1968 (май 2008)

I.

Вернемся к нашему конкурсу по русскому языку…

…Итак, вырисовывается следующая гипотеза (пока - гипотеза!). Так называемый пассивный языковой запас («не употребляю, но понимаю») удерживается в памяти в основном до конца школы, а затем значение хранящихся в нем слов начинает стремительно выгорать. Потому что школа оказывается сегодня едва ли не единственной общественной средой, где подросток все время (отнюдь не только на уроках литературы) находится в ауре русской литературной речи - то есть по крайней мере все время ее СЛЫШИТ. За исключением исключений, все учителя-предметники - преподаватели физики, химии, биологии - привычно следят за своей речью, стараются говорить «правильно» и к тому же (опять-таки в общем случае) не впускают в свои нередкие инвективы вульгаризмов.

У меня был семейный опыт наблюдения за речью педагогов с огромным стажем - мои свекровь и свекор преподавали в маленьком сибирском городке по 30 с лишним лет. И Евгения Леонидовна Савицкая (очень близко к прототипу изображенная своим сыном А. П. Чудаковым, в романе-идиллии «Ложится мгла на старые ступени»), учительница химии, просто не могла произнести дурного словца. («Да это когда было! - скажут. - При царе Горохе! Теперь учителя другие!» Не скажите. Что-то осталось.) И наша дочь запомнила на всю жизнь и рассказала впоследствии нам, как в шестилетнем возрасте, войдя однажды в штопор, доводила стиравшую в корыте бабушку требованием: «Дай мыльце, дай мыльце!» И та, выведенная в конце концов из терпения, погналась за внучкой, уже улепетывавшей по двору, и сунула ей в физиономию мыльце со словами: «На, на, возьми и засунь его себе в анальное отверстие!» Более грубого синонима свекровь моя в любом состоянии произнести была не способна.

Школьники слышат литературную речь не только на уроках - на переменах, после уроков, на всяких школьных «мероприятиях». Мелькают в этой речи и пресловутые «невежа» и «невежда» (а может, и символическое в России гайдаровское «отнюдь»: очень многие участники конкурса продемонстрировали знание его значения - в отличие от слова «окоем»). А после школы, как можно было заключить по ответам барнаульских студентов - будущих финансистов (см. в предыдущей статье: «невежа» - это «неряха»), этих слов к ним никто уж и не обращает. Полагают, видно, что шпынять их насчет невежливости и невежества ну никакого нет смысла.

Контекст литературной речи в классах и коридорах школы помогает сохранить на какое-то время живое ощущение тонкостей родного языка - примеров этого немало в работах конкурсантов, причем у шестиклассников, пожалуй, больше, чем у старшеклассников.

Ничуть не хочу сказать, что в коридорах современной школы царит языковая гармония. Разрыв поколений русскоговорящих нарастает там, где не учат наизусть Грибоедова и Крылова - и непонятным становится услышанное от кого-то «а вы, друзья, как ни садитесь…» и сотни других летучих строк, еще недавно общеизвестных. Учителя не могут привыкнуть и к стертости стилистических регистров - десятиклассник спокойно в разговоре с учителем употребляет слово «м…к» - и затем искренне удивляется на замечание: он же не хотел сказать ничего плохого!

И все- таки.

После школы наше юношество сразу обрубает свои связи с языковой средой образованных людей - и замыкается в среде молодежной, говорящей на своем, можно сказать, диалекте. Родители с их хоть трижды литературной речью, транслируемой главным образом в жанре нотаций, им давно не указ. Профессура же, как стало мне казаться после изучения работ студентов, сосредоточена на своем предмете: отчитал «Банковское дело» - и вон из аудитории. А удостовериться, знает ли студент значение слова «истеблишмент», и даже тех, что звучали в лекции, профессору в голову не приходит. И пассивный языковой запас начинает съеживаться не по дням, а по часам.

Зато активный столь же интенсивно расширяется - по большей части за счет слов и словечек, другим слоям общества неведомых.

По всему по этому, видимо, ответы студентов педагогических колледжей - Ачинского и Красноярского - оказались посодержательнее. Многие из них живут в общежитиях при колледжах, да и в целом общения с преподавателями там много больше, чем в российских вузах, поголовно ставших «университетами» и «академиями» (хотя «ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ университет» демонстрирует лингвистический абсурд уже самим названием).

Правда, и там «истеблишмент» с точки зрения второкурсницы Оксаны оказался «изданием». С пояснением - «уже напечатанное».

А недавно в Гатчине в кадетском классе интерната несчастному истеблишменту дана была молодым человеком такая дефиниция: «киллеры по найму в спец. организации».