уже пуста. Дочь фермера, вероятно, вытащили этим утром, чтобы отправить в обоз, вместе с мальчиком. Ей придется очень нелегко, а ее брату еще хуже. В отличии от сестры Ганса Гретхен, эта девушка не была достаточно привлекательной, чтобы стать наложницей солдата. Она будет прачкой и проституткой. Ее брат станет одним из многих обозных оборванцев-беспризорников, используемых солдатами на побегушках и вообще для любых работ. Постоянно избиваемый по любой надуманной причине, или просто по пьяной прихоти. Если он выживет, мальчик может в конечном итоге стать наемником и сам.

Хотя этот, вряд ли, однако. Ганс оценивал возраст мальчика с фермы в десять лет, не больше. Ему будет доставаться меньше пищи, чем любому, возрастом постарше. Голод и болезни, скорее всего, унесут его задолго до достижения подходящего возраста.

Ганс вывалился из двери в скотный двор. Яркий солнечный свет, ослепивший глаза, принес благословенное облегчение. Боль отступила.

Сам он был сыном типографского наборщика, что по социальному положению мало чем отличалось от крестьянства. Боль, голод и тяжелая работа были ему не в новинку. Но сейчас он не знал, как долго еще его душа сможет терпеть этот новый мир. Солнце, казалось, немного облегчило это бремя.

Людвиг и его люди собирали обоз, загоняя всех криками и пинками в некое подобие походного строя. Тут было около пятидесяти человек, в основном женщин и детей, предназначенных для обслуживания двадцати наемников Людвига. Людвиг не имел никакого официального звания в этой группе солдат. Но при его габаритах и властной личности, спорить с ним никто не собирался. Такое было весьма характерно для армии Тилли. Офицеров не волновало, как долго и чем занимаются солдаты, за исключением тех редких случаев, когда предстояло крупное сражение или осада.

Обозники были тяжело нагружены плодами грабежа наемников. "Плоды" были жалкими, по правде говоря. Золота, серебра или ювелирных изделий вовсе не было у крестьян и очень мало в домах небольших немецких городков. Часть награбленного вызвало бы у Ганса смех, если бы он не знал о бойне, которая сопутствовала грабежу. Одна из женщин – "походная жена" Диего-испанца – тащила на себе каркас кровати из кованого железа. Диего заставлял беднягу нести эту вещь уже в течение семи недель, хотя никакой ценности она для него не представляла. Испанец был в ярости, что в доме, который достался ему для грабежа, не нашлось ничего ценного. Он два часа пытал хозяина дома в попытке найти скрытые сокровища. Но их не оказалось. Их практически никогда не было. Там была только кровать. После того, как Диего закончил с пытками, матрац был весь пропитан кровью, и никуда не годился. Тогда он забрал станину кровати.

Худенькая женщина, шатаясь под железным каркасом, споткнулась и упала на одно колено. Диего, увидев это, зарычал от гнева. Он подошел и со всей силы ударил ее по спине – так, что она рухнула плашмя на землю. Она не издала ни звука. Лицо было застывшим. Она просто согнула ноги и, пошатываясь, начала подниматься.

Вздрогнув, Ганс отвернулся. Он взглядом отыскал свою семью. Гретхен, как всегда, была в центре обоза вместе со своей сестрой и бабушкой. Его бабушка и Аннализа тащили увязанные тюки, но Гретхен, как обычно, основную тяжесть несла на себе, хотя и была обременена младенцем. Она была молодой, сильной и крупной женщиной, вести себя иначе ей и в голову не приходило.

Ганс не был удивлен увидев, что пополнение обоза Гретхен взяла под свою опеку. Дочь убитого фермера, казалось, находилась в оцепенении. Ее младший брат изредка всхлипывал. Слез уже не было. Они все вылились часом раньше.

Ганс вздохнул и пошел дальше. Людвиг вот-вот начнет орать, что он ему нужен. Но сначала он все-таки хотел поговорить с Гретхен.

Когда он приблизился к ней, протискиваясь сквозь небольшую толпу, Гретхен повернула к нему голову. Она говорила что-то Аннализе, но как только увидела Ганса, ее рот закрылся. Ее лицо, в одно мгновение, напряглось и застыло, как у статуи. Ее глаза, светло-коричневого цвета, несмотря на все природное тепло, казались ледяными.

Когда Ганс подошел к Гретхен, он взглянул на детей фермера. Теперь уже сирот. Его слова прозвучали в спешке.

– Я не делал этого, клянусь, Гретхен. Я сразу же напился. – Почти отчаянно, он кивнул в сторону дочери фермера. – Спроси у нее. Она скажет.

Жесткое лицо Гретхен немного смягчилось в своем тихом гневе.

– Ты думаешь, что бедная девушка помнит лица? – спросила она.

Ее глаза переместились на солдат, выстраивавшихся сейчас в подобие походной колонны. Взгляд был наполнен чистой горечью.

– Я не делал этого. Упаси Бог.

Ребенок, устроившийся в левой руке Гретхен, повернул голову и посмотрел на Ганса нефокусированными глазами младенца. Его рот расплылся в улыбке, увидев знакомое лицо Ганса. Ребенок счастливо загукал.

Гнев Гретхен растаял. Ганс почувствовал прилив нежности к ребенку за это.

Как и раньше, Ганс не переставал удивляться таким чувствам. Он сразу полюбил маленького Вильгельма после его рождения. А Гретхен, положительно, души не чаяла в нем.

Странно, на самом деле. Ведь Вильгельм был сыном Людвига. По всей видимости. После первого дня, когда их город был разграблен войсками Тилли, Людвиг привел своих людей в типографию отца. Гретхен сразу была отобрана для исключительного использования Людвига. Ребенок, конечно, походил на предполагаемого отца. Как и у Людвига, его волосы были очень светлыми, а глаза голубыми. И, судя по всему, он может вырасти и до размеров Людвига.

Глаза Гретхен вернулись к Гансу. Он с облегчением увидел, что враждебность его сестры полностью исчезла.

– Ладно, Ганс. Будем держаться, насколько в наших силах.

Раздался окрик. Это звал его Людвиг.

– Иди, – сказала она. – Я присмотрю за семьей.

Услышав это слово, всхлипывающий рядом десятилетний мальчик неожиданно обхватил бедра Гретхен. Мгновением спустя, его сестра присоединилась к нему, сжимая руку Гретхен. Ужас в ее глазах, казалось, начал отступать.

Таким образом "семья", Ганса только что выросла. Он не был удивлен. Уже треть обоза чуть не молилась на Гретхен. Такая уж она была.

Окрик Людвига раздался снова. Уже злой. Теперь, конечно, не избежать рукоприкладства.

– Иди же, – прошипела Гретхен.

Серьезно ему не досталось. Людвиг был в хорошем настроении, если такое выражение вообще может быть применено к троллю в человеческом обличье. Его веселость, конечно же, состояла в подтрунивании над Гансом.

– Тебя ждет настоящая битва, цыпленочек! – ревел Людвига. – Наши ребята разведали этот чертов путь на юг, так что мы собираемся навестить Баденбург и преподать этим долбанным протестантам урок. – Улыбка бородатого великана была издевающейся. – Хватит отдыхать в роскоши. Завтра ты запачкаешься кровью. Или сдохнешь к черту!

Ветераны-наемники, стоявшие рядом, разразились хохотом. Смех был добродушным, по большей части. Но юмор Диего-испанца, как всегда, был садистским.

– Ты уж старайся как следует, не отставай от нас в развлечениях, – пригрозил он. Насмешливое лицо исказилось. Диего схватил его за промежность.

– Аннализа с каждым днем выглядит все лучше! – захохотал он.

Ганс почувствовал, как всплеск ярости пробежал вниз по позвоночнику. Он ненавидел испанца больше, чем кого-либо другого в отряде Людвига. Больше даже самого Людвига. Людвиг был грубым зверем, людоедом. Диего был чем-то гораздо худшим. Не случайно Людвиг всегда выбирал испанца, когда нужно было подвергнуть кого-то пыткам.

Тем не менее, Ганс ничего не сказал. Он отвел глаза. Он был в ужасе от Диего. Желтолицый испанец не мог похвастаться статью. Он был карликом по сравнению с Людвигом. Но он был сущим дикарем, смертельным, как змея.

Ганс приготовился к дальнейшему потоку насмешек. Но к счастью, тут рысью подъехала небольшая группа всадников, отвлекая от него всеобщее внимание. Капитан войскового соединения, в которое входил "отряд" Людвига, прибыл, чтобы отдать приказы.

Ганс даже не знал имени капитана. Да это ему было и ни к чему. Ганс получал приказы от Людвига. Он посмотрел на капитана и троих его спутников.

И тут же, увидев священника в этой группе, взгляд Ганса закаменел. По-видимому, наряду с приказами, будет и проповедь. Священник почти наверняка был иезуит, прикрепленный к Папской Инквизиции. Он увещевал войска для борьбы во имя Божье.

Предположение Ганса было подтверждено Диего, бормотавшего презрительные слова в адрес священника. Испанец высокомерно отзывался об иезуитах и папской инквизиции. Слабовольная шпана, называл он их. Диего превозносил испанских доминиканцев и их Святое Управление инквизиции. Испанская инквизиция подчинялась короне Испании, а не Ватикану. Они действовали, как им заблагорассудится, и плевать хотели на эдикты итальянского папы. Просто сжигайте грязных еретиков. Они все евреи или, по крайней мере, заступники евреев; не считая мавров, конечно.

"Limpieza – очищение," – так испанцы называли это. Чистая кровь должна быть защищена от скверны. Это волновало их, по правде говоря, гораздо больше, чем возня папы с религиозными догмами.

Капитан закончил краткий обмен словами с Людвигом. Священник на коне выехал на первый план.

Проповедь, ну конечно же.

Ганс попытался заблокировать проповедь в своем разуме. Он даже не смотрел на иезуита, чтобы глаза не выдали его. Он просто уставился себе под ноги, сложив руки, как будто бы в молитве.

Священник говорил о необходимости защиты католической веры от ереси.

Ганс не мог спокойно слушать эти слова. Он весь кипел от ярости.

Лжец. Мы тоже были католиками. Весь наш город был католическим.

Священник продолжал захлебываться об истинной вере.

Мы стояли на коленях в молитве, когда ваши "католические" наемники ворвались в типографию.

Священник поносил протестантов.

Да, протестанты убили моего деда, и забрали мою мать. А ваш добрый католик Людвиг вонзил меч в живот моего отца, когда тот перебирал четки.

Священник перешел к осуждению греха.

Где ты был, "святой отец", когда твои солдаты, эти сволочи и грязные свиньи, насиловали мою сестру, привязав ее за руки и за ноги к кровати моего отца?

Остальное он уже не слышал. Мысли Ганса унеслись далеко-далеко. В холод и безнадежность. Молодой восемнадцатилетний человек был на самом краю абсолютного отчаяния.

Ганс знал правду. Так долго сдерживаемое восстание сатаны наконец-то восторжествовала. Уже не Бог сидел на небесном троне. Его заменил Зверь. Теперь приспешники Змея, а не Господа, носили одеяния духовенства. Все духовенство, всех вероисповеданий. Сами вероучения стали бессмысленны. Шутка сатаны, и ничего более. Повелитель мух забавлялся, мучая землю и ее народ.

Проповедь закончилась. Ганс благодарил бы Бога, если бы хоть у Гретхен остался кусочек веры. Но не было больше Бога, и некого было благодарить. Впереди только бездна.

Он чудом удержался на самом ее краю. Мысли о самоубийстве часто соблазняли Ганса. Но… Он раздул ноздри, и сделал глубокий вдох. По-прежнему глядя на землю и сцепив руки перед собой.

И вовсе не в религиозном рвении он со всей силой сжал пальцы. Ганс Рихтер тем самым напоминал себе, что не все еще потеряно. У него еще было что-то. Что он мог назвать своим, и чему хоть чем-то мог помочь.

Семья. Вот что у меня есть. То, что я буду защищать, насколько смогу. Всеми силами.

Глава 16

– Сколько, ты думаешь? – спросил Маккей.

Эндрю Леннокс близоруко прищурился. Потом, вспомнив о своем новом подарке от американцев, он достал очки и надел их. Ему потребовалось не более пяти секунд на осмотр поля, чтобы вынести решение.

– Две тысячи. Состав два к одному. Может быть, чуть меньше. Тилли более консервативен, чем Густав Адольф, вторая часть не так многочисленна. И у них совсем нет артиллерии.

Маккей кивнул.

– Я прикинул так же.

Майк, стоявший рядом с ними, спросил.

– Что такое два к одному?

– Соотношение пикинеров и аркебузиров, – ответил Маккей. Шотландский офицер указал на плотный строй людей, медленно приближающихся к ним.

– Видите их построение? Это типичный испанский стиль "терция". Все армии Габсбургов используют его в бою, хотя имперцы предпочитают более высокую долю аркебузиров, чем испанцы. Впечатляет, не правда ли?

Майк оценил наступающую армию. И, конечно, был согласен. Впечатляет, безусловно. Императорская армия напоминала ему надвигающегося гигантского мастодонта, сверкающего бивнями.

И которая, вот-вот, станет такой же вымершей.

Наемники Тилли двигались колоннами примерно пятьдесят на сорок с интервалом не более пятидесяти ярдов. Три фута между рядами, а сами ряды были еще более тесными. Построение было настолько плотным, что даже по чистой и ровной поверхности того, что когда-то было распаханными сельскохозяйственными угодьями, они могли передвигаться, не глядя под ноги. Майк знал, из того, что говорили ему Маккей и Леннокс – что хотя сам Тилли и вся его армия были тоже где-то в этом районе, наступающая на них "терция" была одной из шестнадцати или семнадцати таких подразделений. Шагающие бок о бок, солдаты напоминали ползущий ледник. Медленный, как ледник, и такой же неукротимый.

Копейщики наступали в центре. Их огромные пятнадцатифутовые копья, удерживаемые пока вертикально, блестели даже в свете пасмурного дня. Пятьсот аркебузиров выстроились по флангам. Основной обязанностью аркебузиров было сдерживать вооруженную тяжелыми пистолетами кавалерию и отвечать на залпы вражеских солдат. Такая тактика оправдывала себя уже на протяжении целого столетия и даже больше, что в сочетании с натиском ужасных копий должно было решить все дело и сегодня.

Так, по крайней мере, гласила общепринятая теория и практика этого времени. Фрэнк Джексон, стоящий слева от Майка, имел на это свое собственное мнение.

– Целая толпа кандидатов в покойники. Одна кассетная бомба – и вывози трупы.

– У нас нет кассетных бомб, – заметил Майк мягко.

Фрэнк фыркнул.

– Так и это не армия Северного Вьетнама. Но, скажу тебе прямо, этим несгибаемым маленьким ублюдкам в их черных пижамах пришлись бы по вкусу эти парни. Ходячий фарш. Не хватает только рыбного соевого соуса.

Майк поморщился от такого сравнения. Фрэнк привез домой с войны жену-вьетнамку. За прошедшие десятилетия, Диана Джексон – таково было ее нынешнее имя – стала настоящей американкой. Но она по-прежнему упорно готовила пищу, по крайней мере один раз в месяц, с этим чертовым вьетнамским рыбным соусом.

– Рыбный соевый соус, – повторил Фрэнк. При других обстоятельствах, такое явное удовольствие в его голосе было бы странным. Хотя он и души не чаял в жене, Фрэнк не относился ласковее к рыбному соусу, чем любой другой коренной американец.

Маккей, слушая их, уловил суть, не понимая точного значения слов Фрэнка.

– Вы настолько уверены в себе? – Шотландец указал на линию встречного врага. – Они в два раза превосходят нас в численности.

Он посмотрел налево, где собрался сброд из протестантских наемников Эрнста Хоффмана. Где-то около пяти сотен. Их состав был настолько изменчив и недисциплинирован, что точное количество подсчитать было невозможно.

– А этих хоть и сравнительно много, но раздавят их за минуту.

Майк пожал плечами.

– Я вовсе не полагаюсь на головорезов Хоффмана. Я просто настоял на том, чтобы они были здесь, а не продолжали и дальше потихоньку грабить город.

Он осмотрелся. Войска, состоящие из американцев, шотландцев и протестантских отрядов, стояли ​​менее чем в полумиле к северу от Баденбурга. Необычным было то, что город с населением менее шести тысяч человек, был обнесен крепостной стеной. Военно-политические планы Майка, разработанные в течение последних двух недель, учитывали это, как и многое другое. Хоффман не хотел, мягко говоря, рисковать, выводя своих наемников в открытое поле. Но Майк настаивал, и Маккей подсластил тому риск частью денег короля Швеции.

Когда Майк закончил осмотр местности, он обнаружил, что молодой шотландский офицер смотрит на него довольно странным взглядом. Ну… Не то, чтобы странным. Маккей все еще не до конца мог осознать всю глубину намерений Майка. Победить наемников Тилли было только первой частью планов. Освобождение Баденбурга, по мнению Майка, требовало удаления оттуда и протестантских наемников также. Решительно и, при необходимости, безжалостно. Даже Леннокс, повидавший всякого, был впечатлен таким хладнокровием Майка.

– Да, Маккей, я уверен в себе.

Глаза Майка пробежались по линии его собственных войск. Силы СГА, усиленные старшеклассниками, залегли за длинным бревенчатым укрытием. Здесь было ровно 289 американцев. Все они были одеты в охотничий камуфляж, и все они были вооружены мощными винтовками.

Маккей хоть и был настроен скептически, но согласился, чтобы американцы заняли центр всех сил. Его кавалерия, поровну, выстроилась по флангам. Каждый из этих шотландцев также весьма сомневался, как и Маккей, в разумности таких предложений Майка.

Для погони? Кхм, кхм. Значит, вы думаете, что уже победили врага?

Майк улыбнулся. Через полчаса, подумал он, шотландцы отбросят свой скепсис. Его глаза обратились к врагу, который был уже менее чем в двухстах ярдах. "Терция" ползла по открытому поле почти так же медленно, как черепаха.

– Если бы я хотел, Маккей, – тихо сказал Майк, – я мог бы закончить этот бой прямо сейчас. Ваши аркебузы не нанесут особенного вреда дальше пятидесяти ярдов даже при стрельбе залпом, а потом еще не меньше минуты на перезарядку. Я знаю, что вы думаете, что зря вся наша тактика опирается только на стрелков, но вы никогда не видели наших винтовок в действии. С нашей точностью и скоростью стрельбы мы могли выкосить половину этой армии, как только она оказалась бы в зоне дальности нашего оружия.

Майк указал на небольшую группу шахтеров, присевших в окопе. Окоп был вырыт на левом фланге американской линии.

– Я хочу сделать больше, чем просто выиграть этот бой. Я хочу запугать их на всю жизнь – и головорезов Хоффмана вместе с ними. Так что подождем еще немного.

Маккей посмотрел на мужчин в окопе. Они поудобнее, в последнюю минуту, решили устроить оружие в центре. Это явно было совершенно не обязательным. Но эти мужчины среднего возраста, явно нервничали. Их война во Вьетнаме закончилась много лет назад. И уже много лет им не доводилось стрелять из пулемета М-60.

Краем рта Майк шепнул Фрэнку: – Я до сих пор не могу поверить, что ты украл эту чертову штуковину.

Джексон был невозмутим.

– Да что такого, черт возьми? Я полагал, что армия должна мне. – Он пожал плечами. – Эх, это я еще поскромничал. Я знал одного парня, который тайком вывез гаубицу из Вьетнама.

Майк усмехнулся. Франк показал ему пулемет, менее чем три недели назад. Он был явно смущен, когда привел Майка и Дэна Фроста в лес за его домом, где он много лет прятал пулемет вместе с тремя коробками боеприпасов.

– Ради Христа, Джексон, – проворчал Дэн после того, как Фрэнк вытащил тщательно завернутое оружие из своего схрона. – Это все настолько чертовски незаконно, что мне следовало бы обклеить весь город плакатами "Срочно разыскивается"…

Начальник полиции потер левую руку, все еще висевшую на перевязи.

– Хорошо, что для вас я официально все еще болею…

Да, тогда Фрэнк был смущен.

– Это не то, чтобы я был какой-то тупой, или боялся за свою жизнь, или что-нибудь еще, – попытался он объяснить. – Я сделал это… О, черт. Я был как ребенок тогда. Мне это казалось какой-то шуткой в то время, даже не знаю…

Но это было тогда, а сегодня и сейчас Майк был рад, что у них есть М-60. Рад – это еще слабо сказано, по правде говоря. Он был восхищен.

До наемников Тилли сейчас уже было сто пятьдесят ярдов. Они перестраивались. Большая часть войск продолжала двигаться прямо на американцев, расположившихся перед Баденбургом. А примерно с полтыщи направились к отряду Хоффмана. Протестантские наемники, пугливые как котята, устроились на некотором расстоянии слева. Прямо рядом с дорогой, ведущей обратно в Баденбург – в безопасность, за его стены.

Майк еще раз оглядел своих. Он повернул голову, взглянув через левое плечо на небольшой холм примерно в тридцати ярдах позади. Стоящий на вершине холма Грег Феррара помахал ему рукой рукой. Недурно.

Майк отвернулся. Он надеялся, что уверенность преподавателя естественных наук, захотевшего стать артиллерийским офицером, была оправдана. Феррара и его не по годам грамотные ученики сами спроектировали и построили ракеты. Будут ли они эффективны в реальной битве, еще предстоит увидеть.

Фрэнк, по-видимому, разделял сомнения Майка.

– От всей души надеюсь, что эти чертовы штуковины не ударят по нам, – пробормотал он.

– Не ударят, – раздался голос за спиной. Слова, произнесенные юношеским тембром, были наполнены большой уверенностью.

Майк улыбнулся, но оборачиваться не стал.

Да уж. Д'Артаньян и три мушкетера.

Голос принадлежал Джефффу Хиггинсу. Джеффф был одним из "юных гениев" Феррары. Хотя он и трое его лучших друзей сыграли большую роль в разработке ракеты, им было предназначено другое место в этой битве. Ларри Уайлд, Джимми Андерсен и Эдди Кантрелл, несомненно, были столь же талантливы в науке, как и сам Джеффф. Но кроме того, они были фанатами мотоциклов для бездорожья. Майк решил использовать их в качестве курьеров сегодня. Их внедорожники были идеальными средствами для этой задачи.

Майк на самом деле не нуждался в четырех курьерах, но мальчишки были крепкими друзьями. Со времен еще до Огненного Кольца. А после случившейся трагедии они стали просто неразлучны.

Майк вздохнул, вспомнив недавнее прошлое. По большому счету, семьи Грантвилля прошли через Огненное Кольцо почти без потерь. К счастью, бедствие произошло в воскресенье, когда почти все семьи были дома. Даже шахтеры, которые приехали в город на свадьбу Риты, за немногими исключениями, привезли с собой жен и детей.

Тем не менее, были и трагические исключения. Билл Портер, управляющий электростанцией, остался без всей своей семьи. Он был в это время на станции, но его жена и дети жили не в Грантвилле. Они остались где-то там, "за". В такой же ситуации оказались и некоторые другие. Как и Билл, большинство из них пытались заглушить свою скорбь напряженной работой, утешая себя надеждой, что по крайней мере, их семьи были все еще живы и здоровы. Где бы они сейчас ни были.

Но хуже всего пришлось этим мальчикам. Джеффф и Ларри Уайлд были жителями Грантвилля. Их семьи обитали рядом друг с другом, в двух двойных трейлерах в парке рядом с выставочным комплексом. Джимми Андерсон и Эдди Кантрелл, которые жили в Барраквилле, приехали их навестить. В этот день семьи Джефффа и Ларри уехали из города на выходные. Четыре подростки воспользовались ситуацией, чтобы насладиться без ворчания взрослых беспрерывной игрой в "Подземелья и Драконы".

Ни один из них, за исключением Джефффа, не достиг пока восемнадцатилетнего возраста. А теперь, став таким образом круглыми сиротами, они попали в мир, более жестокий, чем их любимая фантастика и приключения.

– Пора, – сказал Джексон.

Майк отбросил все другие мысли в сторону. Враг, увидел он, был всего в ста ярдах от них.

– Ты у нас эксперт, Фрэнк, – сказал он. – Командуй.

Фрэнк сложил руки вокруг рта.

– Начали! – проревел он.

M-60 застрочил, сметая передние ряды "терции". Очереди по три-шесть патронов свидетельствовали о том, что за пулеметом был ветеран-профессионал. Эти короткие очереди пулемета начали выбивать бреши в плотной линии врага. На таком расстоянии калибр 7,62 мм мог насквозь пробивать человека в броне и убивал следующего за ним.

М-60 был помещен на левый фланг для того, чтобы увеличить эффективность огня за счет лучшего угла обстрела. А еще через пару секунд, все мужчины за бревенчатым укрытием открыли огонь из винтовок.

Казалось, ряды противника дрогнули. Первая шеренга лежала вся. M-60 прошелся слева направо. И еще раз. И еще. Людей косило, как пшеницу.

Майк был поражен реакцией вражеских солдат, столкнувшихся с таким невероятным огневым валом. Он ожидал, что они сразу запаникуют. Вместо этого, "терция" упорно шла вперед. Во всяком случае, копейщики отреагировали на ужасные потери путем смыкания рядов. Люди в задних рядах, спотыкаясь о трупы, догоняли впереди идущих. Всеми путями они стремились сохранить свое привычное построение.

Боже мой, вот это стойкость! Натуральное, чистое мужество.

Он потрясенно покачал головой. Джеффф Хиггинс за ним, как бы уловив его мысли, прошептал: – В начале войн с использованием пороха такое было обычным делом, Майк. Самообладание, отчаянная смелость. Тогда было – в смысле есть сейчас – много тренировок и навыков, необходимых пикинерам или или аркебузирам-мушкетерам. Тренировки до последней капли пота. Вот как их учили.

Майк не сомневался в его словах. Он знал, что военная история была одним из увлечений, общих для Джефффа и его друзей. Но восторженной наивности этих "юных гениев" он не разделял. Майк давно вышел из подросткового возраста. И он прекрасно понимал, кто перед ним.

Что он мог сказать об этих ублюдках. Убийцы, воры и насильники, многие из них. Но никто не отрицает, что им не хватает смелости.

Пока он наблюдал за ними, вражеским аркебузирам на обоих флангах удалось выйти на достаточное расстояние и произвести залп. Мало какие пули на таком расстоянии долетели до американцев. Прежде чем наемники смогли перезарядиться, М-60 забил по ним, разрывая их аккуратныю линии в клочья.

Тем не менее, при всем ущербе, который пулемет причинил "терции", большинство жертв среди наемников Тилли было все же вызвано ружейным огнем. Почти все мужчины, стрелявшие из винтовок, были опытными охотниками на оленей. А многие из них были ветеранами боевых действий. Они использовали современные винтовки максимально эффективно, а расстояние в сто ярдов для такого оружия было все равно, что стрельба в упор. Мало какой из их выстрелов прошел мимо цели, а доспехи, которые носили наемники, не были предназначены для защиты от такого мощного оружия.

Потом уже, они посчитали, что более двухсот наемников Тилли были убиты ружейным огнем. Такое же количество было ранено. Все это меньше чем за минуту. Пулемет же накосил менее чем двести человек – большинство из которых были просто ранены. Впрочем, еще одной причиной было то, что Фрэнк отдал приказ экономить боеприпасы пулемета. Три коробки патронов – это все, что они имели.

Но именно М-60 запугал их до смерти. Каждый пятая пуля была трассирующейся. В этот серый пасмурный день, трассеры сверкали, словно магический огонь. Солдатам Тилли и шотландцам это представлялось действием смертельной палочки волшебника. А через несколько секунд полетели и огнедышашие драконы. Уверенность Феррары и Джефффа оказалась оправданной. Начинка боеголовок на ракетах не была особенно уж мощной, но сами ракеты были быстрыми и точными.

Центр "терции", наконец, прогнулся под пылающими ударами молота М-60. А ракеты образовывали огромные бреши в рядах врага. Полегли первые пять рядов, затем следующий и следующий падали под смертельным ружейным огнем. Менее чем за две минуты после открытия огня, гордость и уверенность той части армии Тилли, которая двинулась на Баденбург, полностью рухнула.

Александр Маккей был не единственным шотландцем, совершившим тогда грех богохульства.

– Иисус Христос, сын Божий, – шептал он. – Иисус Христос, сын Божий.

Эндрю Леннокс не стал нарушать заповеди. Не потому, что он был более религиозен, а просто потому, что был более хладнокровен. Его румяное лицо немного побледнело, конечно. Но его холодные глаза внимательно следили за картиной боя.

– Отряд Хоффмана бежит, – заявил он, – Им хватило одного залпа, гнусные трусы.

В его голосе звучало откровенное презрение. Кальвин и Джон Нокс, как бы от голоса ветерана, упрекали их в самом страшном грехе солдата семнадцатого века. Они не выстояли, как подобает мужчинам.

Майк посмотрел налево. Конечно же, протестантские наемники отступали перед их католическими коллегами. Годы гарнизонного сидения за стенами превратили солдат Хоффмана в обыкновенную банду головорезов. А теперь вымогатели столкнулись на поле боя с настоящими солдатами. Они уже улепетывали к дороге с бойцами Тилли за их спинами.

Майк заорал приказ; затем повторил его еще раз. Поодиночке – его шахтеры и школьники были едва обученной армией, далеко не профессиональными американскими пехотинцами – они стали отыскивать новые цели и стрелять в оторвавшийся католический отряда слева. Расстояние тут было побольше, но вполне в пределах достижимости для хороших стрелков. Число наемников стало сокращаться. Стрелки в окопе стали было разворачивать пулемет, но Фрэнк закричал на них, чтобы они не стреляли. В данном случае не было никакой необходимости в М-60, а им нужно было экономить боеприпасы для пулемета.

Майк повернулся к Маккею.

– Я думаю, пора?..

Маккей был все еще слишком потрясен, чтобы отреагировать. Леннокс помахал рукой перед его лицом.

– Эй, парень – он прав. Пора и нам. – Следующее слово было произнесено с неподдельным удовольствием. – В погоню.

Оба крыла армии наемников Тилли уже были разбиты, а оставшиеся в живых в панике удирали. Майк выкрикнул приказ прекратить огонь. С небольшим запаздыванием опять же, американцы подчинились приказу. Маккей и его двести пятьдесят шотландских кавалеристов поскакали на поле боя. Через несколько секунд они догнали противника и стали кричать им, приказывая сдаться. Те, кто сопротивлялся или продолжал бежать, были безжалостно изрублены или застрелены из пистолетов.

Бой кончился. Это был первый такой бой Майка, и он с трудом теперь удерживал себя в руках.

– Это всегда так? – прошептал он.

Фрэнк покачал головой.

– Это был не бой, Майк. Это была просто бойня.

Вьетнамский ветеран смотрел на заваленные трупами поля. Местами чуть ли не курганы.

– Мне почти жалко бедных ублюдков сейчас. Почти…

Джеффф Хиггинс прервал его. Его голос был взволнованным.

– Майк, посмотри-ка.

Палец Джефффа указывал влево.

Майк посмотрел в ту сторону. Протестантские наемники Хоффмана, увидев полный и неожиданный разгром их, казалось бы, уже торжествующего противника, начали разбег. Майк мог видеть самого Эрнста Хоффмана верхом на лошади, размахивающего клинком. Затем капитан наемников устремил свой меч на север. Вперед.

Майку не нужно было даже щуриться на таком расстоянии. Он знал, куда указывает Хоффман. На католический лагерь, незащищенный теперь и готовый для разграбления. Наемники Хоффмана не стоили и выеденного яйца в бою, но Майк ничуть не сомневался, что они окажутся профессионалами хищения и грабежа.

Маккей и Леннокс предсказывали такой поворот событий в случае, если американцы победят. А Майк соответственно был готов принять меры.

Битва была выиграна, но борьба еще не закончилась. Следовало полностью освободить Баденбург. От всех его врагов.

– Что ж, Джеффф, – сказал он. – Езжай со своими друзьями туда. Прямо сейчас. Если получится, отпугните оттуда людей Хоффмана. Скорей всего, они не будет слушать вас, но я не хочу, чтобы вы начинали активные действия там. Короче, ничего не делать, пока не подойдет подкрепление.

Оседлав свой байк, Джеффф кивнул. Его трое друзей уже запустили грохочущие двигатели.

Майк крикнул быстро удаляющимся мальчишкам: – Помните, черт возьми, без фокусов!

– Мобильный отряд, – пробормотал Фрэнк. – Прямо четыре рыцаря в сияющих доспехах. Долбанные святые паладины, не меньше.

Майк повернулся к нему, улыбаясь.

– Ну, их уже не остановить. Вызывай бронетехнику.

Глава 17

Гретхен поняла, что сражение проиграно, как только она услышала, что пулемет открыл огонь. На самом деле она, конечно, понятия не имела, что означает этот странный отрывистый звук, но это явно не имело никакого отношения к бандитам Тилли. В свои двадцать лет, Гретхен уже выучила основной урок жизни. Ожидай худшего.

Ее охватил минутный страх за своего брата. Ганс, бедный Ганс, был где-то там. Он явно в передних рядах вместе со всем отрядом Людвига, считавшегося, так называемой "элитой" армии.

Но Гретхен отбросила переживания в сторону. Она ничем не могла помочь Гансу, в защите нуждались другие члены ее семьи. Она быстро осмотрела местность, ища место, где бы спрятаться. Враг будет здесь очень скоро, неистовый и злой в своей победе.

Ее первой мыслью было – в лес, подальше.

Нет, слишком далеко. Сама Гретхен успеет, прежде чем эти звери появятся тут. Аннализа, возможно, тоже. Но большинство остальной семьи. Бабушка, дети, ребенок, девушка с больной ногой, девушка-новичок с ее беспомощным взглядом…

Что делать?

Обоз разбил лагерь возле полусгоревшего дома. Гретхен осмотрела его накануне вечером, прикидывая возможность там ночевки. Но затем выбрала открытое пространство вместо этого. Дом был давно нежилой, и она не доверяла состоянию полуобрушенного потолка.

Прибывшие монстры осмотрят там все в первую очередь. Что еще?

Ее взгляд упал на ветхое строение для отхожего места и, не задерживаясь, скользнул дальше. Остановился. Вернулся.

Ее ум отчаянно пищал в черепе, как сбившиеся мыши в норе. Дрожь ужаса пробежала по спине.

И все же…

Давно нежилой. Может быть…

Она подошла к сортиру. Тонкие стены были ветхими. Несколько досок держались на соплях. Дверь висела на кожаных петлях. Она открыла ее и вгляделась.

Понюхала запах, в первую очередь. Не так уж и плохо. Все давно выветрилось.

Что тут еще. Все было так, как и рассказывала одна из девочек семьи, накануне вечером посланных Гретхен для осмотра. Деревянный пол с дырой в центре, тоже был наполовину сгнившим. Вот почему они не решились заходить сюда. Кто-то может вдруг провалиться.

Гретхен чуть не хихикнула. Может провалиться!

Пережитые ужасы закалила ее волю. Она схватила тяжелую доску пола и с трудом сдвинула ее. Посмотрела вниз. Вздохнула с облегчением.

Почти пусто. Экскременты сгнили, большинство из них. Вонь ужасная, но дышать можно.

Внизу было темно, но не настолько, чтобы Гретхен не могла заметить пауков, рассевшихся тут и там на стенах. Один точно был опасным и ядовитым.

Есть вещи и похуже, чем пауки. Намного хуже.

Приняв решение, Гретхен отвернулась и высунула голову в дверь. Тут же прозвучал приказ. Семья была испугана, но повиновалась немедленно. Через несколько секунд они уже суетились вокруг сортира, подтаскивая жалкое имущество семьи.

Эту кучу рваных подстилок Гретхен пропихнула в отверстие. Будет хоть какая-то защита для босых ног. На какое-то время, во всяком случае.

Так, это сделано, она прикинула, кого прятать. Для девушек, в возрасте достаточном, чтобы привлечь похотливое внимание, места хватит. Она начала со своей сестры Аннализы, взяв в руки Вильгельма у бабушки и передавая его в объятия младшей сестры.

– Возьми его, и прячьтесь в уборной. Быстро!

Аннализа побледнела. Но с хмурой Гретхен спорить не стоило, и она повиновалась, по долгой привычке. Менее чем через десять секунд, она уже была опущена в яму сильными руками старшей сестре. Затем приняла ребенка. Она вздрогнула, заметив пауков, и всхлипнула.

– Молчи! – прошипела Гретхен. – Вас здесь не найдут, если вы не будете шевелиться. И не дыши глубоко.

Аннализа была на грани обморока и еле сдерживала тошноту. Вонь была действительно ужасной. Но не это волновало Гретхен. Она оценивала размеры ямы, вот что сейчас было важно.

Хватит еще на двоих или троих, решила она. Отвернувшись, она подозвала Элизабет и Матильду, двух девушек того же возраста, что и Аннализа. Залезая, они визжали и вскрикивали, но воле Гретхен не препятствовали.

Кто еще?

Ее взгляд упал на молодую девушку с фермы, недавно попавшую в обоз. Девушка была весьма невзрачной. Простые, почти уродливые черты лица, фигура – как мешок с картошкой. Но она была молода, не более шестнадцати лет, и этого было достаточно.

Гретхен оценила ее состояние. Ошеломленный, почти безумный взгляд на ее лице убедил ее. Она не переживет еще одного насилия. Не ее ум, по крайней мере. В данное время.

– Залезай, – приказала она, указывая на уборную. Девушка смотрела на нее, не понимая.

– Залезай, – повторила Гретхен. Она протянула руку.

Девушка, наконец, поняла. Ее рот приоткрылся.

– Залезай. – Голос Гретхен гремел металлом. – Это просто грязь, девочка. Противно, но не смертельно.

Девушка по-прежнему стояла с открытым ртом.

– Идиотка! – прошипела Гретхен. – Это единственное место, где они не будут искать женщин.

Понимание пришло, а с ним и ужас. Дрожа, девушка зашла в сортире. Ее ноги почти не держали ее. Гретхен была крупной женщиной, и очень сильной. Она взяла девочку под мышки и опустила ее в яму. Итак, задача была выполнена.

Гретхен удовлетворенно кивнула.

– Если кто-нибудь зайдет и поднимет крышку, – скомандовала она четырем девушкам, – пригните головы и прижмитесь к стенкам как можно ближе. И не бойтесь пауков. –

И Аннализе: – А ты прикрой ладонью рот ребенку, если он начинает плакать или кричать.

Глаза Аннализы вытаращились.

– А что, если?.. – Она втянула воздух через ноздри. – Я не могу зажимать ему рот очень долго. Он задохнется.

Гретхен покачала головой.

– Если они откроют крышку, то не больше, чем на секунду или две. Не будут они нюхать вонь. Да и вообще…

Лицо Гретхен было пустым.

– Тут рядом, будет столько шума, что вряд ли кто услышит ребенка.

Неизбежное приближалось. Гретхен слышала, что звуки битвы стали громче. Другая сторона выигрывала. Они скоро будут здесь.

Быстро, чуть не плача, она схватила крышку и закрыла ею отверстие в уборной. Мизерное окошко в обшивке сортира едва пропускало свет. Четыре девочки и ребенок были надежно укрыты.

Убедившись, что она сделала все, что могла для них, Гретхен вышла и прикрыла дверь. Теперь она оглядела все остальное. В обозе был переполох. Сотни людей суетились и кричали. Многие побежали на север, в лес.

Какое-то мгновение Гретхен боролась с соблазном последовать за ними. Она была достаточно молода и достаточно здорова, чтобы успеть достичь укрытия в далеких лесах, прежде чем появятся вражеские солдаты. Но тогда ей придется бросить свою бабушку, и других.

Нет.

Что еще?

Не прошло и пяти секунд, как ответ пришел. Ничего. Выжить, вот и все.

Небольшая толпа все еще группировалась вокруг нее. Гретхен отошла подальше от сортира. Затем она приказала пожилым женщинам взять детей и отойти в сторону от палаток и имущества лагеря. Там они смогут быть в относительной безопасти. Солдат они бы не заинтересовали, да и те жалкие тряпки, что они носили, тоже.

Одна из трех оставшихся молодых женщин упала на колени и начала молиться. Через несколько секунд все остальные присоединились к ней.

Гретхен осталась стоять. Что толку в молитвах? Она не боялась за свою душу. Насилию в конечном итоге подвергнется ее тело. А вот ее разум. Ему молитвы не помогут.

Полная пустота внутри. Она вытеснила все мысли из головы. Пустота. Последняя мысль о Гансе, идущем со страхом в бой, последняя вспышка горя. Пустота.

Мозг молчал, работали только органы чувств. Открытые глаза, глядевшие на маленькие фигурки людей далеко впереди. Ее уши, слышавшие их гиканьем и вопли, но ее мозг не воспринимал слов.

И еще осязание. Она чувствовала пальцами небольшой нож, который украл Ганс для нее несколько месяцев назад. Нож был спрятан в корсаж, в подмышечный карман, который она пришила сама. Солдаты не найдут его там. Они даже не станут снимать платье.

Ощущения от ножа принесли окончательную пустоту. Как бы ни было трудно, Гретхен никогда не помышляла о самоубийстве. Она выживет, если это вообще возможно. Но нож ей был необходим. На случай если солдаты – они были ближе сейчас, гораздо ближе – захотят сами лишить ее жизни. Гретхен уже давно решила, что она не оставит эту землю, не унеся с собой одного из этих дьяволов в загробную жизнь.

Успокаивающее ощущение ножа продолжало держать ее ум пустым некоторое время, даже после появления чуда. Она ничуть не удивилась.

Гретхен слышала однажды в детстве сказку о рыцарях в сияющих доспехах. Ее дед читал ей эту историю в книге, взятой у кого-то. Ей исполнилось тогда уже десять лет. Война только началась, и начали доходить слухи о беспорядках в Чехии. Тем не менее, даже в этом возрасте, Гретхен считала сказку смехотворной.

Она не верила в благородных рыцарей. Вооруженные звери в доспехах, да. Рыцари, нет.

Так что неудивительно, что она не нашла ничего особенного в четырех причудливо одетых мальчишках, которые мчались к ней на самых странных и ревущих зверях, подобных которым она никогда не видела. Ну и пусть.

Черти, возможно. Она не боялась чертей.

Пальцы сжали нож.

Глава 18

Первое, что Джеффф Хиггинс ясно увидел, в лагерном хаосе перед ним, была фигура женщины. Одна, среди сотен снующих туда-сюда и кричащих людей, она стояла на месте. Стояла очень прямо и казалась спокойной. Засунув руки под мышки, она смотрела прямо на него.

Мотоцикл Джефффа скакнул на невидимой кочке в поле, и он почти потерял контроль над управлением. В течение нескольких безумных моментов, он не мог сосредоточиться на чем-то еще. К счастью, его опыт обращения с внедорожником был на высоте, и он выправил опасный крен.

Когда опасность падения миновала, он сразу же вновь посмотрел на женщину.

Она все еще была там. Все так же стояла, по-прежнему молчала, и по-прежнему глядела на него.

На расстоянии Джеффф точно не мог определить выражение ее лица. Но что-то в ней привлекло его, словно магнитом, и он направил свой мотоцикл к ней. Сзади, трое его друзей неотрывно следовали за ним.

Потом его друзья поддразнивали его за эту мгновенную реакцию. Но их шутки были совершенно несправедливыми. То, что привлекло к ней Джефффа, было просто ощущение единственного островка здравомыслия в бушующем вокруг безумии. Безмятежная статуя, возвышающаяся над ордой визжащих людей. Словно кролики, разбегающиеся от затопленных нор.

Он затормозил в скольжении свой байк не более чем в пятнадцати футах от нее, и смог, наконец, получше рассмотреть заинтересовавшую его женщину.

Черт. Она была… О, черт…

Им сразу овладела застенчивость, которую он всегда испытывал при виде очень молодых женщин. Особенно высоких молодых женщин, уверенных в себе и невозмутимых. То, что незнакомка была одета в платье, которое представляло собой набор сшитых вместе тряпок, была босиком, с полоской грязи на лбу, не имело никакого значения. То, что заставило застыть Джефффа, и перехватило ему горло, было это дивное лицо. Длинные пшеничные волосы; светло-коричневые глаза; прямой правильный нос; полные губы; сильный подбородок; о Боже, она была так прекрасна.

Он никак не мог прийти в себя.

Голос Ларри Уайлда вывел его из ступора.

– Хиггинс, да заговори же с ней, – прыснул его друг. – Или закрой свой широко открытый рот.

– Эй, леди, – прошептал Джимми Андерсон, достаточно громко, чтобы быть услышанным в Китае, – не хотите посмотреть мой компьютер? У меня такой большой Пентиум…

Джеффф покраснел.

– Заткнись! – рявкнул он, поворачивая голову.

Оглянувшись, он увидел, протестантский отряд, мчащийся на лагерь. Наемники были уже совсем близко. Не далее пятидесяти ярдов, так что времени на раздумья почти не было. Джеффф Хиггинс, при всем своем взрослом виде, по-сути был обычным пацаном из провинциального городка. Но трусом он не был.

Как и его друзья. Все они развернулись в своих седлах, глядя на приближающихся наемников.

– Что будем делать? – спросил Эдди Кантрелл.

– Майк сказал предупредить их, – пробормотал Ларри. – Но я не думаю, что эти ребята будут вообще нас слушать.

Джеффф еще раз взглянул на женщину. Она все так же продолжала смотреть на него. Ее лицо было полностью бесстрастным. За это время там не дрогнула ни черточка. Ее ум, казалось, гулял неизвестно где. Черт, умственно отсталая, или что?

Тогда – наконец – Джеффф заметил женщин на коленях вокруг нее. Все молодые. Все что-то бормотали. Молитвы, подумал он. И все они плакали.

И опять он встретился взглядом с неподвижной женщиной. Светло-карие глаза. Пустые глаза. Выцветшие.

Пришло понимание, а с ним и ярость, которой он никогда не чувствовал в своей жизни.

Да мой гребанный труп!

Уверенно и медленно он опустил подножку мотоцикла и слез. Затем снял ружье с плеча. Двенадцатый калибр, помповое, картечь. Оно принадлежало его отцу, как и девятимиллиметровый пистолет в кобуре на поясе.

Джеффф посмотрел в сторону наемников. Они были в тридцати ярдах. Он дослал патрон в ствол.

И услышал, как Джимми что-то кричит о Майке, но не понимал ни слова. В ушах пульсировала кровь. Затем услышал ответ Ларри, и почувствовал прилив минутного дружеского тепла.

– Майк может поцеловать меня в задницу! Держись, Джеффф – я с тобой!

Джеффф уже ничего не слышал. Он даже не думал. Когда первый наемник оказался в пятнадцати ярдах, он поднес ружье к плечу. Наемник резко тормознул. С дюжину его товарищей сделали то же самое.

Джеффф переводил дробовик вправо-влево, чтобы контролировать всю небольшую толпу. Краем глаза он видел других наемников, огибающих точку, где он стоял. Они по краям двигались к другим частям лагеря. Что-то они не спешат, подумал он. И заметил некоторых из них, глядящих в его сторону. Один из них перезаряжал свою аркебузу. Двое других размахивали пиками.

Те, что перед ним, все были копейщики, к счастью. Они могли бы атаковать его, но не раньше, чем он убил бы нескольких.

Ларри уже стоял слева от него, сжимая свой собственный дробовик. А секундой позже Джимми и Эдди встали справа. И тоже оба с ружьями.

Джеффф вздохнул с облегчением. Он действовал не задумываясь, под влиянием импульса. Теперь, некоторое время спустя, он оценил ситуацию.

Их положение, на самом деле, было плачевным. Несколько сотен наемников против него и троих его друзей, пусть даже вооруженных помповыми ружьями.

Тем не менее, он перестал целиться и осмотрелся.

Набег грабителей был остановлен.

Ну… в какой-то мере. Протестантские наемники скопились вокруг парней с мотоциклами. Четверо американских мальчишек попали в плотное кольцо окружения. Десятки наемников во внутреннем кольце пялились на них. Другие проталкивались вперед, чтобы посмотреть на них через плечи передних. Джеффф слышал, как другие наемники вроде начали шурудить на краях католического лагеря, но он не был точно уверен. И без них кругом царил хаос.

– Есть ли у нас план, мистер Фикс? – прошипел Ларри.

Джеффф колебался. Он понятия не имел, что делать. Он был поражен, что наемники все еще не напали на них. Он решил, что они были просто слишком озадачены непривычной ситуацией и никак не могли решить, что делать.

Такая сложная задача.

Затем раздался крик ликования Джимми. Воздух огласил клаксон первого прибывшего грузовика. И Джеффф Хиггинс сразу воспрял духом.

Так называемый Седьмой Кавалерийский, прибыл. Вовремя.

Грузовики для перевозки угля, которые Майк и его люди превратили в бронетранспортеры, не были внедорожниками. Но они вели себя достаточно хорошо на ровной поверхности, пока дождь не превращал почву в грязь. Водители отчаянно гнали транспортные средства на полной скорости, учитывая обстоятельства. Им не мешало то, что листовая сталь, приваренная над кабинами, имела только узкую щель для обзора.

В кабине ведущего грузовика Майку пришлось нелегко. Водитель имел сиденье на воздушной подушке, а Майк сидел на тонкой мягкой подстилке, почти не защищавшей от тряски.

Водитель дернул за шнур над дверью, врубая воздушный клаксон.

– Может, сбросить скорость? – спросил он.

– Нет! – крикнул Майк. Он прищурился, глядя через прорезь стальной пластины в окне.

– Чертовы дети, – пробормотал он. – Предупреждал ведь их, говорил.

Невидимая кочка заставила его подпрыгнуть на сиденьи.

– Наглые, как ядерный боеприпас "Дэви Крокетт" в Аламо.

Несмотря на ворчание, его тон был не злым. Наоборот.

Майк представил себе четырех мальчишек, глядящих на огромную толпу головорезов через прицел ружей и почувствовал прилив гордости.

Наши парни, черт бы их подрал!

– Посигналь снова, – приказал он. – И не отпускай. И дави на газ.

Тряска усилилась.

– Где мне остановиться, когда приедем? – спросил водитель.

Майк рассмеялся.

– Не останавливайся вообще. Гоняй впритирку вокруг толпы этих головорезов.

Увидев нахмурившегося водителя, он засмеялся.

– Что? Опасаешься, что отберут права?

И резко: – Мне наплевать, если ты раздавишь с полсотни этих ублюдков Просто делай то, что я говорю.

Он заметил человека верхом на лошади, щегольски одетого. Эрнст Хоффман. Лидер наемников был в середине толпы, отдавая какие-то распоряжения.

– Видишь его? – потребовал Майк. Водитель кивнул. – Правь прямо на него. Попробуй бодануть его.

Водитель просто обалдел. Но увидев злую непримиримость на лице Майка, он даже не подумал возражать. Мгновением спустя, он даже улыбнулся.

– Слушаюсь, сэр. Дорога – смертельно опасная штука.

К тому времени, как грузовики начали приближаться, ни один из наемников уже не смотрел на Джефффа и его друзей. Они развернулись и таращились на – чудовища? – не отрываясь.

Лишь немногие из них на самом деле думали, что надвигающиеся грузовики – неизвестные чудовища. Мужчины того времени вообще-то уже привыкли к механическим устройствам и маленьким фабрикам. Фургоны, колеса, шестерни, цепные передачи, стекло – все, кроме резины и двигателей внутреннего сгорания. Чешские гуситы еще более века назад даже разработали свою собственную версию конных бронетранспортеров. Механизмы того время были примитивными, конечно, и наемникам было интересно, где спрятаны лошади, тянущие эти штуковины. Но они были в состоянии распознать в этих штуковинах транспорт. Это был транспорт, а не волшебные звери.

Тем не менее, мчащиеся штуковины были больше, чем слоны и они передвигались быстрее, чем любые транспортные средства, виденные когда-либо наемниками. Когда они приблизились, бронированные кабины грузовиков сразу бросились в глаза.

Тогда наемники заметили и прорези впереди. И длинные щели вдоль стальных бортов – что это, им было уже понятно. Военные машины. Из этих щелей могут извергнуться выстрелы в любой момент – те же выстрелы, что разгромили "терции" Тилли.

Они примчались даже быстрее, чем копейщики опомнились. В одно мгновение все мысли о хищении и грабежах исчезли. Наемники начали разбегаться.

Джеффф начал смеяться, только когда понял, что делает водитель ведущего автомобиля. Затем, в течение следующих нескольких минут, он и его друзья просто выли от восторга. Их ружья уже стояли на предохранителях; все они были хорошо обучены своими отцами и дядями – их уроки были вбиты в них намертво.

Ведущий грузовик, а затем другой, а потом еще один, играли "в догонялки" с Эрнстом Хоффманом. Сцена была совершенно комичной, при всей своей смертельной опасности. Ни один из водителей не захотел пропустить такого развлечения.

Лошадь дородного лидера наемников сбросила его сразу же, как только рядом взревел первый грузовик. После этого Эрнст Хоффман уже бегал сам. Не меньше пяти минут, он носился, уворачиваясь, по той земле, которая была когда-то плодородными сельскохозяйственными угодьями, прежде чем рухнул от страха и усталости.

Один из грузовиков взревел и остановился всего в нескольких футах от лежащего главаря. Со стороны пассажирского сиденья из кабины вышел человек и подошел к Хоффману. Лидер наемников напоминал лежащую грязную свинью со вздымающимися боками.

Даже на таком расстоянии Джеффф узнал Майка Стирнса. Он не мог разглядеть лица, но спортивную походку Майка трудно было не различить. Он видел, как Майк наклонился, и что-то блеснуло в его руке. Через несколько секунд руки Хоффмана уже были за спиной в наручниках.

– Ура! – крикнул Джеффф, вскинув руку со сжатым кулаком. – Нокаут!

Он посмотрел вокруг. Все наемники в пределах видимости сдавались. Двенадцать грузовых автомобилей блокировали их. Три из них встали рядом с католическим лагерем, защищая его. Остальные, кроме авто Майка, сформировали широкий круг вокруг толпы протестантских солдат. Некоторым наемников, как подозревал Джеффф, удалось вырваться из окружения. Но большинство из них сложили оружие и подняли руки.

– Хорошо сегодня поработали! – воскликнул Ларри. Юноша был наполнен восторгом. – Точно по плану Майка. И католических наемников разбили, и этих, так называемых протестантских ублюдков…

Он посмотрел на сбившихся в кучу солдат, и издевательски ткнул пальцем через плечо, указывая на Баденбург. Некоторые из сдавшихся солдат тоже смотрели на город, очевидно сожалея, что покинули безопасные стены.

Слишком далеко, слишком далеко. Так все было хорошо, и вот они в ловушке.

Джеффф торжественно провозгласил.

– Царство террора Эрнста Хоффмана закончилось.

Черт, а как же она. Джеффф совсем забыл о девушке, увлекшись происходящим.

А она по-прежнему молчала. И лицо было таким же пустым. Она просто смотрела на него своими светло-карими глаза.

Затем вдруг протянула руку. Ее рука была большой, совсем не женственной. И ногти были обгрызенными и совсем короткими. Когда она схватила Джефффа за плечо и сжала его, он был поражен ее силой.

Она заговорила. Ее слова были сплошной мешаниной. Смесь немецкого с английским с сильным акцентом.

– Bitte. Жалуйста. Я надо – нужно помосчь.

Она указала на сортир рядом. Для Джефффа это жалкое ветхое сооружение выглядело апофеозом средневековья. Вряд ли оно выглядело лучше и когда было еще только что построенным. Тьфу! Да здравствует водопровод!

Женщина требовательно встряхнула его плечо.

– Жалуйста. Нужно помосчь. Жалуйста!

Озадаченный, Джеффф закинул ружье на плечо и кивнул. Женщина быстрым шагом повела его к сортиру. Друзья Джефффа последовали за ними. Группа пожилых женщин и детей, приютившихся на самом краю лагеря, тоже поспешили к пристройке.

Что, черт возьми, происходит?

Женщина впереди достигла строения уборной первой. Она захватила край двери и практически оторвала ее, вырвав кожаные петли. На мгновение, Джеффф был ослеплен напрягшейся сильной и стройной фигурой в рваной и бесформенной одежде. Даже грязные голые ноги женщины, казались ему вершиной красоты.

Женщина быстро заскочила внутрь, подняла деревянную крышку и выбросила ее за дверь. Джеффф поспешно отшатнулся в сторону, избегая моментально поднявшейся вони.

Что, черт возьми, она делает? Она тронулась или что-то еще?

Потом, когда он услышал первый вопль, он понял. Он был так ошеломлен, что не мог стронуться с места. Краем глаза он увидел отвернувшегося и блюющего Ларри. А позади услышал как в шоке и ужасе присвистнул Эдди. Джимми подошел вместе с ним, бормоча. – Я не могу в это поверить, я не могу в это поверить.

Женщина наклонилась, протягивая руки. Мгновением спустя, ее спина выгнулась с усилием. Бесполезно.

Джеффф увидел ее лицо, обращенное к нему. С выражением тихой мольбы.

– Жалуйста. Нужно помосчь.

Джимми все еще бормотал.

– Я не могу в это поверить. Я не могу в это поверить.

Джеффф был парализован от ужаса. Молящее лицо.

– Жалуйста. Нужно помосчь.

В груди Джефффа как будто что-то оборвалось. Вместе с тем пришла решимость. Он сам не помнил, как рывком содрал дробовик с плеча и воткнул его в руки Джимми.

– Подержи-ка!

И тут же шагнул вперед. Увидев напряженное, почти безумное лицо перед ним, взялся за дело. Он встал вплотную к ней.

Проследив за ее руками, он увидел лицо молодой девушки, глядящей на него из темной ямы. Крайнее отчаяние в сочетании с полузакатившимися глазами. О боже, да она уже почти задохнулась там!

Преодолевая себя, Джеффф сунул руку в отверстие. Женщина рядом с ним держала руки девушки. Он схватил ее запястье. Вдвоем они вытащили девочку в секунду. Джеффф, содрогаясь от запаха, почти выбросил ее за дверь. Но в последний момент сумел замедлить движение. Девушка приземлилась на колени, задыхаясь. Затем, почти сразу же, ее начало рвать, как и Ларри. Ее полуоборванное платье кишело пауками.

Эдди и Джимми ошалело смотрели на него. Джимми все так бормотал.

– Я не могу в это поверить, я не могу в это поверить.

Зло, Джеффф указал на девочку.

– Да помоги же ей, черт возьми! Хоть пауков стряхни с нее!

Он не стал ждать их реакции на свои слова. Развернувшись, он опять встал рядом с женщиной. Еще одна девушка была извлечена из ямы. Эту не рвало, судя по звукам за его спиной. Она просто заахала и зарыдала.

Еще одну вверх. Они уже сработались. Каждый брался за запястье. рывок. Вылезай, милая!

Еще кто-то? Джеффф никак не мог разглядеть, а затем вдруг увидел. Ребенок? Ну, с ребенком женщина справится самостоятельно. Джеффф застыл, борясь с тошнотой.

Белое личико в темноте. Наконец – слава Богу! – ему удалось справиться с желудком. Он не стал ждать, когда вернется выскочившая с очередной девочкой женщина. Просто наклонился, схватил, вверх!. И подумал с грустным юмором. Тренер бы гордился мной.

Он не стал выталкивать последнюю девочку из сортира. Что-то в нем восстало, требуя, чтобы честь и достоинство были продемонстрированы этому грязному жестокому миру. Схватив девочку под мышками, не обращая внимания на пауков на плечах, причем один из них уже полз вниз по руке, он вынес ее, и бережно поставил на ноги.

Бесполезно. Девушка сразу же рухнула и ее начало рвать. Джеффф чувствовал себя былинным героем. Он вытянул руки, рассматривая их. Всего-то один паук. Быстрый щелчок пальцами сбил его. Это Джимми и Эдди подошли к нему. Затем попятились.

– Большое спасибо, – проворчал Джеффф. – Что, пауки уже закончились?

Покружив несколько секунд вокруг него на расстоянии, его друзья покачали головами. Джеффф был почти в восторге от бледности их лиц. Но не сильно. Он не сомневался, что его собственное лицо было таким же бледным.

Он почувствовал, что у него немного кружится голова. А, черт, он до сих пор стоит, затаив дыхание. Пытаясь восстановить самообладание, он завертел головой, рассматривая все вокруг него.

Лагерь уже был заполнен американцами. Двое из грузовиков для угольных перевозок подъехали к уборной и выпустили наружу шахтеров с винтовками. Другие американцы начали прибывать на пикапах. Все они добавили суету у сортира.

Из толпы впереди вышел молодой парень. Это был Гарри Леффертс. Его камуфляж разбух в средней части от бинтов, в которых он по-прежнему был с первого дня перестрелки. Он держал винтовку в одной руке, указывая стволом на землю.

– Не могу поверить в это дерьмо, – пробормотал Гарри. Он покачал головой и, повернувшись, уставился на плененного германца, стоящего в нескольких шагах от него. Тот держал поднятые руки на своей макушке.

– Маленькие девочки предпочли спрятаться в сортире, чем столкнуться с этими головочленами. – Гарри продемонстрировал звериный оскал пленному. – Ну давай, мудак! – крикнул он, поднимая свою винтовку. – Посмотри на меня, урод, че ты молчишь? – И сплюнул на землю. – Давай, сделай же что-нибудь. Просто дай мне повод, чтобы я мог вынести твои чертовы мозги!

Немец, очевидно, не понимал ни слова. Но, смысл, очевидно, до него дошел. Он держал руки крепко сжатыми на верхней части головы, и не отводил глаз от Гарри.

Умный ход, подумал Джеффф. Он посмотрел вокруг. Все немецкие солдаты выглядели теперь смиренными агнцами. Реакция Гарри, увидевшего, как девушек вытащили из уборной, была довольно типичной. Многие из шахтеров не упустили возможность выразить свое мнение о Хоффмане и его наемниках – высказывая все, что они думают о них прямо им в глаза. И не замедлили бы стрелять, если бы те дали им повод.

Но повода, никто, разумеется, им не давал. Пленные были перепуганы до смерти.

Прибыл Майк Стирнс. Выслушав невнятные бормотания Гарри, Майк подошел к группе девушек. Те все еще стояли на коленях, но их уже больше не тошнило. Джеффф не думал, что в их желудках еще что-то осталось для рвоты. Все четыре девушки едва дышали. Старые женщины окружили их, по-прежнему стряхивая пауков.

Джеффф стоял достаточно близко, чтобы услышать шепот Майка.

– Да им едва по тринадцать лет.

Его лицо было бледным, как полотно. Слабые веснушки Майка были, как правило, почти невидимыми. Теперь они сияли, как звезды в небе. Красные звезды. Антарес и Марс. Джеффф почувствовал, что Майк едва сдерживает свой гнев.

Услышав его шепот, молодая женщина, которой помогал Джеффф, уставилась в лицо Майка. Она, казалось, вздрогнула, на мгновение. Затем, поднявшись, она встала прямо перед ним. Развела руки в стороны, квадратные плечи напряглись.

Она снова прикрывает свою семью, понял Джеффф. И ждет от Майка удара по лицу. Он увидел, как она повернула лицо в сторону, подставляя щеку.

Майк понял это тоже.

– О Боже, – прошептал он. – Что за кошмарный мир.

Он начал поднимать руку, желая успокоить молодую женщину, но тут же опустил ее. Этот жест казался слабым и беспомощным. Ну что тут можно сделать? Скажи?

Главарь пришельцев подошел, когда Гретхен и ее семья убирали последних пауков с девушек. Гретхен так обрадовалась, увидев, что все они были целыми и невредимыми – грязными, да, но целыми и невредимыми – что она не заметила его появления. Она поняла, что он здесь только тогда, когда он встал рядом с ней и что-то прошептал.

Пораженная, она посмотрела вверх. Потом, увидев его лицо, она встала прямо.

Гретхен узнала главаря. Это был тот, кто пленил предводителя протестантского отряда. Вблизи он казался еще выше. Не такой большой, как Людвиг, но этот человек мог бы смять Людвига в момент.

Гретхен не засомневалась в этом ни на мгновение. Американский главарь был самым страшным человеком, которого она когда-либо видела в своей жизни. Много-много страшнее, чем даже Диего испанец.

Так казалось не из за огромных размеров человека – в конце концов такой размер всего лишь большой набор костей и мышц – как из за него самого. Он навис над ней, как ужас из древних легенд. Она лишь углом глаза отметила его пеструю одежду и странный шлем. (Зачем ставить лампу на шлем?)

Она видела только лицо и свирепый гнев на нем, сразу вспомнив древних воинов из Тевтонских мифов.

Гретхен была уверена, что главарь был зол на нее и на ее семью. На протестантских воинов тоже, конечно. Но в основном, на нее. Из-за нее эти девушки были теперь настолько грязны, что никто теперь не прикоснется к ним. Любой, даже и не солдат.

Она почувствовала, что только явно выраженное низкопоклонство спасет их. Низкопоклонство может даже слегка сбавить его гнев. Она повернула голову, подставляя себя для избиения. Она знала по опыту, что удар по щеке она перенесет легко.

Но главарь просто отвернулся. Он пробормотал что-то молодому человеку, который помогал ей. Молодой человек кивнул и повернулся к Гретхен. Она поняла, что главарь поручил ему следить за ней.

Она огляделась. В лагерь продолжали прибывать сторонники победителей. Она была поражена, увидев мавританского врача среди них. Только могущественные знатные люди могут позволить себе мавританских или еврейских врачей. Потом она увидела двух или трех женщин движущихся по лагерю, и была поражена снова. На каждой из них была на рукаве прикреплена белая повязка с красующимся красным крестом на ней. Религиозный орден, значит. Гретхен чуть не рассмеялась. Благочестивый знак слишком плохо сочетается, подумала она, с этими наглыми полуголыми коровами. Одна из женщин была в таком коротком платье, что видны были колени!

Затем вдруг другая мысль отогнала ее сарказм. Она повернулась в расчете на помощь того же человека, который предоставил ее ей уже дважды. Человек, который помог спасти ее и ее сестру – может помочь ей спасти и своего брата. Если Ганс остался в живых.

– Mein bruder. Ганс"

Женщина указала на поле боя. Джеффф, глядя туда же, увидел, что далекое поле битвы было теперь покрыто телами людей. Он медленно сглотнул слюну. Так много тел там было. Очень много.

– Жалуйста, – повторила она. – Mein – мой – brutter. Ганс.

Эдди Кантрелл сказал неуверенно.

– Я думаю, что она ищет своего брата, Джеффф.

Джеффф посмотрел на женщину. Она не намного ниже меня, подумал он. По крайней мере, ее глаза были точно напротив. Светло-карие глаза.

– Жалуйста.

– Конечно, мэм, – ответил он. – Я буду рад помочь вам в поисках вашего брата.

Он проигнорировал хихиканье за спиной, когда он и женщина пошли. Надо держать свое достоинство, подумал он. Он даже сумел проигнорировать прощальное замечание Ларри.

– Эй, слышишь? Спеши к закрытию, болван. Распродажа цветов уже заканчивается. – И вдогонку: – Остался последний ларек в Аламо, рви когти!

Глава 19

Как только Майк покинул Джефффа и молодых германских женщин, он направился к Николсу. Врач продвигался сквозь толпу перепуганных обитателей лагеря, быстро осматривая женщин и детей, чтобы выбрать тех, кто мог нуждаться в немедленной медицинской помощи.

– Джеймс! – крикнул Майк. Врач обернулся. Майк нагнал его несколькими быстрыми шагами.

– Я думаю, что тебе срочно нужно осмотреть вон тех людей, – сказал он, указывая на скопление людей у сортира. Он быстро объяснил Николсу ситуацию.

Врач вздрогнул.

– Где? О, Иисус Христос, всемогущий. Какой дерьмовый мир…

Николс замолчал на мгновенье.

– С ними должно быть все в порядке, если они не были укушены ядовитыми пауками. Хорошо, что они не успели задохнуться. И ты прав, Майк – их немедленно надо отправить на карантин, в санстанцию. Я займусь ими в первую очередь.

– Я уже сказал Джефффу и его друзьям, чтобы они позаботились о них, – пояснил Майк. – Так что, вы можете сопроводить девушек – всю семью – к школе.

Майк бросил взгляд через плечо. Заметив, как Джеффф смотрит на высокую молодую блондинку, Майк облегченно вздохнул. Вид молодого человека, так явно ослепленного красотой молодой женщины, умиротворил его. Невинность и заботливость, на фоне похоти и убийств.

Николс тоже оценил картину. Он усмехнулся.

– Судя по всему, мне придется отдирать их друг от друга ломом.

И направился к ним.

– Я займусь ими, Майк.

На ходу Джеймс указал на американскую линию обороны. Его улыбка стала шире.

– Кстати, о ломе, ты знаешь, что здесь Ребекка?

– Ребекка! – Майк обернулся, глядя в том направлении. – Что, черт возьми, она делает здесь?

Он чуть не бросился туда. Затем, виновато вспомнив о своих обязанностях, он заставил себя повернуть назад.

В течение последующих десяти минут, в то время как он организовывал размещение сдавшихся протестантских солдат, разум Майка только наполовину участвовал в решении этой задачи. Наполовину – это еще хорошо. В основном, он злился на Ребекку.

Что эта сошедшая с ума женщина делает на поле боя?!

К счастью для него, Гарри Леффертс и Том Симпсон взяли на себя основную работу. Благодаря звериному оскалу Гарри (топай вперед, фашист – сегодня май сорок пятого) и внушительной внешности Тома с его рельефной мускулатурой (да-да, топай вперед – или я вырву тебе кость для своей зубочистки), наемники Хоффмана были быстро согнаны вместе и выстроены в колонны. Руки, послушно сложенные на макушках, преданные глаза.

Тогда Фрэнк поднял руку, а Леннокс продублировал – Фрэнк из своего пикапа, а Леннокс со своей лошади.

Леннокс заговорил первым.

– Тут недалеко много о-о-о, этих, связанных католиков, – заявил он самодовольно. – Маккей скоро подгонит это стадо. Где-то через минуту. – Усы встопорщились. – Затем вы все бодро шагаете в баденбургскую тюрьму. И только попробуйте повыпендриваться.

Франк с торчащей вверх рукой высунулся из открытого окна пикапа. Он смотрел на Майка смеющимися глазами.

– Тебе не надоела еще эта комедия? – захохотал он. Он указал пальцем в сторону Грантвилля. – Навести леди, Майк. Леннокс и я тут, мы справимся с этим бардаком.

Майк сердито спросил: – Что она здесь делает? Здесь опасно, черт возьми! Какие у нее тут могут быть дела?

– Ты на самом деле настолько дурак? – отрезал Фрэнк. – Она волнуется за тебя, что же еще? Ты пошел в бой, а ее не взял. – Франк фыркнул. – Она там не одна такая. Половина женщин города здесь, разыскивая своих отцов, сыновей, мужей и любовников. Или может ты думаешь, что они должны сидеть дома, ожидая телеграммы – когда бой ведется практически на пороге их дома?

– Вот же черт.

Майк посмотрел вдаль, ища бревенчатый заслон. Его видно не было, но небольшой холм, где Феррара разместил свои ракеты, был как на ладони. К своему удивлению, он увидел, что холм был сейчас весь усыпан людьми. Американские женщины и дети, понял он с тревогой, пытаясь рассмотреть и мужчин в поле ниже холма.

Он вздрогнул, вспомнив бойню на этом месте. Ни одного из тел американцев там не было, но зрелище явно было не для детей. Хватит того, что он сам навидался в юном возрасте.

– Я думаю, что мне надо туда, – пробормотал он. – Приободрить их всех.

Фрэнк улыбнулся.

– Я тоже так считаю. – Он вышел из автомобиля. – Вот – бери мой пикап. Я не хочу с ужасом представлять, как ты тащишься туда, спотыкаясь и падая всю дорогу. А так, быстренько доедешь и утешишь всех, как полагается.

Майк был уже за рулем.

– И постарайся не угробить мою машину, ладно? Ей и двух лет еще нету…

Двигатель взревел, колеса выбросили грязь на кузов. Фрэнк вздохнул.

– Ну вот, опять красить. Я уж молчу об амортизаторах…

Майк нашел Ребекку легко. Она стояла на вершине бревенчатого бруствера, опасно пошатываясь и прикрывая глаза от солнца. Когда она увидела приближающийся пикап, ее взгляд сосредоточился на нем. Как только она уверилась, что водитель – Майк, она спрыгнула с бруствера и побежала к нему.

Майк затормозил, остановился и вылез. Недалеко, слева от него, раскинулась огромная кровавая арена. Американцы, хоть что-то понимающие в медицине, во главе с доктором Адамсом, бродили по полю боя, разыскивая оставшихся в живых. Маккей и его шотландцы, тем временем, заставили пленных католиков начать хоронить трупы. Во многих местах валялись куски разорванных и поврежденных тел. Почва буквально вся была пропитана кровью. Мухи роились повсюду.

Но он отстранился от этого зрелища. И просто наблюдал за фигурой бегущей женщины. Он никогда не видел раньше ее в таком движении. Учитывая ее громоздкую длинную юбку, Майк был поражен изяществом ее движений. Он всегда думал о Ребекке, как о величественной девушке – из-за природной плавности, с которой она стояла, ходила, сидела. А сейчас он как будто увидел ее в первый раз. Его сердце было готово выскочить из груди.

Ребекка остановилась в нескольких футах от него. Она тяжело дышала. Ее головной платок потерялся где-то по пути. Длинные, черные, невероятно вьющиеся волосы были распущены. Поток глянцевого великолепия. Ее лицо блестело небольшими капельками пота, сияющими, как золото солнца, вышедшего из за туч.

– Я так боялась, – прошептала она. – Майкл…

Он шагнул к ней, протягивая руки. Жест был неуверенным, почти робким. Ее пальцы скользнули в его ладони. Так они стояли, в течение нескольких секунд, ничего не говоря. Затем, так яростно, что Майк почти потерял дыхание, Ребекка буквально упала в его в объятия. Ее лицо уткнулось ему в грудь. Он мог только чувствовать, как тяжело она дышала, и слышать тихие рыдания, ощущая как слезы начинают смачивать его рубашку.

Он положил руки ей на плечи. И аккуратно погладил, ощущая твердую плоть под его руками, отделенную от них только тонким слоем ткани. Он чувствовал все ее тело, так плотно она прижалась. Грудь, живот, руки, плечи, бедра, эти дивные бедра…

Самое большее, что он мог позволить себе раньше, это ее рука на его плечо во время их ежедневных прогулок. Страсть бушевала в нем, сметая все прочие эмоции прочь. Гнев, ярость, страх прошедшего боя – все улетучилось. Подушечки пальцев на спине. Его руки обвили ее, привлекая к себе еще теснее.

Ее волосы были бесподобными. Длинные, черные, блестящие, вьющиеся. Он отчаянно целовал их. Затем мягко, но настойчиво, он уткнулся носом в сторону ее головы. Когда ее лицо поднялось, он ощутил поцелуй ее губ. Полный, богатый, мягкий, жаждущий. Как и его собственный.

Как долго длился их первый поцелуй, ни один из них потом так и не вспомнил. Они очнулись от восторженных криков толпы.

– Ох, – сказала Ребекка. Она вытянула шею, глядя на море улыбающихся лиц на пригорке неподалеку. Глядящих на них. Восхищающихся ими. На мгновение Майк подумал, что она сейчас снова уткнет свое лицо обратно ему в грудь. Пытаясь избежать этого всеобщего внимания. Но она этого не сделала. Она покраснела, да. Но не более того.

– Ох, – повторила она. Затем, улыбаясь, чмокнула его. – Вот я и дождалась, – прошептала она. – И я так рада этому.

– Я тоже, – сказал Майк. Вернее попытался пробормотать. Ребекка не позволила ему вымолвить ни слова. На какое-то время. И он был так счастлив этому.

Глава 20

Первым они нашли Диего. Гретхен знала, что испанец был невероятно вынослив, но даже она была впечатлена. Несмотря на свои ужасные раны, Диего сумел проползти сорок ярдов, подальше от линии фронта, где он был ранен.

И он был еще в сознании.

– Дай мне воды, – прошептал он, когда она опустилась на колени рядом с ним. Он лежал на спине, прижав руки к животу.

Глаза Диего открылись. Словно узкие щели.

– И приведи мою бабу. Где эта глупая сучка?

Гретхен подняла голову, осматриваясь. Поле битвы было завалено телами – особенно там, где была передняя линия наступления. Половина из них, казалось, были еще живыми. Мужчины стонали; некоторые кричали.

Несколько человек, среди которых были и женщины, ходили по полю, осматривая тела. Мужчины все были в странной пестрой одежде, такой же, как и у юноши рядом я ней. Женщины были в белых балахонах.

Гретхен долго смотрела, пытаясь понять их замысел. Они точно не добивали раненых. Наоборот, они, видимо, пытались спасти тех, кто еще мог выжить. Отсюда она могла видеть несколько небольших групп людей, выносящих раненых на носилках.

Так, это хорошо. Если Ганс… Она отодвинула в сторону, на мгновение, свои страхи и опасения за брата. Сейчас надо разобраться с Диего. А для этого люди вокруг нее могут только помешать.

Диего снова заговорил, хриплым шепотом.

– Воды, ты, чертова шлюха. Ты что, глухая?

Гретхен рассматривала раны испанца. Она не думала, что при таких ранах Диего может выжить. Но кто его знает.

Она опять осмотрелась. За исключением юноши никого близко не было. Она повернула голову и посмотрела на того, кого она попросила сопроводить ее на поле битвы. Чистый херувим, при всех своих габаритах. Юноша был высок, явно не страдал худобой, а его круглое лицо было очень серьезным. Невинное лицо с пухлыми щеками и коротким носом. Выглядящее почти глупым из за этих своеобразных очков. Гретхен видел очки и раньше, но только у богатых стариков. Никогда у кого-то молодого – и уж, конечно, никогда на поле боя.

Глаза юноши, увеличенные с помощью линз, были ярко-зелеными. Спокойные глаза. Совсем не подходящие такому юному парню. Гретхен вспомнила огонь, пылающий в этих глазах ранее, и гнев, с которым он противостоял наемникам.

Настоящий мужчина. Может быть, пофлиртовать с ним? Нет, не дай Боже – он, наверное, еще девственник. Для него это, наверное, будет шоком. Она вспомнила, как сама была в шоке. Два года назад. Вечность назад.

– Жалуйста, – сказала она, собирая тот небольшой запас английских слов, которые она позаимствовала от некоторых из наемников.

– Слушай. – Она замялась, пытаясь подобрать слова. Затем вспомнила. – Прочь.

Он уставился на нее.

– Ну слушай же, прочь, – повторила она. И жалобно: – Жалуйста.

Она вздохнула. Он, очевидно, не понял. И явно был в замешательстве. Точно, девственник, вон как смущается. Гретхен посмотрела ему в глаза и решила, что у нее нет никакого другого выбора, кроме как довериться ему.

– Воды! – прошипел Диего. – И приведи же, наконец, мою сучку!

Гретхен кивнула на раненого испанца, рядом с которым она была на коленях.

– Он гад… – Она лихорадочно размышляла, пытаясь придумать что-то еще. Да. – Он хочет снова бить Mein Schwester.

Мальчик нахмурился. Очевидно, что последние слова ничего не значили для него. Гретхен снова попыталась подобрать английскй термин. Не найдя его, она решила пойти в обход: – Mein – моя женская Bruder.

Его глаза расширились.

– Твою сестру?

Вот оно – это слово! Гретхен кивнула. Она вытащила нож из корсажа.

– Жалуйста. Слушай, прочь.

Глаза расширились еще больше. И еще больше позеленели. Она поняла, что даже очки не смогут скрыть эту их глубину. Суровые губы юноши попытались выразить протест. Или даже запрет.

Но тут же закрылись. Юноша неверяще смотрел на нее.

– Воды, ты, чертова шлюха, – сказал Диего. Он добавил несколько слов на испанском языке, но Гретхен не поняла ничего из них, кроме опять слова "шлюха".

Судя по всему, мальчик, понял. Его лицо покраснело от гнева. Или, может быть, это было просто из за его невинности, в конце концов.

Вдруг он опустился на одно колену и прикрыл ее. Затем наклонился вперед. В одно мгновение Гретхен поняла, что он защищает ее от глаз других людей.

Он сказал что-то на английском языке, но она не поняла ни слова. Впрочем, в этом не было никакой необходимости. Его глаза были достаточно выразительными.

Гретхен приходилось резать животных в пищу еще с пяти пять лет. Диего не отнял у нее больше времени, чем раньше курица. Острый как бритва ножичек аккуратно перерезал сонную артерию. Кровь начала хлестать на землю с противоположной стороны от нее. Еще не хватало выпачкаться. Уж в этом-то опыта с животными ей хватало.

Диего был очень выносливым ублюдком. Для уверенности Гретхен дополнительно вонзила нож ему в ухо на всю длину. Затем, в течение трех или четырех секунд, она ворочала трехдюймовое лезвие у него в мозгах. Тут уж выносливость ему не поможет. Даже адский кабан от этого подохнет на месте.

Закончив, она вытерла лезвие о рукав испанца, прежде чем убрать его обратно в корсаж.

Убийство Диего возбудило ее. Тем не менее, как ни странно, еще больше ей понравилось поведение юноши. Все это время он молчал. Но глаз не отворачивал. Вообще.

Спокойные глаза. Очень яркие и очень зеленые. Гретхен подумала, что и очки на нем были на самом деле довольно очаровательными.

Она поднялась. Одно дело сделано, осталось еще одно. Может быть, два.

Людвиг погиб сразу, как началось это. Его огромное тело была буквально разорвано в клочья мощным оружием странных мужчин в пестрых одежде.

Гретхен смотрела на него сверху вниз. Она еще немного надеялась, что Людвиг оказался бы живым, чтобы она могла насладиться удовольствием убить человека, который убил ее отца и два года насиловал ее. В ней полыхала незамутненная ненависть.

Тут она заметила маленькую, по сравнению с ним, руку, торчащую из-под большого грубого тело Людвига – и ненависть сменилась надеждой. Может быть, в первый и в последний раз в своей жизни, Людвиг сгодился для чего-то хорошего.

Мальчик помог ей, сдвинув тело Людвига в сторону. Под ним, как котенок подо львом, лежал ее брат Ганс. И он был еще жив.

Едва жив. Но все же живой.

У перевернутого тела Людвига были огромные раны в спине. Оружие незнакомцев, напоминающее прерывистый, сказочный рев дракона, было настолько сильным, что прострелило Людвига и его доспехи насквозь и поразило ее брата, стоявшего позади. Но, видимо, пули все же отклонились, и их сил не хватило, чтобы насмерть поразить ее брата.

Гретхен встала на колени рядом с Гансом и срезала ремни, удерживающие его дешевый панцирь. Насколько возможно бережно, она исследовала его раны пальцами. Всплеск надежды исчез так же быстро, как и появился. По крайней мере, одна из пуль пробила грудную клетку. Даже если бы она могла попробовать удалить ее своим маленьким ножом, рана почти наверняка бы воспалилась. Она знала, что это такое. Мужчины редко выживали после такого, даже мужчины гораздо более сильные, чем ее младший брат.

Ее глаза наполнились слезами, вспоминая Ганса и его такую короткую жизнь. Как же он был упорен в этом мире, для которого по существу создан не был. Он был прилежным мальчиком, любящим книги, готовым пойти по стопам отца в торговле типографскими изданиями. Он часто шутил с Гретхен, говоря ей, что, если такова судьба, то она будет единственной в семье щукой среди карасей. Большая, сильная, суровая Гретхен.

Сквозь слезы, горе и безнадежность, Гретхен слышала голос этого удивительного юноши, который что-то кричал. Нет, не на нее – он кричал куда-то дальше. Ее английский был действительно совсем никаким. Единственное слово, которое она поняла, было последним, часто повторяющимся. Снова и снова.

Скорей! Скорей! Скорей! Скорей!

Почти сразу она услышала звук бегущих ног. Она подняла голову и вытерла слезы. Двое мужчин были почти рядом, а за ними спешила и женщина в белом.

Мгновенно ее глаза заметили, что именно несли люди – и все другие мысли были изгнаны в сторону. Носилки. Ее опыт на многих полях сражений сразу сказал ей, что выносят только тех людей, которых еще можно спасти.

Пораженная, она посмотрела на юношу, стоящего рядом с ней. Он смотрел на нее сверху вниз. Его лицо больше не казалось ей молодым. Возможно, все дело было в его глазах. Зеленые, ясные, спокойные глаза. И в этих глазах она прочитала обещание и надежду.

Глава 21

Пока Ганса уносили, Гретхен разрывалась в нерешительности. Часть ее разума безумно хотела сопровождать брата, уносимого неизвестно куда чужаками. Но ведь она отвечала и за остальную часть своей семьи. Они будут полагаться на нее, как и всегда.

Юноша помог ей принять решение. Эти его глаза… Она решила, что можно довериться этим глазам снова.

Ни взглядом, ни жестом, юноша не показывал, что хотел оставить ее. Совсем наоборот. Все в его позе демонстрировало вид застенчивого, неуверенного, но все же собственничества.

Оценив это, Гретхен думала не больше минуты, прежде чем она приняла решение. Решение пришло достаточно легко. Так или иначе, другого выбора, кроме выбора между различными видами зла, не было. И ей понравились его глаза. Это было что-то. Остальное можно пережить достаточно легко. Все можно вынести достаточно легко, после Людвига.

А этот мальчик… Стоп. Ее ум свернул куда-то не туда.

– Was ist… – Проклятый английский! – Как есть твой имя?

Она произнесла это как: – Имм-э-э-э.

Он сразу понял вопрос.

– Джеффф Хиггинс.

Ага. К таким глазам еще и ум.

Это тоже был хороший знак. С интеллектом, может оказаться и юмор. Хорошее настроение. Интеллект Людвига равнялся интеллекту свиньи. А его юмор напоминал ей свиное дерьмо.

Она произнесла имя несколько раз, пока не уверилась, что произносит правильно. Джеффф Хиггинс. Джеффф Хиггинс. Мужчины – молодые мужчины, особенно – обычно сердятся, если вы неправильно произносите их имена. Гретхен не могла позволить себе такое. Тем более сейчас и здесь.

Ни когда-либо. В течение двух лет жизнь Гретхен и ее семьи висела на тоненькой ниточке. Но Гретхен всегда была уверена в себе, даже будучи маленькой девочкой. Пока такая нить была, она всегда найдет способ поддерживать ее.

Она взяла его под руку и повела обратно в лагерь, где ждала ее семья. Она старалась не делать этого слишком явно. Мужчины обычно возмущаются верховодством женщин.

Но юноша – стоп; Джеффф…, похоже, вообще не обращал на это внимание. Вскоре, к ее удивлению, он даже стал весьма разговорчив. Играя словами, пытаясь найти смесь языка, на котором они могли бы общаться. Она с интересом отметила, что он, казалось, больше озабочен понять некоторые немецкие слова самому, чем учить ее говорить по-английски.

К тому времени, как они добрались до лагеря, Гретхен почти успокоилась.

Все будет не так уж плохо, решила она. Будет тяжело, конечно – вон он какой большой и плотный. Ну и что? Людвиг был вообще, как бык.

Затем, крича и продираясь сквозь хаос лагеря – народ больше не вопил от страха, но все еще был весьма испуган – к ним подбежали трое мальчишек.

Юношей. Глупая женщина. Не мальчишек.

Гретхен узнала их. Эти трое прибыли с Джефффом и стояли рядом с ним, когда он противостоял протестантским наемникам. Теперь же Джеффф и его друзья сразу начали подтрунивать друг над другом. Гретхен не могла следить за разговором, понимая лишь отдельные слова. Но она быстро поняла суть происходящего. Они дразнили его новой подружкой, и он отвечал.

Она расслабилась еще больше. Их дразня была не грубая. Почти невинная, в общем. И ответы Джефффа звучали застенчиво и неуверенно. Смесь неловкости и смущения. Но больше всего выпирала гордость. Дескать, мне есть, чем гордиться.

Гретхен пыталась понять оттенки такой гордость, пробираясь сквозь смысл незнакомых слов. Она привыкла к чужим языкам – армия наемников была настоящей Вавилонской башней – и набралась опыта в отделении смысла от его словесной оболочки.

Она расслабилась. Людвиг гордился ей по-своему. Как свиновод может хвастаться своей свиноматкой. А здесь было что-то совсем другое. Что-то свежее. Какое-то чистое.

Вдруг к ней пришел образ из мира, который она давно забыла. Мир, который она изгнала из своей головы. Она вспомнила вечер в доме своего отца, когда тот стоял у камина. Он согревал свои руки, в то время как ее мать накрывала на стол. Ее отец повернул голову и смотрел на мать… Гретхен было шестнадцать тогда. Четыре года назад, подумала она. Век назад.

Гордость в глазах отца. Чистые, искрящиеся, задорные глаза, полные собственничества. Такого нежного, такого теплого собственничества, что оно, казалось, согревало дом больше, чем пламя камина.

Вздрогнув, Гретхен внезапно залилась слезами. Дрожа, как осиновый лист. Она отчаянно пыталась взять себя в руки.

Стоп! Он же рассердится! Мужчины не любят такого…

Она не ожидала, что опора найдется рядом. Мужская рука прижала ее лицо к своему плечу. Бездумно, как ребенок, она обвила руками его тело и крепко прижалась к нему. Она все рыдала и рыдала, чувствуя его напрягшееся тело. Чувствуя странное ощущение острого края очков на своей голове. Слыша шепот и не понимая ни слова.

Да никакой необходимости в словах и не было. Все и так было понятно.

Когда слезы, наконец, кончились, она отвела голову. Ее глаза встретились с его глазами. Светло-карие со светло-зелеными.

Не так уж все и плохо.

Глава 22

Первое, что бабушка Гретхен сказала, узнав, что они стоят перед школой, было:

– Ерунда!

Повернувшись, старуха подозрительно взглянула на молодого человека, стоящего рядом с Гретхен. Тот держал в руках лист бумаги.

– Он нагло лжет, – сказала бабушка. Она говорила с полной уверенностью своего возраста и мудрости.

Бабушка окинула взором лежащий перед ней огромный комплекс зданий.

– Во всей Германии не хватит благородных детей для такой большой школы. Он лжет нам.

Гретхен сама была в растерянности. Она не думала, что Джеффф неискренен с ней. Она, конечно, почти не знала этого человека, но взгляд его открытого лица успокаивал ее. Несмотря на то, что Гретхен часто сталкивалась с грубой ложью и нечестивостью, она ни на минуту не поверила, что он обладал способностью к хладнокровной маскировке чувств.

Тем не менее, никаких логических оснований для такой большой школы она не находила. Такого просто не могло быть. Тысяча благородных детей одновременно? Это число Джеффф с гордостью назвал на причудливой смеси немецкого и английского языков. Могло ли быть столько, даже во всей Священной Римской империи?

Гретхен вздрогнула. Ее единственной слабой надеждой, на протяжении последних лет, было то, что, если достаточно дворян погибнет на войне, та, может быть, когда-нибудь закончится. Но если более тысячи будут готовы занять места своих отцов… Она еще раз взглянула на лист бумаги в руке Джефффа.

Все его друзья сопровождали их по пути сюда. Молодым людям передала какие-то документы вышедшая встретить их старая женщина.

Гретхен изучающе смотрела на нее. Баронесса, как минимум. Возможно, даже герцогиня.

В какой-то степени оценка Гретхен основывалась на женской одежде. Одежда была проста, длина юбки почти шокирующая, но сшита была великолепно, а тонкой выделки ткань была достойна королевы. Но основной вывод Гретхен сделала из самой ее внешности.

Все женщины, которых она знала, не могли достичь такого преклонного возраста в таком прекрасном состоянии из за бесконечного труда, лишений и жестокого обращения. Когда она впервые увидела эту женщину, Гретхен подумала, что вряд ли она намного старше тридцати лет, несмотря на седые волосы. Но морщины вокруг глаз и рта выдавали ее истинный возраст. Сорок пять, возможно, даже пятьдесят лет. Почти ровесница ее дряхленькой бабушки.

Точно герцогиня. Женщина была так же высока, как и сама Гретхен. Она стояла прямо, без следа сутулости. Весь ее облик пылал здоровьем и бодростью. За ее очками, светло-карие глаза герцогини были ясными и яркими, как у молодой женщины.

А как уверенно она держалась. Ее поза, осанка, даже то, как она держала голову – все буквально кричало миру: Я важна. Я не просто ценна, я драгоценна. И я хорошей крови.

Гретхен отвернулась. Ее взгляд снова упал на лист бумаги. Он был покрыт напечатанными словами.

Она неуверенно протянула руку.

– Жалуйста? Могу ли я?

Джеффф был поражен. Но он не стал протестовать, когда Гретхен взяла бумагу из его рук.

Ей потребовалось не больше десяти секунд, чтобы понять, на что она смотрит. Да и почти все потерянное время было просто из-за незнакомого стиля печати.

Ах как умно!

Это был миниатюрный словарь. Отец Гретхен публиковал словари, и довольно часто. Большие, огромные, чудовищных размеров. А здесь просто один лист, содержащий простые фразы на английском языке и их немецкий эквивалент. Написание слов, конечно, не всегда было таким, к какому Гретхен привыкла, но это были пустяки. В ее время не было стандартизированного написания. Ее отец часто жаловался по этому поводу.

Она сразу же заметила одну фразу. О да!

Уж сейчас-то не будет никаких недоразумений, Гретхен наклонилась к Джефффу и указала на фразу пальцем, проговаривая одновременно слова.

– Будет… вы… как… некоторые… еда. – Она закивала. – Ja! Ja!

Лицо Джефффа сразу стало огорченным. Его взгляд сразу устремился на нижние окна здания. Гретхен проследила за его взглядом. Она была поражена размером этих окон. Внутри помещения за окнами она вдруг заметила, как несколько человек несли подносы к столу. Еда!

Она не ела уже два дня. И тогда это был только хлеб, который Людвиг взял с ограбленной фермы. И он оставил ей совсем немного, чтобы разделить среди женщин и детей. Ганс предлагал поделить его маленькую порцию еды, но Гретхен отказалась. Ее брат должен был быть достаточно сильным, чтобы выжить в сражениях.

Джеффф выглядел очень несчастным. Когда он увидел, что старая герцогиня идет к ним, на его лице появилось облегчение.

Произошел быстрый обмен словами между Джефффом и герцогиней. Английский язык Гретхен быстро улучшался – она многое схватывала на лету, еще от некоторых из англоговорящих наемников в армии Тилли, но она по-прежнему была не в состоянии следовать за быстрым разговором. Только отдельные слова и куски фраз:

Джеффф: – Они очень голодны, мисс Мэйли.

Странно имя для герцогини.

Герцогиня: – О, Боже!

Как же легко они богохульствуют!

– Ах я… Совсем не подумала.

Герцогиня хлопнула рукой по лбу, как человек признающийся в глупом поступке. Гретхен был поражена этим жеста. Герцогиня? При всех? Перед простолюдинами?

– Я идиотка!

Челюсть Гретхен отвисла.

Джеффф: – Что делать?

Герцогиня вздохнула и покачала головой. Ее лицо стало очень огорченным.

– У нас нет…

Гретхен не совсем поняла последнее слово. Выбора?

Герцогиня снова покачала головой. Видно было, что колебания сменились решительностью. Королевская уверенность на ее лице была непоколебимой. Абсолютно властное лицо. Несмотря на свою ненависть к дворянству, Гретхен была впечатлена. Это была женщина, для которой отдать приказ было так же естественно, как дыхание.

Герцогиня пристально посмотрела на Гретхен. В ее взгляде не было высокомерия, там было что-то другое, но что?

Когда Гретхен, наконец, поняла, она была ошеломлена как никогда в своей жизни. Даже решительный способ, с которым герцогиня взяла ее за руку и повела к другому зданию, уже не так удивил ее, как тот первый момент шока.

До самого конца жизни Гретхен будет помнить этот момент. Эти королевские глаза орехового цвета. Глаза пожилой, но сильной женщины, ярко сияющие здоровьем и уверенностью в себе – а теперь и полные сочувствия. Светящиеся дружелюбием и добротой. Гретхен иногда встречала показное христианское милосердие, даже среди знати. И что? Крестьяне тоже могут хорошо относиться к своему скоту.

Но относиться, как к равному себе? Никогда. Ни за что. И вот, впервые в жизни, одна из высшей знати смотрит на Гретхен Рихтер, и видит в ней такого же человека, как сама.

Гретхен слабо понимала фразы, которые произносила герцогиня по дороге к другому зданию. Она уловила только суть. Герцогиню интересовало состояние их здоровья.

Вся большая семья Гретхен следовала за ними, как и Джеффф со своими друзьями. Они шли по какому-то необычному черному покрытию, которое устилало большую часть территории за пределами самих зданий. Вещество было похоже на камень, но оказалось удивительно плоским. А ощущение тепла под босыми ногами было просто великолепным.

Она была удивлена большими желтыми линиями на всем протяжении этого черного материала. Какова может быть цель такого шахматного порядка? И только увидев положение нескольких автомобилей в этом районе, она поняла, что желтые линии направляли их на отдых. Большинство прямоугольников, ограниченных желтыми линиями, были пусты. Они тянулись и тянулись вдаль.

У них так много автомобилей? Раз для них нужно так много места? Эти люди невероятно богаты!

Она повернула голову и посмотрела на Джефффа. Он наблюдал за ней все это время, поняла она. Он встретился с ней глазами только на одно мгновение, и сразу отвел взгляд. И стал поправлять ремень своей аркебузы на плече.

Такой застенчивый. Скорее всего, он обычный молодой солдат. Но держится с достоинством. Так что, видимо, он тоже из богатых.

Она повернула голову вперед. Расправила плечи и двинулась дальше вместе с незнакомой герцогиней. Что несет таинственное будущее, она не знала, но была полна яростной решимости провести свою семью через все бури без потерь. Насколько это будет возможно, конечно. Но все необходимое для этого, она сделает.

Герцогиня провела их вокруг здания. Там было что-то типа пристройки, крыша и стены которой были сделаны из какого-то непонятного вещества. Очень яркого, похожего на металл. Но казавшегося почему-то хрупким. Цвет был светло-зеленым, и показался Гретхен почти прозрачным. Это немного напоминало витражи в соборах.

При всех особенностях конструкции и материала, Гретхен сразу поняла, что здание было построено совсем недавно. Свежего вида металлические трубы, которые торчали из здания и тянулись куда-то вдаль, были еще блестящими, не успевшими пострадать от погоды.

Герцогиня подвела их к маленькой двери сбоку пристройки. Открыв ее, она жестом пригласила Гретхен войти, а сама осталась стоять у двери. Теперь она рассматривала других членов семьи Гретхен, послушно стоявших у входа. Троих из них она остановила и жестом направила в сторону. Неуверенно, но повинуясь, трое мальчиков отступили. Это были самые старшие мальчики в группе. Все они были уже половозрелыми – что прекрасно было видно сквозь рванину, что была на них одета.

Когда остальные члены семьи вошли внутрь, герцогиня подозвала жестом трех мальчиков и что-то сказала Джефффу и его друзьям. Те тоже остались снаружи. Джеффф кивнул и поманил трех мальчиков за собой. Те, еле шевеля ногами, побрели за ним вдоль здании. К другой стороне, похоже.

Сразу же, поняв, что происходит, женщины в комнате подняли визг. Все, кроме Гретхен. Нет, они не возмущались – возмущаться они разучились давно – это был просто вопль отчаяния.

Гретхен чуть было не присоединилась к царящему бедламу. Почти. Но что-то в выражении лица герцогини перекрыло ей горло. Рот герцогиня был широко открыт. Ее лицо не выражало ничего, кроме непонимания и ступора.

В одно мгновение, Гретхен поняла правду.

Она понятия не имеет, что мы боимся. Да! Она просто… не понимает. Как кто-то в этом мире может быть таким наивным?

Но это была правда. Она не сомневалась в этом. В ее уме возник образ – зеленые глаза молодого человека, увеличенные очками. Она вспомнила эти глаза. Она вспомнила ярость, запылавшую в них в тот момент, когда он шагнул вперед, чтобы встретить надвигающуюся лавину зверей. Один. Со странным мощным оружием, да – но все-таки один. И его друзья присоединились к нему почти сразу.

Гретхен смотрела через открытую дверь. Тот, о котором она только что подумала, был все еще там. Смотрел на нее. Его рот, как у и герцогини, был широко открыт, слушая вопли женщин и детей. Внимание Гретхен привлекли его губы. Недоумевающие губы юноши по-прежнему были пухловато мягкими.

И тогда Гретхен поверила. Теперь она знала! У нее вырвался полувсхлип-полувздох.

Она оставила позади мир убийств, и вступила в новый мир. На этой земле по-прежнему оставались убийцы – да, жестокие и ужасные – О, да! Но Бог по-прежнему сидит на Небесах! И он не за убийц.

Прежде, чем она отвернулась, чтобы снова взять на себя ответственность за семью, светло-карие глаза Гретхен отправили посыл глазам зеленым. Он не поймет, конечно. Еще нет. Может быть, потом. Но она в любом случае приняла его в свое сердце.

Теперь Гретхен не просто отдаст ему свое тело. Теперь она по-настоящему станет его женщиной. Человек, едва вышедший из детства, получит то, чего он никогда не имел. В отличие от Людвига.

Она отвернулась и взялась за дело.

– Молчать!

Низкий рык Гретхен почти потряс стены. Мгновенно, все дети в комнате закрыли свои рты. Истерики как не бывало. Женщины также замолчали, за исключением новой девушки с фермы. Гретхен влепила ей пощечину.

– Молчать!

Девушка-новичок села на зад, разинув в испуге рот. Отпечаток ладони Гретхен запылал на ее большой щеке. Но и она теперь молчала.

Гретхен повернулась к герцогине. Рот женщины был все еще широко открыт. Но теперь шок, поняла Гретхен, был вызван ее собственными действиями.

Это что? Неужели она никогда не наказывала провинившихся детей?

Герцогиня закрыла рот. Покачала головой. Движение было быстрым и резким – в нем было не осуждение, а просто попытка очистить свой разум от смятения.

Теперь Гретхен, запинаясь, пыталась объяснить сложившуюся ситуацию. Герцогиня была очень умна. У нее заняло не больше минуты, даже при трудностях языкового барьера, чтобы, наконец, понять в чем дело.

Глаза герцогини расширились. Ее бледное лицо стало еще бледнее. Но она кивнула, и повернула голову. В нескольких футах Джеффф и его друзья стояли в ожидании. Здесь же, рядом с дверью, почти у ног герцогини, три старших мальчика семьи Гретхен сидели на корточках и глядели на нее. Их лица были пустыми от ужаса. Сидели, зная, что смерть, наконец, вот-вот придет.

Герцогиня отбарабанила строку приговора на английском языке. Она говорила слишком быстро для Гретхен, чтобы понять. К тому времени, как герцогиня закончила говорить, лица Джефффа и его друзей стали такими же бледными, как ее собственное. Они смотрели вниз на трех сжавшихся мальчиков. Один из друзей Джефффа коснулся оружия за плечом, как человек, успокаивающий себя в том, что его милое домашнее животное не превратилось в змею.

Герцогиня рявкнула другую фразу, уже властную. Гретхен поймала только последнее слово.

– … Выполнять!

Гретхен было трудно не улыбнуться, видя поспешность, с которой Джеффф и его друзья повиновались герцогине. Ну, не удивительно… Теперь понятно, почему ей никогда не приходилось физически наказывать ребенка. С таким-то тоном голоса!

Почти судорожно, Джеффф и его друзья поснимали с плеч оружие и прислонили его к стене здания. Еще через мгновение они отстегнули пистолеты и положили их на землю.

Гретхен подошла к двери и обратилась к трем мальчикам.

– Идите с ними, – скомандовала она, указывая на Джефффа и его друзей. – Делайте все, что они говорят. Поняли?

Ребята растерянно смотрели на нее. Гретхен нахмурилась и подняла руку.

– Быстро!

Ребята вскочили на ноги. Как ни смущены и напуганы они были, знакомый голос отрезал все, как ножом. Они не боялись Гретхен, это точно. Но никто – ни один ребенок или женщина в семье – даже не мечтали о неподчинении ее. Они хорошо знали ее крепкую руку, и все последствия неподчинения. Рука была тяжелой. С железными мышцами. И действие этих мышц было не хуже самого железа. Сталь ангела, выкованная в аду дьявола.

Удовлетворенная, Гретхен отвернулась.

– Они будут слушаться, – сказала она герцогине. – И мы готовы.

Проблемы на этом, конечно, не закончились. Женщины снова заверещали, когда герцогиня приказала им снять с себя одежду.

Это все, что у нас есть! Больше нет ничего!

Гретхен снова заткнула им рты.

Герцогиня приказала сложить одежду в большие металлические корзины. Затем отправила корзины через низкую дверь. Как могла понять Гретхен, одежду выстирают и почистят, прежде чем она будет возвращена.

Женщины снова заверещали.

Их одежду украдут!

Гретхен снова рыкнула. Это оказалось недостаточно. Она подняла руку. Но герцогиня остановила ее, качая головой. Мгновением спустя, герцогиня начала снимать свою собственную одежду.

Этот удивительный процесс принес тишину. Семья смотрела, как это бывает у дворян. Герцогиня не затянула с этой задачей. Гретхен была удивлена, увидев, как быстро и легко была удалена одежда. Она-то думала, что герцогиня не сможет это сделать без служанок.

Она была еще более удивлена самим телом, когда герцогиня была уже голая. Старая, да. Но если грудь и отвисла, то она вовсе не была высохшей. И ягодицы, аккуратные и пухлые, тоже не были дряхлыми. И вообще почти все – руки, плечи, ноги, животик и мышцы бедер – были тощими, почти подтянутыми. Тело герцогини, при всех признаках возраста, казалось, вибрировало здоровьем. Если бы она была мужчиной, Гретхен знала, то она могла бы найти, что такое тело вполне еще желанно.

Герцогиня поднесла свою одежду к одной из корзин. На мгновение она, казалось, заколебалась. Затем, с кривой улыбкой, пожав плечами, она бросила королевские одежды на лохмотья нищеты. Потом развернулась и прошла к дальней двери, приказав ​​жестом следовать за ней. Нажав на дверь, она вошла в комнату, где пол был покрыт плиткой.

Паники больше не было.

Визги, да, когда герцогиня повернула ручку, и горячая вода начала литься вниз на семью.

Стоны страха, да. Когда герцогиня взяла с полки – мыло? – и начала показывать его использование.

Инквизиция подумает, что мы евреи! Нас сожгут!

Всеобщее замешательство, да. Когда герцогиня настояла на том, чтобы они втирали в волосы какие-то едкие вещества. Это против блох, по-видимому. Так, по крайней мере, поняла Гретхен ее слова.

Но не паника. Гретхен была вынуждена рыкнуть только один раз. Чтобы остановить троих детей, начавших развлекаться, сжимая и пуская друг в друга куски мыла, как ракеты.

Когда странная процедура закончилась, и все они вытирали себя удивительно мягкими тканями ("полотенца", так они назывались), герцогиня подошла к Гретхен. Она быстро своими карими глазами, окинула вверх и вниз тело Гретхен. Гретхен не поняла, зачем. Она еще больше пришла в замешательство, когда герцогиня начала качать головой. Как будто с сожалением, почти печально.

Герцогиня заговорила почти неслышно. Она, казалось, говорила сама с собой, а не с Гретхен. В тоне ее голоса странным образом смешались юмор и беспокойство.

Кое-что Гретхен разобрала.

– … Ну и дела, что же будет – теперь, когда грязь исчезла, она чертовски… – Опять грустное покачивание головой. – Тело настоящий антиквариат…

Герцогиня откинула голову и рассмеялась. Голос стал полухриплым.

– Джеффф… – что-то – офигеет… – что-то – увидит ее!

Веселье исчезло. Грусть осталась. Глаза герцогини, казалось, прожигали отверстия в Гретхен, как будто пытаясь прощупать ее душу. Или, может быть, вообще найти ее.

Гретхен выпрямилась. В существовании своей души она не сомневаюсь. И к черту эту герцогиню, если она думала, что ее там не было!

Судя по всему, герцогиня была удовлетворена. Оттенок беспокойства остался, но грустная ирония губ исчезла. Гретхен ничего не понимала. Беспокойство герцогини явно не было осуждением Гретхен. Скорее осуждением мира, который принудил ее появиться здесь.

Герцогиня снова покачала головой. На этот раз не грустно, а почти сердито. Набор быстрых, ожесточенных фраз.

– Ох уж эти юноши! – так и ломятся вперед! – а поговорить?

Что значит ломятся вперед? пословица?

– С бедной девушкой!

Она вздохнула, повернулась и отошла. Затем, увидев Аннализу, остановилась. Сестра Гретхен, попавшая под этот королевский осмотр, отступила на пару шагов. Неуверенно, она опустила полотенце. Ее тело полностью открылось. Голая правда – без полосок ткани, которыми Гретхен укутывала ее грудь и бедра в течение прошлого года – была очевидной.

Но уже не было Диего-испанца, от которого в основном эта истина укрывалась. Гретхен отослала испанца обратно на родину. Его настоящую родину, где было гораздо жарче, чем в Испании. Диего теперь корчился у ног Сатаны, попираемый железной пятой своего хозяина. Гретхен в этот момент пожелала ему вечной муки.

Теперь только герцогиня могла оценить прелести ее сестры. Откуда герцогиня была родом, где ее родина, Гретхен не имела ни малейшего понятия. Но к родине Диего она не имела никакого отношения, в этом она была совершенно уверена.

Герцогиня пристально смотрела на Аннализу. Повернула голову. Посмотрела на Гретхен. Стрельнула глазами вверх и вниз. И пробормотала.

– … ее сестра в ближайшее время. Созрела!

Она осмотрела все помещение, быстро оценив всех молодых женщин.

– Итого, половина из них такие же.

Ее взгляд упал на новую девушку с фермы. Теперь, когда грязь и засохшая кровь исчезли, а синяки уже не были такими заметными, фигура девушки, совсем не казалось такой уж бесформенной. Но Гретхен, в отличие от герцогини, не тратила времени на изучение тела. Она была гораздо более обеспокоена тем, что у нее в голове. Да. Свет постепенно возвращается в эти глаза. Не так уж его много там, но он есть. Впервые с тех пор, как Гретхен встретила ее, девушке даже удалась застенчивая улыбка. Да!

То ли эта улыбка, то ли еще что-то, но герцогиня, казалось, еще больше заволновалась. Она вскинула руки. Этот жест был сочетанием отчаяния, раздражения, злости, и да, еще с толикой юмора.

Герцогиня прошла к металлическому шкафу у дальней стенки и открыла его. Внутри висел плотно, бок о бок, ряд одежды. Очень тонкой выделки и роскошного вида. Она начала вынимать ее. Халаты.

К изумлению женщин и детей, герцогиня стала раздавать их. Сначала робко, затем с криками удовольствия, они стали надевать новые наряды. Невероятное ощущение такой мягкой ткани, такой легкой и изящной! Они затихли, когда герцогиня стала что-то объяснять. Гретхен переводила, как могла. Новый одежда будет им только на время. Пока не вернут старую одежду и, возможно – тут Гретхен была не совсем уверена – могут дать и новую одежду. Но эти прекрасные одежды некоторое время носить они будут. Пока не появятся другие бедолаги вроде них, которые пройдут через такую же процедуру.

При всей скаредности отчаянно бедных людей, Гретхен и ее семья приняли эту новость достаточно охотно. Они не были кем-то вроде Диего-испанца, в конце концов, который находил удовольствие в чужой беде. Хотя, конечно, свои беды ближе, чем беды других.

Когда они вышли из здания, Джеффф, его друзья, и трое старших мальчиков уже стояли снаружи, ожидая их. Мальчики были одеты в почти такие же одежды. И, как у женщин и детей, их волосы были влажными.

Друзья Джефффа были в своей старой одежде. А Джеффф нет. Он тоже стоял в халате, с мокрыми волосами. Ему, казалось, было неловко и неуютно, особенно когда он увидел вышедшую Гретхен. Он сразу отвел глаза, как только увидел ее.

А Гретхен смотрела и смотрела на него. Ее обычные настороженность и расчетливость стали превращаться в нечто совершенно иное. Во что-то намного мягче и менее расчетливое. Джеффф, как она поняла, сделал то же самое, что и герцогиня. Он подавил страх мальчишек своим примером.

Что-то вспыхнуло вдруг внутри Гретхен. Она была так рада, что это был именно он, а не кто-то из его друзей.

Она подавила улыбку. Ему стало бы неловко, она знала. Застенчивый, смущающийся, неуверенный. Мальчишка. Смущенный своей наготой, конечно. Но гораздо больше его волновала возможная потеря образа лидера.

Теперь она могла изучить его тело более внимательно. Халат закрывал его гораздо меньше, чем пестрая военная одежда. Тело мальчика. Правда, крупного мальчика – под его полнотой скрывались на самом деле крепкие мышцы, поняла она. Но он все еще выглядел по-детски мягко, округло.

Это не смущало ее. Совсем наоборот. Вот в теле Людвига не было ничего детского. Каменно-твердое тело людоеда. Людоеда, хвастающегося своими мужскими формами, с удовольствием оставляющего синяки на теле своей женщины.

Вспышка ярости вернулась. Больше, чем обычно. Она была озадачена своими ощущениями.

Наконец, Джеффф поднял глаза и посмотрел на нее. И офигел. Он видел такую Гретхен впервые. Чистая, аккуратная женщина в халате, а не убийца на поле боя. Его глаза все расширялись и расширялись.

Гретхен взглянула на герцогиню. Та не глядела на нее. Она взглянула на трех товарищей Джефффа. Они тоже не смотрели в ее сторону.

Быстро и решительно она начала было развязывать халат, чтобы распахнуть его. Пусть Джеффф увидит ее тело от горла до щиколоток. Все. Грудь, живот, лобок, бедра. Все. Это ничего не значило для нее, ей не за что было краснеть. Но она тут же вспомнила, как реагировал Людвиг на вид ее нагой плоти. Мгновенно и свирепо.

И что-то остановило ее на полпути. Она пыталась заставить свои пальцы выполнить поставленную задачу. Они отказывались. Это как будто душа в обход мозга командовала ее телом против ее воли.

Зачем? Семья должна быть защищена!

Ответа не последовало, потому что ответ был не нужен.

Через некоторое время она позволила своим пальцам опуститься. Гретхен дала обещание. Молчаливое, правда, но тем не менее, обещание. Она обещала быть его женщиной, а не просто его наложницей. Мальчик совсем не такой человек – это не Людвиг. Она обманула бы его, если бы могла, но тут просто телом не обмануть.

Герцогиня вела их всех обратно к зданию школы. Там будет еда, еда! При всем своем чувстве голода, Гретхен не спешила. Она наклонила голову, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Понежилась на мгновение, в ощущении чистоты и мягкости. Мягкость халата, мягкость тела, чистота сердца. Даже черное покрытие под босыми ногами казалось чистым и мягким.

Гретхен подняла голову и открыла глаза. Она просто улыбнется Джефффу, прежде чем пойдет. Это ее обещание допускает. Просто милая улыбка, только с намеком обещания.

Но когда она взглянула на него, улыбка чуть сама не выскочила наружу. Не бык, фыркающий от вожделения. А ошеломленный молодой бык.

Гретхен победила, она знала это. Он был околдован, она была уверена в этом. Попался. Ни в каких лишних трюках не было необходимости.

Это знание принесло удовлетворение. Местами теплое, местами холодное. Теплое – потому что она не нарушила свое обещание. Холодное – потому что само по себе обещание это тоже расчет.

Такой вот круговорот жизни. Просто Гретхен сделала то, что было необходимо для приюта ее семьи. Приют это хорошо, подумала она. Очень хорошо. Она пока вообще не знала Джефффа. Но одну вещь она уже знала. Этот юноша, дитя по-сути, может дать ей гораздо больше, чем защита, предоставляемая ей Людвигом, этим троллем. Намного-намного больше.

И все же что-то было не так. Пришел какой-то непонятный взрыв чувств. Какое-то странное ощущение. Но это ощущение под контроль можно было не брать. Гретхен узнала его сразу, конечно, и смирилась.

Бесполезно. Она жила с печалью в течение многих лет. Почему сегодня должно быть иначе?

Глава 23

Мелисса Мэйли ела вместе с беженцами, по-прежнему в халате. Она чувствовала себя глупо и неудобно в этом одеянии, обедая в том же кафе, где на протяжении многих лет, она употребила тысячи блюд с тысячами студентов. Но одетая как полагается! Эд Пьяцца принес чистую одежду для нее, но Мелисса отказалась переодеваться. Не до того, сказала она, надо еще урегулировать все вопросы с беженцами до ночи, а там и время для заседания комиссии. То же самое упрямство, которое когда-то заставляло молодого бостонского интеллектуала делиться обедом с пострадавшими от расовой дискриминации чернокожими, стало причиной того, чтобы сесть за еду в халате с немецкими беженцами. И неважно, что ногти босых ног были окрашены.

Она хотела также проследить за недопустимостью переедания полуголодными беженцами, что могло быть опасным для них. Но в этом не было никакой необходимости. Гретхен также понимала это, наблюдая за всеми, словно ястреб.

Гретхен держала продовольственную дисциплину железной рукой. Мелисса поморщилась несколько раз, наблюдая методы поддержания дисциплины Гретхен. Она была против телесных наказаний всю свою жизнь. Но протестовать не стала.

Мелисса Мэйли переживала своеобразную переоценку своего внутреннего мира. Ее ум был в смятении, хотя она невозмутимо ела еду.

Она по-прежнему не одобряла телесных наказаний. Но Мелисса Мэйли далеко не дура, и может оценить реальность, столкнувшись с ней. Ее глазам было больно, но она не будет закрывать их.

Гретхен, а не она, видела, как люди едят траву, чтобы остаться в живых. Гретхен, а не она, видела, как те же самые люди обжираются, когда неожиданно появляется много еды. А потом видела их умирающими от переедания, корчась в агонии. Она смотрела, как Гретхен вразумляет еще одного ребенка, засовывающего еду в рот обеими руками, заставляя его сидеть с руками на коленях в течение трех минут, прежде чем он повторит процесс. Она вздрогнула – личико ребенка будет в синяках завтра, и он горько плакал – но она не протестовала. Гретхен удерживала этого мальчик живым в том кошмарном мире, в котором Мелиссу Мэйли забили бы, как курицу. А ведь мальчик даже не ее. Ребенок Гретхен сидел у нее на коленях и счастливо сосал грудь. Ее собственный ребенок, ублюдок насильника. Или еще кого-нибудь, кто знает? Никто. Очередной благородный или не очень мерзавец, исчезнувший в облаке пыли под копытами конницы, "осчастлививший" мимоходом обитательницу обоза с грязными ногами.

Мелисса вздрогнула, увидев взгляды, которыми то и дело обменивались Гретхен и Джеффф, сидящий на другом конце стола. Взгляды были скромными, на вид. И вместе с тем достаточно откровенными. Джеффф был хорошо воспитанный американский мальчик. И смотреть, как он искоса бросает взгляды на, по-сути, обозную шлюху, было страшно. Молодая женщина в халате, достаточно взрослая, уверенная в себе. Кормящая грудью ребенка и руководящая одновременно остальной семьей. Стреляющая глазами – нежными, блестящими, обещающими – в мальчика двумя годами моложе. Мелисса чуть не рассмеялась. Вот же чертовка!

Итог предопределен. Учитывая то, что в настоящее время, Джеффф был просто огромной массой бушующих гормонов. Сжигаемый желанием. Воспользуется ли он предложением? Ха!

Мелисса внезапно представила себя, стоящей на пляже, по щиколотку в морской воде. Королева Мелисса – властная недотрога, всегда готовая дать отпор.

Мелисса была против сексуальных домогательств. Она была категорически настроена против мужчин, использующих слабую позицию женщин в обществе, чтобы удовлетворить свою похоть. Была.

И она оставалась такой по-прежнему. Но сейчас ее охватило отчаяние. Мир, в котором она нынче оказалась, был настолько далек от того, который она знала, что ответов на многие вопросы не было. Как она могла теперь судить? Как она могла укорять? И, самое главное, что она теперь может посоветовать?

Мальчик, получивший тумаков от Гретхен, уже не плакал. Напротив, он улыбался. Глядя на Гретхен, желая поймать ее взгляд. Совершенно не обращая внимания на синяк, уже формировавшийся на его щеке. Мелисса поняла, что введенные Гретхен временные ограничения, закончились. Гретхен, как будто руководствуясь внутренним чувством времени, встретила его взгляд, одобряюще улыбнулась и кивнула. Мальчик сунул горсть еды в рот. Потянулся к другому, остановился и осторожно посмотрел на Гретхен. Ясное дело, она наблюдает за ним. Нахмурившись.

Ангелы никогда не спят. Мальчик вздохнул и положил руки на колени. Ангел улыбнулся. Его глаза переместились на другого ребенка, затем на одну из женщин – совсем изможденную по сравнению с ней – а потом, многозначительно, на американского мальчика на другом конце стола. Обещание в этих глазах было далеко не ангельским.

Глаза двинулись дальше. Смотрели, наблюдали. Укрывали, защищали. Стальные глаза, выкованные в таких горнах, о которых Мелисса не имела ни малейшего представления. Такой тип ангела мог существовать только в таком мире.

Мелисса была как будто в столбняке. В душевых, она твердо решила поговорить с Джефффом. Предупредить его в недвусмысленных выражениях! Запретить ему общаться с ней…

Запретить? Почему? На каком основании?

Ответ укусил ее ядовитой змеей или скорпионом. Лечение тут стало бы вреднее, чем болезнь. Благие намерения обрушатся, реальность будет совсем другой. Запретить американским мальчикам совокупляться с немецкими девушками – которые будут просто бросаться на них, чтобы выжить – и вы сделаете первый шаг на пути к кастовому обществу. Совокупление же случится в любом случае. Украдкой, в темноте. На черной лестнице, в закутках. Между благородными американцами и немецким быдлом. Шлюхи шлюхами и останутся.

Все это Майк – и она – должны предотвратить.

Так что же делать? Есть ли свет в этой тьме?

Внезапно, Мелисса перестала есть. Мысли о телесных наказаний и сексуальных домогательствах были изгнаны в сторону волной тошноты. Она закрыла глаза, пытаясь контролировать себя.

Тошнота была не от еды. Та была обычной высококачественной едой школьной столовой, которую она ела бесчисленное количество раз. Питательной, вкусной.

Тошнота была вызвана накатившимся ужасом. Ужасом, вдруг снова всплывшим из памяти.

На время она забыла о нем. Занятая уговариванием женщин и их детей придерживаться азов санитарии во время еды. Тупо беспокоясь о том, как справиться с ситуацией, складывающейся между Гретхен и Джефффом. Ими сегодня; со всеми другими девушками, она знала, в течение недели – с другими американскими парнями с оружим, которые могут защитить их – все это держало ее ум занятым. Привычка школьного учителя, выкованная на протяжении десятилетий – поддержание приличия и дисциплины – крепко въелась в нее.

Но теперь недавнее снова перед глазами. Память напомнила. Напомнила трех мальчиков, которым было не более, чем четырнадцать лет, сидящих на корточках у ее ног, как зверьки – с пустыми глазами, и онемевшими лицами. В то время как их матери, сестры и тети вопили, завывая, как баньши. Все они, за исключением Гретхен, были совершенно уверены, абсолютно уверены!..

Что Мелисса Мэйли пришла, чтобы убить их.

Она почувствовала, что ее вот-вот вырвет.

Только не здесь! Они подумают, что еда отравлена.

Стремительно, она вскочила и быстро зашагала прочь от стола. Она отмахнулась от обеспокоенного взгляда Джефффа. Пусть думает, что мне нужно срочно что-то сделать, вот и все. Джеффф, она знала, успокоит других. На него можно было положиться. Хороший мальчик.

Выскочив из кафетерия она повернула налево и проскочила через большие двери, ведущие на другую сторону здания. Мелисса почти бежала. Она не могла больше сдерживаться и была полна решимости оказаться подальше от поля зрения беженцев. Ночь уже почти наступила, но слегка фиолетовое небо еще позволяло разглядеть площадь.

Она повернула направо, подальше от окон кафетерия. Здесь, в полутьме, она ускорилась. Ее босые ноги гулко шлепали по дорожке, по которой она часто шла в школу.

Она не могла сделать это в кустах возле технического центра. Там могли заметить.

А здесь уже достаточно далеко.

Она сошла с дорожки и упала на колени. Несчастная еда из кафе вылетела на невинную траву. Вместе с ней из нее ушли убийства, изнасилования, пытки. Все жестокости, о которых она знала, теперь покрыли землю. Ужасы прошли, тоска осталась. Едкий запах вытравленного был таким зловонным, таким гадким, что ему трудно было подобрать название.

К этому времени, внутренний мир Мелиссы Мэйли полностью изменился.

Она откинулась назад и глубоко вздохнула. Чистый воздух наполнил ее легкие. Она яростно начала исследовать свой разум.

Это по-прежнему я, поняла она с облегчением.

Другая. Но все-таки я.

Майк и Ребекка нашли ее спустя несколько минут. Они, как обычно, приехали на заседании комитета. Необычным было то, что они шли рука об руку. Вид этих нежных соприкосновений помог Мелиссе выйти из отчаяния.

Майк встал на колени рядом с ней.

– Вы в порядке?

Он посмотрел на остатки пищи, блестящие в свете восходящей луны.

Мелисса кивнула.

– Я в порядке.

И понимая абсурдность такого заявления, она жестко усмехнулась.

– Физически, по крайней мере.

Ее глаза наполнились слезами.

– О, Боже, Майк, они думали, что я собираюсь приказать их убить.

Мгновением спустя, когда он прижал к себе ее голову, она начала рассказывать. Ребекка опустилась на колени рядом с ней, прислушиваясь.

Когда Мелисса закончила, она сделала еще один глубокий вдох.

– Вы знаете, я теперь как будто в каком-то другом мире. Мысленно, я имею в виду. Никогда не думала, что со мной такое будет.

Она сжала челюсти. Следующую фразу она выдавила со сжатыми зубами.

– Я чувствую сейчас, что я бы каждого человека в этой армии – обеих армиях – выстроила у стены и расстреляла. Прямо сейчас.

Майк улыбнулся и погладил ее волосы.

– Успокойтесь, леди. Это говорит ваш юный радикализм, а не вы.

Мелисса попыталась удержаться от смеха. Не смогла, а потом поняла, что и не хочет. Юмор очищает.

– О Боже, неужели это правда? – спросила она. – Ничего нет хуже, чем самодовольный новообращенный адепт.

Майк тоже улыбался.

– Господь спасет нас!

Улыбка исчезла. Он покачал головой.

– Мелисса, я только что разговаривал с Джеймсом. Он провел последние два часа, обследуя пленных. Шотландцы отвели захваченных протестантских наемников в Баденбург. А католиков мы разместили под охраной на ярмарочной площади.

Он нахмурился.

– И знаете, что он сказал мне,? Он сказал, что эти люди напомнили ему тех жестоких детей и молодых зверят, с которыми он рос. Он же выходец из гетто, Мелисса. Вы этого не поймете. Человек с жизненным опытом Джеймса понимает все намного лучше, чем мы все, про таких людей. Поставьте любого в такие обстоятельства – жестокие обстоятельства – и вы получите тот же результат. Некоторые из них являются настоящими чудовищами, с которыми бесполезно разговаривать. А остальные? Большинство из них?

Он пожал плечами.

– Обычные люди, вот и все. Затраханные в затраханном мире.

Она хихикнула. Окружающие всегда были осторожны, удерживаясь от использования ненормативной лексики в ее присутствии. Учителя! Из Бостона! Как освежающе было услышать это. Правда была в том, что при всей своей чопорности – и строгом внешнем виде – Мелисса Мэйли была далеко не ханжа.

Упоминание о Джеймсе увело ее мысли в сторону, на мгновение. Она посмотрела в темноту, вспомнив его лицо. А теперь впервые поняла, что сразу, как встретила его, она влюбилась в это лицо.

Безумно. Эти грубые, жесткие, черты лица, возможно, показались бы ей отталкивающими у другого человека. Но интеллект и юмор Джеймса покорили ее, это был настоящий мужчина.

Эти мысли, должно быть, выплыли на поверхность, прежде чем она спохватилась.

– Джеймс, – пробормотала она. Вырвавшийся звук был многозначительным.

Она не заметила быстрый, наполовину удивленный взгляд, которым обменялись Майк и Ребекка. Ребекка откашлялась.

– Очень привлекательный мужчина, – тихо сказала она.

– Вдовец, – добавил Майк.

Мелисса фыркнула.

– Майкл Стирнс, вы как-то нелепо выглядите в качестве свахи для своего бывшего учителя.

Майк улыбнулся.

– Да уж, – признался он. – Ну и что? Джеймс Николс – не худший выбор, миссис Мэйли.

– Худший у меня уже был, – сказала Мелисса. – Мои чертовы мужья…

Она покачала головой с сожалением. Второй брак Мелиссы не удался – быстро и катастрофически, впрочем как и первый. А с романтическими воздыхателями она иногда, очень редко, еще встречалась. Обычно подальше от города. В группе других учителей на конвенциях профсоюза. Далеко, случайно, безопасно. Ей было пятьдесят семь лет, и все это было уже в прошлом. Она была поражена. Так давно? Пять лет?

Старые, знакомые, полузабытые ощущения стали возвращаться. Очень напористо. Мелисса даже не пыталась остановить затянувшуюся улыбку на своем лице. Нисколько.

Бог с ней. Кто знает? В конце-концов, я не такой уж высохший чернослив.

Ее настроение стало быстро подниматься, новые мысли окончательно вытеснили недавний ужас.

– Там посмотрим, – прошептала она. И сказала, посмеиваясь: – Я заметила, что вы двое, кажется, перестали танцевать на расстоянии.

Ребекка, кажется, слегка покраснела. Трудно было определить в полумраке на ее смуглом лице. Но когда она заговорила, ее голос был ровным.

– Да, у нас есть отношения. – Она замялась. – Я надеюсь, что мой отец…

– Я бы не беспокоилась об этом, – прервала ее Мелисса. Опираясь на плечо Майка, она встала на ноги.

– Лично я рада. И я не думаю, что Бальтазар будет чувствовать себя иначе.

Майк и Ребекка тоже поднялись с травы. Медленно, все трое, направились к школьному входу. Прежде, чем они дошли до него, Мелисса вдруг свернула к стоянке. Ей захотелось увидеть что-то яркое и чистое. Луна для этого была в самый раз. Майк и Ребекка последовали за ней.

– Какое странное ощущение, – сказала она, оглянувшись. – Как будто мы опять в Огненном Кольце.

Ее глаза упали на окна кафетерия. За ними, она могла видеть Гретхен и ее семью. Они поели и теперь смотрели на флуоресцентные лампы на потолке. Не отрывая глаз. Все они встали, чтобы поближе рассмотреть эти новые чудеса.

Все, кроме Гретхен. Она возвышалась выше любого из них, но она не смотрела на огни ламп. Она смотрела на Джефффа и улыбалась.

– Страсть витает вокруг нас, – пробормотала Мелисса. Она снова заглянула внутрь себя. Ярости почти не осталось, и она сразу нашла то, что искала.

Снова пришла уверенность, а с ней возникло и четкое понимание. Она знала, что делать теперь. Мелисса Мэйли была учителем, а не палачом. Созидать, руководить. Человек, открывающий путь, а не цензор, закрывающий дверь.

Она вытянула руки. Стройные, с длинными пальцами. Элегантные руки, несмотря на то, что ногти были коротко подстрижены.

– Как вы думаете, Майк? Вот эта моя правая рука подходит, чтобы держать меч возмездия? Осуществлять закон? Запрещать то, запрещать, это?

Майк фыркнул.

– Вот уж вряд ли. – Он сделал глубокий вдох. – Почему бы вам не оставить, все это мне, Мелисса? Как у бывшего профессионального боксера, у меня есть одно преимущество – я знаю, как и когда нанести удар и как уйти от него. – Он посмотрел на ее аристократические руки – А вы нет.

Она опустила руки.

– Я пришла к такому же выводу.

Слова были определенным итогом. Она взяла Майка и Ребекку за руки и повела их к двери.

– Мудрость начинается с осознания своих ограничений. Я знаю свои. Я знаю, что я могу сделать и что не могу.

Майк внезапно остановился. Мелисса посмотрела на него, затем – вслед за его глазами.

Гретхен было хорошо видно через окно. Она ругала одного из детей, грозя пальцем. Судя по всему, мальчик начал карабкаться на одному из стендов кафетерия для того, чтобы получше разглядеть освещение. Стремительность, с которой он спустился вниз, была совершенно забавной. Так повинуются богине.

Она и выглядела, как богиня. Тевтонская богиня, подумала Мелисса. Еще этот халат, будь он проклят. Роскошные белокурые волосы. Ослепительная блондинка. Длинные локоны, обрамлявшие лицо, усиливали красоту неимоверно. Грозивший палец на стройной, но мощной руке, крепившейся к такому же стройному и мощному плечу. Все в ней было гармонично. Ее грудь, достаточно большая и ясно видная под тонким халатом, выглядела каменной. Мелисса, вспоминая обнаженное тело Гретхен, знала, что и все остальное соответствует этому.

– Кто это? – спросила Ребекка. – Ее глаза расширились. – Та самая женщина?

Мелисса кивнула.

– Да, это она. Вы уже слышали эту историю, как я понимаю?

Ребекка кивнула.

– Майкл рассказал мне. Женщина, которая спрятала своих сестер в выгребную яму, а потом гордо стояла, ожидая нападения. – Она вздрогнула. – Я с трудом могу представить себе такую ​​смелость.

Майк еще смотрел на Гретхен через окно, прежде чем добавить: – Господи, настоящая валькирия.

Мелисса покачала головой.

– Нет, Майк. Вы не правы. – Она нахмурилась. – Валькирии! – Слово прозвучало почти как проклятие. – Оставьте это болезненному воображению Рихарда Вагнера, воспевшему валькирию.

Она снова взяла их за руку и повела к двери.

– Валькирия – это просто стервятник. Поклоняющийся смерти. Конструкт из убитых тел. Чем тут можно гордиться?

Она резко остановилась, притормозив и их. Ее палец указал на Гретхен.

– Это молодая женщина совсем другая, она по-настоящему достойная и храбрая и заслуживает уважения. Это женщина, олицетворяющая жизнь.

Она вздохнула.

– Я знаю, что я могу сделать, и что не могу. Я знаю, что нам нужно, и то, что я могу дать для этого. Я могу помочь. Я могу научить. Я могу руководить, надеюсь. Но я не могу сделать того, что сделала она. – И слегка пожала стройными плечами. – Даже если бы я не была слишком стара, я все равно не смогла бы этого сделать. Я не из этого мира, и даже если я бы я была из него…

Она повернула голову, глядя на север. Там, за холмами, осталось поле боя. Ее следующие слова были произнесены шепотом.

– Я никогда не была слишком мужественной или смелой. Я не трусиха, но у меня бы ничего не получилось. Я бы погибла, не сумев спасти никого другого.

Мелисса улыбнулась. Это была улыбка твердой удовлетворенности – улыбка человека, находящегося в мире с самим собой.

– Так что этот наш новый мир не по зубам радикалу шестидесятых. За исключением, может быть, в качестве историка-консультанта. Мы вернулись к истокам, когда вся наша борьба только начиналась. Подпольная борьба за равенство. Два века до Сенека-Фоллз[2], первой конвенции за равноправие женщин.

Ее улыбка стала грустной.

– Мелисса Мэйли знает, как должно быть, но она не тот человек, который может этого добиться. На самом деле, нам нужна новая Гарриет Табмен[3].

Она взглянула на женщину в окне.

– И, возможно, я ее нашла.

Гретхен снова смотрела на Джефффа. Он больше не избегал этих взглядов. О, нет. Он смотрел на нее, как агнец, готовый к закланию.

– И первое, что нужно сделать, это остановить ее от продажи себя другому солдату, чтобы сохранить своих детей живыми. Нельзя начинать свою новую жизнь в качестве обозной шлюхи. Заново.

Теперь Мелисса шла к двери. Ее босые ноги шлепали по тротуару, как сапоги.

Майк усмехнулся.

– Интересно посмотреть, как это у вас получится.

– Что за Сенека-Фоллз? – спросил Ребекка. – И кто такая Гарриет Табмен?

К тому времени, как они подошли к двери, Мелисса начала свои объяснения. Она только успела лишь вкратце осветить тему, до начала совещания. Но ее слов было достаточно, чтобы Майк и Ребекка вникли в суть. И этого хватило. Политические умы понимали трудности, с которыми им придется столкнуться, но заложить зародыш будущего стоило попытаться.

Когда они пришли, Мелисса Мэйли уже полностью отошла от того ужаса, ставшего причиной тошноты и последующей рвоты. Из этой тошноты в ее душе вызрела надежда – и теперь предстояло заронить надежду в души тысяч других.

Инквизиция, конечно, считает по-другому. Как и множество баронов, епископов, и прочих охотников на ведьм в Европе.

Глава 24

Выводы Мелиссы относительно Гретхен были, конечно, спорными. В конце концов, сама она решила в эту затруднительную проблему не вмешиваться. Пусть решают другие.

Такое частичное решение одной конкретной проблемы влечет порой неожиданные последствия. И, как это часто бывает, такое полурешение открыло дверь для многих других проблем. Не напрямую, не сразу. Но свою роль сыграло. Такую же роль, как хорошие педагоги – а уж она-то точно к ним относилась – всегда играют в обществе. Такую же роль, но по-другому, играют и родители. Родители, дяди, тети, бабушки и дедушки, не чающие души во внуках. Или незнакомый парень в очереди за содовой, начавший вдруг излагать, каким должен быть настоящий пацан.

Хорошие мальчики, как и плохие, не возникают на пустом месте. Процесс становления личности не является совершенным и сбивается то и дело. Если выразить это графиком формулы на языке математики, то такой график часто ведет себя совершенно неожиданно, со всплесками вверх и вниз.

Название формулы для Джефффа Хиггинса было – Грантвилль, Западная Вирджиния. И этим было все сказано.

Теперь представьте себе самого юношу. Сидящего в одиночестве за столом столовой и глядящего в окно. Там уже ничего не было видно. Обычная ночь в обычной сельской местности.

Все ушли. Мелисса открыла Гретхен и ее семье школьный классе, которые все в настоящее время временно были заняты как минимум четвертью беженцев. Пол был покрыт матрасами и одеялами, собранными жителями города. Она показала Гретхен, как работают туалеты недалеко от них, а затем поспешила на заседание совета.

Друзья Джефффа тоже ушли. Недалеко – не дальше, чем на несколько ярдов. Они зашли в библиотеку школы. Библиотека, как и многое другое в школе, была открыта двадцать четыре часа в сутки. Такой ценная структура могла потребоваться в любое время. Они сидели там вместе, сгорбившись над книгами, изучая учебники немецкого языка. То и дело заглядывая в школьные германо-английские словари.

При других обстоятельствах, Джеффф был бы там, с ними. Но сегодня он был занят гораздо более насущной проблемой. Самой германкой, не ее языком. Ему предстояло принять решение, и быстро. Гретхен, конечно, может немного подождать его решения. Но долго ждать не будет. У нее есть, о ком заботиться, и это для нее главное. Такая роскошь, как ожидание, не для нее. Так, по крайней мере, ему казалось. По правде говоря, она вступила в такой мир, в котором старые методы поведения не были необходимыми, но Джеффф знал, что она сейчас в это не поверит. Еще нет. Не скоро.

Джеффф Хиггинс был далеко не дурак. Опыта уверенного общения с противоположным полом у него практически не было, но наивностью он не страдал. Ну, в известной степени.

Как и у всех мальчиков-подростков, у него были свои увлечения. Игра в "Подземелья и Драконы", другие военные игры, компьютерные игры, книги, мотоспорт. Но все, что было связано с женским полом – происходило, в основном, в его уме. У него было богатое воображение. Настолько, что оно иногда казалось реальностью.

Но он легко отделял правду от вымысла. При всех своих фантазиях о Гретхен, которые бушевали в его насыщенной гормонами крови, с тех пор, как он впервые встретил ее сегодня – он понимал реальность.

Джеффф не был девственником. Два его кратких опыта в этой области дали ему понять, что неотразимым он не был. Он прекрасно знал, что красивая молодая женщина не бросится ему в объятия в одно мгновение. Несмотря ни на что. Правда, здесь его фантазии дали себе волю – ведь он встретил ее в довольно драматических обстоятельствах. Спас ее, практически в одиночку, от пресловутой "судьбы хуже, чем смерть". Классический пример из сказок!

Но он знал, что Гретхен другая. Ну, не слабая, по крайней мере. Для нее, такая судьба была не хуже, чем смерть. Она уже прошла через это и выжила. И сохранила живой свою семью. Джеффф думал, что она искренне благодарна ему за то, что он сделал. Но он также понимал, что женщина, которая при нем хладнокровно убила раненого, чтобы защитить свою сестру – ее жизнь, а не ее "добродетель", которую она не считала важной – вряд ли с восторгом бросится в объятия другого бравого солдата.

Он задержался на этом в своих размышлениях. Да, она считает его храбрым. А скорее всего, даже героем. Он удовлетворенно вздохнул.

Гордясь собой, однако, а не тем, что Гретхен думает о нем. Ему было хорошо известно, что мужество всегда было в нем. Очень хорошо. Мужество, в этом новом мире, гораздо нужнее, чем в старом, и оно у него было.

Но он знал, без подробностей, конечно, что человек, который ранее "обладал" ей, был также храбр, несмотря на прочие черты характера. Джеффф не был одним из тех глупых сентименталистов, кто думает, что мужество – это монополия добродетельных. Как и многие мальчики его возраста, он был страстным поклонником военной истории. Всеми осуждаемые "эсэсовцы" были почти беспрецедентным явлением жестокости в современной истории. Тем не менее, ни один человек в здравом уме, никогда бы не назвал их трусами. Если честно.

Гретхен же было плевать на храбрость на поле боя. Он знал это точно. Она не была девой из сказок, падающей в обморок в руки ее спасителя. Она была тем, что многие люди называют обозной шлюхой, которая делала все возможное, чтобы сохранить себя и свою семью в живых. И он знал, что она делает это до сих пор. Его фантазии могут бушевать и клокотать при каждом проблеске ее сверкающих глаз, дарящих ему обещание. Его гормоны могут кипеть, как Ниагара, зная, что ее сочное тело в его распоряжении. Но все это было ложью.

Джеффф знал правду. Вид ее открытой груди будоражил его воображение, конечно. Но грудь была правдой жизни. Как и ребенок, сосущий ее. Ублюдок обозной шлюхи, ради которого она будет торговать своим телом. С таким же ощущение, как она убила человека, ради своей сестры.

Он столкнулся с правдой жизни вплотную, и принял решение. В его душе воцарился мир.

Он был удивлен быстротой принятия решение. Удивлен, но доволен.

По сути, и колебаний-то не было, понял он. Просто осознание факта, не требующего разъяснений. И никаких умствований. Он был совершенно уверен, что все, кого он знал, стали бы рассусоливать на эту тему многие часы.

Ему это было не нужно. Решение было единственно правильным в этих обстоятельствах. Другие могут думать и говорить, что хотят. А он тот, кто он есть. Сам того не зная, Джеффф руководствовался древним девизом. Делай что должно. И будь, что будет.

Он сделал выбор и не дрогнул в первом бою своей молодой жизни, и смерть не сжала его своими всепожирающими крыльями.

Джеффф Хиггинс сам выбирает свою дорогу в жизни.

Приняв решение, он взялся за его осуществление. Это будет трудно, но ничего невозможного нет. Сверхусилия не понадобятся. Ему помогут. Он знал это точно. Гретхен и поможет.

Он встал и пошел в библиотеку. По нахоженному пути. Его большие ступни громко и неромантично хлюпали по коридору. Впрочем, ничего романтического не было и в остальных частях его грузного, неуклюжего тела. Никто никогда не перепутает Джефффа Хиггинса с идеальным военным паркетным шаркуном.

Когда он заявился к своим друзьям, то сразу же попросил словарь. И получил его. В их глазах светился вопрос, но он не стал давать никаких объяснений. Они не стали цепляться к нему, за что он был благодарен. Еще будет время для их насмешек.

Со словарем в руке он шел по длинному коридору к комнате, где Гретхен и ее семья готовились ко сну. У двери он поднял руку. И поколебался секунду, прежде, чем постучал. Осторожно – чтобы не разбудить тех, кто спит – но твердо.

Он был рад, когда Гретхен сама открыла дверь. Еще большее облегчение он испытал, когда увидел, что в комнате за ее плечами было тихо и темно. Все, должно быть, уже спали. Что было неудивительно, конечно, учитывая все, что испытали эти люди за прошедший день. И все же это было хорошо. Он боялся, что придется подождать, пока Гретхен закончит возиться с ними. Ожидание было бы невыносимым.

Взглянув на ее лицо, он подумал, что видимо, разбудил Гретхен. Но даже если так, выглядела она свежо. Глаза и губы снова блестели обещанием.

Следуя его жесту, она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Джеффф посмотрел вправо-влево по коридору, прежде чем решил, что и здесь вполне неплохо.

Он сел на пол, вытянув ноги. Гретхен точно так же расположилась напротив него. Увидев из-под халата ее длинные обнаженные ноги – он знал, что она это сделала сознательно – Джеффф сразу поплыл. Страсть, бушующая в нем, казалась сейчас сорвет ему крышу.

Но нет. Он сделал глубокий вдох, неловко улыбнулся и открыл словарь. Переходя от одной страницы к другой, он начал излагать свой план.

Когда она поняла, что он хочет, Гретхен чуть не задохнулась. Ее глаза, испуганные от прозвучавших слов, так и сверлили его. Ее рот раскрылся, готовя отказ. Она замотала головой.

Джеффф, увидев ее реакцию, расплылся от уха до уха. Он улыбался, как херувим.

– Да, – сказал он. – Именно так.

Она смотрела на словарь. Казалось, ее парализовало. Джеффф, оттолкнувшись от пола, встал на колени и взял ее голову в свои руки. И уткнулся ей в глаза. Светло-зеленые в светло-карие.

– Да, именно так, – повторил он. – Ja, ich muss.

Потом Гретхен начала кивать головой. И все кивала и кивала. Затем она начала вдруг дрожать, у нее потекли слезы, и она обняла Джефффа так сильно, что он начал опасаться за свои ребра. Да черт с ними, с ребрами, подумал он. От наступившего облегчения он и так едва мог вздохнуть.

Объятия ничего не значили для него в данный момент. Все это будет позже, не сейчас. Самый первый ее кивок принес радость в его сердце. Он был готов к любому исходу, но сейчас его сердце пело, зная, что она будет с ним.

Ее первая реакция была инстинктивной. Это мгновенное отрицание, почти бездумное покачивание головой. Ты не должен этого делать!

– А я сделаю, – шепнул он ей прямо в волосы, прижимая ее. – Ja, ich muss.

Он почувствовал теперь, как годы ужаса заставляют это сильное тело в его руках дрожать, как осиновый лист. Ужас, который она так жестко обуздывала в себе так долго, что теперь, когда он, наконец, ушел, она оказалась не готова к этому. При всей нежности момента, Джефффу хотел сжать ее еще сильнее, просто чтобы скорей успокоить ее. Все кончилось. Все кончилось. Обещаю.

Одновременные неверие и надежда на ее лице.

Но для него все уже было ясно – у него появился стержень, который будет поддерживать его в трудные годы впереди. Легко не будет. Он прекрасно понимал это, несмотря на юный возраст. Но по крайней мере, он может теперь как защищать ее, так и доверять ей. Женщина, которой ничего не светило в жизни вообще до сих пор, которая опиралась только на свое мужество, теперь станет его спутницей в жизни.

Да, он в ловушке, попал в сеть, его поймали. Но не обманули. Ягненок готов был к закланию. Но кто мог знать, что даже не увидев жертвенный нож, он добровольно пойдет к алтарю. К другому алтарю, не жертвенному.

Глава 25

Эд Пьяцца подчеркнул последнее слово на доске, по привычке старого учителя, и подошел к столу.

– Вот так вот, – сказал он. – Таков итог. Десять тысяч трудоспособных человек. Готовых работать. Вполне достаточное количество и даже больше.

Он сцепил руки и положил их на стол.

– Среди них крепкие старики и достаточно взрослые дети. У нас несколько тысяч рабочих мест, которые не требуют особо тяжкого труда. Но много и других. Особенно в сельском хозяйстве и строительстве.

Майк откинулся на спинку стула и сложил руки за голову. Он изучал цифры на доске в течение нескольких секунд, прежде чем заговорить.

– И если мы не задействуем их?

Квентин Андервуд пожал плечами. Менеджер шахты был частью команды, которая во главе с Пьяццей, разработала план производства.

– Тогда мы должны перепланировать все в другую сторону, Майк. В сторону уменьшения.

– Выселение людей, другими словами, – сказал Майк. – Выпихнуть лишние рты обратно в пекло.

В его словах не прозвучала никакой интонации, лишь сухая констатация фактов.

Квентин и Эд и заерзали. Так же, как и Вилли Рэй Хадсон и Нат Дэвис, двое других членов команды планирования.

Нат откашлялся.

– Ну, я не стал бы выражать это такими словами.

– Кончай, Нат, – проворчал Квентин. – Майк просто сказал напрямоту то, о чем мы все думаем. – Он напряженно выпрямился. – Мне нравится это не больше, чем тебе, Майк. Но все так и обстоит. Это, конечно, просто прикидка, но, черт возьми, достаточно точная. Нам нужно десять тысяч рабочих для создания инфраструктуры, которая позволит всем людям на нашей территории выжить в течение зимы. Пищевая промышленность и строительство жилья – вот основные задачи. Даже если мы впишемся в наш график, зима нам еще преподнесет свои сучьи проблемы. Простите за выражение.

Майк оторвал руки от головы и отмахнулся.

– Я никого не критикую, – сказал он мягко. – Я просто хочу все уточнить. – Он поджал губы. – Входит ли сюда рабочая сила в Баденбурге?

Пьяцца покачал головой.

– Баденбург нами вообще не учитывался, Майк. Мы учли теперешнее население города, и прикинули количество беженцев в нашем районе. Последнее постоянно меняется. Все церкви уже забиты до отказа. Как и общественный центр рядом с выставочным комплексом.

Дрисон, мэр города, встревожился.

– Так быстро? А что тогда с нашей программой санитарии?

– С этим сущий кошмар, – прямо ответил Феррара. Учитель естественных наук наклонился вперед. – Который, впрочем, царил и раньше, даже без наших новеньких. Пленных и людей из обоза.

Дрисон, казалось, сейчас взорвется. Билл Портер успел охладить его.

– Расслабьтесь, Генри! Центр приема беженцев на электростанции будет запущен уже к вечеру, в восемнадцать часов. Мы подключили его к системе канализации, возможности которой намного больше городской. Мы можем легко можем прогонять сотни людей в час через него.

Мелисса фыркнула.

– А как вы собираетесь прогонять их через него, Билл? Как скот? Ведь вы заметили, что я недавно была в халате, не так ли? Как вы думаете, я часто появляюсь в нем на публике?

Портер покраснел под пронзительным взглядом, заставлявшим утихать подростков на протяжении многих лет. Почти сразу взгляд Мелиссы смягчился.

– Люди, как я только что узнала по своему горькому опыту – все эти прибывающие люди – настолько морально травмированы, что когда я повела их сегодня в душ, они решили, что я лично собралась их убивать. Даже сейчас я…

Она замолчала, вздрогнув.

Майк снова оторвал руки от головы и положил их на стол, ладонями вниз. Жест был решительным и властным.

– Тогда так. Я уже думал об этом, и вот что решил. Нам нужно задействовать солдат. Пленных, я имею в виду. Другого выхода нет.

Эд поднял голову.

– Задействовать, как?

– В качестве рабочей силы. Там более тысячи трудоспособных мужчин. Когда раненых подлечат – кого возможно – добавится где-то еще пара сотен. Начнем с них. Пропустим их через санитарию на электростанции, как только она там заработает.

Протесты посыпались незамедлительно.

– Это принудительный труд! – яростно возразила Мелисса.

– А как вы собираетесь самих их пропустить через душ? – воскликнул Андервуд.

– А если они взбунтуются? – спросил Феррара.

Майк нахмурился.

– Мелисса, дайте же мне договорить! Я состою в профсоюзе всю жизнь, так что не надо мне лекций о принудительном труде. Эти ребята – не угнетаемые работяги. Они военнопленные, захваченные после ничем не спровоцированного нападения на нас. Я не предлагаю замордовать их работой до смерти, упаси Боже. Но они будут работать.

Он повернулся к Андервуду, все еще хмурясь.

– Как? Просто. Принимайте душ или пулю. Режьте волосы или мы разрежем ваши кишки. Как, годится для мотивации?

Мелисса начала кричать, но Майк хлопнул рукой по столу. Хлопок был громким, как выстрел.

– Мелисса – хватит! – Его тон был почти свирепым. – Это не слабые, морально и физически покалеченные женщины и дети, черт побери. Это те, кто их калечил! Честно говоря, мне плевать, если они все передохнут от страха. Они пройдут через дезинфекцию, и они будут работать.

Угрюмый взгляд перешел на Феррару.

– Что там насчет бунта?

Феррара улыбнулся.

– А, уже неважно. Я почему-то думаю, что его не будет.

Рот Мелиссы был все еще открытым, она не собиралась сдаваться. Ее глаза превратились в щели, плечи напряглись. Как она раньше гоняла хулиганов! Южные шерифы и полицейские вздрагивали при виде нее, как и наглые подвыпившие компании. Если Майк Стирнс считает, что он может меня запугать…!

Она надула щеки. Сейчас она выглядела стройной, элегантной, утонченной хищницей. И тут же моментально выпустила воздух изо рта.

– Хорошо, – сказала она.

Майк посмотрел на нее с подозрением.

– И что? С каких это пор вы стали сдаваться так быстро? Я ждал, что вы тут же организуете пикет рядом со мной.

Мелисса усмехнулась.

– Ну… Чуть было не соблазнилась. – Улыбка исчезла. Лицо стало усталым. – На самом деле, я не люблю пикеты, Майк. Нисколько. Я думаю, как и вы. И, ну, вы правы, я ненавижу признаваться в этом. А согласилась, потому что альтернативой вашему предложению является только концлагерь.

Андервуд закашлялся.

– Простите меня, соратники, но я должен сказать здесь, что мы все же должны рассмотреть и эту альтернативу. – И поспешно: – Все таки ведь солдаты.

Фрэнк Джексон начал было что-то говорить, но тут раздался стук в дверь. Эд встал и пошел открыть ее. Когда он увидел, кто там стоит, его брови вздернулись в удивлении.

Джеффф Хиггинс. В сопровождении трех своих друзей: Ларри Уайлда, Джимми Андерсона и Эдди Кантрелла. Все – с одинаковым выражением лиц. Смесь упорной решимости и глубокой тревоги.

– Что случилось, ребята? – спросил Эд. – У нас заседание, вы же знаете.

Джеффф сделал глубокий вдох и заговорил.

– Да, мистер директор, мы знаем, и я сожалею, что помешал вам, но я думал – в смысле, я и мои друзья, после того как я поговорил об этом с ними, – тревога в его взгляде сменилась облегчением – в общем, они поддержали меня, хотя и не сразу… Мы долго обсуждали это и все согласились, что я должен сначала прийти сюда, а они меня поддержат… В общем, сначала сказать об этом вам, чтобы сразу выслушать всю эту чертову ругань, извините, миссис Мэйли – но лучше покончить с этим сразу. Вот так вот.

Он напрягся, ожидая, очевидно, какую-то неприятность.

Эд нахмурился и повернул голову ко всем остальным в комнате. Они ответили такими же хмуро-недоумевающими взглядами. Четверо подростков в дверях и в коридоре напряженно ждали.

Эд покачал головой.

– Джеффф, э-э-э, а о чем именно идет речь?

Глаза Джефффа расширились.

– Ох. Да. Простите. – Он сделал еще один глубокий вдох и начал. – Ну, это, в общем мы уже договорились – я и она – и это все вопрос окончательный и решенный, и никто ничего не сможет сделать с этим, потому что я уже совершеннолетний, а моих родителей, как и ее, у нас нет. Так что вот.

Ребята опять приготовились к отпору.

Тишина. Все хмурятся.

Вдруг Мелисса начала смеяться.

– О, Боже! – Она кинула поощряющий и одобрительный взгляд на Джефффа. – Молодой человек, я хочу, чтобы вы знали, что я никогда никого не хвалю, но вы похвалы заслуживаете. A мой предмет вы можете сдать как-нибудь потом.

Джеффф нахмурился.

– Я собираюсь закончить школу, миссис Мэйли.

– Ну и глупо! Взрослый человек может учиться и сам. Кстати, есть материалы и на немецком языке. Я уже начала изучать язык, так что могу помочь с этим.

Она улыбнулась Джефффу.

– Ты уже использовал словарь, не так ли?

Он робко ответил.

– Ну. Да.

Эд взорвался.

– Что все это значит? – потребовал он, замахав руками.

– Разве не очевидно? – Мелисса указала пальцем на Джефффа и немного погрозила им. – Он просто сделал Гретхен предложение, и она согласилась. – И усмехнувшись: – Итак, когда свадьба?

И началось.

Глава 26

– Да, мистер Дрисон, я знаю, что она согласилась быть моей женой по расчету, из за своей семьи. Ну и что? Я видел, как люди женятся по гораздо худшим причинам.

– Да, мистер Пьяцца, я знаю, что мы едва знакомы. Ну и что? Насколько я понимаю, у нас на это много лет впереди.

– Да, мистер Феррара, я знаю, что мы, вероятно, когда-нибудь разбежимся. Ну и что? Некоторые из вас ведь тоже были разведены, не так ли?

Небольшая пауза. Ошеломление перед мощным напором взрослой мудрости.

– Да, мистер Андервуд, я знаю, что она нищенка, и выходит замуж за мои деньги, но это просто смешно, не такой уж я богач. Ну и что, что я останусь без цента? Ей это нужнее.

– Да, мистер Хадсон, я знаю, что я просто потерял голову от этой красотки, и что это, вероятно, половина причины, почему я настолько глуплю, что хочу жениться на ней. Ну и что, я не вижу, что это сильно отличается от многих других браков в этом городе. – И запальчиво: – Что плохого, если твоя девушка, как говорится, классная телка.

Напоровшись на непробиваемую броню юношеской глупости, взрослая мудрость перекинулась на странности зрелости.

– Мелисса! – ревел Дрисон. – Может, не стоит поощрять этого ребенка с вашим-то жизненным опытом?

Мелисса остановила его резким жестом.

– Постойте. Вы же знаете, мой опыт в этом неудачен. Мне трудно советовать, тем более школьникам. Давайте лучше спросим Джули Симс, пусть она даст мне несколько советов.

Она поднялась со своего места и приняла театральную позу, как будто держа помпоны.

– Два! Четыре! Шесть! Восемь!

Что мы ценим? А щас спросим…

Супружество! Супружество!

Джеймс Николс весело смеялся. Майк, стоя у окна и глядя в темноту, улыбался. Как и Ребекка, сидящая на стуле.

Фрэнк Джексон, напротив, был разозлен. Но не на Джефффа.

– Да заткнитесь вы все! – прорычал он. Подлинный гнев в его голосе установил тишину в комнате. Пораженные, все кроме Майка, оторопело смотрели на него. Джеймс перестал смеяться, а Мелисса прекратила жестикулировать.

Когда Фрэнк продолжил, его голос был низким и хриплым.

– Она недостаточно хороша для тебя, – передразнил он. – Ей нужно только американское гражданство. Она слишком другая. У вас не сложится. – И с болью в голосе: – Да боже ж ты мой!

Он кинул на Андервуда холодный взгляд. Тот наиболее рьяно нападал на Джефффа.

– Позвольте мне спросить вас кое о чем, Квентин. Где, черт побери, в каком аду, вы думаете, я встретил Диану, а?

И саркастически: – Вы знаете, о ком я говорю, не так ли? – Он поднял руку, держа ее ладонью вниз на расстоянии чуть меньше пяти футов от пола. – Такая маленькая женщина, примерно такого вот роста. Вы, возможно, встречали ее иногда в городе. Женщину, на которой я женат уже тридцать лет? Мать моих троих детей.

Его гнев исчез, сменившись печалью. Трое взрослых сыновей Фрэнка и Дианы давно уже жили далеко от города. Огненное Кольцо отрезало их от родителей.

И с полугневной усмешкой.

– Да, Квентин, мне вот что любопытно. Вы думаете, что я встретил ее на приеме в посольстве? Я, в шикарной военной форме, и она, в облегающем вечернем платье прямо из Парижа? Вы думаете, что она была какой-то вьетнамской принцессой?

Андервуд отвернулся.

– Откуда мне знать, Фрэнк, – сказал он, неловко. – Я никогда не интересовался. Думаю, никто не знает.

Фрэнк фыркнул. И посмотрел на Майка.

– Он не знает. А некоторые другие знают…

Фрэнк был в одном из своих редких состояний бешенства. Он наклонился вперед, ударив кулаками по столу.

– Ну, так я вам скажу. Чтобы вы тоже знали. Я встретил Диану в…

– Фрэнк!

Голос Майка был негромким, но настойчивым. Он отвернулся от окна и вернулся к столу. Затем положил руку на плечо друга.

– Оставь его в покое. Нет необходимости что-то доказывать.

Он посмотрел на Джефффа, все еще стоящего в дверях.

– Если хочешь знать мое мнение, Джеффф, я думаю, ты, вероятно, самый мудрый человек в городе на сегодня. Ты уже все осознал, остальные только пытаются. Кроме, может быть, Мелиссы.

Его взгляд упал на девушку на стуле. И нежно продолжил: – Или Ребекки.

Глаза Ребекки пораженно расширились. Майк улыбнулся.

– Особенно Ребекки, я думаю. Дорогая, не хочешь объяснить им?

Ребекка колебалась. Одно дело задавать вопросы на этих встречах, но высказывать свое мнение… Теплые, любящие глаза Майка придали ей смелости.

– Не уверена, что смогу, Майкл. Но я постараюсь.

Она пробежалась взглядом по остальным, сидящим за столом.

– У вас есть выбор сейчас. – Она вздохнула и поправилась. – У нас есть выбор. Перед нами два пути, и нам нужно выбрать один из них. Путь Джефффа, на первый взгляд "глупый" и "поспешный", как тут говорил кое-кто, или другой путь. Путь Джефффа приведет нас к стране очень похожей на ту, мне хочется верить, что была у вас.

С сожалением в голосе: – Что-то вроде мечты моего народа, мечты сефардов. Другой же путь…

Ее голос стал жестким и холодным. Услышать такой тон от обычно тихой и мягкой Ребекки, было довольно неожиданным.

– Другой путь ведет к военной аристократии. Страны идальго и инквизиторов. Так называемая "чистокровная" американская знать правит сбродом немецких пеонов.

Она кивнула в сторону окна.

– Кем, эти люди там, будут для нас? Эти грязные, больные, отчаявшиеся люди в лагерях и в лесу. Согражданами, соседями, друзьями, женами и мужами? Или они будут крепостными, слугами, лакеями, наложницами? Вот выбор.

Андервуд воскликнул.

– Что? Вы же не предлагаете нам всем…

Его глаза были широко распахнуты.

Смех Мелиссы был почти издевательским.

– О, ради Христа, Квентин! Конечно, она не предлагает, чтобы мы заставляли кого-то жениться. Зачем же так прямо! – В ее глазах вдруг появился озорной блеск. – Хотя сейчас, когда я подумала об этом – Александр Великий сделал знаете что? Заставил своих македонских военачальников жениться на персидских девушках. Хм…

Майк усмехнулся.

– Хватит кормить туристов баснями, Мелисса.

Глаза Квентина были по-прежнему недоумевающими. Майк покачал головой.

– Дело, Квентин, не в том, что тот или иной человек решит сделать, а в том, на основании чего он это делает. Люди могут думать, говорить или делать все, что они хотят. Не ожидая одобрения или неодобрения общества. "Он указал на Джефффа. "Впервые, американский молодой парень собирается жениться на германской молодой женщине. Так как же вы с ним собираетесь поступить, "отцы нации"? Будет он наказан или нет? Вы собираетесь поздравить его публично, как вы бы поступили на любой другой свадьбе, независимо от ваших личных убеждений? Или вы собираетесь провозгласить на весь мир, что он идиот, поскольку немецкая девушка ему не пара? Отребье – не годящееся для американской крови?

Смешинки исчезли из его глаз.

– Чего вы вообще хотите?

Вилли Рэй Хадсон хрипло выдохнул.

– Ох, черт возьми, Майк. Если ты ставишь вопрос таким образом, я скажу.

Старый фермер откинулся на спинку стула и перевел взгляд на Джефффа.

– Насчет твоей девушки. Есть ли у нее отец, чтобы сопровождать ее под венец?

Лицо Джефффа помрачнело.

– Точно не знаю, мистер Хадсон. Но… Я так не думаю. Насколько я понял из того, что она говорила, я думаю, что ее папа был убит несколько лет назад.

Хадсон поморщился.

– О Боже, – пробормотал он, – я даже не хочу думать, через что прошла это бедная девушка.

– И не пытайтесь, – сказала Мелисса с напором. – Уж поверьте мне, Вилли Рэй. Лучше вам этого не знать.

Хадсон поднялся и подошел к Джефффу.

– Ну, тогда Джеффф, ты скажи этой своей девушке, что если она хочет, я был бы более чем счастлив заменить ей отца на свадьбе.

Лицо Джефффа вспыхнуло восторгом.

– Правда, мистер Хадсон? Да вы самый известный человек в городе. О, это было бы здорово! Я должен спросить Гретхен, конечно. – Он посмотрел на Ларри. – Словарь у тебя?

Ларри показал его.

Смех в комнате заставил Джефффа повернуться.

– Что смешного?

Смех стал еще громче.

– Так ведь рекорд, – усмехнулся Феррара. – Познакомиться с девушкой и сделать ей в тот же день предложение, ну, ладно, бывает. Но используя словарь?

Джеффф покраснел. Вилли Рэй потрепал его по плечу.

– Наплюй на этого мужлана, мальчик. Дело не в рекорде. Просто он тебе завидует.

Не похоже, чтобы это помогло, судя по цвету щек Джефффа.

– Плевать на этого мужлана не стоит, – сказала Мелисса. Она подняла руку и посмотрела на часы. – Ладно, хватит. Уже половина одиннадцатого. Побережем здоровье. Мы сражались в битве сегодня, не забыли? – Она кинула на Джеймса озабоченный взгляд. – И бедному доктору Николсу рано утром в больницу.

– На самом деле, рано, – согласился Николс. – Адамс согласился подготовить первоочередной список сегодня вечером, и я должен первым делом ознакомиться с ним. У нас десятки тяжело раненых кроме всего остального.

Майк кивнул.

– Да, конечно, я согласен. Ну и… – Он посмотрел на Джефффа. – Ты остаешься здесь сегодня вечером?

Неуверенно, Джеффф посмотрел на Эда.

– Ну, если директор не против. – И показал на своих друзей. – Мы бы хотели все вместе заночевать здесь. Где-нибудь рядом с библиотекой, я думаю. Гретхен и остальные спят в настоящее время, но они проснутся рано и… и… – Он выпрямился. – Мы теперь вместе с ними все будем новая семья, поскольку Ларри, Эд и Джимми живут со мной, и они будут, я думаю, кем-то вроде как дядей или что-то в этом роде – поэтому мы считаем, что мы должны быть здесь, когда они проснутся. Просто потому… – Он пытался подобрать слова.

– Безусловно, – согласился Пьяцца. Он полез в карман и подошел к нему с набором ключей. Быстро, он стал снимать один из ключей.

– Но только не в библиотеке. Там всю ночь будут работать люди. Кроме того, в моем кабинете есть ковер. Вы хоть сможете немного выспаться. Просто постарайтесь уйти оттуда, прежде чем придет Лен Траут и не прогонит вас сам. Он с утра всегда слегка не в себе. Низкий уровень сахара в крови, вы же знаете. И обычно немного ворчлив, пока не выпьет кофе, а вы перекроете ему доступ к кофеварке.

Выглядя немного встревоженным, Джеффф взял ключ. Школьникам было хорошо известно, что не стоит попадаться на глаза замдиректора, прежде чем он не примет свою дозу из трех чашек кофе с большим количеством сахара и сливок. Не дай бог.

Он и его друзья умчались. Скорей заснуть, вставать рано.

Когда они ушли, Квентин Андервуд тяжело вздохнул.

– Проклятье. Я до сих пор думаю, что парень поторопился, но вы знаете, что? После того кошмара, в котором мы все оказались, клянусь, моя душа просто тает, когда я представляю себе, как молодая женщина идет вниз по проходу в свадебном платье к алтарю.

Дрисон кивнул.

– Я тоже переживаю. Весь город с ума сойдет, когда это случится.

Его глаза расширились.

Майк рассмеялся.

– Да, а я намеревался опередить его, Генри. Если мы сможем уговорить Джефффа не торопиться с женитьбой, что будет далеко не просто, уверяю вас, потому что я-то видел уже девушку, то я хотел бы назначить свадьбу через четыре дня.

Мелисса удивилась.

– Через четыре дня? – Ее глаза обратились к стене. – Так, где у нас тут календарь? Вот, это будет семнадцатое.

– Какая разница! – провозгласил Дрисон. – Насколько я понимаю, – он хлопнул в ладоши – через четыре дня будет теперь будет наше Четвертое июля!

Майк улыбнулся.

– Да, похоже. То, что нам нужно. Праздник, парад, фейерверк – и в довершение – самая большая свадьба, которую этот город когда-либо видел.

И тихо добавил: – Это будет память для всех. – Он подарил Ребекке нежную улыбку. – И не для всех.

На этом совещание закончилось. Когда Мелисса шла по коридору к выходу из школы, она услышала быстрые шаги позади. Обернувшись, она увидела, что ее догоняет Джеймс Николс.

Нагнав ее, врач расплылся в улыбке.

– Могу ли я проводить вас домой? – спросил он.

Мелисса усмехнулась.

– Вот же бессовестный! – воскликнула она.

Николс был поражен.

– Я? Но я просто…

Мелисса покачала головой и взяла Джеймса за руку.

– Нет, не вы, доктор. Я очень рада, что вы хотите проводить меня. – Когда они прошли вниз по коридору, она усмехнулась. – Я имела в виду одного бывшего школьника, шахтера. Профессиональный боксер в роли свахи. Вот же бессовестный.

Николс выглядел неловко.

– О-о-о.

Они прошли еще немного. Он откашлялся.

– На самом деле, мне намекнула Ребекка. Но, – снова большая улыбка – это не значит, что я не думал об этом сам.

Мелисса повернула голову, изучая его. Его улыбку. Ей нравилась эта улыбка. Безумно. Это была веселая, счастливая, искренняя улыбка. Улыбка немолодого уже человека. Ему было пятьдесят пять лет – она знала, что он всего на два года моложе ее. Надежный, уверенный в себе, и радующийся, как мальчишка. И годы ему не помеха. Она любовалась им.

Теперь они оба улыбались. Забыв о своем возрасте. Давно подкрепившем их знанием и уверенностью. Неуклюжие юношеские ласки на заднем сиденье автомобиля казались древней историей. А боль и страдания, пришедшие на смену, казалось, отступили далеко-далеко.

Когда они вышли из школы и начали спускаться к стоянке у дороги, рука Джеймса обвила талию Мелиссы. Бережно и легко, он прижал ее к своему плечу. Она склонилась к нему, накрыв его руку своей. Ее пальцы нащупали обручальное кольцо.

Мелисса знала, что Джеймс был вдовцом. Его жена погибла в автомобильной аварии, но подробностей она не знала.

– Как давно…

Судя по всему, он прочитал ее мысли.

– Достаточно давно, – был его ответ. – Я очень переживал, Мелисса. Долго и трудно. Я ее очень любил. Но это было достаточно давно.

Когда Майк и Ребекка подошли к дому – дому семей Рот и Абрабанель, так как по взаимному согласию они решили жить вместе постоянно – Ребекка повернулась и прильнула к Майку. Он обнял ее, и они начали целоваться.

Минут через пять они оторвались друг от друга. Ну, почти. На полдюйма.

– Я должен поговорить с твоим отцом, – тихо сказал Майк.

Ребекка кивнула и прижалась головой к его груди. – Когда ты хочешь сделать это, Майкл? – прошептала она.

– С твоим отцом?

Она покачала головой. – Да нет же. – И улыбнулась, все еще не отрываясь от его груди. – Не думаю, что с этим будут затруднения, как я опасалась раньше. Я, конечно, не уверена, но после того, что сказала Мелисса…

Она уткнулась носом в его плечо.

– В последнее время он читает этого философа, по имени Спиноза. И часто улыбается. Мне, почти каждый раз. А тебе при встрече постоянно. Как будто он что-то знает про нас.

Майк усмехнулся.

– Вероятно, он догадывается.

Ребекка слегка отвела голову и посмотрела Майку в глаза.

– Я сделаю все, что ты хочешь, – тихо сказала она.

Майк внимательно смотрел на нее в лунном свете. Ее глаза были, как темные озера, спокойные, чистые, любящие.

– Ты предпочла бы не спешить, – сказал он. Как бы констатируя факт.

Ребекка замялась. Затем смущенно сказала: – Ну, не совсем!

Ее руки внезапно заскользили по его ребрам, как бы разминая их, почти зондируя. Майк почувствовал, как огонь пробежался от пальцев до пят, потом по позвоночнику к голове. Она задрожала и прижалась поближе.

– Не совсем!

Она засмеялась, нетерпеливо подставив свои губы. Еще пять минут поцелуев.

Когда они оторвались друг от друга, она нежно улыбнулась.

– Но да. Если ты не возражаешь. Я пока…

Она опять замялась, подыскивая слова. Майк нашел их за нее.

– Ты очутилась в новом мире, и пока еще с трудом осваиваешься в нем. Тебе нужно время, чтобы мысленно изучить и обставить каждую комнату, прежде чем окончательно поселиться в новом доме.

– Да! – она сказала. – О, да. Именно так, Майкл. – Она смотрела на него снизу вверх. – Я так люблю тебя, – прошептала она. – Поверь мне, это именно так.

Майк поцеловал ее в лоб.

– Ладно, тогда. Вот как мы сделаем.

На мгновение, чувствуя ее плечи под своими руками, он почти зашипел. От желания.

Затем тихо засмеялся.

– Вот же черт! Мой дедушка всегда говорил нам, что молодежь не знает такого понятия – ожидания. К тому времени, как дело доходит до свадьбы, – говорил он, – вы уже надоели в постели друг другу.

Ребекка хихикнула. Как легко они говорят и шутят об этом!

Майк отступил. Дюйма на два, может быть, на три.

– Ладно, тогда, – повторил он. – Мы обручимся. Как полагалось в добрые старые времена. И будем ждать столь долго, сколь вы хотите, Ребекка Абрабанель.

Он отступил еще на несколько дюймов – медленно, неохотно, но твердо.

– Я поговорю с твоим отцом завтра.

И ушел.

Стоя на крыльце, Ребекка смотрела ему вслед, пока он не завернул за угол, махнув на прощанье рукой. Она стояла, выпрямившись и прижав ладони к губам. Наслаждаясь страстью, которая металась по ее телу, как бушующий прилив.

Ждать придется недолго, Майкл! О, я так люблю тебя. О, я так хочу тебя.

Глава 27

Гретхен проснулась в панике. Запутавшись во времени и пространстве, но в основном, из-за памяти о вчерашнем.

Ее взгляд устремился к двери. Закрыто. На мгновение, ей полегчало. Дверь подсказала ей, что ее память не была ложной. Она вспомнила закрывающуюся дверь и улыбающееся лицо.

Тогда она села. Ее глаза осмотрели комнату. Этот давно привычный акт бдительности успокоил ее. Ее семья спала на полу, сбившись в кучу, в переплетенье рук и ног. Инстинктивно прижимаясь друг к другу, хорошо знакомые с убийственным холодом зимы. Даже в середине лета, ощущение соседнего теплого тела приносит чувство безопасности.

Улыбаясь, Гретхен посмотрела рядом. Ее собственный ребенок лежал в колыбели под ее рукой. Вильгельм крепко спал. Слева от нее, Аннализа вдруг прижалась к бедру Гретхен, реагируя на внезапно отодвинувшееся плечо. Справа от нее, бабушка, также подвинулась к ней. Бормоча, теперь уже в полусне, в обычном беспокойном старческом сне.

Глаза Гретхен вернулись к двери. Памяти накатилась, настойчиво требуя.

Я должна знать точно!

Мягко, насколько возможно, она высвободилась от других. Бабушка проснулась окончательно. Старуха явно не могла сообразить, где это она. Гретхен передала ей Вильгельма. Бабушка привычно взяла ребенка. Знакомый процесс успокоил ее.

Гретхен встала и подошла к двери. Она услышала слабые звуки голосов в коридоре. Не слова, просто голоса. Она колебалась.

Я должна знать точно. Твердо, решительно, почти отчаянно, она открыла дверь.

И увидела четырех молодых парней. Сидящих на полу и прислонившихся спинами к противоположной стене коридора, вытянув перед собой ноги. Они были увлечены веселой, но спокойной беседой.

Внезапность, с которой Гретхен открыла дверь, заставила их вздрогнуть. Четыре лица резко повернулись к ней.

Она видела только лицо в середине. Улыбающееся, почти сияющее, теперь. Вот он поднялся на ноги, подошел к ней, с таким желанием во взгляде. Зеленые глаза, олицетворение весны. Олицетворение жизни, увеличенное очками.

Гретхен чуть не рухнула на пол от облегчения. Дрожа, она прислонилась к дверному косяку, сжимая его руку. Через мгновение она была уже в его объятиях.

Они спасены.

Она заметила, не задаваясь причиной, что один из друзей Джефффа быстро удалился, как только она вышла из своей комнаты. Минуту или две спустя, он вернулся. С несколькими людьми постарше.

Двоих из них Гретхен знала – герцогиню и главного воина. К ее облегчению, они оба широко улыбались. Гретхен была почти уверена, что влиятельные лица в мире Джефффа запретят его брак с такой, как она. А когда она увидела молодую женщину, сопровождавшую их, ее челюсть вообще отвисла.

Она никогда не видела таких прежде – в ее городе им давно было запрещено появляться – но никаких сомнений не было.

Еврейку ведут на суд?

Что женщина еврейка, Гретхен была уверена. Характерная внешность, оттенок кожи, ее длинные, вьющиеся черные волосы! – именно такие описания она слышала. И люди всегда говорили, что еврейки были чудо как хороши, так что наверняка это была она.

В том, что ее ведут на суд, Гретхен не была так уж уверена. Она очень мало знала о дворянах, князьях, королях, их жизни и их судах. Но держаться с такой уверенностью?

Гретхен сразу же попыталась скрыть свое удивление. У нее не было никакого предубеждения против евреев, и у нее не было никакого желания оскорбить эту женщину. Оставив в стороне видимое чувство достоинства еврейки и неизвестные ей тонкости американского правосудия, единственное, в чем Гретхен была точно уверена, внимательно присмотревшись, что еврейка была наложницей военачальника.

Герцогиня подошла первая, раскинув руки в приветствии, и Гретхен снова потеряла самообладание. Герцогиня обнимала ее!

Гретхен не могла понять большинство из того, что говорила герцогиня. Она узнавала многие слова, но их смысл был каким-то бредовым для нее.

– … получишь – непонятно – это первое! Хватит тебе – непонятно – смешок – в халате! Потом – непонятно – поможешь нам. Непонятно – нужны хорошие люди, но – непонятно – отделять зерна от – непонятно (плевел?).

Еврейка начала говорить, переводя слова герцогини. Ее немецкий был великолепным. Акцент, правда, был немного странным. Голландским? Испанским? А классический стиль изложения был непривычен Гретхен, но она прекрасно понимала.

Сами слова, по крайней мере. Содержание же было просто безумным.

Все, что произошло в тот день, было безумным. И на следующий день, и на следующий… Гретхен подчинялась, конечно. В любом случае, у нее не было никакого выбора, и лишь постоянное присутствие Джефффа заставляло ее держать себя в руках. Правда, ее муж тоже был немного сумасшедшим, как и остальные американцы, но Гретхен уже доверяла этим зеленым глазам. Во всем.

На четвертый день, день свадьбы, Гретхен примирилась с ее новой реальностью. Да почему бы и нет? Были вещи и похуже в этом мире, чем потерять свой разум или отправиться на небеса. Намного хуже.

Глава 28

Гретхен смотрела на то, что происходило в большом новом здании, которое американцы построили рядом с тем, что они называют "электростанция". Ей с трудом удавалось сдерживаться от смеха. Толпа наемников, заполнивших помещение, выглядела перепуганным вымокшим стадом. Американцы, очевидно, пропустили их через тот же водный процесс, который пережили Гретхен и ее семья. И она подозревала, что с ними обошлись куда более бесцеремонно, чем герцогиня с ее семьей.

Но это, конечно, было не основной причиной их страха. Бывшие солдаты, не имеющие на себе ничего, кроме полотенец обернутых вокруг талии, вряд ли наслаждались зрелищем других солдат, держащих в руках оружие. Хорошо хоть не тех свирепых американских минипушек с их необычным скорострельным механизмом. В руках у них были помповые дробовики, так они их называли. Некоторые из наемников видели это оружие в действии на поле боя, и слухи о нем быстро распространились среди них.

Поэтому они стояли молча и неподвижно. Дрожа от страха больше, чем от холодной мокроты.

Гретхен почти сразу заметила знакомое лицо. Насмешливое настроение ушло, сменившись удовлетворением.

Значит, он снова выжил!

– Генрих! – крикнула она, бросившись к толпе. – Генрих – смотри! Это я – Гретхен!

Увидев ее, Генрих пораженно разинул рот. Гретхен усмехнулась. Она не была удивлена ​​его реакцией. Генрих видел ее много раз. Но никогда такой чистой и в такой ​​одежде. Гретхен получила ее этим утром, когда герцогиня отвела всю ее семью в то место, что они называли рынок. Блузка была немного странной, но не такой уж диковинной. А впечатления!

Эти два часа прогулки по совершенно неизвестному ей другому миру, да нет, другой вселенной! Она сразу полюбила свою новую одежду, особенно "голубые джинсы" и – о чудо из чудес! То, что они называли "кроссовки".

Радостно подпрыгивая на своей волшебной обуви, Гретхен приблизилась к человеку, который, возможно, мог когда-то стать ее хозяином. Доброму Генриху, ласковому Генриху, осторожному и хитрому Генриху. И крутому Генриха тоже. Но, увы, недостаточно крутому, чтобы бросить вызов Людвигу.

Мелисса чуть не задохнулась.

– Она что, сошла с ума? Мы не сможем защитить ее в этой толпе головорезов!

Стоящий рядом Джеймс покачал головой.

– Защитить ее? От чего?

Он показал на мужчин, начинающих собираться вокруг Гретхен. Улыбающихся мужчин. Уже не испуганных.

– Взгляните на них, Мелисса. Они что, выглядят как бандиты? Скорее… – Он фыркнул. – Как дети, суетящиеся вокруг мамочки.

Мелисса присмотрелась. Толпа вокруг Гретхен быстро накапливалась. Молодая германка стала средоточием всей комнаты. Гретхен и мужчины вокруг нее вели оживленную беседу. Мелисса не могла разобрать многих слов, но почти сразу схватила суть. Ну, примерно, конечно. Испуганные и растерянные люди искали объяснений, причин, спрашивали о своем будущем. Что вообще с нами происходит? Теперь она была уверена в этом.

– Помните, как вы говорили недавно, – пробормотал Майк. – Это женщина, олицетворяющая саму жизнь.

Первым она убедила Генриха. Генрих, и около двадцати человек с ним, пошли за ней. Все они не пострадали в битве. Что было достаточно удивительным. Отряд Генриха, как и Людвига, был в передней линии. Но они были аркебузирами, а не копейщиками. К их счастью, они оказались среди католических наемников, которым приказали атаковать людей Хоффмана. Они не попали под огонь пулемета М-60. И последующие залпы ружейного огня пришлись в основном на противоположный фланг их отдельной группы войск.

Гретхен выбрала Генриха и его людей первыми по многим причинам. А то, что он прекрасно говорил по-английски, стало дополнительным бонусом.

Она лично представила его Фрэнку Джексону. Затем Генрих разговаривал сам. Через десять минут Джексон кивнул и протянул руку.

Американская армия только что получила своих первых немецких новобранцев.

Так прошел день. Второй, третий. В первый день американцы были настороженными. Но посмотрев на облегчение и радость, с которой бывшие обитатели обоза, собравшиеся на площади, встречали людей, "выбранных" Гретхен, они начали расслабляться. На третий день Майк, вытирая лицо, тяжело вздохнул.

– О Боже. Я не знаю, сколько я еще смогу это выдержать.

Он попытался отстраниться от громкого галдежа вокруг.

Рядом с ним на происходящее мрачно смотрел врач. Женщины с узлами, дети, старики. Сидящие на корточках на земле у электростанции, обменивающиеся новостями. Это были люди, которые искали мужчин, не найденных в других местах. Надеющиеся, что они в плену, а не пали на поле боя, и хотевшие выяснить это.

– Да, – согласился Николс. – Как просто убить человека. А вот выслушивать их семьи позже…

Глаза Майка обратились на мальчика лет восьми. Лицо было заплаканным. Скорбным. Папа ушел навсегда.

Майк отвернулся.

– Сколько еще осталось? – спросил он, кивнув в сторону нового здания, пристроенного к электростанции. "Центр обработки", – как все теперь называли его.

Третий человек в их группе, Дэн Фрост, дал ответ.

– Не так уж много. Намного меньше, чем я думал, по правде говоря.

– А я не удивлен, Дэн, – сказал Майк. – Ничуть. Из того, что Ребекка и Джеффф рассказали мне, Гретхен и ее люди имели несчастье попасть в руки самых худших типов среди наемников. Большинство же других…

Джеймс прервал его, указывая на группу людей, уходящих по дороге. В их центре, в одном лишь полотенце, был человек чуть старше тридцати.

– Большинство других нормальные люди. – Он улыбнулся Майку. – Помнишь, как отреагировала Мелисса, когда ты охарактеризовал их? Просто обычные люди. Затраханные люди в затраханном мире.

Майк кивнул.

– Да, вряд ли среди них всех было больше сотни подонков. Гретхен более милосердна к ним, чем я, вероятно, был бы на ее месте.

– Кто-нибудь из их женщин и детей жаловался? – спросил Дэн.

Майк и Джеймс усмехнулись одновременно.

– Навряд ли! – фыркнул Майк. Он кивнул в сторону небольшой толпы несчастных людей на корточках, недалеко от центра обработки.

– Эти люди плачут по погибшим, Дэн. Те же, кому доставалось от подонков, чуть ли не танцуют, когда узнают об их смерти.

Николс пригладил рукой волосы.

– Я видел, как одна женщина подошла к Гретхен и спросила что-то. О судьбе ее так называемого "человека". Я разобрал имя Диего. Когда она услышала, что сказала Гретхен, она просто рухнула. Плача, как ребенок. Она повторяла два слова, снова и снова.

Его лицо стало мрачным.

– Я плохо знаю немецкий, но тут понять было нетрудно. Слава Богу, слава Богу.

Он замолчал, нахмурясь. Начальник полиции откашлялся.

– Вот что, ребята. Нужно поговорить и принять решение. Я сам осматривал тело, прежде чем мы похоронили его. Док Адамс был прав. Человек, вероятно, умер бы в любом случае, но причиной смерти явилась не стрельба. Он был зарезан. Представляете, так это аккуратно забит, как забивают скот.

Майк посмотрел на него.

– Вы знаете, мое мнение, Дэн. Оно вас удовлетворяет?

Фрост нахмурился.

– Черт возьми, нет! Удовлетворяет? Я же представитель правоохранительных органов, в конце концов. У меня данные, свидетельствующие об убийстве первой степени и несколько свидетелей, видящих двух известных вам людей на месте преступления. И вы хотите знать, удовлетворяет ли меня это?

Майк молчал. Джеймс, посмотрев на него, спросил: – Вы говорили с Джефффом об этом?

Начальник полиции стоял все еще нахмуренным.

– Нет, – сказал он решительно. – И у меня нет пока никакого намерения говорить с ним. Нет, если мы не решим выдвигать обвинение.

Майк снова промолчал. Тогда Джеймс продолжил: – Мелисса сказала мне, что Гретхен всячески укрывала свою младшую сестру, чтобы она не бросалась в глаза этому подонку…

Дэн сплюнул на землю.

– Черт возьми, Джеймс, разве в этом дело! У меня нет сомнений в том, что произошло. И почему. – Он потер шею. – Просто это принципиальный вопрос, вот и все.

Теперь в его голос закрался юмор.

– Правда, любой суд присяжных в этом городе вынесет несомненный вердикт "оправданное убийство". Особенно после того, как узнают подробности про так называемую жертву. Этот парень выглядел сущим дьяволом, я сам чуть не выстрелил в его труп два или три раза, просто чтобы убедиться, что он точно мертв.

Дэн вздохнул.

– Но зачем вообще нужен суд, если у вас абсолютные права? Будет здорово, правда? Должен ли я их арестовать сразу после завтрашней свадьбы, или мне подождать день, чтобы она успела забеременеть?

Майк продолжал молчать. Джеймс отвернулся. Также молча.

Решение начальника полиции и так всем было ясно.

– Черт с ними. Если уж я так помешан на принципах, я могу всегда напомнить себе, что это произошло вне моей юрисдикции.

Майк кивнул.

– Хорошо, – сказал Джеймс. – Слухи, конечно, будут. Адамс очень хороший врач, но он не умеет держать язык за зубами. В настоящее время, уже по крайней мере полдюжины человек, кроме нас, знают эту историю.

Майк и Дэн улыбнулись одновременно.

– Черт возьми, да – вот уж понарассказывают! – фыркнул начальник полиции. Его глаза с восхищением смотрели на окружающие холмы.

– Мы родом горцы, док. У любого горца есть подобные истории. Более или менее кровавые. Тот не человек, кто не может похвастаться каким-нибудь сорвиголовой в своей родословной.

– Мой прадед был грабителем банков, – весело похвастался Майк. – Говорят, что он убил двух охранников в одном из ограблений.

Дэн усмехнулся.

– Фигня! По моим данным, он был просто мелким конокрадом.

Он прервал показной протест Майка.

– Если уж говорить о предках-разбойниках, нужно вспомнить первого мужа моей пра-пра-тети Бонни, Лероя. Как говорят, он зарезал четырех человек в поножовщине на речном судне. Во время игры в карты. Также говорят…

– Какая мелочь, – усмехнулся Николс. – Деревенщины. Хотите услышать настоящие истории? – Он потер руки. – Добро пожаловать в гетто! Начнем, пожалуй, с моего троюродного брата Энтони. Настоящий зверь в человеческом облике, все так говорят. Начал он в тринадцатилетнем возрасте… – Он снисходительно посмотрел на отроги Аппалачских гор. – И с тех пор из тюрем не вылазил…

К вечеру третьего дня задача Гретхен была выполнена. Город Грантвилль, в одночасье, в два раза увеличил свое население. Некоторые из германских солдат, так же, как Генрих и его люди, поступили в американскую армию. Но большинство из них воспользовались возможностью заняться чем-то другим или, достаточно часто, вернуться к давно знакомой работе: фермера, шахтера, плотника, строителя.

В течение следующих нескольких недель, толпы, сосредоточенные в центрах для беженцев, начали уменьшаться. Один за другим, неуверенно, иногда на время, американские семьи начали принимать к себе на постой германцев. Процесс часто начинался на совместной работе. Обнаружив, что человек рядом с ними, хотя и говорил на незнакомом языке и вел себя довольно необычно, но уверенно обращался с молотком или перекрывал норму добычи угля. Или просто был вежлив и дружелюбно улыбался.

А остальные? Те, кому Гретхен отказала в доверии?

Сами они, конечно, ожидали, что их казнят. Но их дальнейшая судьба была гораздо более странной, и, по правде говоря, тревожила их не хуже ожидания казни.

Ни один из этих мужчин никогда не видел раньше фотографий. Увидев на листах бумаги свои собственные лица, многим стало дурно. Но надпись на листах-плакатах была еще хуже. Многие из них читать умели. Большинство из них, по правде говоря, хотя Гретхен и была невысокого мнения об уровне их грамотности. Те же, кто не мог, услышали перевод от их грамотных товарищей.

Плакаты были одинаковыми, за исключением фотографий и имен.

Генрих выступал в качестве разъяснителя.

– У вас есть два дня, – прорычал он. – Советую двигаться побыстрей. Пешком, и ничего, кроме одежды на вас.

Бывший командир терции откашлялся.

– Это ясно, – скулил он. – Скажи только, как далеко это – эта американская территория простирается?

Генрих обратился к Майку за ответом. Майк ничего не сказал. Он просто весьма выразительно посмотрел на бывшего командира.

Через несколько месяцев бывший командир терции нашел себе другого работодателя. Царская Россия, подумал он, пожалуй, подойдет, по расстоянию.

Глава 29

Когда именно наступит праздник Четвертого Июля, зависит от того, кого вы спросите. Разногласия лежали в основном по религиозным различиям, но не совсем. Современный григорианский календарь был провозглашен декретом папской буллы в 1582 году и сразу же был принят в Испании, Португалии, Франции и Италии. В течение двух лет, большинство из католических государств Священной Римской империи последовали их примеру, вместе с теми частями средневековых Нидерландов (современного Бенилюкса), которые находились еще под контролем Испании. Швейцарцы начали процесс перехода на новый календарь в 1583 году, но не везде, новый календарь распространился на всю страну лишь в 1812 году, а венгры имели его уже в 1587 году.

Затем… Ничего не менялось в течение столетия. Протестантские и православные страны уперлись и по-прежнему придерживались юлианского календаря.

Итак, какой же это был день? Ну, по мнению шотландских кавалеристов и протестантов из Баденбурга, которых пригласили на празднование, это, безусловно, не было четвертого июля. Глупости! Что с того. Грантвилль был американским городом, а американцы уж знают, когда четвертое июля. И кроме того, все любят парад!

По сравнению с официальными парадами здесь в подготовке царил сплошной бардак. Генри Дрисон отчаянно пытался придать хоть какой-то порядок шествию, но вместе с тем мэр был поражен как оцепененим, так и энтузиазмом участников. Оцепенение главным образом охватило слишком уж резко попавших в новый для себя мир бывших католических наемников. Энтузиазм же бурлил среди школьников, у которых имелось свое собственное мнение о правильном порядке вещей. Особенно у Джули Симс, которая возглавила весь этот кавардак с воодушевлением и восторгом.

Мэру города было далеко за шестьдесят. Он сдался.

Пусть чирлидеры идут первыми.

Когда они услышали эту новость, шотландцы были в восторге. Восторг поуменьшился и перерос в недовольство, когда они узнали об их собственном планируемом месте в параде.

Как это? Мы не увидим "O!" эти марширующие колени! Издевательство!

Так, начался первый маленький раздрай в походном порядке. Шотландские кавалеристы, все бывшие кальвинистами, знали, что человек родился в грехе, и они были полны решимости доказать это. Треть из них покинули свои места в параде до того, как он даже начался. По маршруту парада все было уже забито людьми, тогда шотландцы-нарушители весело направили своих коней по боковым улицам и переулкам, пока не нашли подходящее место, с которого удобно было наблюдать парад. Почему бы и нет? Ведь нужно же размять лошадей.

Несмотря на свое собственное жгучее желание полюбоваться коленями Джули, Маккей попытался остановить их. Но Леннокс утихомирил его.

– Будь проще, парень, – спокойно сказал он. – Парады сами по себе глупое дело, пусть суетятся американцы. А кроме того… – Он ехидно пошевелил роскошными усами. – Ты будешь выглядеть полным дураком в глазах чужаков, размахивая тут мороженным, как саблей, как на поле боя… Вдобавок, закапаешь себе весь мундир.

Проникшийся Маккей спас свое начавшее таять мороженое единственным способом, известным во всей Вселенной. Он продолжил есть его. Поправив расположенные по бокам седла пистолеты, зажатые в внушительного вида скобах, командир шотландцев принял насколько возможно безмятежный вид.

– Замечательное лакомство, – ​​пробормотал он. – Как они – м-м-м – его?

Леннокс воспринял это как риторический вопрос, поэтому промолчал. Он знал ответ, как это делается, потому что Вилли Рэй Хадсон показал ему. Просто, на самом деле, если вы умеете делать лед.

Леннокс изучал продолжавшееся построение парада, пытаясь понять, когда же начнется движение. С его места вид был не лучший. Огромный автомобиль для перевозки угля впереди, который американцы называли БТР, с их одержимым пристрастием к сокращениям-аббревиатурам, прекрыл весь обзор.

Боевая машина, бронетранспортер! Вот смех-то! Леннокс не сдержал усмешки. Задняя часть автомобиля была открыта, и американские солдаты подсаживали туда германских детей. Некоторые из наиболее смелых германских взрослых, как и подобает беспокоящимся родителям, всячески удерживали своих любопытных малышей от поездки.

Улыбка Леннокса исчезла. При виде своего командира, все еще с наслаждением жевавшего мороженое, к нему вернулось беспокойство. Леннокс провел много часов в общении с Вилли Рэем за последние несколько недель. Суровый немолодой шотландец и веселый старый американский фермер прониклись симпатией друг к другу.

Мороженое, да. Вилли Рэй показал ему большой запас ароматизаторов, по-прежнему доступных на рынках. Объяснил, что можно использовать на сахар клен. Обычный рафинированный сахар почти исчез.

То же было с зерном, овощами, мясом и яйцами. Даже со строгим нормированием, пищи, хранящейся в супермаркетах города, хватит не более, чем на два месяца, как говорили их владельцы и менеджеры. Небольшое количество американских ферм, оставшихся после Огненного Кольца, не могло восполнить запасы. Продовольственная ситуация была такой еще до того, как население Грантвилля удвоилось после битвы.

Размышления Леннокса на минуту свернули в сторону, выцепив другой аспект американской эксцентричности. Они настаивали на своем названии этой битвы.

В целом Леннокс осознавал их право на это, даже если такое и выпадало из обычной практики в его время. Большинство сражений в семнадцатом веке были мимолетными. Небольшие стычки между армиями, которые столкнулись почти случайно на опустошенной земле в поисках пищи и крова. Что-то вроде грызни между собаками в переулке.

Но зачем называть это Битвой при Сортире? Он понимал причину, но для него это не являлось доводом. Они были причудливым народом, эти американцы. Леннокс не мог представить другой нации, которой пришло бы в голову назвать бой в честь четырех девочек, прятавшихся в сортире.

Он не видел в этом никакой логики. Кроме, пожалуй, мрачного полускрытого юмора. Но не сути дела. Американцы были сотканы из противоречий. Только народ простолюдинов, подумал он, каждый из которых обладал гонором дворянина, может найти логику в таком. Народ, уплетавший мороженое, уверенный, что зерно и мясо будут найдены.

Леннокс не понимал их. Но они уже вошли в его сердце, а с непониманием он разберется. Он никогда раньше не сталкивался с такими уверенными в себе людьми, а уверенность хорошее лекарство от всех болезней.

БТР впереди вздрогнул, готовясь к движению.

– Парад начинается, парень, – заявил он. И кисло добавил: – Как прекрасно бы было, если бы командир шотландцев закончил есть мороженое и не выставлял бы нас всех идиотами.

Маккей согласно закивал. Но не бросил мороженое, пока оно не исчезло единственным подходящим способом, известным во всей Вселенной.

Где-то в середине парада, Майк и Ребекка шли рука об руку. Почти в голове колонны профсозов СГА.

Его внимание привлек отблеск света на ее руке.

Ребекка улыбнулась и подняла свои сжатые в кулаки руки.

– Это так красиво, Майкл. Где ты его взял?

Майкл улыбнулся ей в ответ.

– Это секрет, ответил он. И останется таким, если Моррис будет держать рот на замке.

Майк хотел сначала подарить Ребекке обручальное кольцо своей матери. Оно было невзрачным, по правде говоря. Когда он принес его в магазин Морриса для подгонки, ювелир был ошеломлен.

– Это для Ребекки? Ни за что!

Моррис немедленно направился прямиком в витрине ювелирных изделий, которая содержала лучшие кольца его коллекции. В этом отделе старых ценников не было. Семья Рот передала казначейству города большинство своих ценностей неделю назад. Драгоценности, золото и серебро семьи Рот предлагались американцам в их первой новой твердой валюте.

Моррис открыл витрину и достал кольцо.

– Посмотри вот на это чудо. По-моему, и размер подходящий.

Майк нахмурился.

– Если то, что я принес, было достаточно хорошо для моей матери, я не вижу почему…

Моррис также нахмурился.

– Твоя мать была прекрасной женщиной, Майк Стирнс. Но…

– Просто женой шахтера? Ну так что? Я тоже шахтер.

– Да, но… – все еще хмурясь, Моррис покачал головой и повторил. – Да, но она…

Раздражение Майка исчезло. Он хорошо понимал смысл этого "да, но"… Понимал и в общем-то гордился…

Да, но она… – это потому, что весь город относился к ней, как к принцессе.

Он удивлялся этому. Выросший статус Ребекки в городе был мало связан с ее "родословной". Правда, Абрабанели считались у сефардов среди самых знатных семей. А возможно, и самой знатной. Но это ничего или почти ничего не значило для Грантвилля и Западной Вирджинии. То, что они знали об истории испанских евреев, можно было записать на булавочную головку.

Не в этом дело. А вот романтический ореол!

И доктор Абрабанель, дважды в день совершающий прогулки, ставшие уже привычным зрелищем для горожан. Непременно останавливающийся, чтобы обменяться несколькими словами с каждым прохожим. Все знали, что он был философом, и гордились такой честью. Единственный философ в истории города на людской памяти. Принц-джентльмен, если таковые вообще бывают. Принц в изгнании, настоящий принц, тем более имеющий такую прекрасную дочь.

Толпа школьников впереди, недалеко от них, радостно взревела, заглушая звуки оркестра, когда неторопливо идущие в колонне парада Майк и Ребекка, были замечены ими.

– Ура! ура! ура!

– Эй, глядите – это Бекки!

– Но они должны приветствовать тебя, – прошептала Ребекка, нахмурившись. – И профсоюзы СГА.

Майк широко улыбнулся.

– Черт, конечно же нет. Так мне нравится гораздо больше.

К началу второй половины дня, "парад" полностью перемешался. Официальные участники парада начали перемещаться на тротуары и стали зрителями. А зрители, в свою очередь, стали маршировать. А вскоре грозные БТР превратились в туристические автобусы, перевозящие группы германских и американских детей по всему городу. К полудню, два ресторанчика в центре Грантвилля были забиты битком, особенно после того, как Вилли Рэй доставил туда со склада свежий самогон. На банках даже красовались этикетки: "Слёзы городских финансов." На улицы города выплеснулась торговля.

Шесть американских предпринимателей скооперировались с четырьмя бывшими германскими солдатами. На предварительных переговорах в качестве переводчика выступал шотландский кавалерист, а в конце переговоров, он и сам вступил в партнерство.

Трое из американцев были фермерами, которые, как и Вилли Рэй, имели свои собственные запасы разных самодельных спиртных напитков. Четвертый американец, Эрни Доббс, был водителем грузовика, развозившего пиво. К своему несчастью, он как раз был в Грантвилле с очередными поставками, когда вспыхнуло Огненное Кольцо. Теперь эту – уже "свою" собственность – он предоставил в качестве вклада в совместное предприятие. Остальные двое американцев договорились предоставить необходимое оборудование – состоявшее, в основном, из переносных столов и складных стульев.

Немцы, служившие в свое время вышибалами в трактирах, составили опытный персонал. К полудню, разместившись в небольшом парке рядом с общественным бассейном города, ресторан под открытым небом с таинственным названием "Сады Тюрингии" был открыт.

– Я фейсконтроль, – произнес с гордостью шотландец, начав запускать толпу. Но большую часть своего времени ему пришлось поработать спасателем, когда дети потребовали открыть также и бассейн.

Генри Дрисон один, до упора верный своему гражданскому долгу, завершил назначенный маршрут. Но мэр провел там не более пяти минут, сердито глядя на заправку на окраине города, прежде чем, повторив обратный маршрут, присоединился ко всеобщему веселью. Он даже не стал поднимать шума в связи с грубыми нарушениями нескольких городских постановлений, явно представленных в "Садах Тюрингии". Молчал даже после того, когда увидел, как немецкие бармены, придерживаясь собственных традиций, начали раздавать напитки молодежи. Только безалкогольные напитки, разумеется. По мнению германцев, пиво именно к таким и относилось.

Единственные, кто вообще не участвовал в параде, были приглашенные на свадьбу. Список таковых составил более ста человек.

Большинство из них было со стороны невесты. В дополнение к собственно "семье" Гретхен, состоящей из пары десятков или около того человек, там были Генрих со своими людьми и около пятидесяти человек из бывшего обоза.

Затем появились "консультанты". Во главе с Мелиссой и владельцем городского магазина для новобрачных по имени Карен Ридинг. Остальные "консультанты", по правде говоря, были просто на подхвате у них. В основном, ученицы Мелиссы вместе с двумя дочерьми и четырьмя племянницами Карен.

Карен отвечала за все свадебные приготовления. Мелисса – за порядок на свадьбе.

Сложная задача, особенно учитывая недавнее. Гретхен вообще-то легко шла навстречу, и была в полном восторге от подвенечного платье. Даже после того, когда Карен пояснила, что это предоставляется "только на правах аренды". Трудность – настоящее сражение – развернулось только вокруг одного вопроса.

Мелисса, в сотый раз: – Ты не пойдешь на свадьбу в кроссовках.

Гретхен, угрюмо: – Какие же вы wahnsinnig. – Неприветливо: – Энто значит…

Мелисса, рыча: – Я знаю, что это означает, я уже выучила это слово наизусть после того, как ты использовала его с десяток раз, так вот – это именно ты сумасшедшая сумасбродка, если по-прежнему хочешь одеть их на свадьбу.

Гретхен, глядя на ноги: – А энти пытка для ног.

Мелисса, вздыхая: – … Я знаю, я и сама лично всегда страдаю в таких, заметь. Но…

Гретхен, мрачно бормоча и пытаясь пройти несколько шагов: – Я обязательно упаду и сломаю мой шея.

Мелисса, наблюдая и мрачно бормоча: – Я изменник и предатель.

Затем, рыча на своих "помощников": – А где у нас Вилли Рэй Хадсон?

Хор голосов: – В городе, выпивает.

– Доставить его! Немедленно!

Девочки-школьницы летучим отрядом устремились на поиски негодяя. Гретхен в очередной раз споткнулась. Мелисса нахмурилась.

И пробормотала: – Просто великолепно. Мало того, что невеста едва держится на высоких каблуках, так еще и пьяный ей в сопровождение. Так мы никогда не доберемся до венчания….

Представителей жениха было гораздо меньше. Ларри Уайлд был шафером, а Эдди и Джимми дружками. Кроме того, было и несколько других мальчиков из средней школы, действующих на подхвате у Великого Старца этой группы доктора Николса.

Джеймс восхищался смокингом Джефффа.

– Хорошо сидит.

Джеффф покраснел.

– Не смешно, доктор Николс. Это не так, и вы это знаете.

Он уставился на свой наряд. Компания по прокату смокингов находилась в настоящее время в другой вселенной, а имеющиеся немногие дорогие костюмы стали общегородской собственностью и выдавались "на правах аренды" для тех, кто в них нуждался.

– Этот был у Майка, такой большой. И остался у миссис Ридинг. Я смотрюсь в нем, как толстый пингвин.

Джеймс усмехнулся.

– И что? Ты сегодня женишься на одной из самых красивых девушек в ​​городе, а думаешь о черт знает чем?

Джефффа покраснел еще больше. На этот раз от добродушного юмора врача.

– Расслабься, Джеффф. Через несколько месяцев, в любом случае, все изменится. Ни у одного из нас к концу этой зимы лишнего жира не останется.

Личные переживания Джефффа сменились общим беспокойством.

– Расскажите, что вы сами думаете об этом? Что мы можем сделать?

Джеймс задумчиво посмотрел в окно трейлера Джефффа, выходящее на север.

– Я думаю так, – тихо ответил он. – Там, чуть подальше от нас, есть много еды, дело лишь в том, как собрать и доставить ее сюда. Фермеры в тех местах закончили посев раньше, чем пришли наемники и начали наводить жуть. Так что…

Он пожал плечами.

– Умереть с голоду нам не грозит. Самая большая проблема – это низкокалорийная диета, которая ослабляет организм, и дефицит витаминов и минеральных веществ в пище. Тем самым открывается широкий простор для болезней.

Его голос зазвучал более бодро.

– К счастью, при дефиците продовольствия, медикаментов и антибиотиков, в аптеках и супермаркетах города, еще есть большие запасы витаминов и минеральных добавок. Мы собираемся проводить строгую программу БАД – биологически активных добавок к пище. Это должно помочь нам хотя бы в эту первую зиму. – Он поморщился. – Хотя, питаясь только кашей, болезней избежать трудно.

Джеймс решил сменить тему. Он окинул взглядом помещение.

– Похоже, вы славно потрудились здесь.

Джеффф, как и хотел врач, отвлекся от своих тревог.

– Мы напрягли наши задницы в эти последние четыре дня. Нам также помогали и другие школьники. Вам нравится?

Джеймс замялся, прежде чем высказаться откровенно.

– Нравится? Это не совсем правильное слово. У вас тут будет, как в корзине с котятами. Но я хочу отдать вам должное, хотя это и выглядит как самое странное архитектурное сооружение в мире.

– Зато функционально. А функционально – значит красиво, говорил великий архитектор Ле Корбюзье, – парировал Джеффф. Он указал на дверь. – Все три трейлера соединены вместе, с хорошей теплоизоляцией в проходах.

В прежние времена через эту дверь можно было попасть наружу. Теперь она вела в новый трейлер, который был втиснут ​​между этим и фургоном Ларри, по соседству. "Новый" трейлер был фактически давно заброшен и подарен им прежним владельцем. Большинство времени за последние несколько дней было потрачено на то, чтобы скомпоновать все три трейлера во взаимосвязанный комплекс, навести порядок в новом трейлере и реорганизовать жизненное пространство. После свадьбы вся семья Гретхен переедет из своего временного приюта в школе в этот комплекс. Для Джефффа и его троих друзей сразу станет тесновато. Но у каждого будет свое место.

– Вы гордитесь этим, – сказал Джеймс. – Все четверо.

Джеффф улыбнулся. В улыбке сквозили и удовлетворение и печаль.

– Да, я думаю. Мы все… – Он вздохнул. – Это было очень трудно, потерять свои семьи. Зато теперь у нас будет самая большая семья в городе.

Он помрачнел.

– Надеюсь, все будет хорошо. Я знаю, будет трудно для всех нас, привыкнуть друг к другу.

Джеймс пристально посмотрел на него.

– Ты беспокоишься о Гретхен? Думаешь, она будет разочарована?

Джеффф покачал головой.

– Напротив, – признался он. – Вы знаете, я ведь показал ей это место вчера.

Он снова покраснел.

Джеймс усмехнулся: – Она прекрасна, правда?

Джеффф радостно кивнул. Но его мрачное настроение быстро вернулось.

– Вы знаете, что она сказала, выходя? Ты такой богатый… Богатый! – фыркнул он. – Да вы оглянитесь вокруг, доктор Николс. Это же просто прицеп.

Джеймс протянул руку и положил ее на плечо рослого юноши, стоявшего перед ним.

– Ты боишься, что она выходит замуж лишь за твое "богатство"? – спросил он. – Так лично я думаю, что таких женщин большинство…

– Нет-нет. Совсем не то. – Джеффф волновался. – Я прекрасно понимаю, что она думает и почему согласилась… – Он махнул рукой. – Просто это все так…

Он опустил голову. Следующие слова были грустными, произнесенными почти шепотом. – Она не любит меня, вы же понимаете. Я не думаю, что она даже знает, что это слово означает. В отличие от меня.

В это же время, Мелисса обсуждала ту же тему с Гретхен. Когда она закончила свои неуклюжие, наполовину по-английски, наполовину по-немецки, объяснения, Гретхен нахмурилась.

– Все энти штучки для знати, – запротестовала она.

Мелисса вздохнула. Гретхен внимательно посмотрела на нее.

– Но вы считать энто важно? Для Джефффа?

Мелисса кивнула.

– Это будет иметь значение для него больше, чем что-либо другое, Гретхен. Поверь мне. Пока он думает, что ты его любишь, он будет в состоянии справиться с чем угодно.

Неуверенная, что ее слова дошли, Мелисса попыталась перевести все это на немецкий. Но Гретхен отмахнулась.

– Я понимаю.

Нахмурившееся было лицо просветлело.

– Ваще энто не проблема. Я буду работать над энтим. Очень усердно. Я хорошо уметь работать. Очень… – Она на секунду замялась, прежде чем подобрать слово. – Ja. Точно. Не лентяй.

Мелисса не могла удержаться от смеха. С оттенком грусти.

– Это уж несомненно, девочка!

Она осмотрела молодую женщину, стоящую перед ней.

– Это несомненно, – повторила она. И улыбаясь, покачала головой: – А ты знаешь что, Гретхен Рихтер, которая скоро станет Гретхен Хиггинс? Я уже верю, что ваш брак будет прочным.

Мелисса снова рассмеялась.

– Работать над этим! Какая прелесть!

Глава 30

В итоге, свадьба прошла без сучка и задоринки.

Вилли Рэй появился вовремя. И хотя он явно не был абсолютно трезвым, жизненный опыт, как говорится, не пропьешь. И в таком состоянии он сумел довести Гретхен к алтарю без происшествий. Правда, ей понадобилось довольно много времени для этого. Но она ни разу не споткнулась, а органист был не против поиграть ввволю.

Такое событие почтили вниманием многие. Церковь была переполнена. Люди стояли и в проходах и на улице снаружи. По крайней мере, половина города явилась на свадьбу, забив все окрестные тротуары.

Огромная толпа была в весьма приподнятом настроении. Не сравнить с большинством других свадеб. Для всех этих людей, как американцев, так и германцев, эта свадьба произвела впечатление взрыва солнечного света. Слова Квентина Андервуда повторяли тысячи. После того кошмара, в котором мы все оказались, клянусь, моя душа просто тает, когда я представляю себе, как молодая женщина идет вниз по проходу в свадебном платье к алтарю.

Это впечатление было общим для всех. Но во многом другом, точки зрения расходились.

Для германских участников и гостей свадьба явилась надеждой. Или, может быть, придала им уверенности. Хотя теперь они составляли больше половины этого нового общества, куда их вроде как доброжелательно приняли, все же германцы – бывшие беженцы, наемники, обитатели обоза – отчетливо ощущали свое подчиненное положение в нем. Они как бы брели в нем наощупь, мало что понимали, их чувства не могли принять того, что их считают равными.

Их сдерживали вековые привычки. Концентрированная кислота наследственных привилегий разъела их души. Даже не сознавая того, германские новички автоматически реагировали на американцев, как простолюдины на дворян. Не имело значения, что американцы сказали им. Слова вообще дешевы, тем более обещания аристократии своим подданным.

Важно было то, что всегда имело значение и сразу бросалось в глаза – поведение, манера держаться. И американцы – это было ясно видно – были дворянами. Это сквозило во всем: в разговоре, в делах, в молчании, в отдыхе. Ясно, как Божий день.

Если бы им сказали об этом, американцы были бы озадачены. Их собственные века также сформировали их, исцелив аналогичные раны. Каждый американец, подсознательно принял фундаментальную истину, само собой разумеющуюся теперь.

Я важен. Драгоценен. Я личность. Моя жизнь полноценна.

Это так и выпирало из них, неважно, знали они об этом или нет. И это было то невысказанное, бессознательное отношение, которое немецкие новички почувствовали сразу. Они реагировали автоматически и мгновенно, как Гретхен недавно, предположив, что американская учительница была герцогиней. Или как Ребекка, сразу предположившая, что шахтер был идальго.

Укоренившиеся привычки, вбитые в людей веками угнетения и жестокости, не могут быть искоренены только словами. Необходимы дела, особенно дела запоминающиеся, наглядные.

Они привыкли к тому, что немногие люди действительно ценны. Большинство нет.

Хорошая кровь. Плохая кровь. Это простое, порочное разделение преследовало Европу на протяжении веков. За эти десять с небольшим лет, в настоящее время, оно превратило центральную Европу в кладбище. Дворянство, как обычно, не заботясь о цене мяса, выступило в роли мясника по отношению к простому народу. Почему бы и нет? Жизнь этих людей ничего не стоит. Им неведомо чувство боли, как нам.

Хорошая кровь, плохая кровь. А сейчас американцы давали понять своим новым братьям. Это не важно. Для нас это ничего не значит.

Для американских участников и гостей свадьбы все смотрелось под несколько другим углом. "Кровь" вообще не обсуждалась. В конце концов, приличное их количество и само имело немецкое происхождение. Дело было в тонкостях общественного положения, класса.

Независимо от плебейского Аппалачского "рода" Джефффа, он считался одним из городских приличных парней. Все это знали, хотя некоторые и подтрунивали над ним, называя "зубрилой" или "фанатом".

Ну а Гретхен в глазах многих еще до объявленной свадьбы была "отбросом общества". А после этого некоторые стали выражаться еще хуже. Потаскуха, дорожная шлюха.

Но, как верно подметил Майк, правильно сформированное общественное мнение сметает все на своем пути. Так что, грязные слова произносились только в узком кругу. И даже в нем не так часто. Шли дни, общественное мнение менялось. К концу свадьбы осуждающих практически не осталось, кроме маленькой горстки людей. Американцев в Грантвилле несла приливная волна романтики.

Да, да, да – все это было очень странно. Ну так что? В тысячах сказок бывало еще и не так. С Джефффом Хиггинсом было, в конце концов, все понятно. Все знали историю о том, как он и его друзья стояли с ружьями, сдерживая толпу головорезов. Если по правде, настоящий рыцарь в сияющих доспехах. В аппалачском стиле, разумеется, а что в этом неправильного?

Гретхен? Ну ей Богу, Рапунцель, с фигурой, лицом и длинными белокурыми волосами, прям точь-в-точь. Да забудьте же, наконец, о грязных ногах. И если история о том, как она спрятала своих сестер в уборной, была ужасной, она была вместе с тем и героической по-своему. Для горцев, по крайней мере.

Достаточно скоро, облагороженный вариант этой истории уже жил своей жизнью среди населения, добавив сюда окровавленный гламур. О-о-о… такие ужасы! Горные ужасы!

История, конечно, исказилась. Людвиг и Диего сплавились в один образ. Отчаянная молодая женщина и ее новый любовник в смертельной схватке покончили с препятствиями к их любви. Ужас, ужас, чистый ужас. С другой стороны, тот человек был настоящим дьяволом. Монстр, злодейство которого росло от рассказа к рассказу. Да и выглядел он внешне, как дьявол. Неужели доктор Адамс рассказывал об этом сам? (Этот известный сплетник. Но вот слухи о том, что он сам вбил осиновый кол в сердце трупа, явно уж были ложными.)

В общем, к концу свадьбы, американская половина выросшего вдвое общества, приняла новую версию событий. И близко к сердцу, по правде говоря. Один из маленьких парадоксов истории состоит в том, что простой народ заимствует романтическую мифологию дворянства и приспосабливает ее под себя. Что-то новое ковалось здесь, в этом месте, под названием Тюрингия. Что-то важное и драгоценное. Их собственная кровь будет смешиваться с другой. Как и положено, как и должно быть. Добрые крови объединятся. Так возникают великие народы.

Венчание состоялась в католической церкви города, как самой большой. Но службу вел пастор методистской церкви, к которой относил себя Джеффф. Это было необычно, но все согласились на это. Хотя ни Джефффа, ни Гретхен, не волновало то, чтобы свадьба была "правильной".

А что насчет пастора и священника? Ну, они давно были хорошими друзьями. Их дружба с годами выросла, благодаря взаимному интересу к богословским дискуссиям, зарубежным фильмам, и прежде всего благодаря общему хобби. Оба они были заядлыми автомеханиками, в свободное время. Довольно часто они трудились вместе, восстанавливая хорошие автомобили из хлама. Пусть другие беспокоятся о тонкостях и деталях церковной службы.

Правда, отца Маззари кое-что все же беспокоило.

– Меня волнует не свадьба, а… – Он взмахнул гаечным ключом. – Общая ситуация.

Преподобный Джонс хмыкнул. Его голова была наполовину спрятана под капотом автомобиля.

– Вы все еще думаете о Папе?

Он протянул руку. Отец Маззари передал ему ключ. Голос пастора звучал наполовину приглушенно: – Я тут почитал немного, так вот, догмат о папской непогрешимости не был провозглашен до 1869 года, так что вы спокойно можете почти четверть тысячелетия спорить с ним. – Он снова хмыкнул. – О кей, здесь готово.

Его лицо снова появилось из-под капота, ухмыляясь при виде хмурого облика своего друга.

– Все дело в указах, и вы это знаете, – проворчал отец Маззари.

По-прежнему ухмыляясь, преподобный Джонс пожал плечами.

– Да, конечно. Ну и что? На то есть адвокатские конторы.

Отец Маззари все еще хмурился. Преподобный Джонс вздохнул.

– Ларри, что еще вы можете сделать? Если вы одобряете текущую ситуацию, вам скорей нужно позвонить в инквизицию и потребовать исполнения эдикта папы о реституции. – Он прокашлялся. – Но боюсь, что я должен буду предпринять ответные меры, если вы попытаетесь захватить мою церковь. По крайней мере, настаивать, чтобы вы вернули мне мою копию фильма Куросавы "Расёмон".

Маззари улыбнулся.

– Ну хорошо, – пробормотал он. – Будем поступать, как лучше. Тем не менее, я был бы рад, если бы на завтрашнем церковном венчании, вы бы отказались от очередного упоминания "Римского Блудника".

Джонс поморщился.

– Опять вы об этом! – И затем, посмеиваясь про себя: – Не то, чтобы нынешний Папа не заслуживал такого наименования, судя по всему, что я слышал, но вот невеста сама из католической семьи, и она и так уже прошла через такое…

Он перешел к другому двигателю.

– Вас не затруднит подать мне ключ на четверть дюйма и торцевик на три восьмых?

Когда Маззари зарылся в ящичке с инструментом и деталями, Джонс продолжил.

– Как вы думаете, они действительно это сделали?

– Это между ними и Богом, – пришел ответ, вместе с торцевым гаечным ключом. – Я не буду говорить, что не сплю из-за этого. Я слышал, что тот человек выглядел, как вампир.

– Не удивлюсь, если он им и был, – пробормотал Джонс, окунаясь в работу. – Как на городских складах с чесноком, кстати?

Вот время и пришло.

Стоя у алтаря, с друзьями по бокам, Джеффф изо всех сил пытался не ерзать. Джеймс Николс, собиравшийся занять свое место, остановился и вернулся к нему.

Он говорил очень тихо, так чтобы слышал только Джеффф.

– Ты все еще можешь отказаться.

Джеффф тут же отрицательно мотнул головой.

– Нет, не могу. Вы знаете это так же хорошо, как и я.

Николс посмотрел ему в глаза.

– Просто проверка, вот и все.

Джеффф улыбнулся. Немного грустно, чуть-чуть.

– Да и не хочу. Меня волнует не свадьба, доктор Николс. Просто…

Его рука шевельнулась. Как бы нащупывая что-то.

– Все последующие годы…

Джеффф опустил голову. Николс положил руку на его плечо и наклонился.

– Послушай меня, мой мальчик. Никто не знает, что там впереди будет или не будет. Не имеет значения, на самом деле, до тех пор, пока ты делаешь свою работу. И забудь все глупости, что ты когда-либо слышал о героизме. Героизм – это лишь следствие плохой работы начальства. А твоя задача создать твоим людям, твоей жене, твоим детям – пространство, где они смогут строить свою жизнь. И частью его является крыша над их головами и еда на столе. Как и собственная кровать для стариков, в которой они смогут спокойно умереть. Как и многое другое, что ты можешь сделать для них. Просто старайся. И если ты сделаешь это, только тогда можешь называть себя человеком. Все остальное фигня. – Он сжал плечо Джефффа. – Ты понял?

Плечо под его рукой расслабилось.

– Да, док. Да.

– Вот и прекрасно.

Николс остался с ним. Через мгновение заиграл орган. В задней части церкви, опираясь на руку Вилли Рэя, появилась Гретхен.

Джеффф смотрел, как она идет, разинув рот. Он не замечал ее семенящих, неуверенных шагов на коварных каблуках. Он просто весь отдался на волну этой древней церемонии. И открыл для себя, как и многие миллионы молодых людей перед ним, что нет ничего в мире прекрасней своей приближающейся невесты.

Сомнения, беспокойства, страхи, тревоги – все исчезло. Я живу. О да, я живу.

Глава 31

Вот они и одни. Впервые одни, поняла Гретхен. К двери трейлера семья сопровождала Гретхен и ее мужа. Затем она на остаток дня и ночь разместилась в двух других отделениях комплекса.

Гретхен молча взяла своего мужа за руку и повела в спальню. Та когда-то принадлежала родителям мужа. Теперь это будет их спальня.

Войдя в комнату, она закрыла дверь и начала раздеваться. Но, взглянув на мужа, замерла. Такой застенчивый и нервничающий. Гретхен намеревалась провести это дело как можно быстрее. Теперь же, увидев его лицо, она поняла, что такое может нарушить их отношения. Мысль была невыносимой. Как бы там ни было, а она всем обязана доброте этого человека.

Тогда, улыбаясь, она убрала руки с одежды и протянула их ему навстречу. Мгновением спустя ее муж обнял ее своими собственными.

Первоначальная настороженность, с которой Гретхен приняла эти объятия почти мгновенно превратилась во что-то еще. Ведь это не был Людвиг, чьих медвежьих объятий стоило избегать. Она, не колеблясь, подняла голову, подставляя Джефффу губы. Ее губы были мягкими, приоткрыто ищущими; не каменной защитой, как в прошлом. Она почувствовала его язык и ответила тем же, следуя его примеру. Получилось даже более неуклюже, чем у него, потому что у Гретхен не было никакого опыта в поцелуях.

Она полностью расслабилась, возвращая ему поцелуи и ласки. Руки, исследующие ее тело, становились все более и более настойчивыми. Она чувствовала это. Но не боялась страсти Джефффа. Ничуть. Скоро, очень скоро, она удовлетворит его.

Ей ли привыкать? Конечно, удовлетворение похоти человека было занятием муторным, рутиной. Но не сравнить с другими хлопотами и обязанностями. С рутиной очистки от крови разграбленной кучи трофеев. С рутиной бритья насильника, с трудом удерживая свою руку с острой сталью от того, чтобы с криком души кровью пролить свою жизнь и жизни своей семьи на землю, вместе с ним.

Затем рутина пеленания ребенка. Рутина вытирания его слюней. Рутина утепления зимней одежды бабушки. Легкие, трудные, семейные дела.

Теперь не будет никаких синяков на ее теле от страсти мужа, она знала это. Никогда не будет. Можно не опасаться. Но она также осознавала, что ей придется удовлетворять эту жажду чаще, гораздо чаще – чем это требовалось Людвигу. Осознание этого не принесло страха, наоборот, только тихое удовлетворение. Это тоже являлось одним из проявлений семейных дел. Главным.

Что ее муж хотел, Гретхен даст. С удовольствием, если не с нетерпением. Закончив с обычной семейной рутиной, почему бы ей не развлечься, насмехаясь над памятью людоеда. Иронизируя над его призраком.

Наконец, Джеффф оторвался от нее. С неохотой, подумала она. К своему удивлению, Гретхен чувствовала то же самое. Такая реакция озадачила ее. Вроде обычные семейные хлопоты, ничего больше. Она, как правило, быстро управлялась с ними.

Может, это остатки чувства страха, сопровождавшего ее при этом раньше? Какое-то странное ощущение сжигало ее. Это тоже было непонятно. Почему она должна чувствовать сожаление, теперь, когда страх исчез? В страхе не было ничего, чтобы им дорожить.

Джеффф улыбался. Она чувствовала, как к нему пришли расслабленность и уверенность, и была рада этому. Гретхен обещала герцогине – так она всегда будет думать об этой женщине – что она будет упорно работать над этой странной вещью, которую американцы называют "любовь". Происходившее, как она поняла сейчас, было частью этого. Муж не насильник. Муж должен чувствовать себя уверенным в обществе своей жены. Уверенным в себе, в своем праве, но не власти.

Джеффф сел на кровати и похлопал рукой, приглашая ее сесть рядом с ним. Гретхен повиновалась. Затем, запинаясь, начал говорить. Она переводила исковерканные слова достаточно легко. Гораздо труднее было понять смысл его предложения. Это было последнее, чего она ожидала.

Подождать? Из-за того, что мне пришлось пережить? Пока мне не будет удобно и естественно? Не готова к этому сама?

Гретхен была глубоко поражена. Предложение мужа, она поняла это сразу, не вытекало из-за отсутствия у него пыла. Вовсе нет. Она ощущала, что он едва сдерживается. Желание пылало в нем, она прекрасно это знала, и она не думала, что найдется человек, желающий ее больше, чем тот, кто сидел сейчас рядом с ней на постели.

Ее ум вроде нащупал смысл. Почти сразу, но такое очевидное и простое она проигнорировала, не задумываясь. Затем она вернулась к промелькнувшему ранее и осмотрела его внимательнее.

Да. Это правда. Он просто проявляет заботу о ней.

Ее глаза наполнились слезами. Волна нежности, настолько мощной, которую она никогда не ощущала в своей жизни, нахлынула в ее сердце. Инстинктивно, без всякого расчета, она обняла Джефффа и, упав на спину, привлекла его сверху. Ее губы приникли к его губам, мягким и открытым, ее язык проскочил в его рот.

Внезапно она почувствовала прилив жара и покраснела. Она оттолкнула Джефффа, мягко, но настойчиво, затем села, и попыталась снять с него одежду. Ее пальцы завязли в неподатливой вещи, которые американцы называли "молния".

Напрасно. Ее муж решил сам сделать это за нее. Она улыбнулась в ответ на его улыбку. Почему бы и нет? Как ему будет угодно. И можно не бояться, что он порвет ее одежду. Не такой это человек.

Переваливаясь и изгибаясь, она помогла Джефффу в процессе снятия одежды. Сначала своей, затем его. Когда они оба остались без нее, она поерзала немного на огромной кровати, как они называли "королевского размера" – будто сами были королями! – продвигаясь к ее центру. Она чуть не рассмеялась, увидев, как он отреагировал на ее телодвижения. Гретхен знала, что ее тело быстро заводит мужское, но она никогда не видела, чтобы Людвиг отреагировал так мгновенно, как ее муж.

На секунду вид его восставшей плоти обдал ее старым холодом. Она почувствовала, что ее разум отгородился от окружающего и ждет в пустоте.

Нет! Нельзя притворяться перед мужем. Я обещала герцогине. Я обещала ему.

Борьба была короткой и нетрудной. Все оказалось просто. Гораздо легче, чем она могла себе представить. Она рассмеялась. Не с издевкой, а с симпатией. Гретхен всегда с привязанностью относилась к своей семье. А происходившее было ее частью. Разве можно бояться расчесывать волосы сестры или кормить ребенка.

Джеффф лег рядом с ней и начал медленно целовать и ласкать ее тело. Еще одна волна неги прошла через нее. Затем, неожиданно, всплеск удовольствия. Она была поражена этому. Гретхен привыкла ласкать других, сама не получая ничего подобного.

На мгновение она погрузилась в свои ощущении. Так мало чистого удовольствия было в ее жизни.

А тут его было чересчур. Она заслонилась от удовольствий, вспомнив свои обязанности. Настало время, чтобы удовлетворить своего мужа. Мужчинам нужно только одно. Неохотно, но не из-за прежних причин, она попыталась затащить мужа на себя.

Джеффф сопротивлялся. Нет, не яростно, но твердо. Он перенес свой открытый рот на ее груди, и дальше, вниз по животу. Медленно, не торопясь, в то время как его рука гладила внутреннюю поверхность ее бедер. Руки были горячими и ласковыми. Влажный рот съехал ниже.

Когда его пальцы достигли своей цели, Гретхен ахнула. Частично от удовольствия, но в основном от удивления. Так нежно. Так…

Тогда она поняла, что он был не очень опытным. Он блуждает наугад, догадалась она. Немного знающий что-то, но совсем-совсем неопытный.

Но это не имело никакого значения. Он был единственным человеком, который когда-либо пробовал делать это с ней. Почти случайно, пальцы Джефффа нашли свою цель. Гретхен застонала. И почувствовала удовлетворение, исходящее от мужа. Пальцы вернулись снова, пытаясь повторить найденное.

Стон. О-о-о!

Впервые в своей жизни, Гретхен почувствовала, что она вот-вот дойдет… Ей захотелось этого, но только на мгновение. Ее тело, как оказалось, имело свой собственный разум. Она взяла его в поводья и натянула их. Пытаясь прибрать к рукам. Нельзя же получать удовольствие раньше мужа.

Когда острый всплеск наслаждения появился снова, она прикусила губу. Тем не менее, тихий стон вырвался опять. После всех ужасов первого дня, она поклялась, что никто не услышит ее стон. Она все снесет молча. Но этот стон был законной собственностью ее мужа. Он принадлежал ему, а не ей – и это был его подарок.

Теперь своей цели достиг рот Джефффа, и Гретхен снова ахнула. На этот раз, это был настоящий взрыв. Что он делает? Он с ума сошел?

Она схватила его голову, собираясь оттолкнуть ее. Но ее руки застыли. Джеффф отреагировал на давление пальцами противоположным усилием. Его рот прильнул и открылся. А его язык пошел по пути, найденному пальцами. Невероятное наслаждение парализовало ее.

В голове Гретхен все закружилось. Наслаждение, беспорядок в мыслях, радость, страх – все отразилось во вздохах и стонах, слова куда-то исчезли.

Что делать?

Страх и смятение восторжествовали. Ее ум свернул на другой путь. На привычную, хорошо знакомую, ненавистную колею.

Просто удовлетворить его, и дело сделано.

Со всей своей недюжинной силой, Гретхен захватила плечи Джефффа и подтащила его повыше. Прямо сейчас! Давай! Сюда, где ты там возишься! Она обвила ногами его бедра, прижав необходимое к нужному месту.

Ну наконец-то, нашел. Даже его заминка и неловкость принесли новую волну нежности. При всей охватившей ее страсти, Гретхен поняла, что Джеффф все еще пытается быть осторожно ласковым. Вспышка за вспышкой в ее сердце сияли так ярко, что она подумала, что, возможно, сейчас сгорит.

Все, теперь он в ней. О да! Она засмеялась легкомысленно, весело, счастливо. И в этом ее муж заставляет забыть обо всем. О да!

Мысли о долге исчезли под древними инстинктами. Она почувствовала, что ее тело реагирует таким образом, о котором она и не подозревала. Ее мышцы ликовали, нервы оголились, мысли разбежались. Пустота, заполненная калейдоскопом цветов. Ничего не отделяло ее сейчас от мужа. Ничего, кроме кожи и влаги. Ничего не существовало, кроме обоюдного желания, ох!

Еще одна волна наслаждения вырвала стон из горла. Она исступленно начала целовать Джефффа. Его дыхание заполнило ее губы, язык, рот. Она почувствовала, что ее муж отвечает ей: нетерпеливо, жадно, гордо.

Гретхен, наконец, поняла цель Джефффа. На мгновение она застыла. Полнейший шок.

Она отвела лицо в сторону, упершись затылком в подушку. Джеффф бережно приподнял ее голову. Они всматривались друг в друга. Светло-зеленые глаза в светло-карие.

Зеленые ликовали; карие сомневались.

Разве такое бывает? Прямо не верится…

Зеленые обдавали уверенностью; карие поддавались.

Я попробую. Муж мой, я постараюсь.

Она совсем запуталась, но решила следовать за ним по этому пути. Просто их тела нашли общий ритм. Но ее ум, достаточно скоро, нашел способ перенести старую колею на новое место. Главное безопасность, безопасность для своей семьи и себя, а для этого ее мужчина должен быть доволен. И он, кажется, хотел этого же, как ни странно. Это просто ответная реакция на желание Джефффа доставлять ей наслаждение. И волны наслаждения снова показались на горизонте, о чем она не замедлила просигнализировать ртом, руками, своим голосом. Ее муж не замедлил ответить ей. Ближе, ближе. Волны подошли вплотную и стали еще выше.

Она была почти испугана их высотой, но долг победил страх. Мой муж хочет этого. Моя ответная реакция способствует этому. Дать ему то, что он хочет. Вот путь к безопасности.

Сверкнула молния. Внезапно стали неважными и безопасность, и долг, и "ответная реакция". Ничего не осталось, кроме самой Гретхен. Волны сменились ревом прибоя в нахлынувшем приливе. Почти цунами. Когда пришел эмоциональный врыв, Гретхен даже удалось принять его. Обнять его. Ощутить, как нечто личное, важное и драгоценное.

Купаясь в его славе, как если бы она была сама герцогиней.

Беженка-сефардка нашла свои залитые солнцем легенды в этом месте, а шотландский кавалерист своих смертельно опасных сказочных фейри. А теперь, молодая женщина из разрушенной Германии обнаружила здесь и свои детские сказки. Они оказались верны, в конце концов. Все, что в них рассказывалось. Даже те, в которые Гретхен и тогда не верила – сказки про благородных рыцарей.

Новая жена осознала новую, надежную и, чего уж там говорить, приятную реальность. Она осыпала мужа лихорадочными поцелуями, и со слезами на глазах и голосом навзрыд закидала обещаниями.

Ты пролетел, Сатана, смеялась она. Триумфальное, ликующее издевательство, казалось, отскакивало от стен спальни и эхом падало в кровать.

Полностью вымотанный Джеффф лежал рядом и смотрел на нее. Слегка озадаченный ее смехом, возможно, но не пытающийся выяснить его причину. Он все еще был полон только что произошедшим, довольным собой, более того, гордящимся своим успехом. Будучи не в состоянии понять бурно веселящуюся жену, он просто наслаждался радостью на ее лице и теплом ее рук, поглаживающих его тело.

Наконец-то Гретхен осознала всю степень своей победы. Безоговорочной, полной. Она отлупила Дьявола. Вздула его, как шавку.

Она спасла все из его темного царства. Даже то, что она думала, потеряла навсегда. Свою единственную ценностью, отданную Зверю при торговле за жизнь своей семьи. Теперь, на пороге новой жизни, она прокралась через его железные ворота и выкрала назад свою девственность. Как здорово, что она ограбила Грабителя, и подарила свое сокровище тому, который это заслужил. Потому что Женщиной она стала только что.

Невольно навернулись слезы, но это были слезы радости и благодарности. И смех не исчез. Далеко внизу, в бездне, она могла слышать вой ярости Сатаны.

Меня кинули! Надули!

Она все смеялась, смеялась и смеялась. Не переставая все это время целовать и ласкать мужа. Такой молодой, чистый, славный, и такой хороший, такой замечательный. Гретхен не удивилась, увидев, как быстро он восстановил свои силы и обнял ее. С радостным рвением она снова слилась с ним.

Она побила Дьявола. Теперь она будет мучить монстра.

Сатане пришлось мучиться всю ночь. Снова и снова, Гретхен злила его своей радостью. Не только своей, она дарила радость и мужу. Долгие часы Дьявол бесчинствовал среди своих казематов из раскаленного камня. Крушил рогами стены и расчищал завалы хвостом, топча насильников копытами.

Когда ее муж поплыл в череде экстазов – превысивших даже любовные восторги жены – Дьявол бежал в отчаянии. Из своих казематов он помчался вниз, в недра Ада.

Гретхен нырнула за ним, как такса в нору барсука.

Уходи! – вскрикнул Зверь. Оставь меня в покое!

Но она была безжалостной и беспощадной. Смотри, монстр. Она загнала его в угол темной, сырой и грязной пещеры.

Сатана съежился. Остановись, хныкал он. Мне больно!

Смотри. Ее тело – теплое, влажное, нежное – легко проникало сквозь мерзкие камни. Смотри.

Итак, с Сатаной она разобралась. Разобралась навсегда. Гретхен была удовлетворена. Любовь мужа наполняла ее, смывая все следы прошлого. Прошло, все прошло. Ушло навсегда.

Сейчас Гретхен верила в любовь. Это был дар небес. Раньше она ожидала от жизни лишь плохого. Теперь – лишь хорошего.

Сюрпризы, понятное дело, еще будут в их жизни, она это знала. Многие из них, из-за процесса "притирки" друг к другу. И некоторые из этих сюрпризов будут неприятными, конечно. Может и мелкими, но, вероятно, противными, злобными. Что ж. Она и сама далеко не ангел.

Неважно. Никаких сюрпризов не будет в сердцевине их брака. В этом Гретхен была совершенно уверена.

Она погладила лицо Джефффа, всматриваясь в его глаза. Зеленые глаза выделялись, как набухшие почки весной. Мягкие, молодые, полные надежды. Влажные, теплые, полные жизни.

Гретхен была очень довольна собой. Она сдержала свое обещание герцогине.

И засмеялась. Это оказалось так просто! Она ожидала, что для этого предстоит много лет тяжелого труда и борьбы.

А было так просто. Это и есть семья, поняла она теперь. Все это. Семью крепит любовь. Разная любовь, естественно. Все члены семьи разные, но все любимы и важны. Каждому что-то свое, особенное. Для ребенка грудь. Для детишек уход и ласки. Для бабушки комфорт и внимательное выслушивание жалоб.

Для мужа…

Так просто! Та же семейная любовь. Впридачу оргазмы от нее.

Ничего из ряда вон выходящего. На самом-то деле…

Практичным умом Гретхен работала над этими проблемами, в то время как ее рука двинулась вниз – работать над любовью к мужу. Чтобы сделать очевидный вывод, много времени не понадобилось. Ей-то, тем более.

Оба чувствовали готовность. Эмоции росли, становились все сильнее.

– Я люблю тебя, – прошептала она. И, счастливо улыбаясь, отправилась работать над этим.

Все тревоги предыдущих дней Джефффа к утру покинули его.

Он проснулся раньше и теперь смотрел на нее. И обнаружил, как многие миллионы людей до него, что жена еще более прекрасна, чем невеста.

Первым делом, понятно, они снова занялись любовью. После этого Джеффф приготовил им завтрак. Это были просто овсяные хлопья, чуть ли не единственная, по-прежнему доступная в городе, пища. Для этого ему потребовалось некоторое время. Уж слишком у Гретхен было игривое настроение.

Когда каша была готова, они буквально заглотили ее и сразу вернулись в спальню. Остаток утра прошел там. Это было счастливое утро, полное открытий. Метод проб и ошибок, как некоторые издевательски могли бы назвать его. Но Гретхен и Джефффа это не волновало. Они радовались достижениям и смеялись над ошибками, но, прежде всего, просто наслаждались самим процессом. Любовь, как и все, что растет, нуждается в поливе. Кого когда-нибудь останавливало, сколько ведер понадобится опустошить для этого?

Наступил полдень, и детей уже трудно было сдерживать, особенно маленьких. Они были взбудоражены уже почти сутки. Волновались, опасались, беспокоились. Стены трейлеров были хоть и хорошо изолированы, но тонки. Звук легко передавался через них.

Никто из детей не слышал такого шума от Гретхен раньше. Никогда. Только не от Гретхен!

Они пришли в совершенный ужас – все, кроме бабушки. Старуха успокаивала их, заверяла, что все хорошо и волноваться не надо. Не о чем беспокоиться, дети. С трудом уложила спать. Сама она не спала всю ночь, а просто слушала. Улыбаясь, как она не улыбалась много лет.

Тем не менее полдень – это уж слишком! Достаточно!

Дети высыпали наружу. Робко, они подошли к двери. Робко, постучали.

Ждать! – пришла команда. Они услышали движение за дверью. Голос Гретхен, он звучал, почти как смех. Что-то насчет халата.

Тот же веселый голос – Гретхен? – теперь велел им войти. Когда дети зашли в спальню, они выставились на нее. Глазами, широкими, как блюдца.

Гретхен? Это ты?

Действительно, женщина в постели выглядела как Гретхен. Похоже. Но где былая сталь в лице ангела? Где бронированная душа в этом мягком теле в халате?

Все еще неуверенно, их глаза оторвались от Гретхен и перешли на странное существо, лежащее рядом с ней. Тоже в халате. А это еще что такое?

Первым понял самый младший их них. Маленький Иоганн, которому не исполнилось еще и пяти лет и чьи инстинкты еще не были обременены памятью о людоедах. Это большое, круглое, доброе лицо – щека к щеке с женщиной, которая приютила и защищала их все это время – могло принадлежать только одному человеку.

– Папа! – завизжал он, – Папа! Папа!

Через мгновение он уже карабкался на кровать. Небольшая кучка детей последовала за ним.

Ура, папа вернулся! И нашелся там, где и должен быть. Через несколько секунд, Джеффф и Гретхен были почти погребены под телами счастливых детей.

Маленький Иоганн, будучи первым, по праву занял почетное место. Как угорь, он втиснулся между ними. Ему потребовалось не больше минуты, чтобы найти новое семейное сокровище. Большие, мягкие, теплые ноги Джефффа.

– Папа, – пробормотал он довольно с закрытыми глазами. Теперь-то зима не страшна. С такими-то теплыми папиными ногами.

Глава 32

Ганс смотрел на ангелов смерти в течение нескольких минут, прежде чем что-то сказать. Он был поражен, какие они разные. Не в смысле того, что это были мужчина и женщина. А потому, что Ганс всегда считал ангелов как бы… ну, не имеющих возраста. Почему же тогда один из них напоминает молодую женщину, а другой – седого мужчину?

А какие странные волосы.

Нет, он не испугался. Он понял, что они были ангелами смерти из-за их черного цвета, но лица почему-то не были злыми. Только что-то вроде спокойного интереса. Стоят и наблюдают себе за душами.

На Ад не похоже…

Глаза Ганса пробежались по комнате. Тоже странно. Небесная канцелярия могла бы выглядеть получше. Или вообще никак не выглядеть. Обойтись одними голосами. Но он видел шляпки гвоздей, скрепляющих обычный деревянный каркас, раделяющий помещение на отсеки. Довольно небрежная работа, на самом деле.

Его глаза изучали полупрозрачную материю, отделяющую его от смутно видневшейся другой души. Та душа, как и его собственная, казалось, лежала на каком-то подобии кровати. Ганс восхищался этой полупрозрачной материей. Такая воздушная, подумал он. И в замешательстве замер на койке. И с Раем никакого сходства.

Значит, он еще не окончательно мертв. Его душа просто задержалась где-то, ожидая, когда ее призовут.

Полупрозрачная материя вдруг отъехала в сторону. Один из ангелов смерти вошел в его отсек. Молодая женщина.

Ганс вглядывался в ее лицо. Черты лица были совсем не такими, какие он ожидал увидеть у ангела. Крупные, широкие. Но он решил, что она очень красива. Особенно ему понравились курчавые черные волосы, обрамлявшие лоб. И ее темные глаза, казалось, излучали тепло.

Он кашлянул.

– Я готов, – прошептал он.

Она наклонилась ближе, слегка повернув голову – так, чтобы подставить ухо.

– Что ты сказал? – спросила женщина-ангел.

Ганс был озадачен. Почему ангел говорит по-английски? Но не ему спорить с божественной волей, и он повторил на английском.

– Бери меня, ангел, – повторил он. – Я готов.

Слова, казалось, дошли. Глаза ангела расширились. Губы изогнулись в улыбке, улыбка превратилась в смех. Ганс снова ошалел.

– Бери меня! – передразнила она. И снова смех. – Я и раньше знала, что у всех мужиков только одно на уме, но в таком состоянии… (Он услышал дальше какую-то слабопонятную идиому про горбуна, которого могила исправит?)

Нет, это точно был английский язык. Ганс был хорошо знаком с ним. Благодаря единственному члену отряда Людвига, который ему нравился – молодому ирландцу. Ирландец тоже погиб. Ганс видел, как его голова буквально взорвалась.

Ангел продолжал смеяться.

– Ты, может быть, и готов, милашка, – воскликнула она, – но я нет!

И снова веселый смех.

– Ты не один такой озабоченный!

Она похлопала его по щеке.

– С возвращением, Ганс Рихтер. Я сообщу твоим сестрам.

Они прибыли через час, и Ганс осознал, что он, по-прежнему, живой. Живой – и почти здоровый. Оказалось, он провел много недель на краю смерти. И сейчас был уже август.

Новости хлынули лавиной. К концу дня он встретился с новым мужем Гретхен. И со своим новым работодателем.

– Тебе не нужно быть снова солдатом, Ганс, – объясняла Гретхен. Она указала на человека, стоящего за ней. Это был крупный молодой мужчина с дружелюбной улыбкой.

– Это мистер Киндред. Он – издатель газеты в Грантвилле, вернее, был.

– Что такое газета? – спросил Ганс.

Гретхен нахмурилась.

– Это как плакат, только он выходит один раз в неделю и рассказывает людям, что происходит в мире.

Ганс хотел было задать еще один вопрос, но Гретхен опередила его.

– Поговорим попозже, брат. В данное время, мистер Киндред, хотел бы обратиться к тебе за помощью. Он пытается сделать типографию, чтобы возобновить свои публикации. Но… – Она замялась. – Его старые методы сейчас не годятся, поэтому он нуждается в создании чего-нибудь такого, что было у отца. Поэтому ему нужна твоя помощь. Три других бывших издателя уже присоединились к нему. Если все пойдет хорошо, ты также можешь стать партнером, если захочешь.

Ганс посмотрел на издателя.

– Я снова могу стать печатником? – спросил он очень тихо, – Не наемником?

Гретхен кивнула.

– Тебя будут просить вступить в то, что они называют милиция, и проходить обучение каждую неделю. Но если ты не хочешь быть профессиональным солдатом, – она засмеялась, увидев, как он скривился, – то и не будешь.

– Снова стать печатником, – прошептал Ганс.

На следующий день, врач, которого он принял за ангела смерти, отпустил его из больницы. При помощи сестер и своего нового родственника, мужа сестры, Ганс вышел в новый мир.

Кругом все было очень странно, но Ганс совсем не волновался. Даже когда его призвали в трудовые батальоны на следующий день после того, как он перебрался в свой новый дом. Батальоны формировались каждый день, чтобы доставлять продукты питания из окружающей сельской местности. Зима не за горами, и переполненный город лихорадочно готовился к ней. Ганс понимал важность этой задачи. Он слишком хорошо знал, что такое зима.

Новая работа внезапно одарила новой радостью. Поскольку он был еще слаб, американцы решили, что он непригоден для тяжелого труда. Они хотели уже отправить его домой, когда один из них, услышав, что Ганс был печатником, спросил, не хочет ли он ознакомиться с их машинами. Так Ганс стал обучаться работать на самой замечательной машине, которую он когда-либо видел. Она называлась "пикап". Ганс влюбился в нее сразу. В течение следующих нескольких недель он научился водить большинство американских автомобилей. И влюбился в них всех. Он был почти расстроен, когда приступил к своей новой работе в типографии.

Но типография требовалась срочно, сейчас. Американские лидеры явно стремились поскорей начать публикацию газет и плакатов. И книг, в ближайшем будущем.

Они называли это "пропаганда". Когда Ганс прочитал первую брошюру, вышедшую в свет, он влюбился и в пропаганду тоже. Он был восхищен "Биллем о Правах", хотя и считал его настоящим сумасшедствием.

Безумный, сумасшедший новый мир. Ганс влюбился в него без остатка, особенно после того, как его замечательный новый родственник показал ему, как управлять машиной под названием "компьютер".

Но самое яркое событие произошло 10 сентября. В тот вечер, странная машина на стенной полке трейлера, которую его зять называл "телевизором", ожила. Впервые, по-видимому, со времени того чуда, которое американцы называли Огненное Кольцо.

Ганс со всей семьей расположились перед мутным стеклом. В комнате, как говорится, яблоку было негде упасть. Его зять, улыбаясь, протянул руку и нажал на кнопку. Стекло – "экран", как они говорили – вдруг ожило.

– Ой, смотрите! – воскликнула Аннализа. – Это Бекки.

Гретхен поджала губы, изучая образ молодой женщины на экране. И вправду вроде, Бекки. Она стояла за столом, что-то шепча своему жениху. Майка трудно было не узнать. Но Гретхен не был уверена до конца.

– Она, кажется, ужасно нервничает, – сказала она задумчиво.

– Ерунда, – убежденно возразила сестра. – Бекки никогда не нервничает.

Глава 33

– Я так нервничаю, – прошептала Ребекка.

Она склонила голову к плечу Майка. Он обнял ее за талию и ободряюще стиснул. Затем, уткнувшись губами ей в ухо, прошептал в ответ: – Расслабься. У тебя все прекрасно получится.

Его рука скользнула вниз и легонько шлепнула по верхней половинке ее попки. Ребекка улыбнулась и ответила тем же.

Дженис Эмблер, редактор школьного телевидения, аж подпрыгнула в негодовании, судорожно размахивая руками.

В задней части школьной телестудии, Эд Пьяцца нахмурился.

– Замечательно, – проворчал он. – Мы, после долгого перерыва, снова в телеэфире и что же первое видит публика? Как хватают друг друга за задницы в Северной Центральной Высшей школе.

Мелисса, стоявшая рядом с ним, усмехнулась.

– Тогда детально проинструктируйте ее на будущее, когда она снова выйдет в телеэфир.

– Зачем? – возразил Грег Феррара. – Если хотите знать мое мнение, не надо возвращаться к старым временам. Ведь как прелестно смотрится сейчас наш советник по национальной безопасности с распущенными на публике волосами по сравнению с нашим прежним. Я уж молчу о манере говорить.

– Какая прекрасная точка зрения, – пробормотала Мелисса.

Пьяцца не успокоился.

– Вы оба больные на голову. – Он громко откашлялся. – Э-э, Бекки, ты в прямом эфире.

Ошеломленная, Ребекка подняла голову и посмотрела в камеру. Небольшая аудитория в зале с трудом поборола волну смеха. Она выглядела, как белка, которую застали при краже вкусненького.

Секунду спустя Ребекка уже сидела в кресле. Майк тоже, неторопливо и как-то лениво, сел, улыбаясь все время. С очень самодовольным видом.

– Замечательно, – повторил Пьяцца. – Вы только посмотрите. Теперь каждый мальчишка со своей подружкой будут подражать им, пытаясь попасть на телевидение.

Феррара хотел было пошутить в ответ, но остановился. Заговорила Ребекка.

– Добрый вечер. Гутен абенд. Добро пожаловать в нашу новую телевизионную передачу. Благодаря напряженной работе учителей и учеников школы, мы смогли вернуться в эфир впервые после Огненного Кольца. Сегодня вечером мы займем ваше внимание только на несколько часов. Но мы надеемся, что в течение недели сможем быть в эфире по крайней мере двенадцать часов каждый день.

Она начала переводить на немецкий язык. К тому времени, как Ребекка наполовину закончила перевод, все следы нервозности исчезли, и она стала привычной Ребеккой, самой собою.

– Улыбайся, – тихо подсказывал Пьяцца. – Главное, Бекки, почаще улыбайся.

– Да брось, – возразил Феррара. – Именно так самое то. Вообще, какое облегчение, увидеть наконец-то диктора новостей, который не шутит через каждую вторую строку, как в балагане. Прдолжай, как есть, Бекки.

– Аминь, – согласилась Мелисса.

Ребекка продолжила на английском:

– Сегодняшняя программа будет в основном развлекательной. Мы полагаем, каждый из нас заслуживает приятного вечера после напряженной дневной работы. Рада сообщить вам хорошую новость. Я говорила с Вилли Рэем Хадсоном час назад и он сказал мне, что он сейчас совершенно уверен: у нас будет достаточно еды на зиму. Нормирование будет жестким, но никто голодать не будет. Но он предупредил меня, и я должна передать это вам – что наш рацион будет ужасно однообразным.

И снова начала переводить на немецкий. Закончив, Ребекка нахмурилась. Она добавила несколько фраз на том же языке. Мелисса, пожалуй единственная из американцев в студии, чьи знания языка уже были сносными, начала тихо смеяться.

Пьяцца посмотрел на нее с недоумением. Мелисса наклонилась к нему и прошептала: – Бекки сказала, что так как, похоже, американцы ничего не умеют готовить, кроме мяса, ей кажется хорошей идеей пригласить некоторых германских женщин организовать кулинарное шоу по телевизору. Она попросила отозваться добровольцев. Поздравляю, Эд. Ты обзавелся своей первой новой телепрограммой на сезон.

Выражение лица Пьяццы разрывалось в противоречиях. Возмущение перемешивалось с юмором.

– Я не давал ей таких полномочий…

В это время Мелисса снова засмеялась. Ребекка, после краткой паузы – по-прежнему нахмурившись – добавила еще несколько предложений на немецком языке.

– Теперь она говорит, что неплохо также пригласить германских пивоваров на телевидение, чтобы они объяснили, как делается настоящее пиво, а не та цветная вода, которую американцы путают с ним.

Пьяцца снова задохнулся от возмущения.

– Аминь! – воскликнул Феррара.

Дженис Эмблер осуждающе посмотрела на них и опять выразительно замахала руками. Заткнитесь! Мы в эфире!

Что толку. Ребекка в это время перевела свои импровизации на английский язык и небольшая аудитории в телевизионном классе расхохоталась – а поскольку у многих из них были микрофоны – то все это транслировалось в сотни домов, трейлеров и в переполненные центры беженцев.

Грантвилль шумно веселился. Германцы от души; американцы немного смущенно.

В это время Майк подошел к Пьяцце и двум учителям. Его улыбка растянулась от уха до уха.

– Я знал, что она не подкачает.

Пьяцца с грустью покачал головой.

– Так она завалит нас будущими сценариями передач.

Ребекка вернулась к намеченной программе. Выражение лица стало еще строже.

– У нас увеличились проблемы с санитарией. – Хмурый взгляд в эфир. – Некоторые из новых членов нашей общины не уделяют этому должного внимания. Это недопустимо! Вы все знаете, что не так много месяцев назад, весной, появилась чума. Немного позже, сегодня вечером, доктор Абрабанель объяснит – снова – уже в телеэфире, почему личная и общественная санитарии имеет столь важное значение для предотвращения болезней.

Сейчас хмурился уже Феррара.

– Не понимаю, – пробормотал он. – Почему Бальтазар? Мне кажется, лучше было бы Джеймсу или доку Адамсу…

Майк прервал его, качая головой.

– Ты же знаешь, Грег, что германцы все еще скептически относятся ко всем этим странным понятиям, вроде микробов. Но одно они знают наверняка – что еврейские врачи лучшие в мире. Ведь именно они лечат всех королей и высшую знать. Если Бальтазар скажет, что это правда, они в это поверят.

Майк улыбнулся выражению лица Феррары.

– С предубеждениями трудно, но можно справиться, Грег. Даже если они все переворачивают в голове.

Телередактор вновь замахала руками, призывая к молчанию. На этот раз, все повиновались. Ребекка, после перевода медицинской части программы на немецкий, в первый раз с начала программы, улыбнулась.

– Пришло время развлечься. Я вернусь с анонсом новостей позже, а теперь давайте смотреть кинофильм. Я уже видела его, и он действительно замечательный.

Она замолчала, улыбаясь в камеру. Хмурые и недовольные телевизионные мэтры, похоже, не смущали ее вообще.

– Она должна была объяснить, про что там, – прошипел Пьяцца.

Майк улыбнулся.

– Она сказала мне, что это глупо. Бастер Китон все объяснит про себя сам.

Дженис Эмблер поняла, что хмуриться бесполезно, вздохнула и запустила кино. Классическая немая комедия Генерал пошла в эфир, и Бастер Китон предстал перед зрителями. Через нескольких минут Грантвилль снова веселился, в том числе и германцы. Правда, они были не очень знакомы с поездами. Многие из них помогали укладывать железную дорогу на выходе из нового литейного цеха, но первый паровоз пока еще только строился. В общем, это не имело значения. Кинокритики часто утверждали, что гений Бастера Китона понятен всем. Это утверждение, несомненно, нашло доказательство и в настоящее время, в другой вселенной.

В то время как Китон упорно боролся с пушкой, Майк и Ребекка вместе с Эдом, Мелиссой и Грегом обсуждали другие проблемы.

– Я до сих пор думаю, что, может быть, умнее было бы, дать Симпсону то, что он хочет, – утверждал Феррара. – Он и так уже много месяцев кудахтает насчет Майка о так называемой военной диктатуре. Так пусть выскажется в эфирном часе "свободное мнение".

Майк неуверенно потер подбородок. Но Ребекка была непреклонна.

– Абсолютная чепуха! Майкл был избран единогласно. Если мы позволим Симпсону провозгласить себя официальной оппозицией – а почему, кстати, именно его? – тогда мы должны сделать то же самое для всех остальных недовольных. Это уже не демократия, а обыкновенная анархия.

Пьяцца сразу же поддержал ее.

– Она права. Кроме того, мы уже объявили, что подготовка к учредительному собранию пройдет в течение зимы. А там и новые выборы. Если Симпсон и его стая хотят баллотироваться, пусть делают это своими силами. Пока что он никто.

– У него много сторонников, – возразил Феррара.

Мелисса фыркнула.

– Ну ты сказал, Грег! Разве это много? Три или четыре сотни, может быть, из трех-то тысяч. И это только считая американцев. Сколько германцев, ты думаешь, будут голосовать за него? Пять человек хоть наберется?

– Немцы не будут голосовать на следующих выборах, – отметил Феррара. – Мы уже договорились, что мы не можем расширять электорат, пока учредительное собрание не решит по-другому.

Майк уже пришел к решению, и покачал головой.

– Не имеет значения. Даже если бы у него было больше поддержки, чем теперь, он по-прежнему просто только обыкновенный гражданин. При провозглашении выборов он может выдвинуть свою кандидатуру, если захочет. Тогда он будет иметь такой же доступ к эфирному времени, как и любой другой кандидат. Бекки права. Если мы сейчас пойдем у него на поводу, значит мы просто поддадимся политическому шантажу. Правила есть правила. Неудачник не может требовать изменить их после факта своего поражения.

Неохотно, но Феррара кивнул, соглашаясь.

– Ладно. Забудем про него пока. – Он кинул на Мелиссу скептический взгляд. – Три или четыре сотни? Сейчас, может быть. Но посмотрим, что произойдет после того, как Майк выступит с первым пунктом своей предвыборной программы. Всеобщее избирательное право для всех с восемнадцати лет и старше после трех месяцев проживания.

Майк улыбнулся.

– Да. И никакого крючкотворства. Никакого имущественного ценза, никаких тестов на грамотность, никаких требований знания языка. Если ты живешь здесь в течение трех месяцев, тебе уже восемнадцать лет, и ты готов принять присягу лояльности – ты избиратель.

– Дерьмо разлетится, как от вентилятора, – предсказал Феррара. Выражение его лица было мрачным. – Сейчас Симпсона поддерживают только некоторые из пожилых людей и трусливые подонки. Но как только Майк огласит свое заявление, все ретрограды и расисты примкнут к банде Симпсона. И не думайте, что таких мало. Вот хотя бы те жлобы, что зависают в клубе 250.

– Эти ублюдки, – прошипела Мелисса. – Ну, я устрою пикет этим сукинам детям.

Пьяцца нахмурился.

– О чем вы?

Майк скривился.

– Хозяин, Кен Бисли, вывесил объявление на прошлой неделе за стойкой бара. Вход собакам и германцам запрещен.

Челюсть Эда отвисла. Майк усмехнулся, его лицо стало суровым.

– Да-да. Когда я впервые услышал об этом, сразу схватил боксерские перчатки и хотел устроить там показательный спарринг. Но Бекки остановила меня.

Ребекка шмыгнула носом.

– Это было бы глупо. Как и идея Дэна Фроста, чтобы закрыть их заведение за нарушение строительных норм. Мне пришлось потратить целый час, чтобы отговорить его от этого. Она посмотрела на жениха и ткнула его в бок пальцем.

– Тем более, что этот все время поощрял его.

– Ну и зачем вы остановили его? – спросил Феррара. – Там в одной только вентиляции можно найти тысячи нарушений.

Майк покачал головой.

– Нет, Бекки была права. Это было бы произволом со стороны официальной власти. Это сошло бы, если бы мы сами с энтузиазмом не пренебрегали тонкостями норм при новом строительстве. Кроме того, она придумала кое-что получше.

Мелисса подняла голову, ожидая разъяснений. Ребекка изобразила ангельскую улыбку.

– Я поговорила с Вилли Рэем – оказывается, он владеет участком земли по улице в районе Клуба 250 – и совладельцами "Садов Тюрингии". Я обратила их внимание на то, что с приходом зимы им было бы неплохо обзавестить постоянным зданием. Так что…

Майк заулыбался и продолжил.

– Так что, Вилли Рэй теперь их новый партнер, и они начинают строительство на следующей неделе. Огромная немецкая таверна расположится прямо напротив, через улицу. Фрэнк и я планируем поднять этот вопрос на следующем профсоюзном собрании. Мы хотим, чтобы новые, преобразованные "Сады Тюрингии" стали местом неофициальных шахтерских посиделок. Партнеры не против, чтобы мы повесили большой плакат на таверне, цитирующий соответствующий отрывок из Конституции СГА. Тот, который был принят еще в девятнадцатом веке, запрещающий расовую дискриминацию.

Мелисса залилась смехом.

– О, это будет просто великолепно! Пусть это быдло ежится в своей крысиной норе прямо напротив через дорогу самой большой и процветающей таверны города.

Феррара и Пьяцца тоже заулыбались.

– И грубых провокаций не будет, это уж точно, – сказал Феррара. – Даже у байкеров хватало ума, чтобы не злить СГА.

– Когда они планируют открыться? – спросил Эд. – Я обязательно приведу на такое событие всю семью. Даже если останутся только стоячие места.

Подкралась телередактор и прервала их.

– Бекки! – прошипела она. – Вам пора начать готовиться к трансляции новостей.

Удивленная, Ребекка посмотрела на часы на стене.

– Так еще не скоро…

Но Джанет не хотела слушать возражений. Она взяла Ребекку за руку и потянула ее за собой.

– Мы будем репетировать, – прошипела она. – Вы должны научиться следовать сценарию.

– Зачем? – спросил Ребекка. Ее лицо было недоумевающим. Она добавила, что-то еще, но поскольку удалилась достаточно далеко, никто здесь не расслышал.

Эд полугрустно улыбнулся.

– Бедная Джанет. Ей предстоят трудные месяцы впереди.

– Это моя девушка, – прошептал Майк счастливо.

Когда Ребекка вернулась в эфир, она следовала сценарию не более трех минут. Затем, привычно нахмурившись, она отложила листы бумаги в сторону и сложила перед собой руки. Вглядываясь в камеру, она сказала: – Я вернусь к новостям на производственных объектах позже. Там вся суть в том, что дела на новой фабрике мороженого идут хорошо, но я думаю, все мы можем согласиться, что это в общем-то мелочи.

Со стороны аудитории возрос шепот, со стороны Джанет раздался стон.

– Ну, может быть, не совсем мелочи, – поправилась Ребекка. – Но не так важно, как новости на военном фронте.

Зрители умолкли. Ребекка остановилась на мгновение, чтобы уточнить у себя в бумагах. Потом продолжила: – Вы все знаете, что войска Тилли оставили Тюрингию в течение последних нескольких недель. Разведчики Маккея сообщают, что последние части гарнизона Веймара также ушли два дня назад. Теперь Маккей получил свежие новости с курьером, присланным королем Густавом.

Она смотрела прямо в камеру.

– Предстоит крупное сражение под Лейпцигом. Тилли согнал все свои войска, чтобы встретить Густава Адольфа в открытом поле.

Она отвернулась, собираясь с мыслями. Когда она вновь повернулась к камере, ее лицо было торжественным и задумчивым.

– Я еврейка, как вы знаете. Большинство наших граждан являются христианами, и большинство из них в настоящее время католики. Но я не верю, что кто-то из нас будет на чьей-либо строне, основываясь лишь на вере. На самом деле на кону стоит не то, что протестантская Швеция победит католическую Австрию и Баварию, или наоборот. На кону стоят наши права и свободы.

Долгая пауза.

– Придется оставить эту новость без комментариев. Это, кажется, немного странным для меня, поскольку я не знаю никого, кто не имеет своего собственного мнения по почти всем вопросам, включая и меня. Но я, конечно, пойду навстречу пожеланиям телередактора. Тем не менее…

Еще один стон Джанет. Зрители – весь Грантвилль – замерли.

– Моя молитва сегодня вечером будет за короля Швеции. В этом предстоящем бою Густав II Адольф будет бороться за наше будущее. Наше, и наших детей, и детей наших детей, всех наших потомков.

– Аминь, – прошептал Майк.