2008_26

БЕДА ОТ ИНОРОДЦЕВ?

Р. ЖДАНОВИЧ – ДА

Александр БЛАНК - НЕТ

После довольно длительного молчания Владислава Селина выступила с рядом добротных публикаций. В них нет привычного для неё в прошлом коверканья слов, нет и злобно-легкомысленных поучений деятелям прошлого, что не позволяло ей глубоко рассматривать затрагиваемые вопросы. (Впрочем, назвать "последнего русского летописца" Н.М. Карамзина "подхалимом", как это сделала Селина в одной из последних статей в №13, не смелость, а самое откровенное хамство. Так плебеи, унижая великого человека, тешат свою убогую гордыню.) Под размышлениями Селиной о лжи, проникшей во все поры государственной жизни USA-нии ("Д", №12/561), я тоже мог бы подписаться, но не стану делать этого, ибо Р.Б. Жданович тут же обвинит меня в плагиате. (Для недавно начавших читать "Дуэль" поясняю: Роман Борисович - это постоянный автор газеты, такой большой эрудит, который уже позволяет себе забыть, как звали В.И. Ленина.) Учитывая этот прискорбный факт, я подпишусь только под этим текстом.

Добротный реферат о "Генерале Морозе" в 1812 году, подготовленный В. Селиной ("Д", №11/560), навеял Ждановичу досаду: как же так, Отечественная война до сих пор не стала субъектом его высокой эрудиции?! ("Д", №14/563). Собственно говоря, Отечественная война интересовала его мало, но это был хороший повод показать, насколько ошибались Наполеон и Кутузов, набравшие в свои армии "инородцев", и насколько велик сам эрудит Жданович, лучше них знающий, как надо было воевать. Давние читатели газеты хорошо помнят расистский уклон в мышлении Ждановича, проявившийся, например, в его провокационных "советах" согнать эстонцев с их исконных земель. На этот раз он маскирует свои закидоны термином "лингвистическая принадлежность" - не "этническая", а именно "лингвистическая". Видите ли, не такая, как нужно Ждановичу, была она у М.А. Милорадовича, у М.Б. Барклая де Толли, у П.Х. Виттгенштейна. И вероисповедание у них не то было! Совсем не то, которое хотелось бы Ждановичу! Кстати, а какова "лингвистическая принадлежность" самого Ждановича? В русском языке он путается, видимо, он ему не родной, да и вся русская история шла не так, как ему надо.

Посмотрим на провокации Ждановича внимательнее. Вот один из тех, кто, по Ждановичу, сорвал план Кутузова тем, что излишне стойко сражался в передовых порядках Бородинской битвы, - генерал М.А. Милорадович. Предки Михаила Андреевича - из видного герцеговинского рода, выступившие на Балканах против турок согласованно с Петром I во время его Прутского похода (1711 г.) и после его неудачи вынужденные переселиться в Россию. Генерал Милорадович принадлежал к четвёртому поколению этих обрусевших сербов. Не знаю, умел ли он хоть что-то говорить по-сербски, но русский язык с детства был родным языком и его самого, и его отца (тоже генерала русской службы), т.е. "лингвистическая принадлежность" Милорадовичей - русская. Милорадовичи всегда были православными. Генерал М.А. Милорадович - участник Итальянского и Швейцарского походов Суворова, отличился в войне 1805 г. с Наполеоновской Францией. В русско-турецкой войне 1806-1812 гг. успешно командовал корпусом и взял Бухарест. После Бородино обеспечил знаменитый Тарутинский манёвр, т.е. спасение армии, а отсюда, не будет преувеличением сказать, что и спасение России. При изгнании наполеоновских шовинистов из пределов моего Отечества Милорадович командовал авангардом русской армии, т.е. вынес основную тяжесть той героической кампании. Успешно командовал корпусом он и в заграничном походе русской армии. М.А. Милорадович - национальный герой России. Войска, солдаты хорошо знали об этом, ценили и любили своего боевого генерала. Если сейчас это недостаточно известно широкому читателю, то причина сего - политическая. В 1825 г. масонские смутьяны вывели войска на Сенатскую площадь "За Константина и Конституцию", сказав солдатам, что это Конституция - это жена Великого князя Константина (её звали Констанция). Генерал Милорадович выехал верхом к каре и, апеллируя к своему воинскому авторитету, уговаривал солдат разойтись. Солдаты готовы были выполнить просьбу любимого генерала, и тогда висельник Каховский, неудавшийся "освободитель" чужих крестьян (своих он проиграл в карты), подбежал к Милорадовичу и, ткнув ему в живот пистолет, спустил курок. Пуля мерзавца пробила печень Милорадовича. Целые сутки, в полном сознании, истекая кровью, умирал славный генерал. Исключительно мужественно, не теряя чувство юмора, наш национальный герой принял смерть. Убивший его подонок получил по заслугам - был удавлен на кронверке Петропавловской крепости, но в некоторой прослойке российского общества это лишь прибавило ему известности. В советское время для сохранения славы декабристов хозяевам нашего агитпропа пришлось замалчивать биографию убитого Каховским героя. (В этой скотской неблагодарности потомков нет ничего удивительного. К столетию освобождения Болгарии от османского ига наш агитпроп умудрился выпустить кинофильм, в котором нет ни слова о... генерале М.Д. Скобелеве.)

Между прочим, именно М.А. Милорадовичу Россия обязана сохранением Пушкина. Когда по столице разошлись в списках "свободолюбивые" стихи юного поэта и иных лиц, приписываемых молвой тоже Пушкину, Александр I велел военному губернатору Петербурга Милорадовичу разобраться с сочинителем. Михаил Андреевич вызвал Пушкина, пожурил и от имени царя простил, велев больше такого не писать. Узнав об этом, Александр был раздосадован: "Вы поспешили. А я-то думал о Соловках...". Очевидно, что порывистый Пушкин был бы сломлен как личность или вообще погиб в Соловецких казематах. После такого отеческого прощения не оставалось ничего иного, как направить Пушкина в командировку по службе в Бесарабию, что у нас принято называть "Южной ссылкой". Но и там наш поэт немало накуролесил. Пушкин стал выдержаннее лишь к концу Михайловского сидения. Кстати, мудрость пришла к нему параллельно с постижением им смысла истории государства Российского, которую он никогда не исправлял. (Заметим, что Пушкин высоко ценил Н.М. Карамзина, в отличие от В. Селиной, для которой он - "подхалим".)

Такова же славная биография Михаила Богдановича Барклая де Толли. Его предки, действительно, происходили из Шотландии, но уже с начала XVII в. жили в Риге. Вместе с этой провинцией они, также при Петре I, перешли под юрисдикцию России. Родным языком Михаила Богдановича (очень иноземное отчество!) и его родных был русский. С 1776 г. Михаил Богданович служил в русской армии, не пропуская ни одного её похода. Отличился при взятии Очакова, Варшавы, под Пултуском и Прейсиш-Эйлау, тяжело ранен в правую руку, вместе с П.И. Багратионом (а какова "лингвистическая принадлежность" этого славного генерала?) совершил Ледовый поход по Ботническому заливу, занял Финляндию. С 1810 г. Михаил Богданович - военный министр. За два года до вторжения Наполеона он сделал очень много для упорядочения управления русской армией. Он увеличил общую численность армии, создал инженерные войска, выделил артиллерию в отдельный род войск, придал управлению войсками единообразную организацию, образовал штабы корпусов и дивизий, создал военную разведку, ввёл новый устав пехотной службы и "Учреждение для управления большой действующей армией во время военных действий" (т.е. военную доктрину). Без этой реорганизации наша победа в Отечественной войне была бы невозможна! Генеральный план ведения войны 1812 г. фактически принадлежит Барклаю де Толли. Он был смещён с поста командующего не столько по военным соображениям, сколько в связи с несложившимися отношениями с Великим князем Константином, находившимся при армии, и настроением русского общества. Михаил Илларионович фактически продолжал выполнение его плана вынужденного активного отступления. Однако Барклай де Толли успел сделать главное для начального этапа войны - разрушить замысел Наполеона о разгроме русской армии по частям в приграничном сражении и соединил 1-ю и 2-ю армии у Смоленска.

И тут на газетную страницу выползает Роман Жданович и с глубокомысленным видом вопрошает: "Почему Барклаем так же не был оставлен гарнизон в так и не взятом штурмом Смоленске хотя бы из потерявшей полевые пушки необученной дивизии Неверовского, мне неясно". (Помнится, похожими риторическими вопросами забавлялся в Государственной Думе П.Н. Милюков. Потом сожалел об этом в эмиграции.) Сказано это так многозначительно, будто для истории Отчества имеет какое-то значение, ясно ли что-нибудь Ждановичу или нет! Переведём очередной провокационный "совет" Ждановича на общепонятный язык. Обученная армия в полном составе с пушками не стала оборонять Смоленск, потому что эта оборона превратилась бы в генеральное сражение с ещё сильным противником, что и стремился навязать нам Наполеон. Вот тогда, по совету Ждановича, и надо было оставить в Смоленске на растерзание Наполеону необученную дивизию без пушек. А не оставили её потому, что Барклай, видите ли, иноземец. И воевал он как-то не так, слишком активно, словом, похоже, что предатель. Более подленький "совет" и придумать трудно (впрочем, "совет" Ждановича согнать эстонцев с земли их предков ещё подлее). А не пора ли, господа-товарищи, подумать: если славные сыны нашего Отечества - Милорадович, Барклай де Толли и подобные им военачальники русской службы - "иноземцы", то не правильнее сказать, что подлинный иноземец - это Р.Б. Жданович, подсовывающий нам провокационные "советы" и оценки под маской эрудита?

Но досмотрим до конца биографию "иноземца" М.Б. Барклая де Толли. После кончины М.И. Кутузова он вновь принял командование русскими, а затем объединёнными русско-прусскими войсками. Его путь по Европе овеян славою. Под Бауценом он сдержал натиск самого Наполеона, под Кульмом разгромил Вандама, но вершина славы Барклая - "Битва народов" под Лейпцигом, где он сыграл решающую роль в разгроме наполеоновского воинства. Немало побед он одержал и в кампании 1814-1815 гг., за что был удостоен жезла фельдмаршала и княжеского достоинства. По возвращении в Россию он вновь отдался своему любимому делу - повышению боевой выучки русской армии. Так какая же ещё биография должна быть у русского генерала, чтобы гг. ждановичи разрешили считать его русским? Не пора ли присмотреться и к Пушкину Александру Сергеевичу? Ведь, по-куклуксклановски, он - самый настоящий "цветной": восьмушку африканской крови имел, гораздо больше, чем шотландской у Барклая де Толли. Вот куда метят ждановичи!

О слабоватом знании русского языка Ждановичем уже писалось. Вот он расписывает, как Наполеон заботился о продовольствии своей армии: и 10 тыс. фур ("с крепкими немецкими тяжеловозами") заготовил, и оборудовал операционную линию станциями и этапами, и т.д. Вот только почему "голодный француз и вороне рад", забыл объяснить. Мужики, понимаешь ли, так говорили, безграмотный народ - что с них взять? Наполеон - он и "границу перешёл не спеша - дождавшись, когда в России поднимутся луговые травы, заколосятся озимые". Слышал, слышал Роман Борисович, что зерно как-то связано с колосом, решил, что Корнилович это о продовольственной предусмотрительности Наполеона написал. Ан нет! Колошение - это только одна из стадий роста зерновых, когда из "трубки" выбрасывается колос, приобретает нужные размеры и цветёт. Выжидание Наполеоном сроков колошения не имеет к проблеме продовольственного обеспечения Великой армии никакого отношения. Корнилович упомянул о колошении как о дате народного фенологического календаря, в его время известного каждому.

В средней полосе рожь начинает колоситься на Федосью-колосяницу - 29 мая ст. ст. (Наполеон перешёл границу через две недели, в ночь на 12 июня ст. ст.). "День колосяницы один стоит всех понедельников", - говорили в народе, подчёркивая, что колошение - важное, но лишь начало урожая, как понедельник - лишь начало недели. После колошения следует наливание зерна, стадии его молочной, восковой спелости, наконец, полной спелости и только потом жатва, завоз снопов в гумна, а осенью, после просушки их в овине, - обмолот. И на каждой из этих стадий могла случиться непогода и гибель урожая. Максимальный подъём трав (они, действительно, нужны для прокорма конницы, но рост трав начинается уже в последней декаде апреля) совпадает с колошением, после чего начинается сенокос. В народе есть также примета: после колосяницы кукушка перестаёт куковать, "подавившись хлебным колосом".

Иное дело Жданович: написав о 10 тыс. фур и колошении, он продолжает куковать дальше, не пытаясь даже увязать концы с концами. Ну подумал бы, если бы смог это сделать: что значат 10 тыс. фур для прокорма Великой армии? (580 тыс. чел. и несколько сот тысяч лошадей.) Не знаю вместимости наполеоновских фур, но знаю предел проходимости русских просёлков - никак не более полутора тонн на повозку.

15 000 т данцигского резерва продовольствия - это три, максимум пять дней, неделя пропитания армии вторжения, т.е. не система её продовольствования, как пытался навесить нам на уши Жданович, а лишь НЗ. Наполеон, всерьёз рассчитывавший на блицкриг, не планировал закончить Русский поход за неделю. Основу питания Великой армии во время русского похода должен был составлять не НЗ в фурах, а реквизированное оккупантами продовольствие. 1812 год на Русской равнине оказался прохладным и дождливым, дороги трудно проходимыми. Вот повышения их проходимости, наступающего к Федосье-колосянице - началу лета, и дожидался Наполеон, а Жданович в ослеплении от своей бесполезной эрудиции не смог это осмыслить.

Теперь о главном: чего всё-таки хотел добиться М.И. Кутузов на Бородинском поле и помешал ли ему в этом героизм Милорадовича и Барклая де Толли. (Неугодный Ждановичу Виттгенштейн в этом сражении не участвовал.) Михаил Илларионович прекрасно знал, что ничто так не разлагает армию, как бездействие в боевых условиях. Только в походе от границы до Смоленска Великая армия не досчиталась 150 тыс. чел., из них 50 тыс. - дезертировали. Причина здесь не в её разноплемённости, а в полном непонимании Наполеоном России. Он шёл громить этих русских недочеловеков, учить нас "толерантности" и просто не допускал мысли об ином исходе войны. Его план Русской кампании не простирался дальше разгрома "этого сброда" в приграничном сражении, занятии Москвы и диктовке отсюда Александру I условий мира. В составе Великой армии двигались многие тысячи женщин и детей с горничными и боннами. Представьте, что вся эта западноевропейская срань всерьёз рассчитывала к осени хозяйничать в полученных от военных комендатур русских имениях, зимовать уже в "своих гнездах"! Вот откуда, а не от разноплемённости, насыщенность Великой армии офицерством, непонятая Ждановичем, - эти мерзавцы шли пановать над нами. Каждый офицеришка рассчитывал получить именьице в России. Будь на то воля Кутузова, он, наверное, и под Бородиным не дал бы генерального сражения, заставил бы Великую армию разлагаться от бездействия в Москве и бил бы её по частям. Но оставить Москву без генерального сражения было нельзя - ни царь, ни общество не поняли бы Кутузова, его сместили бы, и вряд ли бы тогда 1812 г. закончился хорошо для России. Бородинское сражение было неизбежно.

Расклад сил был таков, что уничтожить армию Наполеона под Бородиным было невозможно. Задача состояла в том, чтобы нанести агрессору максимально возможный урон в живой силе. Специально для Ждановича разъясняю правильное понимание вопроса: наибольший урон получает сторона, штурмующая укреплённые позиции противника. Кутузов ничуть не собирался оборонять Бородинское поле, но решить главную задачу можно было, только заставив французов и их сообщников лезть на русские укрепления, что они послушно и сделали. Отсюда и соотношение офицерских потерь: 1928 наполеоновских против 633 наших (уж простите меня - не буду вслед за Ждановичем делить их на "лингвистически русских" и "иноземцев"). Французские офицеры вели своих солдат на редуты и гибли.

И вот тут Жданович подсовывает нам свою очередную благоглупость: надо было не в редутах сидеть, а "отступить в глубину поля", открыть французам позиции артиллерийского резерва и спокойненько так расстреливать их из пушек. (А почему не наоборот - подтащить пушки резерва к линии обороны и стрелять оттуда? Но такая очевидная мысль для блестящего эрудита Ждановича была бы очень уж проста.) Впрочем, он тут же глубокомысленно приводит частное мнение французика, что ружейный огонь егерей "в перелеске перед позициями воздействовал на них сильнее, чем картечь при штурме флешей". То, что ерундит Жданович не в состоянии свести концы с концами в соседних столбцах текста, отмечено давно, но тут получается, что он советует русским использовать менее эффективный орудийный огонь вместо "сильно воздействующего" ружейного огня. Иноземец, однако!

Отметим, что Кутузов был назначен Главнокомандующим 8 августа, принял армию 17 августа, а бои за Шевардинский редут начались уже 24 августа, Бородинское сражение - 26 августа. Не маловато ли 8 дней для того, чтобы - при тех способах связи! - всё предусмотреть, всё распланировать в тылу отступающей армии, выполнить полный объём земляных работ?!! "А не пора ли Вам заткнуться?!" Я ничуть не оскорбляю почтенного Романа Борисовича, я лишь цитирую Его Величество Хуана Карлоса Бурбона и адресую королевскую реплику всем самонадеянным критикам, которые нахраписто лезут в русскую историю со своими высиженными в уютных кабинетах дурацкими поправками и "советами", годными лишь на то, чтобы явить миру убожество их мыслишек. Михайло Ломоносов сказал об одном таком: "Поражаюсь, сколь много может наколобродить свинья, допущенная к древностям российским!"

Была, была возможность закончить день Бородина с более лучшими для нас результатами, было и молодечество, помешавшее это сделать, но совсем не там и не от тех, кого обвинил Жданович. Знаменитый казачий атаман Платов (тоже иноземец?) в день Бородина, как сообщает Н.Н. Муравьёв-Карский, был пьян. Посланный Кутузовым в обходной рейд для нанесения удара по левому флангу французов, он поставленную задачу не выполнил. Генерал А.И. Кутайсов, начальник русской артиллерии, отдал такой приказ: "Подтвердите от меня во всех ротах, чтобы они с позиции не снимались пока неприятель не сядет верхом на пушки. Артиллерия должна жертвовать собою; пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор, и батарея, которая таким образом будет взята, нанесёт неприятелю вред, вполне искупающий потерю орудий". Что-то ничуть не похоже на самонадеянные фантазии Ждановича о том, "что следовало отступать в глубину поля". Да иначе и быть не могло: перестроение под ожесточённым огнём противника ("Erste Kolonne marschirt! Dritte Kolonne marschirt!.." - смеялся над подобными фантазиями Л.Н. Толстой) при тех способах связи (посыльные офицеры) означало полную потерю управления войсками. Наибольший урон живой силе противника, а именно эта цель стояла перед русской армией, можно нанести, только заставив её штурмовать полевые укрепления. Ах, они были несовершенны?! Да вы же за двести лет не смогли понять Бородино, а исходите из того, что Кутузов за 8 дней успел всё подготовить идеально, да вот только выслуживающиеся "иноземцы" расстроили его план.

А как же скопление пушек в глубине русской позиции, смутившее некрепкую психику нашего эрудита? А не должно было их (кроме НЗ, неприкосновенного резерва) там быть! То, что в конце сражения они остались стоять там, где находились в его начале, - не замысел, а дело случая. Когда французы захватили батарею Раевского, Ермолов, близкий друг Кутайсова, сформировал из разбитых батальонов штурмовой отряд и бросился выбивать французов. За ним поскакал и Кутайсов. Несмотря на уговоры Ермолова, что ему нужно находиться на своём посту, Кутайсов ринулся в гущу боя. Больше его не видели. Тело его не нашли. Назавтра прибилась лошадь Кутайсова с седлом, обрызганным мозгом. Очевидно, ядро попало в голову генерала.

С гибелью Кутайсова не только не был введён в бой мощный артиллерийский резерв, но даже находившиеся на позициях батареи перестали получать боепитание. Не случись это, мы, при том же уровне своих потерь, смогли бы выбить у Наполеона на 10-15 тыс. чел. больше и, как несколько раз говорил позже Кутузов, связывавший исход сражения именно с гибелью Кутайсова, даже добиться полной победы (Глинка В.М. и др. Военная галерея Зимнего дворца. Л., 1974, с. 125). Вы о полноценной замене в ходе боя? Так ведь "иноземец" де Толли только что выделил артиллерию в отдельный вид войск, только что учредил системное управление войсками, а Кутузов только что принял армию. Где тут всё предусмотреть!

Теперь о личности Кутайсова. Он - наполовину турок! Неужели Жданович прав и именно эта половинка сыграла роль? Чёрта в ступе! Отец Кутайсова взят ребёнком в Бендерах и подарен Павлу I. Начав службу парикмахером, он проявил необычайные способности и стал сановником и графом. Помнил ли он что-нибудь из турецкого языка - неизвестно, он был крещён в православие и с детства воспитывался среди русских. Он был более русским, чем зачинатель новой русской поэзии, воспитатель Наследника русского престола Василий Андреевич Жуковский, мать которого, турчанка Сальха, была взята уже девушкой и участвовала в воспитании сына. Сыну сановника Кутайсова не было нужды выслуживаться - он и так стоял весьма высоко и заслуженно. Это был очень щедро одарённый человек. Александр Иванович учился в Вене и Париже, овладел там турецким, арабским и тремя европейскими языками, изучил математику, фортификацию, отлично рисовал, музицировал, писал стихи, был внешне красив, общителен, приветлив, весел. С 12 лет он в армии, с 1806 г. - в боях. Показал себя мастером применения картечи, решительным, находчивым, энергичным, мужественным воином. В 22 года - генерал-майор, в 28 погиб. Погиб из-за молодой бесшабашности, из-за недостаточного понимания той высокой ответственности, которая лежала на нём как на командующем артиллерией, погиб из-за эмоциональности, неизбежной в таком разносторонне одарённом человеке, погиб из-за предчувствия близкой смерти, мысль о которой пронзила его в ночь перед сражением, о чём свидетельствовал А.П. Ермолов (они вместе читали в ту ночь Оссиана). Вместе с Кутайсовым погибли шансы на нашу победу под Бородиным, но не потому, что отец Кутайсова был турчонок, и не потому, что Кутайсов приказал батареям стоять на редутах. Этот свой последний приказ он отдал, вернувшись с совещания у Кутузова. Начинается он словами "Подтвердите от меня...", т.е. план боёв на редутах созрел у руководства русской армии ещё до этого последнего совещания у Главнокомандующего. Собственно, иначе и быть не могло.

А как же Жданович с его спекулятивными умозрительными конструкциями? А никак. Прокуковав об артиллерии, он забыл, что у неё был свой начальник, не поинтересовался, какие приказы он отдавал, а ведь именно это, а не фантазии Ждановича о "грандиозном захождении Бонапарта от южного фланга к северному", имеет значение в данном вопросе. Блеск цитат, нанизанных на нищету мысли, вызывает самое убогое впечатление, и лишь расистский душок придаёт его сентенциям видимость значительности. Было бы лучше, если бы Роман Борисович старался понять то, что он пишет. Понятно, что это ему трудно, но, надеюсь, возможно. Пытается же перебороть свои не лучшие привычки Владислава Селина.

Александр БЛАНК