20 000 километров по Индии

ГЛАВА IV БАНГАЛУР

24 декабря. Борт «Скаймастера». Вот уже два часа, как вылетели из Бомбея. Скоро и Бангалур — цель нашего сегодняшнего полета. Летим на небольшой высоте — 1200–1300 м, и все внизу хорошо видно. Пересекли на юго-восток очень живописные Западные Гхаты. Несмотря на их сравнительно небольшую высоту (редко где выше 1000 м над уровнем моря), это не пологие горы, многие вершины обрывисты. Сверху ряды таких обрывистых вершин, сложенных разными горными породами, напоминают слоеные пироги. Лесов очень много, все горы покрыты лесом. Редко-редко встречаются небольшие поселки. Постепенно горы становятся более пологими, нет таких крутых обрывов, одновременно увеличивается площадь, занятая полями, больше деревень. Наконец горы исчезли совсем, внизу — равнина, возделанные поля. Кое-где светлые квадратики лесопосадок. Крыши деревень, тесно прижавшиеся друг к другу, толпятся как попало, а не вытянуты вдоль дороги или реки, как у нас в России.

Через три часа подруливаем к аэровокзалу с надписью «Бангалур» и множеством предостережений: «Фотографировать запрещено». Бангалур — крупнейший центр военно-авиационной промышленности страны и военно-воздушная база. По количеству жителей он находится в первом десятке крупнейших городов Индии, численность его населения приближается к миллиону человек. Быстрый рост города за несколько последних десятилетий — результат развития машиностроительной, электротехнической, кожевенно-обувной, текстильной промышленности, в нем расположено несколько крупных высших учебных заведений, в том числе известный в стране Национальный институт Науки.

С удовольствием вдыхаем свежий воздух — после Бомбея здесь дышится легко и свободно и даже солнышко, несмотря на то что мы оказались значительно южнее, светит как-то поспокойнее. Сказывается высота над уровнем моря и удаленность от океана. Кто-то шутит:

— Ну, мы совсем акклиматизировались в Индии, раз замерзаем при 26 градусах!

Новый город, через который мы проезжаем по дороге в гостиницу, напоминает новые районы Дели: такой же простор улиц, такое же обилие зелени. Даже, пожалуй, зелени здесь побольше на улицах, и особенно много цветов. Даже само название «Бангалур» переводится как «Город зеленых бобов». Впрочем, другие считают, что «Бангалур» — «деревня жареных бобов» и дал это имя деревушке, где его хорошо накормили, какой-то заблудившийся принц. Достоверная история города начинается, однако, лишь с 1537 г., когда здесь султанами Биджапура был построен военный форт. Потом городом владели маратхи — те самые, столицей которых была Пуна, потом он стал собственностью махараджи Майсура. С 1761 г. власть перешла в руки Хайдара Али и затем его сына Типу Султана. В 1799 г. Типу Султан, бывший тогда основной силой, противостоящей англичанам, погиб в результате предательства на поле боя. Сейчас Типу — один из популярнейших в народе национальных героев. После Типу всем штатом Майсур правила династия Водеяров, сотрудничавших с англичанами.

В Бангалур, привлеченные ровным, здоровым климатом и возможностью получить хорошо оплачиваемую работу, едут и едут люди: инженеры, техники, мастера и квалифицированные рабочие. Нигде в Индии не видели мы столько строящихся зданий, как в Бангалуре.

Проезжая по улицам, можно наблюдать все стадии строительства дома: от нулевого цикла — закладки фундамента — до отделочных работ. И просто удивительно, как с помощью лишь одних бамбуковых лесов и ручного труда возводятся изумительные по красоте здания с разрезными параболическими крышами, с изящными навесами и козырьками над окнами, с башенками и тенистыми верандами из полированного бетона.

В центре города много современных домов в пять-шесть этажей, причем каждый из них оригинальной архитектуры. Огромный новый дворец правительства штата помещается в необъятном зеленом парке. Его купол венчает львиная капитель, повторяющая традиционную двухтысячелетнюю эмблему Индии. Бросается в глаза отсутствие рикш, на улицах много мотороллеров, велосипедов, микротакси.

Мы уже говорили, что в Индии в каждом штаге полицейские имеют свою форму. Здесь, в столице штата Майсур, они одеты в шорты цвета хаки, белый китель, подпоясанный широким черным ремнем, на голове у них что-то вроде тюрбана зеленого цвета с яркими красными поперечными полосками. Светофоров на улицах, как и в других городах Индии, практически нет, и регулировщики очень живописно командуют движением, поднимая обе руки, обозначая наш желтый свет и делая приглашающие или останавливающие жесты в других случаях. Мы не устаем удивляться спокойствию индийских шоферов. Несмотря на очень интенсивное движение на улицах, когда между бешено мчащимися машинами лавируют велосипедисты, мотоциклы и мотороллеры, медленно бредут волы, будто из-под земли возникают пешеходы, шоферы спокойно держат равномерную скорость, обычно много выше 50 км в час. И еще одна характерная черта индийского шофера — когда его машину догоняет другая машина, он обязательно сделает приглашающий знак рукой, предлагая обогнать его.

Останавливаемся в очередном «Вест-энд-отеле». Посетители мало чем отличаются от бомбейских. В который раз наблюдаем, как группа молодых американцев отправляется на охоту в джунгли: слуги носят из отеля в машины ружья, коробки с патронами, корзины с едой, пледы и еще что-то. Нам, правда, не удалось посмотреть, что же привозят из леса эти охотники. Впрочем, до сих пор даже ближайшие окрестности города изобилуют разнообразной дичью: оленями, зайцами, павлинами, куропатками, перепелами.

Наш отель расположен в нескольких небольших корпусах, разбросанных на территории парка. Внутреннее убранство холлов и комнат — в стиле середины прошлого века: грубые деревянные полы и кровати, глубокие мягкие кресла и продавленные диваны, худосочные столики на резных ножках. Но говорят, что чем древнее и неудобнее обстановка, тем шикарнее считается отель.

В гостинице нас ждал калькуттский зоолог доктор Тивари. Он сопровождал нас в дальнейших поездках по Индии.

Самое интересное биологическое учреждение в Бангалуре — это Центральная станция по биологическому методу борьбы с вредителями растений или, коротко, по биологическому контролю. Борьба с многочисленными насекомыми-вредителями сельскохозяйственных и дикорастущих растений с каждым годом приобретает все большее значение. После окончания второй мировой войны в результате быстрого развития химической промышленности почти во всем мире для борьбы с вредителями растений стали применяться в большом количестве различные ядохимикаты. Синтез инсектицидов дал растениеводам на первых порах, казалось бы, мощное средство для борьбы с вредителями. ДДТ, гексахлоран и другие инсектициды стали применяться на огромных территориях. Вредители действительно погибали, и вначале урожаи стали более высокими. К сожалению, массовое применение инсектицидов повсеместно проводилось без предварительного учета всей сложности взаимоотношений между многочисленными видами растений и животных, которые подвергались действию инсектицидов. Такое грубое вмешательство в природное равновесие не замедлило сказаться весьма отрицательно. Вместе с вредителями от инсектицидов гибли полезные насекомые, в частности опылители цветковых растений. Больше того, после нескольких лет массового применения ядохимикатов картина резко изменилась — вредители приспособились к новым условиям, появились устойчивые к инсектицидам формы. Начались вспышки массового размножения вредителя, а их природные враги — паразиты и хищники были подавлены ядами. Как это ни странно, но конечным результатом применения инсектицидов в большинстве случаев оказалось массовое размножение вредителя. Вот к чему подчас приводит непродуманное вмешательство в сложное хозяйство природы.

Теперь ученые на горьком опыте убедились в том, что применять инсектициды следует с оглядкой, в очень ограниченных масштабах, лишь в определенных местах, в определенные сроки и делать это можно лишь на основе детального изучения биологии всех организмов, которые могут подвергнуться действию ядов. Гораздо более действенным и безошибочным следует признать не химический, а биологический метод борьбы с вредными животными, т. е. использование природных взаимоотношений между организмами. Человек при этом не нарушает естественный ход событий, а лишь направляет его.

Чтобы истребить какого-либо вредителя определенной культуры, ученые стремятся использовать для этого его природных врагов. Среди миллиона видов насекомых всегда можно найти подходящего врага для какого-то вредителя, размножить его в искусственных условиях.

В Индии культивируется очень большое количество различных сельскохозяйственных растений, а тропический климат способствует не только круглогодичному вегетационному периоду, но и развитию большого числа вредителей. Поэтому целый ряд крупных научных учреждений страны ведет работу по борьбе с вредителями сельского хозяйства. Работа по внедрению биологического метода борьбы возглавляется Центральной станцией в Бангалуре, которую мы посетили.

Директор станции профессор В. П. Рао был особенно рад встретить делегацию русских зоологов. Он много лет посвятил изучению кокцид и щитовок, многого ожидал от встречи с известным специалистом по этим группам насекомых, нашим руководителем Н. С. Борхсениусом.

Несколько белых одноэтажных каменных домиков станции буквально утопают в цветах. Профессор Рао сразу же захватил в плен Николая Сергеевича, и они пустились в разговоры, непонятные нам, простым смертным, не посвященным в таинства клана кокцид. А мы вооружились сачками, которые сопровождали нас в любой — официальной или экскурсионной — поездке, и отправились к цветущим бугенвилиям. Мы приехали в Индию в сухое время года, когда листопадные растения сбрасывают листву, а число насекомых уменьшается Особенно сухо на равнинах. В Бангалуре, расположенном на плоскогорье, в этот период года еще довольно влажно, а насекомых больше, чем в Пуне. Очень много чудесных пестрых бабочек. Они бросаются в глаза в первую очередь благодаря своей величине. В несколько ми нут мы наловили полтора десятка разных видов бабочек. Особенно хороши гекторы. Эта бабочка, родственная нашему махаону, достигает в размахе крыльев 12 см.

Вечером заходим в гостиницу и ничего не можем понять: кругом иллюминация, столики в зале сдвинуты к одной стороне, от стены к стене — цветные гирлянды, флажки, приветственные плакаты, слуги особенно подтянуты, посетители особенно нарядны. Кто-то вспомнил — ведь сегодня сочельник, начало рождественских праздников, начало новогодних каникул.

А у нас завтра подъем чуть свет, завтрак всухомятку в номерах: внизу уже стоят наши неизменные «амбассадоры» с отчаянными водителями. Маршрут поездки — по внутренним районам штата Майсур; цель — знакомство с природой и памятниками древней культуры.

Дасанпур — Кунигал — Бегур — Шравана, Белгола — Хассан — Белур и обратно. До сих пор при воспоминании об этом маршруте мурашки бегают по спине — уж очень лихо наши драйверы гоняли по узеньким дорогам штата Майсур. Кажется, вот-вот врежемся в медленно катящуюся навстречу повозку. Но нет, на этот раз проскочили благополучно, правда, чуть не задели колесо телеги, но чуть-чуть и в Индии не считается. Не знаем, как у других членов экспедиции, но у авторов этой книги переживания были особенно острыми. Нам случалось общаться с орудовцами. И мы совершенно точно знали, что при такой езде и московские и ленинградские автоинспекторы даже у игроков сборной страны по футболу отбирают права за лихачество. Заметим, кстати, что, когда один-единственный раз за все время в Индии нас остановила полиция (в Бангалуре), оказалось, что это произошло не из-за претензий к водителям, а из-за неоформленного технического осмотра машин.

Мы проезжаем мимо маленьких деревень, полей, огороженных высокими изгородями из агав, бамбуковых зарослей, кокосовых пальм, молодых казуарин, посаженных несколько лет назад и теперь поднявшихся на 5–6 метров. Кое-где небольшие пруды. Незаметно мы оказались в местности, напоминающей фиолетовую страну волшебницы Гингемы из чудесной сказки о волшебнике Изумрудного города. Любимый цвет одежды у женщин — фиолетовый. То яркий, то блеклый, чаще светлый, с синеватым, розоватым или голубым оттенками.

Во время одной из остановок водитель нашей машины показывает Менону жестом в сторону далеких холмов на горизонте и что-то объясняет. Всегда невозмутимый Менон заметно оживляется.

— Смотрите вон на тот, правый холм, — говорит он.

Смотрим и делимся впечатлениями: заросли деревьев… какие-то здания… камни… красивые озера…

— Смотрите на самый верх! Видите?

По-прежнему ничего не видим, кроме живописных холмов, на одном из которых виднеется какой-то небольшой камень. В ответ на наши просьбы пояснить что-нибудь Менон загадочно улыбается и приглашает двигаться дальше. Проезжаем еще несколько миль, сворачиваем на дорогу к холмам. Появляются большие озера, заросшие по берегам. На мелководье замерли цапли. Останавливаемся. До холмов еще несколько километров. Но теперь уже хорошо видно: то, что мы все приняли было за возвышение на холме, имеет странно правильные формы, — ну, конечно, это огромная, превосходящая все мыслимые размеры статуя-колосс. Угадываемые размеры на глаз кажутся фантастическими: не то 10, не то 20, не то все 30 метров. Индийское безоблачное небо, палящее «зимнее» солнце, какая-то неправдоподобная тишина, вдруг обступившая нас на пустынном шоссе, и невиданный каменный гигант. В предчувствии чего-то необычного молча усаживаемся в машины и добираемся до подножия холма.

Поселок Шравана Белгола расположен между двумя холмами высотой метров около 200 каждый. Со стороны поселка холм со святилищем огорожен небольшой каменной оградой. Оставляем обувь в машинах и мимо арок, поставленных богатыми жертвователями, в потоке людей, непрерывно идущих вверх, поднимаемся по ступеням, вырубленным прямо в теле горы. Сначала вверх, потом немного наискось лестница ведет к вершине.

Среди больших валунов, разбросанных на пологом склоне горы, растут деревья. Под многими из них расположились утомленные паломники. 500 ступенек ведут к храму, невысокие стены которого опоясывают всю вершину. Перед входом в храм, немного поодаль от главной тропы, вырублен в скале пруд размером примерно 15 × 30 метров с тремя отвесными стенками и лестницей с четвертой стороны. А лестница ведет выше, мимо квадратных строений циклопической кладки, мимо небольших каменных часовенок с резными колоннами внутри. Еще 120 ступенек — и мы оказываемся внутри тесного каменного дворика на вершине холма, у ног огромной темно-серой статуи, вырубленной древними мастерами из монолитной вершины. Великий Гоматешвара, буквально возникший из тела горы благодаря трудолюбию древних мастеров и религиозному рвению их правителей, смотрит прямо на север, через необъятные просторы Декана, через весь Индостан в предгорья Гималаев. Там два с половиной тысячелетия назад зародилась одна из древнейших религий мира — джайнизм.

Гоматешвара (или, как его любовно называют индусы, Гоматти) — один из 24 святых джайнов. По преданию, Гоматешвара был одним из наследников престола, но, получив в жестокой борьбе со своим братом власть, добровольно отказался от нее, преодолев силу страстей, и достиг состояния «освобождения». Джайнизм был широко распространен в Индии в первом тысячелетии нашей эры. От этого периода по всей стране остались великолепные храмы. Сейчас в Индии около 1,5 млн. джайнов. Говорят, еще несколько лет назад на улицах Бомбея можно было встретить джайнов, рот которых был закрыт марлевой повязкой (чтобы не проглотить случайно какое-либо живое существо), аккуратно подметающих метлой дорогу перед собой (чтобы не раздавить случайно какое-либо существо). Мы не встречали таких правоверных джайнов, но, бесспорно, многие идеи этого учения (непричинение зла живым существам, отказ от любых форм насилия), во многом совпадающие с буддистскими взглядами, чрезвычайно широко распространены в Индии и сегодня.

И вот мы стоим перед Гоматешварой. Чтобы получше рассмотреть фигуру, приходится немного отойти и подняться на плоскую крышу одной из храмовых построек, специально приспособленную под смотровую площадку. Отсюда видно на десятки километров вокруг. Наши головы теперь на уровне бедра Гоматти.

Обезьяна с кокосом.

Шравана Белгола, IX–XI вв. н. э.

Гигант стоит совершенно нагой на каменном цветке лотоса, у его ног возвышение, в котором, присмотревшись, можно угадать термитник с выползающими оттуда кобрами и плетями вьющихся растений, доходящих по туловищу до рук. Это единение в одной группе растений, термитов, кобр и человека символизирует, вероятно, одну из главных идей джайнов — все живое обладает душой. Этой же идее подчинены барельефные изображения слонов, обезьян и других животных, с неподражаемым мастерством и знанием их повадок высеченных на окружающих внутренний храмовый дворик стенах.

Весь храмовый комплекс с Гоматешварой закончен после пяти лет строительства в 983 г. н. э. Известно, однако, что поселок Шравана Белгола существовал задолго до этого, так как именно здесь в 300 г. до н. э. покончил жизнь самоубийством один из выдающихся деятелей древней Индии — император Чандрагупта Маурья, незадолго перед этим принявший джайнизм и отрекшийся от престола. После сооружения Гоматти регулярно, раз в 10–12 лет, десятки тысяч джайнов со всех концов Индии стекаются на торжественный праздник «омовения головы» (продолжающийся целый месяц). К этому времени строятся огромные помосты вокруг статуи, и в день, определяемый расположением звезд и светил, главные гуру[15] выливают на голову Гоматти сначала воду, простоквашу, молоко, потом через несколько часов гигант обливается святой водой из тысячи сосудов, и, наконец, вечером совершается главное омовение: на голову Гоматти выливается содержимое 15 последних сосудов с 15 различными субстанциями: вода, орехи, листья подорожника, пальмовый сок, топленое масло, миндаль, финики, мак, молоко, сандаловый порошок, цветы, золото, серебро и разные драгоценные камни. Легенда так объясняет возникновение праздника: после постройки статуи ее освятили, поливая молоком голову. Но никак не могли облить всю статую. Тогда появилась богиня Индра в образе старушки и дала горшок с молоком, и одного этого горшка оказалось достаточно, чтобы совершить омовение. Богиня сделала это для того, чтобы министр Чамунда Рая, по чьему повелению была сооружена эта статуя, не возгордился от того, что сумел соорудить самую большую, как считалось, статую на земле (рост Гоматти — 17,5 м). Последний праздник джайнов состоялся в I960 г. и нам удалось увидеть только стоящие за спиной Гоматти раздвижные металлические леса, которые служат праздничным помостом над головой гиганта.

Восхищенные виденным, медленно спускаемся. У самых ступней статуи — ажурная металлическая изгородь, за ней небольшое святилище с цветами — приношениями паломников. Отдельно на большом медном блюде гора монет. Одетый в белое бритоголовый монах с очень умными глазами и приветливым лицом молча и торжественно окуривает благовониями подходящих паломников. Еще минуту назад мы были уверены: эта семья во главе с индийцем, одетым по-европейски, и тучной женщиной в ярком с золотом праздничном сари просто туристы. Но и муж с женой, и две девушки, очевидно студентки, и мальчик лет 13–14 подходят к монаху, молитвенно поднимают сложенные руки над головой. Он окуривает их тлеющим сандалом и даже не смотрит на несколько монет, которые они опускают на поднос.

Воспользовавшись тем, что поблизости нет паломников, подходим к ступням статуи. Монах дружелюбно глядит на нас, даже немножко позирует, когда с разных сторон начинаем фотографировать его у ног гиганта. Делаем намаете и хотим уйти, как вдруг он берет из связки несколько бананов и… протягивает их нам. Так и остался в памяти Гоматти, погруженный в вечное блаженство, и монах у его ног, одаривший нас спелыми плодами.

И снова понеслись деревни по сторонам дороги. Снова мелькают поля риса и сахарного тростника, каменистые пастбища, рощи акаций и диких финиковых пальм. Точеные листья кокосовых пальм и разлапистые талипотовые пальмы, жмущиеся к искусственным водоемам, и агавы, агавы, агавы. Агавы огороживают пастбища, поля сахарного тростника и просто растут где придется.

Дорога живет своей жизнью, чем-то похожей на жизнь всех дорог, чем-то очень характерной. В окрестностях Бангалура встречается много буйволов и зебу. Говорят, животноводство в этом районе развивается еще со времен Хайдара Али, который вывел породу выносливых быстроходных зебу и использовал их в своей подвижной армии. Вот на двухколесной арбе, каждое колесо которой выше нашей машины, везут нечто совершенно необычное: огромную, метра два с половиной в диаметре медную сковороду. Зачем она нужна в хозяйстве? Судя по следам огня, в ней действительно что-то нагревают. Может быть, это оборудование для сахароварения?

А вот на небольшой полянке аккуратно расположился целый поселок на колесах — около полусотни крытых повозок, груженных сеном и свежим сахарным тростником, стоят ровными рядами. Распряженные волы привязаны тут же. То ли выставка-ярмарка, то ли отдыхает большой караван? А вот и профессионально, так сказать, интересная для нас процессия: догоняем семейство ручных слонов, шествующих вдоль шоссе. Впереди идет большой слон с погонщиком на спине, а за ним на некотором расстоянии мягко переступают три слона поменьше. У самого маленького из них голова еще покрыта шерстью — ему года полтора, не больше. Но, видно, этот малыш отличается крутым нравом: только на нем одном надета толстая цепь, опоясывающая брюхо и связывающая правые переднюю и заднюю ноги. Промелькнула стройная молодая женщина: на голове мешок с каким-то зерном, одной рукой поддерживает младенца на левом бедре, а другой — держит за голову мальчонку лет пяти, семенящего рядом.

А вот и совсем веселое зрелище: на площади в большой деревне сооружен помост из бамбука, и на нем под оглушительный аккомпанемент мелодии, льющейся из репродуктора, танцуют парень с девушкой. Зрителей немного — человек 30–40, из них половина ребят. Над танцующими развеваются разноцветные гирлянды флажков. Такими же гирляндами украшены здания всех бензиновых колонок — сегодня Рождество, один из многочисленных в Индии официальных праздников. Ничего, что праздник христианский, тут нет различия в религиях, и веселый весенний индуистский праздник Холи так же торжественно отмечается христианами и мусульманами, как и христианское Рождество или мусульманский Бакрид. Ежегодное число общеиндийских праздников в стране установлено центральным правительством — их всего 18. Но в некоторых штатах число праздничных дней по-прежнему превышает 30 в году.

Деревни встречаются разные: то сплошь из глинобитных домов с крышами, выложенными какой-то соломой, то из сырцового кирпича с черепичной крышей.

Восьмое столетие бегут слоны.

Халебид, XII в.

Деталь храма Ченни-Кесвара.

Халебид, XII в.

Обедаем в туристском бунгало в Хасане. Наблюдаем, как по развалившемуся в густой тени баньяна буйволу прыгают три дронго и старательно выклевывают что-то на его боках А ему и дела нет до этих птиц, лежит совершенно спокойно, не шевельнет ни хвостом, ни ухом.

В 56 километрах от статуи Гоматешвары, в Белуре, находится знаменитый храм Ченни-Кесвара, построенный в XII веке, в период расцвета империи Хойсалов. Во двор храма ведет огромный, семиэтажный гопурам[16]. Сам храм сравнительно небольшой, но широкий, приземистый, в плане представляет сложный многоугольник, поставленный на массивное каменное основание высотой метра полтора. Все стены храма снаружи покрыты десятками тысяч скульптур. У самого основания храм опоясан тремя скульптурными ярусами: идущими друг за другом слонами, вставшими на задние лапы мифическими львами и над ними вереница скачущих всадников. Самое удивительное в том, что среди многих сотен и тысяч фигурок слонов, львов, лошадей нет и двух совершенно одинаковых. У каждой — свой поворот головы, движение лапы, изгиб хобота и т. п. Эти три яруса фигурок занимают в общей сложности около полутора метров в высоту; выше них располагаются два ряда более крупных композиций — знаменитые женские фигуры «Меданика» — сотни полуобнаженных танцующих, поющих, охотящихся или наряжающихся женщин. Нельзя не поражаться мастерству авторов этих скульптур, их тонкому пониманию материала, неподражаемой фантазии и великолепному знанию человеческого тела.

Танцовщица из группы Меданика.

Халебид, XII в.

Отдельные стены храма украшены многочисленными фигурами легендарных героев «Махабхараты» и «Рамаяны» — многорукого Вишну и Ганеша — слоноголового бога, отдельных воинов. Для того чтобы подробно осмотреть это удивительное собрание скульптур раннего средневековья, нужно провести здесь несколько дней. Быстро темнеет, и, надеясь лишь на чувствительность наших фотопленок, пытаемся если уж не удалось рассмотреть, то хотя бы сфотографировать побольше.

Как и у Гоматешвары, в храме находится монах в оранжевой накидке и с белыми полосами на лбу. Но большинство посетителей здесь не заходят внутрь темного храма, а часами рассматривают удивительную наружную отделку.

Возвращаемся в Бангалур уже поздно вечером.

Зная, что в Бангалуре живет известный художник Святослав Николаевич Рерих, мы постарались связаться с ним. И вот однажды он приехал к нам в гостиницу. Высокий, с совершенно белой бородой и усами и высоким лбом. Всем по душе пришлась его простая и строгая манера общения и располагающие, уверенные движения. Получаем приглашение приехать к нему в гости. Это совсем недалеко от города — фактически на одной из его новых окраин. После нескольких комбинаций с графиком нашего пребывания в Бангалуре решаем не ездить в Майсур, а вместо этой дальней экскурсии освободить целый день для работы в местных джунглях. Тогда вечером мы сможем отправиться в гости. И вот наши машины медленно проезжают через узкие ворота, ведущие в лес, состоящий из совершенно голых, серых, сучковатых деревьев. В глубине этого странного леса, больше всего похожего на старый яблоневый сад поздней осенью, стоит небольшой двухэтажный дом.

Святослав Николаевич и его жена- в недавнем прошлом одна из самых известных индийских киноактрис — Девика Рани Рерих — встречают нас у входа на небольшую террасу.

— Давайте сначала немного погуляем! — предлагает С. Н. Рерих и ведет нас по чистым дорожкам сада вдоль рядов этих странных голых деревьев. Нетрудно догадаться, что это и есть те знаменитые мексиканские эфироносы, которые еще отец С. Н. Рериха, Николай Константинович Рерих, много десятилетий назад вывез из Америки. Саженцы хорошо прижились, и теперь сад Рерихов — единственное в Азии место, где растут эти деревья, дающие ценное сырье для парфюмерной промышленности. Весь урожай плодов, из которых и получают эфирные масла, скупается на корню, что дает возможность С. Н. Рериху заниматься любимым делом — живописью. Деревья растут на каменистом и, кажется, совершенно безжизненном красноземе. В саду много термитников, то тут, то там из почвы выглядывают большие валуны. Одна сторона сада спускается к большому искусственному озеру.

— Несколько лет назад сюда зашли 12 диких слонов, — рассказывает Святослав Николаевич. — Видно, здесь им понравилось: почти неделю они плескались в озере, ходили по лесу на том берегу, вырывали деревья и объедали у них корни. На озере вообще много живности, — продолжает наш хозяин. — Посмотрите, видите — утки?

Из огромного футляра достает он видавший виды сильный бинокль и предлагает нам взглянуть.

— Вот говорят, страшнее кобры нет змеи. А среди местных жителей существует твердое убеждение, что кобра никогда не трогает маленьких ребят. Тут недавно ребенок долго играл с коброй, хватал ее за хвост, и она даже не сделала попытки укусить его, — рассказывает Святослав Николаевич.

Невольно оглядываемся вокруг — нет ли змеи, ведь мы не маленькие ребята.

Выходим на открытый пригорок. Перед нами небольшая лощина и покрытый редким леском склон соседнего холма.

— Раньше было гораздо больше животных, — жалуется С. Н. Рерих. — Особенно пострадали здешние места во время войны, когда много лесов было вырублено-В последние годы больше стало и браконьеров — ухитряются бить оленей и павлинов совсем рядом с домом. Да и город подвигается все ближе и ближе. Когда-то до Бангалура было километров 10, а теперь уже видны его окраины.

Возвращаемся к дому. Святослав Николаевич приглашает в свою мастерскую. Она помещается в отдельном одноэтажном корпусе, который мы сначала приняли за флигель. Большое прямоугольное здание с маленькими окошками под потолком и шестью сильными лампами без абажуров, освещающими ее изнутри. У дальней стены стоят два больших мольберта, слева столы с красками. Справа у стены несколько десятков картин в рамах, сложенных одна к другой.

Мастерская большая — около 200 квадратных метров. В противоположной стороне комнаты, напротив мольберта, стола с красками и картин, сделано нечто вроде кабинета: диван, кресла, много полок с книгами, старой индийской бронзой, огромный письменный стол- На столе прежде всего бросаются в глаза большие цветные кристаллы каких-то минералов, множество карандашей, ручек, книги по минералогии.

На книжных полках попадаются разные издания книг, написанных отцом Святослава Николаевича — Николаем Константиновичем Рерихом, прожившим яркую жизнь и воспитавшим немало первоклассных художников (популярный в нашей стране Рокуэл Кент — один из его учеников), Юрием Николаевичем, братом — одним из крупнейших тибетологов и востоковедов (с конца 50-х годов он жил и работал в Москве), несколько книг по философии, написанных его матерью и изданных на русском языке в Риге и на английском в Лондоне. На низеньких столиках — стопки книг по искусству, в том числе изданная в Москве в 1962 г. книга Д. В. Тер-Аванесяна «По дорогам Индии и Непала»; здесь же русское издание «Махабхараты» и другие переводы. Рассаживаемся на диване и креслах, Святослав Николаевич встает ближе к картинам, и по его сигналу два молодых индуса в белых одеждах осторожно берут картину за картиной из стоящих на полу и ставят на правый мольберт.

…Библейская сцена. Две Марии — Божья матерь и Магдалина — держат снятого с распятия Христа. Вся картина черная, лишь в верхней правой части красноватый луч света, похожий на след кометы. Все три фигуры — в нижней части картины и занимают лишь незначительную часть ее. На лицах женщин выражение безграничного горя.

— Каждый день, каждую минуту на земле к кому-то приходит горе, кого-то распинают, и всегда есть близкая женщина, всегда есть мать, — поясняет художник.

Картина очень запоминается глубиной отчаяния и, может быть, даже не столько чертами изображенных лиц, сколько эмоциональным строем всего полотна.

И как бы используя создавшееся минорное настроение, художник показывает огромное полотно. Общий тон картины — интенсивно темно-синий. В правом углу на переднем плане на крутом обрыве толпа людей, с ужасом смотрящих вниз и в глубину картины, на фантастический город. Город в зареве. Зарево освещает небоскребы, мечети, готические здания. Но это зарево, идущее от огненного меча, спускающегося вертикально вниз, освещает только самую дальнюю часть города. Передняя часть — темная, мрачная, мертвая. Огненный алый меч держит в руках огромная крылатая оранжевая фигура, растворяющаяся где-то в бесконечной глубине и высоте. Атомная война? Впечатление зловещего ужаса, неизбежности гибели охватывает зрителя.

Потом были картины другие. Из множества показанных запомнилось несколько из серии «Священная флейта», посвященной «синеликому флейтисту» Кришне, одному из самых популярных аватар великого Вишну[17].

По преданию, Кришна обладал волшебной флейтой и на одной из картин он изображен пастухом под деревом.

— А как тесно связаны наш и индийский народы общностью древнего индоевропейского языка! — восклицает кто-то из нас. И разговор переходит к удивительным неосязаемым и волнующим мостикам, утверждающим кровное родство народов. Авен — овца, го — у древних индусов «корова», а у славян есть «говядина», «динам» древних индусов чем не «день» у славян? Наперебой вспоминаем многие слова, общие этим, казалось бы, далеким языкам: медвед — медведь, агнь — огонь, дума — дым, ведати — ведать, зняна — знание, басан — весна, двара — дверь, перевочак — переводчик, сахар — сахар. Дружный смех вызывает «самовар», звучащий на современном хинди точно так же, как и в русском.

Крепкими же были связи наших стран, если даже сквозь века прошло это слово «самовар», занесенное через каспийские степи с караванами купцов через подоблачные перевалы Каракорума в Кашмир.

Снова возвращаемся к искусству.

— Самое трудное в искусстве, — говорит наш хозяин, — следовать красоте. Главное в искусстве — найти и показать красоту жизни. Неравномерность развития — одна из общих характеристик искусства. Последний большой взлет — это Ренессанс. Человечество сжилось с образом Монны Лизы. Найти великое движение красоты, которое лежит в основе движения вперед всего человечества, — цель творчества. Такие находки были раньше других мест сделаны в Индии, а потом неоднократно делались и в других странах. Есть исконные течения, которым следуют по-настоящему великие художники, они эти течения чувствуют, различают, а потом человечество смотрит на их произведения веками.

— Главное, чтобы было больше мысли. Пути же искусства неисповедимы. И каким бы это трудным ни оказалось, верю, что человечество сможет найти высший синтез — между техническим прогрессом и культурой!

Медленно бредем по дорожке сада. Темнеет. На веранде стоит небольшая рождественская елка. Улыбаясь, Девика Рани и Святослав Николаевич снимают с нее маленьких слоников из сандалового дерева и дарят каждому из нас…

На следующий день мы отправились с утра в Лал Багх — Красный Сад, который считается одним из крупнейших ботанических садов Индии. Он заложен Хайдар Али и расширен Типу-Султаном во второй половине XVIII века как дворцовый сад. С 1857 г. он существует как ботанический сад, но стиль дворцового сада в нем сохранился до сих пор и проявляется, в частности, в очень декоративных интерьерах, в искусно подстриженных, образующих замысловатые геометрические фигуры кустарниках. Судя по всему, этот ботанический сад служит горожанам именно как парк.

Впечатление декоративности, развлекательности усиливается и искусно сделанными фигурами, стоящими то в каменном гроте перед прудом с плавающими цветами, то у дорожки. Статуи сделаны настолько убедительно, с такими подробностями вылеплены детали их одежды и так мастерски они раскрашены, что, сталкиваясь с ними под тенистым баньяном, на крутом повороте тропинки, в густой бамбуковой роще у мостика через ручеек, невольно вздрагиваешь и долго не можешь отделаться от впечатления, что над тобой кто-то нехорошо подшутил, решив напугать.

Одна из главных достопримечательностей Лал Баг-ха-огромная коллекция кротонов — небольших кустарничков с очень красивыми цветными листьями. В отдельной части сада, в специальных квадратных бетонных горшках ровными рядами стоят более 250 разных кротонов. Каждый из них имеет собственное имя. Есть в коллекции «Красная Кровь», «Прелесть Бангалура», «Неру», «Прасад», «Индира Ганди», «Кришна», «Дурга», «Брахмапутра», «Леопард», «Джамна», «Америка», «Япония», «Россия», «Тагор», «Тилак», «Кабир» и много, много других. Нам приятно было видеть стоящих здесь же «Юрия Гагарина», «Андрияна Николаева», «Валентину Терешкову».

Как уже повелось, любой, даже самый официальный визит мы используем для сбора материала. Николай Сергеевич именно здесь нашел очередную замечательную кокциду на бамбуке («Англичане сто лет изучают кокцид на бамбуке и ничего подобного не описали!»), а мы принялись за ловлю насекомых, которых на цветах оказалось довольно много. Нечего и говорить, что немедленно нас окружила огромная толпа веселых ребят, для которых двое бородатых европейцев, размахивающих сачками в их парке, — явление достаточно редкое. Побегали мы и за стайкой макак, которая привела нас к огромной оранжерее, сверху затянутой проволочной сеткой. Но эти ловкие бестии без труда уклонились от общения с нами.

27 декабря утром отправляемся в знаменитый Институт наук Таты, который расположен в пригороде Бангалура. Несколько десятков лет назад миллионер Тата (отец) выделил огромные средства для строительства и организации этого крупнейшего в Индии научного центра. Значение проведенных институтом исследований для индийской национальной экономики трудно переоценить, так как основные работы велись в области электротехники, металлургии, геологии. Сейчас в институте, который содержится на средства штата, есть отделы физики, химии, металловедения, геологии, биологии, математики, электротехники. В биологическом отделе особое внимание уделяется биохимии, причем прикладной биохимии, связанной с фармакологией.

После краткого визита в Институт Наук поехали в полевую экскурсию в район Нанди-хиллс — «Гор Быка». На Деканском плато, в 60 километрах к северу от Бадгалура, возвышаются два холма. Размеры их ощущаешь, когда, еще подъезжая, в 30–35 километрах видишь их в голубой дымке. Может быть, за их сходство с лежащим горбатым бычком они и получили свое название.

Местность вокруг изменилась. Меньше стало деревьев, больше безлесных, полупустынных участков. Плавно всхолмленные плато упираются то тут, то там в живописные «други» — скалистые вершины из гранита и гнейса. Этот район — один из самых богатых золотом на всем Индостане. Именно здесь в нескольких километрах от нашей дороги находится одна из самых глубоких в мире шахт — свыше 3 километров глубиной! В этих шахтах индийские ученые вместе с учеными других стран проводят сложнейшие эксперименты, стремясь раскрыть тайны нейтрино.

Холмы постепенно вырастают и закрывают на севере горизонт. Незаметно поднимаемся к их подножию и тут видим табличку-указатель: «Нанди-хиллс — 5 миль». Что за наваждение, ведь мы же у самого подножия горы? Но указатель, как всегда, оказывается прав, и действительно до настоящей горы еще пять миль, Обманчивы расстояния при безоблачном тропическом небе в голубеющей дымке Декана!

Поборов надежду немедленно добраться до дразнящих вершин, просим сделать остановку. С некоторым трудом перебираемся через каменную ограду, огораживающую полотно шоссе от склона холма, и… оказываемся в другом мире. В мире, где даже не слышно шума проходящих автомобилей, в мире, где на камнях под ногами греются большие зеленые агамы, в мире, где вон за той небольшой изгородью из агав только что пропорхнула такая бабочка, что у нас задрожали сачки в руках. Бросаемся за бабочкой. Вот где пригодились наши крепчайшие брезентовые штаны и тяжелая обувь — без них были бы мы все исцарапаны и изранены бесчисленными колючками, крючками, просто сухими и очень острыми травинками и кустами. Очень скоро мы обнаружили, что самое надежное и безопасное — осторожно осматриваясь, брести по сухому руслу ручья или канавы. При этом к бабочкам приближаешься как бы исподтишка и, если очень повезет, можно успеть удачно махнуть сачком. Неудачно махнуть — это не только впустую. Колючки! В наших капроновых сачках оставляли большие рваные дыры.

Вокруг песчаного сухого русла, по которому мы шли, лежали поля. Те, что под паром, заросли густой травой, сухой и в это время года, другие, видно, были недавно вспаханы. Кое-где росли небольшие, не очень густые акации. А вот на песке четкий след змеи. Уж не она ли так зашелестела в зарослях сухого кустарника?

— Ну что ж, самое интересное мы уже видели. Кажется, наверху больше живности было! Пойдем к осыпи, разберемся, почему там столько голубянок крутится над одним местом…

— Пожалуй, правильно. Да и ящерицы там интересные остались. Решено, поворачиваем вверх!

Довольные друг другом, меняем направление движения. Четкий, извилистый змеиный след на мелком песке сухого русла ручья остается где-то позади. Вылезаем на дорогу в нескольких сотнях метров от машины, вскоре после того, как доктор Менон, потеряв надежду докричаться до нас, начал отчаянно сигналить.

— Время! Время! — поторапливает он нас, но уже с явным облегчением.

Теперь очередь за Николаем Сергеевичем. Он просто прирос к какому-то неказистому кустику среди камней, и всем становится ясно, что нет в мире силы, способной заставить его подняться с колен, пока злополучная веточка не окажется в картонной коробочке, на коробочке не будет нацарапано что-то и это «что-то» не нацарапается в большой записной книжке.

— Николай Сергеевич! Может быть, вам помочь?

— Нет-нет, я уже все сделал. А кого мы ждем собственно? Меня? Но я давно готов… — и уже в машине: — Понимаете, друзья, в этом роде было известно только два зверя, и вот, кажется, третий, да какой! Ну и, конечно, сидел под корой. Не догадайся я ковырнуть… — Мы все понимающе поддакиваем и от души радуемся.

Оставляем машины в небольшом поселке где-то на седловине между двумя холмами. Начинаем подъем к вершине — сначала по широкой бетонной лестнице, потом но тенистой петляющей тропинке. Ближе к вершине, примерно на середине, холм опоясан невысокой, но хорошо сохранившейся крепостной стеной с многочисленными бастионами. Немного выше первого яруса стен — второй, тоже с бастионами и бойницами. Кое-где видны остатки казарменных помещений. Такой перед нами предстала некогда грозная крепость Типу-Султана. Где-то здесь над одним из отвесных склонов горы есть знаменитый «обрыв Типу», при рассказах о котором дрожали английские захватчики 180 лет назад. Наверное, как раз около этого бастиона и была укреплена та раскачивающаяся доска, по которой захваченный враг должен был пройти туда и обратно с завязанными глазами. Многие вступали на роковую доску, но молва не сохранила имени ни одного вернувшегося обратно. Если все так и было, то эти грифы и тогда могли кружить в чистом небе. Впрочем, индийские историки утверждают, что легендарная жестокость Типу была в основном созданием фантазии его злейших врагов — англичан. В памяти народа Типу — национальный герой, и ежегодно в час его смерти — вот уже скоро 170 лет — тревожный и печальный барабанный бой разносится по Серингапатаму — бывшей столице Типу-Султана.

А дорожка ведет нас мимо огромного искусственного водоема. Сверху видны рыбьи стаи, появляющиеся то тут, то там у поверхности. На противоположной от нас стороне водоема обсыхают на солнышке после купания несколько человек. Поднимаемся еще немного выше и наконец добираемся до вершины холма. Здесь посреди парка возвышается «Обезьяний дом» — «Бандер-хауз» — вполне современная гостиница в европейском стиле, с несколькими огромными спальнями, кабинетами, столовыми. Такие небольшие государственные дома отдыха встречались нам и в других штатах Индии: недалеко от Мадраса — в окрестностях знаменитого Махабалипурама, в Ассаме, по дороге из Шиллонга в Гаухати и в других местах. В них часто останавливаются на день-два иностранцы, совершающие по приглашению правительства поездку по стране. Через несколько дней мы прочитали в газете, что в связи с ухудшением здоровья Джавахарлала Неру правительство штата Майсур послало ему приглашение прибыть на лечение и отдых в Бандер-хауз на Нандидург.

Нам недолго пришлось удивляться названию дома. С залитой солнцем веранды мы увидели сначала только один длинный хвост, свешивающийся с балюстрады второго этажа, потом любопытную мордочку с хохолком на темени, а потом сразу несколько и больших и маленьких бандеров (так по-индийски называются макаки, вспомните бандерлогов Р. Киплинга из «Маугли»).

Обезьян здесь оказалось невиданное количество. Они всюду: на крыше, на балконах, на карнизах, на лестницах, на дорожках парка. Были среди них и старые злые самцы, и дородные мамаши, и молодые, по-детски неуклюжие (если это определение вообще уместно по отношению к обезьянам). В жизни здешних обезьян постоянно что-то происходит. Показалось даже, что здесь обитает одна организованная стая. Весть о том, что от нас можно получить по кусочку банана, мгновенно распространилась по окрестным деревьям, и скоро нас обступила целая толпа обезьян и еще вдвое больше расселось на карнизах дома и дорожках неподалеку. Банановые запасы у нас очень скоро кончились, и большая часть наших новых знакомых немедленно потеряла к нам всякий интерес. Но мы успели сделать немало хороших снимков. Это были широко распространенные на юге Индии макаки Беннета (Масаса radiata).

На ступенях «Обезьяньего дома»

Хотя вершина Нандидург находится всего на высоте около 1100 метров над уровнем моря и, наверное, не более как на 600–700 метров возвышается над окружающим плато, отсюда видно далеко вокруг. На западе — гора Шиванаганга, а на востоке сахарной головой торчит Магади, в окрестностях которой развертывались события, описанные Кеннетом Андерсоном в книге «Черная пантера из Шиванипали». Но главное, что поражает наблюдателя, — множество озер и прудов, поблескивающих куда ни взглянешь. Несколько часов ехали мы сюда и не видели никаких озер, а сверху равнина сверкает десятками голубых осколков. Леса на склонах Нандидурга постепенно сменяются ровными квадратиками полей, которых особенно много вокруг озер, а дальше все большую и большую площадь занимают полупустынные пастбища с редкими деревьями, зарослями кустарников, россыпями валунов.

Вспоминаются страницы справочника; только третья часть всей территории штата Майсур пригодна для сельского хозяйства. На остальной территории земледелие невозможно из-за нехватки воды. И многочисленные (оказывается, их более 37 тысяч в штате) пруды и большие каменные колодцы не в силах напоить влагой эту солнечную землю.

На обратном пути в Бангалур делаем еще одну остановку, на этот раз — недалеко от большой искусственной рощи казуарин. Это австралийское дерево, отличающееся неприхотливостью, засухоустойчивостью и хорошей древесиной. Оно сродни знаменитому «железному дереву». Сейчас казуарины широко распространены в засушливых районах полуострова Индостан. Каждый гектар казуариновых посадок способен давать более 12 тонн хорошей древесины в год. Казуарины распространяются потому, что их корневая система обладает, как и у бобовых, способностью усваивать азот атмосферы и обогащать азотистыми соединениями почву. Таким образом, после нес кольких лет участки, где росли казуариновые леса, могут быть с большой эффективностью включены в сельскохозяйственный оборот.

По дороге к роще пересекаем небольшие каменистые гряды, сухие поля, пастбище со стадом лежащих зебу. Пусто, тихо, даже бабочки будто пропали куда-то. Среди кустарников на полянах стоят разнообразные по форме и величине термитники, — то монолитными неправильными холмами красной глины, то причудливо вырезанными, ни на что не похожими буграми.

Термитник в окрестностях Бангалура

Трудно поверить сначала, что эти странные, порой выше человеческого роста красные глиняные горы созданы знаменитыми «белыми муравьями», имеющими длину всего несколько миллиметров, никогда не видящими дневного света.

Как это ни странно, в музеях нашей страны нет ни одного термитника. Конечно, весь термитник нам с собой не увезти: даже маленький весит, вероятно, много десятков килограммов, но привезти кусочек настоящего термитника и дома по фотографиям восстановить вид всего сооружения — дело заманчивое[18].

Наконец попадаем к роще казуарин. Вечереет, солнце палит не так безжалостно, и в его мягком свете тонкие стволы деревьев, стоящих стройными рядами, зеленые иголки, заменяющие казуаринам листья, — все напоминает молодые посадки лиственниц.

В роще находим один термитник фантастической величины — высотой около 3 метров! Но вот в вершинах казуарин мелькнуло что-то голубое. Да это данаида, красивейшая дневная бабочка! А вот и еще одна такая же, а рядом с ней кружится желтая! Носимся между стволами — благо нет колючек — и размахиваем сачками. Откуда-то появляется индиец и жестами предлагает удлинить наши сачки длинными шестами из молодых стволов, лежащих на земле неподалеку. Отличная идея. Уже поймали по нескольку великолепных экземпляров желтых, голубых и черных данаид, ходим посматриваем, нет ли еще. Опять появляется уже знакомый индиец и приглашает пройти глубже в лес — в руках он держит чудесного папиллио гектора и, живописно жестикулируя, объясняет, что там их очень много. Мчимся за ним. Метров через 100–120 останавливаемся как вкопанные: между деревьями медленно порхают данаиды. Они спокойно садятся на землю, на деревья и на ветви. Мелькают красные, черные, голубые, желтые крылышки. Да их здесь сотни! Одним взмахом сачка ловим по три-четыре бабочки. Едва успеваем укладывать их в пакетики.

Странно, всего в 20–30 метрах от этого места бабочек совсем нет. Какая-то неведомая сила заставляет их кружиться именно в этой части леса, и даже наша погоня их не особенно пугает. Постепенно все же оставшиеся поднимаются повыше и спокойно усаживаются на верхних ветвях деревьев. Мы так и не узнали, чем объяснить странное поведение бабочек разных видов, собравшихся сюда именно в этот час, видимо, с большой территории. На стволах деревьев не видно было никаких повреждений и выделений, которые могли бы привлечь их. То, что собрались сюда разные виды, исключало предположение о брачном полете. Удивляло и спокойное поведение этих крупных и обычно осторожных бабочек.

Казуариновый лес, в котором все это происходило, тянулся довольно далеко. Нам часто и до этого и после приходилось встречать такие лесные массивы. Обычно они расположены в 15–25 километрах друг от друга. В лесах больше птиц, выше влажность воздуха. Возможно, через несколько десятков лет именно таким лесам суждено будет преобразить эту землю.

Ну, а пока нет больших лесов и соответственно древесины, жители остроумно решают проблему строительных материалов. Все хозяйственные постройки возводятся из гранитных и гнейсовых плит. Вот изгородь для скота: широкие — сантиметров по 30–40, тонкие — всего 10–12 см и высокие — до 1,5 метра плахи плотно пригнаны одна к другой. Настоящая каменная стена. Вот скамейка у обочины шоссе: две массивные каменные «доски» и на них положена третья широкая гранитная «доска», метра полтора длиной. Встречаются и непонятные сооружения из каменных плит: вроде карточных домиков или будок без двух стен, высотой метра полтора-два. А вот и вполне современные сооружения — сквозь столбы из гранита пропущена в несколько рядов колючая проволока. Внутри — загон для скота. В каждом поселке, который расположен на дороге, можно найти примитивную мастерскую, где обрабатываются такие гранитные изделия: доски, столбы, балки. Кое-где встречаются и открытые разработки гранита.

Как-то вечером — мы еще жили в Бангалуре — нас пригласили к профессору Рао на представление индийских танцев. В большой комнате без окон (такие комнаты обычны внутри индийских домов, в них днем не так жарко), у одной стены разместились мы вместе с членами семьи Рао, слева от нас — трое музыкантов: барабанщик, флейтист и скрипач. В ярко освещенном светом двух мощных фотографических ламп белом простенке появляется танцовщик. Это — профессионал специально приглашенный, чтобы продемонстрировать искусство индийского классического танца. Хорошо сложенный, красивый молодой человек лет 25, обнаженный по пояс. На нем бледно-фиолетовые шаровары с вшитым между штанинами куском материи, по виду напоминающие юбку. Она ярко-красная, сложенная гармошкой и расшита золотом. Танцор босиком. На предплечьях — красные с золотом накладки, которые удерживаются тонкими резинками. На голой груди на цепочке висят блестящие украшения, в ушах — серьги. Вокруг щиколоток босых ног браслеты с бубенцами.

Нам показывают не какое-то связное представление, а скорее демонстрируют общие принципы индийского танца. Каждое движение рук, головы, бедер, живота, губ, глаз имеет четко определенный смысл. С помощью жестов — мудра — танцовщик передает различные истории, выражает любые оттенки чувств. Канонизированных жестов существуют сотни. В системе танца катхакали только одних движений рук более пятисот! Существует около трехсот самостоятельных положений глаз и бровей! Недаром профессионалы-танцовщики обучаются искусству танца на протяжении нескольких лет. Но и зритель должен быть подготовленным: в совершенстве знать значение каждого жеста, всех его оттенков, иначе трудно во всей полноте понять и оценить игру актеров.

Вообще жест, язык жестов много значит в жизни индийца. На красочном календаре изображены мифологические сценки. Для непосвященного — это всего лишь ярко раскрашенная интересная картинка, а знающий увидит здесь и добрые пожелания и бытовые советы, символически изображенные позой или маской. В музее или в лавке старьевщика — фигура танцующего Шивы в огненном кольце — «Шива Натараджа», но мало кто знает, что жест одной из его рук обычно означает: «не бойся». А вот группа обезьян. Каждая из них изображена со своими характерными жестами, в определенной позе. «Не вижу ничего плохого, не слышу ничего плохого, не говорю ничего плохого, не делаю ничего плохого», — жестами говорят вам четыре обезьянки эпохи легендарного царя обезьян Ханумана, запечатленные резчиком по кости. Эта традиционная символика сложилась по крайней мере две — две с половиной тысячи лет назад и сейчас является важной чертой национальной культуры.

Танец, который демонстрировался нам, сопровождался игрой на двух маленьких барабанах — табла, бамбуковой флейте бансури и ситаре — нечто среднее между скрипкой и мандолиной.

Вечер заканчивается традиционным вегетарианским ужином. Мы, кажется, становимся настоящими индийцами: с удовольствием едим помидоры с… сахаром. Запомнилось последнее блюдо — компот из манго, бананов, грецких орехов, перемешанных с подслащенным кокосовым соком. Сначала кажется, что можно есть и есть без конца. Но очень быстро чувствуешь себя по горло сытым.

Через несколько дней мы посетили опытное хозяйство местного ветеринарного и сельскохозяйственного колледжа. Нас очень интересовал тропический лес, в котором, как нам было известно, километрах в 30 южнее Бангалура расположена эта станция.

Недалеко от нее — железнодорожный переезд. Поезда нет, но шлагбаум не только закрыт, но и заперт на огромный висячий замок. Стоим около переезда пять, десять, пятнадцать минут. Даже доктор Менон начинает нетерпеливо поглядывать на часы. Наконец минут через 25 железнодорожник в шортиках цвета хаки и курточке такого же цвета открывает замок и пропускает нашу машину через переезд. Поезда мы так и не видели.

На территории хозяйства разбиваемся на группы: К. А. Бреев отправляется на животноводческую ферму, Е. В. Жуков и Н. С. Борхсениус — к рыбоводному пруду, а мы — в плодовый питомник. Осматриваем деревья гуав (плоды еще неспелые), ряды апельсиновых и лимонных деревьев. Лимоны на ветвях какой-то странно удлиненной формы. Нам объясняют, что это один из лучших местных сортов, самый урожайный и неприхотливый. Лимонные деревца маленькие, ниже человеческого роста, невзрачные, но действительно все усыпаны крупными плодами.

Выбираемся за ограду плодовой станции и оказываемся в настоящем тропическом лесу. Густой стеной стоят бамбуковые заросли на опушке. Нечего и думать пробраться сквозь них: бамбуковые стволы 5–6 см в диаметре и высотой в несколько метров стоят друг от друга на расстоянии 10–15 см. А вот над лесом возвышается группа высоких зеленых и толстых стволов бамбука — это уже другой вид, в основном идущий на хозяйственные постройки.

По узкой влажной тропе, проложенной через рощу арековых пальм, выходим на берег небольшого ручья. Наконец-то можно осмотреться. По окраинам луговины растут невысокие пальмы и кустарники, потом все более и более высокие деревья. С трудом пробираемся по тропинке, ведущей вдоль ручья через заросли. Стоит только войти в заросли, как оказываешься в узком коридоре и, хотя кругом слышишь тысячи звуков и голосов, разглядеть ничего невозможно.

Сворачиваем в сторону от ручья по тропинке и попадаем на банановую плантацию. Плантация не очень старая, много молодых растений. Бананы — не деревья, а гигантская трава, и называть их «банановой пальмой» — ошибка. Огромные, двухметровые листья, плотно прилегая друг к другу, черешками образуют пустой внутри, ложный ствол. Такой ствол иногда достигает 10 метров высоты.

Бананы — одно из самых древних культурных растений. Они настолько изменились в руках человека за несколько тысяч лет, что в диком виде нигде не встречаются. Существует несколько тысяч сортов этого вида, дающих плоды разного качества. Большое количество бананов используется как корм скоту, есть специальные «текстильные» бананы, из листьев которых получают грубое волокно. В пищу бананы употребляются не только свежие, но и жареные, вареные, сушеные; из них делают муку, консервы, сиропы, напитки. К концу нашего путешествия по Индии мы хорошо разбирались в разных сортах бананов, которые употребляют в сыром виде. Вот эти, маленькие зеленые с вяжущим вкусом хорошо утоляют жажду, а эти миниатюрные желтенькие — сладкие и ароматные. Попробовали на юге Индии мы и знаменитые сехали — красные, или королевские, бананы, очень вкусные и огромного размера.

29 декабря было воскресенье, и мы попросили еще раз свезти нас в джунгли. Святослав Николаевич Рерих рекомендовал посетить район Аники, очень характерный по природным условиям и расположенный сравнительно недалеко от Бангалура. Один из шоферов одобрил наш выбор:

— Леопарды там встречаются довольно редко, — сказал он, — а тигры — тем более.

С вечера все было приготовлено для поездки, и после завтрака, получив свой ленч «сухим пайком» в картонных коробках, мы расселись по машинам. Через полчаса сделали привал. Машины стоят в тени огромного придорожного фикуса, шоферы достали бутылки с апельсиновым соком и содовой водой, разложили брезент и наслаждаются. Приглашают и нас. Но нам не до питья. У самой дороги на груде камней сидят ящерицы, поймать их надежды мало, но можно сфотографировать с помощью телеобъектива. Почва здесь — ярко-оранжевый краснозем. На ее фоне каждая травинка отчетливо выделяется. Вправо от дороги — тропинка. Рядом высится причудливый термитник, метра два высотой. Он весь вылеплен из краснозема. Каждая крупица составляющей его почвы пережевана, измельчена челюстями строителей. Стенки термитника очень прочные, снаружи не видно никаких отверстий. С большим трудом отламываем кусок выдающегося гребня. Внутри видны темные ходы. Обитатели их избегают дневного света и прячутся в глубине.

Невольно вспоминается прочитанное когда-то давно у Брема описание роскошной резиденции калькуттского генерал-губернатора, которая начала обваливаться, подточенная термитами. Эти насекомые способны выгрызать древесину изнутри, не трогая ее самого верхнего слоя. Поверхность дерева может выглядеть здоровой, лак на мебели может ярко блестеть, а внутри — пусто. Не ходы, не источенность, а пустота. Термиты выедают все. Известен случай, когда термиты за несколько недель начисто съели деревянные рамы картин, висевших на стене. Зоологи-систематики относят термитов к особому отряду равнокрылых, но в обиходе их часто называют «белыми муравьями». Название это дано термитам за их страсть к строительству и «общественную жизнь». От настоящих муравьев они резко отличаются и строением тела и способом превращения из личинки во взрослую форму.

Очень своеобразен процесс питания термитов. Очень немногие животные, термиты в том числе, способны усваивать клетчатку. Переваривать ее они могут лишь с помощью мельчайших одноклеточных организмов — жгутиконосцев, постоянно обитающих в кишечнике.

Поблизости от дороги виднелись остатки нескольких больших термитников. Оказалось, что местные жители используют постройки этих насекомых в качестве готовых запасов высокосортной глины для кладки очагов и в качестве связывающего материала при постройке глинобитных домов.

От термитника нас отвлекли две огромные многоножки, похожие на наших обычных кивсяков, но с небольшую сосиску величиной. Темные животные, извиваясь, медленно ползли по колее, оставленной телегами еще в дождливое время. Известно, что многие тропические многоножки при раздражении выделяют капельки жидкости, содержащей синильную кислоту. Поэтому к ним приходится относиться с почтением и брать их можно только длинным пинцетом. Впрочем, именно эти крупные многоножки были, кажется, безопасны.

Вскоре все мы разбрелись в разные стороны. К. А. Бреев заметил невдалеке стадо коз и отправился к ним за наружными паразитами, Н. С. Борхсениус, как всегда, «зацепился» за куст эуфорбии. Е. В. Жуков принялся помогать ему в сборе насекомых, а мы решили осмотреть большое поле. Урожай был недавно собран, и поле было покрыто стерней какого-то злака. В километре от дороги несколько женщин, сидя на корточках, собирали с земли выпавшие зерна. По солнцепеку мы прошли не менее полутора километров и не встретили никаких интересных животных. Не было ни грызунов, ни змей, ни птиц. Только на обратном пути в сачки попалось несколько пролетавших мимо небольших жуков.

Крошечная деревенька Аника расположена в узкой лощине. Мы подъехали к ней по плоскогорью и начали спускаться по узкой извилистой тропинке. Хотя одеты мы были кто в кирзовые сапоги, кто в кеды и плотные холщовые брюки, сделать шаг в сторону от тропинки никто не мог, настолько густо растут там уже знакомые нам колючие кусты с выразительным названием «Подожди немного». Кое-где тропинка превращается в низкий проход со сводом из тех же колючих ветвей — звериную тропу. Человек по ним может пробираться, только согнувшись пополам. Даже имея надежное оружие, встретить на такой тропе леопарда не очень приятно.

Продолжая спуск, мы скоро очутились у нескольких каменных домиков, приютившихся на краю обрыва. Под навесом мирно беседовали три старика с длинными седыми бородами. Здесь из скалы выбивался родник и начиналась маленькая речушка. Несколько молодых женщин, стоя по колено в воде, стирали белье. Свернув каждую вещь в длинный валик, они мерно ударяли ею о большой гладкий камень. Улыбнувшись в ответ на наше приветствие, они продолжали свою работу. Здесь, ближе к воде, характер растительности изменился. Появились высокие деревья, трава стала гуще и сочнее.

Мы идем вдвоем по берегу речушки у самой воды. В каких-нибудь 200 метрах от деревни, за поворотом реки на песке появляются многочисленные следы — это олени приходили на водопой. На ветке сидит крупный сине-зеленый зимородок, срывается при нашем приближении, перелетает на соседнее дерево. Здесь много бабочек. К сожалению, они кружатся преимущественно у самых вершин цветущих деревьев. За сбором насекомых и поисками различных водных животных незаметно проходят два часа. Пора возвращаться; солнце уже клонится к горизонту. Обратно едем в темноте. Очень торопимся, так как нужно успеть сложить все вещи, заполнить дневники, разобрать и упаковать собранные коллекции. Завтра ранним утром мы должны вылететь в Мадрас.